Лошадиная душа (джен)

С некоторых пор, а точнее с памятного крика Люпина, хозяйка взяла новую игру. Заключалась она в следующем: каждый день в те же одиннадцать часов, проводив мужа на работу, а сына в школу, она вела меня в манеж. Там я сперва радостно бегал первые минут десять, разогревался, так сказать, а потом начинались таинства.

Лери… Начну-ка я все-таки называть её так. Так вот, Лери ставила меня перед собой, легонечко придерживая меня за голову, тихим голосом, шепотом погружала в некое подобие транса, расслабляя и успокаивая до состояния полного покоя, после чего начинала ходить вокруг меня и касаться моего тела ладонью и прутиком, который держала в другой, левой руке. Этот прутик касался меня везде, шеи, живота, ног… Я не знал, зачем она это делает, но это же не было больно, так чего дергаться? Тем более, что голова у меня была свободна и во рту не было никаких железок, никакого принуждения, и поэтому я стоял спокойно и с легким удивлением наблюдал за её странными действиями, подспудно гадая, что бы это значило. К тому же это не было и долго, всего минут пять-шесть. Постепенно я привык к касаниям прутика, моя шкура перестала рефлекторно передергиваться при малейшем прикосновении, а сам я хотел было уже не обращать внимания на тоненькую палочку в руках у Лери, но она не дала, она постоянно следила за тем, чтобы прутик был в центре моего внимания. Чтобы я никогда не терял интерес к нему.

В следующие дни последовало знакомство с еще одним предметом — кордео. Сначала оно просто надевалось на шею и этот ремешок, глухо зашитый в кольцо, висел на моих плечах, ничем не мешая моим движениям. Тут я заметил одну закономерность: когда кордео снималось, Лери давала мне отмашку, мол, свободен, иди бегай. Таким образом, до меня донесли, что, пока кордео на шее, мне надо сосредоточиться и сконцентрироваться на происходящем.

К прутику и кордео присоединились шамбарьер с форпайчем и корда, так называла эти предметы Лери, а я видел два разных длинных хлыста и тонкий длиннющий поводок. Повод этот пристегивался к кордео, и по его трепыханию я понимал, что надо двигаться по кругу каким-либо аллюром, чаще это была легкая рысь, а кончиком шамбарьера Лери подсказывала мне высоту подъема ног и скорость. Как ни странно, но я действительно понимал все эти подсказки и сигналы. Параллельно с этим я обучался и голосовым командам, которые Лери умудрялась отдавать как-то очень певуче, ласково-нежно.

— Соломон, сто-о-ооой, ай хорошо-о-ооо.

— Ножку дай! Вправо повер-ни-ииись, влево-о-ооо. Бррраво-ооо!

— Сда-ааай назад, прими-и-иии, хороший мальчик!

Честно, я прямо купался в этих звуках, как солнечный лучик в весенней капели. Так же звонко и ярко плещутся солнечные брызги, как звучал её голос.

А игр все больше, все разнообразнее — постановка ног на тумбу, тот же мяч, зеркальце, особенно зеркальце… это удивительно странная и крайне интересная игра… Требует максимальной концентрации и заключается в повторе всех движений Лери. Мы стоим рядом, потом Лери идет вперед, останавливается и поднимает правую ногу, я тоже поднимаю правую переднюю, она левую, я левую переднюю, а вот она стоит на месте и в то же время идет, шагает на месте, «гарцует» по нашему. Я удивлен, но с радостью повторяю за ней и это движение, тоже гарцую, благо учить не надо, это естественные, природные движения лошади. В игре в зеркальце крайне важно повторять все в точности, так, словно ты отражение человека. Иногда это сложно, Лери поднимает вперед и прямо левую ногу, я, твердо упершись в песок тремя ногами, так же прямо, не сгибая, поднимаю левую переднюю ногу и, затаив дыхание, жду, что дальше. А дальше Лери ме-е-едленно сгибает ногу в колене, я повторяю. Правила же игры просты, правда?

А вот она еще что-то придумала — положила мне руку на грудь и предложила… идти. Я удивился: идти? Но как? Ты же не пускаешь. А она смотрит с улыбкой и ждет, когда я приму решение, я честно задумываюсь, что бы это значило. Пока я знаю только шаг на месте, гарцевание или пиаффе, робко предлагаю его, начинаю гарцевать, но Лери не согласна, хмурится и качает головой, не то. Снова думаю. Долго думаю, пытаюсь понять, чего же Лери хочет. И тут я вспоминаю, как один жеребчик в табуне отмахнулся от приставалы. Не вполне уверенный в том, что правильно понял, я делаю робкий и какой-то виноватый вымах правой ногой, оказалось, я угадал, это было именно то, что хотела Лери! Правда, не один вымах, а несколько и на ходу, то есть шагать, высоко вымахивая передние ноги, это тоже оказалось упражнением, называется оно — Испанский шаг.

Все эти игры и упражнения в манеже проводились недолго, всего по пятнадцать минут четыре раза в неделю, в понедельник-вторник, четверг и пятницу, в среду же, субботу и воскресенье у Михаэля были выходные дни, и Лери предпочитала проводить эти дни с мужем, а мы, лошади, предавались счастливому безделью. Говоря «пятнадцать минут», я не совсем точен, это на одну лошадь тратилось сколько-то минут, а лошадей-то четыре, вот и считайте. По полчаса на пару и с перерывами на подготовку. Часа полтора-два в день уходило на работу в манеже.

А однажды… Вечером в субботу Лери против обыкновения вывела меня из левады, привела в конюшню, завела в просторное, ярко освещенное помещение напротив моего денника и сказала Догу:

— Сними мерку до последнего сантиметра, я хочу, чтобы седло было прямо-таки отзеркалено от его спины, точный слепок. Сделаешь?

— Сделаем, — ответил Дог с прежней, вселенской печалью и обреченностью в синих глазах, — что, решили оседлать?

— Да.

— Без уздечки?

— Да.

— А не рано ли? Он еще должен подрасти.

— Нормально, он полностью сформировался, думаю, уже можно.

— Вы уверены, что он готов?

— Да. Мы готовы.

— И как оно… Управляется?

— Молча. Соломон, повернись вправо.

Я, следуя указаниям руки, повернулся вправо.

— Очень хорошо, а теперь влево.

Я повернулся влево. Глаза Дога стали очень кругленькими и очень удивленными, он подошел ко мне с мерной лентой в руках и недоверчиво потыкал пальцем в плечо, после чего кротко вздохнул и принялся меня обмеривать.

— Знаешь, Дог, ты можешь думать, что хочешь, но только не сочти все это мистификацией, ладно? Все дело в логике, очень простой и железной логике. Посмотри на меня, я маленькая и слабая — молчи, я еще не все сказала — так вот, положа руку на сердце, скажи себе правду, как она есть. Я маленькое существо и мне не потягаться с огромным и сильным конем, он с полпинка из меня дух вышибет, а надеть на него уздечку именно это и означает — битву, противостояние, неравную и нечестную битву. Ты его быстро победишь, сломав его болью при помощи железа, а если ты осмелишься сразиться с ним по честному, без железа, палок и ремней, то победит уже он, и его победа будет честной, заслуженной. Каков вывод, Дог? А он прост. Чтобы не драться — надо просто подружиться, вот и все…

— А вы уверены в том, что говорите? Это животное, и оно непредсказуемо, никогда не знаешь, что ему в голову взбредет. А вдруг он чего-то испугается и понесет, а у вас ни ремешочка, ничегошеньки нет, чтоб его остановить. Чем вы его тормозить будете?

— А почему лошади вообще пугаются и несут?

— Э-э-э…

— Вот именно, «э-э-э». Лошадь в уздечке по сути пленница. И как все пленники, она испытывает постоянный стресс, страх, ужас. Она не контролирует себя, не оценивает происходящее вокруг неё. Она боится боли, боится человека, который эту боль причиняет, она ненавидит его и желает избавиться. Сбросить садиста-человека с себя и умчаться в чисто поле — предел мечтаний каждой лошади, каждой вменяемой, нормальной лошади.

Мой муж Михаэль еще до свадьбы признался, что боится лошадей, потому что одна такая тварь убила его деда, затоптала его в деннике насмерть. Сам Михаэль был в армии, он даже на похороны опоздал, а мать его, быстренько похоронив отца, продала все, и лошадей, и ранчо. Но вот же ж подлянка, дед успел составить завещание, и по нему все переходило внуку. Внуку, а не дочери, бедняга Зейн Хедишем как чувствовал, что дочери нельзя доверять, и составил документ так, что не подкопаешься. А тут еще и я… Поставила вердикт, выйду замуж, но только если муж позволит мне держать лошадей. Эгоистично и жестоко, да, но это был мой единственный шанс хоть как-то получить хотя бы пару лошадей. К чему это я? Не знаю… Просто лошади не убивают без причины, это надо очень сильно постараться, чтобы сделать из неё убийцу… Что-то произошло тогда, и случился бой, неравное сражение между человеком и лошадью. Что-то такое произошло, что заставило лошадь защищаться от человека. Я, например, боюсь пауков, это иррациональный страх, умом я понимаю, что паук не страшен, что он не опасный, а вот поди ж ты… Если я увижу его у себя на плече, то самой первой и предсказуемой моей реакцией будет визг, ужас и паника, я его смахну и постараюсь удрать подальше или прибить тапком. Наверно, и лошади боятся людей, как я пауков. Но люди, в отличие от них, порой смертельно опасны для лошади. Статистика здесь как с акулой: на одного съеденного акулой человека приходится тысяча убитых человеком акул.

Ладно, Дог, спасибо, что выслушал. Пойдем, Соломон, отведу тебя на место. Когда седло будет готово?

— Ну, пару недель придется подождать. Значит, вы доверяете лошади?

— Да, я верю Соломону, он надежный друг.