Боггарты-кошмарики (джен)

Профессор Харлей писал очередную монографию о магических животных. Полностью сосредоточившись, он почти ничего не замечал. Впрочем, ему было нечего опасаться: обнаруживающие заклинания, отпугивающий спрей и стрррашная маска на двери исключали возможность проникновения практически любых живых существ в его обитель.

Но путешествующие по Британским островам кошмары не могли не почувствовать исходящего от Харлея страха, поскольку он боялся двадцать четыре часа в день, то есть в сутки. И в тот самый вечер, когда профессор занимался научной работой, к нему в гости явился Хамелеон.

Хамелеон классифицировался как полиморф — он был из тех кошмаров, которые больше других походили на изначальных боггартов. Хамелеон мог менять свой вид, но в отличие от боггартов, мог делать это по своему желанию, в любой момент.

Итак, Хамелеон порхал за окном Харлея в виде небольшой зубастой бабочки (если бы данный экземпляр увидел Хагрид, то наверняка бы заинтересовался) и принюхивался к витавшему в воздухе аромату страха и ужаса. Страх, исходивший от Харлея, затмевал эхо всех остальных людей в Первертсе. На вкус он был экстраординарным. Обычно детский страх — сладкий, а если попадётся взрослый — кисло-соленый. Но от Харлея шибало таким фейерверком, что просто сносило крышу. Или нос. Или язык. Харлея не нужно было пугать — он боялся сам по себе.

Хамелеон перетёк в неприметную змейку и сквозь стену (кошмары это делают запросто) проник в стоящий у окна шкаф. Свернувшись между разноцветной юлой и учебниками по монстрологии в заколдованных до непрозрачности обложках, он лежал так до тех пор, пока не уснул. Если, конечно, кошмары спят.

На следующее утро Хамелеон, разумеется, не мог не почувствовать любопытство. Любопытство тянуло его к Харлею, как заклинание «Шарик-хочешь-конфетку» притягивает свинч. Кошмар, больше ведущий ночную жизнь, взялся преследовать Харлея днём. Таясь в тёмных местах и распугивая магов, которые тренировались вжиматься в стены, Хамелеон выяснил, что так пугает Харлея. В последующие ночи он доставал профессора шорохами, криками и другими популярными среди многих кошмаров приёмами. Но это продолжалось недолго: Харлей, поистине талантливый в некоторых областях волшебник, обработал свой кабинет каким-то жутким репеллентом (предыдущий не подействовал, потому что ему не хватило жути), а по ночам надевал сферы Фигвамера и Вамфигера. Запах Харлеевского изобретения оказался Хамелеону настолько неприятен, что он сбежал на другой конец Первертса.

Но и кроме Харлея в Школе Волшебства хватало вкусного страха, ведь даже волшебникам могут сниться кошмары (плохие сны). И ещё был мистер Мистер Клинч.

Мистер Клинч не боялся никого, кроме Того-кто-надавал-пинков-всему-миру, но это было давно и не считается. Сам Клинч наводил ужас на юных колдунов одним своим зловещим видом и неумолимым подходом к порядку. Ходили слухи, что он превращал тех, кто мусорит там, где нельзя, в швабры и прочий инвентарь, а также в противомусорный песок и корм для школьных монстров. Яркой славой Клинча пользовалось множество кошмаров, поскольку им всё равно, кого боятся люди, был бы страх. По этой же причине велика вероятность, что если вы смотрите фильм ужасов, где-то неподалеку сидит какой-нибудь Мокрохлюп и ужинает вашими эмоциями.

Самому Клинчу кошмары предпочитали не попадаться: завхоз видел их даже невооружённым глазом и успешно гонял метлой великанских размеров, ругаясь всякими странными словами.

— Вон, мантикоры недорощенные! — гремел Мистер Клинч, — вон, я кому сказал! Дуплодоки зверопотамские! Мандрагоры хреновы!

Кошмары обижались и сматывались подальше (а также сливались, схлопывались, сваливались и сползались). А некоторые впечатлительные первокурсники, услышав выражения Клинча, чуть не падали в обморок.