Не настолько близки (гет)

— Ай.

— Прости.

Мгновение тишины.

— Ай.

— Джагхед, ты должен…

— Ай.

Вероника отстранилась, резко втянув воздух, и раздражённо возвела глаза к потолку.

— Ты должен. Перестать. Дёргаться.

Джагхед послал ей в ответ измождённый взгляд.

— Ты должна. От меня. Отвалить.

Он вскинул руку, чтобы отмахнуться от приближающейся к лицу иглы, и её брови взмыли вверх в типично невозмутимой, снисходительной манере, словно бы одним своим видом по-хепбёрновски⁽¹⁾ манерно протягивая «О, да неужели?».

Она ответила незамысловатым пожатием плеч:

— Ладно.

В холодном свете закусочной он окинул её взглядом, полным недоверия. У Вероники «ладно» никогда не значило просто «ладно». Оно означало «ладно» и «но вот почему ты сделаешь так, как говорю я».

— В таком случае, полагаю, наложить шов тебе может Бетти.

Вот и приехали.

Сжав челюсти, он выглянул в окно позади неё. Чернильный ночной пейзаж парковки «У Попа» был того же цвета, что и её глаза. Он в раздражении перевёл взгляд на неоново-розовое изображение молочного коктейля.

— Уверена, у неё получится куда лучше, чем у меня, — продолжала наседать Вероника, словно бы размышляя вслух. Джагхед прикусил щёку. — Она ведь такая заботливая. Всегда беспокоится. Хочет узнать, что случилось.

Он никак не мог взять в толк, каким образом, несмотря на всю непрочность, абсолютную поверхностность их отношений — девушка лучшего друга, лучшая подруга девушки, временами — союзник, с точно такой же периодичностью — враг, — ей удавалось так хорошо его понимать. Как будто это было просто. Как будто он был одной из легкомысленных новелл Капоте⁽²⁾, а не джойсовским⁽³⁾ выносом мозга, которым он себя считал. Это раздражало и нервировало его примерно в равной степени; хуже того — он чувствовал себя предсказуемым.

Он всегда думал, что представляет собой некую загадку.

Большинство людей позволяли ему в это верить.

Вероника чётко дала ему понять, что ей было прекрасно известно, что меньше всего ему хотелось объяснять своей сердобольной девушке, что он швырнул молочный коктейль в стену в необоснованном приступе ярости.

Он взглянул на свою кое-как забинтованную руку, проклиная всё на свете за то, что не мог наложить шов себе сам. Страховки у него не было, так что больница отпадала. Арчи был в колонии для несовершеннолетних, так что тоже не вариант. Змеи проводили рискованную разведывательную операцию по сбору информации об Упырях, и он не собирался подвергать её угрозе срыва своим неурочным звонком. Так что, как ни крути, оставалась только Вероника, оказавшаяся свидетельницей событий — стоя за кассой, она, словно вкопанная, наблюдала за происходящим в режиме реального времени, в её тёмных глазах — удивление.

Удивление и что-то ещё — в приливе адреналина ему было не разобрать.

— Хочешь, позвоню ей?

— Просто доделай уже эти дурацкие швы, — пробормотал он, указывая на занесённую в ожидании руку, которую она не опустила ни на миллиметр. Выше её сил было хотя бы притвориться, что у него есть выбор. Мгновение спустя он заметил, что она сверлит его взглядом, и, не удержавшись, моргнул от такого пристального изучения. — Что?

Ему всегда было некомфортно, когда она так внимательно на него смотрела.

— Всего лишь пытаюсь отыскать подтекст «пожалуйста и спасибо» в этом предложении.

Спавшая настороженность вылилась во вздох.

— Может, какой-нибудь скрытый образ? Метатекстуальное выражение признательности ввиду того, что на дворе ночь, я только что отработала двойную смену и, в общем-то, не обязана тебе помогать?

Поначалу он встретил её взгляд снисходительно — с выражением, что должно было послужить прелюдией к саркастичному «пожалуйста», — однако нечто в её облике по какой-то непонятной причине привлекло его внимание. Он молча смотрел на неё. Тёмные круги залегли у неё под глазами. В уголках виднелись следы размазавшейся туши. Щёки казались более впавшими, чем ему помнилось, а радужка блестела скорее от передоза кофеином, нежели от любопытства.

Он знал, что у неё было то ещё лето. Она лишилась семьи, лишилась Арчи — лишилась той жизни, к которой только привыкла. Произойди подобное с кем-то другим — и он бы не смог увидеть за этим ничего, кроме. Но она — совсем другой разговор. Она была само нахальство, сама предприимчивость, сама обутая в лабутены стойкость. Он был свидетелем того, как всё лето она работала смену за сменой, стянув волосы в высокий, непреклонный хвост, одним своим видом бросающий вызов, — почти как если бы ему самому было известно, что на её голове ему не место, и потому раскачивающемуся во все стороны с особенной силой, тем самым будто бы заявляя «да пошли вы».

Он осознал, как легко было забыть о сочувствии, когда речь шла о ком-то, вроде Вероники. Постоянно видеть ослепительное первое впечатление, а не самого человека. Но вот она стоит перед ним — кровь, и плоть, и тихо бьющийся пульс, — и он понимает, что она выглядит исхудавшей. Измотанной. И, заметил он с лёгкой тревогой, во многом похожей на его собственное отражение, которое он видел в её зрачках.

Возможно, именно это он и заметил в её взгляде после того, как разбил стакан.

Понимание.

— Я… Извини, — промолвил он спустя мгновение, не отрывая взгляда от сложенных на коленях рук. Он сидел на барном табурете спиной к стойке, согнутыми коленями отделяя от себя стоящую напротив Веронику. Такое положение сводило на нет их нелепую разницу в росте, и в кои-то веки они находились наравне. — Я хотел сказать, не могла бы ты, пожалуйста, закончить накладывать этот шов?

Она окинула его долгим, пристальным взглядом.

— Так и быть. — Лёгкий вздох. — Но только потому, что мучить тебя весело.

Он тотчас же бросил на неё недовольный взгляд, и она улыбнулась. По какой-то неведомой причине уголок его рта поднялся сам собой.

— Постарайся не ёрзать. — Улыбка сошла с её лица, стоило ей только наклониться вперёд. — Расслабься, я буду нежной.

Он вздрогнул, когда игла проколола кожу, но, помимо этого, сидел смирно.

— Нежность едва ли в твоём стиле.

— Ты ничего не знаешь о моём стиле, Джонс.

Она начала накладывать шов, и он заскрежетал зубами.

— В таком случае просвети меня.

— Насколько, по-твоему, нам тогда придётся тут задержаться? — фыркнула она. Его передёрнуло, когда затягиваемая ею нить разрезала кожу.

— Твою мать!..

— Прости, я не…

— Вероника!

— Просто я ничего не вижу при таком ужасном освещении!

— Так поменяй его! — прошипел он, и в порыве раздражения она, раздвинув его ноги, забралась на круглую подставку у подножия стула. Не успел он переварить дезориентирующее сокращение разделяющего их расстояния, как она сорвала с него шапку и швырнула её на столешницу. — Какого хрена ты...

Ухватив его за волосы, она откинула его голову настолько, что у него не было иного выбора, кроме как смотреть прямо на неё; шея оказалась выгнута, словно его вот-вот должны были принести в жертву вампиру. Она нависала над ним, согнутой ногой опираясь на табурет, вплотную зажатая между его худощавыми коленками.

— Вот теперь совсем другое дело.

Он сглотнул, приводя в движение кадык.

Каждая клеточка его тела была напряжена.

Переживать столь масштабное вторжение в личное пространство ему ещё не приходилось: на голове нет шапки, её икра зажата между его голенями, а рука вцепилась ему в волосы. Он чувствовал себя уничтоженным.

— Хорошо, а теперь — в стотысячный раз — постарайся сидеть смирно.

Что-то подсказывало ему, что это не составит проблемы.

Она опустила иглу с выражением полнейшей концентрации, не замечая ничего вокруг, переместив руку, что была в его волосах, ближе к затылку, чтобы было удобнее держаться, а он, в свою очередь, попытался взять в руки себя. Никогда ещё она не находилась так близко — по крайней мере, когда они были одни. Когда рядом не было ни Бетти, ни Арчи, которые сгладили бы острые углы и своим присутствием лишили бы происходящее всякого намёка на реальность. Настоящее же было противоестественно и не укладывалось в голове.

Он импульсивно решил, что ему всё это категорически не нравится.

— Вот так.

Он едва почувствовал укол.

— Невероятно, чего можно достичь, когда всего лишь видишь, что делаешь.

Каждое слово тёплыми вибрациями отпечатывалось на его коже.

Её запах теперь перебивал все остальные — от неё пахло картошкой фри и чем-то ещё; этот дорогой аромат витал в воздухе, и он попытался сосредоточиться на том, чтобы расшифровать его. Он пытался сосредоточиться на чём угодно, если честно, что отвлекло бы его от теней, отбрасываемых веером её ресниц, или от перекинувшегося через плечо хвостика, болтающегося около её лица.

Когда он впервые увидел её с этой причёской, то испытал некоторое замешательство. Она делала её так похожей на Бетти, но в то же время — совсем на неё не похожей. Хвостик Бетти двигался как разлитый солнечный свет. Хвостик Вероники раскачивался как гильотина.

— Тебе пора постричься, Джонс.

— Что? — С трудом только и смог вымолвить он.

— Твоя отпущенная из политических соображений чёлка мешается — не мог бы ты подержать её, пока я не закончу?

Совершенно неожиданно на него снизошло осознание, что у него есть руки, точнее — что он не помнит, где они находятся. Лежат ли они на коленях? Болтаются по бокам?

— Джагхед.

— Конечно, прости.

Ему удалось-таки поднять свою руку, где бы она ни была, и убрать волосы со лба.

Вероника деловито приподняла уголки губ.

— Идеально.

Он сам не знал почему, но от азартного блеска её глаз внутри него вскипела обида. Даже враждебность. Враждебность к тому, что она могла так просто стоять здесь, словно это была какая-то игра, в которой она гналась за главным призом, чуть высунув язык, не испытывая ни малейшего дискомфорта, в то время как ему казалось, что она прорастает внутри него, даёт чёртовы метастазы.

Это было безрассудно. Она обязана была знать, какой ошеломляющий эффект оказывает.

На окружающих в целом, разумеется.

Не только на него.

Меньше всех — на него.

Но всё-таки.

— Должна признать, ты быстро учишься, малец. — В его глазах отразилось непонимание, и она улыбнулась — на этот раз чуть более искренне. — Превратился в статую за полсекунды — я впечатлена.

Он откашлялся, предпочитая не обращать внимания на нервные колебания своего голоса.

— Просто хочу побыстрее с этим покончить.

— Я тоже, девчуля.

Она наклонилась поближе, чтобы оценить проделанную работу, и он тут же приковал взгляд к потолку. Он заметил обугленное пятно, похожее на Джея Лено⁽⁴⁾, и почти сказал об этом вслух, но не смог вымолвить ни слова.

— Ладненько, — нараспев произнесла Вероника после мучительно долгой паузы, поворачивая его голову за подбородок, чтобы посмотреть на шов под другим углом. Он пытался не обращать внимания на прикосновение её пальцев. — Думаю, моя работа здесь очень даже может быть завершена.

— Класс.

Он рванулся вперёд, чтобы, наконец, выбраться из-под неё; она осадила его, упершись рукой в грудь.

— Не так быстро, Рэмбо⁽⁵⁾.

Его пульс подскочил, сердце отбило несколько хаотических ударов. С глухим стуком он впечатался спиной в стойку. В голове тотчас же возникли картины, которыми едва ли можно было гордиться: бёдра, руки, неприлично задранная, поношенная хлопковая униформа.

— Слушай, эти, эм… — Она прикусила щёку, бросив взгляд на руку, покоящуюся у него на груди. Ему стало интересно, чувствует ли она его учащённое сердцебиение. — Эти трудности, через которые ты сейчас проходишь. То, из-за чего ты швыряешь стаканы в стены.

От резкой смены темы разговора его внутренности скрутились в тугой узел.

— Тебе необязательно рассказывать мне, в чём дело, ты только скажи: у тебя всё под контролем?

Он просто смотрел на неё, не зная, что на это ответить. Не зная, что она хотела от него услышать. Не зная, почему вообще она спрашивает его об этом. Они были не настолько близки.

— Другими словами: мне стоит беспокоиться о Бетти?

И тут до него дошло.

Планеты не сошли со своих орбит.

Она пыталась защитить Бетти.

— Нет.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Ты уверен?

— На все сто.

— Хорошо. — Она поспешно кивнула и отвела взгляд. — Хорошо. — А затем — немного неуверенно: — Мне стоит беспокоиться о тебе?

А вот теперь понимать стало труднее. Она долго не решалась посмотреть ему в глаза. Её взгляд был ласковее обычного, серьёзнее из-за того, что ей было известно, что он всё лето скрывался от всего мира в закусочной, едва ли не каждый божий день появляясь с непонятно откуда берущимися синяками и порезами; что это был не первый раз, когда его накрывала волна паники и он «случайно» что-то разбивал.

Она недвусмысленно дала понять, что всё это от неё не укрылось.

Чувство необыкновенной уязвимости боролось с защитной реакцией. Он открыл рот, а затем снова закрыл его.

Нет.

Это было совершенно на них не похоже. Они не задавали друг другу вопросов. Они не вторгались в личное пространство друг друга. Они обходили друг друга с умышленным пренебрежением — это было одной из главных причин, почему он всегда приходил сюда.

Смена привычного ритма нарушила равновесие и, учитывая его и без того уже взвинченное состояние, побудила тотчас же перейти в оборону. Его взглядом можно было резать без ножа.

— Беспокойся о себе, Вероника.

Она моргнула — из её взгляда пропала всякая мягкость — и убрала руку с его груди.

— Всегда.

— Приоритеты семьи Лодж.

Её взгляд дрогнул, словно от удара, и он тут же пожалел о сказанном. Он знал, что больше всего она боялась оказаться похожей на своих родителей. И ему, чёрт побери, было знакомо это чувство.

Он закрыл глаза.

— Я не...

— Мне пора закрывать закусочную, Джагхед.

— Вероника...

— Мы закрываемся.

Её слова на корню пресекли его убогие попытки извиниться, но он не стал настаивать: без сомнения, его извинение вышло бы бессвязным и неловким. Ему необходимо было, чтобы этот день закончился. Каждый удар часов знаменовал очередную возможность сделать только хуже, а к настоящему моменту «хуже» он уже даже представить себе не мог. Он достиг наивысшего предела. И был официально готов поставить точку.

Время смерти: 1:33.

Соскользнув с табурета, он захватил шапку и поплёлся к своему столику. На пустой странице вордовского документа выжидающе мигал курсор. Он с мрачным видом захлопнул крышку ноутбука и запихнул его в рюкзак, прежде чем натянуть свою «змеиную» кожанку.

Джагхед потянулся за одинокой тарелкой, чтобы отнести её к стойке, и в тот же самый момент ещё одна, чужая, рука схватилась за неё с противоположной стороны.

— Я унесу.

Он оглянулся через плечо. Вероника избегала его взгляда. Он откашлялся.

— Всё в порядке, я могу...

— Я сказала, что унесу, Джагхед. — Она потянула тарелку на себя, чтобы высвободить ту из его хватки. Он не отпускал. Мимолётно возведя глаза к потолку, Вероника наконец соблаговолила ответить на его взгляд. — Ты прикалываешься, что ли?

— Я могу помыть её.

— Я тоже.

— Просто позволь тебе помочь.

— Мне не нужна твоя помощь.

— Вероника...

— Что?

— Ты на него не похожа.

Его слова заставили её замереть на секунду. Он сглотнул комок в горле — он понятия не имел, почему это сказал. Это было неуместно. Чёрт возьми, он даже не знал наверняка, было ли это правдой — Вероника вполне могла быть точной копией своего отца. Более того, они поссорились как раз-таки потому, что она полезла к нему в душу, так с чего вдруг теперь ему стало позволительно делать то же самое?

Они были не настолько близки.

Он ожидал, что она отведёт взгляд. Отмахнётся от его высказывания леденящим взмахом волос и велит ему идти домой.

Однако его ожидания не оправдались. Она моргнула. А затем моргнула ещё раз. И когда она моргнула в третий раз, её взгляд чуточку скосился в сторону — словно она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. Уголки её рта приподнялись — слабенькая попытка изобразить непринуждённость.

— Уверен?

Ранимость, слышавшаяся в её голосе, поразила его в самое сердце.

И внезапно по какой-то неведомой причине у него ни осталось никаких сомнений.

Вероника Лодж ни капли не была похожа на своего отца.

Он почти показался себе малодушным за то, что смел даже помышлять обратное.

Он медленно повернулся к ней лицом.

— А капитализм — это ли не фашизм, прикидывающийся меритократией⁽⁶⁾?

Символичность его вопроса подняла ей настроение — он понял это по её уже не столь мрачному взгляду. И это только сильнее распалило его.

— А жизнь — это ли не бесконечная очередь за свидетельством о смерти?

Уголки её губ вздёрнулись.

— А крайнее овеществление Рождества не спровоцировано ли одержимостью буржуазии к посрамлению бедн...

— О господи, ты мог бы просто сказать «да».

Но тогда бы ты не улыбалась.

Он почти произнёс это вслух.

Вместо этого он улыбнулся в ответ — едва заметной, непроизвольной улыбкой, вызванной магнетизмом её собственной. Побочная улыбка. Казалось, она возникала практически рефлекторно, и он не мог ничего с собой поделать, кроме как — пускай и на одно мгновение — сосредоточиться на отличительной особенности этого чувства. Улыбка Бетти говорила «привет, я люблю тебя», и он улыбался в ответ, потому что этого хотел. Улыбка Арчи говорила «привет, ты можешь на меня положиться», и он улыбался в ответ, потому что это было взаимно. Улыбка Вероники говорила «привет, ты идиот», и он улыбался в ответ, потому что у него не было выбора.

Без какой-либо связи с предыдущими размышлениями он вдруг осознал, что они оба до сих пор держат тарелку — их пальцы раскинулись по её обратной стороне словно звёзды. Крошечное движение — и кончики его пальцев соприкоснуться с её. Невидимый, волнующий контакт.

Почему, чёрт возьми, это было так важно?

Почему всё происходящее было так важно?

Почему, чёрт возьми, он до сих пор здесь?

— Ладно, мне пора заканчивать, — произнесла она, будто бы прочитав его мысли, и он тут же отпустил тарелку и поспешно шагнул назад.

— Верно. — Он откашлялся. Она развернулась на сто восемьдесят градусов. Жёсткая ткань её форменной юбки не шелохнулась, плотно облегая бёдра. Юбки Бетти всегда развевались. — Уверена, что тебе не требуется помощь?

— А капитализм — это ли не фашизм, прикидывающийся меритократией? — передразнила она, оглядываясь через плечо по дороге к стойке с весёлым огоньком в глазах, — и это случилось снова. Уголки его губ приподнялись в улыбке. Эффект Вероники. — Я справлюсь, Джагхед. — Он поспешил придать своему лицу нейтральное выражение и закинул рюкзак на плечо. — Иди изображай из себя лирического героя Ларкина⁽⁷⁾ где-нибудь в другом месте.

Он уже собрался было уходить, но литературная отсылка, пробудив что-то внутри него, заставила его задержаться у двери. Неловкость была поставлена на паузу. Активировалась зона комфорта.

— Это что, по-твоему, оскорбление? — усмехнулся он.

— Ага.

— Ларкин шёл впереди своего времени.

— Как и Бритни Спирс⁽⁸⁾.

— Ай. — Он схватился за сердце. — Ай. Это сравнение причинило мне физическую боль. Я просто… ай.

— Это, кажется, твоё любимое слово сегодня — я, признаться, ожидала большего красноречия от писателя.

— Да, что ж, мы обычно теряем его, когда неумелые садисты тычут в нас иголками.

Она нахмурилась и, прекратив складывать тарелки, достала из кармана телефон.

— Эй, Сири? Не могла бы ты, пожалуйста, найти «спасибо» в этом предложении? — Заметив его ироничный взгляд, она одарила его любезной улыбкой. — «Пожалуйста» — это слово, которое употребляют воспитанные люди, — не волнуйся, если тебе оно не знакомо.

— Вообще-то меня сегодня уже учили словам «спасибо» и «пожалуйста».

— Не всем дано быть гениями.

— Пять минут назад ты сказала, что я быстро учусь.

— Я была под воздействием закусочных испарений.

— И ты избавилась от него, проведя следующие пять минут в той же закусочной?

— Медицинское чудо.

Подстёгиваемый колкостью перепалки, он попытался придумать ответную реплику, но в конце концов ему ничего не пришло в голову, и он так и остался в состоянии какого-то странного возбуждения. Его рука покоилась на ручке двери. Вещи были собраны. Завтра рано утром он был приглашён на завтрак к Бетти. Ему пора было идти.

Уход был следующим закономерным шагом их танца.

Его ноги словно приклеились.

Он сглотнул.

— Тут на потолке обугленное пятно в форме Джея Лено.

Вероника нахмурилась, сбитая с толку неожиданным замечанием, и взглянула наверх. Её лицо разгладилось. Приобрело задумчивое выражение.

— Это стопудово Джон Керри⁽⁹⁾.

— Чего?

— Не видишь, что ли, линию подбородка?

— Ну, так как раз из-за неё это и есть Дже…

— Джагхед.

В недоумении отведя взгляд от потолка, он обнаружил, что она смотрит на него в лёгкой растерянности, удивлённо вскинув брови.

— Иди домой.

С его лица пропало возмущённое выражение, и он опустил руку, которой жестикулировал. Поправил лямку рюкзака.

— Ага.

— Ага.

Он обернулся и толкнул дверь, испытав раздражение, когда та слишком легко поддалась. Он не имел ни малейшего понятия, почему оттягивал свой уход. Ему нужно было поспать. На свежем воздухе было хорошо. И главное — они с Вероникой были не из тех, кто допоздна засиживается за разговорами.

«Ты первая клади» было не про них.

Они были не настолько близки.

Может, она была права — может, в закусочной и правда витали какие-то испарения, помрачающие сознание.

Домой он ехал с опущенными окнами, наслаждаясь резкими порывами осеннего ветерка. Он старался не думать ни о письме, которое прислала ему мать, ни о подозрительном человеке, с которым — он видел — его отец шептался позади закусочной. Он выкинул из головы воспоминание о кучке Упырей, которые наблюдали за ним через школьное окно, многозначительно двигая бровями, пока ничего не подозревающая Бетти теребила его волосы.

На сегодня он с этим покончил.

Он уже достаточно обо всём этом думал.

У него даже были швы, которые могли это доказать.

Впервые за день он взял в руки телефон, только когда дотащился до кровати. Два пропущенных звонка и сообщение от Бетти: она была измотана учёбой и ложилась спать, но не могла дождаться завтрашнего утра, когда он придёт к ним на завтрак. Феерия смайликов вызвала у него улыбку. Бетти знала, что он считает их дурацкими.

Он отправил ей в ответ короткое сообщение, которое, как он думал, она прочитает завтра, но стоило ему только положить телефон на прикроватный столик, как он загудел снова. Джагхед потянулся за ним, нахмурившись, — неужели она ещё не спала?

Вероника Лодж прислала изображение.

Он с удивлением прочёл уведомление и открыл сообщение движением большого пальца.

Это был сравнительный коллаж из фотографий пятна и Джона Керри.

«Безоговорочная победа».

Он неосознанно заулыбался. Ещё секунда ушла на то, чтобы решить, отвечать ей на это или нет. Это была чуднáя ночь.

«Ты опять под закусочными испарениями». — Открыв гугл, он нашёл подходящую фотографию Лено. — «Вне конкуренции».

Не прошло и минуты, как его телефон снова зажужжал.

«Я пришла к выводу, что ты на самом деле слепой, и то, как ты одеваешься, только подтверждает мою теорию».

Он фыркнул над подколом, тут же набирая ответ, однако его телефон загудел раньше, чем он успел закончить.

«Спокойной ночи, Джонс».

Он никак не смог избежать укола разочарования.

«Спокойной ночи, Лодж».

Он положил телефон на прикроватный столик и плюхнулся на кровать.

Он вспомнил, что она на полном серьёзе сравнила Бритни Спирс с Филипом Ларкином.

Он улыбнулся, потому что у него не было выбора.

---

1) Одри Хепбёрн (1929—1993) — британская актриса, фотомодель, танцовщица и гуманитарный деятель. Признанная икона киноиндустрии и стиля, пик карьеры которой пришёлся на Золотой век Голливуда.

Вернуться к тексту

2) Трумен Капоте (1924—1984) — американский романист, драматург театра и кино, актёр; многие его рассказы, романы, пьесы и документальные произведения признаны литературной классикой, включая новеллу «Завтрак у Тиффани» (1958) и документальный роман «Хладнокровное убийство» (1966).

Вернуться к тексту

3) Джеймс Джойс (1882—1941) — ирландский писатель и поэт, представитель модернизма, автор романов «Улисс», «Портрет художника в юности» и «Поминки по Финнегану». До сегодняшних дней остается одним из самых широко читаемых англоязычных прозаиков.

Вернуться к тексту

4) Джей Лено (1950) — лауреат «Эмми», американский актёр, стендап-комик, телеведущий и писатель, наиболее известный как ведущий телепередачи «The Tonight Show» на канале NBC.

Вернуться к тексту

5) Джон Рэмбо — вымышленный персонаж, герой книг и серии боевиков; ветеран Вьетнамской войны. Образ героя стал одновременно символом поствоенного синдрома, связанного с войной во Вьетнаме, и американского героического империализма.

Вернуться к тексту

6) Меритокра́тия — принцип управления, согласно которому руководящие посты должны занимать наиболее способные люди, независимо от их социального происхождения и финансового достатка.

Вернуться к тексту

7) Филип Ларкин (1922—1985) — британский поэт, писатель и джазовый критик. Для поэтической манеры Ларкина характерны недоговорённость, приглушённость, обрывочность. Его лирический герой — «потерявшийся в городской жизни одиночка, способный раскрыть иллюзорность сущего, но не склонный искать виноватых».

Вернуться к тексту

8) Бритни Спирс (1981) — американская поп-певица, танцовщица, автор песен, киноактриса, обладательница премии «Грэмми».

Вернуться к тексту

9) Джон Керри (1943) — госсекретарь США (2013 — 2017).

Вернуться к тексту