The Fallen Angel (джен)

Примечание к части

Это не пропаганда христианской или ещё какой-то религии. Это не дискредитация религии. Это не стёб над религией. Это фанфик. Просто фанфик. С закосами под религию AUшки. НЕ стремлюсь никого оскорбить. Оскорбляться на выдуманную историю, написанную фанатом игры, или нет — чисто ваш выбор.

*Trickrot

Фриск всегда готовили к тому, чтобы стать Ангелом. Павшим Ангелом, который спасёт расу монстров. Агнец, который принесёт себя в жертву, разрушит свою бессмертную душу во имя падения Барьера. Подземелье опустеет. Девочка помнила, отлично помнила, как в первый раз переступила порог Академии Магии, самого величественного здания в городе. Огромного, с высокими потолками и арками, казавшегося малышке настоящим замком, с эхом, как в церкви. Её сильно удивило обилие цветов: комнатных роз и орхидей, вьюнов, обвивших стены, и… Золотых цветов. Так их называла её ангел.

Никто не знал, откуда взялись золотые цветы. Но они были повсюду: во всех залах, на всех окнах. Воздух, казалось, состоял из их запаха. Приторного. Навязчивого. Отдающего пеплом. Кроме того, они перемешались с лютиками. Оба цветка жёлтые, с пятью лепестками, почти одного размера. Многие ученики по ошибке срывали эти ядовитые цветы. Младшие могли проглотить. Химические ожоги, аллергия, интоксикация… Как учителя ни старались контролировать это, как ни истребляли лютики, их лишь становилось больше. А дети продолжали ими травиться. Хотя подходить к цветам было запрещено.

Руки Фриск тоже были покрыты следами ожогов. И ссадинами. И кошачьими укусами и царапинами. Пророчество пророчеством, но попробуй объяснить, что нельзя драться, лазить по деревьям, через заборы, подбирать кошек… Других на это подбивать, «сводя с пути истинного»… Ангел, говорите?

Даже её ангел — Чара — не могла повлиять на несносную девочку. Хотя был один преподаватель, которого она всегда слушалась. Папирус. Скелетоподобный монстр.

В общем-то, его очень уважали и любили все ученики. Они посмеивались над его суетливостью, передразнивали за глаза громкий и трескучий голос, смеялись над нелепой одеждой, напоминающей белые доспехи… Но в суетливости явно проглядывалась неутомимость, голос всегда был мягок и задорен, в нём самом, даже в нелепом наряде, было столько харизмы, что нельзя было не проникнуться. Ещё на первый взгляд он казался слишком гордым и даже надменным (а как ещё назвать монстра, всегда добавляющего к своему имени «великий»), но и тут было одно «но». По-настоящему надменные люди и монстры не могут и представить, что кто-то может быть лучше их самих. Профессор Папирус твёрдо верил, что все его ученики превзойдут его во всём, в чём только можно. Превзойдут всех. Даже самый робкий ученик начинал верить в себя с его поддержкой.

Папирус вёл сразу и математику, и физику, и химию, и зельеварение, и кружок машиностроения. Ученики благодарили бога за такое везение.

Особенно Фриск.

Он был единственным, кроме мамы, для кого она не была просто Агнецом на закланье.

А его увлечение своей работой восхищало.

Чару она, конечно, тоже любила, но как старшую сестру. Многие дети слушаются старших сестёр? Пра-авильно. Их и в самом деле можно было принять за сестёр. Даже за близняшек. Почти одного роста, короткие русые волосы, похожие черты лица. Только брови Чары были погуще, а глаза потемнее, тёмно-карие до красноты. Глаза Фриск же были почти золотистыми.

Зато характерами они отличались довольно резко. Задумчивая, спокойная и даже немного строгая ангел просто не могла бы ужиться с непоседливой, не в меру любопытной и слегка нахальной подопечной, не познай первая дзен, а вторая — горечь одиночества и назойливую аутофобию.

Впрочем, последнее было отдельной историей. Глядя на Фриск, с победным криком кидающуюся в бой за какого-нибудь школьного изгоя, спокойно принимавшую на себя вину всей «банды» или бросающуюся спасать жизнь котёнку, было сложно представить её испуганной.

Всем, кроме Чары.

Фриск любила кошек, до безумия. Но боялась незнакомых собак. До пересохшего горла и нервного напряжения. Боялась больниц. До истерики. Если бы кто-то из Академии увидел — девочка превратилась бы в всеобщее посмешище.

Боялась Пророчества, обрекавшего её на смерть. Нет, даже хуже. На исчезновение.

* * *

Фриск всегда готовили к тому, чтобы стать Ангелом. Павшим Ангелом, который спасёт расу монстров. Поэтому её учили магии и магическим атакам, обхождению препятствий… Многому. Но не тому, что могло бы пригодиться ей после падения Барьера. Зачем тратить время и забивать Избранной голову?

У неё всё равно нет будущего.

Кроме того, чтобы исполнить роль отмычки. Которая от этого обратится в прах.

К чему притворяться, что она не только Ангел? Нет смысла врать. Как и замечать её боль и страх. Всего лишь родилась, чтобы навсегда исчезнуть. Зато есть смысл жизни!

Только когда ты сама ангел, ты не можешь не видеть слёзы, не замечать частых кошмаров по ночам, не понимать, что воля подопечной раздавлена. Даже если хочешь. Особенно когда знаешь правду.

Например, о том, что Пророчества не существует.

Или о том, что раньше их Ангелом была сама Чара.

Отравленная лютиками. Ради их свободы.

Не желавшая умирать настолько сильно, что сломалась сама система, чёртова система мира, в котором ангел — это мифическое существо, а не чья-то душа. Существо, состоящее из магии Света и частицы души подопечного.

А ещё Чара любила золотые цветы. И юного монстрёнка, белого и пушистого, похожего на собаку с рожками.

Согласно Пророчеству, нужна душа человека-Ангела и монстра. Чара никогда не простит себе той глупой жертвенности. И его смерти.

Азриэль. Аз-ри-эль. В самом имени звучали ручьи Поверхности, песня птицы. В глазах — синее бездонное небо. Нежная шёрстка — чистый пушистый снег. Чаре плевать, насколько затасканны сравнения. Потому что так и есть. Поэтому особенно больно и гадко вспоминать грязно-бурый прах, перемешанный с кровью — всё, что от него осталось. И страх. Страх, заиндевевший в льдисто-синих глазах. Но ещё больнее немой укор. Едва заметный. Острый.

Если бы не магический «намордник», не позволяющий ей рассказать всё Фриск…

Каждый раз, когда она пыталась это сделать, горло сдавливало спазмом, а рот словно затыкали стальной лапищей. До боли. А перед глазами снова…

Алтарь. Холодный серый камень. Кинжал в её руках. Слёзы в глазах Азриэля. Блеск стали, кровь, темнота. Толчок, боль, крик. Одежда послушницы пропиталась кровью, у живота тепло и влажно. Плечи тоже накрывает теплом, на них какая-то тяжесть. Она слышит всхлипы, совсем рядом. Душа трещит, раскалывается. Больно. Самая нестерпимая боль, какую только она ощущала.

 — Чара, нет!.. — надрывный крик.

Белые пальцы пытаются удержать осколки. И монстр поглощает душу. Они с л и л и с ь. Воедино. Она видит мир его глазами. Чувствует его слёзы на щеках. «Что… Что ты сделал?..» Она растерянна. Но он слышит упрёк. «Я всё испортил, да?.. Чара, я завершу начатое.» Его (или их?) шатает. Барьер. Единственная вменяемая мысль. Барьер. Пророчество.

Азриэль был прав. Никакое Пророчество не может быть важнее жизни. Жаль, что он послушался её.

* * *

Чару всегда готовили к тому, чтобы стать Ангелом. Павшим Ангелом, который спасёт расу монстров. Но не озлобленным духом, которого по ошибке одарили крыльями. И возненавидит обе расы. Монстров — после своей смерти, а людей — задолго до неё. Вообще-то, жизнь с людьми она помнила смутно, как страшный сон. Обязанности слуги, побои, торги… Немного раньше лес, крики, кровь. Совсем далеко — тепло родительского дома. Лица отца и матери стёрлись из памяти, но она помнила старую колыбельную, их ласку… Кажется, они любили её. Но другие люди отняли их.

Межмирье. Подземное пространство, где пропадают люди. Вход туда только один — старая полуразрушенная арка. Стена света в ней. Многие туда входили. Никто не выходил. Но Чара хотела исчезнуть. Её наверняка уже ищут. Найдут — лоб украсит клеймо. А оно и плечо не очень-то красит.

Разбег. Прыжок в стену света. Падение. Резкая боль в ладонях — она успела выставить руки. Трава?..

 — Здесь… Здесь есть кто-нибудь?.. — она сама едва слышит свой голос. Тишина.

Чара идёт дальше, разглядывая вьющиеся растения, опутавшие каменные своды.

Впереди слышится смех.

Девочка робко идёт навстречу. Монстр. Тоже ещё ребёнок. Белая шерсть. Вытянутая мордочка. Висячие ушки. Добрый взгляд. Дорого одет. Свободный.

 — Привет! А ты какой вид? Я впервые вижу такого монстра! — весело улыбается.

Чара испуганно молчит. Она никогда не видела таких существ. Кроме того, её никогда ни о чём не спрашивали. Ей приказывали. И били, если не были ей довольны. Никто и никогда не вёл себя с ней, как с равной.

 — Я-я… Н-не монстр, — опускает взгляд, не смея смотреть в глаза.

 — Тогда кто? — мальчик удивлённо моргает и наклоняет голову набок.

Девочка вздрагивает. Она должна была сказать сразу?

 — Ч-человек, — испуганно пищит.

 — А? — Чара совсем теряется. Она сказала слишком тихо? — Извини, не расслышал.

«Извини?» Он извинился перед ней, перед рабой? В горле пересохло.

 — Я человек! — внутри холодеет. — П-простите…

Чара рассеянно кланяется, надеясь, что в этот раз её не накажут.

 — Эй, всё хорошо, — голос явно богатого ребёнка звучит успокаивающе. — Я тебя не обижу. Тебе нечего бояться!

Монстрёнок подходит и обнимает. Разве она этого достойна?.. Чара не знает. Ей страшно. Но очень не хочется разрывать тёплые мягкие объятия. Тем более такова его воля. Ей нельзя противиться.

Кажется, она не сбежит от нового хозяина.

Прошли годы, Чара освоилась в Подземелье. Чета Дримурров были прекрасными хозяевами: хорошо кормили её, никогда не били, не заставляли работать. Но девочка сама была готова служить им с полной самоотдачей. Только Азриэль не был полностью доволен ей. Нет, он не бил, не ругался, но всегда помогал. Значит, она плохо справлялась. А ведь именно его, относящегося к ней так незаслуженно тепло, доверявшего ей так сильно, Чаре больше всего хотелось порадовать, заставить гордиться своей верной слугой.

Чара была ребёнком, предки которого много поколений даже не помышляли о свободе. Рабство с самого рождения изуродовало её душу, подобно кислоте. У освободившегося раба уходят годы на простое осознание — он больше не вещь. Чара не могла даже представить такое. И она сама же сократила время своей жизни, так и не осознав…

Что она была дочерью для Дримурров.

А потом было поздно.

* * *

Фриск всегда готовили к тому, чтобы стать Ангелом. Павшим Ангелом, который спасёт расу монстров. Она даже не носила официальную школьную форму. Лишь любимую свободную робу. Её мать, бывало, пытались заставить вспомнить о статусе дочери и соответствовать: Ангел непременно должен быть примером для подражания. Когда же дело дошло до вызова к директору…

 — Мисс Андайн, — скелетоподобный монстр поправил очки, — ваша дочь дерётся с…

 — Одноклассниками? — ундина усмехнулась, от чего синеватая чешуя блеснула.

 — Со старшеклассниками, — сухо уточняет директор. Золотистые кошачьи глаза матери заблестели.

 — Молодец, салага! — крикнула она, не скрывая гордости. — Ух, ты мой карасик!

В следующую секунду девочку стиснули в объятиях, даже подняв над полом.

Директор ошалел. Костяная челюсть отвисла с лёгким скрипом.

 — А сама-то скромничает! Только от одноклассников или родителей и узнаю! — Андайн отпустила дочь. — Ну, что в этот раз?! Если тебя кто-то обидел…

 — Нет-нет, — замотала головой девочка, — просто опять те чудики…

 — Называли тебя чокнутой? — уже со сталью в голосе. — Издевались над кем-то помладше?

 — И то, и то.

Ундина фыркнула.

 — А врать-то зачем было? С лестницы она упала… Неужели я бы не помогла?

 — Извини, мам, — виноватая улыбка.

 — Да уж ладно… — благодушно ухмыляется Андайн. — Ты у нас уж чересчур много на себя берёшь…

 — Мне, конечно, неловко прерывать столь милую сцену, — сдержанно начал директор, — но, по-моему, вам следует принять меры. Она не должна ходить по школе в синяках!

 — Абсолютно с вами согласна, — в тон ему ответила Андайн. — И я приму меры.

Широкая улыбка открыла острые клыки, но для Фриск она была нежной.

 — Я научу мою девочку драться!

Фриск всегда готовили к тому, чтобы стать Ангелом. Павшим Ангелом, который спасёт расу монстров. Андайн к этому не готовили. И она любыми средствами старалась оградить Фриск. Через год девочка покинула Академию. Наняли репетиторов. Это было затратно, но мать была готова пойти на это. Тем более один знакомый учитель был готов вести сразу несколько уроков, да ещё и дополнительно.

Фриск была пацифисткой. До мозга костей. Поэтому она никогда бы не полезла в драку без причины. Но битвы она любила. Можно было просчитывать комбинации, как в шахматах. Лишний раз заслужить похвалу мамы. Выпустить пар. И обиду на всех, кто видел в ней лишь жертвенного барана.

Удар по боксёрской груше. Лёгкий, невесомый шелест за спиной.

 — Ч-чара?.. — на выдохе, улыбается.

 — Не разговаривай со мной вслух. Уже идут (в)слухи.

Фриск слегка смеётся неудачному каламбуру. Заносит руку, стискивает зубы, бьёт. Удар отдаётся по всей мишень гулким дрожащим эхом. Она не сдохнет, нет. Удар. Пусть усовещают, пусть. Удар. Жизнь в Подземелье в разы лучше, чем на Поверхности. Она не просто так пришла сюда. Несколько сильных ударов. Мать? О, Фриск души в ней не чает! Удар! И именно поэтому будет жить! Удар! Для неё! Удары рефреном отдаются в голове и груше после каждого воспоминания. И наоборот. Руки гудят, усталые мышцы молят о пощаде. А психика кричит: «Сильнее бей, сильнее!» Девочка сама не замечает, как глаза застилают слёзы. Снова. Сколько не гони из сердца страх, он снова заползает туда пауком. Но мама учила её быть сильной. Фриск умная, взрослая девочка. Она знает, что мама тоже боится будущего. Иногда она слышит тихий плачь в ванной рано утром. Когда она должна ещё спать. Но молчит. Мама тоже живая. Она сильная ради неё. Но не может быть такой вечно. Зато теперь у неё есть профессор Папирус, который всегда поддержит.

Девочки и сами не поняли, когда Андайн успела сблизиться с этим скелетом. Но они прекрасно поладили, став очень близкими друзьями.

* * *

Фриск всегда готовили к тому, чтобы стать Ангелом. Но не к гражданской войне, в гущу которой кинется её приёмный отец, оставив девочку в Руинах. Это место было достаточно безопасным, чтобы ходить, не оглядываясь в страхе. К тому же тщательно охранялось самим Герсоном, капитаном королевской стражи. Но ей всё равно было страшно. Поддержка матери, еженощно добывавшей провизию для укрывшихся здесь с огромным риском для жизни, уже не помогала. Потому что Фриск боялась уже не своей смерти. Чара не оставляла её ни на мгновение, стараясь поддержать и воодушевить. Не дать сдаться.

«— Чара?»  — мысленно начала однажды девочка.

 — Что?

«— Что, если… Если это всё моя вина? Если бы я исполнила свой долг…»

 — Не говори ерунду! — стальные нотки в голосе ангела заставляют вздрогнуть. — Один ребёнок не может разжечь войну. А твой долг — помогать матери. Всё!

«— Но, Чара, если я дам им свободу, они могут успокоиться! Это же началось из-за того, что король Триккрот* не смог уничтожить Барьер!»

 — Монстры недовольны королём не только поэтому, и ты это знаешь. Он просто гнилой лжец. Монстры давно поговаривали о его свержении. Ты здесь ни при чём.

Ангел сжала крылья. Нет, сестрёнка не повторит её нелепой судьбы. Никогда!

«— Я просто хочу, чтобы все были счастливы… И снова был мир», — девочка опустила голову.

 — Я тоже, милая. Я тоже… Но твоя смерть ничего не изменит. А пока ты жива, ты ещё можешь что-то сделать, — полупрозрачная ладонь скользнула по щеке. — Поверь мне.

С того разговора проходит несколько недель. Двое детей умирают от голода.

Месяц. Фриск похожа на скелет, обтянутый кожей.

Год. Объявлена победа одного из фронтов. И Фриск, и Чаре плевать, какого. Это того не стоило. Умерло больше половины жителей. Умер Папирус, заменивший девочке отца. Мертва Андайн — была застрелена в попытке спасти «вражеского» ребёнка. Мертвы большинство бывших одноклассников.

Фриск уверенна, что это её вина. И Чаре уже не переубедить её.

Девочка строит алтарь, безумно смеясь, из прогнивших досок. Крадёт у торговца ржавый нож. Рвёт на себе одежду, прижимает лезвие к груди. Но не может. Слишком долго цеплялась за жизнь.

Впервые Чара знает, что ей делать.

Мир чернеет, рушится. Сделка с демоном никому не обходится просто так, но ангелу плевать. Прошлое рассыпается бессмысленными осколками, всё стирается. Трещит, раскалывается, как некогда прекрасные белоснежные крылья Чары.

Ничего.

На обломках этого мира появится новый, совершенный. Где они и правда будут сёстрами. Где Чара никогда не узнает рабства. Где Фриск никогда не узнает страха, голода и скорби. Где будет жить Азриэль. А Дримурры будут холить и лелеять двух любимых дочерей.

Фриск всегда готовили к тому, чтобы стать Ангелом.

Чару всегда готовили к тому, чтобы стать Ангелом.

Они станут Ангелами в мире, где для этого не придётся умирать за тех, кто того не стоит.

Так думает Чара.

Но в том мире тоже, н и к т о н е м о ж е т в ы б р а т ь, к е м е м у б ы т ь.