Серый город (джен)

Он уже третий раз за последние двадцать минут начал задыхаться от сильнейшего кашля, жёсткими тисками сжавшим его лёгкие. Инстинктивно провёл рукой по губам и с облегчением увидел лишь сероватую кожу, обтягивающую тощую, чуть кривоватую от перелома, руку. Он знал: начни кашлять кровью, и за тобой придут. Не могут не прийти.

Человек, которого по всем документам звали №8876LK90, носил кличку Ник. Отголоски далёкого прошлого, когда люди носили красивые и звучные имена вместо набора цифр и букв. Ник хмуро смотрел на раскинувшийся перед ним город: десятки однотипных серых домов, напоминающие большие коробки. Он и сам жил в таком же доме, который ничем не отличался от других. Даже жильцы все были на одно лицо: обтянутые серой кожей скелеты, с потухшими глазами, бледными губами и слегка трясущимися руками, люди без целей и желаний, не живущие, а выживающие в этом городе. В городе, каких в уцелевшем после страшной войны государстве было около сотни, вечно покрытом ядовитым дымом, который выплёвывали огромные уродливые трубы, возносящиеся над домами в самом центре этого омута. И лишь столица отличалась блеском и красотой. Только там можно было увидеть зелёные сады, фонтаны, золотые шпили старых храмов и церквей, огромные дворцы, поражающие красотой, небоскрёбы, о которых в серых городах и мечтать не смели, весёлых и сытых людей, чья жизнь напоминала сказку с не только хорошим концом, но и началом и кульминацией. Другой мир, другие люди, другая жизнь, где не знали, что серый цвет — самый угнетающий, в котором нет ни счастливой жизни, ни надежды на свет, ни самой жизни.

Ник горько ухмыльнулся, взглянув на трубы. В них никто не хочет оказаться, но рано или поздно все превращаются в едко пахнущий дым, что расползается над городом. Этот дым проникал в лёгкие, заставляя людей задыхаться от приступов кашля, причинял боль, напоминая о своём происхождении, впитывался в кожу и волосы, становясь вечными духами с мерзким запахом горелых костей, волос и мяса. Рано или поздно кашель становился совсем невыносимым, а люди обнаруживали кровь на ладонях, которыми они зажимали рты, или ощущали тошнотворный металлический привкус во рту. И тогда за ними приезжала машина. Люди, чьи лица скрывали защитные маски, увозили больных в огромные одноэтажные здания, которые все называли Домом смерти, и после нескольких процедур, останавливающих жизнедеятельность организма, отправляли в огромные печи. Некоторым не везло, и препараты переставали действовать, что приводило к мучительной и медленной смерти. Но об этом уже не кто не беспокоился: всем было плевать на медленно обугливающиеся живые скелеты.

Холодный ветер неприятно бил в лицо, но Ник не обращал на него внимания. Дом, на крыше которого он сидел, уже давно был необитаем. Сюда приходили те, кто хотел на короткое время уйти из реальности. Государство заботилось о них, и самым доступным средством для жителей серых городов стал наркотик. Его специально привозили из столицы большими партиями и отдавали барыгам, а те находили клиентов и выгодно продавали дозы. Для полуживых людей это было единственное развлечение в жизни, и почти все с нетерпением ждали новых партий, лишь бы провалиться в забытье, не видеть вечно серого неба с ползущими низко над землей облаками грязного-серого цвета. Лишь изредка выглядывало бледное и холодное солнце, напоминающее голую лампочку, на мутноватом небе, которое ни один не решался называть голубым или безоблачным, и даже эти малочисленные солнечные дни не были способны согреть души и тела людей.

— Вижу, ты не важно себя чувствуешь, — раздался хриплый голос за спиной Ника.

Он медленно поднялся на ноги, стараясь не смотреть на асфальт, далеко внизу раскинувшийся грязной серой лентой. Глупая боязнь высоты, которую он так и не научился контролировать.

— Здравствуй, Джон, — сухо произнёс Ник.

Джон был один из немногих жителей этого города, что жили совсем другой жизнью. Сын богатых родителей, в семнадцать лет он сбежал из дома и около года скрывался в одном из городов, пока его не отловили и не вернули домой. Около месяца Джон провёл в столице, пока отец не отослал его в этот город, распространять наркотики. Что заставило его так поступить оставалось загадкой для всех. На вопросы клиентов Джон отвечал шутками, но многие успевали замечать в его глазах ярость и боль.

С Джоном Ник познакомился совершенно случайно, около трёх лет назад. До сих пор Ник проклинал тот день. Он помнил, как пришёл со своей подругой Эммой на эту крышу посмотреть на солнце. Эмме удалось достать две маленькие плитки шоколада — непозволительная роскошь для простых смертных, но не для сестры одного из главных наркодилеров города. Они сидели на крыше и молча ели горькую сладость, растягивая удовольствие. Тогда-то и появился в их жизни Джон. Он незаметно подошёл к ним и тихо прохрипел, склонившись к уху Ника:

— Ну, ребятки, что вы здесь ищете?

Ник, хоть привыкший к резким и внезапным звукам, вздрогнул и со всей силы врезал Джону в лицо.

— Урод, — вскрикнул тот, хватаясь за лицо, — ты мне нос сломал!

Эмма испуганно переводила взгляд с Ника на Джона. Ник вскочил на ноги и потянул её за руку, заставляя подняться на ноги. Она тут же спряталась за него, как бывало в детстве, когда на их пути оказывалась бездомная собака или кто-то из солдат, следивших за порядком в городе.

— Я же просто хотел вам кое-что предложить, — злобно глядя на них, прохрипел Джон, прикладывая к разбитому носу белоснежный платок, который на глазах окрашивался в тёмно-красный цвет.

— Когда хочешь что-то предложить, не стоит подкрадываться со спины, — холодно ответил Ник.

Он знал, что не справится с незнакомцем. Тот был чуть ли не на две головы выше его, рослый и совсем не похожий на вечно голодающих жителей. К тому же, из кармана у него торчала рукоятка ножа, и Ник ничуть не сомневался, что незнакомец очень хорошо владеет им. За его спиной дрожала Эмма, крепко вцепившись ему в руку. Он догадывался, о чём она думала. А думала она о пистолете, что подарил ей брат и наказал всегда носить с собой. Но сегодня она торопилась к Нику на крышу. И совсем забыла о безопасности.

— Ладно, — неожиданно смягчился незнакомец. — Я Джон. И я хотел бы вам кое-что предложить. Уверен, вам понравится, — с этими словами он достал из кармана пакетик с белым порошком.

Глаза Ника расширились. Эмма, выглянувшая из-за его плеча, удивленно приподняла бровь, а затем тихо произнесла:

— Зачем ты нам это предлагаешь? Если я захочу, то получу сколько угодно этого порошка.

— Уверена, малышка? — насмешливо спросил Джон. — Ты знаешь, что это?

— Догадываюсь, — холодно ответила Эмма. — И этого добра у меня будет сколько угодно, стоит попросить у моего брата.

— Ах, да ты у нас маленькая принцесса, — с издёвкой произнёс Джон. — Как я сразу не догадался? — он склонился в издевательски-шутливом поклоне и проговорил, — прошу простить меня и принять этот скромный дар.

С этими словами он бросил пакетик, и Ник ловко схватил его в воздухе, не успев подумать. Эмма злобно цокнула языком.

— И сколько мы должны тебе? — хмуро поинтересовался Ник.

— О, у меня правило, — растягивая слова и довольно улыбаясь неизвестно чему, произнёс Джон, — первая доза — подарок. Я уверен, что вам понравится, а значит очень скоро вы придёте ко мне за новой. Вот тогда и поговорим об оплате.

— А если не придём? — с вызовом спросила Эмма. Ник удивился, откуда в вечно трусливой девчонке проснулась смелость.

— Тогда твой братец окажется в Доме смерти, — хищно оскалив зубы, сказал Джон.

Эмма побледнела и больно сжала худое плечо Ника.

— Где тебя искать? — слегка морщась от боли, спросил Ник.

— На углу двадцатой и тридцатой улицы есть столовая. Спросишь Джона у любого из работников. Или же приходи сюда, на эту крышу. Я иногда тут бываю. Знаешь ли, люблю вид отсюда, — с явной издёвкой сказал Джон. — До свидания, ребятки!

Он спокойно развернулся к ним спиной и насвистывая какую-то весёлую мелодию пошёл к лестнице. Как только он скрылся из виду, Эмма выхватила из руки Ника пакетик и опустилась на холодную поверхность крыши.

— Стой, дура, — прикрикнул на неё Ник, опускаясь рядом с ней на колени и отбирая уже развязанный пакетик. — Хочешь себе какую-нибудь дрянь в организм занести? — Эмма покачала головой, и Ник произнес, — пойдём ко мне домой. Или к тебе.

По серым улицам они добежали до дома Эммы, дрожа от предвкушения. Им казалось, что предложенный Джоном наркотик совсем другой, непохожий на привычный им порошок, который с огромным удовольствием поставлял им брат Эммы.

Они забежали в квартиру и бросились на кухню. Высыпали заветный порошок, Эмма достала листы бумаги и скрутила их в трубочки. По привычке вдохнули дорожки из порошока на счёт «три».

То, что было дальше, Ник старался не вспоминать, но оно неизбежно терзало его в ночных кошмарах. Эмма начала пронзительно кричать, и от этого крика Нику стало не по себе. Он старался успокоить её, обнять, зажать ей рот, но она не подпустила его к себе. Упав со стула, на котором она сидела, на пол, она заползла в угол и, прижавшись спиной к голой стене, начала биться о неё головой. Не понимая, что происходит, Ник опустился перед неё на колени и попытался обхватить ладонями её лицо, но она со всей силы ударила его по руке попавшимся под руку камнем (откуда она взяла камень в комнате Ник так и не смог понять даже спустя три года). Раздался слишком громкий хруст в резко наступившей мертвенной тишине. Не понимая, что происходит, Ник посмотрел на свою руку, согнутую под неестественным углом и торчащей костью. Тёмно-алая кровь медленно стекала по серой коже и падала на пол, оставляя разводы. А потом пришла боль. Она вгрызлась в сломанную руку, словно озлобленный зверёк острыми зубами.

Эмма смотрела на кровь и что-то тихо шептала сорвавшимся от крика голосом. Всё её лицо было мокрым от пота, и бесцветные волосы прилипли ко лбу, щекам и шее. А затем её глаза закатились. Она неуклюже осела, словно марионетка, у которой обрезали нити. Здоровой рукой Ник попытался встряхнуть её за плечо.

— Эмма! Очнись! Слышишь меня? — он тряс её, стараясь сдержать рвущиеся из груди рыдания. Сломанная рука безжизненно свисала, и он, злобно взглянув на неё, попытался поднять здоровой голову Эммы.

Медленно наползало осознание произошедшего. Казалось, что его ударили чем-то тяжелым по голове, и от этого было трудно думать. Комната то погружалась в туман, то вдруг вспыхивала ярко-красным. Эмма не двигалась, и он уже понял, что она не очнётся.

Он помнил её мёртвой. Тогда, в Доме смерти, где собралась её семья и близкие друзья, он в первые заметил, что она красива. Её кожа теперь не казалась серой, а была фарфорово-белой, сквозь неё виднелись тонкие дорожки вен, волосы её кто-то расчесал и заплёл в замысловатую причёску. Зачем — непонятно? Всё равно через несколько минут ее должен был поглотить огонь, а трубы выплюнуть наружу. Ник стоял поодаль от всех, стараясь не попадаться на глаза её родителям. Он знал, что в её смерти все винили только его. Не уследил, не помог, не спас… Да и сам он ненавидел себя, что позволил подруге умереть. Когда её тело засунули в печь, он оказался единственным, кто остался в комнате. Никто не захотел смотреть, как Эмма превращается в дым. А Ник захотел. До последней секунды он смотрел, как пламя ласково лижет тело его подруги, превращая непривычно белую кожу в нечто чёрное и страшное.

В тот вечер он нашёл Джона и купил двойную дозу. Ему не хотелось жить, и лучшего способа уйти з жизни он не нашёл. Он пришёл на крышу. Там его не должны были найти, не должны были даже искать. А если бы и вздумали, то точно бы опоздали. Но смерть не пришла. Он лежал на холодной крыше и смотрел в небо. То ли случилось чудо, то ли наркотик решил облегчить ему боль, но прямо над ним раскинулось черное небо с ярко мигающими звёздами и безмолвной далёкой луной. Ник смотрел на небо и проклинал себя за смерть Эммы, за то, что так и не смог свозить её в столицу хотя бы на пару дней, чтобы показать, что есть совсем другой мир, что города не обязательно должны быть серыми.

Ник тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Джон с обычной для него насмешливой улыбкой смотрел на него.

— Вижу, ты скоро окажешься со своей подружкой, — довольно произнёс он.

— Заткнись, — грубо оборвал его Ник и тут же скрючился от очередного приступа кашля.

— Наверное, ты пришёл за очередной дозой, — медленно протянул Джон, с наслаждением наблюдая за Ником. — Спешу тебя огорчить — я больше не хочу продавать тебе наркотики.

— Почему? — хрипло спросил Ник. В глазах его ясно читался ужас, чем, чем того не ведая, доставлял Джону огромное удовольствие.

— Ты мне наскучил, — просто ответил Джон. — Ты — мертвец, Ник. Уже как три года.

— Мы все мертвецы, — устало ответил Ник. — Огромное государство мёртвых. Даже те, кто живёт в столице мертвы. Только они богатые и счастливые мертвецы. И знаешь, нам гораздо лучше. Нам нечего терять. А им есть. У них обрывается сказка, волшебный сон, а мы с приходом смерти просыпаемся от ужасного и мерзкого кошмара.

— Забавная мысль, — проговорил Джон. — Не думал, что есть люди в серых городах, способные мыслить метафорами. Но знаешь, мне это совершенно неинтересно. Моё дело продавать наркотики и получать за это деньги. Ну, а твоё — умереть. Сегодня. Ты уже чувствуешь этот прекрасный привкус крови в своём рту? Чувствуешь, как с каждой минутой дыхание даётся всё с большим и большим трудом?

Ник холодно взглянул на Джона. Он чувствовал, что смерть близка. Он чувствовал её за своей спиной, ясно видел её серый облик, слышал её тихий зов, обещающий вечное спокойствие. Очередной приступ кашля заставил его опустится на колени. По губам медленно потекла кровь, падая на серую одежду и ладони.

— Люблю я эти моменты, — с наслаждением произнёс Джон, — когда жизнь медленно и мучительно покидает. Человек мечется, боится, хочет продлить своё существование, но всё тщетно. Остаётся лишь корчиться от боли и захлёбываться своей же кровью. Каково это, умирать? — Джон низко наклонился к Нику. — Скажи мне, Ник, как это?

Но Ник не слышал его. Опираясь на руки, он пополз к краю крыши. Он чувствовал шершавую поверхность ладонями, ощущал, как сдирается кожа до крови. Кашель душил его, в горле словно застрял большой комок, не позволяя нормально вдохнуть. Крыша под ним резко исчезла. Он полетел в объятья смерти.