Голос проклятого (джен)

Светает. Джесси встречает первые солнечные лучи на пороге дома. Завернувшись в старую кожанку, она тихо вздыхает, глядя, как над кронами почти голых деревьев мелькают серые спины воробьёв. Пока ещё редкие, но очень скоро они заполонят небосвод в поисках последней в этом году мошкары.

Джесси даже немного завидует им. Да, достать еду, пережить холода — это всё сложно, без спору, но эти проблемы ничто по сравнению с надвигающейся на человечество бедой.

Они получили сообщение от Хаймана: убежище готово, ночью они совершат перелёт. Куда? — не будет известно до последнего. Доверять сложно, особенно теперь, когда даже друг может предать и продать ради самого призрачного шанса на спасение. Маарет и сама пока не знает, что за убежище их ожидает, и никто не берется даже гадать на этот счёт.

Для её семьи это самое лучшее и самое правильное решение. Джесси не хочет даже думать о том, что с кем-то из близких может что-то произойти. Теперь, обретя их, большую семью, она не может снова терять. Никого. Но не хочет она терять и того, кого все давно списали со счетов. И потому сердце неспокойно.

В Инстаграме всё как всегда. Фотографии, шутки, флирт. Лестат на волне, расслаблен и весел, но сердце подсказывает: это всё маска. Дневник знает совсем другого Лестата. Того Лестата, который верно оценивает опасности и способен испытывать страх, пусть никто и никогда не был этому свидетелем. Лишь строки дневника помнят. Лишь она, которой доверена тайна, знает.

«Мне снится сон. Всегда один и тот же. Вот уже более века я вижу его, стоит сомкнуть глаза: ад, полный горящих вампиров. Я чую смрад тлеющей кожи и крики, дикие, нечеловеческие. Не то стон, не то вой, а может, и всё вместе взятое. Я пытаюсь разглядеть это место. Вижу стойку, перевернутые столы. Это бар или что-то похожее. Слишком непривычно, слишком мало одежды прикрывает кожу. Бордель? Я не знаю, но знаю одно: вокруг смерть. Её слишком много, она всюду, коснулась каждого. Кроме меня. И всё же мне жутко. Так жутко, как не было никогда, потому что я понимаю без слов: я тому виной. Из-за меня все умирают, горят, плавятся. Я приношу смерть. Я проклят, а вместе со мной любой, кто посмеет приблизиться.

Я просыпаюсь в холодном поту. Снова. И пусть сколько угодно твердят, что вампиры не вырабатывают жидкостей — один Дьявол знает, что это не так. Он видит это каждый раз, когда его пальцы смыкаются на моем горле».

Сейчас, оглядываясь назад, Джесси явно ощущает, что стала ближе к разгадке. Тот самый клуб в Париже, который Акаша разнесла в поисках Лестата — это ведь он — бар из сна. «Руки адмирала». Она была там совсем недавно, застала клуб в период его расцвета, чуть не погибла там же, а теперь… Всего этого нет. Ни софитов, от которых болели глаза, ни гулкой музыки, ударяющей по ушам. Ни их, посетителей. Полуголых, как во сне Лестата, опасных, хитрых и хищных. Он ведь видел их смерть. Тех, кто хотел их обоих убить. Лестат знал, хоть и не понимал, уже много лет назад, что подобное произойдёт, и он боялся. Не за себя — за других. За тех, кто даже не был его друзьями. А теперь он совсем один, а семья бросила его против древнейшей силы, которая проснулась и которая в гневе. Та семья, которая так охотно приняла Джесси, просто забыла о нём. Пусть не совсем охотно, но и Габриэль, и Маркус, и Луи отступили от любых попыток защитить его. Всю ночь они рядились, взвешивая все «за» и «против», и наконец под утро приняли окончательный вердикт: выжидать в стороне. Слишком вескими были доводы Первого Поколения: против Акаши не выстоит никто. Надежда на союзников превратилась в прах.

Но ведь Лестат спас Джесси однажды. И не однажды, если задуматься. А потому наименьшее, что она может сделать сейчас — попытаться выручить его. Спрятать. Или просто разделить его одиночество. Его страх. Его тьму. Когда Бессмертные бегут, человек готов рискнуть.

Она боится до чертиков, но лгать себе глупо: без Лестата она уже не может, хоть никогда по-настоящему не была с ним. И она никогда не простит себе, если не попытается.

Решение спонтанное, ведь в доме, полном телепатов, нельзя быть уверенной в сохранности никаких тайн. Джесси нарочно откладывала размышления до тех пор, пока Древние не увлекутся сборами достаточно сильно, чтобы не наблюдать за ней. И потому именно сейчас, во дворе, с Пьером, которому не спалось из-за волнений, и мячиком, который они друг другу лениво перебрасывают, она думает. Много думает о том, что должна сделать, и о том, к каким последствиям это может привести.

Мяч пролетает над головой ребёнка и, упав в пожухлую траву, катится с холма. Идеально.

— Я принесу! — вызывается Джесси. — Будь возле дома.

И бежит. Вниз по холму, мимо остановившегося в траве мяча, мимо калитки, дальше, к дороге. У неё только сумка через плечо, а в ней — кредитка и дневник Лестата. Большего не нужно. Лишь бы не хватились, не догнали.

Пьер бежит следом, Джесси понимает это, стоит бросить косой взгляд в сторону дома.

— Нет, — машет она. — Будь с ними. Я найду его!

Чуткий слух вампира всё ещё может уловить, но старенькое такси у дороги, ключи всё ещё в замке, и Джесси прыгает на водительское сидение, думая лишь о том, что не остановит её сейчас даже Дьявол.

— Должна ли я отпустить тебя?

Голос тёти заставляет Джесси испуганно вздрогнуть и вильнуть рулём влево. Маарет сидит на заднем сидении, сложив длинные пальцы в замок.

Если это не конец пути, то очень на него похоже. Джесси издаёт скорбный вздох, прекрасно понимая, что последует за этой встречей.

— Этот мальчик — тебе не ровня, — спокойно говорит Маарет. — Рядом с ним опасно. Может ты и не понимаешь этого, но идти за ним не станет никто из нас.

— Так не идите за ним! — вспыхивает Джесси, сильнее вдавливая педаль газа. — Вы и не должны. Я пойду. Одна. Я должна.

— Мне ничего не стоит просто вернуть тебя в дом сейчас, — цокает языком Маарет, и её глаза вспыхивают золотом, как напоминание о скрывающейся внутри силе. Джесси отмечает это мимоходом и снова возвращается к дороге. Попасть в аварию — не лучшая идея, когда спешить спасти кому-то жизнь.

— Не возвращай меня, — просит она примирительным тоном. Понимает, что с тётей нужно перепробовать все возможные варианты. — Я нужна ему. А он — мне.

Маарет лишь качает головой.

— Глупое влюбленное дитя, мотыльком прилетевшее к огню. Так и спешишь опалить себе крылья. Вампирское притяжение позвало Лестата к Акаше, оно же зовёт и тебя к нему, не более. Не забывай, что ты — будущее нашей семьи. Ты обязана продолжить древний род, мы возлагаем на тебя большие надежды. И рисковать ради минутной слабости и смертного чувства я тебе не позволю.

Тётя — тихая река. Её голос уверенный и умиротворенный, хотя глаза наверняка излучают тревогу. Джесси не видит — она продолжает гнать машину по дороге, надеясь, что не всё потеряно.

— Я не хочу продолжать род. Не хочу выступать в роли надежды. Я хочу…

— Чего? — перебивает тётя. — Этого мальчика? Ты его хочешь?

Джесси делает вдох. Медленно, пытаясь за это время осознать всё то, что копилось в ней месяцами и годами. Интерес, увлечённость, привязанность, симпатия, любовь.

— Да, — выпаливает она, прежде, чем разум заставит её передумать. — Я хочу его. Хочу смертного чувства, хочу лететь мотыльком на пламя. Я хочу жить!

— И ради этой прихоти ты готова поставить под удар всю нашу Семью? Повести нас на смерть?

В голосе тёти печаль и разочарование.

— Не готова! — с горячностью возражает Джесси. — Именно потому я еду одна. Я заберу Лестата, мы спрячемся где-то, потом найдём вас. Пожалуйста, Маарет, не усложняй. Мне и так страшно. Но это мой выбор. Даже если он неправильный. Я не могу иначе. И не смогу жить, зная, что даже не попыталась что-либо исправить. Однажды Луи спас мне жизнь — не для того ли, чтобы в нужный момент я отдала ему долг и спасла его отца?

— Глупая девочка, — вздыхает Маарет отворачиваясь к окну. Судя по голосу, она едва сдерживает слёзы. Тётю жаль, но тётя здесь, жива, в безопасности. Лестата жаль больше. Маарет между тем награждает её эпитетами, один краше другого: — Ты безрассудная, глупая, самоуверенная и настойчивая. Я просто не могу отпустить тебя на верную смерть. Но, кажется, не могу и удержать. Не хочу влезать в твою голову и исправлять мысли. Не хочу повторять это с тобой.

Это звучит, как надежда. Тётя почти согласна. Джесси замирает, боясь спугнуть свой шанс. Может ещё не всё потеряно? Может она сможет помочь и Габриэль, и Мариусу, и Луи? Может ей наконец позволят просто пожить для себя?

Узнать этого она не успевает. Свет бьёт по глазам, а за ним приходит тьма.

* * *

Голова гудит, как после удара о что-то твёрдое. Джесси разлепляет веки и с удивлением обнаруживает себя в спальне. На ней пижама, а часы на столике показывают пять утра. И нет никакой дороги, машины — да и откуда! — Маэл ещё в первый день избавился от такси. И бежать к дороге куда дальше, чем она бежала… Во сне…

Джесси издаёт стон, понимая, что её расправленные крылья, её свобода — это плод воображения, не больше. Конечно, не стала бы тётя отпускать её так просто. Её сохраняли, как зеницу ока — позволить ей рискнуть жизнью? — ни Маарет, ни кто-либо другой из Древних не пойдёт на это.

Джесси чуть не плачет от досады. Ей-то казалось, что у них с тётей произошёл, наконец, тяжёлый разговор. Что всё накопившиеся в душе было выплеснуто. Но… Не судьба…

С постели подниматься совершенно не хочется. Ради чего? Сбежать не выйдет, а наблюдать за тем, как Лестат приближает свою смерть, и того страшнее.

— Мы улетаем через три часа! — раздаётся голос тёти за дверью. Спокойный, уверенный. Сон позволил взглянуть на ситуацию со стороны, не более. А полёт всё так же неизбежен.

Полёт куда?

Рука нашаривает телефон. Лестат сейчас в Долине Смерти — вот куда она хотела бы улететь. Но правда такова, что догонят. Пока будет лететь её самолёт, Древний вампир успеет пересечь океан и устроить ей встречу. И о чём она только думала в своём сне?! На что надеялась?!

Завтракает Джесси, не покидая спальни. Они с Пьером даже пытаются поддерживать видимость беседы, только слова мальчика не оседают в сознании. Пальцы всё время бегают по сенсору. Обновляют. Словно ждут.

Ничего. Новых записей в Инстаграме нет. Лестат вовсю занят подготовкой к концерту, видимо.

Ближе к семи приходит Пандора. Величественная, мраморно-бледная, она молча уводит Пьера, наградив Джесси лишь сочувственным взглядом. Может ей и самой жаль Лестата, но это не меняет того факта, что он так и останется брошенным всеми. Конечно, он и сам выставляет это так, будто ни в ком не нуждается, но это настолько явная ложь, что и без дневника Джесси никогда не поверила бы ему. Тот Лестат, который сожалеет о разрушенных судьбах своих детей, просто делает то, что умеет: оберегает. Что совершенно не отменяет факта, что против Акаши он не выстоит. И если другие готовы принять его героическую смерть, то только не Джесси.

Она собирает сумку, совершенно не заботясь о том, чтобы скрыть свои мысли. Сон или нет — она поговорила с тетей, готова и повторить. Готова снова признать, что пока гналась за фигурой Лестата с интересом ученой, прониклась, опрометчиво влюбилась, как маленькая. В того, кто единственный всегда понимал ее — быть может ее сердце не так и ошибалось?

В сумку летят документы, кое-какая одежда, деньги. Флакончик святой воды оказывается среди прочего. Крест не поможет: выдумки романистов, не более. Но вода как минимум отпугнет на время, если на нее вздумает покуситься кто-то из вампирской братии.

Вопреки ожиданиям, сборы ее не прерывают. Джесси слышит шаги за дверью, но никто не заходит к ней побеседовать. Все так уверены, что смогут удержать ее, что не думают и пытаться делать это раньше времени?

Сумка собрана, замки застегнуты. Обувь, куртка, перчатки. Джесси собирается основательно, после чего не таясь выходит в коридор, ожидая увидеть тетю или Маэла, но вокруг тихо, как в склепе, и лишь сквозняк гоняет пожухлую листву по паркету.

— Уезжаете, мисс? — голос горничной — первый признак жизни в особняке. — Тетя просила передать вам. Доброго пути.

В руках девушки конверт и ключи. Судя по брелку, в распоряжении Джесси Астон Мартин. Всё ещё ничего не понимая, она распечатывает конверт. Тетин почерк узнается сразу.

«Иногда этому миру нужна лишь капля отваги. И зернышко любви. Стоило раньше спросить, чего хочешь лично ты. Я с тобой, что бы ты ни выбрала. И, надеюсь, этот мальчик стоит того».

Джесси издает лишь вздох. Руки дрожат, а голова, кажется, превращается в пустой орех.

— Они… Уехали? — уточняет она, пытаясь собрать кусочки мыслей воедино.

Горничная кивает, а вопросов, кажется, становится только больше. Уехали. Без нее. И, судя по записке, диалог с тетей был всё же куда реальнее, чем она себе предполагала. Не понимая, радоваться ей или плакать, Джесси бежит прочь из дома, крепче сжимая письмо и ключи. Они — ее билет отсюда. Они — билет к Лестату. Она целует мятую бумагу, от которой пахнет травами и осенью. Тетей. А машина мчит ее в аэропорт, и лишь биение сердца сопровождает в этом далеком пути.

* * *

То, что происходящее — не сон, Джесси понимает только ступив на американскую землю. Европа, которая была ее домом так много лет, очень быстро отходит на второй план, как что-то совершенно незначительное. Никогда Джесси не была привязана ни к месту, ни к людям, так что бросить все так же просто, как сменить помаду. На плечах куртка Лестата, в руках ремень сумки. Вот и все, весь мир в горстке вещиц.

Сообщений от тети нет, и это доброе предзнаменование: кажется, Джесси действительно позволено немного пожить. Сделать что-то самой и ради себя.

Гостиницу она выбирает по принципу «где ближе», и едва приняв душ, снова убегает. Она в одном городе с Лестатом: можно ли терять хоть минуту даром?

Таксист знает свое дело: везет молча, явно заметив, что разговоры сейчас будут лишними. Джесси же наводит марафет: глаза, губы — столько косметики она вываливает на бедное лицо впервые. Вычурно, даже вульгарно — ну, она не спец по макияжу. И все же это самый простой путь к Лестату: каждый вечер он приглашает пару поклонниц в свой номер. Зачем? Не все ли равно. К утру девушки живы, да и ладно. Обвинять вампира в вампиризме она уж точно не станет.

Отель Лестата с говорящим названием «Приют Сатаны» находится на отшибе, но несмотря на это народу перед ним тьма. Такси даже не может подобраться к дверям, настолько всё забито чужими авто, да и просто людьми. Таксист молчит, но глядит покровительственно и сочувствующе. Конечно же, Джесси ничем не отличается от сотен других девушек, которые будут сегодня штурмовать святая святых в поисках встречи со своим кумиром. Их всех Джесси должна обойти.

Ступая на тротуар, она понимает: едва ли выйдет. Вокруг сотни красавиц и обольстительниц. Уж она-то, чувствующая себя в дурацком мини, как в каком-то шутовском наряде, на каблуках, больше напоминающих ей колодки, и со своей адской боевой раскраской на лице едва ли может тягаться с ними.

Паника захлестывает сильнее, когда в толпе мелькает лысина агента. Насколько Джесси знает, именно он занимается отбором девочек на вечер, и возле него уже кучкуются очень настойчивые дамы. Он тычет пальцем в одну: низкорослую блондинку с огромным распятием на шее. Она верещит от радости, и сомнений не остается: ее отобрали. Вторая находится почти сразу же после первой. Высокая брюнетка с алыми губами и бледной кожей. Женщина-вамп. Таким всегда достается мужское внимание, так что остальные претендентки вроде как даже не в обиде — понимают превосходство девицы. Теперь, когда девушки отобраны, толпа заметно расслабляется. Плотное кольцо фанаток, через которое Джесси тщетно пыталась пробиться, редеет. Потеряв интерес к главному входу, девушки стайкой устремляются к экранам. Туда, где сейчас Лестат будет говорить с ними. А повезет: покажет даже, как питается. Глупые — никто даже не примет это за чистую монету. Джесси испытывает к девушкам и жалость и раздражение, но времени на эмоции нет. Она пришла к Лестату, сейчас или никогда.

Прокладывая локтями путь вперед, она оказывается у дверей тогда, когда агент уже готов закрыть их.

— Вы должны взять меня! — кричит она отчаянно, не слишком надеясь, что среди общего гомона ее вообще кто-то расслышит. Потому для пущей убедительности бросается вперед, к двери, едва не свернув ноги на неудобных каблуках, и хватается за дверную ручку.

На миг все замирает. Нет, жизнь, конечно, идет своим чередом, но Джесси кажется, что не осталось ничего, даже звуков. Она видит лицо агента и девушки-вамп, окидывающей ее таким пренебрежительным взглядом, что хочется прикрыться. Блондинка молчит, а вот брюнетка откровенно смеется. Джесси знает, что не похожа на идеал красоты. Она в принципе никогда не считала себя красавицей, а уж тем более сейчас она не больше, чем малолетняя дурочка в мамином платье. Агент того же мнения. Он фыркает так надменно, что ноги подкашиваются, а ладонь его очень настойчиво тянет дверь на себя. Сейчас он уйдет, и неизвестно каким образом она сможет увидеть Лестата. Напишет в Инстаграм? Чтобы он опять не ответил?

Пальцы безвольно отпускают резную ручку. Сперва на машине, затем самолетом — она рвалась сюда, к этому моменту тщетности…

Агент застывает. Его рука поднимается к наушнику, из которого, по всей видимости, он получает указания. Указания, которые ему очень и очень не нравятся.

А потом происходит то, чего никто уж точно не ожидал: дверь открывается шире, девушка-вамп оказывается снаружи, а Джесси… Ее втягивают в отель, и гневный визг соперницы становится совсем не важен. Ей удалось, она внутри.

— Это ведь он дал указания? — спрашивает она, оказавшись в роскошном лифте. В ростовом зеркале отчетливо видны ее недостатки — в здравом уме никто не отобрал бы такую, как она. Единственный вариант: Лестат дал добро.

Агент, однако, не отрицает, но и не подтверждает ее предположения. Он явно не особо доволен, только искры из глаз не летят. Мысли его невозможно прочесть, зато эмоции бьют под дых, от них даже не отгородиться. Он зол, оскорблен — Джесси начинает ощущать мигренеподобную боль от одного его соседства, так что когда дверцы лифта открываются, впуская их в пент-хаус, она все еще чувствует дурноту. Не в том состоянии хотелось встретиться с Лестатом. Хотя до встречи еще, кажется, далеко.

Просторная гостиная, погруженная в полумрак, пуста. Шикарные диваны, стеклянные столики, дорогая аппаратура, белый рояль — все здесь такое похожее и непохожее на то, что любит Лестат. Это словно вещи из дневника, из его старого дома, только веет от них холодом и отчуждением. Лестат, хоть и живет здесь, едва ли ощущает привязанность к месту. Хотя для артиста, все время мотающегося из города в города, это неудивительно.

— Как здесь клёво! — восторгается блондинка, поправляя на плечах шубку. Что призван согревать этот предмет одежды — неизвестно. Длинной она достает лишь до пупка, да и накинута так небрежно, что скрывает только плечи. Короткий блестящий топ и массивный крест на виду. Манят и дразнят — типичный женский прием, которого Джесси не достигнет, даже если будет очень стараться. Кажется, начиная с момента рождения, она вся какая-то неправильная.

— Веришь в Бога, милая?

Голос Лестата звучит так неожиданно близко, что Джесси, в принципе ожидавшая этого, вздрагивает. Блондинка оборачивается по сторонам, но еще не видит собеседника.

— Да, — отвечает она, обхватывая ладошкой распятье. — Бог всегда со мной!

Она продолжает вертеться, в то время как Джесси стоит статуей. Ей известно: Лестат не появится прежде, чем сам того не захочет.

За окном сверкают огни города и стучит басами музыка, но в пент-хаусе темно и спокойно. Так, как было в старом склепе, в день их встречи. Столько всего произошло. Целая жизнь открылась за эти годы. И сейчас она находится в своем закате, однако совсем не страшно. Джесси слишком долго шла к этому, чтобы испытать сожаление от безрадостного сценария.

— Что ж, твой Бог и сегодня с тобой…

С вечера была прекрасная погода, только вот сейчас комнату озаряет блеск молнии. Грома нет, но чувство влажности, которая бывает перед дождем, проникает в легкие. Тогда же, в свете молнии вырастает впереди знакомая фигура. Сегодня Лестат в домашнем. Винного оттенка халат с восточными узорами, простые черные пижамные брюки, хлопковая рубашка темно-синего цвета. Джесси забывает дышать, потому что момент их последней встречи окатывает ледяной волной. Она знает, что сердце подводит, как знает и то, что Лестат слышит это. И он совершенно точно дал приказ привести ее, только теперь и не глядит в ее направлении. Он смотрит на блондинку, и губы его расползаются в хищном оскале. Задумай он сейчас утолить свою жажду, она не оказала бы и малейшего сопротивления. Животный магнетизм уже полностью завладел ею.

Джесси ощущает досаду и даже ревность, а в сердце что-то так сильно и так болезненно сжимается, что плакать хочется. Она отдала все, чтобы оказаться здесь сейчас, но с чего она вообще взяла, что ему нужно это? Что из всех смертных именно она подходит для того, чтобы скрасить его одиночество?

Лестат тем временем делает несколько неспешных шагов. Крадется, как хищник, мягко ступая по ковру босыми ногами. Джесси сильнее сжимает ремешок своей сумочки, нервно переминаясь на неустойчивых каблуках.

Блондинка глядит с обожанием. Ее кумир, ее икона приближается и тянет к ней руки. Губы девушки раскрыты, и едва не умоляют сделать с ней все, что Лестату только заблагорассудится. Только он не жаждет ничего: проведя пальцем по контуру ее губ, он кивает агенту.

— Отвези ее домой, пусть помолится Богу. Сегодня мне достаточно одной.

И агент, и девушка такие послушные, что сомнений не остаётся: Лестат завладел ими без остатка. Так может и она, Джесси, исключительно в его власти? И ее порывы — лишь его зов?

— И зачем ты здесь? — не слишком дружелюбный тон Лестата возвращает Джесси с небес на землю. Нет, он совершенно точно не пытался приманить ее. Он вообще не рад ее приходу.

Теперь, оставшись наедине, он более не пытается походить на обольстительного хищника. Движения резкие, нервные — он пересекает комнату и спешно разливает виски по стаканам. На лице его ничего: ни радости, ни неприязни. Сплошная усталость.

Джесси пробует заговорить, но чувствует, что любые слова будут невозможно глупыми в данных обстоятельствах.

— Пришла вернуть тебе дневник, — говорит она первое, что приходит в голову. Пальцы непослушно сражаются с застежкой, но наконец та поддаётся, сумка открывается, и небольшой, ставший таким «своим» дневничок опускается на стеклянный столик.

Лестат наблюдает молча, растягивая жидкость в стакане, затем подходит ближе и поддевает обложку ногтем. Ногтевые пластины отливают стеклом, а на вид тверже мрамора — все как тогда, в первую встречу. Тогда тоже была ночь.

— Насытилась моими тайнами, Джесс? — уточняет он, отрывая от дневника взгляд. По-прежнему темно, но радужки глаз сверкают золотом.

— Не насытилась, — признается Джесси, смутившись своей откровенности. — Но сейчас, когда эта демоница рыщет в поисках тебя, любая мелочь, способная указать на твое местоположение, может представлять опасность.

Лестат изучающе глядит на нее, но, к его чести, Джесси не ощущает попыток проникнуть в ее мысли. Они говорят на равных, как люди.

— Акаша уже знает, где я, — отвечает Лестат спокойно, пропуская локоны Джесси сквозь пальцы. — Я и не прятался. В ней моя кровь, во мне — ее, один из нас всегда знает, где находится другой. И с кем находится другой. Поэтому я снова спрашиваю тебя: зачем ты здесь?

Он дергает прядь волос ощутимо больно и выпускает, с удивлением глядя на пальцы. Будто прикосновение к ней обожгло его идеальную кожу.

— Я здесь… — Джесси задыхается. Сейчас, так близко от того, к кому стремилась, она не чувствует себя способной произнести ни слова. Есть только чувство, приносящие ей боль. — Твой ночной кошмар сбылся, и я... Я не хочу, чтобы ты оставался один на один с врагом. Я пришла, чтобы скрасить твое бессмертное одиночество.

Лестат смотрит так, словно она кол вонзила в его сердце, не иначе. В бессмертных глазах боль веков, на губах ни тени привычной усмешки.

— С чего ты решила, что в моем одиночестве мне нужна именно ты? — зло спрашивают его губы, а руки так противоречиво сжимают ее плечи, словно стараясь удержать, не потерять.

Джесси качает головой. Все верно: она всегда знала, что едва ли представляет для него какой-то интерес. Не больше, чем зритель для его бессмертной постановки.

— Я очень хочу спасти тебя, — скулит она, ощущая, как по щекам начинают стекать первые слезы. — Мы все хотим спасти тебя. Габриэль, Мариус, Луи, Арман — все собрались вместе, чтобы дать отпор Акаше, но им страшно, и…

— А тебе, выходит, нет?

Лестат никак не реагирует на весть о возвращении Луи и пробуждении матери — должно быть, уже знает все и сам. Он смотрит на неё выжидающе, и золото в его глазах многократно сменяется на серебро и обратно. От нервничает.

— Я боюсь больше прочих, — сознается Джесси, решая не отступать. — За тебя. Боюсь того, что она придет, а ты окажешься совершенно один, и…

— И чем мне поможет один, пусть и упрямый человек? — резонно интересуется Лестат. В вопросе нет прежней язвительности. Он действительно хочет понять ее мотивы.

Джесси качает головой. Конечно, он даже слушать ее не захочет. Ее идеи — человеческая глупость, сердечный порыв, не более. Если он осмеет ее, она целиком поддержит его в этом.

— Я надеялась… Я думала… — она поднимает глаза, и его пальцы на ее плечах вздрагивают. Мягко Лестат приподнимает ее над землей, пальцами ноги сдирая с нее неудобные туфли, затем так же легко, словно пушинку, возвращает на место. Теперь она совсем маленькая и хрупкая рядом с ним. Говорить еще труднее.

— Ты думала?.. — подталкивает Лестат. — Надеялась?..

— Что ты сделаешь меня вампиршей! — выпаливает она самую безрассудную из своих идей и спешит продолжить, пока он еще готов слушать: — Если я стану такой, как ты, мы могли бы попытаться сбежать вместе, либо я помогла бы тебе в борьбе с Царицей. Я… Так много всего произошло в моей жизни, и теперь мне кажется, что все вело к этому. К этому моменту. Само мое рождение.

— В тебе говорит кровь Луи, не более. — Рычит Лестат, впиваясь острыми ногтями в ее кожу. По плечу бежит кровь. — Ты думала, я не знаю? Не чувствую? Да ты даже пахнешь, как он. И такая же мечтательница. Живая недовампирша с бьющимся сердцем — сводила меня с ума одним существованием, а теперь решила добить, предлагая себя в качестве спутницы? Дочери? Прекрасно зная, что это никогда не приводит ни к чему хорошему? Зная о моем зароке никогда больше не сотворять себе подобных?!

Он отшвыривает ее с такой ненавистью, что Джесси падает, перецепившись через собственную туфлю, и больно ударяет локоть. Лестат и тогда не останавливается. Он разносит помещение, сбрасывая всё с поверхностей, топчется по стеклу, оставляя за собой кровавый след, срывает крышку с рояля, и запускает ею в панорамное окно. Оно закалено, к счастью, выдерживает, но трещина все же бежит по его гладкой поверхности.

Лишь тогда Лестат затихает. Как пьяный шатается, подходит к Джесси и садиться рядом. От него более не веет гневом, лишь болью, и потому, когда он протягивает ладонь, Джесси принимает ее. Лестат неотрывно глядит в глаза, делая мучительно тяжелые вдохи, и когда Джесси кажется, что он так и не заговорит, его губы выдыхают тихое: пошли.

И она идет.