Who can't feel nothing at all (джен)

Это уже не первый раз, когда Конфискатор встречает её «на работе». У единственной дочери Ротти Ларго есть дурная привычка — шататься по самым плебейским районам города: то ли ради острых ощущений, то ли просто ради лишней дозы «Зидрата».

Эмбер — у неё опять новое лицо, но мимику не спрячешь; и, кроме того, ему приходилось конфисковывать лица, так что он почти наяву видит движения мышц под тонким слоем свеженькой кожи. На сей раз светлой, легко покрывающейся румянцем.

Безопаснее не думать о том, как бы он поддел эту кожу скальпелем — и даже мысленно надрезы не намечать. Но он слишком профессионал. Не кто иной, как её отец, сделал его таким.

Она внешне безучастно наблюдает за тем, как он заканчивает с «пациентом» — сердце, стандартный случай. Когда орган с очищенным от слизи штрихкодом «ГенКо» наконец отправляется в герметичный пакет, Эмбер прекращает постукивать каблуком по выщербленному кирпичу — так резко, что отсутствие звука само по себе кажется оглушительным.

— И чего они все такие одинаковые? — с капризным любопытством протягивает она. Отталкивается от стены — резкое, пружинистое движение, суставы функционируют идеально, даже лучше, чем положено в её биологическом возрасте.

Конфискатор — Нэйтан — поднимает щиток шлема и резко втягивает воздух, который здесь никак не может быть чистым.

— Даже курицы на подтанцовке у слепошарой Мэг справляются лучше, — Эмбер легонько пинает носком сапога — насыщенно-синего, на контрасте с вьющимися рыжими волосами, цвета — безжизненный объект конфискации. — Только и могут, что трястись и пластаться по стенам. Интересно, они получают удовольствие, когда их режут? Может, это не просто судороги, а, мистер конфискатор? — Эмбер резко оборачивается, пронзительно глядя ему в лицо.

Откуда ей знать, думает Нэйтан, что чувствует человек, которому уже не спастись — отчаяние, исключающее саму мысль об отсрочке и подкупе; секунды, пока тело не предаст окончательно.

Ей ли не знать, говорит внутри него другой голос, что чувствует человек, чья плоть расходится, обнажая кости, мышцы и внутренности — трепет, заглушающий даже инстинкт самосохранения; секунды сладостной оторванности от жизни.

На шее Эмбер, под шипастым ошейником, просвечивает шрам. Нэйтан моргает, пытаясь избавиться от слишком яркой картинки того, как раскрывает по этой линии её горло.

— Молчишь — считаю, согласен.

Её зрачки чуть расширены — должно быть, последняя подпольная операция прошла совсем недавно.

— Но мне вот интересно — это всё твоё мастерство? Ты делал раньше улучшения папочке, так почему бы не делать мне? Я могла бы неплохо тебе доплачивать. Тем способом или другим. — Эмбер поводит бёдрами. Приподнимает ладонями тяжелые груди — соски просвечивают сквозь обтягивающий, глянцево-блестящий топ.

Нэйтан не двигается с места.

— Не нравлюсь, значит, — она надувает губы, становясь похожей на обиженного ребенка — а в следующее мгновение уже оказывается совсем рядом, и эти же ладони обхватывают конфискаторский шлем. — И в чем же дело?

Шлем падает с глухим звуком, откатываясь на несколько шагов, а Эмбер виснет на плече Нэйтана, почти закидывая ногу ему на бедро.

— Лучшего конфискатора не возбуждает его работа?

Она облизывает губы над самым его ухом.

— Или ты постоянно думаешь о своей доченьке, Нэйтан? О том, чтобы в один прекрасный день вытряхнуть моль из черного платья женушки-мумии и напялить на малышку? А потом, вдоволь надрочившись, задрать ей подол?

— Заткнись, — он стискивает зубы.

Нельзя сворачивать шею дочке своего босса. Нельзя даже задумываться об этом. О том, как скальпель войдет ей под подбородок — поначалу она даже не поймёт, не почувствовует, спасибо остаточным следам «Зидрата» в крови.

Эмбер словно не замечает опасности. Или просто слишком привыкла не замечать.

— «О, Шайло, папочка так любит тебя». А что поёбывает, так это мелочи. Не о чем волноваться, — она передразнивает его голос — не совсем точно, но с актерской претензией. — Только ты этого всё равно не сделаешь. А жаль. Я бы посмотрела.

Руки скользят по конфискаторской униформе. Эмбер смеется — чересчур высоким, мучительным смехом.

— Мудак херов. Да у тебя же стоит на меня, — тонкие пальцы с ярко-голубыми ногтями — форма подвергалась коррекции, но это единовременная операция, не кредит, конфискации невозможны, — сжимаются, слегка царапая, у него в паху. Поглаживают неторопливо. — Если бы я разрешила — ты вскрыл бы меня сейчас? Вскрыл бы? — Её шепот становится почти горячечным. — Сжимал бы мне сердце, пока я умирала бы, умирала, умирала... Пока не перестала бы чувствовать нахрен. Вот это-то тебя как раз возбуждает, да? Не бойся, не сдохну. Я знаю, как. Тебе не придется разбираться с папочкой, — мокрый, подрагивающий язык касается его мочки.

— «Зидрат» не предназначен для применения во время конфискаций. — Собственный голос звучит отрывисто-механически, словно трансляция какого-то официального буклета «ГенКо».

— А то я не знаю. Я им заведую, ты забыл? — Ещё один щелчок острых ногтей. — И всегда знаю, где взять ещё, — Эмбер отступает на шаг, выпуская Нэйтана из липких полуобъятий. Гипнотизирующе-медленно проводит ладонью от груди до середины бедра, а затем резко приподнимает короткий подол — на мгновение, достаточное, чтобы заметить: под юбкой у неё нет белья. Только пояс ажурных чулок.

— Пистолет-то у тебя должен быть, — снисходительно бросает она, как если бы знала — на конфискациях действительно применяются другие виды веществ. Консервирующих, запускающих иммунное отторжение или препятствующих преждевременному свертыванию крови.

«Зидрат» голубовато мерцает в такт отрывистому дыханию Эмбер, держащей его меж пальцев: обманный, манящий блеск.

Нэйтан — Конфискатор — делает один деревянный шаг и резко взмахивает рукой.

Флакон с бесценным флюоресцирующим анестетиком разбивается о старый асфальт.

Эмбер смотрит — сначала на испаряющееся пятно, потом на Конфискатора — со смесью злости, жалости и презрения.

— Ты трусливый мудак. Но я бы всё равно тебя трахнула, — она прикрывает глаза, облизывает собственные пальцы — как будто на них могло остаться что-то ещё, кроме запаха. Досадливо морщится, как бы в отместку растирая стеклянные осколки каблуком.

— Ты же всегда знаешь, где взять ещё, — глухо говорит Конфискатор.

Эмбер фыркает, не соглашаясь и не возражая. Только посылает ему издевательский воздушный поцелуй, прежде чем раствориться в городском мареве.

Отвратительнее всего, думает Нэйтан, что у него и в самом деле встал.