Сердце Скал (джен)

Алатская деревушка Од — маленькое селение, расположенное сильно к северу от главной дороги на Граши. Ричард свернул сюда, повинуясь внезапному порыву: ветер донес до него звон колоколов, зовущих к вечерне. С детства знакомый призыв благовеста словно что-то перевернул в его душе. В древней Окделльской часовне звонили редко, но эта мелодичная музыка всегда означала радость для обитателей замка. Она возвещала, что приближается праздник и что хищные королевские чиновники убрались, наконец, восвояси. Дик никогда не слышал более прекрасных звуков. Олларианские церкви так не звонят… Но Алат оставался под властью Эсперадора Агарисского, и в этой чужой стране юноша внезапно почувствовал себя как дома. Только здесь, в отличие от Надора, колокола пели свободно и открыто.

Дик повернул Сону прямо в поле и понесся на звук. Ехать пришлось долго: ветер доносил Venite laudamus* с далекого расстояния. Ричард несколько раз сбивался с дороги, но всякий раз колокольный звон возвращал его на правильный путь. Когда они с Кеннетом въехали в деревеньку, служба уже шла вовсю, и из распахнутых окон маленькой церквушки неслись нестройные голоса местных прихожан. Они пели на старогальтарском.

Отыскав корчму, Ричард попробовал объяснить на чудовищной смеси эпинского и талигского, что он нуждается в комнате на ночь. К счастью, здешние жители понимали язык пограничной полосы, иначе герцог Окделл оказался бы в незавидном положении: по-алатски он не знал ни слова.

Ему требовалось время, чтобы обдумать произошедшее. Какой-то суеверный страх мешал ему покинуть окрестности талигской границы. Ему чудилось, что вот-вот что-то случится или попутный ветер принесет важные новости.

Но ничего не происходило. Смеркалось; добродушные алатцы расходились со службы; корчмарь, изумленный появлением неожиданного постояльца, но чрезвычайно довольный перепавшими ему серебряными монетами, весело хлопотал, готовя гостям отменную постель и сытный ужин. Из окошка своей комнаты Ричард смотрел на ветхую церквушку, на колокола, чьи медные языки привели его сюда, на живые изгороди и узенькие живописные улочки. Странно было оказаться в гуще мирной и неспешной жизни тому, кого только что силой и угрозами выбросили из Талига.

Он не знал, на что решиться. Может быть, Алва все-таки принял к сведению его предостережение, и миссия в Алат — это часть плана, чтобы помешать интригам Дорака против королевы? Но почему тогда эр не намекнул ему на это, почему не сказал ни слова, не написал?.. Впрочем, есть инструкции, которые надо вскрыть в Граши… Дик покосился на зашитый в кожу пакет, обдумывая: а не распечатать ли его прямо сейчас?.. Нет. Ворон ничего не делает просто так, стало быть и Граши названо не случайно. С другой стороны, эр Август предупреждал: всем Людям Чести в Талиге угрожает расправа. Разумеется, никто из них не будет сидеть сложа руки, но он тоже не может оставаться в стороне! А как вернуться, если Алва и впрямь обвинил его в покушении? Суавес, положим, мог и соврать, но мог и сказать правду. Разве что рискнуть?.. Взгляд Ричарда упал на пажа, который, весело щебеча, помогал радушному хозяину накрывать на стол, и он скептически хмыкнул. С ним Кеннет, надорский мальчишка с резким северным выговором, и еще с ним Сона — мориска, которая не может не привлекать внимания. Не станет же он продавать лучшего друга! А с таким багажом легче нанять трубачей, чтобы они громко известили Талиг о возвращении герцога Окделла. И потом… Его и без Соны быстро опознают. Это способен сделать всякий, кто хоть раз видел икону святого Алана.

В довершение всего Дика беспокоила судьба его людей. Перед разговором с эром он отправил распоряжение офицерам своего полка немедленно возвращаться из лагерей на север. Ему не хотелось делать их заложниками в случае своей неудачи. Он всегда старался держать надорских дворян подальше от столицы, а Октавианская ночь только убедила его в правильности такой политики. После резни Дик оставил при себе лишь Кеннета, отправив вымученное письмо матушке, в котором главным образом напирал на великодушие монсеньора, укрывшего епископа Оноре. Герцогиня Мирабелла не ответила: ее трудно было провести. Что она скажет теперь, когда Ричард вывезен из Талига, а в столице ему предъявлено обвинение? Хуже того: что она сделает, имея под началом его людей, прошедших вместе с ним Варасту? Что, если обескровленный Надор взбунтуется опять?

Оставшись наедине с Кеннетом, Ричард устроил пажу маленький допрос, которого не мог учинить раньше, при кэналлийцах.

— Его светлость герцог Алва разговаривал с тобой до нашего отъезда?

— Не беспокойтесь, милорд, — ухмыляясь, ответил Кеннет. — Я ни о чем не проболтался.

— О чем именно тебя спрашивал монсеньор?

— Ну, о том, где вы были в тот день и накануне и почему отпустили меня до вечера… Я сказал, что вы позволили мне пойти на ярмарку. Будто бы я хотел посмотреть на фокусников. Он поверил. Я ведь умею врать.

И Кеннет воззрился на Ричарда такими честными глазами, что самый доверчивый человек сразу бы догадался: врет.

— Ты отправил письма? — спросил Ричард, тяжело вздыхая.

— А как же, милорд! Не извольте беспокоиться: весь наш полк, поди, уже на марше.

Да уж, какое облегчение! Ричард потер пальцами лоб. Нужно было послать надежного гонца в Окделл, нужно было получить последние новости из Олларии. Нужно было много, и все это было недостижимо. До сих пор герцога Надорского окружало множество людей: наставники, дворяне его свиты, охрана, слуги. Кэналлийцы его эра, в конце концов! Теперь же у него под ногами крутился один двенадцатилетний мальчишка, за которого он нес ответственность, и Дик чувствовал себя… голым. Нужно было что-то предпринять, на что-то решиться, но он медлил, внутренне ежась от неприятного ощущения.

Ричард провел в деревне весь следующий день. Он оправдывался перед собой тем, что настоящий эсператист не может проехать мимо храма истинной веры после полутора лет, проведенных под властью еретического учения.

Он разрывался между двумя возможностями. Отложить тревоги о Надоре и ехать в Граши, надеясь помочь королеве? Или попробовать тайком перебраться назад через границу и подыскать подходящего гонца? Не мог же он, в самом деле, предложить местному патеру стать его посыльным!

Он ждал, сам не зная чего. Случайного приезжего с новостями, счастливой мысли, которая осенила бы его самого.

Однако день начался и завершился без происшествий. Ричард в сопровождении пажа исправно посетил утреню, обедню и вечерню. Отец Маттео, несомненно, остался бы доволен своим воспитанником. Местный священник также пришел в восторг от набожности приезжих, а здешние кумушки даже принялись ставить юного дворянина в пример своим беспутным сыновьям. Лестно казаться образчиком добродетели, но Дик понимал: на самом деле им руководят нерешительность и малодушие.

Вечером, рассеянно ковыряясь в тарелке с ужином, он уныло пытался наметить план будущих действий. До утра они останутся здесь, а потом все-таки отправятся в путь по поручению Алвы… Да, и надо бы спросить хозяина, как будет по-алатски «пожалуйста, покажите мне дорогу на Граши» и «мне нужна гостиница»: едва они двинутся вглубь страны, как встанет проблема с языком… Впрочем, есть еще священники… На старогальтарском-то он сможет объясниться.

Было жарко; окна комнаты стояли распахнутыми настежь. Из них тянуло сладким ароматом сирени и терпким запахом молодой травы; в темнеющем воздухе слышались оживленные голоса завсегдатаев корчмы, которые пили пиво в зале первого этажа. Ричард внимал им как рассеянный человек внимает журчанию ручья, когда весь этот вечерний шум внезапно перекрыл звучный голос, показавшийся Дику странно знакомым:

— Хазига́зда о́тхон?**

— Игэ́н!* * *

— отозвался корчмарь, появляясь во дворе в фартуке и со сковородкой в руке.

Кеннет, навострив уши, оторвался от сочного куска мяса, который сосредоточенно уплетал (вчера он было вознамерился встать за стулом у хозяина, но Ричард отмахнулся от его услуг).

— Эгь ре́ги бара́томат ке́решем,* * *

— бойко выпалил новоприбывший.

— И кто этот ваш старый друг? — прозревая истину, осведомился проницательный корчмарь на талиг.

— Земляк, — лаконично пояснил приезжий. — Горец, ровно как я сам, клянусь Литом!

Ричард, отшвырнув салфетку, кинулся к окну и по пояс высунулся на улицу.

— Гилла́лун! — поразился он, не веря собственным глазам. — Ты! Как ты здесь оказался?

Отцовский телохранитель, расцветя улыбкой от уха до уха, соскочил со своего жеребца и сунул поводья в свободную руку хозяина.

— Вашмилость! — с чувством сказал он. — Ну и рад же я вас видеть!

— Добро пожаловать! — воскликнул корчмарь, радостно салютуя им сковородкой. Сердце его ликовало: Создатель по неизреченной своей доброте пролил на его заведение благословенный дождь из состоятельных приезжих.

Гиллалун вихрем взлетел по лестнице и отвесил Ричарду низкий поклон. Но обрадованный юноша схватил его в объятия.

— Гиллалун! — повторял он, не в силах поверить в такое чудо. — Старина Гилл! Как ты меня нашел?

— Эка невидаль, вашмилость! Неужто старик Гилл не найдет хозяина? Велика ли важность выследить свору южных соб… то бишь ваш отряд? Я еду за вами почитай от самой Олларии!

Озадаченный Дик отстранился, немного нахмурившись.

— Кто же тебя послал? Я ведь строго-настрого приказал тебе оставаться в Окделле!

— Их милость велели мне ворочаться к вам… И то сказать: я прибыл в самое время!

— Ну-ка, ну-ка, — проговорил Ричард, знаком разрешая слуге садиться и наливая ему стакан местного пива. — Расскажи-ка мне обо всем поподробнее.

Гиллалун уселся на табурет, спешно поданный Кеннетом, и с благодарностью принял пиво из рук своего господина.

— А нечего и рассказывать, вашмилость. Я, как в Олларию воротился, так сразу и сунулся в дом убив… э-э… господина Первого маршала. А привратник-то меня и на порог пущать не захотел. Нету, говорит, тут твоего хозяина, уехал, мол, по важному делу, а когда воротится — неведомо. Слуг-то всех, говорит, велено обратно в Надор отослать. К счастью, Тони тогда во дворе околачивался, лошадку вашу, Сону, обихаживал. Он малый толковый, сразу смекнул, что к чему, и подал мне тайком знак на улице подождать… Вот он-то мне и поведал, что вашмилость еще до рассвета в карету посадили и увезли, по всему видать, что к заставе Роз. Я сунулся сюда — сунулся туда, порасспрошал кой-кого, и вот… Нагнал вас, вашмилость!

— Понятно… — протянул Ричард задумчиво. — А что монсеньор? — спросил он наугад, надеясь услышать какие-нибудь новости.

— О том не знаю! — отозвался Гиллалун, разом посуровев. — До него ли мне было!

— Так ты его не видел?

— Нет… Но кой-что о нем сказать могу, — Гиллалун с вызовом посмотрел на Ричарда. — Подлый убивец он, ваш монсеньор!

Ричард досадливо отмахнулся: от отцовского телохранителя трудно было ждать иного. Гиллалун и вообще-то за людей почитал только горцев, а к остальным относился со снисходительной жалостью. Но после Ренквахи он сделал одно исключение. Если бы мыслью можно было убивать, то полуостров Кэналлоа уже давно лежал бы на дне моря. Поэтому Дик при первой же возможности отослал телохранителя обратно в Надор: трудно постоянно держать цепного пса на привязи.

— Ты ничего не знаешь, — сказал он, подразумевая обстоятельства своего отъезда.

— А вот и знаю! — уперся Гиллалун с истинно горским упрямством. — Я-то знаю, а вот вы, вашмилость, слепой, точно новорожденный кутенок! Вот вы, вы знаете, что у вас на хвосте погоня?

— Кто послал? — сразу же подобрался Ричард, вспомнив предостережение Суавеса. — Дорак?

— Кто ж его знает… Может, и так. Всё какие-то южные собаки.

Гиллалун, надо сказать, любил всех псов безразлично какого рода и племени, но тех людей, которых считал врагами, почему-то всегда ругал собаками.

— Я потому и задержался, что за ними следил… Худое у них на уме, — озабоченно сообщил Гиллалун и внезапно добавил, пристально взглянув на хозяина: — Ведь вашмилость едет в Граши?

— Откуда ты узнал? — опешил Ричард.

— Так кэналлийские собаки орали об этом на заставе во всю глотку… Счастье еще, что вашмилость свернули с дороги. Не иначе, сам Создатель уберег. Но это не надолго… Нападут мерзавцы на ваш след. Послушайте совета старого Гилла, вашмилость, — взмолился телохранитель, который, к слову, был вовсе не стар, — не езжайте вы в Граши! Там, Литом клянусь, уже западня для вас приготовлена!

Ричард задумался. В то, что Алва может подстроить ему западню, не слишком верилось. Ну а если монсеньор все-таки выдал его Дораку?.. Если Гиллалун говорит о погоне, значит, она есть.

Телохранитель достался Ричарду по наследству от отца вместе с разоренным замком, непосильными штрафами и разогнанными Надорскими штатами. Он был сыном простого крестьянина, которому как-то посчастливилось оказать услугу герцогине Эдит: крепкий мужик сумел уберечь ее милость от нападения дикого кабана. Узнав, что спасителя в его родной деревне кличут Гиллалуном — то есть служителем Алана — прабабка Ричарда усмотрела в этом промысел Создателя. Она не только щедро вознаградила мужика, но и взяла в замок его старшего сына на воспитание. Тот оказался ровесником герцога Эгмонта и с малолетства стал охранять его. Дув Гиллалун был смел, изворотлив, изобретателен и жесток и по-собачьи предан своим господам. Герцоги Окделл были для него богами на земле, а он со всем крестьянским простодушием соединял эсператистские догмы с языческим почитанием Лита, в которого верил так же свято, как в Создателя.

— Я еще не услышал твоих объяснений, Гилл, почему ты явился в Олларию вопреки моему приказу, — медленно проговорил Ричард, пытаясь оттянуть окончательное решение о поездке в Граши. — Я ведь ясно сказал тебе: в доме монсеньора тебе не место.

Гиллалун опустил голову, как виноватый.

— Выгнали меня миледи герцогиня… взашей выгнали, — уныло признался он.

— За что? — удивился Ричард: матушка всегда ценила преданного слугу по справедливости.

— Уж не знаю, сказывать ли…

— Ну-ну, говори!

— Не угодил я миледи. А уж как старался-то, души не жалея!.. Ан нет. Гневаются оне на меня.

— Гилл! — строго приказал Ричард. — Рассказывай, не тяни!

Телохранитель тяжело вздохнул.

— Все через баронессу Карлион приключилось, — признался он. — Прислала она в подарок их милости икону святой Октавии, не иначе сдуру. Миледи страсть как осерчали, кузину крепким словцом обозвали, а на икону едва не плюнули. Зачем бы мне, говорят, эдакая мерзость богохульная, блудница олларианская? Отец Маттео пробовал их образумить, мол, это не блудница Октавия, а честная эсператистская святая, да куда там. Оне и отца Маттео едва еретиком не выбранили. И давай ко мне подступаться: сожги да сожги богомерзкую доску. А как сожжешь? Это все ж-таки икона, пусть и негодящая.

Гиллалун с простодушным видом почесал в голове. Ричарду стало ясно, что дело нечисто.

— И что? Матушка из-за этого тебя выгнала? — осведомился он.

— Да нет, вашмилость… Сжег я все-таки эту доску.

— Что же тогда ты здесь делаешь? — удивился сбитый с толку Дик.

— Не угодил я миледи, вашмилость, как уже имел честь вам докладывать… Оне, как уголья-то увидели, так просто из себя вышли. Что ж ты, говорят, такое учудил, рожа ты богохульная! Как ты смел на святую икону посягать! — Гиллалун широко развел руками. — Я ли их милости не поноравливал! Заикнулся было, что им та икона самой неугодна была, а оне как ножкой на меня затопали и бесстыжим вруном назвать изволили.

Кеннет беззвучно захихикал.

— И пришлось тебе уезжать? — уточнил Ричард, с трудом докапываясь до смысла всей этой истории.

— И пришлось уезжать, — покаянно признался Гиллалун. — Миледи велели им больше и на глаза не попадаться. Ворочайся, говорят, к своему хозяину, из него, мол, и делай дурака, а оне-де над собой шутки шутить не позволят…

Кеннет перешел на сдавленный кашель. Ричард тоже посмеялся бы, но его беспокоила мысль, зачем матушка разыграла эту комедию.

— Так значит ты, бедняга мой Гилл, — заключил он, — невинно пострадал через святую Октавию?

— Все, как я имел честь доложить вам, вашмилость. — В простодушном взгляде Гилла мелькнула озорная искра и он прибавил: — Только Октавия-то та, вашмилость, честно сказать, совсем дрянь икона была, а нешто бы я ее сжег!

Кеннет закашлялся уже по-настоящему. Ричард внимательно взглянул на телохранителя. Тот казался таким довольным, что сразу становилось ясно: матушкин замысел не был для него тайной с самого начала. Герцогиня Надорская желала, чтобы верный слуга непременно был рядом с ее сыном, и разыграла целый спектакль, чтобы создать предлог. Но почему именно сейчас? Матушка получила какие-то известия, которые заставили ее забеспокоиться? Ричард едва не хлопнул себя по лбу. Святая Октавия! Баронесса Карлион! Октавианская ночь! Конечно. Сам он не хотел тревожить матушку и писал коротко, но у герцогини Окделл были и другие осведомители. Вероятно, тетушка Карлион отправила свое донесение уже после того, как братьев королевы посадили в Багерлее… Спрятала бумаги в иконе, посланной якобы в подарок… Двенадцать дней понадобилось гонцу, чтобы добраться до Надора, пара-тройка дней ушла на разыгрывание фамильного самодурства, и вот Гиллалун уже в Олларии, разминувшись с каретой своего господина всего на несколько часов! При его появлении Ричард поразился чуду. Какая наивность. У этого чуда было имя: Мирабелла Надорская.

— Я сам попрошу у миледи прощения за тебя, — пообещал Ричард Гиллалуну, благодарно улыбаясь.

— Уж заступитесь, вашмилость! — радостно подхватил тот. — Не со зла я, а сдуру проштрафился!.. Что теперь прикажете старому Гиллу, вашмилость?

— По-хорошему, мне стоило бы отослать тебя обратно в Надор… — начал было Ричард, возвращаясь к своим старым мыслям.

— Ну уж нет, вашмилость, — твердо заявил Гиллалун. — Коли я вас нашел, так больше не оставлю, хоть гоните меня, хоть убивайте.

— Но я этого не сделаю, — договорил юноша как если бы его не перебивали. — Если Дорак намерен схватить меня, ты тоже можешь угодить в ловушку. Чтобы добраться до Надора, нужно проехать все Эпинэ, а губернатором в ней ни кто иной, как брат герцога Колиньяра.

— Верно говорите, вашмилость, — удовлетворенно подтвердил Гиллалун. — Эти навозники все против вас, а Колиньяры особенно.

— Поэтому… — вдохновенно продолжал Ричард: ему казалось, что матушкина хитрость воодушевила его, и вся его прежняя нерешительность развеялась как утренний туман под порывом ветра, — Поэтому мы поступим так… Ты очень устал, Гилл?

— Готов хоть сейчас служить вашмилости! — бодро воскликнул тот, вскакивая с табурета.

Ричард порылся в своих вещах и бросил телохранителю кошелек с алатскими деньгами. Тот ловко поймал его в воздухе.

— Тогда спустись вниз и потолкуй с нашим добрым корчмарем. Скажи, что я ревностный эсператист и приехал из Талига с целью совершить паломничество, чтобы осмотреть знаменитый алатский храм… Ну, не знаю! Должен же быть в Алате какой-нибудь знаменитый храм!

— Не беспокойтесь, вашмилость, — понимающе усмехнулся Гиллалун, — он сам назовет.

— Скажи ему, что твой хозяин хочет переменить свое платье на местное, — продолжал наставлять телохранителя Ричард, — и вас переодеть для удобства путешествия. Плати щедро. Еще попроси обменять лошадку мастера Кохрани на какого-нибудь здешнего мула покрепче: объясни корчмарю, что лошадка оказалась не слишком выносливая… (Кеннет обиженно засопел). Да оброни между делом, что хозяин завтра сделает пожертвование на ремонт колокольни. Это подтвердит сказку о ревностном эсператисте.

— Все устрою в лучшем виде, — заверил Гиллалун, заговорщически подмигивая. — А куда мы поедем на самом деле, вашмилость?

— В Агарис, — без тени сомнения сказал Ричард. — Мне нужны последние сведения из Талига и гонец в Надор, которого никто не заподозрит. Все это можно найти только в одном месте: в курии. Святые отцы не откажутся помочь… если суметь с ними столковаться.

Гиллалун понятливо кивнул и скрылся на лестнице. Ричард обернулся к пажу.

— Я видел, что сегодня днем ты разговаривал с сыном корчмаря, Кеннет? — полуутвердительным тоном спросил он.

— Разговаривал, милорд, — вскочил на ноги паж. — Расспрашивал его, что у них за деревня.

— И что тут за деревня?

— Да захолустье, милорд. Большая дорога обходит их стороной, даже проезжие бывают редко, хоть отсюда до границы рукой подать.

— Отлично. Но мальчик наверняка любопытствовал, кто мы такие. Что ты ему рассказал?

— Ничего, милорд! Прикинулся, что не понимаю вопросов, — заявил Кеннет, делая честные глаза.

Ричард невесело усмехнулся.

— Тогда иди поболтать с ним перед отъездом и расскажи сказку про паломничество. Да попроси его научить тебя, как сказать по-алат­ски «да», «нет», «я хочу пить» и «мой господин богатый дворянин из Придды». Запомни это хорошенько, Кеннет. Как только мы покинем эту деревню, я не позволю тебе открывать рот и говорить при посторонних на талиг.

— А как же Гилл? — удивленно спросил Кеннет.

— Это не твоя забота. — Честно говоря, Ричард был уверен: нет такого наречия, на котором Гиллалун не сумеет объясниться. Чужие слова и выражения вечно цеплялись к нему, как репьи к шкуре бродячей собаки, и господин невольно завидовал своему слуге. — Да, вот еще что. Как зовут сына нашего корчмаря?

— У него какое-то диковинное имя: Ишван или Иштван.

— Узнай поточнее, — велел Ричард и добавил: — Как только мы тронемся в путь, так будут звать тебя.

Уже направившийся было к дверям паж обернулся и обалдело уставился на своего господина. Тот невозмутимо выдержал этот взгляд. Через минуту башмаки Кеннета застучали по лестнице.

Ричард усмехнулся, очень довольный собой. Он оставит мерзавца Дорака с носом. Погоня ищет двоих юношей, причем один носит цвета Дома Ветра, а другой, совсем еще мальчик, цвета Дома Скал. Но из деревушки Од выедут не двое, а трое, причем все будут одеты в алатское платье. Сону, конечно, не скроешь, но мул Кеннета и лошадь Гилла собьют с толку прознатчиков. К тому же поедут они не в Граши, куда устремились Дораковы клевреты, а в Агарис. С помощью Создателя и святого Алана все обойдется благополучно!

Оставалось только поручение монсеньора. Граши. Но ведь Алва не назначил конкретного срока для приезда; город был указан Дику как пункт конечного назначения — и только. Возможно, если он ознакомится с инструкциями, причина станет ясна, и ему удастся что-нибудь придумать.

Юноша без колебания взял со стола нож для мяса и разрезал завязки на кожаном мешке. Внутри, как он и думал, находилась плоская и длинная шкатулка, запертая на изящный замочек. Ключ был подвешен рядышком на тонкой цепочке. Ричард внимательно осмотрел его.

Он хорошо помнил слова эра Августа о том, что Дорак любит прибегать к разного рода мелким механизмам, чтобы расправляться со своими врагами. Однажды он якобы подсунул некому епископу шкатулку с важными бумагами. Замок оказался слишком тугим, и епископу пришлось повозиться с минуту, прежде чем он смог открыть крышку. Бедняга, разумеется, не знал, что на ключе намеренно были сделаны занозы, которые Дорак щедро покрыл ядом. Епископ умер через день.

Ключ, висевший перед Ричардом, казался абсолютно гладким, но, если Алва выдал своего оруженосца, быть слишком доверчивым не стоило. Ричард тщательно обернул пальцы салфеткой и, осторожно вставив ключ, повернул его в замке. Тот открылся легко, словно был смазан маслом.

Ричард откинул крышку шкатулки, ожидая увидеть сверток бумаг. Но внутри было пусто. На дне обнаружились только две вещи: фамильный кинжал, который Алва вывернул из его руки в ночь покушения, и кольцо с гравировкой, полученное Ричардом от эра Августа. Юноша недоуменно потряс шкатулку, простучал ее, поискал двойное дно, скрытые отделения…

Никаких инструкций в шкатулке не было.