Клан Ночных Фурий (джен)

Сегодня первый урок в школе драконоборцев.

Какая нелепость.

Зачем она вообще была нужна, если многие техники боя разным магам просто не подходили, а собственный дар обуздать могли помочь только родители, или иные родственники обучаемого?

Аскель сомневался, что эти знания дадут ему что-то, особенно учитывая то, что он и так был лучшим воином их поколения, по его собственному скромному мнению.

А тратить своё драгоценное время… ему было просто жаль.

Своё время он ценил.

Впрочем, выбора у него, вообще-то, не было — против приказа вождя идти было глупо и недальновидно, а любую глупость Аскель призирал, ведь она — слабость.

Оставалось только смериться.

Так или иначе, он в любом случае будет лучшим из всех, самым сильным и самым искусным, ведь среди своих ровесников он не видел равных себе, все они были слишком легкомысленными, слишком самоуверенными и самовлюблёнными в большинстве своём.

Все, кроме Миры.

Но она — отдельная категория.

Странная она.

Необыкновенная.

После того случая в лесу, когда Аскель наконец-то понял, с кем по незнанию, или наоборот, по знанию случайно ли или нет, связалась девушка, он её больше не видел, довольствуясь скупыми словами о том, что она в порядке, жива и скоро, надеялся тогда Плевака, придёт в себя.

Но в день, когда Мира очнулась, то есть, получается, вчера, она, нагло игнорируя здравый смысл, опять сбежала в лес к своему ручному монстру, который, наверняка, был только рад.

И Аскель не успел, да и, если честно, не пожелал следить за ней в очередной раз — мерзко это было, не по-человечески.

Не честно.

Мира сама выбрала, как ей жить, и ведь она даже никому ни о чём не врала.

Просто молчала.

А они и не спрашивали…

Аскель отказывался признаваться даже самому себе — в первую очередь самому себе! — что какое-то странное, жгучее, сжигающее даже, так похожее на гнев и в то же время на обиду чувство поднималось в его, как ему казалось, давно на сквозь промёрзшей душе, и от этого становилось ещё паршивее.

Ревность.

Он ревновал Миру, её внимание…

И это было глупо.

Так глупо, что Аскель несколько сосен разнёс в щепки своей секирой во время тренировок в лесу, в безуспешных попытках привести мысли в порядок.

Желание видеть почти идеал рядом с собой уничтожало его.

Как и желание стереть в пыль это «почти».

Ведь ещё совсем чуть-чуть некоторые моменты подправить, и Мира была бы иконой того, какой могла бы быть вообще девушка по мнению Аскеля.

Впрочем, его мнение уж точно никого не интересовало, особенно саму Миру, которая невозмутимо и равнодушно продолжала делать то, что хотела сама, не ориентируясь на других и не ожидая чужого одобрения, потому что знала — всем было плевать.

Всем.

Всегда.

Вдруг Аскеля из размышлений вывело ощущение чужого, направленного на него взгляда, недоброго, прожигавшего насквозь, и это было жутковато.

Чужое внимание напрягало.

Он резко обернулся на смотревшегося и неожиданно для самого себя наткнулся на недовольный взгляд пронзительно-жёлтых глаз Миры, и это даже заставило его смутиться.

Жёлтых?

С каких пор её глаза стали жёлтыми, если они всегда были янтарными?!

— А она что здесь делает? — не дала ему закончить мысль эта назойливая муха, которую было всеми принято именовать Сморкалой Йоргенсон.

Девчонка вся некрасиво покраснела от возмущения, указывая полноватым коротким пальцем в сторону Миры, даже не обратившей внимания на распинавшуюся перед ней племянницу вождя.

Это даже позабавило Аскеля.

Однако, это лишь ненадолго сбило Хофферсона с недодуманной им мысли, к которой н всё же вернулся, дабы закрыть этот вопрос.

Иначе он просто не мог.

Причины изменения у Миры глаз были парню не известны, и он решил учитывать все вероятности вплоть до того, что ему банально показалось, но надежды на то было мало.

Слишком мало.

Катастрофически.

Однако, что ему было известно про людей с драконьими глазами? Нечего по сути, не считая недавнего рассказа Стоика о Сыне Луны, который, говорят, на мир смотрел глазами Фурий.

Погодите-ка…

Сына Луны.

Мира.

Нападение.

Исцеление…

То, что эти моменты были взаимосвязаны, Аскель понимал с самого начала, но раньше просто не придавал им такого значения и не выстраивал всё в такую цепочку, благодаря которой многое, если не всё, становилась понятным.

Теперь стало понятно кто, осталось понять как, пусть это и было не обязательно — просто хотелось понять откуда черпал Сын Фурий свои силы и возможно ли научиться тому же.

Крики ребят вернули Аскеля в реальность.

Опять.

А по арене метался Громмель, подслеповато щурясь и яростно разнося всё вокруг, постоянно врезаясь в стены, дезориентированный и явно очень оголодавший, бросаясь на всех подряд и только чудом обходя доселе Хофферсона.

Конечно, инструктаж, если таковой и был, парень бессовестно пропустил.

Продумал?

А близнецы и Рыбьеног уже успели выбыть из их урока, явно задетые залпом дракона, не успевшие сориентироваться, защититься если не своим Даром, то подручными средствами, и теперь формально убитые.

Раньше он не витал столько в облаках, понял с удивлением Аскель.

Это на него даже как-то не похоже было.

Совсем не похоже.

Сморкала, что ни удивительно, даже в тренировочном (ой ли) бою пыталась выглядеть наиболее выгодно с эстетической точки зрения, за что и поплатилась, еле успев закрыться щитом от залпа раскалённой лавы, выпущенного Громмелем.

Потому что магия огня от лавы не спасала.

Совсем.

И маги огня были очень даже уязвимы к высоким температурам, устойчивости к ней у них было не больше, чем у любого другого обычного человека.

Вот, остались только он и Мира.

Если честно, то — не удивительно, остались самые серьёзные.

Очень показательно.

Разозлённый дракон, не долго думая, бросился в сторону девушки, сходу определив в ней более слабую, более уязвимую цель, и теперь стараясь достать её своим залпом.

А Мира даже не пыталась изобразить, будто ей страшно.

Она просто посмотрела в глаза дракону, спокойно и даже как-то отстранено.

В упор.

Дракон мотнул головой и сам, без угроз или помощи со стороны Плеваки, поплёлся в сторону своей клетки под разочарованный вой остальных ребят, включая даже подражавшего остальным Рыбьенога.

— Ведьма! Как ты это сделала?! — взорвалась Сморкала возмущениями. — Ты же неудачница, горе всей деревни! Твои глупые родители были рады умереть, чтобы тобой не позориться!

Запрещённый приём.

Неправильный.

Грязный.

— Йоргенсон, а ты не перегибаешь палку? — тихо спросила Забияка, но вошедшая в раж Йоргенсон её уже не слушала, всё говоря и говоря очередные гадости.

— Повтори, — сказала почти неслышно Мира, когда её противница на миг умолкла.

— Ах, у нашей Рыбьей Косточки прорезался голосок? Что же ты раньше пряталась за маминой юбкой? Ой, у тебя же нет мамы! — ухмыльнулась Сморкала, стараясь давить в самое больное.

А Мира лишь наклонила голову к плечу, и на лице её изобразилось какое-то непонятное выражение, и самым правильным определением ему была «брезгливость», словно девушка была вынуждена смотреть на что-то интересное, но невыносимо мерзкое.

А потом тихо хмыкнув, она покачала головой.

Для обычно совершенно равнодушной ко всему девушки — верх эмоциональности.

— Как мне тебя жаль, Йоргенсон, — заметила Мира почти доброжелательно и, развернувшись, скрылась за воротами арены, так и не проронив больше ни слова.

«Жалеть надо жалких!» — вспомнил вдруг Аскель.

Действительно.

— Повзрослей уже, Йоргенсон, — бросил он Сморкале и тоже пошёл в сторону выхода под гробовое молчание остальных.

* * *

В последующие недели её успех на арене повторялся.

Как выяснилось, у равнодушия Миры ко всему оказалась оборотная сторона медали — её взгляд стал совершенно невыносим для большинства разумных существ, а невозможность смотреть собеседнику в глаза откровенно раздражала.

Иккинг, судя по всему, страдал той же проблемой, но с ней он научился как-то справляться.

По крайней мере он не жаловался.

Впрочем, он — Король, и потому ему вызывать ужас и трепет в некоторых подчинённых было весьма полезно, и потому он мог найти применение этой своей черте.

За эти недели Иккинг сумел-таки научить её видеть ту энергию.

Аши.

Так он её назвал.

В какой-то момент парень ей, чуть смущённо признался, что понятия не имел, откуда ему были известны многие вещи — они прост были в его голове, и он не ничего не мог с этим поделать, лишь учась пользоваться этой странной информированностью.

Он говорил о снах, что начались у него после того, как он стал Королём.

Об иногда посещавших его видениях.

И эта откровенность подкупала Миру — хотело так же рассказать что-то такое же личное, важное, но ей нечего было сказать.

У неё ничего не было.

У неё было ничего.

И она просто пыталась помогать Иккингу, своему… Учителю, стараясь вновь зажечься гордость в его глазах.

И, возможно, у неё даже получалось.

Но вот, настал день, когда Старейшина должна была выбрать достойнейшего ученика.

Он должен будет убить Ужасное Чудовище на глазах у всей деревни, тем самым став полноценным викингом и получив почёт со стороны остальных — мечта для всех ребят.

Кроме неё.

Её вообще в тот момент здесь тут не будет, стало быть.

А последний урок был окончен, дракон в очередной раз сам ушёл в свою клетку, и теперь Старейшина Готи выбирала достойнейшего ученика между Мирой и Аскелем.

Её выбор пал на… девушку.

Негодование Хофферсона было почти физически ощутимо, но Мира на это лишь пожала плечами и побрела к выходу — в лес.

Хвастаться успехами.

* * *

После того, как Мира выбежала с арены, Аскель решил проследить за ней, чтобы найти ответы, на мучившие его вопросы.

Несколько недель, с того самого памятного первого урока, Аскель не следил за Мирой, решив сосредоточиться на тренировках, которые оказались сложнее, чем казались на первый взгляд.

С магом, как выяснилось, справлялся он быстро, а вот с драконом…

Отсутствие постоянной практики просто кричало о том, что все его победы на поле боя были чистой воды случайностями и везением.

Воина спасало не везение.

Воина красило мастерство.

И если отгадать тайну Сына Фурий и его сил можно было только вот такими преследованиями, то пускай — цель оправдывала средства, раз даже совершенно равнодушная к драконам Мира под его руководством (а иначе и быть не могло) стала лучшей из всех.

И Аскель, как бы он не злился, признавал, что это — правда.

Какая-то таинственная сила была у Миры, и теперь не сколько сама девушка, сколько её способности интересовали привыкшего быть лучшим во всём, за что он брался Хофферсона.

Так, в размышлениях, он проследовал за девушкой до какого-то оврага.

Услышав чей-то рык, парень затаился, и начал уже осторожнее подбираться к краю скалы.

В овраге стояла Мира и говорила с… Ночной Фурией?!

Аскель шокировано приоткрыл рот, но подавив желание закричать, которое могло выдать его местоположение, он молча стал наблюдать за этой сценой, думая о том, какую выгоду ему могло принести то, что он внезапно узнал, отвлекая себя этими мыслями от страха.

У дракона были жёлтые, как теперь у Миры, глаза.

То, о чём велась беседа, было неясно отсюда разобрать речь девушки не получалось, способностями Говорящего, чтобы понимать ответы дракона он не обладал, а прочитать по губам ему мешало то, что Мира стояла к нему спиной.

Но разве Мира была Говорящей?

Она же маг воздуха!

Вдруг Фурия втянула носом воздух и резко повернула голову в сторону скалы, за которой прятался Хофферсон, проклинавший с тот миг нюх явно почуявшей его твари.

— Выходи! — крикнула Мира, даже не поворачиваясь.

Аскель замер, взвешивая все «за» и «против», и с сожалением понимая, что от самого быстрого дракона ему было не удрать, а потому придётся сдаваться на милость девушки.

— Выходи, тебя заметили! — повторила та, словно услышав его мысли и поторапливая теперь.

Парень повиновался и, подняв руки в примирительном жесте, желая не спровоцировать тварь на атаку, которую тот точно не пережил бы — находясь под прицелом внимательных глаз самого опасного дракона и самого опасного человека их деревни (Сына Луны он в расчёт не брал в тот миг), особо не воспользуешься магией.

— Объясни мне, Мира, одну вещь — что происходит? — сказал он спокойно, но в лазах его всё равно плескалось что-то странное.

А в её глазах — бездна.

В её глазах гасли и зажигались тысячи солнц.

В её глазах — весь ужас мира и всё его отчаянье, припрошенное пеплом.

Он тонул, он захлёбывался в чёрной воде, которою не мог подчинись своему дару, и паника накрывала его, липкими щупальцами опутывала его, выпивая всю решимость из сердца, всю его душу.

Всю его душу она читала, как книгу, все его страхи и мысли.

Теперь он понимал этих драконов — против такого никакое существо, разумное или неразумное, не сможет выстоять, не сможет перенести со стойкостью странную пытку, не сможет…

Не сможет оторвать взгляд.

Не сможет даже пошевелиться.

Вдруг сзади послышались хлопки, разбивая повисшую тишину.

— Браво, миледи, — раздался почему-то смутно знакомый Аскелю голос. — Я такого не сумел добиться до сих пор. А теперь — отпусти его.

— Да, Учитель.

Слова упали каменными глыбами.

Всё как положено — с шелестом песка и стоном, оглушительным в своей тиши грохотом раскалывавшихся скал.

Безумие.

А вдруг оцепенение Аскеля прошло, как не бывало его, и, обернувшись, парень обнаружил стоявшего у него прямо за спиной парня — его ровесника, с чёрными волосами, бледной кожей, более худого, чем Хофферсон, но более высокого, но его глаза…

Глаза.

Аскель тут же отвёл взгляд, не желая повторения всего этого, но с отчаянием понимая — он знает этот голос, и эти глаза, пусть и по рассказам, ему были знакомы.

Сын Фурии.

Лувеˈнˈавир.

Учитель… Миры?

Так вот, что их связывало!

Это многое объясняло, и в частности то, почему девушка постоянно в последние месяцы уходила в лес — она просто училась в того, кто мог дать ей необходимые Мире знания!

— Убирайся и молчи о том, что видел, — сказал парень очень спокойно, но в голосе его мелькало змеиное какое-то шипение.

Угроза.

Неявная, скрытая, но ощутимая.

Аскель сглотнул, но страха постарался не показывать — не хотелось казаться в глазах этого хищника лёгкой добычей, и потому, храбрясь, он вскинул подбородок, смотря уже в глаза тому, кого боялся даже назвать по имени.

Действительно — драконьи глаза.

Но ничего не было в них страшного.

Не было в них того ужаса, который он ожидал увидеть, который так потряс его во взгляде Миры и который теперь, кажется, будет сниться ему в кошмарах, преследовать его до конца жизни.

Он сам придумал себе свои страхи.

— Действительно, Иккинг, пусть он уже уходит, — послышался голос Миры, которой он на несколько мгновений уже успел забыть. — Он меня раздражает.

Что…

Догадка мелькнула в голове Хофферсона — страшная, жестокая и невероятная, как и всё, что было связано с этой проклятой девушкой, а потому — вполне возможная.

Медленно попятившись, Аскель всё сильнее ускорял свой шаг, направляясь в сторону деревни, чтобы…

Чтобы молчать.

Он никогда и никому не расскажет о том, что только что узнал.

* * *

Харальд был, казалось, впервые в жизни так счастлив.

Полностью.

Совершенно.

Абсолютно.

Он только что достиг своей первой из намеченных много лет назад целей, он только что воплотил в реальность свою мечту, и теперь никто не был ему указом — он достиг вершины.

Недалёкие Синие Шипы покорились ему даже слишком быстро…

Но теперь у него были корабли, драконы и всадники.

Теперь у него было все, чтобы воплотить вторую его главную мечту, и он понимал — всего несколько лет, и он всего достигнет.

Отомстит.

Совсем чуть-чуть осталось.

Надо только подождать.

* * *

— Наконец-то он ушёл! — вздохнула с облегчением Мира.

Вдруг начался дождик.

Крупные капли падали сначала редко, с шумом разбиваясь о поверхность пруда, но с каждой минутой дождь становился всё сильнее. Иккинг и Мира поспешили укрыться в пещерке, которая была в овраге и в которой, собственно, на это время и поселился парень.

Неожиданный сильный раскат грома предупредил ребят, что они здесь застряли надолго.

— Он хочет видеть тебя рядом с собой, — разбил повисшую в пещерке тишину голос Иккинга.

И столько в нём было… пренебрежения? злости? или… чего-то ещё?

Мира не смогла до конца понять то, что было вложено в эти слова, всё то чувство, но явно отрицательное, и это странным образом развеселило девушку, но она даже самой себе не сумела бы объяснить, почему.

— Идиот, — заявила она, но намеренно не уточнив — кто именно из этих двоих. — Теперь он хочет видеть меня как можно дальше от себя.

Пусть сам думает.

— Ты — моя, — предупреждающе сказал Иккинг, не то в серьёз, не то в шутку нахмурившись. — Смирись с этим.

— Да куда я денусь от тебя, — пробормотала девушка, чуть прикрыв глаза.

Будто она ещё этого не поняла.

Будто он не обозначил это всеми своими действиями и словами…

— Иккинг, я… — начала было Мира, но Иккинг заставил её замолчать, впившись своими губами в её губы.

Вот так просто.

* * *

А с вопросом того, чтобы уйти, они разобрались действительно очень быстро — Иккингу было достаточно заявиться к Стоику в полном своём боевом облачении (включая шлем и извазюканное в угле лицо) и заявить, что Мира, как его Ученица, отправится вместе с ним.

Кажется, Вождь Лохматых Хулиганов вздохнул с облечением от того, что так просто отделался.

Мира и Иккинг — вздохнули.

Но теперь их ждал Чёрный Остров.