The Fatal Error (джен)

Ужасно хотелось спать.

Дождь шёл уже третий день подряд, ветер выл, налегая на стёкла, и они дребезжали тоненько, тихо, едва различимо — но достаточно для того, чтобы этот звук начал сводить с ума.

Слушать лекцию не хотелось — даже из уважения к старику-профессору, принципиально не садившемуся за стол, а продолжавшему стоять за кафедрой, с усилием опираясь на неё. Особенно из уважения к нему. Шутка ли — вклинить в и без того затейливое расписание последнего курса архитектурно-строительного факультета лекции по истории мировых религий! И ладно бы это было полезно для тех, кто изучал церковное зодчество... Профессор не скрывал, что этот предмет ему навязали, что ему совсем не нравится каждое утро ездить на край света и что он с гораздо большим удовольствием сидел бы дома, но...

— Денежки, презренный металл, — говорил он и смеялся сухо и шелестяще. Он знал, что будет приходить сюда для проформы и читать лекции для галочки, а студенты будут усиленно делать вид, что слушают и пишут. Спустя какое-то время он поставит им зачёт и забудет о них как о страшном сне.

Студенты об этом догадывались и потому старика уважали, старались на его занятиях сильно не шуметь и приходить к нему вовремя. Но слушать о древних политеистических религиях...

Толку-то в том?

Тем более что сотрудники деканата чётко дали понять: диплом с отличием получат только избранные, в число которых студентка Люричева, невзирая на все свои заслуги, не входит. Это означало, что можно немного расслабиться. Всё равно никто не оценит ни тяги к знаниям, ни попытки удержать хорошую мину при плохой игре.

Поэтому Юлия без всякого зазрения совести свернула шарф, положила его на тетради, подсунула под него сложенные руки, уронила на них голову и приготовилась спать.

— Люричева! Ты что это? Люричева, тебе плохо?! — раздалось над ухом.

Она с трудом разлепила веки.

— До тех пор, пока меня не разбудили, было хорошо, — ответила она, безмятежно улыбнувшись.

— Не дерзи мне тут! — инспектор из деканата была дамой нервной и весьма ценившей собственные комфорт и время, разглагольствовать ей было некогда. — Тебя вызывают в ректорат.

— Значит, бланк моего диплома с отличием всё же существует в природе?

Дама поспешила увести разговор в другую сторону:

— Можно подумать, я знаю, зачем тебя вызывают!

* * *

У дверей приёмной ректора было пусто, и Юлия моментально утратила весь свой гренадерский напор. Однако отступать было некуда, тем более что секретарь, вопросительно глядевший на неё вот уже несколько минут кряду, уже начал барабанить пальцами по столу.

— Добрый день, я могу войти?

— А вы, собственно говоря, по какому вопросу?

— До меня дошла информация, будто я незамедлительно должна явиться сюда. Моё имя — Юлия Люричева, я учусь на архитектурно-строительном факультете.

— Пропуск, — секретарь протянул бледную вялую руку.

Юлия вложила в ладонь тонкую зелёную книжечку. Секретарь принялся изучать фотографию, затем начал куда-то звонить и что-то уточнять.

“Лучше бы дома сидела”, — подумалось вдруг Юлии.

— Проходите, — наконец сказал секретарь, указывая кивком направление.

Ректор был не один — рядом с ним за столом сидел невысокий худой человек, похожий на большую печальную птицу. Человек помешивал в чашке кофе и не обращал никакого внимания ни на ректора, ни на Юлию, ни на сидящих с другой стороны стола близнецов. Она видела их раньше, но имён не знала. Вроде бы они раньше учились на медицинском, но потом что-то пошло не так...

Ей хотелось задать ректору и его гостю лишь один вопрос, но пришлось сдержаться: единственная формулировка его, способная не только побудить отвечающих максимально чётко объяснить, что происходит, но и принести Юлии хоть какое-то удовлетворение, была абсолютно неприличной.

Один из близнецов вдруг криво улыбнулся и подмигнул ей. Второй продолжал безучастно смотреть в окно. Гость отложил ложечку и принялся тянуть кофе. Ректор пристально смотрел на собственное отражение в полированной поверхности стола так, словно там было что-то интересное.

— Приношу извинения за некоторую... затянутость начала нашей встречи, — наконец заговорил ректор. — Она начнётся, когда к нам присоединится ещё один человек, однако, к сожалению, неумение приходить вовремя — черта, характерная для многих представителей его народа...

— Которая развивается и у представителей других народов благодаря вашему секретарю, — брякнула Юлия.

Ректор хмыкнул.

— Обстоятельность — лучшая черта характера моего секретаря и одновременно — худший из его пороков. Однако, полагаю, дело не в нём.

Дверь открылась, и в кабинет вошёл молодой человек восточной наружности с папкой в руке. Юлия знала его: Фархад Аль-Аттар был подающим надежды аспирантом, которого им с однокурсниками вечно ставили в пример.

— Прошу извинить моё опоздание, — сказал он, — мне пришлось объяснять, почему я здесь.

Это значило, что секретарь, по-видимому, реконструировал всю родословную бедолаги Фархада, прежде чем пропустить его в святая святых.

— Итак, давайте наконец обсудим вопрос, ради решения которого мы собрались здесь, — вдруг подал голос похожий на птицу человек. — Справа налево — Валентин Анатольевич Аксаков, ректор вашего вуза; в излишних представлениях его персона не нуждается. Андрей Стаматин, студент архитектурно-строительного факультета. Пётр Стаматин, студент архитектурно-строительного факультета. Юлия Люричева, студентка архитектурно-строительного факультета. Фархад Аль-Аттар, аспирант архитектурно-строительного факультета. Герман Орф, великий инквизитор.

Юлия подняла бровь. Пётр и Андрей переглянулись. Фархад продолжал сохранять равнодушие. Ректор тяжело вздохнул.

— Вам интересно, зачем я собрал вас, — Орф обвёл взглядом собравшихся. — Не буду томить. Инквизиции нужна помощь, и руку помощи протянуть ей должны молодые и талантливые люди, которым уже нечего терять.

— Уже? — переспросил Фархад.

— Вы верно услышали, господин Аль-Аттар. Уже. Вы приехали в Империю, спасаясь от войны. При себе у вас были паспорт, диплом о высшем образовании, фотографии родителей и один комплект одежды на смену. Прежде чем вам удалось уехать из дома, вы, если не ошибаюсь, две недели провели в подвале музея народной культуры, потому что город бомбили, а железнодорожное сообщение было нарушено.

Потрясённый Фархад кивнул.

— У себя дома вы могли бы добиться огромных успехов, но ваша родная страна восстановится нескоро. Если это вообще произойдёт. А здесь ваш потолок — профессор иностранного происхождения, который, несомненно, обладает талантом и способен заработать себе на кусок хлеба с маслом. Но на этом, пожалуй, всё. Если вы примете моё предложение, вам не придётся более беспокоиться ни о чём.

Вдруг стало страшно. На какую-то долю секунды Юлии показалось, что в кабинете не стало воздуха.

— Вам тоже уже нечего терять, молодые люди, — вдруг обратился он к Андрею с Петром, которые растерянно смотрели то на него, то на ректора. — С вашего позволения я не стану освещать событие, послужившее основанием для того, чтобы вас приговорили к смерти в четырёх державах. Отмечу лишь одно: то, что вы сделали, не считается на территории нашей страны преступлением лишь пока. Год-два — и приговор вступит в силу. Переждать опасность, просиживая штаны в лекториях медицинского факультета или прожигая жизнь в барах, второй раз не удастся. Если вам хочется жить, рекомендую принять мои условия. С вас будут сняты все обвинения, и вы сможете жить спокойно.

Судя по тому, как побледнели братья, Юлия поняла: Орф попал в точку. На Аксакова, ректора университета, державшего в страхе всех тудентов и подчинённых, жалко и страшно было смотреть: по всей видимости, он и не предполагал, что у этих близнецов столь богатый послужной список. Будучи правой рукой губернатора и племянником жены одного из правительственных министров, он мог бы и не переживать за собственную шкуру. Однако он был далеко не идиотом и понимал, что огласка этого события выйдет ему боком. С должности не снимут, а вот нервы потреплют знатно.

Орф, не глядя на него, участливо спросил:

— Может быть, воды? Вы бледны.

Ректор отрицательно качнул головой.

— Наконец, вы, госпожа Люричева. Буду краток: люди с вашим диагнозом живут долго, но качество их жизни оставляет желать лучшего. В обмен на одну маленькую услугу я смогу сделать так, что вы больше никогда не будете мучиться, а ваша семья не станет препятствовать вашему отъезду.

— Господин великий инквизитор, довольно того, что я сама не против. Но я, как и остальные присутствующие, хотела бы знать, что требуется от нас.

— Знаете ли вы о Городе-на-Горхоне? Судя по молчанию, нет. Тем лучше. Он находится в Степи, он достаточно стар, но при этом не обладает той инфраструктурой, которая необходима для сносного существования в нём. Ваша задача — перестроить его. Госпожа Люричева будет заниматься планировкой городских районов. Как человеку, сведущему в логистике, вам придётся это принять. Господа Стаматины будут заниматься строительством и перепланировкой зданий гражданского назначения. Господин Аль-Аттар будет курировать и направлять вашу работу. Вопросы?

— Что будет после того, как мы завершим работу? — спросил Андрей.

— А вы уверены, что она завершится? Это очень непростой город.

— Когда мы должны уехать туда?

— После того, как я улажу некоторые формальности.

— У меня нет диплома, — пискнула Юлия, чувствуя себя донельзя глупо.

— Юлия Игнатьевна, — Орф улыбнулся, — учитывая подробности выдачи оных, вскрывшиеся не далее как пару часов назад, я бы советовал вам забыть об этой позорной бумажке вообще. Цвет её волновать вас не должен тем более. Однако у вас будет время для защиты; формальности на то и формальности, чтобы тратить на них довольно большое количество времени. Но в целом это совсем не важно.

* * *

Ужасно хотелось спать.

Дождь шёл уже третий день подряд, ветер выл, налегая на стёкла, и они дребезжали тоненько, тихо, едва различимо — но достаточно для того, чтобы этот звук начал сводить с ума.

Вот уже три месяца они вчетвером жили в одном доме: близнецы заняли второй этаж, а Юлия и Фархад разместились на первом, разделив комнаты поровну. Орф был прав: город был необычным, донельзя странным, и она, взглянув лишь раз на карту и ещё раз — на существующую в реальности улицу, уже понимала, как следует её изменить. Правда, как бы они ни старались, сделать расположение улиц удобным было невозможно.

Народ роптал.

Орф прислал ещё одну группу инженеров и строителей, которая, не будучи связанной обстоятельствами, поспешила откланяться спустя месяц после приезда.

— Здесь должно быть хотя бы одно высотное здание, — сказал в один из вечеров Пётр. — Так жители получат возможность увидеть город сверху и понять, что такая планировка — отнюдь не наша выдумка.

— Лучший вид на этот город — если сесть в бомбардировщик, — блеснул знанием поэзии Фархад.

Андрей расхохотался, а Юлия незаметно выскользнула в беседку, под дождь, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Она явственно увидела бешеные, налитые кровью глаза, перепачканные чернилами и кровью руки, ощутила горький ком в горле, почувствовала запах крови и того травяного пойла, что очень ценилось в этих широтах.

Она знала: к этому ощущению нужно привыкнуть заранее, ибо оно будет сопровождать её всегда.

Лучше бы она осталась там, в Столице. Лучше бы её продолжали гнобить всюду, лучше бы она умерла на продавленной койке психоневрологического отделения центральной больницы от тоски и муки, это во всяком случае было бы легче! Но дороги назад не было.

Дальше не будет ничего. Ничего не возникает из ничего и никуда не исчезает. Боль физическая сменится душевной, неприятие извне — неприятием внутренним.

Но разве это можно исправить? Вряд ли.