Сильванские луны. Часть вторая: Сеющие ветер (гет)

Несколько лет назад, Царевна пожаловалась папе, что устала вечно смотреть в окно на одно и то же. Она просила его отвести ей другие комнаты, с видом на улицу, а не в сад, но он сказал, что ей скоро наскучит глядеть на площадь, где нет ничего интересного, и поступил иначе: скоро в столовой Царевны появились окна-картины.

С просторного морского пейзажа на неё веяло запахом соли; пушистые, как облачка, овечки на мирной холмистой пасторали выглядели совсем живыми, загадочный лес с противоположной стены так и манил отдохнуть на пахучем, прохладном мху... Но больше всего Царевну завораживало висящее во главе стола полотно Яна Мейера с видом на горы. Огромные, туманные, голубовато-серо-зелёные сквозь дымку расстояния, они блестели снежными вершинами, чистыми и далёкими; поросшие ржавым лишайником валуны на переднем плане были как зачарованные ворота, ведущие куда-то в неведомое и невыразимо манящее, на прозрачном небе чернели росчерки птиц...

За обедом Царевна всегда садилась так, чтобы видеть картину, хотя, если смотреть на неё слишком долго, от высоты нарисованных пиков могла закружиться голова. Иногда она мечтала о том, что когда-нибудь поедет в путешествие и увидит настоящие горы — взаправду, наяву. Но это было одно из тех мечтаний, которые хороши сами по себе. Их не обязательно исполнять, и Царевна и не думала, что оно исполнится…

До этого дня. Вернее, до этой ночи, принесшей с собой чудеса.

Они летели — совсем как во сне. Царевне было разом и жутко, и весело, как тогда, когда папа водил её на крышу дворца, и они вдруг оказались выше всего мира. Господин Чародей предоставил ей свой локоть, и она держала его под руку, крепко-крепко вцепившись обеими руками в его предплечье. Так было почти совсем не страшно, даже если смотреть вниз — сначала на Урсул, ночной, с высоты похожий на свой собственный план, который Царевна усердно изучала в детстве, только живой; потом — на начавшиеся за городом рощи, поля, едва белеющие в ночи просёлки... Встречный ветер трепал ей волосы, но не был сильным — странно, ведь земля там, внизу, неслась так быстро. Впрочем, чему удивляться, если на прогулке тебя сопровождает волшебник! Поэтому Царевна только плотнее запахивала на груди шаль, жмурилась, подставляя ветру лицо, и никак не могла поверить, что это происходит с ней. Именно с ней, не с героиней какой-нибудь новой книги, ещё пахнущей печатным станком...

Она не знала, сколько длилось их путешествие — время исчезло, как иногда бывает, если потеряться в собственных мыслях. Царевна читала о мореплавателях, которые умели определять час по лунам и звёздам, но сама она знала о лунах и звёздах только то, что они красивы. Несколько раз господин Чародей учтиво спрашивал, не замёрзла ли она, не устала ли, не наскучил ли ей их полёт — но разве он мог наскучить, если был так волшебен? Царевне было неведомо, далеко ли они забрались от дома, но сейчас это было неважно. И стало совсем уж неважно, когда она с замиранием трепещущего сердца разглядела на фоне синего бархата неба силуэты горных вершин...

Горы! Чародей привёл её в горы! Царевна поверила было, что грезит, задремав над пяльцами, но каменистая почва крошечной долины, куда они опустились, казалась слишком настоящей, чтобы быть сном. Ветра не было; в мягкой, полнозвучной тишине отдавался едва слышный отсюда шёпот далёкой реки. Успевшая отвыкнуть от тверди под ногами, Царевна покачнулась, и Чародей поддержал её под локоть.

— Вы, должно быть, совсем замёрзли, — сказал он. — Скорее пойдёмте внутрь.

Царевна подняла голову: прямо перед ними тёмной громадой стоял дом. Голубоватого света двух лун хватало на то, чтобы рассмотреть красивое, но давно не крашеное крыльцо с двумя колоннами, густой вечнозелёный плющ, почти сплошь обвивший фасад, закрыв пустые тёмные окна... Незнакомый, коренастый, тихий — этот дом не пугал, скорее, он выглядел... грустным.

— Какой одинокий дом, — с искренней жалостью сказала Царевна.

— Немудрено, — отозвался Чародей, — ведь он столько лет провёл в горах, где нет ни души. Давайте составим ему компанию.

У них не было фонаря, и он вёл её за руку, чтобы она не оступилась в темноте. Лунный полумрак скрадывал его красивое бледное лицо, но в какой-то момент Царевне показалось, будто губы Чародея беззвучно произносят какие-то неведомые ей слова. Она хотела было спросить его, но он уже ввёл её на крыльцо, и она увидела за приоткрытой двустворчатой дверью свет. Неужели он всё время там горел, а она не замечала?..

Прекрасный холл был отделан резными панелями, изображающими сцены охоты; яркий и тёплый свет настенных ламп казался особенно приятным после прохладной и тёмной горной ночи. Никто из слуг почему-то не вышел их встречать — только пара невесть откуда взявшихся кошек поспешила к заглядевшейся на стены гостье, чтобы потереться об её подол. Айду, какая же прелесть! Царевна тут же схватила одну из них на руки — рыже-белая красавица муркнула что-то вместо приветствия и вдруг без всяких церемоний лизнула её в щёку шершавым горячим язычком. В полном восторге Царевна прижала пушистый комок к груди и с горящими глазами повернулась к Чародею. Тот улыбался.

— Я рад, что вы так быстро нашли общий язык. Если они станут вам докучать, только скажите. Не желаете посмотреть дом?

Конечно же, Царевна желала. На первом этаже не было ничего особенно интересного — кухни, гардеробные, комнаты прислуги... На второй нужно было подниматься по крутой лестнице с зелёным, как трава, ковром. Вдоль неё на стене красовался ряд портретов. Мужчины и женщины с круглыми, розовыми лицами и широко расставленными глазами, все без исключения носили явное семейное сходство. Царевне почему-то сразу понравились их улыбки — не то что огненно-чёрные глаза, сжатые губы и кустистые брови на лицах прошлых Иллешей в их собственной галерее...

— Это, наверное, ваши предки? — вежливо осведомилась она.

Чародей вполголоса рассмеялся.

— Не исключено, — сказал он, — может быть, и мои.

И Царевна втайне восхитилась тем, каким его род, наверное, должен быть древним, если он даже не помнит всех своих предков...

Вслед за гостями по ступенькам взбирались три пушистых кошки. Ещё парочка встретила их в спальне, за галантно открытой Чародеем дверью.

Комната была обставлена совершенно прелестно. Кровать под нежно-голубым балдахином казалась пышным уютным облаком, золотистые узоры на обоях дивно гармонировали с её оттенком; не слишком большая, спальня почему-то казалась просторной — может, потому, что её удваивало зеркало над изящным туалетным столиком. Тёплый воздух пах чем-то неуловимым, но очень приятным.

— Здесь вы можете отдохнуть, если устали, — сказал Чародей. — До утра ещё есть время, и, в конце концов, мы никуда не торопимся…

— Но я совсем не хочу спать! — возразила Царевна, опуская на постель прикорнувшую у неё на плече кошку.

— Хорошо, — Чародей учтиво наклонил голову. — Тогда я могу приказать подать завтрак... — он улыбнулся. — Или ужин — как вам будет угодно его назвать.

Пока для них накрывали на стол, Чародей показал ей гостиную. Наверное, она должна была стать самым уютным местом на свете, если затопить этот огромный мраморный камин и с ногами забраться в большое, старое кресло с тёмно-красной обивкой... Кошки — чёрные, рыжие, пёстрые — следовали за ними по пятам, взбудораженные прибытием незнакомки, но Царевна была рада их компании. Из-за прикрытой двери в столовую тут же, за стеной, доносился приглушённый звон посуды. Чудно́ — слуг в этом доме слышно, но не видно...

Дело своё они, тем не менее, знали: стол был сервирован ничуть не хуже, чем у них во дворце. У Царевны потекли слюнки от запахов — она и сама не подозревала, как проголодалась, пока не увидела серебряное блюдо с горой румяных блинчиков и пушистые персики в тонконогой вазе. Скатерть и салфетки сияли белизной, на серебряных приборах не было ни пятнышка, а среди хрустальных бокалов в высоком прозрачном стакане стоял букет синей горечавки и нежно-лиловой горной лаванды. Неужели здесь уже распустились цветы?..

Чародей привычным движением отодвинул для неё стул, и Царевна села, оправив платье. Её спутник занял место рядом, во главе стола; на некоторые из оставшихся свободными стульев запрыгнули кошки. По этикету двое за столом должны были сидеть друг напротив друга, на разных его концах, но слуги, закончив с приготовлениями к завтраку, словно в воздухе растворились, и Чародей, похоже, был намерен ухаживать за ней сам. Ну и здорово, Царевна никогда не понимала этой глупой моды — сидеть так далеко друг от друга, что приходится кричать, будто в лесу...

Пока она уписывала блинчики с клубникой, мёдом и листочками мяты, Чародей откупорил тёмную зеленоватую бутылку.

— Вино! — обрадовалась Царевна. — А можно мне попробовать? Папа мне никогда не разрешал...

— Я ему не скажу, — улыбнулся Чародей и взялся за её бокал. Царевна зачарованно смотрела, как золотисто-прозрачная струя, хлынувшая в хрусталь, загибается в нём гребнем крошечной морской волны. Она осторожно пригубила — у вина был кисловато-сладкий вкус разом цветов и рождённого из них мёда. Царевна осушила бокал до дна — и сама рассмеялась над тем, что, наверное, ведёт себя как девочка. Взрослые ведь пьют вино совсем иначе — задумчиво рассматривают его на свет, качают в бокале и рассуждают о каких-то непонятных тонкостях букета...

Чародей, кажется, совсем не ел — лишь иногда щипал свесившуюся из фруктовой вазы кисть винограда да второй раз наполнил свой бокал.

— Скоро рассветёт, — заметил он. — Если вы любите дикую красоту девственной природы, мы можем пойти посмотреть окрестности.

И правда, ночь за прозрачной балконной дверью уже снимала со спрятанного до поры до времени мира своё покрывало. Отсюда, со второго этажа, открывался чудесный вид на приютившую дом маленькую долину, группу суровых торжественных елей в её глубине и две голубеющие вдали вершины, похожие на кошачьи ушки. Небо между ними бледнело от волнения перед близким рассветом. Если бы Мейер сейчас был здесь, какую картину он написал бы!..

Царевна ещё никогда в жизни не гуляла в горах. Воздух был таким чистым, что им дышалось непривычно легко. Стоя на крыльце, она запрокинула голову, разглядывая обступившие долину каменные стены, и вслух спросила:

— Но где же снег? Почему у них наверху нет снега?

— Недостаточно высоки, — пояснил Чародей. — Если хотите заснеженных вершин, как-нибудь попросите его величество отвезти вас в Канкару — Канкарский хребет раза в два выше, чем наши... скромные холмы, — он усмехнулся. — Здесь тоже есть ледники, но они прячутся в ущельях, их не видно. Хотите, отведу вас к озеру? Но только если вы не боитесь высоты.

Как она могла бояться — после их полёта, когда звёзды были совсем близко? Царевна доверилась Чародею и позволила провести себя известной ему дорогой. Когда они поравнялись с елями, с их разлапистых ветвей с граем поднялась стая потревоженных воронов. Застигнутая врасплох, Царевна вздрогнула от их хриплых криков, и заметивший это Чародей мягко проговорил:

— Простите наши горы за такую музыку. Я знаю, вороны — не самые сладкоголосые птицы, но ничего не поделаешь, здесь и их дом тоже.

— Ничего, — сказала Царевна. — Они мне нравятся. Во всех легендах они всегда такие мудрые! Вы знаете сказку про короля-ворона?

— Может быть, знал когда-то в детстве... — улыбнулся Чародей и пожал плечами.

Он недаром предупреждал о высоте: часть пути, который им предстояло преодолеть, шла по тропе, льнущей к высокой скале — словно в ужасе от открывающейся по правую руку пропасти. Тропинка была достаточно широкой, чтобы шагать, не боясь сорваться, но Царевна всё равно не решилась приблизиться к краю, хотя любопытство и подзадоривало её взглянуть вниз, туда, где мерно рокотал горный поток.

— Сюда, наверное, ужасно сложно забраться, — предположила она.

Чародей спокойно кивнул:

— Да, сложновато, если не уметь летать.

— Но зачем тогда кто-то построил здесь дом? — этот вопрос занимал Царевну с тех самых пор, как они прибыли.

— Говорят, один очень богатый господин — и к тому же до неприличия ревностный рыболов — считал, что в этих местах ни с чем не сравнимый воздух и самая жирная на свете форель, — Чародей усмехнулся. — Вы ведь сами знаете, что может случиться, если у человека слишком много времени и некуда девать деньги... Да, этот господин регулярно сюда приезжал, но после его смерти семейство забросило это имение, потому что путь до него слишком долог и труден. Разные поколения наследников пытались его продать, но покупателя всё не было, так что мне он достался почти даром. Удачное приобретение, вы не находите?

Царевна была полностью согласна — ей очень-очень здесь нравилось. Реальность оказалась лучше любых картин. Утро зрело, лучи поднявшегося солнца приласкали серые камни, на которых, вцепившись корнями в трещины, тут и там росли корявые, но упорные сосны; звонкий и ясный день обещал быть прекрасным. Подумать только, а ведь она могла всю жизнь провести в своих покоях и никогда не увидеть всех этих чудес!..

Озеро, цель их пути, было круглым, как монета, и таким прозрачным, что Царевна могла разглядеть каждый камушек на дне. Подбежав к самому берегу, она сбросила туфельку (Царевна только теперь сообразила, что она без чулок — сняла их вчера вечером, а снова надеть, отправляясь гулять, позабыла; ну и ладно, всё равно под длинным платьем не видно!), подобрала подол и потрогала воду ногой — но тут же отдёрнула её: ледяная!

— Это озеро питают ледниковые реки, — объяснил Чародей, подавая Царевне руку, на которую та оперлась, пока, стоя на одной ноге, обувалась обратно. — Поэтому оно холодное даже в жару. И, между прочим, очень глубокое.

— Но как же так? — удивилась Царевна. — Дно же совсем близко!

Чародей вполголоса рассмеялся.

— Не стоит всегда верить глазам, — сказал он. — Вода такая прозрачная, что легко их обманывает. Горные озёра коварны — их настоящей глубины не узнать, пока в них не утонешь...

На обратном пути усталость наконец взяла своё, и бо́льшую часть дороги они прошли в молчании. Только когда впереди снова показался увитый плющом дом, на крыльце которого радушно намывала гостей толстенькая серая кошка, Царевна решилась высказать вслух то, что давно уже было у неё на сердце.

— Можно мне остаться здесь погостить? Хотя бы на несколько дней? — взмолилась она. Мысль о том, чтобы вернуться обратно во дворец, в эту секунду казалась просто невыносимой. Конечно же, потом она соскучится и захочет домой, но сейчас!..

Чародей наклонил голову, словно покоряясь её повелению.

— На столько дней, на сколько вы захотите.

— Ура! — Царевна радостно захлопала в ладоши, но её радость тут же притушил холодок тревоги. — Вот только папа будет беспокоиться... Я напишу ему письмо, хорошо? О том, где я и почему?

— О, — произнёс Чародей отстранённо, — конечно, если вы не боитесь, что он сразу же захочет забрать вас назад...

Царевна нахмурилась.

— Да, вы правы, а я и не подумала. Какая я глупая! Тогда я просто напишу ему, что у меня всё в порядке и что я сама потом к нему вернусь. Так ведь можно?

— Разумеется, можно, — Чародей помог ей подняться по ступеням крыльца. — Будьте уверены, ваше послание доставят адресату.

Она с благодарностью улыбнулась ему.

— Спасибо за вашу заботу. А теперь я пойду спать.

Чародей почтительно коснулся губами её руки.

— Добрых снов, — сказал он. — Я рад, что вы моя гостья.

Царевна отправилась в свою голубую спальню с каким-то странным счастливым теплом в груди. Она даже на минутку остановилась на лестнице, боясь ненароком его расплескать...

Закрыв за собой дверь своей комнаты и сняв капор, она вдруг задумалась: ведь ей не раздеться самой! Кошки, спящие одна на кровати, вторая — на пуфике у туалетного столика, были безумно милы, но в этом помочь не могли...

Одна из них проснулась, спрыгнула на пол и потянулась, выгнувшись дугой.

— Мне нужно позвонить, ведь правда? — спросила у неё Царевна, оглядываясь вокруг. Она обернулась, ища звонок — и вдруг почувствовала, как кто-то, неслышно подошедший сзади, ловко расстегнул ей платье. Не успела Царевна понять, что к чему, как лёгкие руки, мягкие, словно кошачьи лапки, принялись привычно расшнуровывать ей корсет...

Звук, сопровождающий это действо, напоминал разом песню, которую служанка, работая, бездумно напевает себе под нос, и мурлыканье кошки.

Никакое чудо сегодня не было слишком невероятным, но Царевне всё равно было сложно поверить в свою догадку. Она попыталась было повернуть голову, чтобы посмотреть, но благодушное мурлыкание предостерегающе смолкло, и Царевна поняла: это секрет. Она терпеливо дождалась, пока руки невидимой горничной закончат со шнуровкой, и выскользнула из платья. На кровати лежала ночная сорочка — как раз ей по размеру, пышную, лёгкую, почти до пола длиной. Надевая её, Царевна слышала сквозь шуршащую ткань, как кто-то поднимает её платье, брошенное на пол, и аккуратно вешает его в шкаф. Когда она наконец вынырнула из ворота, у закрытой дверцы гардероба, как ни в чём не бывало, сидела белая зеленоглазая кошка.

— Так вы здесь не просто так, а на работе! — вслух сказала Царевна. — А платят вам, наверное, сливками и рыбкой...

Кошка, конечно же, ничего не ответила — вместо этого она снова запрыгнула на кровать и, подумать только, улеглась там на одной из подушек! У себя дома Царевна ни за что не потерпела бы от прислуги такого нахальства, но, в конце концов, ни одна из прислуживавших ей дурёх и не была такой славной.

Как только Царевна забралась в ласковые объятия пухового одеяла, кто-то заботливо потушил в комнате лампу. Проваливаясь в тёплый и тёмный сон, она ещё успела почувствовать, как вторая кошка устраивается у неё в ногах. Интересно, какие ещё чудеса Чародей умеет?..

Дочь Клавдия Иллеша заговорила с ним о снежных шапках на горах, и слова о Канкаре, которая в два раза выше, вылетели у Чародея как-то сами собой. Забавно — значит, он когда-то изучал землеописание. Впрочем, он наблюдал за собой и понял, что, скорее всего, родился и рос в родовитом семействе, а там его, наверное, чему только не учили. Удивлял же он себя иногда фразами на чистейшем пантеи, невесть откуда приходящими на ум...

Чародею казалось, что этот день никогда не кончится. Царевна щебетала что-то, смеялась, неумело пила вино, с открытым хорошеньким ротиком заглядывалась на воронов и на камни, сверкала голой щиколоткой на берегу озера, а он прикладывал все душевные силы к одному — чтобы у него не дрожали руки. К тому, чтобы быть вежливым, предупредительным и спокойным, к тому, чтобы оставаться здесь и не отвечать невпопад — к тому, чтобы не сойти с ума от нетерпения. От осознания: то невозможное, что ты так долго искал, наконец найдено. Вот оно. Так близко — руку протяни...

Лишь на таком расстоянии он мог колдовать её силой. Длина вытянутой руки — вот и поди пойми теперь, достаточно этого или нет. Скоро ли ты сойдёшь с ума, если сможешь чародействовать только прикованным к ней — к этой говорящей кукле со скучно-прелестным лицом, к героине дурного сонета с шаблонными золотыми локонами, лазурными глазами и умишком глупого ребёнка... Снаружи фарфор, красивый и хрупкий, внутри — пустота.

Чародей пообещал себе: если у него когда-нибудь вдруг появится дочь, дарить ей кукол он не станет.

Но до чего же всё-таки смешно смотреть, какой пай-девочкой эта Амалия стала на воле! И это — избалованная царская дочка, которая — Чародей наблюдал за ней у неё дома, чтобы понять, как к ней подступиться — капризничала и кричала на служанок за малейший промах... Признайся, пичужка, тебе просто до смерти надоела клетка, построенная любящим отцом. Когда сходишь с ума от скуки, даже мелочи начинают злить до слёз...

Плевать. Он её нашёл. На всё плевать.

Волшебнику, не умеющему отличать правду от фантазий, может прийтись трудно; Чародей точно знал, что не грезит, но знать и верить — не одно и то же. Он её нашёл. Теперь он волен был делать то, чего не мог позволить себе ни один волшебник на свете — без оглядки тратить магию на что попало. На сладости, на платья, на цветы, для которых сейчас не время — да что уж там, пожелай царевна, Чародей готов был бы наколдовать ей единорога, хотя несчастное животное переломало бы на горных тропах все ноги. Всё, что угодно, лишь бы она была довольна...

Лишь бы не вспоминала, что её ждут дома.

Она была нужна ему — нужна живой, здоровой и лучше всего счастливой. Он ненавидел саму мысль о том, чтобы кого-то удерживать силой, и был намерен сделать всё, чтобы до этого не дошло. Вот только...

Про́пасть, про́пасть, про́пасть, когда он искал источник силы, которой так жаждал, мог ли он знать, что найдёт его в царской дочери! Насколько проще всё было бы, окажись он какой-нибудь судомойкой или престарелым лавочником, которых никто не хватится... Чародей, стоящий у окна, толком ничего за ним не видя, закусил губу. Девчонке нравится дом? Ну и славно, ведь заклинание, которое снова вернуло ветхой развалюхе её былой блеск, подпитывается от её же собственной персоны. Равно как и защитные чары, которые он первым же делом наложил и на куклу, и на себя. Ничего. От неё не убудет — Чародей не смог бы вот так навскидку сказать, что же такое он должен наколдовать, чтобы от неё убыло. Но о чём же он думал?..

Ах да. Дом.

Интересно, она начнёт брыкаться, когда им придётся его покинуть? «Когда», не «если» — Чародей с самого начала знал, что они не смогут остаться здесь надолго. Даже горы посреди ничего — плохое убежище, если речь об особе царских кровей... Которую к тому же прекрасно слышно. Про́пасть, почему жизнь так несправедлива? Он вынужден был искать её столько лет, а магам её папаши, скорее всего, понадобятся считанные декады. Пичуга была надёжно спрятана, пока не колдовала. Теперь, когда её сила творит чудеса, пусть даже такие глупые, её слышно хоть в Урсуле, хоть ещё дальше...

Единственное, что они могут с этим сделать сделать — оставить между собой и теми, кто станет её искать, как можно больше расстояния. И воды́ — да, воды, за водой их сложнее будет расслышать... Чародей в тысячный раз перебирал вдоль и поперёк обдуманные варианты: заморский Пантей? Оттийские колонии в Лидии? Сдавленный льдами холодный Бирг?.. Насколько далеко от дома царевна согласится забраться по доброй воле?..

Мудрее всего было бы попытаться как можно скорее сделать то, зачем он вообще всё это начал, и вернуть девчонку отцу. Просто так, не требуя ни выкупа, ни тем более руки и сердца, хотя какой-нибудь король-ворон из её сказки, чего доброго, так бы и поступил... Но он так и не нашёл нужное заклинание — не нашёл и пока не создал.

А ещё он ловил себя на том, что он не знает, сможет ли отказаться от того, что оказалось у него в руках.

Отпустить её. Получить то, чего он хочет, и отпустить. Это было бы честно: она вернётся домой, а он…

Останется без магии. Навсегда.

Чары, позволявшие Чародею забирать чужую силу себе, не работали на дочери Клавдия Иллеша. Без неё он был просто человеком. Волшебником, который умрёт, если произнесёт одно-единственное заклинание. От этой мысли его пробирала дрожь. К магии привыкаешь.

Он не хотел быть никем.

Чародей заставил себя сдержать рвущийся наружу вздох и устало провёл рукой по глазам. Девчонка, наверное, проспит до вечера. Кто бы знал, как ему хотелось прямо сейчас спуститься в винный погреб и запереться там до тех самых пор, пока она не проснётся.

Глупая кукла.

Отсюда, из гостиной, было слышно, как в столовой убирают со стола. Он даже не ожидал, что из кошек получатся такие толковые слуги. Последний хозяин этого дома, должно быть, привёз парочку, чтобы они боролись с мышиным племенем в кладовых; эти-то прародители, предоставленные сами себе, и положили начало разросшемуся на свободе семейству... В последние несколько десятилетий кошки были здесь единственными жильцами. Они успели одичать, но капелька волшебства, простите за невольный каламбур, творит чудеса...

Он мог бы привезти сюда пару девиц из какой-нибудь ближайшей деревни. Возможно, это было бы проще, но на кошек точно можно положиться в одном, самом главном — они не станут болтать. Единственное — на них теперь нельзя было смотреть, пока они делали человеческие вещи. Просто потому, что можно было невесть что увидеть: в полноценных людей он их не превращал, кошками они в такие моменты тоже не были, а чем были — да про́пасть их разберёт. Боги с ним, не то чтобы Чародей горел желанием подглядывать за пушистыми дворецкими и камеристками. Его и так каждый раз передёргивало, когда он представлял себе, как на кухне, за готовкой, они по старой кошачьей привычке украдкой жуют обрезки сырого мяса...

День был чист и звонок; над верхушками елей там, поодаль, тёмной стаей носились вороны. Чародей мог бы навсегда прогнать их, но не стал: когда мимо их гнёзд проходил чужой, они поднимали такой грай, что пробраться к дому незамеченным той дорогой было невозможно.

Не то чтобы сюда не было других путей.

Знать бы, сколько времени у них в запасе...

Чёрная кошка с белой манишкой вопросительно мурлыкнула и, ласкаясь, потёрлась об его штанину. Первым порывом Чародея было грубо оттолкнуть её ногой, но он вовремя осадил себя. Будь с прислугой спокоен и вежлив — терять самообладание значит выставлять себя самого в невыгодном свете. Надо же, наверное, эту истину вдалбливали ему в голову с изрядным упорством, раз уж он запомнил...

Он всё-таки вздохнул и наклонился погладить новую горничную её высочества Амалии Сильванской.

— Будь добра, сообщи мне, когда она проснётся, — попросил он.

Кошка не ответила: посуду мыть она умела, а разговаривать — нет. Идеальная прислуга. Такую не стыдно нанять в приличный дом.