Швы (джен)

Когда Джек спрашивает Уилла, все ли в порядке, он переводит взгляд на сидящего в соседнем кресле доктора Лектера и уверенно кивает. Она заливисто смеется где-то за его спиной, как делает всегда, когда кто-то врет, и Уилл поправляет очки, смотрит на Джека прямо и вслух подтверждает, что конечно он в порядке, прошло ведь уже полгода.

— Полгода после чего, Уилл? — голос доктора Лектера сливается с голосом Джека, но он отчетливо слышит оба.

— После вашей смерти, — уверенно отвечает Уилл и только потом понимает, что прокололся.

Джек раздосадованно вздыхает и трет переносицу. Он сам не свой с тех пор, как от рака скончалась Белла, но все равно достает его бесполезными звонками и визитами. Алана глядит на него жалостливо, и Уилла от этой жалости тошнит, как если бы он разделывал ее тело голыми руками. Он бы предпочел оставить их отношения как раньше, натянуто-нейтральными, но доктор Блум все приходит и приходит, а она все смеется где-то за его спиной, и доктор Лектер в соседнем кресле улыбается и ведет подбородком.

— Я попрошу доктора Чилтона…

— Мне не нужна помощь, — Уилл обрывает Джека взмахом ладони и накрывает ей лицо, — доктора Чилтона.

Она снова смеется, но как бы Уилл не оборачивался, он не видит ее лица, только иногда цепляется краем глаза за кончик светлой пряди или сверкающее в ярком свете кольцо на пальце.

— Уилл, — качает головой Алана, — ты в Балтиморской лечебнице, ты ведь помнишь? Ты сам попросил закрыть тебя здесь пару месяцев назад.

В ее руках плотная папка, а еще ее отделяет от него ржавая решетка с толстыми прутьями. Джек тоже стоит по ту сторону, а в глазах его жалость и страх. И Уилл ни капельки не хочет знать, в какую сторону они направлены.

Он сам сидит на жесткой койке, и только доктор Лектер занимает будто самое почетное место — мягкое кожаное кресло с широкими подлокотниками. На одном из них, хоть Уилл и не переводит взгляд выше, восседает, закинув ногу на ногу, женская фигура. Она больше не смеется, и Уилл впервые за полгода отчетливо видит ее лицо.

— Да, я помню, — уверенно кивает он, и презрительный смешок срывается с ее губ, — конечно, я помню, Джек.

Джек шумно выдыхает, будто оторвавшись от каких-то раздумий, и только теперь Уилл понимает, что прокололся снова, вопрос ведь задавала Алана. Хотя Уилл вовсе не уверен, есть ли рядом с ним вообще хоть кто-нибудь. Он, честно говоря, предпочел бы побыть один.

В камере на самом деле темно, полумрак бродит по стенам и забивается в щели, и Уилл следит за ним пристально, будто тьма — один из тех преступников, которых ему когда-то не посчастливилось поймать. Уилл тут же обрывается, мысленно перечеркивая слово «счастье» множеством корявых линий. Алана вздыхает и пишет в блокноте, Уилл вздрагивает и плавно опускает руку на колено.

— Ты помнишь, что тогда случилось? — доктор Блум вдруг серьезна, постукивает ручкой по бумаге. — Что именно произошло в доме Ганнибала Лектера после того, как ты пришел?

Возле самого его уха раздается размеренное, чуточку сердитое сопение, но Уилл не поворачивает головы, не скашивает глаз. Она всегда недовольна, когда он рассказывает кому-то о произошедшем, будто Уилл присваивает себе чужие заслуги.

— Когда я пришел, они были на кухне, доктор Лектер и, — он запинается на ее имени, молчит, так и не может произнести, — говорили о том, что хотят уехать из Балтимора.

Алана записывает, черкает ручкой по белому листу, и Уилл слышит разрывающий барабанные перепонки скрип раздвигаемых костей. Доктор Лектер усмехается и склоняет голову, сцепляя ладони в замок на коленях, а она продолжает грозно сопеть.

— Они говорили, куда собираются поехать? — Алана кусает кончик ручки, и Уилл жмурится. — Звали тебя с собой?

— Во Флоренцию, — кивает Уилл, не давая себе времени на раздумья, — там, кажется, они познакомились. И она… да, она звала меня присоединиться к ним.

Смешок в самое ухо слишком громкой и слишком прерывистый, и Уилл дергается, распахивает глаза и сталкивается с блестящими янтарем глазами. Она слишком близко, кажется, вот-вот пройдет через него насквозь, и Уилл замирает, ловя несуществующее дыхание и ветерок от трепета длинных ресниц.

— Что насчет Ганнибала Лектера? — Алана теперь зовет его только так, будто упрямо отрицает собственную глупую влюбленность. — Он тоже звал тебя…

— Нет, — обрывает Уилл, мотая головой, — но он подробно описывал мне места, в которых стоит побывать, во время наших с ним сеансов.

Уилл вдруг замечает, что Джек давно ушел, и кроме Аланы рядом нет никого, и, кажется, даже расслабляется, пропускает следующий вопрос мимо ушей и откидывается на обшарпанную стену. Где-то под потолком летает мушка, раздражающе крошечная и верткая, и на бесконечное мгновение звуки ее дыхания занимают все его естество.

Он рассказывает одно и то же уже в который раз, и каждый раз Алана спрашивает снова, неизменно приходит и записывает ручкой на белом листе. Уилл знает каждый вопрос наизусть, но не знает ответов, слушает раздраженное шипение над ухом и тихое постукивание пальцев по кожаной обивке подлокотника.

Никто почему-то не верит ему, хотя он повторяет снова и снова, будто заученную скороговорку, а мушка все продолжает летать под потолком.

— Они поверят тебе, Уилл, — доктор Лектер говорит ласково, завораживающе певуче, — как только ты сам себе поверишь.

Она вдруг оказывается за его спиной, слишком далеко от нуждающегося в освещении Уилла, кладет руки ему на плечи и дует в волосы, разбивая идеально уложенную прическу. Она больше не смеется, ни разу за продолжающийся диалог, только рассерженно сопит и зримо существует.

Алана глядит на него гневно, сверкает глазами и больше не черкает ручкой по листу, а отвратительный звук все еще как будто вбивается сквозь уши прямо в мозг и остается там раскачивающей его словно желе вибрацией. Уилл морщится и закрывает глаза, все еще не обращая внимания на отчеканенное в воздухе собственное имя.

— Уилл, — в глазах Аланы блестят слезы, Уилл видит их даже сквозь опущенные веки, — я пытаюсь помочь тебе. Я, Джек и все остальные, мы все пытаемся сделать для тебя хоть что-то. Так почему ты все еще делаешь вид, что меня здесь нет?!

Уилл распахивает глаза, но перед ним вовсе не Алана. Она закрывает собой все пространство, склоняется над ним, и ее светлые волосы падают на его плечи. Уилл слышит голос доктора Лектера, собственное дыхание и биение ее сердца, а еще надоедливое жужжание мушки под потолком, но только не задающую заученные вопросы Алану Блум.

— Но ты здесь, — Уилл смотрит ей в глаза, почти режется о неокатанный янтарь, — сидишь на стуле по ту сторону решетки, записываешь, как стенографистка, каждое мое слово. Я знаю, где я, Алана, и я знаю, что ты здесь.

Она выдыхает ему в губы и исчезает, открывая склонившуюся над листом бумаги Алану. Алана смотрит на него сквозь прозрачную белоснежную бумагу, совершенно чистую в капельках багровой крови, и Уилл качает головой и поправляет очки.

Доктор Лектер свистяще смеется, но Уилл не смотрит на него, не смотрит, как яростно сверкает золотое кольцо на его пальце.

— Хорошо, — Алана трясет головой, и темные волосы рассыпаются по ее плечам, — что случилось после того, как Есения Маркиз позвала тебя во Флоренцию?

Она слишком предвзята, они все верят в него все еще безоговорочно, но даже Уилл уже сам себе не верит. Он смотрит на хлопающую крошечными крылышками мошку и закусывает губу.

— Я убил их, — капелька крови стекает по языку, растворяется в вязкой слюне, — сначала доктора Лектера, потом… ее. Кухонным ножом, одним из тех, которыми доктор Лектер обычно готовит.

Доктор Лектер ведет подбородком и качает головой, все еще сидит, сцепив ладони в замок на коленях и вальяжно закинув ногу на ногу. Из всех здесь присутствующих только он чувствует себя как будто бы совершенно уютно.

Она смотрит на него укоризненно и падает на пол, рассыпается осколками-каплями, как исчезающей в луже дождь, и Уилл вновь слышит возвещающий о произнесенной лжи смех. Уилл лжет не сам себе и не потому что не желает говорить правду, но зависшая под потолком мушка все еще раздражающе трепыхает прозрачными крылышками.

Алана черкает на белоснежном листе черной ручкой, закусывает кончик и размеренно дышит. Уилл не слышит ее дыхания, ничего, кроме шелеста крыльев и бьющегося сердца, и прутья решетки дрожат и плавятся. Доктор Лектер удовлетворенно улыбается и поглаживает яркое в тусклом свете кольцо.

— Почему? — спрашивает Алана, и Уилл слышит в ее голосе отчаяние и слезы.

Уилл закрывает глаза, видит перед собой картину и жмурится от падающих на губы солнечных лучей. Над ним светит раскаленный, ограненный яростным временем янтарь, жжет кожу до отвратительных волдырей и целует голые кости.

— Это красиво, — отвечает она, и Уилл вторит ей падающим в бездну эхом.

Алана, о, милая, прекрасная Алана всхлипывает, моргает и мотает головой, утирая слезы, но Уилл не видит ее ни капельки, глядит в выжженный на сетчатке янтарь и ловит багрово-алые капли, стекающие по рукам. На его руках кровь, и он никак не может разобрать, где в его груди открытая кровоточащая рана, а мушка под потолком все машет крошечными крылышками и летает кругами.

Доктор Лектер целует ее в макушку, Уилл вовсе не замечает, когда янтарь под веками исчезает, превращается в скользкую под босыми ногами алую лужу. Лужа растекается, касается мысков черных туфель Аланы и впитывается, делая их красными. Алана поднимает на него взгляд, бьет ручкой по чистой бумаге и качает головой.

— Его здесь нет, Уилл, — она смотрит в сторону, туда, где доктор Лектер восседает на кожаном кресле с широкими подлокотниками, — Ганнибала Лектера здесь нет.

— Я знаю, — отвечает Уилл, и звонкий переливчатый смех вновь рассыпается в прутьях.

Назойливая мушка под потолком затихает, и Алана разочарованно щурится и уходит, оставляя черную ручку и чистый белый лист. Уилл впервые за долгое время наконец-то может побыть один.