Ревущие семидесятые (джен)

14 сентября 1976 года

— Мне очень жаль, — сказал Люциус Малфой и даже руку на плечо ему положил, хотя обычно не любил никого касаться. Разве что в квиддиче, сбить с метлы, там, но квиддич — это же другое.

— Думаю, тебе будет легче, — Люциус даже приобнял его, а потом отстранился, — если ты его совсем забудешь. Забудешь, что у тебя вообще был брат. Такое бывает, особенно в старинных семействах, отдельные ветви гниют, с этим ничего не поделаешь...

— Не смей, — прошипел Регулус. — Не смей так говорить о моем брате!

Люциус посмотрел на него с сожалением, но промолчал.

— Зелье для сна без сновидений у меня еще есть, — сказал он спустя минуту. — Приходи, если нужно.

Люциус хорошо понимал, что к мадам Помфри Регулус не пойдет — не захочет никому показывать слабость. Регулус вообще делал вид, что ничего не произошло, хотя скандал разрывал его изнутри — ему было стыдно даже ходить по коридорам, постоянно казалось, что портреты качают головой с осуждением. Это в их семье такое. Это его брат опустился до того, что оскорбил родителей и ушел из дома. Это все началось с того момента, как он поступил на чертов Гриффиндор! Этот факультет забрал у него брата, и теперь, кажется, насовсем.

Это был поступок Сириуса, но жить почему-то было стыдно Регу — даже дышать, завтракая в Большом Зале. Он с удовольствием бы просто исчез, стал невидимым, спрятался между строк в открытую книгу и остался там насовсем.

К сожалению, это было невозможно. Приходилось здороваться со всеми, ходить на занятия, ходить в Большой Зал и даже улыбаться.

— Мне так стыдно, — сказал он, и Малфой удивленно его перебил:

— Тебе не должно быть, это же Сириус... — он поморщился.

— Нет! — Регулус взволнованно прикусил губу. — Дома так плохо, поэтому я радуюсь, что я в Хогвартсе, понимаешь? Это же как предательство, — он опять смахнул слезу, — она плачет просто каждый день, а я ничего не могу сделать...

Люциус помолчал.

— Зелье забвения, — сказал он тихо. — Но оно дорогое. Без побочных эффектов — галлеон за склянку. Одна капля в напиток три раза в день.

Регулуса затрясло.

— Я не могу, — он вздохнул, пытаясь сдерживать рвущиеся наружу очередные потоки слез. — Я не могу так с ней поступить.

Люциус задумчиво посмотрел на него и помолчал еще минуту.

— Как знаешь. Но чтобы завтра был на Трансфигурации.

— Что? — Джеймс искренне решил, что ему послышалось. Рем странно выглядел и странно пах — что совершенно нормально, если ты большую часть своего времени проводишь в стае. Ну, среди нецивилизованных оборотней.

У него изменились глаза — зрачок подернулся желтым и черным, движения стали отрывистыми и резкими. Джеймс невпопад подумал, что если бы увидел Рема издалека на улице, то не узнал бы.

— Фенрир не такой уж плохой, как вы все думаете, — твердо повторил Ремус. Настойчиво и тихо, этим своим привычным голосом школьного старосты. Раньше Джеймса это могло бы успокоить, но сейчас сделало только хуже. Он потер холодными пальцами глаза под очками и переспросил без особой надежды:

— Ты вообще понимаешь, что ты говоришь? И о ком? Не такой уж плохой — тот, кто тебя покусал?

Спрашивая, Джеймс незаметно шевельнул палочкой в рукаве, но на Реме не было никаких внешних магических воздействий. Никакого чертового Империуса, который хорошо бы объяснил происходящее. Никаких зелий или артефактов. Ничего.

Рем заметил его движения, шумно вдохнул, его глаза блеснули.

— Я понимаю, что ты мне не доверяешь, и для тебя нормально меня проверять. Просто пойми: ему тогда было тяжело.

Этого Джеймс сильнее всего боялся в войне. Не боли, не увечий, не собственной смерти (ладно, представляя свою смерть, он думал, что ему будет холодно и одиноко, и заранее начинал скучать по Лили и Гарри и переживать за них). Он боялся вот этого — что кто-то, кто был своим, станет чужим. Рассеянно он подумал, что, возможно, во взрослой жизни так в принципе бывает — и война тут ни при чем. Но у них не было шанса проверить.

Стояла мягкая осень, но Джеймсу воздух казался ледяным.

— Мы живем вместе, — сказал Рем очень тихо, отбросив челку со лба. — Я пришел тебе сказать. Скажешь Сириусу, ладно?

"А сам?" — хотел спросить Джеймс, но передумал.

— Скажу, — кивнул он, нацепив на лицо презрительно-холодное выражение и, не прощаясь, аппарировал домой.

Дома плюхнулся в кресло в гостиной, призвал палочкой виски из шкафчика и методично надирался, даже забыв зажечь камин.

— И что это? — голос Лили всегда делал все проще, и сейчас бы сделал, только проще больше никогда не будет. А ведь ему раньше казалось, что это он будет ее защищать. В глазах стояли прохладные слезы, а раньше он думал, что он сильный.

Лили молча закрыла бутылку палочкой и вернула на место в шкаф, но Джеймс даже не возразил.

— По какому поводу? — строго поинтересовалась она и присела на край кресла, касаясь волосами его рубашки. Он понимал, что в ее устах это равносильно вопросу "что стряслось".

— Глупость, Лили, — он обнял ее правой рукой и притянул к себе. Некстати в разрезе ее рубашки показалась аккуратная грудь. Джеймс зарылся в нее носом, пытаясь уйти от ответа, но Лили его отпихнула.

— От глупостей ты обычно пьешь не один. Хорошо хоть Гарри спит. Не видит, чем тут занимается его прославленный отец.

— Люпин живет с Фенриром, — выпалил Джеймс. Лили даже дыхание задержала от удивления.

— Ну, я думаю...

— Что это задание Дамблдора? О да, трахаются они наверное тоже исключительно по заданию.

Лили взмахнула палочкой, закрывая двери и ставя заглушающие. Нахмурилась.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что иначе он бы сказал об этом не только мне, но и Сириусу, — Джеймс невозмутимо призвал виски обратно под непроницаемым взглядом Лили. — А сейчас, видишь ли, не смог. Стыдно стало, — Джеймс поморщился и снова отхлебнул прямо из бутылки.

Совсем недавно, меньше месяца назад, в этом кресле вот так же надирался Сириус. Точнее он пил только воду, поскольку до этого несколько часов самозабвенно блевал в ванной после какого-то дурного заклинания, пойманного в очередном рейде.

Блестел глазами и растерянно интересовался:

— Он сказал, что мы расстались. Но это же не может быть на самом деле так, да?

Джеймс тогда подумал, что в школе все казалось простым. Ему казалось, что если даже Рем с Сириусом расстанутся, то они легко смогут остаться друзьями, ведь их дружба важнее всего, да? Бедный наивный маленький олень.

— Я, веришь, вообще не знаю, что делать, — признался он. — То ли доложить Дамблдору, то ли спасать Ремуса, чтобы он, как светлый рыцарь, не бросился спасать заблудшие оборотнические души, которые только и ждут как бы подороже продать его своему дьяволу, то ли просто готовиться к тому, что однажды в бою придется стрелять в лучшего друга. Или в бывшего лучшего друга? А?

Лили покачала головой.

— Он вернется. Он всегда был самым сильным и мудрым из вас, помнишь?

— А что, если его мудрость впервые в жизни дала сбой?

— Верь в него, — тихо сказала Лили, присела рядом с Джеймсом, мягко перебирая его волосы. Он поцеловал ее в висок, в плечо, в щеку.

— Что мне еще остается.