Последнее место (джен)

Пернилла поняла, что хочет работать в полиции, когда ей было двенадцать. Все одноклассники и одноклассницы поменяли свои решения — к выпуску из школы мало кто мог похвастаться, что идет туда, куда хотел с детства. Но она не изменила своего мнения насчет профессии. И никогда о нем не жалела.

У полицейского, как и у врача, считала Пернилла, основной должна быть заповедь: «Не навреди». Когда она только пришла работать в полицию Копенгагена, больше всего боялась, что по ее вине осудят невиновного или она не успеет помочь. Потому что это противоречило самой сути их работы — ловить виновных и помогать невинным не стать жертвами.

Она идет позади всех, но ощущает серьезность момента. Именно сейчас Пернилле нужно быть максимально собранной. Именно сейчас ее работа просто обязана принести ту самую пресловутую пользу людям, которую они не заметят. Потому что в нынешней ситуации польза — это отсутствие вреда.

— Запрем ее в комнате, — бросает на ходу Мартин.

Пернилла ужасается. Какая страшная смерть уготована Виктории Нордгрен. Виктория давно больна, наверное, она ожидает, что может умереть в любой момент. Но все же вряд ли последним, что она хотела бы видеть — был безликий номер. Вряд ли последним, что она хотела бы знать, было то, что та, что спасла ее от брата, та, которой она доверяла свою боль, сделала из нее биологическое оружие.

— Ее здесь нет, — доносится голос Мартина из номера Виктории.

— Она должна быть поблизости, — говорит Сага и тут же приступает к действиям.

К Саге у Перниллы противоречивые чувства. Она восхищена ее деловой хваткой, ее умением действовать и мгновенно принимать сложные решения, но иногда та ее раздражает. Пернилле точно будет что вспомнить о совместной работе. Ей точно есть, чему поучиться у Саги. Но и Саге бы не мешало поучиться многому у других, считает Пернилла. Даже у нее. Сага лишь кивком указывает Пернилле и Мартину, чтобы они повернули в другую сторону. Нужно разделиться для быстрого поиска Виктории — это самое логичное, что можно сейчас предпринять.

— Я проверю справа, — говорит Пернилла на очередной развилке.

— Давай, — отвечает Мартин, уходя в левую часть коридора.

Она идет вправо решительно, не думая над тем, что будет говорить Виктории, если найдет ее. И только заметив указатели туалета, останавливается на секунду. Что она будет делать, если найдет Викторию? Впервые в жизни возникает мимолетная предательская мысль — сбежать. Ведь обычно они имеют дело с преступником. Его нужно обезвредить. На него правильно направлять пистолет. Правильно стрелять по ногам, если он пытается скрыться. Но Виктория не преступник, она — жертва. Она — оружие. Как Пернилле поступить с ней? А главное тут то, что признавать даже перед собой не хочется. Но мысль-то проскочила, предательница! Пусть все эти политики мрут, да пусть хоть все вокруг мрут, кроме нее и ее — Перниллы — близких.

Она открывает дверь туалета, Виктория стоит у раковин: в красивом синем платье с аккуратно уложенными волосами. Так, чтобы скрыть то, что волос на ее голове после неуспешных попыток борьбы с раком осталось совсем мало.

— Полиция Копенгагена, Пернилла Линдгард, — она показывает Виктории свое удостоверение. — Мартин, Сага, я нашла ее, — говорит она по рации.

— Что? — спрашивает Виктория и пытается подойти ближе.

— Не двигайтесь, — говорит Пернилла. — Мы подозреваем, что вы заражены смертельным вирусом. Он передается воздушно-капельным путем после начала кровотечения.

— Что вы?..

— Ни с места! — Пернилле не по себе. Она направляет пистолет на невинного человека. На жертву. Это против всех ее правил и убеждений, но другого выхода нет.

Виктория смотрит испуганно и недоверчиво. Пернилла бы тоже так смотрела на ее месте. Потому что то, что она сейчас в спешке выпалила, звучит как откровенный бред. Остается только добавить: "Прошу прощения, но вы — биологическое оружие, созданное с целью уничтожить именитых политиков, собравшихся здесь сегодня".

— Пернилла, ты где? — спрашивает Мартин по рации.

— Простите, но вы отсюда не выйдете, — как будто против воли вырываются необходимые слова.

Недавно Пернилла думала, как ужасно умереть в бездушном номере, но реальность оказалась еще более жестокой к Виктории — ей предстоит умереть в общественном туалете.

— Лицом к стене, — говорит Пернилла Виктории.

И ей самой страшно за произнесенные слова. Такое нельзя говорить не преступнику. За всеми этими мыслями она пытается скрыть одно — страх. В одной комнате с мощнейшим биологическим оружием. Только вот в чем сложность — это не какая-то пробирка. Это не механизм или машина. Это не что-то с проводами, какой она видела обычную самодельную бомбу, когда они обезвреживали недоделанного террориста. Это человек. Женщина в красивом синем платье. И ее она боится больше, чем той бомбы с проводами.

— Я в туалете рядом с перекрестком, где мы разделились, — говорит Пернилла по рации.

— Держи ее там, мы на подходе, — отвечает Мартин.

Держи ее там. Как преступника. Виктории страшно. Пернилле страшно не меньше. Она не хочет держать ее под прицелом. Она не хочет тут оставаться. Все, что сейчас происходит — какое-то ужасное недоразумение. Она не может ничем помочь Виктории. Но может помочь себе — уйти отсюда поскорее, пока не поздно. «Как же это противно...» — думает Пернилла, прежде чем начать действовать.

— Повернитесь. Протяните левую руку, — говорит она Виктории, держа ее на прицеле, чтобы та не решила предпринять неожиданных действий.

Пернилла застегивает на ее левой руке наручник.

— Теперь правую.

Руки у Виктории худые, как у ребенка. Обе ее руки Пернилла пристегивает к трубам. Все сделано так, как нужно. Правильно. Это единственный выход. Она не могла поступить иначе.

— Я выхожу, — говорит Пернилла по рации.

— Окна закрыты? — доносится голос Саги.

— Что происходит? — спрашивает испуганная Виктория одновременно с Сагой.

— Тихо, — грубо отвечает Пернилла Виктории, так как из-за нее плохо понимает, что говорит ей Сага. Это важнее.

— Здесь нет окон, — оглядевшись, отвечает Пернилла.

— Вы не можете приковать меня, — говорит Виктория. — Это незаконно!

— Проверь вентиляцию, — требует Сага.

— Что это за вирус? — спрашивает Виктория.

Пернилла разрывается на части. Она хочет поскорее сбежать и с трудом понимает, кто и что ей говорит.

— Я сказала тихо! — кричит она на Викторию. — Вентиляция же отключена, — говорит Саге.

— Все равно проверь и сразу же выходи, — командует Сага.

Пернилла оглядывается, ища вентиляционные люки.

— Отпустите меня! — требует Виктория.

— Вы заражены смертельным вирусом! — Пернилла начинает злиться, не желая оставаться в этом опасном туалете. Она не имеет права злиться на Викторию, но ничего не может с собой поделать, так как Виктория ее задерживает. Она подходит ближе, чтобы попытаться объяснить суть ситуации. — Мы ничего не сможем сделать.

Викторию вырывает кровью прямо на лицо Пернилле. Секунда. Она не верит в это. Этого не произошло. Нет. Пернилла размеренно и спокойно дышит. Нет, этого не произошло.

— Пернилла, выходи! — командует Сага. — Пернилла, ты слышишь?

— Что происходит? — спрашивает Мартин.

— Выходи, это приказ! — командует Сага.

— Выхожу, — Пернилла поворачивается к двери. Этого не было.

Было. Она вся в крови Виктории. Она заражена. Она тоже умрет в общественном туалете. Это последнее место, где она побывает. Светлая плитка на стенах, белые раковины — последнее, что она увидит.

— У нее пошла кровь, — говорит Пернилла по рации Мартину и Саге.

— У Виктории кровотечение? — уточняет Сага.

— Да, изо рта.

Пернилла смотрит на Викторию. Последний человек, которого она увидит в жизни. Не ее дети, которые пришли бы в больницу, когда Пернилла была бы совсем старой и немощной, не преступник, стреляющий в нее со злой усмешкой на губах. Она рассматривала разные варианты своей смерти, но ни в одном она не оставалась запертой в общественном туалете. В голове проносится мысль, вроде ну его к черту. Выйти, да и все. Может быть, ерунда все это? Поехать вечером в пиццерию, взять пиво.

Это сон. Кошмар, который ей приснился. У нее ведь впереди вся жизнь, ей еще даже до сорока жить и жить. Столько еще должно случиться!

Виктории совсем плохо. На лице ее отображается невыносимая боль, она не сдерживает стоны. Вирус убивает быстро, гораздо быстрее, чем ее рак. Пернилла смотрит на Викторию отстраненно, не в силах поверить, что это все происходит на самом деле. Она садится на унитаз, оставив дверь в кабинке открытой, ей все видно, но сквозь пелену. Реальность как будто затуманена. Слез нет. Есть только неверие.

— Как меня заразили? — спрашивает Виктория.

Ее голос словно выводит Перниллу из ступора. Она здесь и сейчас. Она скоро умрет. Может быть, через два часа. Или три. Интересно, а как будут извлекать их с Викторией тела?

— Шприц с морфином, — отвечает Пернилла.

— Гертруда… — недоверчиво произносит Виктория. Да, сложно поверить в такое.

Но ей некогда думать о предательстве. Ее снова скручивает от боли, она даже не пытается ее стерпеть, стонет. Виктория терпела много боли, и от этого Пернилле становится страшно. Значит, боль совсем невыносимая. Вирус должен вызывать внутренние кровотечения.

— Можете снять наручники? Я никуда не уйду, — просит Виктория.

Пернилла смотрит в пол.

— Пожалуйста, снимите их, — вежливым, но уверенным тоном, свойственным управляющему крупной компании, просит Виктория.

Пернилла, все так же не глядя на Викторию, подходит к ней и расстегивает наручники. Виктория тут же сползает по стене на пол. Пернилла садится рядом.

— А я думала, что готова. Я, конечно, не рассчитывала, что это произойдет в туалете, — говорит Виктория. — Но я давно знаю, что умру. А для вас это сюрприз.

Сказав то, что Пернилла еще была не в силах принять, Виктория берет руку Перниллы в попытке успокоить. Но тут же ее скручивает от боли, она наклоняется над коленями сидящей на полу Перниллы. Та приобнимает Викторию, осторожно, как будто не знает, стоит ли ей это делать. Викторию рвет кровью прямо на ботинки Перниллы, она пытается отдышаться и кладет голову Пернилле на колени. Делает несколько вздохов и замирает.

Несколько секунд Пернилла ничего не предпринимает. Она так и сидит на полу, голова мертвой Виктории покоится на ее коленях. Пернилла глубоко вздыхает, прежде чем сказать по рации:

— Виктория умерла.

В ответ ей раздается мертвая тишина. Она знает, что ее услышали Мартин и Сага. Лишь спустя несколько секунд доносится голос Саги.

— Внутреннее кровотечение снижает потребление кислорода, а значит…

— Сага, я не хочу этого знать! — кричит Пернилла.

— Я просто хотела сказать, что внутренние кровотечения не обязательно сопровождаются болью.

— Скажи это Виктории, — грубо отвечает Пернилла.

Если бы Сага не просила проверить вентиляцию, она бы успела уйти! То, что делало Сагу хорошим полицейским, сыграло с ней, с Перниллой, злую шутку. Это хорошо, что есть такие ответственные люди, как Сага. Умирать только — вот что плохо. Она зла на нее, на себя, на ситуацию. Пернилла не знает, кого может обвинить, а не обвинять никого — так не в духе человеческой природы. И лезут все в голову мысли: почему же она, почему не Сага? Думать в этом ключе о Мартине почему-то не хочется.

— Сколько у меня времени?

— Тебе не делали укол, как Виктории, так что немного больше, — отзывается Сага.

Пернилла прикрывает глаза. Пытается прокрутить в голове мысль, что она умрет. Не вообще, а очень скоро. В общественном туалете. Пытается привыкнуть к этому, принять. Невозможно! Такое нельзя принять за несколько минут.

— Ты хочешь кому-нибудь что-то передать? — спрашивает Мартин.

Как можно что-то передать? Как можно попросить прощения из общественного туалета через третьи руки? Как можно сказать отцу, что любишь его? Пернилла представляет, как просит передать Мартина единственную мысль, которая навязчиво крутится в голове: «Она хотела жить». Это и так очевидно.

— Вряд ли отец думал, что переживет меня. Нет, мне нечего сказать, — говорит Пернилла. И, помедлив, добавляет: — Я боюсь.

— Я знаю, — отвечает Мартин.

Что он знает? Он не умрет в туалете! И Сага не умрет в туалете! Они будут жить, проснутся следующим утром, а она даже никогда больше не ляжет спать. Никогда не поест имбирное печенье. Не будет выбирать подарки ко дню рождения подруги. Не будет отмечать с коллегами очередное закрытое дело. Не получит повышение по службе и не услышит от отца слова о том, как он ей гордится.

— Я точно не смогу выйти? — уточняет Пернилла.

Ведь тела их как-то должны будут вытащить из этого проклятого туалета, может быть, у нее есть шанс. Может быть…

— Да, — отвечает Сага.

Пернилла с двенадцати лет мечтала быть полицейским. Она рассматривала разные варианты своей смерти, но ни в одном она не оставалась запертой в общественном туалете. Она мысленно уже умирала. Задерживая вооруженного преступника. Пернилла знала, что она может умереть от пули, она готовилась морально к такому, так почему бы…

Это ведь даже здорово, узнать о своей смерти за некоторое время до нее. Но в отличие от серьезно больных людей, таких как Виктория, ей не нужно бороться за свою жизнь. Делать вид, что она гордо приняла действительность, что она сильная женщина. Судьба как будто дала Пернилле уникальный шанс: умереть и прожить еще несколько минут после собственной смерти. Она ведь уже умерла, как только ее лицо обрызгало каплями крови Виктории. Но она продолжает дышать, смотреть на белые стены туалета, думать. Это ведь здорово!

В детстве она любила представлять несуществующие ситуации. Воображать другую реальность. Где ее, например, награждают медалью за отвагу, потому что она спасла тонущего ребенка. Она хотела быть героем.

Задержание могло происходить абсолютно в любом месте, даже в туалете. От шальной пули умирать не так страшно. Пернилле нужно лишь представить, что она мчит по безлюдному району за каким-нибудь педофилом, стреляет ему по ногам, а он отстреливается из-за угла и попадает ей в голову.

Пернилла подносит пистолет к виску. Она уже умерла, это уже произошло. Ничего страшного.

«Теперь все правильно…» — думает Пернилла.

Сага и Мартин слышат выстрел, доносящийся из опечатанного туалета.