В Ад и обратно (джен)

Что есть воспоминания?

Говорят, что человек, умирая, видит всю свою жизнь как на кинопленке. Значит ли это, что я умираю? Что если вся моя жизнь — всего лишь агония погибающих нейронов мозга? Тогда реальны ли эти воспоминания? Существовал ли я или вся моя жизнь — плод чьего-то воображения?

Впрочем, сейчас это не имеет значения. Такие воспоминания мне уже ни к чему, равно как и мое имя. Я уже и не помню, каким человеком я был и какое имя носил.

Череда событий привела меня сюда. Был я кукловодом или куклой? Правильные ли принимал решения и хорошо ли поступил? А мог ли поступить иначе?

Железнодорожная станция Ист-Сити. В воздухе — запах дыма и пыли, а по ушам бьет непрекращающийся гул от прибывающих поездов и людей, хаотично снующих по всему вокзалу в поисках нужного перрона или лавки со свежей выпечкой.

Тучный пассажир налетел на другого, с мрачным видом сидевшего на скамье. Резкий толчок выбил последнего из тяжелых раздумий и вернул к реальности, заставив машинально поправить солнцезащитные очки и шляпу. Толстяк уж было начал рассыпаться в глупых извинениях, однако его красивая спутница чуть ли не пинком заставила того продолжить путь.

«Странная парочка, — пронеслось в голове у загадочного пассажира, — впрочем, это не мое дело. Хотя мне, наверное, стоит проверить карманы». Левой рукой он расправил черный дорожный плащ, проверил, на месте ли кошелек и блокнот с записями — весь его багаж. Поправляя шляпу, он осторожно осмотрел перрон на предмет любопытных глаз. Как-никак, такой шумный эпизод мог привлечь к одинокому пассажиру излишнее внимание.

К счастью, казалось, что никому до него нет никакого дела: люди все так же были обеспокоены своими делами, багажами, спутниками, едой — чем угодно, только не незнакомцами. Никто и не заметил этой комичной сцены, кроме, пожалуй, одного зеваки, на перроне напротив подпиравшего колонну. Но он уж точно не походил на военного.

Пассажир достал из кармана брюк небольшие серебряные часы с гравировкой и, прикрывая их полами плаща, посмотрел на время, затем на свой билет — поезд сильно опаздывал, что было довольно необычно для Ист-Сити. По телу пробежала нервная дрожь, — «Это не к добру». Он сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться, и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза.

* * *

— Майор Элрик, разрешите войти! — послышалось из коридора.

— Войти раз… — дверь в палату открылась и с жутким грохотом впечаталась стену, — …решаю, — Эдвард не без труда сел на кровати и уставился на того, кто посмел так бесцеремонно нарушить его одиночество. — Кто вы такой?

— Лейтенант Джо Купер, Западный штаб, — прогремел посетитель.

Ростом он был под два метра и чем-то напоминал грубо сделанную из дерева скульптуру человека — квадратное лицо, отсутствующая шея и непропорционально длинные руки с исполинскими кулаками. Эд нервно дернул бровью, когда представил себя рядом с этим великаном.

— Что нужно от меня западному штабу?

— Нет-нет, майор, вы все неправильно поняли! — поспешил вмешаться второй посетитель, которого Эд сперва даже не заметил, — Мы привели вашего механика автоброни. Кстати, забыл представиться, — после некоторой паузы сказал он, — подполковник Рейман. Рад, наконец, познакомиться лично.

Эдвард только кивнул в ответ, стараясь унять ту дрожь, что волнами прокатывалась от верха шей до низа спины. Он был не в силах выдавить из себя хоть слово. Сердце колотилось с бешеной скоростью. «Уинри? Она приехала в такую глушь из-за меня? Вот черт, я же опять весь в бинтах, — сердце, кажется, пропустило удар, — а что она сделает, когда узнает, что я давно сломал ее автоброню?»

Пока Эдвард судорожно придумывал, как незаметно открепить ногу и выкинуть ее в окно, подполковник уже успел привести механика в палату и вытолкать того вперед себя. Реальность, однако, полна разочарований.

— Ты? — от неожиданности Стальной даже забыл, о чем думал, — с каких это пор ты мой механик?

— Заткнись, коротышка! — огрызнулась девушка. — Я сама не в восторге от этой за….

— Это кто здесь коротышка, от земли не видно? — перебил ее Эд. — Я, между прочим, выше тебя! И вообще, я не…

— Панинья, Эдвард, прекратить балаган! Живо! — рявкнул подполковник, — Стальной алхимик — герой войны, а ведешь себя, как ребенок. Впрочем, так оно, наверное, и есть, — с горечью добавил Рейман.

Атмосфера в палате резко переменилась. Подполковник неосторожным словом зацепил свежие еще раны на душах всех присутствующих — и на какое-то время все они погрузились в воспоминания. Нарушил молчание Эдвард:

— У меня есть механик. В Ризенбурге. И я отправлюсь туда, нравится вам это или нет, — он говорил спокойно и твердо, но в янтарных глазах горел огонь.

Панинья испуганно обернулась на подполковника, одними лишь губами прошептав: «Он не знает?» Тот коротко глянул на великана, что подпирал стену, а затем перевел глаза на человека, которого союзники прозвали Стальным Алхимиком, а враги — Ангелом Смерти, человека, прошедшего через самое пекло ради тех, кого он любит.

Рейману горько стало смотреть на этого не по годам взрослого юношу. Когда октябре 1914 года подполковник впервые увидел Эдварда Элрика в лагере Восточного фронта, тот был маленьким, наглым и громким пятнадцатилетним мальчишкой, отказывавшимся соблюдать какого-либо рода субординацию. Мальчишкой, которого наравне со всеми, без каких-либо поблажек со стороны командования, отправляли на опасные операции вместе с прожженными солдатами. И каждый раз, когда Стальной возвращался с новой миссии, Рейман с болью замечал все новые ужасающие отметины, оставленные на нем войной: взгляд Эдварда ожесточился и больше не излучал тепло, в голосе слышалась твердость, с какой командир отдает приказы, а на светлых волосах появились первые седые пряди.

И вот сейчас он сидел напротив подполковника в бинтах на больничной койке в затхлой палате и сверлил Реймана взглядом полным беспокойства.

Во второй раз повисла напряженная тишина: один не знал, как сказать, а другой не решался спросить.

* * *

Резкий сигнал приближающегося поезда вырвал пассажира из воспоминаний. Последние несколько дней он довольно часто впадал в подобные раздумья, порой часами не замечая происходящего вокруг.

Когда с громким стуком и скрежетом поезд, следующий в Ризенбург, все же остановился, разноцветная толпа на платформе №5 зашевелилась с удвоенной силой. Люди суетились, стараясь поскорее занять свое место на очереди в вагон и в числе первых заскочить в поезд, чтобы поудобнее расположиться на своих местах.

Незнакомцу совершенно не хотелось толкаться с остальными пассажирами, получая многочисленные удары локтями, поэтому он терпеливо подождал, когда бо́льшая часть людей утрамбуется в вагон. Он не без труда встал на ноги и сожалением отметил, что его раны стали болеть куда сильней, чем в начале путешествия. Очевидно, постоянное сидение на жесткой лавке вкупе с тряской — не лучшее средство от ожогов и осколочных ранений.

В общем вагоне было пустовато, поэтому занять любимое место в дальнем углу у самого окна оказалось проще простого. Отличная наблюдательная позиция: сидишь в тени, но видишь всех пассажиров. Он осторожно осмотрелся, пытаясь найти в случайных попутчиках признаки врага — сказывалась приобретенная за два года привычка. Похоже, пассажиры были слишком увлечены собственными проблемами и разговорами. Хорошо, значит, есть шанс, что никто из них не запомнит лица случайного попутчика.

Незаметно выдохнув, алхимик устроился поудобнее, стараясь опираться на спинку лишь левой, здоровой, стороной тела, снял шляпу с очками и кинул быстрый взгляд на перрон за окном — и замер в необъяснимом ужасе. Тот самый зевака, лениво подпиравший колонну на противоположном перроне, теперь смотрел ему прямо в лицо и жутковато улыбался. Он остался совсем один, видимо, остальные пассажиры уже давно уехали.

Поезд громко чихнул и тронулся. Пассажир подался вперед, забыв про боль, чтобы не потерять из виду странного наблюдателя. По какой-то причине, этот человек завораживал, хотя и внушал животный ужас.

Только когда состав уже набрал полную скорость, мерно стуча колесами, и покидал город, он смог прийти в себя от увиденного и отпустить, наконец, оконную раму, которую сжимал все это время.

Только позже он понял, что это было за чувство — страх загоняемого в силки зверя.

Хотел бы ты начать жизнь с чистого листа?

Сквозь зеленые холмы юго-восточной части Аместриса на полном ходу мчался поезд, извергая клубы дыма. Пассажиры, еще недавно занятые своими делами, теперь сидели тихо и почти недвижимо, с ужасом наблюдая пейзажи за окном. Иногда кто-то переговаривался шепотом, иногда всхлипывал ребенок, но, в целом, ничто не нарушало гнетущей тишины.

Только один человек в вагоне сидел спокойно, не поддаваясь коллективному страху. Он видел войну собственными глазами и знал, какие шрамы она оставляет после себя, особенно когда в авангард выходят алхимики. А они здесь, определенно, были. Ни одно орудие, ни одна военная машина не способна вспороть землю так, как это может сотворить алхимия. Он знал это, потому что и сам был повинен в подобных разрушениях.

Была и еще одна причина, по которой вид из окна его мало беспокоил — это зудящее чувство тревоги, поселившееся в его душе еще в тесной палате госпиталя в Велсли.

«Какая ирония, — алхимик бросил туманный взгляд куда-то далеко за горизонт и горько улыбнулся, — я стал Государственным алхимиком ради своей цели, смеялся в лицо тем, кто называл меня цепным псом и гнал прочь, я подчинялся приказам, задушив в себе человеческие чувства и в конце концов, я стал живым оружием в руках старых плешивых генералов, запертых в своих душных кабинетах — и что теперь?» — дрожащей рукой он прикрыл лицо, чтобы скрыть ту безумную улыбку, что становилась тем шире, чем страшней были его мысли.

«В довесок, теперь я — военный преступник».

* * *

Напряжение в палате достигло пика и теперь тишина казалась чем-то физическим, что можно потрогать рукой. Даже медицинские приборы, казалось, перестали пищать.

— Эд, в стране произошло немало событий, пока ты был здесь, — осторожно начал подполковник, делая пару шагов вперед. Он нарушил устав и обратился к подчиненному по имени. Плохой знак.

Рейман посмотрел на колышущееся за окном дерево, а затем на лейтенанта Купера и Панинью в поисках поддержки. Великан вжался в стену и явно чувствовал себя некомфортно, а девушка стояла, опустив голову и делая вид, что очень увлечена разглядыванием какой-то детали.

Подполковник сделал глубокий вдох и, тщательно выбирая слова, медленно и чересчур официально произнес:

— Месяц назад, 10 октября 1916 года, в Южном городе, состоялась встреча глав трех государств: Аместриса, Креты и Аэруго, на которой был подписан мирный договор, — Рейман сделал паузу, понимая, как глупо и неуместно звучит сейчас его официальный тон. — Это означает, что война, наконец, закончилась, Эдвард.

Пациент изобразил на лице подобие радостной улыбки. Вышло кривовато: мешал пластырь, закрывавший добрую половину лица.

— Тогда почему у всех такие кислые лица? — Эд почесал затылок, переводя взгляд с одного посетителя на другого. — В чем подвох?

— А подвох в том, — подала голос Панинья, — что решающей битвой в этой проклятой войне стал бой за Фергано, а потом… — голос девушки дрогнул, и она громко всхлипнула.

— Враг намеревался попасть в Ист-Сити, нашей задачей было уничтожить его любой ценой, — продолжил рассказ Рейман. — Когда исход битвы стал очевиден, остатки армии врага обратились в бегство.

Эдварда нахмурился: «Если враг отступал к границам Ишвара, где у них были базы, то от Ферганы вниз по течению расположен Ангрен, а там и…»

— И тебе ли не знать, что делает армия, когда вынуждена отступать, — тихо, и как-то обреченно произнес подполковник, а затем, взглянув Эду прямо в глаза, добавил: — Она сжигает дотла все, до чего успеет дотянуться.

— Что стало с Ризенбургом? — прохрипел Эд, хотя он не был уверен, что хочет знать ответ. В горле пересохло, поэтому каждое слово давалось с трудом.

— В Ризенбурге мы загнали врага в котел. Там и состоялся их последний бой, — с трудом продолжил Рейман и, в очередной раз сделав глубокий вдох, выдавил: — Я был там, Эдвард.

Стальной не произнес ни звука. Последние слова подполковника с силой, словно таран, ударили в грудь, выбивая из легких весь воздух. Ему вдруг стало тяжело дышать. Он сидел на краю койки, положив единственную руку на сердце, словно проверяя: бьется ли. Теперь он был уверен только в одном:

— Я поеду туда! Я должен своими глазами…

— Нет! — рявкнул подполковник, отступая к дальней стене, и уже спокойнее добавил: — Никуда ты отсюда не поедешь. Есть еще кое-что, что я должен тебе сказать.

Стальной алхимик оторвал туманный взгляд от пола и уставился на говорившего. Хотелось схватить того за воротник и вытрясти всё разом: этот разговор уже слишком затянулся.

— Государственный алхимик, Эдвард Элрик, — изменившемся голосом произнес Рейман.

Его лицо ожесточилось и теперь больше было похоже на маску, а во взгляде, направленном куда-то поверх светлой макушки пациента, появилась отрешенность и.… безразличие.

Меж тем он продолжал:

— В присутствии свидетелей, сообщаю, что вы обвиняетесь в ряде военных преступлений, совершенных, в том числе, и вашими непосредственными подчиненными, — по-армейски сухо, чеканя каждое слово, прогремел голос Реймана, — а также проходите свидетелем по делам некоторых других государственных алхимиков. Суд состоится после окончательного выздоровления обвиняемого — 24 ноября в 11.00. В ближайшие дни вам предоставят защитника.

— Вот… повестка, — прогремел великан, телепортировавшись прямо возле ошарашенного Эдварда.

— Этого… не может быть, — Эд схватился рукой за голову и пару раз дернул себя за волосы, — как все это понимать?

— Как я уже сказал, наша страна заключила мирный договор, одним из условий которого был как раз поиск виновных в уничтожении городов и зачистке мирного населения. Люди жаждут найти и наказать виновных в смерти их близких. Многие государственные алхимики попали под раздачу.

— Но, — возразил Эдвард, срываясь на крик, — но ведь были приказы! Ослушаешься приказа — дезертир, подчинишься — военный преступник? Так?

Подполковник не нашелся, что ответить. По всему выходило, что Эд говорит правду, но согласиться с ним означало признать несправедливость приказов самого фюрера, дать личную оценку решениям главнокомандующего.

— Тебя ждет трибунал, — тихо произнес Рейман, бессильно опускаясь на стул, — затем, если повезет, упекут в тюрьму на пожизненное. Хотя были и оправдательные приговоры… Я постараюсь тебе помочь, — добавил он шепотом.

Панинья глухо вскрикнула, уронив тяжелую деталь. Эд молча смотрел в пол. Лейтенант так и стоял с протянутой повесткой, боясь шелохнуться.

— Что ж, думаю, теперь мне следует уйти. Лейтенант Купер проследит, чтобы ты не сбежал.

С этими словами Рейман с кряхтением встал и направился к выходу. Он уже было взялся за ручку двери, но его заставил обернуться раздавшийся за спиной громкий смех.

Стальной алхимик смеялся, схватившись за живот и дергая ногами словно ребенок. Изредка вытирал проступавшие сквозь смех слезы. Все это безумие прекратилось так же внезапно, как и началось.

— Надо же, ну и насмешили вы меня, — почти прокричал алхимик, — Вы всерьез считаете, что сможете удержать Эдварда Элрика в этой дыре? Думаете, я буду сидеть тут и ждать суда, чтобы расплачиваться за ошибки генералов? Поставьте здесь хоть целый батальон, я все равно вырвусь отсюда!

— В таком случае, думаю, не стоит пока ремонтировать твою автоброню. С двумя руками у тебя и правда есть шансы, — задумчиво сказал подполковник, глядя на груду искореженного металла, что валялась на полу у койки — все, что осталось от правой руки Стального алхимика.

Тряхнув головой, Рейман открыл дверь и многозначительно взглянул на Панинью. Она коротко глянула на Эдварда, не решаясь сказать ни слова, а затем, опустив голову, пулей выскочила из палаты. Лейтенант последовал за ней.

Когда в помещении остались только двое, тот, что был у двери, жестко произнес:

— Если ты твердо решил убежать, то знай: я не буду тратить силы на твое преследование, у меня и без того полно дел, — и, обернувшись, добавил: — ведь даже дураку понятно, где тебя искать.

Дверь с грохотом захлопнулась.

«Старый дурак»

* * *

Эд откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Стук колес не успокаивал, а только разжигал огонь тревоги.

В Ризенбурге его ждет теплый прием.

«Алхимия есть ученье дьявольское, противоречащее самому закону мироздания, а алхимики за деяния свои будут вечным проклятьем покрыты».

Проповедь Корнелло, 1916

Пассажир поезда проснулся от сильных толчков: кто-то дергал его за плечо, отчего раны отзывались тупой болью. Кое-как разлепил глаза, нахмурил лоб, пытаясь разглядеть нарушителя спокойствия. Постепенно бесформенное пятно превратилось в фигуру человека в форме. Тот что-то громко говорил с явным раздражением.

Эдвард мигом проснулся, сгруппировался, уперевшись спиной в стенку вагона: так удобнее всего было бы ударить незнакомца металлической ногой в случае чего. Человек в форме, здраво оценив обстановку, отпрыгнул от пассажира в проход:

— Уважаемый, — голос дрогнул, — поезд далее не последует. Пожалуйста, покиньте вагон!

Только сейчас Стальной обратил внимание, что он, за исключением проводника, остался один в пустом вагоне. Голова еще была тяжелая после сна и туго соображала.

— Где мы? — Эд коротко глянул в окно. — Это не Ризенбург.

— Мы в Фергане. На центральном вокзале… вернее на том, что от него осталось, — парень скрестил руки на груди и нетерпеливо цокнув языком, добавил: — Пошевеливайтесь, я давно уже должен был очистить вагон!

«Похоже, я его изрядно достал, вон, аж глаз дергается, — рассуждал алхимик, поднимаясь и проверяя карманы, — думаю, больше он мне ничего не скажет». По какой-то причине, его забавлял и сам проводник, и его раздраженный тон, да и вся эта ситуация казалась Эду уморительной, отчего он не выдержал и засмеялся. Проводник, очевидно, приняв пассажира за умалишенного, поспешил выскочить из вагона, чуть не разорвав свой форменный жилет, зацепившись за ручку двери. День, хоть и обещал быть таким же паршивым, как и все предыдущие, все же начался довольно неплохо.

Оказавшись на перроне, алхимик несколько раз осторожно наклонил корпус и пару раз присел, разминая кости. Вокруг было много возмущенных пассажиров, недовольных незапланированной высадкой, однако Эдвард, поискав немного глазами, вычленил одну женщину. Она была довольно тучной, много ругалась и вешалась почти на каждого проходившего мимо нее работника вокзала. Она явно была из тех склочных бесцеремонных людей, что всегда добиваются чего хотят. Именно к ней Эдвард и направился.

Как он и полагал, эта мадам (к слову, звали ее Дороти) уже успела не только выведать причины незапланированной остановки, но и добиться от руководства предоставления ей трансфера до Ангрена, чем она с огромным удовольствием поделилась с незнакомым ей человеком. Даже предложила поехать вместе с ней и, не слушая никаких возражений, потащила его к ожидавшему у входа грузовику. По дороге она громко возмущалась, мол, «ленивые работники» слишком уж долго восстанавливают «какие-то там рельсы».

В полдень грузовик с двумя пассажирами в кузове отправился от главных ворот Центрального вокзала города Фергана. Пока автомобиль медленно тащился по узким улочкам, подпрыгивая на выбоинах и объезжая завалы, попутчики сидели тихо, каждый в своих мыслях. Только Дороти сдавленно охала, всхлипывала и хваталась за грудь, когда в поле зрения появлялись разрушенные до основания или сожженные дома. Эдвард вел себя намного более спокойно: он старался уделять больше внимания своим ботинкам и не замечать разрушений, оставленных боем, и убитых горем людей, вынужденных теперь скитаться без крыши над головой. Он знал: подобные картины обязательно воскресят в памяти те воспоминания, о которых он поклялся забыть.

Когда силуэт разрушенного города скрылся в дымке, было около двух часов дня. Дороти уже перестала испуганно озираться по сторонам: похоже, окружающие пейзажи более не заботили ее. Теперь она нашла новый предмет интереса — загадочного молчаливого спутника — и в данный момент сверлила того взглядом. И, наконец, не выдержав натиска распирающего ее любопытства, она начала свой допрос:

— Вот мы с вами едем уже добрых два часа вместе, а вы так за все время не проронили ни слова, — она сказала это как будто бы непринужденно, делая вид, что с интересом разглядывает сгущающиеся тучи, — а я ведь даже и не знаю вашего имени.

— Мое имя Эдвард …эээ… Смит

— Похоже, не ходить вам в разведке, Эдвард, — хохотнула Дороти, — надеюсь, хоть имя настоящее?

«Смит» медленно кивнул.

— Я тут заметила, что вы весьма скрытный молодой человек, — женщина, похоже, нисколько не смутилась, услышав откровенное вранье, — а еще вы хромаете на левую ногу, верно?

Отвечать было необязательно, так как Дороти и не планировала слушать ответ. Она констатировала факты, с которыми невозможно было спорить. Тем временем, она продолжала:

— Вы военный, я права?

От неожиданности у Эдварда отвисла челюсть: «Неужели это так очевидно?» Он посмотрел на женщину ошарашенными глазами.

— Да не пугайся ты так, — рассмеялась Дороти, незаметно переходя на «ты», — сейчас каждый второй несчастный путник — бывший солдат.

Последние слова она произнесла с налетом глубокой тоски, рассматривая проплывавшие мимо деревья. Сейчас они ехали по узкой лесной дороге, то и дело подпрыгивая на ямках и перескакивая торчащие корни деревьев. Какое-то время ехали молча, слушая урчание мотора, пение птиц и шум ветра, игравшего с листвой.

Дороти встала со своего места, чтобы поправить юбку и заодно размять суставы как раз в тот момент, когда грузовик в очередной раз подбросило на кочке и повело вправо. Женщина сделала несколько неуклюжих шагов в попытках удержать равновесие, но запуталась в полах собственной длинной юбки. В отчаянной попытке остаться в вертикальном положении, она попыталась схватиться за правую руку своего попутчика, но рукав плаща оказался пуст. Застежки на шее не выдержали давления — и Дороти рухнула на пол, сжимая в крепкой руке черный плащ.

Оглушенные, оба еще долго оставались недвижимы. Первым пришел в себя Эдвард. Он опустился на пол и помог несчастной сесть, после чего заставил ее пошевелить всеми конечностями, пальцами и шеей, проверяя, нет ли переломов. К счастью, Дороти была в порядке, по крайней, мере, физически.

— Как же… это, — охнув, прошептала она, переводя взгляд с плаща, который все еще сжимала в кулаке, на Эдварда, заставляя того отвести взгляд и прикрыть здоровой рукой правое плечо.

— Твоя рука… ты же совсем еще молод, — она громко всхлипнула и закрыла обеими руками лицо; ее плечи дрожали. — Будь проклята эта война!

Какое-то время она просидела так, тихо всхлипывая.

— Прости, я не…должна была…я знаю одного механика, он живет в Рашвелли, — начала тараторить Дороти, безуспешно пытаясь накинуть непослушный плащ на плечи Эдварду, который, к слову, сопротивлялся изо всех сил.

— Не стоит беспокоиться, — Эдвард улыбнулся как можно шире дабы разрядить обстановку, — у меня есть механик, и я как раз направляюсь к ней в Ризенбург!

— Ох, милый, — женщина уже в сотый раз за день схватилась за сердце, — я хотела сказать об этом еще на вокзале, но мы так спешили… Ризенбург…

— Я знаю, — тихо сказал парень, — но я все равно должен добраться туда и убедиться, что…

Он не договорил: слова встали поперек горла. Но Дороти все поняла, и, бросив последний быстрый взгляд на попутчика, отвернулась, так больше не проронив ни слова.

Погода стремительно ухудшалась: на сером небе то и дело вспыхивали молнии, а на путников уже начали падать крупные капли дождя.

Четыре долгих часа грузовик с пассажирами пробирался по объездным дорогам и проездам. Ехать по основной трассе было нельзя: там, по заверению водителя, «не осталось живого места — одни дыры в земле».

Всю дорогу Эдвард кутался в плащ, стараясь спрятаться от вездесущего дождя и ветра, но это не сильно помогало: мало того, что он так и не сумел вздремнуть, так еще и промок до нитки и теперь стучал зубами от пробирающего до костей холода. Ливень закончился только к тому моменту, как справа и слева от автомобиля начали появляться первые дома и хутора.

В этот раз Дороти вообще не смотрела по сторонам: она сидела, обняв себя руками и низко опустив голову.

— Это мой дом, — впервые за долгое время заговорила женщина, отчего Эдвард невольно дернулся, — не поможешь мне привести его в порядок?

Грузовик, качнувшись, остановился. Эдвард проследил за взглядом Дороти и осмотрел постройку. В целом, все было не так уж плохо: пара-тройка выбитых окон и черепица, пробитая в некоторых местах, но стены были в порядке и даже входная дверь осталась на месте.

Следующие пару часов они провели, занимаясь наведением порядка. Дороти все это время была в доме и, судя по всему, таскала мебель из одной комнаты в другую. Эдвард, переодевшись сухую одежду, залез на крышу и ремонтировал черепицу, что было непросто: он постоянно ворчал про себя, когда приходилось в очередной раз чертить преобразовательный круг. Работа затягивала его, отвлекала от мыслей, что месяцами крутились в голове. Приятно было, наконец, использовать алхимию по ее прямому назначению: для созидания — не для разрушения.

Когда работа была закончена, на город уже опустились сумерки, а с Юга дул прохладный ветер. Эдвард вытер рукой лоб.

— Мне нужно идти.

— Никуда я тебя не отпущу! И даже не смей спорить, — Дороти грозно уперлась кулаками в бока, — во-первых, твои вещи еще не высохли, а во-вторых: ты видел время? В такой час ты не найдешь себе водителя, а если решишь пойти пешком — заблудишься и замерзнешь!

Возражать не было смысла: Дороти, как обычно, говорила очевидные вещи.

— Хорошо, — выдохнул Эдвард, задумчиво глядя в небо, — но я уйду рано утром.

— Конечно-конечно, — затараторила женщина, — но вначале ты хорошо выспишься и плотно поешь! Ты, вообще, когда последний раз ел?

Эд не ответил, а только схватился за живот, стараясь заглушить предательское урчание.

— Вот и славно. Значит, договорились!

Ужин был восхитительный. Не менее восхитительным был и сам вечер: Эдвард много слушал и много ел.

— Знаешь, ты ведь похож на него, — с легкой улыбкой произнесла хозяйка дома, когда парень перестал смеяться с очередной истории, — на моего сына. Он, кстати, должен скоро вернуться… с войны.

Атмосфера вечера улетучилась, оставив после себя лишь мертвую тишину. Эд вдруг понял, что больше не голоден.

* * *

Взрыв на 3 часа: «Слишком далеко, не достанет». Надо двигаться вперед. Голова кружится от вездесущего запаха паленой плоти. Глаза слезятся из-за проклятого дыма.

— Майор, мы в окружении!

— Знаю! — голос как будто не мой, каждый издаваемый звук раздирает воспаленное горло. — Прорвемся!

«Не прорвемся»

— Все назад!

Слишком поздно. Снаряд с шипением вынырнул из густого облака дыма и воткнулся в рыхлую землю.

Хлопок.

Голубые отблески.

«Только бы успеть».

Яркий свет видно даже сквозь плотно закрытые веки; жар опаляет волосы, обжигает кожу. Звук приходит только через мгновение, разрывая барабанные перепонки.

Машинально закрываю лицо руками: протез, усиленный наспех сделанным щитом из кремния, — моя последняя надежда на спасение.

Взрывной волной меня отбрасывает назад. Одежда становится тяжелой и теплой.

«Кровь?»

Боль приходит мгновением позже, накатывает приливами, накрывает с головой, не дает дышать. Нет сил кричать, нет сил звать на помощь.

«Прости меня, Ал…»

Кто-то касается моей шеи, проверяя пульс. Вспышка. Последнее, что я вижу — это красные отсветы в хищных глазах.

Пусто и темно. Нет боли, и страха тоже нет — вообще ничего нет. Есть только огромные врата.

«Они все это время были здесь?»

Расширяющаяся вертикальная полоска света предвещает открытие массивных створок. Яркий белый свет ослепляет, оглушает.

В грудь врезается что-то невесомое, теплое. Тонкие, почти прозрачные руки обнимают за плечи:

— Наконец, ты нашел меня! — взгляд ясных, больших на фоне худого лица, глаз. — Слушай внимательно, ты должен остановиться…— губы продолжают шевелиться, но слов уже не разобрать.

Белая пелена снова сгущается перед глазами, в ушах шумит кровь. Сквозь шум — обеспокоенные голоса и противный писк.

* * *

— Альфонс!

Эдвард проснулся от собственного крика и рывком сел на кровати. Влажные волосы прилипли ко лбу, все тело бил озноб, а сердце колотилось так сильно, что норовило пробить грудную клетку.

Этот сон не снился ему с тех пор, как он покинул больницу.

— Что же ты хотел сказать мне, Ал? — тихо, одними губами прошептал Эд.

С самых первых дней войны, чтобы не сойти с ума, Эдвард поклялся себе не волноваться о брате. Это было нелегко, но постепенно суровая действительность замещала любые мысли, кроме одной: желания жить. Мысль, что Альфонс Элрик — жив, не позволяла спуститься в пучину отчаяния, давала ощутимую, реальную цель: преодолеть все и найти брата. «Но этот сон, — Эд откинулся на подушку и закрыл глаза, — заставляет меня сомневаться…»

Этой ночью он больше не смог уснуть — так и ворочался до утра. Когда ему все же надоело лежать, он потянулся к стулу, где лежала его сухая одежда. Переодевшись, он кое-как поправил волосы, разбросанные по плечам и спрятал в карман серебряные часы.

Горизонт уже был чуть тронут рассветом, а это означало, что пора продолжать путь.

Тихо спустившись вниз, парень застал Дороти сидящей за столом: в руках она вертела небольшой медальон со сломанной помятой крышкой и пыталась ее приладить. Получалось не очень.

— Давайте, я починю, — сказал Эд, протягивая руку.

Алхимик начертил на пыльном столе круг и положил в центр медальон. Дороти пристально следила за каждым его движением. На мгновение вспыхнул голубоватый свет — и вот Эд с довольной ухмылкой протягивает руку с абсолютно целым медальоном.

— Ты, — ошарашенно произнесла Дороти. Из ее глаз покатились слезы, — алхимик?

Эдвард не успел и рта открыть, как в него полетели различные предметы: от настольных часов до ножей и вилок — все, до чего дотягивалась рука Дороти.

— Уму не постижимо, как я могла поверить тебе! — кричала озверевшая женщина, кидаясь на него с кулаками. — Ты ведь сразу показался мне странным! И мало того, что я не заподозрила в тебе мерзкого лживого алхимика, так еще и впустила тебя в свой дом! И это после того, что вы, мерзавцы, сделали со всеми этими людьми, сделали с моей семьей! Ненавижу! Ненавижу!

С каждым словом на голову Эдварда обрушивались все новые удары.

— Проваливай из моего дома, мерзавец! — крикнула напоследок женщина, так сильно хлопнув дверью, что с разбитого окна на втором этаже на Эдварда посыпалось стекло.

Алхимик оглянулся: немногочисленные местные жители повыходили из своих жилищ и с грозным видом зажимали его в круг. Самое время было бежать из города.

<hr />Примечания:

Когда все вокруг считают тебя негодяем и преступником, найдешь ли ты в себе силы не стать таковым?

«И обрушит Солнце гнев свой на землю, и придут с небес Светлые Воины сеять мор и погибель людскую. И всяк, кто колен покорно пред ними не преклонит, Смерть свою примет от Ангельских мечей их».

Сказ о падении Ксеркса, прибл. 1500 г.

Густой непроглядный лес шумел неприветливо, хлестал колючими ветвями по лицу, подставлял горбатые корни под ноги. Вне поля зрения, спрятанная за деревьями, бурлила широкая река.

Пешее путешествие алхимика длилось уже около четырех часов. Напрямую идти было бы быстрее, но он нарочно избегал открытой местности и протоптанных тропинок, где его с легкостью могли бы окружить и захватить: он знал этот лес достаточно хорошо, чтобы не бояться заплутать. Все тело ныло от усталости, а пустой желудок не позволял мыслить хладнокровно. Необходимо было устроить привал, чтобы отдохнуть и перевести дух перед встречей с неизвестностью.

Лес слева мельчал, и сквозь тонкие редкие стволы деревьев начали пробиваться яркие лучи полуденного солнца, а журчание воды усилилось и теперь будто слышалось со всех сторон, успокаивая душу. Влажная глинистая почва мягко хлюпала под ногами, заставляя замедлить шаг. Высокая трава постепенно вытеснялась камышом, а молодые здоровые деревья — сухими черными корягами. Наконец, алхимик пришел, куда хотел: здесь бурная река Реос, наткнувшись на препятствие, изгибалась и образовывала тихую болотистую заводь, где в кристально чистой воде всегда была рыба, а весной прилетали гнездиться утки. Небо, наконец, освободилось от серых плотных облаков и теперь ослепляло, а лучи яркого солнца отражались от водной глади и распадались на тысячи бликов.

Эдвард скинул потрепанный пыльный плащ, снял тяжелые, разбухшие от воды и грязи, армейские ботинки и закатал повыше черные штанины. Свою шляпу и темные очки он в спешке оставил в доме Дороти и не рискнул за ними возвращаться. Некоторое время он возился с ловушками для рыб, стоя по колено в холодной воде и всеми силами стараясь не делать резких движений. Когда сети были расставлены, он зачерпнул со дна сырой вязкой глины и, нарисовав простой круг, создал чашу, в которую сразу же набрал немного мутной воды.

«Не будь я алхимиком, — в задумчивости разглядывал он слегка искаженное отражение собственного лица, — тяжко бы мне пришлось. Не смог бы и воды вскипятить».

Разумно решив, что привал на болоте — не лучшая идея, парень перенес все свои вещи обратно в чащу леса, а когда вернулся, то в сетях обнаружил несколько крупных рыбешек. От одной только мысли о скором обеде, в животе ощутимо заурчало.

Алхимик расположился на небольшой, более-менее ровной полянке, скрытой от случайных глаз пушистыми кустарниками. Сухой веточкой начертил круг, чтобы вскипятить воду, а после занялся разделыванием рыбы. Кроме нее в импровизированную уху добавить было нечего, поэтому она получилась до ужаса пресной, к тому же воняла болотом.

Спустя четверть часа Эдвард уже сыто улыбался, положа руку на живот, и расслабленно откинулся на мягкий ковер из мха, направив взгляд золотистых глаз в голубую бездну неба. Кроны раскидистых деревьев смыкались сплошным зеленым куполом, но свет неизбежно находил в нем бреши и пробивался ярким потоком, освещая пылинки в неподвижном воздухе, падая на землю причудливыми пятнами. Это волшебное время длилось недолго и совсем скоро солнце вновь затянулось плотными серыми облаками. Время, отведенное на отдых, стремительно утекало: необходимо было двигаться дальше.

Прошло каких-то полчаса — и Эдвард добрался до опушки леса. Дальше начинался луг, поросший сухими колючками и дикой травой. Кое-где, то поодиночке, то сбиваясь в группы, росли деревья, похожие на огромные фрегаты и изящные парусники посреди поля, бушующего словно море в шторм. Продолжать путь пришлось практически ползком, чтобы не быть замеченным, при этом полы плаща постоянно цеплялись за ветки, а длинные, разбросанные по плечам, волосы путались в колючих стеблях.

— И какого черта я вообще сюда полез? — раздраженно пробурчал Эдвард, вырывая очередную ветку вместе с клоком светлых волос.

Парень на минуту остановился, бездумно крутя эту ветку в руке, а после направил долгий, полный беспокойства, взгляд туда, где на небольшом возвышении должен стоять дом семьи Рокбелл. Дом, о котором он думал каждый день эти два долгих года, куда мечтал однажды вернуться. С этим местом, что часто являлось ему во снах, связаны были его самые счастливые воспоминания, дарившие ему силы жить и сражаться.

«Даже если меня схватят, даже если мне суждено в итоге умереть на эшафоте за преступления, которых не совершал, — Эд ударил кулаком в рыхлую землю и странно улыбнулся, — я хочу добраться до этого дома и не увидеть там крови Уинри».

Эдвард еще издали заметил силуэт дома, который поначалу выглядел совсем как в его воспоминаниях. Однако, чем ближе он подбирался, тем сильнее сжималось сердце, а содержимое желудка все яростнее стремилось вырваться наружу. Дом был теперь похож на страшного зверя, притаившегося для атаки: наполовину разрушенная крыша напоминала чешуйчатую спину монстра, груда мусора и обломков — его лапы и хвост, а сам он следил за своей жертвой пустыми глазницами разбитых окон. Эдвард невольно поежился от пробежавших по спине мурашек, вытер со лба холодный липкий пот. Он вдруг почувствовал себя маленьким беспомощным ребенком, встретившим огромного голодного медведя.

Оцепенение и страх сковали его настолько, что он не сразу заметил двух людей в форме, ошивавшихся около груды досок, что раньше была крыльцом. Они оживленно о чем-то спорили, забыв об осторожности. Эдвард, как мог, напрягал слух, но так и не разобрал ни единого слова. Сам того не осознавая, он начал оценивать обстановку:

«Двое снаружи на карауле, — звучал в голове холодный чеканный голос, каким когда-то Эдвард сам отдавал приказы, — внутри, скорее всего, есть еще не менее двух солдат им на смену, но не более четырех. Вполне вероятно, что есть еще люди — тогда они расставлены по территории: на главных въездах и выездах из города».

С каждой секундой в его душе все сильнее разгоралось пламя ярости. Его раздражала каждая мелочь: хмурый вояка, задумчиво ковырявший облупившуюся краску на стене, мельтешащие силуэты тех, кто был внутри, их громкие разговоры, редкий смех — все это словно наносило Эдварду личное оскорбление, насмехалось над ним и его воспоминаниями. А от одной мысли, что они могут зайти в комнату Уинри, копаться в ее вещах, он готов был лично расщепить их руки в прах. Его тело пылало, пульс участился, как перед боем, а мозг работал с удвоенной силой, просчитывая всевозможные варианты.

«Дом стоит на возвышенности, значит, меня заметят еще издали — в этом случае караульные применят оружие. Если оно холостое, то для того, чтобы подать сигнал остальным, а если боевое, то мне крышка, — лицо Эдварда исказила злая улыбка. — Так или иначе, я не должен позволить хоть кому-то из них его применить».

Он знал и понимал, что рациональнее всего было бы сейчас отступить, скрыться, залечить раны и восстановить руку, но в его глазах эти солдаты вдруг стали врагами, захватчиками, оккупировавшими его территорию. Сердце требовало действий, причем решительных. В голове уже начал зарождаться план.

* * *

Входная дверь дома открылась и оттуда выглянуло недовольное хмурое лицо военного:

— Эй, вы, двое — прорычал Рик, делая страшную гримасу, — какого черта вы орете на всю округу, болваны?

— Да нет, ты только послушай этого чудака Мэтта! — не унимался высокий худощавый караульный, не переставая активно махать руками. — Сидит тут, да болтает ересь всякую, мол, не придет сюда этот Стальной как бишь его, а мы здесь, видите ли, штаны зря просиживаем!

— Я тебе, дураку, сто раз уже одно и то же сказал, и еще раз повторю, если так хочешь, — медленно, выделяя каждое слово, прошипел Мэтт, коренастый мужчина лет сорока с уродливым шрамом под левым глазом, — коли слухи о нем не врут, то он поумнее тебя будет, Джо, и точно уж не полезет в мышеловку, — и, громко хмыкнув, добавил: — Если, конечно, жизнь ему еще дорога.

— И все-таки, я не привык сомневаться в приказах сверху, — буркнул Джо, скрещивая руки на груди, — как-никак, там сидят люди знающие, чай, не новички в стратегии! И раз уж они сказали, что Стальной явится сюда, значит — так тому и быть!

Собеседники демонстративно отвернулись друг от друга, выражая несогласие. Высокий молодой солдат, которого звали Джо, прислонился к стене дома и взглядом сверлил стоящее неподалеку дерево.

— Я так вам скажу, э-эх, — Рик слегка подался вперед и с кряхтением уселся на порог, уперев ноги в груду досок, — слыхал я на фронте пару баек об отряде, что из ада вернулся. И говорили, что спас их Ангел…

— И ты, конечно, каждой байке веришь! — перебил Джо, громко язвительно рассмеявшись.

— Ты бы поменьше перебивал, да побольше слушал! Глядишь, ума бы набрался! — военный со шрамом зло сплюнул на траву и презрительно скривился.

Джо, не теряя веселого расположения духа, засунул сорванную травинку в рот и теперь щурился от вышедшего из-за туч яркого солнца. Его явно забавляла вся серьезность, с которой его сослуживцы говорят о простой армейской байке, коих было десятки тысяч, если не больше. Но все же парень обезоруживающе улыбнулся и, карикатурно подложив ладони под подбородок, изображая внимание, произнес:

— Пожалуйста, поведай нам свою историю об ангелах.

Рик какое-то время, похоже, боролся с желанием влепить оплеуху наглецу и стереть эту улыбочку с его лица, но, собравшись, сделал глубокий вдох и начал рассказ:

— Дело было под конец 14-го года. Самые ожесточенные бои прошли и нужны были разведданные врага для предотвращения диверсий и планирования наступления. На такие миссии обычно посылали отряды из шести человек разного профиля, в их числе одного алхимика, — Рик уперся шершавым подбородком в скрещенные в замок пальцы и прикрыл глаза, вспоминая. — Так было и в тот раз. Отряд отправился глубоко в тыл врага и выяснил много важной информации, но, к сожалению, их рассекретили и перехватили на полпути. Говорят, их тогда застали врасплох: командир был пленен, а сам отряд оказался в окружении.

— И что потом? — не вытерпел долговязый. Нахальная улыбка на его лице сменилась плохо скрываемым интересом.

— Ну-у, в таких случаях ставят ультиматум: сдавайтесь или командиру вашему каюк! — прохрипел Мэтт и зашелся свистящим смехом.

— Это же ловушка… либо умрет только командир, либо весь отряд, а с ним исчезнут и добытые сведения, — взволнованно воскликнул Джо, с силой стукнув кулаком о раскрытую ладонь, — в академии нам говорили, что любая информация о враге важнее жизни одного, так как она может помочь спасти сотни, или даже тысячи жизней!

Рик посмотрел на молодого парня с недоумением, но от комментариев воздержался. Вместо этого он с силой потер руками лицо, и едва заметно пошевелил губами, словно подбирая нужные слова, чтобы продолжить рассказ.

— Молодой алхимик, доселе не нюхавший пороху, вдруг принимает командование отрядом на себя — и с этого момента в истории начинает твориться какая-то дьявольщина, — Рик поскреб заросший черной щетиной подбородок и окинул странным взглядом собеседников. — Одни говорят, что врагов было около двадцати, другие — что около полусотни, но все рассказчики сходятся в одном: мальчишка положил их всех за одну ночь.

Резкий порыв холодного ветра приглушил последние сказанные слова. Несколько секунд все трое молчали.

— Это все… выдумки, — после некоторой паузы произнес Джо, выплюнув соломинку, которую жевал все это время, — одна из тех баек, которую уставшие солдаты рассказывают вечером у костра, чтобы не пасть духом!

— Я слышал эту историю. И ее мне вкратце рассказал не простой солдат на привале, а мой командир, ныне покойный, — прогремел Мэтт, — не слушай этого балбеса, Рик, продолжай.

— Члены того отряда потом неохотно рассказывали, что произошло на самом деле. Говорили только, что и не надеялись выбраться живыми из того ада, что там развергся, — рассказчик, разгорячившись, говорил теперь загадочным голосом, вращая глазами и делая пассы руками, нагоняя атмосферу мистики, — эту историю собирали по крупицам из обрывков разговоров, официальных рапортов и тайных источников. То, что я вам расскажу, покажется вам невероятным, но уверяю вас, что все так и было.

Рик сделал продолжительную паузу, с довольной ухмылкой любуясь произведенным на слушателей эффектом. В этот раз Джо даже воздержался от скептических комментариев и теперь сидел чуть ли не с открытым ртом, от нетерпения постукивая пальцами обеих рук по коленям. Мэттью выглядел намного более спокойным внешне, однако даже в его холодных глазах, где-то в глубине, затаился интерес. Рассказчик нарочито медленно поправил китель, снял невидимые ворсинки с лацканов и расположился поудобнее, приготовившись к долгому и подробному повествованию.

— Это была на удивление темная, беззвездная ночь. Четыре разведчика, ничего не смыслящих в бою, и пятнадцатилетний мальчишка-алхимик, только вышедший из академии, против полусотни бравых вояк Креты. Исход битвы, казалось бы, предрешен. Ярость и ненависть витает вокруг, вспыхивая, как молнии, в наэлектризованном густом воздухе. Мгновение — и враг без предупреждения кидается в бой; солдаты кричат, они воодушевлены, ведь их — большинство. Заглушенный боевым кличем и топотом сотни ног в тяжелых ботинках, едва слышится тихий хлопок — и вот солдаты с разбегу впечатываются в толстенные стены, за секунду с треском выросшие прямо из-под земли. Позже, один из четырех разведчиков, Ричард Корман, описывал происходившее в тот момент так: «Мы оказались на дне "колодца", оградившего нас от нападавших, и не видели развернувшегося боя напрямую. Однако, ежесекундно ночное небо озарялось мощнейшей вспышкой, а оглушительный грохот заставлял землю дрожать. В редкие мгновения тишины слышны были голоса нападавших, сначала бравые, а потом все больше напоминавшие крики ужаса. Казалось, гневаются сами небеса, или Дьявол собственной персоной, уж не знаю».

Рик остановился: в горле пересохло от столь эмоционального рассказа. Впрочем, он не обращал на это никакого внимания. Слегка улыбнувшись, он не без удовольствия отметил, что в данный момент слушатели находились полностью в его власти. Осознание полного контроля над эмоциями собеседника всегда льстило ему: все-таки он считался одним из лучших рассказчиков на всем Южном фронте. Выждав ровно столько, сколько было необходимо для поддержания искры интереса, Рик продолжил:

— Стены, на вид незыблемые, с шипением рассыпались в пыль как песчаный замок. В неподвижном воздухе звенела тишина, нарушаемая только шуршанием оседавших наземь песчинок. Не было больше ни криков, ни грохота, только изредка где-то на миг возникали яркие всполохи былой ярости. На черной, как смоль, земле, лежали бездыханные тела врагов, лица которых не были искажены гримасами боли и страха, а на телах их не было следов ран и крови. Чуть поодаль недвижимо стоял один человек, лицом обращенный к небу. Плечи его сотрясались, как от смеха, глаза горели в ночи, как два солнца, а сам он окружен был ярким светом, исходящим словно от него самого. Он упал наземь и закричал, и крик этот, полный боли, растворился в дожде, с небес обрушенном.

Словно вторя рассказу, забарабанили первые капли дождя по листве, по пробитой крыше, послышался далекий раскат грома. Холодное осеннее солнце скрылось за черной грозовой тучей, а шквалистый ветер продувал сквозь толстую шинель, лишая остатков тепла. Трое мужчин в военной форме с беспокойством глядели в небо, явно обещавшее бурю.

— Я, конечно, не суеверный и не склонен верить во всякие совпадения, — практически прокричал Мэтт, перекрикивая гудящий ветер, — но не нравится мне все это.

Холодные капли дождя остужают горячую голову, вода капает с намокших волос, струится по лицу, гася пламя разрушающей ярости. Все тело бьет озноб — но не от холода, а, скорее, от нетерпения и предвкушения предстоящего боя.

Золотые глаза хищно следят за врагом, отмечая каждую мелочь, а острый ум работает на пределе, проигрывая возможные сценарии.

«Караульные у дома сменяются каждые два часа, а те, что расставлены по территории — примерно через четыре. Плохо. Они могут подоспеть на выручку в неподходящий момент».

Рукой сбрасывает со лба мокрую прядь, смахивает с глаз воду.

«Нужен отвлекающий маневр».

Тихо потрескивает огонь в широкой металлической кастрюле, отбрасывая страшные тени на лица людей, сидящих в кругу в тесной комнате.

— И вот, значится, прихожу я домой, — прогремел усатый военный, — а жена моя уж меня похоронила и снова замуж выскочила!

— И что ж ты потом сделал-то? — прохрипел рядовой, оторвав очередную доску от пола и отправляя ее к остальным в костер.

— Ну что-что? — развел руками усач, — Прострелил мужичку колено, чтоб неповадно было! Ха!

Волна смеха прокатилась по небольшой комнате. Солдаты, уставшие за день, теперь веселились: ели, пили, травили байки. К счастью для них, в доме нашлось несколько консервов и тайничок со спиртным.

— Слушай, Рик, а какой там конец у той истории, ну, про ангелов? — в наступившей вдруг тишине заговорил высокий солдат, до этого молча сидевший с хмурым видом: он не был в восторге от затеи распалить костер в гостиной чужого дома.

Люди в кругу вновь расшевелились и загудели, смеясь и перекрикивая друг друга:

— О каких еще, к черту, ангелах ты мямлишь, Джо?

— Разве ты веришь во что-то кроме устава и приказов?

— Что за сказку ты ему наплел, Рик?

Рик не спешил отвечать, с довольной ухмылкой разглядывая лица сидевших в кругу.

— Давай уже, расскажи всем, — прогремел великан с усами под всеобщие выкрики и свист, — о чем это вы, мальчики, секретничали наедине!

— Эй, следи за своим грязным языком, Корг! — прорычал Мэтт, готовясь выйти на улицу. — Или будешь иметь дело со мной!

— Ой, гляди-ка! Как завелся! — не унимался Корг, веселясь от души. — Парни, вы заметили, как тут стало жарко?

Взрыв всеобщего хохота разрядил обстановку, а несколько вскочивших солдат не дали разгореться зарождавшейся драке.

— Да уймитесь вы! Так что там за история? — заорал один из разнимавших, разводя руки в безуспешной попытке заставить всех замолкнуть.

Такой отчаянный жест неожиданно возымел успех: солдаты потихоньку утихали, переводя любопытные взгляды на Рика, шикая и раздавая затрещины тем немногим, кто еще продолжал шептаться.

— Мы слушаем тебя, — резюмировал один, откидываясь на спинку стула и закуривая сигарету, — только будь добр, уважь всех и расскажи все с самого начала.

Джо раздраженно хмыкнул и отвернулся к окну, выражая недовольство. Рик же, в свою очередь, такому раскладу был чертовски рад. Он нахмурил лоб, зажмурил глаза и медленно развел руками, гипнотизируя публику, а после заговорил хрипловатым грудным голосом:

— Это была на удивление темная, беззвездная ночь…

Опустились сумерки. Луна, прихватив с собой звезды, скрылась за черными тучами, покинув землю во власти неукротимой бури.

Под покровом мрака, скрытый за стеной дождя, стоит в поле небольшое каменное укрытие. Человек в черном дорожном плаще с поистине армейской педантичностью проверяет разложенные перед ним предметы: осматривает веревку, сделанную из сухой травы и хвороста, осторожно крутит в руке небольшие шарики с газом. С сосредоточенным видом поднимает необычное устройство, состоящее из двух сообщающихся камер и импровизированного дула, как у ружья.

«Будет лишь одна попытка, — думает он, отставляя установку в сторону, — после того, как я смешаю реагенты, у меня останется не более десяти минут до выстрела».

Коротко выдохнув, он бросает быстрый взгляд в сторону дома.

Лицо его искажает торжествующая улыбка: ему осталось сделать лишь одну вещь.

— …Когда стена пала, а налетевший шквалистый ветер разогнал пыль, посреди поля битвы, окутанный светом, стоял только Он один, — потрескивание костра придавало особую силу рассказу, — И раздался голос, раскатистый, что сама буря: «Подите прочь, коли с жизнью расстаться не хотите!»

Удары грома превосходно дополняли историю, открывали в ней новые грани и только усиливали терпкий вкус мистики. И неизвестно, кто был в бо́льшем восторге: слушатели, внимавшие рассказу с открытыми ртами или сам рассказчик, смаковавший каждое произнесенное им слово.

— Онемевшие от ужаса члены отряда не видели лучшего исхода кроме как отправиться обратно окольными тропами. И одному только богу ведомо, чего боялись больше они: облавы врага или смерти от рук обезумевшего союзника.По прибытии на родину, отряд первым делом вписал двух человек в рапорт о потерях, уточнив, что оба пали в бою.

Рассказчик со скрипом придвинул стул ближе к костру и, понизив голос практически до шепота, прохрипел:

— Да только Ангела Смерти не убить.

Рик резко подскочил на ноги, опрокинув стул и продолжил рассказ, срываясь на крик:

— На закате следующего дня, когда небо умылось свежей кровью, возвратились мертвецы домой. Командир, целехонький, нес на плечах израненного мальчишку, дорого заплатившего за два билета из пучины Ада. Люди говорят, что правую руку пожертвовал он, чтобы душу командира удержать, а ногу отдал, чтобы истинный путь отыскать, — с придыханием закончил рассказ Рик, и уже спокойнее добавил: — Такова история, господа.

В комнате ненадолго воцарилось молчание, разрываемое только ревом непогоды.

— Да чушь собачья, — рявкнул Корг, подкручивая пышные усы, — слыхал я, что парнишка Стальной до войны еще был калекой! Откуда, по-твоему, у него такой позывной?

— Рик, прохвост, опять сказку сочинил!

— Но согласись, красивая же сказка! — послышалось из дальнего угла. Все присутствующие согласно закивали и загудели.

— Интересно, а почему его Ангелом Смерти провали? — задумчиво протянул самый молодой из всех. — Что-то я не уловил связи.

Зародившийся было шум рассеялся: все взгляды снова были прикованы к лучшему сказочнику всего Южного фронта.

— Есть одна легенда, о падении древнего города. Говорят, жители праздной жизнью своей разгневали Бога. И в наказание послал он несметное небесное войско. «И падал замертво всяк, кого меч небесный али град стрел огненных коснется, и не щадил гнев божественный ни единую душу, в пороке рожденную… Ангелами, Смерть несущими, изничтожен был Ксеркс за одну ночь, в назидание и в наставление…». Свидетелей тех событий, как и положено, не осталось, а вот легенд и вымыслов — хоть отбавляй.

Один у реки. Стоит здесь уже третий час и, видать, скучает: отмеряет шагами берег, иногда наклоняется, чтобы поднять камешек и кинуть его в воду.

Идеальная жертва.

Блеснув глазами, темная фигура с легким шорохом срывается с места, стремясь одним точным ударом по основанию шеи оглушить противника, пока тот не успел позвать подмогу. На лице нападавшего расплывается победная улыбка: «Это будет даже слишком просто».

Выверенную атаку грубо прервал разрезавший тишину скрежет металла. Громкий звук заставил солдата обернуться — вовремя, чтобы уйти от мощного удара рукой, но недостаточно быстро для блока. Резкий пинок по подвернутой ноге лишил его равновесия, принуждая повалиться на колено.

Вспышка близкой грозы — солдат быстрым автоматическим движением выхватывает из-за спины ружье — раскатистый хлопок накатившего грома. Еще секунда — и нога в тяжелом ботинке с хрустом врезается в кисть, сжимающую оружие. Короткий вскрик боли утопает в шуме дождя.

Снова всполох света. Два противника. Два полных ярости взгляда: янтарные глаза против смольных. Незаметный, почти невидимый удар — и побежденный без сознания валится на мокрую траву. Оглушительный грохот.

Пока все идет по плану.

«Ух, тяжелый, зараза! Стоит привязать его к дереву».

В ярком свете темная фигура склоняется над землей, с осторожностью насыпая что-то в камеры причудливого устройства, а затем резко срывается с места, исчезая во мраке.

«Через десять минут хлопушка выстрелит, после чего сюда сбегутся все патрульные с округи. В это время я должен уже быть на позиции».

— Да враки это все! В жизни так не бывает! Я тебе с десяток таких же сказок сочиню! — наперебой кричали солдаты.

— Легенды не возникают из пустоты, — философски рассудил Рик, — то, что такой инцидент был — факт! И любой, кто служил на Западном фронте, это подтвердит. Я всего лишь рассказываю то, что сам услышал.

— Тогда что ж это получается? Если он и правда такой монстр, то почему караулить его здесь отправили нас?

— Точно! Не сходится!

— Неужто начальство смогло бы нас нарочно на погибель отравить?

— И все же, хоть убей, а я вот другого все не пойму, — задумчиво протянул один, — как мог такой человек преступником стать?

— А тебе и не надо понимать, — подскочил Джо, — приказы тебе даны не для того, чтобы ты думал!

— Этот вопрос и меня гложет, — сказал Рик. — Почему после войны стольких верных стране алхимиков пересажали? Разве могут все оказаться предателями?

— Так-так-так, — Джо закрыл лицо руками, — Что-то не нравится мне тон нашего разговора. Давайте мы все лучше заткнемся прямо сейчас и начнем, наконец, доверять приказам! Сказано — схватить, так мы схватим, не задавая лишних воп…

Громкий хлопок эхом прокатился по округе. Солдаты повскакивали со своих мест, метнулись к оставленному оружию. Что-то с глухим стуком вкатилось на середину комнаты, с шипением распыляя едкий плотный дым, мгновенно потушивший костер.

Снаружи послышались звуки борьбы, чьи-то сдавленные голоса и глухие удары, растворявшиеся в общей суматохе.

— Слышал?

— Да. Со стороны реки.

Черная тень выскальзывает из-за угла, со всей силой обрушиваясь на дальнего караульного. Глухой удар — и противник со стоном летит к земле, хватаясь за бок. Он обезврежен. Пока. Эд хватает его ружье и со всей мощью бьет под дых подбегающему второму, заставляя согнуться пополам. Ярко вспыхивает вырезанный на руке круг, окисляя металл.

Не давая противнику отдышаться, алхимик перекатывается через его сгорбленную спину, срывая оружие с ремня. Пинком с полуоборота толкает его во второго, едва вставшего на ноги. Хруст, короткий вскрик и звуки возни: похоже, противники потеряли равновесие.

Небольшая пауза, чтобы выровнять дыхание и успокоиться. Эд до хруста суставов сжимает ружье. С одной рукой использовать его как оружие неразумно, и стрелять он не намерен. Единственное, что осталось — уничтожить. Голубоватый отсвет — рыжее от ржавчины дуло смялось словно мокрая бумага и рассыпалось в руке.

— Дьявол, — прохрипела темнота, — что ты творишь?

— Не стоит геройствовать. Мне нужно пройти.

— Ты знал, что тебя здесь ждут, ведь так? — противник явно тянет время. — Зачем тогда пришел? Я думал, ты не настолько глуп!

«Я лишь хочу убедиться, что они сумели спастись».

В ослепляющем свете молнии Эдвард встречает взгляд своего противника — караульного, успевшего вылезти из-под товарища и встать. Тот, разминая кулаки, медленно заходит справа. На его изуродованном лице расползается неприятная кривая улыбка.

— Проверим, так ли ты хорош, ангелок? — гремит он, срываясь с места.

Эд прыгает. Мощный удар, не встретив препятствия, со свистом рассекает стену дождя. Враг рычит и отскакивает в сторону, уворачиваясь от встречного хука. Противники расходятся, двигаясь по кругу, выжидая. Эд бросает быстрый беспокойный взгляд на дом.

«Время на его стороне — и он знает это. А потому больше не будет рисковать и не подпустит меня близко».

Нападение — вот наилучшая тактика.

Алхимик кидается вперед, проскальзывая на мокрой траве. Ловко уходит вниз, подныривая под массивный кулак, и со всей инерцией бьет стальной ногой. Здоровяк реагирует скорее интуитивно: поднимает голень в блоке — и тут же с диким воем отступает.

И снова чертово движение по кругу — но теперь враг заметно хромает. Эд снова наступает: он больше не намерен давать противнику время передохнуть.

Три прыжка — удар в корпус — перекат — разворот — подсечка. Удары градом сыпятся со всех сторон, жалят по болевым точкам. Стальной алхимик порхает вокруг, выжидая момент для последнего удара.

Уворот — удар коленом — оттяжка…

«Сейчас!»

Отведенная назад рука распрямляется словно пружина; кулак летит точно в челюсть. Еще чуть-чуть — и нокаут.

Под ребра словно врезается таран. Легкие подпрыгивают к горлу, выплевывая воздух. Рука безвольно падает, едва коснувшись лица. Во рту — металлический привкус.

— Допрыгался, щенок?

— Пошел ты! — хрипит Эд, сплевывая сгусток крови.

Он грузно падает в траву. Алхимик силится встать, но тело, скованное болью, не слушается. Нос тяжелого ботинка жестко упирается в бок, переворачивая на спину. Хрустит запястье под тяжелой ногой врага, а сердце остервенело рвется наружу.

— И на кой черт ты все это устроил? — кряхтит тот, наступая на грудную клетку коленом. — После такой выходки тебя точно казнят!

Сто килограммов веса вдавливают в землю. Каждый вдох теперь стоит неимоверных усилий. В глазах темнеет от недостатка кислорода. Эдвард упирается пяткой в дёрн, собирая остатки сил для удара. Осталось только уличить момент.

— Знаешь, я бы с радостью посмотрел на твою казнь, — хрипит солдат, наклоняясь.

Металлический скрип теряется в раскатах грома, оттого еще более неожиданным для здоровяка становится резкий удар по голове.

Враг с диким воем дергается, но в ту же секунду садится сверху, обрушивая на алхимика серию яростных беспорядочных ударов. Стиснув зубы, Эдвард защищается изо всех сил. Он совершает последний рывок в попытке заставить врага потерять равновесие.

Военный по инерции подается вперед, опираясь на руки.

Стальной зажимает его руку в замок. Толкается ногами — и переворачивает врага, оказываясь сверху.

Последний удар — и голова противника резко мотнулась в сторону, а тело безвольно обмякло.

«Этого лучше бы связать, а то очухается раньше времени, — думает он, поднимаясь на ноги, — но сперва найду второго…»

Чавканье ботинок. Сзади!

Эд припадает к земле — и тут же перекатывается вправо, спасаясь от атаки палкой, с шипением вспахавшей дёрн. Не успев отдышаться, уворачивается от колющего удара торцом, а затем снова и снова. Солдат тычет в него заостренным копьем, намереваясь проткнуть. С треском рвется одежда на боку, а оцарапанная кожа обжигает болью.

Стальной крепко хватает палку, тянет на себя, а затем рывком ударяет вторым концом во врага. Тот сдавленно охает и сгибается, хватаясь за живот. Холодная сталь, коротко блеснув в ночи, со звоном обрушивается на подставленную голову.

Солдат с ревом падает на колени.

Заминка, чтобы прыжком вскочить на ноги.

Алхимик, разворачиваясь в полуобороте, делает два мелких шага, занося палку для удара. Переносит весь вес на левую ногу и наотмашь бьет по хребту. Древесина, не выдержав такого усилия, с треском разлетается в щепки. Эд отпрыгивает в сторону.

Несколько минут солдат, тяжело хрипя, стоит на четвереньках, не в силах подняться. Эдвард не спускает с него горящего яростью взгляда. Наконец тот, глухо ругаясь, встает. Его трясет: то ли от злобы, то ли от бессилия.

В два прыжка враг сокращает дистанцию, занося ногу для прямого удара в корпус. Слишком просто: похоже, он здорово устал. Эд машинально переносит вес на правую сторону и, резко развернувшись, хватает летящую голень — и мощным ударом головы разбивает солдату нос. Тот закрывает рукой лицо, пытаясь остановить кровь и брызнувшие слезы. В этот момент Стальной подсекает опорную ногу врага, опрокидывая того на лопатки, а сам наваливается сверху. Резким ударом ребром ладони отправляет его в глубокий сон.

Алхимик, тяжело дыша и шатаясь, поднялся: усталость сковывала мышцы, сбивала дыхание. Готовый ко всему, он побрел к дому. Каждый шаг отдавался тупой болью в правом боку, а в голове словно колокола били набат. Времени и сил на связывание патрульных больше не было, так что ему лишь оставалось надеяться, что они не очнутся раньше времени.

Алхимик вдохнул полной грудью прежде чем натянуть маску, защищающую от парализующего действия газа. Ладонь легла на прохладную ручку двери. Он мысленно сосчитал до трех — и распахнул дверь.

Из черноты проема густым облаком повалил едкий дым. Эдвард опустился вниз и, прижимаясь к полу, начал пробираться вглубь дома. Отсутствие звуков заставляло сильнее напрячь слух. Постепенно глаза привыкли к царившему здесь мраку, позволяя различать очертания и силуэты.

Сиплый вздох справа, переходящий в натужный кашель.

«Нашел!»

В темноте Эдвард схватил чью-то руку и потянул к выходу. Тот кряхтел, но не сопротивлялся.

Алхимик едва ли не физически ощущал стремительный бег времени, пока вытаскивал солдат одного за другим. Скоро, совсем скоро здесь будут остальные, а он так ничего и не выяснил. В его душе бушевала настоящая битва: с одной стороны, эти солдаты были его врагами, но в то же время он понимал, что они скованы приказами, как и он когда-то.

«Парализующий газ идеально подходит для штурма, — Эд вспомнил слова своего командира. — Он моментально поражает нервную систему противника, парализуя тело и замедляя мозговую активность». Такое не проходит бесследно. Стоит человеку чуть дольше пробыть под воздействием — и необратимые последствия не заставят себя ждать. В худшем случае сигналы от мозга перестают доходить до жизненно важных органов. Эд невольно скривился, воскресив в памяти ту картину, развернувшуюся после штурма, с хаотично лежащими телами врагов на грязном полу.

«Шестеро. Их все-таки было шестеро», — подумал Эд, глядя на неподвижные тела у его ног.

Тяжело дыша, Стальной вернулся в дом. Пока он вытаскивал врагов, газ почти развеялся, но снимать маску было пока рано. Интуитивно Эдвард завернул на кухню к верхнему левому шкафчику, где Пинако обычно хранила свечи на случай перебоя с электричеством. Зазвенела посуда, что-то мелкое с шелестом выпало на пол и, наконец, он нащупал небольшой восковой огарок.

Эдвард зажег фитиль и, развернувшись, остолбенел. В скудном свете не узнать было той уютной и горячо любимой обстановки, куда он мысленно всегда возвращался в минуты отчаяния. Комната теперь выглядела так же, как и сотни других, в которых Стальной бывал на войне: разломанная мебель, ободранные стены и сырой запах гнили с плесенью, навевавший ужасные воспоминания.

Подавив тошноту, алхимик на одеревеневших ногах побрел к лестнице, заваленной кирпичами и остатками стропил. Он рвался наверх, а в его душе еще теплилась крохотная искорка надежды. Надежды найти хоть что-то.

Отложив свечу, Эдвард с завидным рвением принялся разгребать доски и раскидывать кирпичи. Все его тело ныло и сопротивлялось такой нагрузке, но он упорно продолжал продвигаться наверх пока, наконец, не вскарабкался на второй этаж. В лицо тут же ударил налетевший из ниоткуда порыв, окатывая его ледяной водой. Вдалеке послышались окрики людей, столь неясные, что вполне могли бы оказаться скрипом вековых деревьев.

Комната Уинри находилась в чудом уцелевшей части дома, а нетронутая груда обломкв перед дверью намекала на то, что никто не вламывался внутрь.

Снова Эдвард в кромешной тьме продирает себе путь сквозь завалы, не замечая боли и кровоточащих порезов. В голове крутятся навязчивые мысли, а перед глазами всплывают картины с Уинри, замурованной в собственной комнате без шанса на спасение.

Рука до судороги сжимает мокрую ручку двери. Эдвард колеблется, не в силах унять пронизывающую все тело дрожь.

В темной комнате пахнет пылью и сыростью.

— Уинри? Бабуля Пинако? — осипшим от напряжения голосом зовет Эд.

Тишина.

На мгновение комната озаряется ярким светом вспыхнувшей неподалеку молнии. Эдвард с тенью улыбки рассматривает привычный бардак, разбросанные по кучкам детали и рабочий стол.

Блеснув глазами, в два прыжка он подлетает к столу. Дрожащими пальцами касается обжигающего холода гладкой стали…

«Уинри!»

* * *

— Уинри! — дверь в комнату со скрипом распахнулась. — Сколько можно работать? Ты когда в последний раз спала?

— Только что, — буркнула светловолосая девушка, сонливо протирая глаза.

Она сладко потянулась, любуясь переливами солнца за окном, и неуклюже встала на онемевшие ноги.

— Не стоит так себя перетруждать, — с беспокойством заметила Пинако и, взглянув на стол, ахнула: — Этот что, новый?

Уинри рассеянно провела рукой по металлу:

— Ага.

— Ты же только недавно закончила делать предыдущую автоброню! Зачем Эду столько?

Девушка с тоской улыбнулась своим мыслям, прикрыв глаза:

— Я не видела его почти два года, — сказала она тихо, — и вот я подумала: а что если он вырос? Вернее, он совершенно точно вырос! И теперь ему не подойдет старая модель.

— Эта фасолина навсегда останется мелюзгой, — улыбнулась Пинако, поднимая палец вверх. — Готова поспорить на что угодно, что ни один генерал не способен заставить его выпить стакан молока!

Приблизившись к столу, она не без гордости взглянула на разложенные в строгом порядке детали, пробежалась глазами по чертежам.

— Но если он и вправду стал выше, то сделать автоброню идеально почти невозможно, не зная точного роста.

— Ты права, — рассмеялась Уинри, — поэтому я сделаю их столько, сколько смогу! Тогда есть шанс, что хотя бы один протез точно подойдет!

Девушка, выдавливая улыбку, выпроводила бабулю из комнаты, после чего вновь села за работу.

Она не могла сидеть без дела. Только не сейчас. Если останавливалась, то в мыслях снова слышала тот полный отчаяния голос на другом конце провода:

— Уинри! Послушай, со мной все будет в порядке. Я знал, на что иду. А ты… бери бабулю и поезжай на Север... Ал присмотрит за тобой.

«Я тогда не нашлась, что сказать. Он наверняка ждал от меня каких-то слов, а я просто молчала!»

Капли падают на холодную гладь стали.

«Однажды он вернется. Израненный ли, покалеченный ли, но вернется! И все, что я сейчас могу сделать для него — это ждать.

Я сделаю для него самую лучшую автоброню».

Стук в дверь. Топот ног.

— Кто вы? — послышался взволнованный голос Пинако. — Уинри!

Взволнованный стук сердца. Прерывистое дыхание. Онемевшие пальцы, сжимающие холодную и чуть влажную автоброню.

«Только бы подошла».

Пара шагов назад, чтобы упереться спиной в сырую стену. Глубокий вдох. Тихий щелчок.

Взрыв всеобъемлющей боли пронизывает душу, разрывает тело на части изнутри. Из скованного спазмом горла вырывается крик, сливающийся с рыком грозы. Тело безвольно сползает по стене на пол. В нос бьет отвратительный запах гнили, вызывая рвотные позывы. Каждая вспышка молнии ослепляет и отдается в воспаленном мозге всплеском новой боли.

Агония вскоре закончилась, оставив после себя лишь легкую дрожь и слабость. Эд не без труда перевернулся на спину и разлепил глаза. Взгляд его еще был затуманен; то и дело вспыхивали зеленые и красные круги. Он пошевелил металлическими пальцами и измученно улыбнулся: идеально подогнанные детали двигались без сопротивления и скрипа.

Взгляд рассеянно скользнул под стол, остановившись на массивном ящике, из которого торчали как минимум две металлические пятки.

Бах!

Резкий хлопок выстрела разрезает ночь. Совсем близко.

«Должно быть, кто-то из солдат сумел добраться до ружья».

Алхимик потянулся к ящику, опрокинув его. Из груды запчастей, деталей и металлолома он вытащил три, на первый взгляд, одинаковых протеза. Они лишь незначительно отличались друг от друга весом и длиной некоторых элементов.

Эдвард отсоединил старую осточертевшую автоброню. Он здорово вырос за прошедший год, поэтому она теперь была ему коротковата, из-за чего походка получалась хромой. К тому же, старый скрипучий механизм давно нуждался в чистке и ремонте.

Из разложенных перед ним протезов, Эд выбрал средний по размеру как наиболее подходящий. В душе он в сотый поблагодарил Уинри за такой немыслимый подарок, о котором он и не смел мечтать.

Парень скомкал подол плаща и с силой стиснул его в зубах прежде чем присоединить нервы. Последнее, что он услышал сквозь нарастающий шум в ушах — это перекрикивание приближающихся людей. И его захлестнула новая волна боли. Она прорезала все его тело обжигающими молниями, вызывая мучительные судороги. Агония заглушила собой все чувства, дезориентируя, нарушая ощущение времени. Невидящим взором алхимик уставился в черноту, не силясь разглядеть в ней что-то.

Яркая вспышка молнии освещает комнату. Эд прикрывает глаза рукой, смотрит сквозь пальцы на неровный потолок, на дверь… Дверь?!

«Что это такое?»

Эдвард с трудом поднимается. На онемевших ногах, держась за стену, пробирается к двери. Трясущейся рукой касается ее шершавой поверхности. Сердце сжимается в комок, когда пальцы нащупывают грубые глубокие царапины, цепляющиеся острыми краями за кожу. Отметины на двери образуют буквы и складываются в единое слово. Что это: подсказка или ловушка?

За окном уже слышны отдельные негромкие голоса солдат, подоспевших на помощь.

— Очевидно, они перегруппируются для штурма дома после того, как осмотрят всех раненых на улице, — бормочет Эдвард, хлопая в ладоши, — я этого не допущу!

Голубоватый отсвет алхимической реакции на мгновение вспыхивает во мраке, подсвечивая выцарапанную на двери надпись, прежде чем стереть ее навсегда. Никто не должен больше прочитать этого.

Эдвард выскакивает на улицу и с силой захлопывает за собой дверь. Тихий хлопок, неяркий блеск — и дверь «врастает» в стену, замуровывая проход в комнату. Парень бросается к куче обломков и ловко забирается по ним на крышу: новая автоброня кажется ему легкой, почти невесомой. Его глаза, наполненные решимостью, горят огнем. Он уже знает, что должен сделать.

Вскарабкавшись на мокрый конек крыши, он распрямляется во весь рост и расплывается в улыбке: представление начинается.

— Э-эй, придурки! — надрывается Стальной алхимик, стараясь перекричать шум грозы. — Поднимите головы, я здесь!

Яркая вспышка освещает фигуру в черном развевающемся плаще, громко хлопающем от внезапно налетевшего порыва ветра. Нависая над группой людей в форме, стоит он неподвижно, сведя руки в молитвенном жесте.

Солдаты в замешательстве переводят ошарашенные взгляды с бездыханных тел товарищей, спокойно лежащих на земле, на черную, на фоне хмурого неба, фигуру.

Человек на крыше со смехом разводит руками — и все его тело окутывают тоненькие струйки искрящегося света, а волосы, словно языки пламени, вздымаются вверх.

Бам!

С оглушительным грохотом столб света, прорезая все небо, ударяет в землю за его спиной.

Человек в плаще во второй раз с силой хлопает в ладоши, взывая к небесам, — и яркая молния, словно меч небесный, поджигает дерево возле дома будто спичку. Желтое пламя освещает искаженное страшной ухмылкой лицо алхимика, придает жуткое свечение его глазам. Раскатистый безумный смех мальчишки, сверкающего стальной рукой, эхом разносится вокруг. Небеса, вторя этому безумству, грохочут и вспыхивают зарницами.

— Прочь! — гремит голос самого дьявола.

Бледные лица обращены на зловещую фигуру. Люди, скованные страхом, не шевелятся. Если бы не отданный приказ, они бы давно отступили — читается в широко распахнутых глазах.

— Это же Ангел Смерти!

— Он убьет нас, как и остальных!

— Всех порешает!

Алхимик, ухмыляясь, в третий раз соединяет руки, не сводя горящих решимостью глаз с людей внизу. Сияющие маленькие молнии бегают по его телу, словно змейки, соединяясь и разрываясь самым причудливым образом.

Несколько человек, неуверенно переглядываясь, сделали пару шагов назад.

— Отставить панику! — крикнул командир, оборачиваясь. — Неужели вы не видите, что он просто запугивает нас! Это просто фокусы для детей!

— Все живы! Они дышат, — поднимаясь с колен, доложил один из солдат, — похоже, они под действием какого-то паралитика, но их жизни вне опасности.

— Все слышали? — надрывался командир под одобрительные возгласы, — Так идите и, черт возьми, выкурите этого засранца оттуда!

С этими словами он решительно повернулся к тому месту, где только что была фигура в плаще. Только что… была.

«Отвлекающий маневр сработал, хоть и не так, как я надеялся, — думает Эд, улыбаясь, — я и не ожидал, что они отвлекутся от меня настолько, что мне хватит времени сбежать».

Скользкая трава под ботинками. Хлесткие капли дождя на разгоряченном лице. Раскисшая почва под ногами. Чернеющая стена леса впереди.

«Наверняка солдаты уже перегруппировались и бросились вдогонку. Скорее всего, они попытаются окружить меня и задавить численностью, — судорожно соображает Эд, перепрыгивая на ходу черные коряги. — В таком случае мне лучше встретить их среди деревьев, чем в открытом поле, где я не смогу скрыться».

Бах! Резкий звук выстрела ударяет по ушам, заставляет сердце, пропустив удар, начать колотиться с удвоенной скоростью.

— Стой где стоишь! — раздался голос из-за спины. Щелкает затвор. — Это боевые. Дернешься — и начну стрелять по ногам.

Алхимик замер. Кровь стучала в висках, легкие горели огнем, а в правом боку чувствовалось острое жжение. Он медленно поднял руки на уровне головы.

— Повернись, — скомандовал другой голос, — медленно. И без фокусов.

Эд послушно выполнил приказ.

Солдат было всего двое. Они стояли близко друг к другу, наставив оружие на беглеца и сводя с него пристального взгляда. Стальной почувствовал, как по спине пробежал холодок:

«Где остальные? Не может быть, чтобы погоню вели только эти двое».

Преследователи начали медленно приближаться, обходя Эдварда с двух сторон. Напряженный, словно натянутая струна, он готов взорваться в любую секунду. Сейчас главное — не замешкаться.

Когда солдаты оказались по бокам, Эд прыгнул вперед, перекатываясь.

Хлопок. Хруст. Два почти синхронных выстрела вдогонку. Глухая ругань и звуки возни.

И тишина.

Секунду Стальной медлит, приходя в чувства. Обернувшись, рассматривает созданную им земляную стену на предмет сквозных отверстий, после чего резво стартует к лесу.

— Вот черт! За ним! — кричат позади.

Алхимик на бегу сводит ладони для преобразования. Развернувшись на скорости, проскальзывая по инерции, вдавливает руки в мокрую землю. Слышится громкий всплеск и удивленный вскрик.

— Это что, болото?! Но как…

— Будь ты проклят, алхимик, — злобно рычит солдат, поднимая ружье над головой, — я убью тебя!

Ветви молодых деревьев на опушке хлестко бьют по лицу, а мелкие кустарники путаются под ногами, замедляя.

Кто-то неожиданно выскакивает справа, сбивая с ног. Нападающий по инерции летит следом и также валится на землю. Эд рывком поворачивается на спину, наотмашь ударяя стальной рукой. Противник со стоном выплевывает весь воздух и сгибается пополам.

Стальной склоняется над ним, замахнувшись для нового удара, но, услышав легкий шелест, ловко пригибается вперед. Над головой со свистом проносится нечто тяжелое.

Воспользовавшись небольшой заминкой, алхимик вскакивает на ноги и тут же отпрыгивает в сторону: молодой боец, с воплем возникший за спиной, намеревался ударить его прикладом.

«Да сколько же их здесь? — думает Эд, пускаясь наутек. — Хорошо хоть, они не станут стрелять в такой-то темноте и неразберихе, опасаясь ранить своих же».

Триумфальный побег Стального алхимика длится недолго: он буквально врезается в человека-великана. Огромные ручищи моментально сжимают в замок, словно тиски. Ребра сдавливают легкие, затрудняя и без того сбивчивое дыхание, а старые раны отзываются тупой болью по всему телу. Эд предпринимает несколько отчаянных попыток вырваться, но мертвая хватка в ответ только усиливается. Боль заполняет разум, заглушает мысли.

— Попался, — раздается за спиной торжествующий голос, — ангелочек!

«Неужели, это конец? — острая, как лезвие, мысль прорезала затуманенное сознание, — Уинри… Альфос… как же я смертельно устал».

Громила еще сильнее сжимает руки, словно удав, не позволяющий жертве сделать вдох. Грудная летка горит огнем, кровь без кислорода закипает в жилах, а в ускользающем сознании всплывают мучительные картины прошлого: горькие слезы Уинри после смерти родителей; холодная могила матери; заточенный в доспехе младший брат; война и смерть; разрушенный родной дом; та надпись на двери…

Словно сквозь толщу воды, слышит он неразборчивые голоса, слышит стук собственного сердца.

«Эта надпись… теперь она будто выжжена у меня в памяти. Кто же нацарапал ее? Уинри?»

Тело грузно ударяется о мягкую землю. Что-то холодное и твёрдое грубо упирается в щеку. Ружье? Резкая боль в боку и животе — от пинков?

«Нет, здесь что-то не так… Неужели у нее хватило бы сил, чтобы оставить такие глубокие отметины?»

Кто-то хватает его за ноги и тянет. Тело с трудом скользит по мокрой земле, голова подпрыгивает на каждом корешке и кочке. Снова раздаются чьи-то голоса: на этот раз, похоже, раздраженные. Массивные руки подхватывают его и перекидывают через бревно? плечо?

«Возможно, это Ал оставил подсказку как раз для меня на случай, если нас разбросает по стране. Или…»

Постепенно далекие голоса и звуки обретают четкость и ясность:

— …такой сопляк доставил так много хлопот! Эх!

— И не говори! Как доберемся до штаба, я лично буду просить его немедленной казни!

— Да! Этот подлец точно предатель.

— Вот именно! Был бы невиновен — сдался бы!

— Эй, болтушки! Хватит трепаться! Наш ангелок очухался.

Несколько пар глаз остановились на бледном лице парня. Один из солдат прыжком нагнал громилу, несущего алхимика как мешок с картошкой. Хлесткий удар — светлая голова резко мотнулась в сторону, а золотые глаза снова затянулись пеленой.

«Или все это - ловушка… для меня?»