Великая древняя Зебрика (гет)

Несколько лет спустя.

Денкейен, конечно, волновалась. Впервые ей приходилось говорить перед Фессоном не как дочери перед отцом, а как учёному перед королём. Да ещё и мачеха напросилась послушать. И если отец простил бы её за ошибку, то ожидать прощения от Алое, было всё равно что ожидать молока от камня.

Доклад, который она делала, был очень важным и секретным, поскольку касался, без преувеличения, благополучия всей страны. Изучая вирус, в прошлом году вызвавший серьёзную вспышку заболевания, Денкейн пришла к выводу, что его сделали искусственно.

Там были слишком «правильные» последовательности, и вообще вирус, казалось, был собран из кусков других… Хотя кобылка и не представляла, кто мог бы такое сделать.

— Я считаю, — перешла она к выводам. — что это было такое испытание в полевых условиях кем-то созданной заразы. Болезнь начиналась остро и угрожающе, хотя в целом проходила сама и без осложнений… Но кто поручится, что в следующий раз возбудитель не будет по настоящему смертельным? И его не выпустят сразу в десятке крупнейших городов?

Аликорны взглянули друг на друга. Пауза затягивалась.

Забывшись, Денкейн постучала копытом по столу, как обычно, «собирая» внимание слушателей. Это был плод привычки , ибо уже с ранних лет кобылка, бывало, заменяла заболевших учителей для более младших учеников.

И тут же она вспыхнула от страха и стыда, осознав, что сотворила. Алое фыркнула в копыто.

— Надо понимать, невероятная наглость и дерзость передаётся от меня лактационным путём…

Она встала на ноги, оказавшись на две головы выше падчерецы.

— Пойду я, пожалуй, пока ты не решила меня выпороть за невнимательность на уроках… И да, ты очень умная девочка, и всё правильно вычислила. Хорошо, что ты додумалась держать это в секрете, сохранив таким образом многие жизни… Но это не диверсия. — Алое повернулась к мужу, — расскажи ей.

Когда мачеха вышла, Денкейн обратилась к Фессону:

— Пап, я не хотела…

— Да я понимаю. Но ты как-то думай, что делаешь… Лично тебе, конечно, многое прощается, но ты представь, что было бы с обычной зеброй, которая не то что с королём, с занюханым бароном так бы себя повела…

Она покаянно повесила голову, но всё же спросила:

— А что ты должен мне рассказать?

— Ну вот опять… Я никому и ничего не должен. Мне все должны. Это называется «власть»… Ладно. Если кратко: эту болезнь создал я. И я же её уничтожил, когда зебры достаточно испугались.

В десятке фраз он рассказал дочери о событиях, вынудивших королевскую чету поступить именно так.

Денкейн некоторое время молчала, гоняя копытом по столу чернильницу.

— То есть, нет никакого доброго отца и злой мачехи? На самом деле вы одинаковые, это просто роли такие?

— Вобщем, да. Хотя Алое чуть более жестокая, так как происходит из третьего сословия…

Кобылка с удивлением посмотрела на него.

— Нет, я не идиот. Это в том смысле, что ей более свирепо приходится охранять своё положение.

— А… понятно. Есть ещё что-то, о чём мне надо знать?..

Перед мысленным взглядом Фессона мелькнуло на миг воспоминание. Окровавленный грифон неверяще смотрит на перчатку-артефакт, подведший его в самый важный момент. Меч зеброкорна скользит дальше, перерубая аорту, и вождь неприятельской армии присоединяется к сонму предков…

— Больше ничего.

— Да? А я вот сейчас вспоминаю по истории, что и в древние времена бывали эпидемии, которые вдруг необъяснимо заканчивались…

— Это тоже был я… В том смысле, что уничтожал возбудителя. А возникали они по естественным причинам.

Денкейн подошла к креслу Алое.

— Можно?

Запрыгнула на него, целиком поместившись на сиденье.

— Но почему ты не объявлял об этом на всю страну? Это же… полезно. Ты спасаешь зебр от смерти.

— Да вот теперь сам думаю: почему я не объявлял об этом? Считал, что меня и так любят… Шутка. Не принято так было, понимаешь? Я — король. Я делаю, что хочу. То есть, на самом деле — то, что должно, но все должны думать, будто я ничем не связан, и смирится с этим, засунув своё мнение… Гм. Вобщем, глубоко засунув. А тут выяснилось, что та часть общества, кою мы выращивали на общее благо, которая должна была облегчить жизнь не за счёт социальных преобразований — это чудовищно сложно — но за счет технического развития, вдруг оказалась главным врагом, притом таким, что и уничтожить жалко, и оправдываться перед ним нельзя, ибо мгновенно сядет на шею… Какие тут могут быть действия? Только напугать его до предела, чтоб побежал прятаться к мамке. А что самое страшное? Невидимый убийца, от которого нет спасения, ибо очень редкий маг может держать щит весь день, а немагу и вовсе остаётся только молиться… Ну да это ты знаешь.

— Пап, — осторожно сказала Денкейн, — но что плохого они хотели?

— Да нет, в целом ничего. Только, чтоб мы с женой поделились властью. А лучше — вовсе остались декоративными фигурами… Ну, это я сразу довожу их хотения до логического конца. И не то чтоб я был сильно против. Я бы забрал тебя, Алое, ещё кое-кого, десяток слуг, цистерну вина, пару галер с едой, уехал на необитаемый остров, и гори оно огнём, но… Но ваше поколение очень скверно — твоя мачеха сказала бы «хреново» — представляет себе, как жили зебры четыреста, скажем, лет назад. И я всерьёз задумываюсь, чтоб утвердить обязательную школьную программу для учащихся… Вот с теми же болезнями обстояло так: примерно треть населения не были подданными аликорнов. Существовали буферные королевства между нами, и там эпидемии гуляли как хотели. А некоторым из моих коллег было вообще плевать: «умерли те, у кого и так было расшатано здоровье, и они скорее всего не пережили бы ближайшую зиму». А другие, например Алое, страшно вымолвить, не умели бороться с инфекциями на больших площадях; я её потом учил… Затем, в этих буферных государствах монархи, случалось, умирали, а их дети устраивали весёлую игру под названием «борьба за власть», от которой живые завидовали мёртвым. Не лучше обстояло и в больших королевствах, ибо постоянно на границах шли конфликты, и если сейчас на весь континент у нас двадцать армейских корпусов, то раньше только у меня было двенадцать. И все дворянские дети мужского пола обязаны были служить. Хотел ты там быть художником или биологом — начхать — будешь офицером. А если у меня не хватало денег, чтоб нанимать солдат, я либо устраивал принудительный набор, либо вводил чрезвычайный налог на армию. Уж не знаю, что было хуже для подданных: как-то не приходило в голову спросить… Ещё были кочевники. Огромная часть Центральной Зебрики принадлежала им. Жили они вольным выпасом и грабежом, уводя оседлых зебр в плен. И если даже в государстве у Моарея рабов нельзя было так просто убивать, когда у хозяина настроение плохое; то что творилось у этих свободолюбивых народов, тебе лучше не знать.

— А куда они, кстати, пропали? — подозрительно спросила Денкейн. — Вы с мачехой их… Оптимизировали?

— Не поверишь, отчасти их удалось посадить на землю, превратив в нормальных подданных. Только некоторые, особо упёртые племена, подверглись оптимизации… Однако, если ты думаешь, что «древние традиции» кочевой жизни надёжно похоронены, то поверь, стоит нам с Алое «бросить поводья», они вернутся… Теперь же, когда зебры от всего этого избавлены, какой-то молокосос говорит мне, что я должен учитывать его мнение. Не многовато ли чести?

— Они хотели отменить рабство, — задумчиво сказала Денкейн.

— Здорово. Я тоже хочу. Может, у них был продуманный план, как это сделать? Ты представляешь, что скажут мне купцы, оставшиеся без гребцов, или плантаторы с хлопковых полей? То есть они ничего не скажут, а молча, не признав этот указ, начнут гражданскую войну. А даже если не осмелятся выступить открыто, я столкнусь с падением доходов казны и упорным саботажем на всех уровнях… Плантаторы и купцы, это тебе не студенты. Это вполне реальная сила, сращенная коррупционными связями с наместниками, и, между прочим, с армейской верхушкой, и верхушкой Гильдии. Чувствуешь, какой клубок? И ваше поколение хлебнёт всех прелестей войны полной ложкой. Кстати, не факт, что вы все окажетесь на «правой» стороне. Может, у кого-то любовница — дочь плантатора. Об этом ты не думала?

Он невесело усмехнулся:

— Мне Алое говорила, что, даже при её твёрдом характере, если б она заранее знала, какое там, наверху, ядовитое гнездо, то не начинала бы гражданскую войну, а уехала куда-нибудь, работать учителем, или там, погодой заведовать…

— А всё-таки, — предложила Денкейн, — если собрать какую-то коллегию от всех сословий, поставить перед ними проблему. Как изменить общественное устройство так, чтобы никому не было слишком плохо?

Фессон вздохнул.

— Может быть ты видела, что по всей стране у нас натыканы культовые сооружения. И в них имеются статуи одного известного тебе жеребца. Правда, они часто совсем на меня не похожи, но это не важно… Боги не советуются со смертными, что и как им делать, а выражают свою непререкаемую волю. И хотя процентов десять населения, включая тех же купцов и студентов, понимают, что я никакой не бог; то для всех прочих власть должна быть окружена ореолом непогрешимости. Авторитет, понимаешь?.. Вот Алое, когда пришла к власти, половину правительства старого сохранила, хотя по совокупности заслуг, их на ближайшей сосне надо было повесить. А почему она так сделала? Потому что их все знали и слушали. Во многом благодаря этому она и удержалась: те, кому надо, поняли — с ней можно иметь дело. Теперь представь, что я назначу тебя завтра наместницей в любую провинцию. Будут твои приказы выполняться? То есть лично твои — может и будут, потому что все знают, чья ты дочь, и что ты можешь мне нажаловаться, и тогда будет больно… А какой-нибудь твой сверстник будет только в бессильной злобе строчить циркуляры, которые будут саботировать эти матёрые волчины в шкуре зебр.

— Но разве обычные номархи не могут тебе жаловаться? — спросила Денкейн.

— Могут, конечно. Если случилось что-то из ряда вон… А если, по сути, я буду вместо него управлять номом, а он будет при сём «наёмным плакальщиком», зачем мне такой наместник?.. Но не расстраивайся: обычно с годами тот вихрь, что бушует под вашими симпатичными чёлками, успокаивается, и вы становитесь полезными членами общества, принятыми в приличных домах. А взрослым зебрам это всё объяснять не надо. Может, на интуитивном уровне, но они это чувствуют.

Кобылка подумала, что отец не упомянул ещё фактор лени, но промолчала — она и так выбрала уже сегодня лимит дерзостей на год вперёд.

Когда Денкейн вернулась к себе, её встретил лакей, стоящий у входа.

— Госпожа, вас ожидает княгиня Олиди. Я позволил себе проводить её в гостиную, и подать напитки.

— Молодец, — на автомате сказала Денкейн, торопливо вспоминая, что это за княгиня такая, и что ей может быть здесь нужно… Блин, да это же Фиалка! То есть её единокровная сестра, которая недавно вышла замуж за князя Олиди, и взявшая, естественно, его фамилию.

Несмотря на то, что Алое неоднозначно относилась к падчерице, сёстры дружили, хоть и немного завидовали одна другой. Денкейн завидовала тому, что Фиалка была законной принцессой, к ней все относились с подчёркнутым почтением, и она даже имела, хоть призрачные, но права на трон. Фиалка же в свою очередь завидовала, что сестра может ходить в обычную школу, а после занятий бегать где вздумается, дружить с кем захочет, сморкаться мимо платка, и вообще вести образ жизни нормальной зебры из хорошей семьи. За Денкейн не ходило постоянно пять церемонимейстеров, разъясняя, что можно делать, а что нет. Кроме того, как волшебница, Денкейн была в несколько раз сильнее сестры, а их достижения на научном поприще вообще нельзя было сравнить, так как у Фиалки никаких научных достижений в жизни не случилось.

Впрочем, они радостно обнялись, после двух лет разлуки.

— Ну как ты? — спросила сестра.

— Да ничего, всё понемногу, — ответила Денкейн. — Работаю на кафедре по изучению мельчайших организмов над довольно важной темой. — Но вспомнив, что про вирус никому ничего говорить нельзя, она тут же поправилась, перескочив на свою вторую работу. — По ферментации сена и зерна. Это весьма важно, так как…

Через полминуты Денкейн заметила, что сестра таращится на неё совершенно оловянными глазами, не понимая ни слова.

— Вобщем, разрабатываем рекомендации по сохранению жратвы, — закруглила вопрос Денкейн. — А ты какими судьбами здесь?

— Родители вызвали, — пояснила сестра. — Нас обоих. Муж-то пошёл сейчас по всяким чиновникам, ему надо вопросы порешать, а мне вроде как и нечего делать. Родители, кстати, здесь?

— Ага, — кивнула Денкейн, — я как раз сейчас была у отца.

Тут она немного смутилась, ибо получалось нехорошо: для какой-то бастардки Фессон нашёл время, чтоб поговорить по душам, а законная дочь побоку. И вообще её выдали замуж за тридевять земель. Хотя тут, скорее, «заслуга» Алое… Впрочем, Фиалка ошибке сестры не придала значения, и продолжала:

— А вообще у нас не очень. Я ведь практически на руины приехала, когда только вторжение грифонов закончилось. И старый князь, свёкор мой, как назло, помер. Пришлось нам с мужем всё тянуть. А он же добрый, всем старался помогать. Тому даст налоговую льготу, этому — денег. Так и высвистело всё моё приданное непонятно куда… То есть я, конечно, не жалуюсь: видела б ты, как там народ живёт — плакать хочется. Я в конце-концов не выдержала, написала отцу тайком от мужа: «помоги нам, а то скоро твоя дочь сама будет гнилое сено жрать.»

— Ферментированное, — машинально поправила Денкейн.

— Да, точно… Ну, отец помог — прислал немного денег, освободил от налогов на два года. Вобщем, поправили ситуацию. А месяц назад пришла официальная бумага, что нас вызывают в столицу. И приписка внизу почерком матери, что-де, не волнуйтесь, мы вами довольны… Ещё бы, — Фиалка хмыкнула, — если б после всего родители были недовольны, я бы сильно обиделась.

В этом месте Денкейн подумала, что королева, если б захотела, могла бы придраться к чему угодно. Но озвучивать это не стала, ибо для всякого ребёнка мать есть мать, даже если это Алое.

— Хотя по обстановке, — продолжила Фиалка, — нам уезжать сейчас не стоило, но ты же знаешь маму: если она чего-то хочет, награду, например, выдать — не надо её расстраивать.

Денкейн покивала: в конце-концов она, скорее всего, пристрастна.

— А у меня есть ещё одна новость, — сестра подмигнула, — сама несколько дней назад в дороге узнала. Я беременна.

— Ах вот в чём дело, — воскликнула Денкейн, — я-то смотрю, у тебя энергетический профиль изменился. Сначала значения не придала: он же меняется с годами… И кого ждёшь?

— Не знаю, не могу я это определить. Может ты?.. Или я мать попрошу.

«Если она захочет с тобой возиться», — подумала Денкейн, а вслух сказала:

— Да чего там, давай я. — На секунду сосредоточилась, — мальчишка.

— Здорово! А как ты так лихо?

— Ну, я ж как бы биолог, — даже немного обиделась Денкейн. — У нас на факультете это все могут, иначе там и делать нечего.

— Понятно… Это, знаешь, даже хорошо, что мы приехали в столицу. Накуплю всяких игрушек, теперь я знаю, каких…

И Фиалка пустилась в пространные рассуждения о воспитании жеребят. Тут уже пришла очередь Денкейн хлопать глазами.

«Неужели это мне тоже предстоит? Да ну, нафиг...»

Отец вобще-то намекал ей, что пора, и даже открытым текстом предлагал найти мужа из титулованной семьи, если она сама затрудняется, но кобылка отшучивалась, что вот-де мачеха до пятиста лет ходила незамужней, и мир не перевернулся.

— А то у нас, — продолжала Фиалка, — после этой дурацкой войны, бывает, на ровном месте нехватка возникает. Муж хотел указ писать — а не на чём: весь маркированный пергамент и папирус сгорел, а новый пока не подвезли. Пришлось нам вдвоём с княжеским магом сооружать печати, вроде: «написанному верить».

«И с вторжением этим ерунда какая-то получилась, — вновь подумала Денкейн. — То что разведка проспала, и войска как раз ушли на манёвры, это, в принципе, нормально. Это не невезуха, а работа разведки грифонской. А вот что после этого никто не лишился головы, и даже, насколько я знаю, не разжалован в солдаты — вот это предельно странно. Не торчат ли из-за этого вторжения чьи-то полосатые уши?»

Кобылка помотала головой, прогоняя дурацкую мысль.

«Да нет, не может быть. Просто мачеха взяла с грифонов большой выкуп, а получив много золота, она, обычно, добреет… Отец тогда сказал трогательную речь, насчёт того, что меры будут приняты, дабы такое не повторилось, и, хотя мёртвых не вернуть, пострадавшие не останутся без вспомоществования.»

На место была «командирована» Фиалка с большим приданым. Сестра тогда даже мимолётно позавидовала: ей-то самой и десятой доли такого богатства не достанется.

«Что ж, — подумала Денкейн, — наверно, можно и так помогать, почему нет. Соседним княжествам, наверняка , тоже что-то досталось, только мне об этом не докладывали.»

— Поэтому я теперь даже вина не употребляю, — сказала гостья, — твои друзья-учёные пишут, что беременным нельзя. Чушь по-моему, но рисковать не хочу.

— Это правильно, рисковать не надо, — согласилась Денкейн. — Что у вас ещё нового?

* * *

Фессон достал шахматную доску.

— Сыграем?

— Давай. Только скучно уже стало играть в обычные шахматы. Они довольно примитивно отображают суть военных действий. Я подумала: можно перед ходом бросать кости. Например, если ходит рядовой, и выпало от девяти до двенадцати, то он движется на одну клетку дальше. Если три или четыре — на одну клетку меньше*. Если выпало «один-один», то пропускает ход, а если он зашёл уже за середину доски — переходит к неприятелю.

— Это хорошая мысль, — похвалил Фессон, — но только надо сначала разработать эти правила, да чтоб я их запомнил. А пока давай сыграем по старым… И кстати, хочешь сказать, ты не будешь пытаться эти кости заколдовать?

— Как ты мог подумать такое обо мне?..

Они расставили фигуры, и через несколько ходов Алое сказала:

— Итоги подведём. Итак, за два с половиной года на разные программы лояльности населения мы потратили без малого тысячу двести талантов золота. Таких расходов казна не несла с тех пор, как… А вот никогда не несла. За это время доходы храмов выросли на четверть, во время эпидемии, замечу, вполовину. Цены подскочили на десять процентов, а производство предметов роскоши — на сорок пять…

— Иными словами, — сказал король, — наши меры совершенно неэффективны.

— Ну, не то чтобы совершенно, но да: неэффективны.

— Хотелось бы знать почему: мы вкладываем не в то направление, или они в принципе не могут быть таковыми?

— Не знаю, милый. — Алое повела плечами, — но я точно не готова за проверку каждой гипотезы платить по семьдесят тонн золота… Блин, я же хотела быть добрее, но не получается.

— Можно выбрать «опытную» провинцию. Это будет сильно дешевле. Я даже знаю, кого можно назначить ей управлять.

— Дочь твою? — тут же догадалась Алое. — Не думаю, что это хороший выбор. Она не сумеет управлять: она не воспитывалась как принцесса. Охотно верю, что она легко возглавит институт — у неё голова под это заточена. Возможно, даже, армейский корпус — после пары лет в академии… А орать и материться я её за пару месяцев научу, если вдруг она не умеет… Но она не сможет договариваться с дворянскими домами.

— Надо ли? — Переспросил Фессон, — если мы собираемся строить новое.

— А как ты это себе представляешь? Куда они денутся из провинции? Ты их административно вышлешь? Ведь если они останутся, то Денкейн утонет в этом болоте, какой бы бюджет ты ей не дал. Это, значит, раз. А два — если всё-таки вышлешь — то это получатся рафинированные, полигонные для неё условия. А мы же собираемся строить нечто жизнеспособное? Что же это за система такая, из которой некто всемогущий постоянно должен вычищать разных меркантильных сволочей? Такая структура и пару поколений не протянет, ибо они с визгом будут лезть во власть, как было всегда, и видимо, всегда будет…

— Умеешь ты поддержать, — буркнул жеребец. — Шах тебе.

* В мире пони другая доска и другие фигуры. Помянутые игральные кости потом эволюционируют в игровой волчок. Благодаря его наличию, игра в шахматы «сам с собой» в том мире не является таким странным занятием, как у нас.

Нашёл несколько подходящих фотографий зебр, как я их представляю, если б они были зебры-зебры:

Алое

Фессон

Моарей