Tied for Last / Нити привязанностей (гет)

Что-то явно пошло не так.

Да, определенно. Кончик волшебной палочки в белой руке с паучьими пальцами, прижатый к ее горлу, произнесенные шепотом два слова и вырвавшийся из древка зеленый луч, определенно, должны были означать, что она сейчас умрет. Она не должна была оказаться здесь.

Она знала достаточно о древней магии и о том, что могло бы отсрочить ее финальный переход в потусторонний мир, забросив вместо этого сюда. В памяти всплыл отрывок из книги, на которую она однажды наткнулась. Что-то про теорию нитей: «Число нитей, привязывающих человека к земной жизни, определяет, куда душа человека может гипотетически попасть после его смерти. Если нить, связывающая человека с жизнью, достаточно прочна, его душа может застрять на полпути, в месте между жизнью и смертью. Одним из главных примеров такой нити можно считать крестраж. Однако существует великое множество других магических явлений и артефактов, способных вызвать аналогичный, пусть и не столь сильный эффект».

Гермиона Грейнджер в растерянности сидела на газоне перед Хогвартсом, пытаясь понять, что пошло не так и как она здесь очутилась.

В уме она перебирала факторы, которые могли привести к тому, что она была до сих пор немножко жива. Во всяком случае жива в той мере, чтобы быть здесь. Она была Хранителем Тайны укрытий Гарри и Рона. Обе эти тайны она унесла с собой, перекинув мост между своими жизнью и смертью. Она также наделила чертами своего характера одну из книг, оставленных в Хогвартсе, применив вечные чары вроде тех, что Основатели наложили на Распределяющую шляпу. Теперь эта книга давала советы и подсказывала тем, кто делал пометки на ее страницах. Разумеется, она не помнила каждое свое заклинание, которое могло бы выступить в качестве такой нити. Она успела расставить защитные барьеры по всему замку и его окрестностям. Но достаточно ли этого, чтобы привязать ее к земной жизни?

Разве, следуя этой логике, Основатели Хогвартса не должны были тоже попасть сюда? Ведь сотворенная ими магия была такой долговечной, неиссякаемой. Тем не менее, насколько Гермиона могла судить, кроме нее здесь больше никого не было.

Она вздохнула. Гарри рассказывал ей об этом месте. После того, как Волдеморт убил его, он оказался на вокзале Кингс-Кросс. Гермиона же попала в Хогвартс, где все почему-то выглядело прекраснее, чем обычно. Поверхность каждого камня казалась более гладкой, каждая травинка — зеленее, вода в озере — прозрачнее, а небо — голубее.

С момента, когда Волдеморт убил Гарри в первый раз, прошло полгода. Придя в себя, Гарри не двигался, обдумывая, как ему поступить дальше. Он мог вскочить и начать сражаться в одиночку. Многие из его наставников, он был уверен, сочли бы это верхом глупости. Он мог затаиться, бог знает на сколько, рискуя, что кто-нибудь услышит его дыхание или отчаянное, точно у испуганного зверька, сердцебиение. Опасно. Или же он мог прокрасться в замок и попробовать перегруппировать его оборону.

Он выбрал последнее.

Гарри Поттер не привык убегать. Не привык поворачиваться к врагу спиной. Ему едва удалось уйти живым — чудо, что он вообще очнулся, умерев в первый раз, — но он добрался до Хогвартса и присоединился к защитникам замка. Они установили всевозможные барьеры, они тренировали каждого бойца, пока все студенты не научились достойно держаться в поединке даже с такими опытными противниками, как преподаватели Хогвартса. Но оборона замка не смогла бы держаться вечно. Не против Лорда Волдеморта.

Однако они выстояли пять долгих месяцев.

А затем Пожиратели смерти нашли способ проникнуть в замок.

Гермиона очутилась одна в Выручай-комнате, где, по закону подлости, ее обнаружил не кто-то из Пожирателей, а сам Волдеморт. Он тут же признал в ней лучшую подругу Гарри Поттера.

Но он не знал, что она являлась Хранителем Тайны. Он не знал, что если убьет ее, то потеряет последний шанс когда-либо отыскать Гарри или Рона, ведь Гермиона никому не рассказала, где они прятались. После того, как его попытка применить к ней легилименцию потерпела крах — ее безупречно отточенные навыки окклюменции явились для него полной неожиданностью — Темный Лорд приставил свою светлую палочку к ее горлу и произнес «Авада Кедавра». Он не знал, чего собственноручно лишает себя, и Гермиона Джин Грейнджер умерла с улыбкой на лице.

Гермиона откинулась на траву, вглядываясь в раскинувшееся над ней небо. Она не могла определить, какое сейчас время года. Воздух был теплым, но земля мерзлой.

Она ведь не может быть тут совсем одна? Должен быть кто-нибудь еще. Присутствие даже одного человека сильно улучшило бы положение дел.

Ну, сидеть здесь и ждать непонятно чего, смысла явно не было. Гермиона поднялась на ноги, пригладила непослушную копну каштановых волос и направилась к замку.

Этот Хогвартс был один в один похож на Хогвартс, который она знала при жизни, с той лишь разницей, что казался более идиллическим. В библиотеке книги стояли на своих местах, однако Мадам Пинс не было. Столы в Большом зале были сервированы, но, спустившись на кухню, Гермиона не обнаружила там трудящихся домовиков. При этом она с облегчением отметила, что обитатели картинных рам в коридорах как обычно двигались и жили своей жизнью. Чтобы попасть в гостиную Гриффиндора, Гермионе пришлось долго перепираться с Полной Дамой, характер которой в этом мире менее взбалмошным не стал. Наконец, эксцентричный портрет согласился пропустить ее, сообщив на будущее пароль — Ядовитая тентакула.

Внутри все выглядело как обычно, и Гермиона наконец убедилась, что она не единственная живая душа во всем замке.

С удивлением она оглядела переполненную гостиную, насчитав около десяти человек, одетых в гриффиндорскую форму. Все же осознание, что в этом полуреальном мире из живых людей есть кто-то еще, потрясло и даже шокировало ее.

Гермиона не могла в это поверить: неужели между жизнью и смертью застревало столько людей?

Хотя, собственно, почему нет? Из миллионов некогда умерших волшебников и волшебниц, сюда попало лишь человек десять. При таком масштабе, это капля в море.

С появлением Гермионы все разговоры в гостиной тут же оборвались, а затем высокий рыжеволосый парень с зелеными глазами произнес:

— Так значит, ты новенькая?

Гермиона кивнула.

— Рад, что нашего полку прибыло, добро пожаловать, — продолжил он. Он был высок и буквально лучился от переполнявших его сил и энергии. — Из-за чего ты тут застряла? Создала парочку крестражей?

Последние слова он произнес шутливым тоном, однако при упоминании крестражей остальные резко притихли. Гермиона уставилась на него, ошарашенная тем, что он спрашивает об этом с такой беспечностью, будто речь идет о погоде.

— Нет. Я… я не до конца уверена, что знаю причину, по которой я здесь, — осторожно ответила она.

Рыжий улыбнулся.

— Ну, хорошо, что ты не из крестражных. От этих ребят мне как-то не по себе.

Высокий брюнет, сидящий рядом с ним, ткнул его локтем:

— Заткнись.

— Ар-Джей вот как раз один из них, — продолжил с ухмылкой рыжий. — Меня, кстати, Годрик зовут, а это Ар-Джей Кинг.

Гермиона опешила. Быть этого не может. Сам Годрик Гриффиндор? Неужели в метре от нее стоит самый прославленный гриффиндорец. Она уточнила:

— Годрик… Гриффиндор?

Парень кивнул.

Гермиона ощутила, как к горлу подступил ком. Этого не может быть. Если Годрик Гриффиндор здесь, означает ли это, что она застряла тут навечно? Он, должно быть, провел тут не одно столетие. Наконец она ответила:

— Меня зовут Гермиона Грейнджер. Очень… интересно познакомиться.

— Какой сейчас на Земле год? — спросил Ар-Джей.

— 1998-й.

Ар-Джей задумчиво сдул челку со лба:

— Ого, значит, времени уже прошло прилично.

— То есть? В каком году сюда попал ты?

— В 1971-м, — ответил Ар-Джей. — Но время здесь течет иначе. Несколько земных лет ощущаются как несколько месяцев. Плюс, мы совсем не стареем. Понятия не имею, как это работает.

Годрик поднял бровь:

— Кстати, что-то в твоем времени мрет слишком много одаренных волшебников.

У Гермионы вырвался нервный смешок:

— Почему?

— Ну, многие появляются и исчезают, — пояснил Ар-Джей, пожав плечами. — Всех возрастов, профессий, со всех факультетов.

— Появляются и… исчезают?

— Они все исчезали относительно быстро, — пояснил Годрик. — Прочность нити, привязывающей тебя к Земле, пропорциональна твоему магическому потенциалу. Вполне естественно, что лишь немногие задерживаются здесь надолго. Последний случай из твоего времени исчез неделю назад.

— И никто из них… э-э-э… никто из них не рассказывал, почему они… почему они тут оказались?

Годрик и Ар-Джей переглянулись:

— Да нет.

Разумеется. Они не хотели рассказывать здешним обитателям о мире настоящего. Застрять здесь как в ловушке и терзаться мыслями о том, что реальный мир охвачен войной — тяжелое испытание.

Гермиона огляделась. Если последний человек попал сюда из 1971 года… Это значит, что никто из здесь присутствующих не видел, как к власти пришел Волдеморт, как он убивал невинных, как вверг мир в хаос…

Гермиона опустилась в мягкое кресло напротив Годрика и Ар-Джея.

— Может, расскажете, как вы сюда попали?

— Я работал в Министерстве, — ответил Ар-Джей. — Мы проводили различные исследования Темной магии. Так получилось, что я оказался втянут в один эксперимент, в ходе которого меня вынудили создать крестраж.

Гермиона нахмурилась. Разве это законно? С другой стороны, Министерство магии никогда не могло похвастаться безупречной репутацией.

— Кто тебя заставил?

— Андрос Лестрейндж. Я работал в Отделе тайн, он был моим начальником. Я учился на одном курсе вместе с его сыном.

— Постой, — непонимающе заморгала Гермиона. — Если ты не умер, то почему застрял здесь?

Ар-Джей пожал плечами.

— Это осколок моей души, заключенный в крестраж. Каким-то образом крестраж был уничтожен, поэтому, ожидая воссоединения с остальной душой после моей смерти, осколок находится тут.

— А, так ты все еще жив, там, на Земле? Ты — это та версия тебя, что создала крестраж?

— Ага.

Гермиона некоторое время обдумывала полученную информацию. Скольким волшебникам за всю историю человечества удалось создать крестражи? Разве не предполагается, что все они были Темными магами? Кого этот юноша убил, чтобы создать свой крестраж? Что ж, это явно был очень личный вопрос. Она не осмелилась задать его. Кроме того, Ар-Джей был невыразимцем, и, если на него давил Лестрейндж, беднягу можно понять: с головой у Лестрейнджей все точно было не в порядке.

Она повернулась к Годрику и открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но внезапно поняла, что на ум ей ничего не приходит. Все те годы на Земле она фантазировала о том, что бы она спросила у выдающихся личностей прошлого, представься ей такой случай. Однако, теперь, когда она застряла в этом междумирье, это показалось ей лишенным всякого смысла. Поэтому она сухо, почти саркастично задала совершенно пустяковый вопрос:

— Может, кто-нибудь объяснит мне, почему мы не просвечиваем как привидения?

Годрик расхохотался.

— То, что мы не вполне живы, не означает, что наша оболочка будет просвечивать. Ты будешь чувствовать и голод, и жажду, и усталость так же, как и в реальном мире. Мы просто… не стареем, вот и все.

— А почему мы выглядим именно… на этот возраст?

Годрик переглянулся с Ар-Джеем.

— Ну, мы не знаем наверняка, — начал он, — но предполагаем, что это связано с тем, что магия пробуждается в юности и навсегда юной и остается. Если учесть, что здесь оказывается только та часть тебя, что оставила заметный магический след в земной жизни, получается, что она тоже будет оставаться юной. Точно это неизвестно, но сама погляди на меня, на Ар-Джея, на Альбуса, да на всех нас. Никто из нас не выглядит на свой реальный возраст.

Гермиону точно холодной водой окатило: на Альбуса?

Юноша с темно-рыжими волосами обернулся к ним:

— Кто меня звал? — поинтересовался он с задорной улыбкой.

Гермиона обомлела. В юном Дамблдоре угадывались некоторые хорошо знакомые ей черты: умные глаза, очки-половинки на носу, лукавая улыбка. Однако его лицо не было испещрено морщинами, а свои темные волосы он собрал в высокий пушистый хвост.

— Профессор Дамблдор?

Дамблдор перевел свой взгляд на нее. Судя по выражению его лица, он ее явно не узнавал.

— Профессор? — со смехом повторил он. — Чего, интересно?

Брови Гермионы взлетели от удивления. Как такое было возможно? Как он мог не знать, что он профессор? Это значит, что он должен был попасть сюда еще до того, как начал преподавать трансфигурацию, а значит, до 1930-х годов.

— Эй, ау? — окликнул Дамблдор, помахав рукой у нее перед лицом. Гермиона вздохнула и закрыла глаза.

— Извини, я просто… не обращай внимания.

— Да ладно тебе, Альбус, — сказал Ар-Джей, толкая Дамблдора плечом. — Я уже говорил, что учился у тебя в Хогвартсе. Ты стал нашим деканом, когда я был на втором курсе.

Дамблдор недоуменно поднял брови, очевидно, слегка сбитый с толку, но затем на его лице проступило понимание:

— Да, кажется, ты и правда что-то такое говорил.

Гермиона поняла, что никому из них не сможет рассказать, что в конце концов случилось с Дамблдором. Это казалось плохой идеей. Все вокруг выглядели такими жизнерадостными. Казалось, их нисколько не заботило то, что они застряли между жизнью и смертью, в этом чистилище. Как они могут мириться с этим?

В гостиную вошла высокая девушка с черными волосами, умными серыми глазами и озорной улыбкой.

— О, а ты кто такая? — поинтересовалась она. — Я Филемина, но можешь звать меня Мина. При жизни я была капитаном сборной по квиддичу.

Она протянула руку, и Гермиона осторожно ответила на рукопожатие.

— Меня зовут Гермиона, — тихо представилась она. — Приятно познакомиться.

— Какая-то ты у нас робкая, — еще шире ухмыльнулась Мина.

Гермиона от неожиданности даже поперхнулась:

— Если бы твои слова услышали мои друзья, они бы долго смеялись, — хихикнула она. — Из какого года ты?

— Из 1918-го, — ответила Мина. — Из того же, что и Альбус. Бывают же такие совпадения.

Альбус многозначительно выгнул бровь.

— Вообще-то, это никакое не совпадение, — пояснил он Гермионе. — Мы работали над одним проектом.

— Каким?

Мина вздохнула.

— Разрабатывали задание для Первого этапа Турнира Трех Волшебников. Его несколько раз пытались возродить начиная с 1792 года, но каждый раз безуспешно. Наша попытка тоже провалилась.

— Давайте сменим тему! — бодрым голосом предложил Дамблдор. — Кто-нибудь хочет есть?

— Ты вечно хочешь есть, — пробормотал Ар-Джей.

Годрик встал и лениво зевнул.

— Я тоже проголодался, дружище.

Он хлопнул Дамблдора по плечу, заставив того слегка покачнуться. Молодой Дамблдор был таким же худощавым и долговязым, как и в старости, Годрик же, напротив, был крепкий здоровяк.

— Пошли чего-нибудь перекусим. Вы все с нами?

Гермиона кивнула. Она внезапно поняла, что умирает от голода. Сколько, интересно, на Земле прошло времени с момента ее смерти? Несколько дней? Думать об этом было странно.

Ар-Джей со стоном поднялся из кресла. Он был очень хорош собой: бледная кожа, ярко-голубые глаза, а своими взъерошенными волосами цвета воронова крыла он напомнил Гермионе Гарри.

Гермиона оглядела остальных людей в гостиной, выискивая среди них другие знакомые лица. Сердце радостно екнуло, когда она узнала Миранду Гуссокл, автора «Стандартной книги заклинаний». Миранда была симпатичной и чем-то напоминала эльфийку. Она что-то увлеченно строчила на невообразимо длинном свитке пергамента.

Мина хлопнула Гермиону по плечу.

— Ты идешь?

Гермиона кивнула и вслед за ней выбралась из портретного проема.

Из-за небольшого количества присутствующих Большой зал казался еще более огромным. Солнечные лучи проникали через высокие окна, падая на стоящий перед четырьмя столами факультетов преподавательский стол, сейчас удручающе пустовавший.

В голове у Гермионы неосознанно мелькнула мысль: «Я больше никогда не буду сидеть здесь с Гарри и Роном».

Столы ломились от аппетитных угощений.

— О, отлично, мясной пирог. Давненько я его не ел, — обрадованно воскликнул Годрик, забирая себе на тарелку почти половину пирога. Мина вздрогнула.

— Он ест буквально все, — пробормотала она Гермионе. — Смотри не зевай, он и руку отъесть может.

Гермиона рассмеялась, но это был горький смех. Своим поведением за столом Годрик до боли напоминал ей Рона.

В последние несколько месяцев их с Роном отношения бурно развивались. Он не хотел, чтобы она становилась Хранителем Тайны, однако, она настояла и наложила на его укрытие чары Фиделиуса. Рон в свою очередь тоже попытался стать ее Хранителем Тайны, но заклинание у него не вышло.

Затем Гермиона отправилась на нижние этажи замка, чтобы с кем-то переговорить, а Пожиратели смерти тем временем проникли в замок.

Думать обо всем этом было больно. Она беспокоилась о том, что происходит с Гарри и Роном в реальном мире, чем они занимаются.

Я надеюсь, что ты в безопасности, Рональд Билиус Уизли. Мой Рон.

— Ты в порядке? — тихо поинтересовался у нее Ар-Джей, отвлекая от мыслей. — Я знаю, что первые недели тяжело, но потом будет легче. Начинаешь видеть и положительные стороны жизни, ну, или что бы это ни было.

Гермиона выдавила слабую улыбку.

— Я просто… знаю, что никто из них не попадет сюда.

Действие боевых заклинаний всегда временно, а значит, они не формируют магическую нить. Несмотря на блестящие способности Гарри вызывать Патронуса и к боевой магии в целом, он никогда не окажется здесь.

Ар-Джей не стал уточнять, о ком она, а лишь сказал:

— В конце концов, ты тоже рано или поздно покинешь это место. Не беспокойся, все магические нити рано или поздно истончаются. Не так давно нас покинула Пенелопа Пуффендуй. Мы с Альбусом поспорили, что Кандида «переживет» здесь и Годрика, и Салазара. Это лишь вопрос времени. Твое время придет. Время каждого придет.

Гермиона никогда не думала, что мысль о смерти может быть обнадеживающей.

— Погоди. Кандида… — начала она, переводя взгляд на стол когтевранцев. Обнаружив за ним почти вдвое больше народу, чем за другими тремя столами, она нисколько не удивилась. Вот они, плоды истинной тяги к знаниям. Кандида Когтевран была ослепительно красива. Величественная осанка, острый взгляд умных глаз — она казалась живым воплощением всего того, что ценила в учениках своего факультата.

Гермиона взглянула на стол слизеринцев. Салазар.

Четвертый из Основателей сидел у самого конца стола вместе с юношей, в котором Гермиона узнала Герпия Злостного, первого, кому удалось вывести василиска и создать крестраж. Кроме них за столом обнаружились и другие не самые приятные личности как, например, автор «Волхования всех презлейшего» Ревеленд Годелот и парень, внешность которого выдавала в нем представителя семейства Малфоев — не Люциус и не Драко, значит, скорее всего, их предок Абраксас Малфой.

Однако внимание Гермионы привлек парень, сидящий между ним и девушкой, чьи заостренные черты лица отдаленно напоминали Сириуса Блэка. Молодой человек сидел за столом, держась очень прямо. Его черные волосы были безупречно уложены. Взгляд темных глаз из-под ровных четко очерченных бровей спокоен. Весь его вид, казалось, источал уверенность в себе. Он был обезоруживающе привлекателен.

Гермиона обратила внимание, как другие слизеринцы вели себя с ним. То и дело кто-нибудь из них бросал на него взгляд, как бы в поисках одобрения. Сам он говорил мало, но странным образом казалось, что он контролирует все, что происходит в его непосредственной близости. За все время общего разговора он улыбнулся лишь однажды, и то, скорее, ухмыльнулся, слегка выгнув бровь. Но даже этого было достаточно, чтобы заметить, насколько сильной харизмой он обладал.

Проследив устремленный на слизеринцев взгляд Гермионы, Мина широко улыбнулась:

— Засмотрелась на парня с темными волосами, да?

Гермиона моргнула.

— Да нет, а кто он?

Однако она чувствовала, что уже знает ответ.

— Том Риддл, — томно вздохнула Мина. — Это почти преступление, правда? Быть таким привлекательным. Иметь настолько нечестное преимущество.

— Да уж, — пробормотала Гермиона, на которую нахлынули воспоминания о змееподобном лице, бумажно-белой коже, бескровных губах, шепчущих «Круцио» снова, снова и снова…

Она откусила кусочек картошки и отвела взгляд от Тома Риддла.

— Абсолютно нечестное преимущество.

 

 

 

На рассвете первые лучи проникли в окно комнаты Гермионы, разбудив ее. Солнечный свет показался ей более ярким, чем обычно.

В дверь кто-то настойчиво барабанил. Гермиона застонала и выбралась из постели, смахивая лезшие в глаза волосы.

— Ради Мерлина, Рональд, угомонись.

Распахнув дверь, она замерла от удивления, внезапно осознав, что это не мог быть и никогда больше не будет ни Рон, ни Гарри.

— Ой, извини, Мина. Я подумала, что это… не важно.

— Кто такой Рональд? — нахмурившись, спросила Мина.

— Мой друг из… там на Земле, — ответила Гермиона, сделав неопределённый жест рукой.

Лицо Мины посерьезнело. Жизнерадостная улыбка погасла, сменившись озабоченным выражением.

— О, мне жаль… хочешь об этом поговорить? — явно испытывая неловкость, спросила она.

Гермиона сомневалась, что вообще когда-нибудь захочет обсуждать это с кем-либо. Она чувствовала, что просто не сможет справиться с подступающими слезами, поэтому сдержанно ответила:

— Забудь, ничего страшного.

— Ну, ладно. Завтрак уже начался. Ар-Джей и Годрик спрашивают, присоединишься ли ты к нам. Мы сможем объявить о твоем появлении всему Хогвартсу.

— Да, хорошо. Я только встала, дашь мне минут десять собраться?

— Конечно-конечно, — заверила Мина. — Жду тебя.

Гермиона закрыла дверь и подошла к зеркалу. Взглянув на свое отражение, она застонала. Все в этом мире выглядело совершеннее и красивее, но на ее лицо, судя по всему, этот закон не распространялся. Она подавила смешок, разглядывая свои волосы, которые под немыслимыми углами торчали во все стороны. Достав палочку, она одним взмахом пригладила их, расчесав пряди и распутав колтуны.

Зевая и часто моргая, чтобы окончательно проснуться, Гермиона натянула мантию и поспешила вниз.

Странно, но она чувствовала, что воспоминания о всех тех бесконечно долгих месяцах, проведенных в страхе за свою жизнь, когда она кралась в потемках по замку, поблекли. Она уже привыкла к этому мирному, безопасному Хогвартсу. Путь в Большой зал по движущимся лестницам и ярко освещенным коридорам прошел без приключений. Разговор был не слишком оживленным, возможно, потому что Ар-Джей и Годрик еще не до конца проснулись. Они заметно приободрились, лишь войдя в Большой зал и почуяв запах еды.

Народу в Большом зале было заметно больше, чем накануне вечером. Оглядевшись, Гермиона насчитала всего около семидесяти пяти человек. Самыми малочисленными были пуффендуйцы, гриффиндорцев было человек на десять больше. Количественный перевес однозначно был на стороне когтевранцев и слизеринцев. При этом было очевидно, что даже смерть не смогла положить конец вражде и соперничеству между факультетами: сидящие за разными столами то и дело обменивались недоброжелательными взглядами.

Гермиона вся сжалась, когда Мина поднялась со своего места, огляделась и громко постучала ложкой по своей тарелке, привлекая к себе внимание. Большой зал умолк.

— Привет всем, это Гермиона Грейнджер, — громко начала Мина. — Она появилась здесь вчера. Она с Гриффиндора.

Последнюю фразу слизеринцы встретили свистом и улюлюканьем. Гермиона нервно на них покосилась. Неосознанно отыскала глазами Тома Риддла, чье лицо притянуло ее взгляд точно магнит. Внутри у нее все перевернулось, когда она поймала на себе непроницаемый взгляд его темных глаз. Он не свистел и не улюлюкал. Просто молча сидел и смотрел на нее. Высокий, с гордой осанкой и спокойным выражением лица. Он моргнул, и это заставило Гермиону очнуться от наваждения. Она сглотнула и вновь посмотрела на Мину.

— А ну быстро заткнулись, придурки! — прикрикнула Мина на слизеринцев. Со стороны гриффиндорцев раздались смешки. — Короче, вот. Еще один человек из 1998-го.

Какое-то время все хранили молчание, затем по залу прошел озадаченный шепот, постепенно переросший в привычный шум голосов и стука столовых приборов о тарелки. Мина села на место.

— Слизеринцы поначалу будут к тебе цепляться, но ты не переживай, они в итоге угомонятся.

— Ты прям обнадежила, — пробурчала Гермиона.

Годрик усмехнулся.

— Слушай, если они попытаются застать тебя врасплох, выскочив из-за рыцарских доспехов или что-нибудь в этом духе, ты всегда за километр почуешь их напомаженные бриолином головы.

Гермиона прыснула, удивленная тем, что Годрик в курсе последних модных тенденций.

— Откуда ты знаешь про гель для укладки волос? — сквозь смех спросила она.

— У меня свои источники, — пожал плечами Годрик, бросив взгляд на Ар-Джея, но тот был слишком увлечен поглощением еды и не обращал ни на что внимание. — Этот парень слишком уж печется о своей шевелюре, — суфлерским шепотом продолжил Годрик. На этот раз услышав, Ар-Джей наградил его хмурым взглядом.

— То, что мне не безразлично, как я выгляжу, Годрик, — отчеканил он, — не делает меня женоподобным.

— Послушай, никто не ставит под сомнение твою мужественность, — влезла Мина. — Хотя столь сильное негодование и попытки оправдаться во что бы то ни стало… — Она многозначительно поиграла своими тонкими черными бровями и ухмыльнулась. Глядя на то, как Ар-Джей закатывает глаза с видом человека, давно привыкшего к подобным подшучиваниям, Гермиона не смогла сдержать улыбку.

Она оглядела Большой зал.

— Если уроков нет, то что вы, собственно… ну, вы поняли, чем здесь можно заняться? — спросила она. Она не могла представить Хогвартс без уроков. Гермиона всегда со всей ответственностью подходила к изучению каждого предмета — даже истории магии, хотя в глубине души она была согласна с Гарри и Роном, что это была скукота смертная — поэтому мысль, что ей ничего не нужно готовить и сдавать, не укладывалась у нее в голове.

Годрик, Мина и Ар-Джей переглянулись и пожали плечами.

— В Хогвартсе много неисследованных мест, — тихо, словно, поверяя ей тайну, сказал Ар-Джей. — Мы частенько бродим по замку и окрестностям, выискиваем разные тайники. Скучно не бывает.

— Лично я предпочла бы ходить на уроки, — ответила Гермиона с легким чувством собственного превосходства, невольно прозвучавшем в ее голосе. — Они здесь есть?

Годрик хохотнул.

— Значит, вы с Мирандой одного поля ягоды. Уроков тут нет, но библиотека всегда открыта.

— К тому же большинство собравшихся здесь — выдающиеся волшебники и волшебницы, за исключением меня, разумеется. Ко многим ты можешь обратиться за помощью или советом, если захочешь погрузиться в какую-то тему.

Мина ткнула Ар-Джея локтем.

— Он любит разыгрывать скромность, — фыркнула она. — На самом деле Ар-Джей силен во многих вещах. В трансфигурации, например, в древних рунах.

— О, я просто обожаю руны! — воскликнула Гермиона с просветлевшим лицом.

Ну, конечно! То, что все здесь были невероятно сильными и одаренными волшебниками, следовало из самого факта их присутствия в этом месте. В противном случае, они не были бы способны оставить после себя достаточно яркий магический след, привязывающий их к земной жизни. Она могла бы столькому научиться… Разумеется, ей не следует думать только о себе. Она должна найти способ вернуться обратно на Землю, чтобы помочь сопротивлению. Если только оно все еще существовало. При мысли об этом Гермиона с трудом проглотила ставший внезапно безвкусным кусочек бекона.

Голос Годрика отвлек ее от мрачных раздумий.

— А еще мы то и дело проводим матчи по квиддичу. Они, правда, бывают малость жесткими.

— Малость? — рассмеялась Мина. Она повернулась к Гермионе. — На последнем матче лишь трем игрокам удалось уйти с поля без переломов. В отсутствие учителей нет никого, кто следил бы за соблюдением порядка и правил.

Гермиона удивленно подняла брови:

— Неужели нет никого ответственного за безопасность? Разве мы, ну, не чувствуем боль?

Ар-Джей наклонился к ней через стол и ущипнул ее руку.

— Ай! — пискнула Гермиона. Он пожал плечами.

— Похоже, что боль ты все-таки чувствуешь, — слабо улыбнулся он, откинув со лба свои черные волосы. Гермиона вздохнула. Он очень сильно напоминал ей Гарри как лицом, так и манерой поведения, а Годрик — Рона, по крайней мере внешне… Она вновь мыслями вернулась к своим лучшим друзьям. Никто не сможет занять их место в ее сердце. Впрочем, Гермиона надеялась, что сможет отыскать способ воссоединиться с ними на Земле… должен же быть способ вернуться назад. Во всяком случае, здесь и сейчас она была вполне живой.

Голос Альбуса, присоединившегося к ним в сопровождении Миранды, прервал ее размышления.

— Вводите Гермиону в курс дела? — с безмятежным видом поинтересовался он.

— Я Миранда Гуссокл, — представилась Миранда. Голос у нее был чистый и звонкий.

— Я прочла все твои книги, — восторженно воскликнула Гермиона. Миранда на это лишь рассеянно улыбнулась.

Гермиона посмотрела вверх, тщетно ожидая увидеть прибытие совиной почты во время завтрака. Здесь это было невозможно. В любом случае сама она редко получала письма. Какое-то время она выписывала «Ежедневный пророк», и на этом все. Она слегка улыбнулась, вспомнив, как Гарри получил по почте свой Нимбус-2000 на первом курсе…

— Кроме того, если тебе совсем будет нечем заняться, знай, что у нас есть команда студентов, ответственных за организацию развлечений, игр и тому подобного, — продолжал Годрик. — Кажется, кто-то с Когтеврана и Гриффиндора.

Гермиона машинально кивнула, мысленно находясь далеко. Никаких развлечений. У нее есть важная миссия. Она должна быть там, где ее место, и оно явно не здесь.

Она вновь принялась за содержимое своей тарелки, с облегчением отметив, что здешняя яичница по вкусу ничуть не уступала земной.

Покончив с завтраком, Миранда объявила, что отправляется в гостиную работать над своим сочинением и ушла.

— Она трудится над этим своим сочинением уже две недели, — сказала Мина. — Как по мне, так это уже больше напоминает роман.

Она встала из-за стола и подхватила свою сумку.

— Я пошла на поле.

— Я тоже, подожди меня, — откликнулся Годрик, поднимаясь с места. — До скорого, Гермиона.

Ар-Джей посмотрел вслед их удаляющимся спинам.

— Прости, но я тоже вынужден тебя покинуть. Я обещал Диккенсу помочь с переводом некоторых древних рун.

— Да ничего страшного, все порядке, — заверила его Гермиона. В любом случае ей требовалось время, чтобы все хорошенько обдумать. С момента прибытия сюда, у нее не было ни минуты покоя, чтобы поразмыслить над возможными вариантами.

Ей нужно в библиотеку. В ее убежище. Туда-то она и отправится первым делом.

Она протянула руку за своей школьной сумкой, обычно набитой учебниками, свитками пергамента, перьями и чернильницами. Однако ее пальцы зачерпнули воздух, и она вспомнила, что сумки у нее больше нет. Не зная, куда деть свои непривычно пустые руки, Гермиона стремительно покинула Большой зал.

Привычной дорогой она быстро добралась до библиотеки. Гермиона была почти уверена, что без мадам Пинс, бдящей за тишиной и порядком, там будет стоять гвалт. Однако, войдя, она с облегчением обнаружила, что в библиотеке царила привычная звенящая тишина. За исключением пухлого когтевранца, с серьезным видом листающего книги об анимагах за одним из столов, библиотека была пуста. Гермиона неловко улыбнулась ему и поспешила скрыться среди стеллажей.

Она старалась выбирать только из знакомых ей томов, стоящих на залитых светом полках, но взгляд ее то и дело обращался к двери с табличкой «Запретная секция». Эти книги запрещены, и тому есть причины. Они мне не нужны. Но тогда почему ее продолжало тянуть туда?

Ой, да катись оно все к черту. Прежде у нее никогда не было возможности хорошенько исследовать Запретную секцию, но там, несомненно, должно было найтись что-нибудь полезное про жизнь после смерти. В конце концов, кому как не знатокам Темных искусств быть сведущим в таких вопросах?

Она вошла в плохо освещенную комнату. Запах книг здесь был иным, более древним и опасным. Она прошла вглубь прохода. Засмотревшись на книгу, на чьем коричневом корешке виднелось отвратительное пятно, она, не глядя перед собой, повернула за угол и врезалась в кого-то высокого. Гермиона вскрикнула от неожиданности, подняла глаза на стоящего перед ней, и сердце ее бешено забилось. В мгновение ока она инстинктивно выхватила свою палочку и заняла дуэльную стойку.

Высокая фигура повернулась к ней.

— Извини, — тихо произнес он, взглядом прослеживая, как она поспешно опускает и прячет свою палочку. Тембр у него был низкий и приятный, голос звучал удивительно невинно и совершенно не напоминал высокий смех Темного Лорда. Снова встретившись с ним взглядом, Гермиона почувствовала, как ее сердце отчаянно заколотилось от страха. В последний раз, когда она смотрела в эти глаза, ее безжалостно пытали. Тогда они были красные. Красные и без малейшего проблеска человечности во взгляде. Этот же юноша был… обычным парнем. Неужели это один и тот же человек? Как получилось, что этот парень превратился в то… в то чудовище?

Гермиона открыла рот:

— О нет, это я извиняюсь, — сбивчиво и поспешно пропищала она, мысленно отвесив себе оплеуху. Если она не хочет привлекать его внимание, теряться перед ним без всякой видимой на то причины было явно не лучшей идеей. Хотя с такой внешностью он, должно быть, уже привык к тому, что в его присутствии девушки ведут себя странно.

Она видела, как по его лицу промелькнула тень легкого недоумения, однако, он быстро овладел собой. Держать лицо Том Риддл умел мастерски.

— Ты в порядке? — уточнил он. Его шелковый голос с едва различимой ноткой озорства в интонации ласкал слух и не выдавал ничего из того, что его владелец желал бы скрыть.

Гермиона заставила себя успокоиться.

— Да, все нормально, просто… не ожидала, — ответила она со слабой улыбкой.

Он приподнял одну бровь, и у Гермионы перехватило дыхание. Ее до глубины души возмущало и раздражало то, что она находила его привлекательным, и вместе с тем, этого нельзя было отрицать. В его лице мужественность странным образом сочеталась с точеным носом и красиво очерченными губами, а гордая посадка головы и прямая осанка еще больше придавали его внешности аристократичности.

— Ищешь что-то конкретное?

«Пытается выудить из меня информацию», — мгновенно вычислила Гермиона. Затем сделала глубоких вдох. У нее паранойя. Возможно, он ни о чем не подозревает.

— Да нет, ничего конкретного, — ответила она. — Просто я никогда не бывала здесь в реальном мире. Нечасто, во всяком случае. Подумала, что смогу отыскать здесь что-нибудь полезное.

Внутри вновь поднялась паника. Зачем она сказала «полезное»? Он решит, что она что-то затевает.

Не параной! Возьми себя в руки!

Взгляд его темных глаз был по-прежнему спокоен и непроницаем. Гермиона нервно откинула назад волосы.

— А ты? — поинтересовалась она.

Его губы тронула усмешка, как если бы Том Риддл был удивлен, что кто-то осмелился напрямую спросить о его мотивах.

— Так же, как и ты, — тихо ответил он. Гермиона завороженно наблюдала, как выразительно изгибаются его губы, прекрасно осознавая, что каждое слетавшее с них слово было ложью. — Просто просматриваю книги, — прошептал он, переводя взгляд на полки. — Здесь можно найти настоящие сокровища…

Гермиона кивнула.

— Не сомневаюсь, можешь что-нибудь порекомендовать?

Он бросил на нее быстрый взгляд, по-видимому, удивленный и неверяще улыбнулся. От этой улыбки у нее захватило дух. Невероятно темные глаза Риддла долго изучали ее лицо, прежде чем он слегка покачал головой и моргнул.

— Прошу прощения, — сказал он. — Просто… здесь не так уж часто можно встретить гриффиндорцев.

— Ну… полагаю, ты прав.

Что я творю? Она была слишком растеряна и не знала, что делать. Очевидно, она привлекла его внимание только потому, что столкнулась с ним тут. Ей нужно вновь поставить себя в один ряд со всеми и ничем не выделяться из общей массы. Но каким образом? Как обычно ведут себя большинство девушек при встрече с Томом Риддлом, если они ничего о нем не знают?

Ну, скорее всего, пускают слюни от восторга, но Гермионе становилось тошно от одной только мысли о подобном поведении.

— Меня зовут Том Риддл, — наконец нарушил он молчание и протянул ей руку.

— Гермиона Грейнджер, — ответила она, с облегчением ответив на рукопожатие. Его рука была мягкой, теплой и пугающе человеческой. Он сжал ее пальцы крепко и уверенно.

— Да, я знаю. Слышал за завтраком, — сказал Риддл, окончательно разворачиваясь к ней и прислоняясь плечом к стеллажу. — Так значит, 1998-й, — продолжил он. — Как у тебя шли дела?

Она пожала плечами.

— Очевидно, не самым лучшим образом, — пробормотала она, вызвав у него тем самым ухмылку. — А ты из какого года?

— Из 1945-го, — разглядывая свои ногти, ответил он.

1945. В том году он создал свой первый крестраж. Вероятно, всякий раз, как его душа раскалывалась, какая-то ее часть попадала сюда. Иначе, Риддл оказался бы здесь только после того, как Гарри уничтожил дневник в начале 90-х.

— Ааа, — рассеянно протянула она, стараясь не выдать свою заинтересованность. — Ты помнишь, почему так вышло?

Об этом он должен будет солгать. Гермиона приготовилась подмечать малейшие признаки вранья: резкие движения, частое моргание, непроизвольные касания лица, но Риддл ничем не выдал себя. Лишь уголки его рта слегка опустились вниз, точно он раздумывал над ответом.

— Насколько я помню, я работал над проектом в отделе Магического правопорядка, и произошел несчастный случай, — он вновь ухмыльнулся, заставив Гермиону слегка поежиться. — А вы, мисс Грейнджер?

То, как он почти насмешливо произнес ее фамилию, заставило Гермиону заподозрить, что он каким-то образом знает больше, чем следовало.

— Я создала книгу, которая отвечает на вопросы, написанные на ее полях, — с ее точки зрения, это объяснение было более безобидным, чем наложение чар Фиделиуса. — Ничего незаконного, — зачем-то добавила она и тут же мысленно вновь одернула себя. Что я творю?

— Понятно, — Риддл лениво окинул ее уверенным взглядом. — Какое заклинание ты использовала?

— О, это долгая история, — вздохнула Гермиона, делая шаг назад. — Знаешь, мне уже пора возвращаться в гостиную. Меня ждет Миранда.

Услышав это, Риддл внезапно сделал движение, точно порываясь шагнуть к ней. Сердце Гермионы снова пустилось галопом, но в итоге он просто сказал:

— Я бы не стал возражать, если бы ты осталась здесь.

— Да неужели? — вскинулась Гермиона. — Большое спасибо, Ваше Высочество.

Он опять ухмыльнулся. При этом на его левой щеке появилась очаровательная ямочка, а взгляд смягчился. Вот ведь притворщик! Все в нем одно сплошное притворство и обман. Нет в нем ни капли мягкости.

— Я не хотел тебя задеть, — проговорил он. — Просто мне редко… бывает с кем-то интересно.

— Почему?

— Я не знаю, — спокойно ответил Риддл, не вдаваясь в подробности. Долю секунды Гермиона колебалась. Если она сейчас сбежит, то он сможет заговорить с ней позднее под предлогом продолжения беседы. Если останется, ей придется продолжать разговор с ним, семнадцатилетним Лордом Волдемортом, а к этому она была совсем не готова.

— Мне жаль, но мне правда нужно идти. Миранда просила прочесть ее сочинение. Я думаю… еще увидимся.

Он слегка кивнул ей на прощание. С трудом придав своему лицу извиняющееся выражение, Гермиона развернулась и пошла прочь, чувствуя его взгляд на своей спине вплоть до того момента, пока она не назвала Полной Даме пароль.

— Кто-то выглядит измотанной, — констатировала Мина, увидев ее. — Ты что, марафон пробежала?

— Можно и так сказать, — фыркнула Гермиона, плюхнувшись в кресло. — Просто поболтала с Томом Риддлом.

Мина заинтересованно взглянула на Гермиону и упала в соседнее кресло.

— Ого, неужели? Расскажи!

— Ну, он показался мне… неплохим парнем, — буквально выдавила она. — Правда, немного пугающим. Я чувствовала себя точно под прицелом, когда он разговаривал со мной.

Мина кивнула.

— Да, я тоже однажды с ним болтала. У него просто невероятные глаза. Их взгляд такой… таинственный. — Ты даже не представляешь, что у него за тайны. — Чарующий и одновременно темный.

«Слишком темный», — подумала про себя Гермиона, промычав в ответ что-то нечленораздельное. Если глаза — зеркало души, то душа Тома Риддла была скрыта под плотным покровом тайны.

— Как прошла тренировка по квиддичу? — спросила она. — С погодой повезло?

— Погода здесь никогда не меняется, — проворчала Мина. — Спустя некоторое время это наскучивает, поэтому мы ее зачаровываем время от времени. Есть одна когтевранка, Мелия Трублад, она погодная ведьма. Но не суть. Нам нужен новый загонщик. Андерсен Пруэтт утомляет меня своим чрезмерным энтузиазмом… Ты в квиддич играешь?

Гермиона покачала головой.

— Мои друзья играли в квиддич. Вратарь и ловец. Я просто наблюдала за тем, как они играют, или делала домашку, — задумчиво проговорила она, усмехнувшись. Сейчас она жалела, что не смотрела чаще, как они практикуются, не поддерживала активнее Рона. Она всегда была поглощена учебой, нацелена на то, чтобы больше узнать, большего добиться, все на благо конечного результата. Гарри понимал это, как и Рон, но ни один из них в глубине души полностью не разделял веры в то, во что верила она. В знание. В этот источник всесилия. Единственный способ двигаться вперед.

М-да, рассуждать так было весьма по-слизерински. Гермиона вздохнула и потянулась.

— Может быть, я приду в следующий раз посмотреть, как вы тренируетесь, — сказала она Мине, которая на это улыбнулась.

— Было бы здорово. Годрику не помешает группа поддержки, охотник из него никудышный…

Гермиона рассмеялась. Сама мысль, что и у основателя факультета в итоге обнаружились слабые стороны, показалась ей по меньшей мере забавной.

Остаток дня Гермиона читала начало бесконечного сочинения Миранды. Оно состояло из восьми свитков пергамента, вместе длиной около метра. А между тем, Миранда корпела над девятым, пока глаза Гермионы стремительно пробегали строчку за строчкой. Это было просто восхитительно. В почти теологическом взгляде Миранды на магию чувствовалось какое-то благоговение, восхищавшее Гермиону. Именно так она и сама понимала и ощущала магию.

Когда Гермиона была маленькой, родители всегда хвалили ее ум. Гермиона гордилась своими знаниями и быстро проглатывала одно за другим произведения известных маггловских писателей. «Войну и мир» она прочла, когда ей еще не исполнилось и девяти. Вообще-то она не раз замечала, что стоило ей провести день без книги в руках, вокруг начинали твориться странные вещи — вещи, которые пугали ее единственную подругу Эмили. Затем пришло письмо, и все изменилось.

С появлением в ее жизни магии перед ней открылись новые горизонты. Ей стали попадаться книги, сложные для понимания, будоражившие ее юный ум. С теорией она, разумеется, разобралась быстро. Однако, сидя одна в купе Хогвартс-экспресса, она была приятно удивлена, обнаружив, что несколько заклинаний у нее получились и на практике. Безумно гордая своими успехами, она продолжила искать новые знания, перерыв половину хогвартской библиотеки. Это было еще в те дни, когда у нее не было друзей. Тогда каждая книга была для нее Библией.

Содержимое книг было так прекрасно. Оно словно специально было организовано таким образом, чтобы направить этот поток магических знаний, накопленных в результате десятилетий кропотливой работы, со страниц в ее голову. Как могла она не помнить хоть что-то из прочитанного? Книги ведь были ее самыми близкими друзьями на протяжении одиннадцати с половиной лет.

Миранда писала с тем же запалом и энтузиазмом, которые были знакомы Гермионе, когда она читала. Сочинение было посвящено постепенному закату власти первого Темного волшебника и той тонкой грани, что отделяла раздел Темной магии от всех прочих.

Годрик сидел за спиной Гермионы и терпеливо ждал, пока она закончит, целых десять минут. Как только она скатала последний свиток, он воскликнул:

— Как ты смогла все это осилить?

Гермиона лишь пожала плечами, а Миранда бросила на Годрика убийственный взгляд.

— Что?! Вряд ли это можно назвать легким чтивом, — начал оправдываться он.

— Я думаю, это потрясающая работа, — фыркнула Гермиона, возвращая пергамент Миранде, которая заговорщицки ей улыбнулась.

Годрик закатил глаза.

— Книжные черви вы, ну вот правда…

На это Гермиона лишь снова пожала плечами.

— Итак, Гермиона, — с хитрым блеском в глазах начал Годрик, — ты когда-нибудь сражалась на магической дуэли?

Годрик Гриффиндор был лучшим дуэлянтом всех времен. Взгляд Гермионы загорелся.

— Ты же известен своими дуэлями! — воскликнула она. — Я столько о них читала.

Годрик в знак признательности приложил руку к сердцу, а его взгляд, устремленный куда-то вдаль, затуманился.

— Я совсем не плох, это правда. В общем, Дуэльный клуб проходит три раза в неделю, хочешь вступить?

— О, Мерлин, — охнула Гермиона. Последний раз, когда она присутствовала на занятии Дуэльного клуба, Златопуст Локонс ухитрился подбросить в воздух наколдованную Драко Малфоем полуметровую змею, а затем выяснилось, что Гарри говорит на парселтанге. Шикарно.

— Нет? — Годрик выглядел слегка разочарованным.

— Что ты, наоборот, я с радостью присоединюсь! — с энтузиазмом заверила его Гермиона. Ей не терпелось увидеть в деле самого Годрика Гриффиндора, а, может, еще и Дамблдора.

* * *

После ужина Гермиона сидела в гостиной, пока все не разошлись. Она твердо вознамерилась вернуться в Запретную секцию под покровом ночи.

Схватив фонарь, она выбралась из портретного проема.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, раз намылилась куда-то в такой час, — недовольно проворчала Полная Дама.

Гермиона обернулась и скорчила ей рожу.

Хорошо. Она искала любую книгу, в которой упоминалось бы это место. Если хотя бы один из авторов размышлял над этим… этим островом в океане небытия, то должна быть и теория о том, как отсюда уплыть — к Жизни или к Смерти. Она не может позволить себе сидеть сложа руки, пока Гарри и Рон в опасности. Гарри, вне всякого сомнения, покинет свое укрытие, вызовет Рона, и вместе они отправятся на поиски Гермионы, рискуя своими жизнями ради уже погибшей подруги. Удастся ли им в принципе отыскать ее в Выручай-комнате? Они ведь не догадаются просить комнату привести их к мертвой Гермионе.

Мертвой. Она была мертвой.

Гермиона сглотнула, похолодев от этой мысли. Если смерть была началом новой жизни, тогда почему нам не все равно, когда кто-то умирает? Она, вне всякого сомнения, отыскала бы Гарри и Рона, пусть даже и в смерти. Она извинилась бы перед Роном, сказала бы, что любит его… При воспоминании о его веснушчатом лице к горлу подступил ком. Она внезапно пожалела, что у нее нет мантии-невидимки, тогда она могла бы тайком выплакаться в библиотеке. Но нет, была уже почти полночь, а ей предстояло еще закончить дело. Она должна прошерстить эти запрещенные книги и отыскать ту самую. Хотя бы одну. Любую.

Дверь со скрипом отворилась. Гермиона проскользнула внутрь и направилась к той полке, где стояла книга с пятном. Она была твердо уверена, что видела с ней по соседству заголовок со словом «смерть». Или это было с другой стороны стеллажа? Не то чтобы тема смерти редко встречалась в этой секции…

Высоко держа фонарь, чтобы разглядеть корешки книг на верхних полках, она, пятясь, завернула за угол…

И спиной налетела на кого-то. На того же самого кого-то. Уже второй раз за сегодня.

Сдавленно пискнув, она поспешно зажала себе рот рукой и, развернувшись, осуждающе воззрилась на него своими расширенными от страха глазами. Каковы были шансы? Каковы были чертовы шансы, что он все еще будет тут? Спустя… тринадцать или около того часов.

— О, ты уже вернулась? — мягко поинтересовался он, чуть приподняв уголки губ.

— Почему ты все еще здесь? — рявкнула Гермиона с колотящимся сердцем. — Ты что, живешь тут?

Волдеморт, поселившийся в Запретной секции…

Он пожал плечами.

— Ты бы поставила мне это в упрек? — спросил он, глядя как Гермиона опускает фонарь на свободную полку. — Я обожаю читать. Это не порок.

Гермиона ощутила смутное беспокойство, поскольку на его лице она заметила то же жадное, возбужденное выражение, свойственное ей самой, когда она глядела на бесконечные ряды книг.

— Верно, — пробормотала она. — Больше всего в мире я люблю книги.

— И я тоже, — мягко произнес Риддл. — Моя конечная цель — узнать… все.

В том числе тайну вечной жизни. Гермионе стало не по себе от мысли, что любовь к знаниям, та же, что была свойственна и ей, смогла выродиться у Волдеморта в жажду вечной жизни и стремление бросить вызов смерти.

Она оглядела темные фолианты.

— Так ты нашел то, что искал? — спросила она, указав на стопку книг, сложенных на полу. Она мельком взглянула на одну из них и тут же пригляделась повнимательнее. Она могла поклясться, что только что там было что-то вроде «В муке смерти: изощреннейшие заклятия», однако, снова взглянув на обложку, она прочла: «Древняя история драконов». Так значит, Риддл старался не афишировать, что он Темный волшебник. Она знала о нем больше, чем он мог предположить.

Он скрывает свою истинную сущность. Почему? Ну, конечно, когда он был в Хогвартсе, то играл роль идеального префекта и старосты, но ведь те дни давно позади.

— То, что искал… — медленно повторил Риддл, разглядывая ее. — Вообще-то, я не искал ничего конкретного. — Он прислонился спиной к стеллажу. Высокий, стройный, грациозный точно пантера.

— Ааа.

Что еще на это можно было ответить? Гермиона взяла фонарь и подсветила книги на стеллажах. Правой рукой она сжимала в кармане волшебную палочку. Всякий раз снимая с полки очередную книгу, она незаметным взмахом виноградной лозы меняла ее заголовок. «Смерть и ее тонкости» превратилась в «Гоблинские войны и тюрьмы», «Квинтэссенция загробной жизни» — в «На вершине горы: погодная магия для тактических боевых действий. Продвинутый уровень». Раз он скрывает, что читает, ей тоже не помешает.

— Зачем тебе внезапно понадобились все эти книги? — тихо спросил он. — Какое-то срочное дело, да?

Гермиона быстро придумала ответ и обернулась.

— Ну, я… я плохо сплю в последнее время. Решила взять что-нибудь почитать перед сном.

Риддл кивнул. Фонарь мягко освещал его бледное лицо. Несколько темных шелковистых прядей спадали на его лоб и слегка сведенные брови. Гермиона прикусила язык, ощутив инстинктивное влечение к нему и проклиная себя за это. Волдеморт. Семидесятиоднолетний старик. Лысый. Злой. Бумажно-белая кожа. Красные глаза. Бездушный… Не привлекательный.

— Почему ты плохо спишь? — спросил он, заставив ее заметно вздрогнуть. Возможно, ей удалось бы вернуть самообладание, если бы он прекратил задавать свои чертовы вопросы.

— Кошмары мучают.

Она взяла еще несколько книг с полки и повернулась к нему. Звук его голоса нервировал, но еще больше не по себе ей было от его молчания.

— Извини, если мешаю тебе, — зевнул он и потянулся. Том Риддл, вероятно, не привык ни перед кем извиняться. Веди себя как ни в чем ни бывало. Как ни в чем ни бывало. Как будто ты его не знаешь, как будто он простой милый парень…

— Все нормально, — улыбнулась Гермиона. На Земле ей говорили, что у нее обезоруживающая улыбка. Надеюсь, на него она тоже подействует.

— Нет, правда, я приношу свои извинения, — ответил он, сделав в ее направлении маленький шаг. — Ты, должно быть, считаешь меня ужасно странным, раз я провожу здесь все время. — Еще один шажок к ней. Между ними осталось не больше тридцати сантиметров.

Он был слишком близко. Дыхание Гермионы участилось от нахлынувшего ужаса. Она не могла успокоиться. Риддл возвышался над ней. Высокий, бледный, казалось, он источал угрозу. В лунном свете его алебастровая кожа и черные блестящие глаза приобрели какое-то чужеродное свечение. Тонкие пальцы отбросили со лба упавшие пряди и вновь нырнули в карманы, словно готовые вот-вот вытащить палочку, приставить к ее горлу… Круцио, Круцио, КРУЦИО...

— Не приближайся! — вырвалось у Гермионы. Она схватила отложенные книги и бросилась прочь из библиотеки. О, Мерлин. О, Боже. Ты идиотка, Гермиона Грейнджер. Что ты только что…

Ей было почти плевать, что ее поведение могло показаться ему подозрительным. Только бы держаться от него подальше.

Дыши глубже, Гермиона, дыши глубже.

Добравшись до спальни, Гермиона глянула в зеркало. От вида своего лица в том же лунном свете, что освещал сцену в библиотеке, у нее снова сбилось дыхание. Она выглядела так, будто столкнулась с Кровавым Бароном. Бледная и перепуганная. О, Господи. Гермиона сделала глубокий вдох, успокаиваясь. Затем обернулась к книгам на кровати, прилегла возле них и провалилась в сон, едва ее голова коснулась подушки.

Нельзя допустить, чтобы это повторилось снова.

 

 

 

Открыв глаза, Гермиона с удивлением поняла, что рассвет только занимается. Из-за своей ночной вылазки поспать ей удалось недолго, но усталой и разбитой она себя не ощущала. Ее соседки по комнате мирно спали.

Гермиона зевнула и, скатившись с кровати, направилась в гостиную. Было не очень холодно, но огонь в камине приятно согревал, и она свернулась в мягком красном кресле перед ним.

Уткнувшись лицом в обивку, она почувствовала шероховатость материала и вдохнула знакомый запах гриффиндорской гостиной.

На глаза навернулись слезы, и, как Гермиона ни старалась сдержаться, она разрыдалась. Неудержимо и горько.

Точно стыдясь, что кто-нибудь увидит ее слабость, она зарылась лицом в спинку кресла, всхлипывая и шумно шмыгая носом. Казалось невероятным, что запах обивки, пепла, дуба и еще чего-то сладкого смогли вызвать целый поток воспоминаний.

Лица. Бесчисленные лица. Ее родители в далекой и безопасной Австралии, куда она их отправила, стерев память. Теперь они уже никогда не вспомнят, что у них была дочь. Семейство Уизли, Гарри, Полумна… Она даже ощутила особый прилив нежности к Невиллу, который вечно нуждался в ее помощи на всех уроках. Но и она, в свою очередь, тоже нуждалась в нем. Они все были нужны ей сильнее, чем она могла себе представить.

Из груди вырывались громкие рыдания, горячие слезы капали с подбородка на ключицы.

— Гермиона? Это ты? — внезапно раздался голос.

Она робко подняла голову. Рядом стоял Ар-Джей, спросонья протиравший глаза.

— Что случилось?

Он присел на стоящий рядом с ее креслом диван. Гермиона беспомощно шмыгнула носом. Желая сохранить хотя бы остатки достоинства, она старательно избегала его взгляда.

— Я… — начала она, но ее тут же сотрясли новые громкие рыдания, заставив сжаться и свернуться в клубочек. — Я все еще не м-м-могу п-п-поверить в это, — хриплым от слез голосом выдавила она.

Ар-Джей вздохнул.

— Пойдем, прогуляемся, — сказал он, мягко вытягивая ее из кресла. Они вышли из гостиной. Гермиону по-прежнему били рыдания.

К тому времени, когда они дошли до берега озера, Гермиона успела вдоволь наплакаться. Нос у нее покраснел и саднил из-за того, что она немилосердно вытирала его легким, но все же недостаточно деликатным Скорджифаем. Они сели на покрытую росой траву, укутавшись в теплые мантии, защищавшие их от прохладного утреннего ветерка.

— Теперь рассказывай, что у тебя случилось, — произнес Ар-Джей.

— О, господи, да просто… — Гермиона слегка шмыгнула носом. — Я скучаю по всем. Мне невыносима мысль, что я их больше никогда не увижу, — она слегка взмахнула рукой, глядя на розовый диск восходящего солнца.

— Это тяжело, — согласился Ар-Джей. — Хочешь поговорить о них? Поверь, от этого становится легче.

Гермиона взглянула на него. Он смотрел на озеро перед собой. В лучах солнца его кожа приобрела золотистый оттенок, а взъерошенные черные волосы отливали темно-коричневым.

— Да, — ответила она. — Да, я… ну, Рон, мой парень… больше всего мне не хватает его. Он был высокий, худощавый, с рыжими волосами… — она смолкла. Ничего из того, что она скажет, не сможет передать всего, что она испытывала к Рону. Родство душ. Потребность. Желание. Любовь…

Она тряхнула головой и продолжила.

— Он, я и Гарри… мы были лучшими друзьями. Все делали вместе. Гарри был своего рода знаменитостью, а я и Рон, мы всегда его подначивали за это… — она усмехнулась. Сейчас это казалось таким глупым. Все, что не было проявлением любви или дружбы, казалось… ненужным. Поверхностным.

— Семья Рона стала для меня второй семьей. Понимаешь, я магглорожденная, поэтому мои родители… они меня очень любили, но не всегда до конца понимали... А затем я наложила на них Обливиэйт и…

— Стой, ты стерла память своим родителям? Зачем?

Гермиона вздохнула.

— Спустя примерно десять лет после того, как ты попал сюда, началось восхождение к власти одного темного волшебника. Он начал убивать… он начал… — она глубоко вздохнула. — Это были ужасные времена. Самый настоящий кошмар. Но старая защитная магия сокрушила его. Защитная магия Гарри Поттера. Одного из моих друзей. Но темный волшебник вернулся, потому что…

Гермиона оборвала свою речь на полуслове. Она не могла никому рассказать о крестражах. Все, у кого они имелись, были тут, и если Ар-Джей узнает, что человек, убивший ее, находится в этом самом замке…

И если Том Риддл узнает, что ей известно что-то про его будущее — ну, или его прошлое — то он не остановится ни перед чем, чтобы вытянуть из нее информацию.

— Я не знаю… там что-то было связано с философским камнем, — торопливо продолжила Гермиона. — Так или иначе, ему удалось вернуть себе силы, а мы боролись против него. Мы — это я, весь Хогвартс, все мои друзья, все, кого я знала… а затем его последователи проникли в замок. Я спряталась в Выручай-комнате, и…

Она сглотнула и сделала судорожный вдох.

— Он нашел меня. И убил. И я оказалась здесь, а все мои друзья продолжают сражаться с ним там, на Земле, и я ничего не могу сделать. — Внутри нее закипел гнев. — Больше всего на свете я ненавижу чувство собственной беспомощности, осознание, что абсолютно ничем не могу помочь.

Ар-Джей повернулся к ней.

— Погоди, так тебе действительно столько, насколько ты выглядишь? Тебе и правда семнадцать или восемнадцать? — с ужасом уточнил он. — Это… это чудовищно! Этот волшебник убил… подростка?

— Он всех убил, — прошептала она. — Он пытался убить Гарри, когда тому и года не исполнилось.

Ар-Джей присвистнул.

— Это… жутко, — пробормотал он. — Неудивительно, что ты в таком подавленном состоянии.

Гермиона горько хмыкнула.

— В подавленном состоянии — это мягко сказано. Я чувствую себя, точно я… точно я вот-вот очнусь. Кажется, что все это какой-то дурацкий сон, который все никак не заканчивается. Хотя больше походит на кошмар, учитывая…

Она вновь едва не упомянула Тома Риддла. Черт возьми. Нельзя совершать такие ошибки.

— …учитывая, что здесь нет никого из моих знакомых.

Ар-Джей ободряюще похлопал ее по плечу.

— В конечном итоге тебе станет легче, Гермиона, — заверил он ее. — Просто помни, что ты покинешь это место, перейдешь в Смерть и, что бы она собой ни представляла, я уверен, сможешь отыскать своих друзей. Жизнь не настолько жестока.

— Я едва помню, какими были мои последние слова, сказанные друзьям, — прошептала Гермиона, подтягивая колени к груди и прислоняясь головой к плечу Ар-Джея. Тоска снова накатила на нее. — Я думаю, что последнее, что я сказала Рону было «Подожди пару минут».

Она крепко зажмурилась. Подожди пару минут. Она должна была сказать, что любит его. Она должна была поцеловать его на прощание. Она должна была каким-то образом знать, что смотрела в его глаза тогда в последний раз.

Она выплеснула свои чувства и боль наружу, и теперь, чтобы исцелиться, ей требовалось время.

— Боже, а ты ведь через все это уже прошел, — сказала Гермиона, внезапно осознав, как эгоистично она себя вела. — Какой была твоя жизнь? — Она выпрямилась, и Ар-Джей убрал руку с ее плеча.

Он печально улыбнулся.

— Я был обручен, — тихо сказал он. Гермиона медленно прикрыла глаза. — Ее звали Рене Сандерсон. Мы были коллегами. Она тоже работала в Отделе тайн. Мы должны были пожениться весной на побережье Франции, — на мгновение его взгляд стал мечтательным, но тоска быстро исчезла из глаз. — Потом этот крестраж. Мерлин свидетель, с тех пор я не был прежним. Затем я внезапно попал сюда, точно часть меня откололась и была… полностью уничтожена, стерта, — он сделал резкое движение рукой. — И вот теперь я здесь. Я пообещал себе, то разыщу Рене в Смерти, чего бы мне это ни стоило. Я чувствую угрызения совести с того самого момента, как попал сюда. Искреннее раскаяние. Ты знала, что это единственное, что может собрать осколки души воедино? Когда вторая часть моей души окажется здесь, я вновь стану самим собой, потому что, понимаешь, я уже раскаиваюсь. Я…

Он глубоко вздохнул, смаргивая влагу, собравшуюся в уголках его ярких голубых глаз.

— Я очень сожалею…

Когда они вместе пришли на завтрак, привычный гул Большого зала подействовал на Гермиону умиротворяюще.

— Мои родители были стоматологами — так магглы называют врачей, которые лечат зубы. Они были отличными специалистами, — сказала она.

Внезапно за их спинами раздался вопль, заставивший ее подпрыгнуть от неожиданности:

— Ага! Есть одна! Есть одна!

Обернувшись, Гермиона узнала соседку Риддла, которую заметила в первый вечер. Девушка, откинула назад свои длинные черные волосы. У нее было бледное, изможденное лицо, в чертах которого угадывалось явное сходство с Сириусом Блэком.

— Заткнись, Араминта, — простонал Ар-Джей, потирая лоб. — Ты стоишь совсем рядом. Не надо так орать.

— «Есть одна» в каком смысле ? — поинтересовалась Гермиона, заинтригованная.

Араминта расхохоталась, смех у нее был высокий и гнусавый.

— Одна из вас!

Ар-Джей закатил глаза.

— О, Мерлин, только не снова. Пошли, Гермиона, просто не…

— Нет, слишком поздно, — с невинным лицом вздохнула Араминта. — Теперь все узнают, что ты такое.

Гермиона раздраженно поморщилась. Быть не может, чтобы речь шла об этом. Та же тема, что муссировалась из года в год все время ее учебы в Хогвартсе. Несмотря на то, что она снова и снова доказывала, что более, чем достойна зваться волшебницей… Но нет, все опять по кругу. Это ужасное, отвратительное слово. Гнусное слово.

— Грязнокровка.

Ар-Джей гневно прищурился.

— Убирайся обратно в свое змеиное логово, откуда ты выползла, Мелли, — рявкнул он. Араминта смерила его злобным глумливым взглядом и проследовала к слизеринскому столу.

— Это Араминта Мелифлуа.

Имя показалось Гермионе знакомым, а еще это сходство с Сириусом…

— Ну, конечно! — ее глаза расширись от внезапного осознания. — При жизни она пыталась провести законопроект, разрешающий охоту на магглов!

Ар-Джей кивнул.

— Это на нее похоже.

Они сели за стол.

— Итаааак, — обратился к ним Годрик. — Где вы двое пропадали все утро? — он многозначительно подмигнул Ар-Джею.

Ар-Джей столь же многозначительно подмигнул ему в ответ.

— Мы устроили психологическую дискуссию, анализируя наши жизненные опыты, если ты понимаешь, о чем я.

— Ого, теперь это так называется? — усмехнулась Мина. — С каждым годом эвфемизмы становятся все оригинальнее. Эй, Миранда, не забудь добавить этот вариант в свой роман-сочинение.

Миранда сдула прядь волос с глаз.

— Мина, я тебе уже тысячу раз говорила, — раздраженно начала она. — Мое сочинение посвящено упадку Темных искусств. Не эвфемизмам, не дуэлям, не тыквам, не окрашиванию волос и никакой другой бредовой теме, за которую мне, по твоему мнению, может прийти в голову взяться…

— Да-да, понятно, — махнула рукой Мина.

— Гермиона, а что от тебя хотела Мелли? — спросил Годрик.

— Она просто попыталась меня задеть, — тихо ответила Гермиона.

Ар-Джей вздохнул.

— У Гермионы завидная выдержка. Араминта назвала ее грязнокровкой.

При этих словах все сидящие в зоне слышимости резко замерли. Над столом повисло оглушительное молчание. Гермиона почувствовала, что ее лицо пылает. «Я не должна стыдиться того, кто я есть», — подумала она, заставив себя вместо этого сесть еще ровнее.

— Мерлин, ненавижу! — воскликнула Мина. — У меня дед был магглорожденным, и Мелли даже за это мне проходу не дает.

— Неужели, — пробормотала Гермиона, без аппетита ковыряясь вилкой в яичнице. — А почему вы зовете ее Мелли?

— Да потому что ее это бесит, — хохотнул Годрик. — Это, наверное, единственное, что мы себе позволяем, чтобы отплатить ей той же монетой за низость и мелочные оскорбления.

Гермиона закатила глаза. В своей жизни она встречала достаточно желчных людей, которые плохо к ней относились из-за предрассудков. Эта Араминта была всего лишь очередным таким недоброжелателем. Волноваться не о чем, абсолютно.

— Так чем вы сегодня планируете заняться? — обратилась она ко всем. Она все еще не могла свыкнуться с отсутствием уроков.

— Сегодня вечером встреча Дуэльного клуба, — радостно провозгласил Годрик, триумфально потрясая в воздухе вилкой. С ее зубцов сорвался кусочек сосиски и плюхнулся в блюдо с подливкой.

Мина прыснула.

— Я, наверное, останусь сегодня в гостиной и буду мешать Миранде работать, — сказала она, толкая Миранду локтем. Та наградила Мину угрюмым взглядом, но, заметив на ее лице широкую улыбку, смягчилась.

— Упаси господь, — пробормотала она.

— Я собираюсь навестить в больничном крыле Аннабеллу Веспурт, одну из многих жертв твоего последнего матча, — с нажимом произнес Ар-Джей, глядя на Годрика.

Годрик, защищаясь, поднял руки.

— Эй, моей вины в том, что она решила свалиться с метлы, нет. Ее Малфой заколдовал.

Гермиона взглянула на стол слизеринцев. Абраксас Малфой был высок и отличался крепким телосложением. Белокурые волосы — отличительная черта семьи Малфоев, и мужественное привлекательное лицо. На его фоне сидевший слева от него Том Риддл казался еще более утонченным.

Гермиона заметила, что Араминта вцепилась в левую руку Риддла. Притворно дуя губки, она, казалось, умоляла его что-то сделать. Уголок рта Гермионы дернулся в усмешке. Мерлин, да она буквально повисла на нем.

Риддл аккуратно высвободился из ее хватки, вздохнул и, казалось, уступил.

Он достал свою волшебную палочку — из тиса, как хорошо помнила Гермиона — и со скучающим выражением лица лениво взмахнул ею. Огромный серебряный поднос с блинчиками, стоявший перед ними, превратился в отвратительную зеленую змею. Еще один взмах палочки — и перед ним вновь был поднос.

На Гермиону представление особого впечатления не произвело. Может, Араминту и легко впечатлить этими салонными фокусами, но за обедами с Тонкс, Биллом и другими членами Ордена Гермиона видала и не такое. Чего уж там, она и сама периодически проделывала нечто подобное. Умение трансфигурировать предмет, а затем вернуть ему первоначальный вид перестало быть для нее чем-то из ряда вон выходящим. Глядя, как Араминта прилипла к плечу Риддла точно бледная пиявка, Гермиона с трудом подавила смешок, скривив губы в саркастической усмешке. В этот самый момент Риддл поднял глаза, и их взгляды встретились. Глядя на нее, он демонстративно выгнул бровь, вложив в эту страдальческую гримасу все свое раздражение. Затем оба одновременно отвернулись. Гермиона уставилась в свою тарелку, медленно пережевывая пищу и отмечая зародившееся у нее внутри беспокойство. Обмениваться взглядами уместно с друзьями или знакомыми. А не с собственным убийцей.

Слегка тряхнув головой, чтобы избавиться от образа Риддла, Гермиона встала и последовала за Миной, которая направлялась в гриффиндорскую гостиную.

Возле Большой лестницы Гермиона свернула и вышла в залитый солнцем двор. Такая погода мне, определённо, по душе.

Ступая по мягкому изумрудно-зеленому газону, она начала спускаться к озеру, в водах которого у самой поверхности, Гермиона отчетливо его видела, плавал гигантский кальмар.

Она растянулась на траве и с удовольствием подставила лицо легким касаньям ветерка, приятно холодившего кожу. Синее-синее небо с отдельными проблесками светло-голубого было невероятно красиво. Полный обман чувств. Гермионе казалось, что она падает вверх, в это небо, проваливаясь назад в тот призрачный реальный мир. Солнце точно закристаллизировалось, его свет не слепил, а лучи статично замерли на небосклоне. Гермиона прикрыла глаза.

Внезапно, спустя Мерлин знает сколько времени, она ощутила легкое и непроизвольное скольжение ткани.

Нахмурившись, она прикоснулась к мантии в том месте — карман.

Карман с ее палочкой. Вот только, где ее палочка? Это она только что случайно выпала?

Гермиона вздохнула и чуть приподняла веки. В следующую секунду ее глаза широко распахнулись. Резким движением она перекатилась в сторону, едва успев увернуться от стремительно приближающейся к ее лицу подошвы ботинка. С отчаянно колотящимся сердцем она вскочила на ноги. Перед ней стояла Араминта Мелифлуа, а по бокам от нее очень красивая блондинка и крайне отталкивающей наружности парень. Оба были в слизеринских мантиях. Ботинок парня с глухим стуком впечатался в траву как раз в том месте, где несколько мгновений назад была ее голова. Взгляд Гермионы метнулся к своей волшебной палочке, которую Араминта медленно крутила в пальцах.

Гермиона лихорадочно соображала, как ей поступить. Бежать? Дать отпор? Нет, без палочки это было бы глупо… Беспалочковая магия? Гермиона не слишком хорошо ей владела. Профессор Дамблдор несколько раз пользовался ей, так же, как и некоторые Пожиратели. Гарри даже рассказывал ей, что Квиррелл мог колдовать без палочки, хоть выдающимся волшебником его явно нельзя было назвать.

Ее палочка была всего в метре от нее. Может, ей стоит просто…

Акцио! Гермиона призывно согнула палец. Глаза Араминты расширились от удивления, когда палочка Гермионы попыталась вырваться у нее из рук. Однако она лишь усилила хватку и мрачно ухмыльнулась.

— Так-так, — засмеялась она. — У грязнокровки оказались припрятаны в рукаве пара козырей!

Она повернулась и зашвырнула палочку Гермионы далеко-далеко в траву. Сердце Гермионы упало. Теперь она не могла даже разглядеть свою палочку. Вновь попробовала беспалочковое Акцио, но безрезультатно.

Внезапно ее тело пронзила боль. С неожиданно злобной улыбкой на таком красивом лице спутница Араминты опустила свою палочку, заставив Гермиону рухнуть на колени у самого края сияющей глади озера. Крепко схватив ее за волосы, парень грубо погрузил Гермиону головой в воду.

Оказавшись под водой, Гермиона смутно отметила, как ее чувства обострились. Ранее незаметные, теперь многие ощущения стали ярче. Например, то, какими сухими были ее ноги, как быстро кровь прилила к голове, заставляя ее уши буквально гореть под водой. Изо рта вырывались бесчисленные пузырьки воздуха… а затем ее голову резко потянули вверх… Араминта вновь сыпала оскорблениями, но перед глазами у Гермионы мелькали лишь отдельные яркие образы: сверкающие на солнце капли, с кашлем вылетающие из ее рта, прозрачная вода совсем рядом, высокое синее небо, красное, напоминающее свиное рыло лицо слизеринца, искаженное ненавистью…

И снова в воду… снова и снова, и снова… заставляя ее буквально отхаркивать свои легкие в неудержимом кашле. Она чувствовала, что вот-вот захлебнется. Колени ее уже не держали, и она завалилась вперед на живот, отчаянно брыкаясь в надежде, что ей удастся пнуть парня ногой и выбить себе глоток воздуха… и снова, в тот самым миг, когда она уже думала, что набрала полные легкие воды, ее голову выдернули из озера.

Полностью обессилевшая, она сделала глубокий вдох и обмякла. Огромная рука, удерживавшая ее за волосы, грубо ткнула ее лицом в грязь. От острой боли в носу, распространившейся сначала по лицу, а затем и ниже по всему телу, у Гермионы перед глазами пошли круги. Горячая кровь из разбитого носа потекла по губам. Хватка на ее волосах исчезла, и Гермиона упала лбом в прохладную воду у самого берега, чувствуя во рту металлический привкус крови.

Она перевернулась на спину. Шея сильно болела. По телу разливалось изнеможение из-за нехватки кислорода.

Араминта сделала знак, и, зыркнув по сторонам, троица слизеринцев поспешила к замку.

— Ох, — выдохнула Гермиона и тут же зашлась кашлем, отплевывая остатки воды. Несмотря на то, что в этом мире вода в озере была чище и прозрачнее, на вкус она была просто отвратительной.

Гермиона поползла за своей палочкой, мысленно благодаря небо за то, что Араминте не пришло в голову бросить ее в озеро. Найдя, она трясущимися руками направила палочку себе на лицо.

— Эпискеи, — тихо прошептала она, ощутив мгновенный холодок в области носа, принявшего свой первоначальный вид. — Скорджифай, — добавила она, очищая лицо от крови.

Взглянув на свое отражение в воде, Гермиона застонала. Несмотря на то, что она успела своевременно оказать себе первую помощь, из-за перелома носа под глазами начали ожидаемо появляться огромные синяки. Красотка, ничего не скажешь.

Замаскировав фингалы косметическими чарами, она поднялась на ноги, чувствуя ломоту во всем теле. Отряхнула мантию и, сделав шаг, поморщилась от боли.

На глаза навернулись слезы, и она привалилась к стволу дерева, чьи ветви склонялись над водой. Она вспомнила, как Гарри утешал ее, когда она плакала из-за Рона; как Рон держал ее за руку, когда умер Дамблдор. Они поддерживали ее, как могли только самые близкие друзья.

Но больше поддержать ее некому. В какой-то момент я должна буду научиться справляться со всем в одиночку. Выпрямившись, она вытерла слезы, сделала глубокий вдох и направилась к замку. Случившееся закалило ее. Впредь она не проронит ни слезинки. Не даст собственной беспомощности опозорить ту силу, что ощущает внутри. Еще один глубокий вдох, еще шаг, затем еще один и еще. Постепенно ее напряженные мышцы расслаблялись, и боль начала стихать. На лице Гермионы появилась улыбка — знак вызова Араминте, доказательство, что все произошедшее ее не сломило.

Первым делом она направилась в ванную старост. У нее все еще были испачканы руки, а волосы от озерной воды стали похожи на мочалку. Стараясь пройти никем незамеченной, Гермиона прокралась на шестой этаж и остановилась перед статуей Бориса Бестолкового. Четвертая дверь налево вела в ванную старост, но Гермиона не знала, остался ли пароль тем же, что и на ее шестом курсе.

— Шепот листвы, — неуверенно произнесла она, но дверь не открылась.

Тихо выругавшись, Гермиона бросила взгляд в оба конца коридора, точно надеясь, что из-за угла появится кто-нибудь, кто подскажет ей пароль. Вновь посмотрев на дверь, она увидела, что та приоткрылась. Посторонившись, Гермиона пропустила невысокую рыжеволосую девушку, которая, не глядя на нее, заспешила прочь. Облегченно вздохнув, Гермиона проскользнула внутрь и оглядела знакомую обстановку.

Заперев дверь, она подошла к огромной ванне и один за другим начала открывать краны. Ванна быстро наполнилась, от воды начал подниматься пар, наполнив комнату сладковатым ароматом.

Сложив одежду на краю, Гермиона попробовала воду ногой, а затем со вздохом облегчения опустилась в ванну. Она откинула голову на бортик, чувствуя, как под влиянием тепла расслабляются все мышцы.

Она рассеянно повернула кран, и на поверхности воды заплясали пузырьки. Гермиона потянулась к мантии за волшебной палочкой. В нынешней ситуации ей было сложно найти для магии лучшее применение, чем подлатать свое исстрадавшееся тело и распутать волосы перед тем, как ей вновь придется оказаться среди людей.

Сняв с лица косметические чары, которые она наложила у озера, Гермиона отложила палочку и с головой погрузилась в воду. Она закрыла глаза. Было темно и очень тихо. В невесомости воды волосы темным ореолом обрамляли ее бледное лицо. Мягкими движениями она потерла его, удаляя остатки грязи и крови.

План. Ей нужен план.

Вынырнув, Гермиона аккуратно села на выступ и надолго погрузилась в раздумья. Я вернусь в гостиную. Я прочитаю те книги. Возможно, в них будет что-то о… чем-то. Затем пойду на ужин. Никто ни о чем не догадается.

Но почему ей так важно, чтобы никто ни о чем не догадался? «Странное желание», — подумала Гермиона. В памяти всплыло, как Гарри скрывал от нее с Роном, что Амбридж пытает его.

Но тут ситуация была другая. Гермиона не хотела, чтобы ее утешали, потому что не хотела ни с кем сближаться. Ведь она собиралась выбраться из этого места, как можно скорее. Она не хотела ни с кем общаться, чтобы не привязываться к кому-либо слишком сильно.

Однако тут она уже дала маху. Дружеское расположение Мины, доброта Ар-Джея, подтрунивание Годрика и духовная близость с Мирандой уже пустили корни в ее сердце. Лучшее, что она могла сделать — это сосредоточиться на извлечении максимума пользы из своего пребывания здесь и попытаться найти способ выбраться отсюда до того, как нить, привязывающая ее к земной жизни, истончится.

От долгого сидения в воде кожа на пальцах сморщилась. Гермиона пару раз глубоко вдохнула ароматные пары и вылезла из ванны. «Эванеско», — подумала она и взмахнула палочкой, заставив воду исчезнуть.

Одевшись, она вежливо обратилась к аляповатой русалке, изображенной на витраже:

— Вы случайно не знаете пароль от двери?

Русалка снисходительно оглядела ее и, слегка фыркнув, ответила:

— Если тебе нужен пароль, то почему бы не спросить его у своих друзей?

Гермиона закатила глаза и вышла, хлопнув дверью.

Веди себя непринужденно.

— Гермиона! Целый день тебя не видела, — тепло приветствовала ее Миранда, стоило Гермионе войти в гриффиндорскую гостиную. Кроме нее в гостиной сидели Альбус, Годрик, Ар-Джей и еще пара человек, которых Гермиона не знала.

— Я знаю. Я отдыхала на берегу озера. Не могу поверить, что тут всегда такая хорошая погода, — с улыбкой ответила она.

— Это один из множества плюсов смерти, — подал голос с дивана Годрик, лениво улыбаясь. Гермиона хмуро на него посмотрела.

— Не смешно, Годрик, — проворчала она. — То, что нас убили, не означает, что каждый раз нужно шутить о…

— Ой, да ладно, расслабься, Гермиона, — оборвал ее Годрик, взмахнув волшебной палочкой.

Стоявший перед ним стул превратился в тигренка, который тут же начал тихонько вылизывать себе шерсть.

Расслабься, Гермиона. Мерлин, сколько раз я это слышала? Она подошла к тигренку и, прикоснувшись к нему своей палочкой, превратила в кресло, в которое тут же со стоном упала. На диване напротив Ар-Джей читал «Историю Хогвартса», а Годрик со скучающим видом трансфигурировал все, на чем задерживался его блуждающий взгляд.

— Вот, ты только послушай, — засмеялся Ар-Джей. — «Годрик Гриффиндор не слишком отличался умом, верностью или хитростью, однако, наделенный дерзким и порывистым нравом, он считался воплощением отваги». Очень на тебя похоже, Годрик. С мозгами у тебя неважно.

Взмахнув палочкой, Годрик трансфигурировал «Историю Хогвартса» в огромного хорька. Ар-Джей завопил от неожиданности и столкнул хорька на колени Годрику. Гермиона почувствовала, как к горлу подступает смех, а внутри неожиданно поднимается волна веселья. Она звонко и заразительно расхохоталась. Все еще смеясь, она вернула книге ее первоначальный вид. Последний раз при мне трансфигурировали в хорька…

— Гермиона, у тебя приятный смех, — прокомментировал Годрик.

— Ага, — согласился Ар-Джей. — Очень… — он не договорил и нахмурился. — Что это? — спросил он, указывая на нее.

— В смысле? Мое лицо, — саркастично уточнила Гермиона.

— Да нет, это. — Ар-Джей встал и подошел к ней. — Вот это на твоей мантии. Это что, кровь?

Гермиона оглядела себя. Как она могла не заметить? Прямо под подбородком на ее мантии отчетливо виднелись красные пятна. Ар-Джей дотронулся до одного из них. На пальце остался красный след.

Глаза Годрика удивленно округлились.

— Ты что…

— Что это такое? — задал вопрос Ар-Джей.

Гермиона никогда не умела врать, особенно тем, кто ей нравился.

— Ну… хм, я… это… я была… была у озера и поскользнулась, и…

— Ага, не надо мне тут заливать, — фыркнул Годрик. — Что произошло?

Гермиона взглянула на их озабоченные лица. Даже Миранда оторвалась от своего сочинения и с любопытством на них смотрела.

— Ты в порядке? — спросила она у Гермионы.

Именно этого она и хотела избежать.

 

 

 

Вздохнув, Гермиона начала свой рассказ. В комнате повисла напряженная звенящая тишина.

— Я хотела отдохнуть на берегу озера. Я лежала с закрытыми глазами, как вдруг почувствовала странное движение моей палочки. Я открыла глаза и увидела, что кто-то пытается наступить мне на лицо. Буквально. Я откатилась в сторону, поднялась на ноги и увидела Араминту…

— Что там насчет Араминты? — поинтересовалась Мина, которая только что спустилась из спальни и теперь озадаченно оглядывала притихшую гостиную.

— Тихо, Филемина, — неожиданно резко шикнула на нее Миранда. Судя по ее пронзительному злобному взгляду, Араминту она тоже не особенно жаловала.

Гермиона посмотрела вокруг. Все смотрели на нее. Снова вздохнув, она продолжила.

— В общем, Араминта была с двумя своими друзьями: такой невысокой блондинкой и огромным уродливым парнем... Она забрала мою палочку, а я как дура позволила ее выкинуть.

Гермиона не знала, как рассказать о том, что произошло дальше, и обойтись без чрезмерного драматизма.

— Затем тот амбал начал совать мою голову в воду. Окунать, короче. Практически топя меня. И Араминта продолжала нести весь этот антимаггловский бред. Потом они сломали мне нос и ушли.

Гермиона сделала глубокий вдох и окинула всех нервным взглядом. Ар-Джей, Годрик и Мина выглядели взбешенными, а Миранда — шокированной.

— Ну, я вправила себе нос, вернулась в замок, немного привела себя в порядок. Ну, там, умылась, приняла ванну. Думала, что все обойдется.

— Нет, не обойдется! — рявкнула Мина. — Эта Араминта сама напросилась, я клянусь…

Миранда поджала губы:

— Она не может вести себя подобным образом.

Ар-Джей и Годрик переглянулись, затем вновь посмотрели на Гермиону. Когда Ар-Джей заговорил, в гостиной все притихли.

— Мы разберемся с этим. Потолкуем с главой этой компашки. С Малфоем или кем-то другим. Этому нужно положить конец. Эта безумная идея Араминты, что магглорожденных волшебников нужно карать за их происхождение, опасна. Пошли, Годрик, надо разыскать кого-нибудь из слизеринцев и…

— Нет! — воскликнула Гермиона, в ужасе от мысли, что они, возможно, наткнутся на Тома Риддла и будут говорить о ней с ним. Этого она не могла допустить. Нет. Ни в коем случае.

— Нет, — тихо повторила она, нервно улыбнувшись. — Не стоит беспокоиться. Дело прошлое, и я… в общем, Араминта меня не беспокоит. Очевидно же, что ее IQ как у тролля.

— «Ай-что»? — непонимающе переспросил Годрик.

— Не важно. Я не хочу поднимать шум из-за случившегося. Будем надеяться, что теперь, когда она самоутвердилась, она просто оставит меня в покое. Если же это повторится, тогда — да, пожалуйста… Можете делать, что хотите, но... но не в этот раз. Ладно?

Она устало посмотрела на огонь в камине. Ар-Джей вздохнул.

— Ладно, но, если снова произойдет нечто подобное, пожалуйста, не пытайся это от нас скрыть, — сказал он, глядя на нее голубыми глазами, полными тревоги.

Гермиона улыбнулась:

— Договорились.

Мина крепко обняла ее, а затем хлопнула по плечу.

— Пошли ужинать, — бодро сказала она. — Я постараюсь не прожечь в Минтайной Мелли взглядом дыру.

Гермиона прыснула, услышав столь нелепое прозвище. Есть ей не очень хотелось. Она до сих пор ощущала привкус озерной воды и чувство тяжести во всем теле.

— Э-э-э, я догоню вас через пару минут, — сказала она. — Мне надо переодеться.

— Хорошо, — сказал Годрик, — тогда увидимся в Большом зале?

Гермиона кивнула. Поднявшись в спальню, она в изнеможении упала на кровать. «Все прошло лучше, чем я рассчитывала», — подумала она и надела одну из мантий, висевших в шкафу.

Прихватив с собой одну из принесенных книг, «Покой загробной жизни», и сунув ее в карман, она поспешила вниз.

Большая лестница меняла направление быстрее, чем обычно, и Гермиона по ошибке сошла на втором этаже.

Ну что ж, она могла воспользоваться небольшой спиральной лестницей, скрытой за гобеленом Дориса Дерзкого. Гермиона заглянула за него и удовлетворенно улыбнулась. Хогвартс и его потайные ходы никогда ее не подводили.

Она аккуратно проскользнула за гобелен, поправив его за собой. Перед ней был небольшой туннель, в конце которого начиналась лесенка. Эхо ее шагов гулко отражалось от стен.

Она уже вышла из туннеля на круглую площадку, как внезапно, откуда ни возьмись, перед глазами мелькнула темная мантия, а рядом послышалось тяжелое дыхание. Прежде, чем она успела вскрикнуть, рот ей зажала теплая сухая ладонь, уверенно увлекая ее обратно в темный коридор. Расширенными от ужаса глазами Гермиона уставилась на Тома Риддла.

Она сдавленно замычала ему в руку. Что? Почему он здесь? Почему он? Почему? Почему?!

Спиной она ощущала шероховатую поверхность стены. Риддл был слишком близко. Ее дыхание стало частым и поверхностным. Нет. Не трогай. Отвали от меня.

Ее рука нырнула в карман за палочкой. Депульсо! Достав ее, Гермиона ткнула ей Риддлу в живот. Его отбросило к противоположной стене. Он явно не ожидал, что она попытается атаковать его. Однако в следующее мгновение, она и моргнуть не успела, в его руке появилась палочка. Риддл пугающе плавно взмахнул ей, и руки Гермионы оказались прижаты к стене по бокам от нее. Идиотка. Поверила, что сможешь отделаться от Лорда Волдеморта детским заклинанием!

А он тем временем вновь оказался рядом с ней. Настолько близко, что она чувствовала исходящий от него запах. Его сладковатый, пугающий запах. Он медленно выдохнул, видя, что ее дыхание успокаивается.

— Пожалуйста, не убегай. И не пытайся меня атаковать, — произнес он, делая ленивый взмах палочкой и освобождая ее руки. Гермиона замерла. Взгляд ее был прикован к просвету у выхода из коридора.

Она сглотнула. Почему она все время натыкается на Риддла там, где никто не сможет, в случае чего, услышать ее крики боли? Ей не спастись, и, судя по тому, что он с ней не церемонился, Риддл явно решил больше не прятаться под маской пай-мальчика. Но как он вообще узнал, что она будет здесь? Она ведь оказалась тут, только потому что сошла не на том этаже. Он не мог подстроить это. Ему бы пришлось заколдовать лестницы, а это в лучшем случае было маловероятно, ведь это магия Основателей. Магия, которой сотни и сотни лет…

Сделав глубокий вдох, Гермиона подняла на него глаза. Его темные волосы растрепались, взгляд почти черных глаз был еще глубже и спокойнее, чем обычно. Он слегка облизал губы, и Гермиона почувствовала, как внутри у нее что-то перевернулось, а во рту пересохло. Демон в ангельском обличии.

К ее удивлению, Риддл убрал свою палочку обратно в карман.

— А теперь, — начал он тихим голосом, от которого у Гермионы по спине побежали мурашки, — я хотел бы задать тебе пару вопросов.

— Чего тебе? — нетерпеливо бросила она так, будто речь шла о каком-то досадном недоразумении. Ты ничего не знаешь о Томе Риддле. Ты чиста. Соберись.

Риддл улыбнулся. Она почувствовала, как в горле у нее встал ком.

— Во-первых, почему ты меня так боишься?

— Боюсь тебя? — переспросила Гермиона, своим тоном давая понять всю абсурдность подобного утверждения.

— Да.

Она пожала плечами, лихорадочно пытаясь придумать ответ.

— Я… ммм… Меня легко напугать.

— Ты не производишь впечатление человека, которого легко напугать, — возразил он, придвигаясь к ней еще ближе. Она отпрянула и уперлась спиной в стену.

— Почему? Потому что я упрямая и саркастичная? — мягко уточнила Гермиона, чувствуя, как у нее буквально подкашиваются ноги. В крошечном пространстве между ними воздух был наэлектризован до предела, заставляя ее еще более напряженно следить за его малейшим движением. В плохо освещенном коридоре на его красивом лице, скрытом в тени, казалось, проступает нечто темное и наводящее ужас.

— Именно, — прошептал он, разглядывая ее лицо. — Так почему я тебя пугаю?

Просто поразительно, как его обволакивающий голос неизменно заставлял Гермиону терять ясность мысли. Что ж, один из возможных ответов на его вопрос был очевиден. Тот, что был напрямую связан с его присутствием рядом с ней. Самонадеянный ублюдок прекрасно осознает свою привлекательность…

Гермиона опустила взгляд на его грудь, где была вышита эмблема Слизерина, а затем вновь посмотрела Риддлу в лицо. Да простит меня Мерлин, но другого способа объяснить ему, почему я так нервничаю в его присутствии, я не вижу.

— Ну, ты, вероятно, уже и сам догадался, — промямлила она, неотрывно глядя ему в глаза. Сердце ее стучало так громко, что, казалось, он мог услышать.

Он наклонился к ней еще ближе. В его глазах мелькнуло что-то неуловимое. Гермиона сильнее вжалась в стену, точно желая пройти сквозь нее. Увы, но такой возможности у нее не было. Правой рукой Риддл уперся в стену возле ее лица, а затем с мучительной медлительностью склонился к ее правому уху. Какого черта — он — творит?! Ее лицо оказалось в ловушке между его рукой и головой. Слегка повернув голову направо, она могла видеть его затылок, изгиб шеи и мягкие локоны темных волос.

— О, да, кое о чем я уже догадался, — прошептал он, заставив ее кожу покрыться мурашками. Даже не видя его лица, она могла поклясться, что он улыбался. Улыбался, обжигая ее ухо своим дыханием и легко прикасаясь своей бледной щекой к ее щеке. Так легко, что это почти причиняло боль. Господи, помоги мне.

Она никогда не думала, что может одновременно испытывать столько противоречивых чувств: полное отторжение, всеобъемлющий ужас и непозволительное сильнейшее влечение.

Риддл не спешил отстраняться, что было, скорее, хорошо, потому что Гермиона опасалась, что в противном случае рухнет как подкошенная.

— Испуганное выражение тебе к лицу, — прошептал он, сделав к ней еще один маленький шаг и задевая ее бедро своей ногой. Гермиона ощутила легкое покалывание кожи в месте прикосновения. Нервы ее были напряжены до предела.

Она сглотнула и зажмурилась, мечтая о том, чтобы это прекратилось. Чтобы он прекратил.

Ее желание осуществилось. Секунда, и Риддл отодвинулся от нее, отступив на приличное расстояние. Гермиона открыла глаза и судорожно вздохнула. Он снова заговорил. Спокойно, точно ровным счетом ничего не произошло, но Гермиона испытывала огромное облегчение уже потому, что между ними вновь появилась дистанция. Теперь, когда Риддл больше не прижимался к ней, ей даже дышать стало легче.

— Во-вторых, я хотел узнать, почему ты не звала на помощь сегодня утром, — мягко сказал он.

Направление мыслей Гермионы резко переменилось. Что? На ее лице отразился шок, а в следующее мгновение ее захлестнула волна гнева, нет, жгучей ярости.

— Ты… ты все видел? Ты видел, что они со мной творили, и ничего не предпринял?

Он лениво пожал плечами.

— Полагаю, мне и в голову не пришло предавать товарищей с собственного факультета, — ответил он. По его взгляду вновь было невозможно ничего прочесть. — Возможно, если бы я услышал крик о помощи, то помог бы.

— Я думала, что вокруг никого нет, идиот! — рявкнула Гермиона. Было глупо ожидать, что Волдеморт способен прийти кому-нибудь на помощь и думать о ком-то кроме себя, но чтобы просто стоять и со стороны наблюдать, как ее практически утопили…

— И ты также не собиралась никому об этом рассказывать, — продолжил он задумчиво, словно размышляя вслух. — Да, я видел, как ты приводила себя в порядок. Вероятно, дальше ты отправилась в ванну, судя по… тому, как от тебя пахнет. Так почему ты так поступила?

— Как так? — уточнила Гермиона, чьи щеки все еще пылали от гнева.

— Почему ты не захотела говорить своим друзьям о том, что тебя пытали, едва не утопив?

Гермиона заметно нервничала, но тем не менее, Мерлин знает почему, ответила почти искренне.

— Я не знаю! Я просто… Я не понимаю, почему я должна была грузить их чем-то, что их не касается. Вот и все!

Риддл наклонил голову и снова улыбнулся.

— Я бы поступил точно так же.

Супер. Я как Волдеморт.

— И еще кое-что… — вновь заговорил он, но Гермиона подняла вверх палец.

— Нет, стоп, теперь ты меня послушай, — приказала она.

Голос ее звучал уверенно, хотя на деле Гермиона себя так совсем не ощущала.

— С чего мне все тебе рассказывать? Все, что я знаю о тебе — это то, что ты сидишь в Запретной секции по двенадцать часов кряду, а теперь еще и нападаешь на меня в темном коридоре, где нас никто не может ни увидеть, ни услышать.

Она остановилась и сжала зубы и кулаки, чтобы совладать с дрожью в голосе.

— Ты даже не помог мне, когда я могла утонуть. С чего мне вообще с тобой разговаривать? В принципе? Хоть одну причину мне назови. Хотя бы одну.

Риддл пожал плечами.

— Потому что ты хочешь этого?

Губы Гермионы изогнулись в усмешке.

— Нет. Ни капли не хочу. Ты ошибаешься.

Он открыл было рот, но она продолжила:

— Ты ошибаешься, Том Марволо Риддл. Я не хочу отвечать ни на какие твои вопросы. И я, совершенно точно, не обязана.

Его глаза опасно полыхнули, и Гермиона тут же вновь ощутила прилив страха.

— Я ухожу, — прошептала она, и прежде, чем он успел что-то сказать, бросилась из туннеля.

Уже мчась вниз по лестнице, она внезапно осознала, что использовала его полное имя. Мне конец. То, что он молчаливо, но ясно дал понять, что они еще встретятся, тревожило. Однако не больше, чем мысль о том, что он мог с ней сделать.

— Ну, тебя только за смертью посылать! Чего ты так долго копалась? — приветствовал ее Годрик, уплетая за обе щеки картошку.

— Пришлось задержаться и слегка почистить мантию, — чопорно отозвалась Гермиона и тоже потянулась к блюду. Краем глаза она заметила, как Риддл вошел в Большой зал, и тут же уткнулась себе в тарелку.

— Так! Сегодня Дуэльный клуб, — обратилась Мина ко всем сидящим за столом. — Кто собирается прийти? Альбус, ты в деле? Я знаю, что тебе нравится время от времени упражняться в чем-то прикладном.

Дамблдор мягко улыбнулся и запустил руку в свои темно-рыжие волосы.

— Нет, Мина, думаю, что с дуэлями я завязал окончательно. Впрочем, спасибо за приглашение.

Он вновь повернулся к лежащей перед ним книге, а Гермиона с ужасом обнаружила пропажу собственной.

Черт!

Как? Она не помнила момент, когда книга выпала из кармана. Хотя, отматывая события назад, она не могла внятно вспомнить ничего кроме обжигающих прикосновений Риддла, вторгающегося в ее личное пространство.

О нет. Эта книга была важна. Она была ключом ко всему. И уж тем более Гермиона не хотела, чтобы эту книгу кто-нибудь увидел. Особенно Темный Лорд, который мог заинтересоваться, почему она читает «Покой загробной жизни». Помимо того, что каждый раз сбегает от него при первой же возможности. И знает его полное имя.

С отчаянно бьющимся сердцем, она посмотрела на Риддла, который как обычно сидел лицом к ней в окружении слизеринцев.

Поймав ее взгляд, он подчеркнуто аккуратно положил на стол возле своей тарелки небольшую книгу в темной обложке и выразительно поднял брови. Холодный взгляд, непроницаемое выражение лица. Однако Гермиона отчетливо ощутила, что он явно недоволен тем, что она сбежала, не ответив на его вопросы. Она отвела глаза и попыталась вникнуть в рассказ Годрика о его любимых нюансах исполнения различных чар, стараясь отвлечься от охватившей ее дрожи.

Она снова взглянула на слизеринский стол.

— С тобой все нормально, Гермиона? — перехватив ее взгляд, уточнил Ар-Джей. Общий разговор резко оборвался.

Миранда обернулась и тоже посмотрела на слизеринцев.

— Как же мне хочется наложить на Араминту сглаз облысения, — мстительно прошипела она.

Гермиона удивленно подняла брови.

— А, что? Вы о чем? — нервно засмеялась она. — Со мной все в порядке. Я просто…

— Слизеринцы, — проворчал Годрик, яростно поглощая содержимое своей тарелки, и украдкой бросая взгляд на дальний стол. — После того, как мой так называемый «лучший друг» окончательно поехал кукухой на идее чистоты крови, мне кажется, что все, кого распределяют на его факультет, стремятся кому-нибудь да подгадить.

Гермиона вздохнула. Конечно, ведь Салазар и Годрик когда-то дружили. Ей стало интересно, как это вообще было возможно, учитывая жизнерадостность натуры Годрика и мрачный нрав вечно угрюмого Салазара.

Ее друзья даже не подозревали, что в данный момент случай у озера и сама Араминта мало ее беспокоили, чего нельзя было сказать о Томе Риддле, с недавнего времени ставшим ее проблемой номер один.

— Они все просто ужасные, — вздохнул Ар-Джей. — Все до одного любители Темных искусств. За исключением разве что этого Риддла. За ним никогда не замечалось ничего плохого.

Гермионе показалось, что она бредит, услышав такую характеристику от Ар-Джея. Не замечалось ничего плохого… да неужели? Пожалуйста, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, давайте сменим тему.

Годрик нахмурился.

— Кстати, да. Я никогда не понимал, почему Риддла вообще распределили на Слизерин. Он такой спокойный… но при этом смышленый. Кандида и я не понимаем, почему он не на Когтевране.

Бросив взгляд на Риддла, Мина пожала плечами.

— Знаете, у меня есть странное ощущение, что на самом деле именно Риддл глава всей этой слизеринской компашки. Просто… посмотрите, как они себя с ним ведут. Ну, или, может быть, это потому что он единственный среди них, кто не прогнил до основания.

Альбус тихонько хмыкнул, что не укрылось от внимания Гермионы. Конечно, Альбус Дамблдор был единственным, кто не доверял Риддлу с самого начала.

Они немного помолчали, а затем Годрик как ни в чем не бывало возобновил рассказ о своей триумфальной победе над троллем. Может быть, это был горный тролль…?

Гермиона в последний раз взглянула на слизеринский стол. Риддл все еще смотрел на нее, и даже когда она отвернулась и направилась к выходу из зала, то чувствовала на себе его взгляд.

* * *

— Так какие в вашем Дуэльном клубе правила? — немного нервничая, поинтересовалась Гермиона у Годрика, когда они вновь вошли в Большой зал.

Годрик пожал плечами.

— Ну, их не так уж много.

Гермиону это не слишком успокоило.

— Первое правило: «Если тебя вызвали на дуэль, кто-то может принять вызов и сражаться вместо тебя». Мы зовем это «вмешательство». Второе правило: «Если тебя вызвали, но вмешаться никто не хочет, ты должна сражаться сама». Третье правило: «Дуэль считается оконченной, когда ты больше не можешь сражаться». И четвертое: «Все полученные ранения и травмы лечатся в больничном крыле Мунго и Джаредом». Вот и все.

Гермиона некоторое время обдумывала услышанное.

— То есть, придя в Большой зал, я фактически даю свое согласие на участие в дуэли с любым психом, который захочет меня вызвать?

Ее друг кивнул.

Гермиона застонала.

— Погоди, ты сказал: «Мунго»? Мунго Бонам?

— Ага, ты его знаешь?

Гермиона покачала головой.

— Просто он основатель единственной больницы для лечения магических болезней в Лондоне — «Больницы Святого Мунго».

Годрик засмеялся.

— Ого, так он еще и святой? Повезло ему.

— А кто второй целитель? — спросила Гермиона.

— Джаред Пиппин. Но он больше по части зельеварения. Последние несколько лет он много экспериментировал с заживляющими отварами. Отличная штука. Никогда не видел ничего подобного, — пояснил Годрик. — О, смотри, зал уже подготовили… Странно…

Обеденные столы были сдвинуты к стене, и посреди зала возвышалась каменная платформа длиной примерно шесть метров. Вокруг нее собирались пока немногочисленные группы: несколько когтевранцев, один пуффендуец, парочка слизеринцев.

— До начала еще около десяти минут, — сказал Годрик. — Мина и Ар-Джей должны скоро прийти.

В следующие десять минут Большой зал мало-помалу наполнился и вокруг платформы столпилось около пятидесяти человек. Гермиона с облегчением отметила, что Араминта и ее друзья отсутствовали.

— Гермиона! — к ней подошла Мина, таща за собой Ар-Джея. — Планируешь сегодня принять участие?

Гермиона пожала плечами.

— Ну, если кто-нибудь захочет со мной сразиться, то я лицом в грязь не ударю.

Она несколько преуменьшила свои умения. За все те месяцы, что она провела в Хогвартсе, постоянно отражая атаки Пожирателей смерти, ее магический потенциал еще больше раскрылся, а дуэльные навыки значительно усовершенствовались. Она решительно отказывалась применять Темную магию, однако ей удалось отыскать несколько книг, где приводились более… изощренные заклинания и сглазы. Она взяла на вооружение парочку из них для самообороны. Теперь боевая магия для нее была чем-то столь же элементарным, как Экспеллиармус.

Услышав это, Годрик ухмыльнулся. Его взгляд был прикован к слизеринцу, стоявшему по другую стороны платформы.

— О, мне не терпится вызвать Вейзи. Он продолжает левитировать лягушек мне в спальню.

Гермиона брезгливо поморщилась.

— Так кто здесь за главного?

Мина рассмеялась, а Годрик ответил:

— Я, — затем он достал свою волшебную палочку из простого терновника и взмахнул ею. Двери Большого зала с грохотом захлопнулись, породив громкое эхо, отразившееся от резной каменной кладки стен. Точно по волшебству, все разговоры разом смолкли.

— Итак, Дуэльный клуб! — провозгласил Годрик, запрыгнув на каменную платформу. — Есть желающие провести первую дуэль этого вечера? Ну, кто-нибудь?

Ответом ему была мертвая тишина. На лице Годрика заиграла хитрая улыбка.

— Ну что ж, в таком случае… — сказал он, — Вейзи, почему бы тебе не составить мне компанию? Покажешь, на что ты способен.

Публика ответила одобрительными возгласами. Все расступились, и Вейзи взобрался на возвышение. Судя по его виду, ему явно было не по себе. Он был высок, со светло-коричневыми волосами и загорелым лицом. В его движениях ощущалась какая-то скованность и неловкость, точно он недавно получил ранение.

С уверенным и расслабленным видом Годрик отошел к одному концу платформы, а Вейзи встал на противоположном и медленно вынул из кармана свою тонкую волшебную палочку. Гермиона видела, что он задержал дыхание. Я не могу в это поверить. Я вот-вот увижу сражение на дуэли самого Годрика Гриффиндора.

Со взмахом палочки Вейзи дуэль началась.

Гермиона не могла отвести глаз от Годрика, настолько яростной и мощной была его атака. Вся дуэль, разумеется, проходила невербально, но эффекты от используемых заклинаний являли собой поистине захватывающее зрелище. Сначала из палочки Вейзи вырвался сноп фиолетовых искр, который Годрик лениво превратил в сдувшийся воздушный шарик. Со стороны гриффиндорцев раздались смех и овации. Годрик тем временем начертил в воздухе сложный узор и атаковал Вейзи ослепляющим лучом голубого света. Вейзи нырнул в сторону, уклоняясь, и тут же ответно запустил проклятием. Каменная платформа под ногами Годрика начала трескаться и обуглилась, но он направил на нее палочку, заменив действие проклятия на вихрь из ослепительно белых снежинок.

В образовавшийся сугроб Годрик ткнул своей палочкой. Из него поднялась гигантская волна черной размытой дымки, которая понеслась через всю платформу к Вейзи. Тот взмахнул палочкой, но ничего не произошло. По его движению Гермиона поняла, что он выставил Протего, которое его не спасло. Качая головой и слегка морщась, она наблюдала, как дымка поглотила Вейзи.

Когда же она рассеялась, он лежал на земле, очевидно, без сознания. Дуэль закончилась так же быстро, как и началась. Годрик отыскал глазами в толпе своих друзей и расплылся в нахальной улыбке. Раздались аплодисменты вперемешку с ликующими воплями гриффиндорцев.

Годрик спрыгнул с платформы и щелкнул костяшками пальцев.

— Что ж, это было слишком просто, — прокомментировал он. Гермиона видела, как двое слизеринцев сняли все еще бессознательного Вейзи с платформы и унесли его из Большого зала.

Гермиона укоризненно посмотрела на Годрика.

— Неужели было действительно необходимо применять против него Инфускус?

Годрик выглядел слегка удивленным.

— Ого, а ты в этом шаришь, — засмеялся он. — И отвечая на твой вопрос, да, это было необходимо. Ты бы тоже так считала, если бы два дня подряд просыпалась с чертовой лягушкой на лице.

Поморщившись, Гермиона открыла было рот, чтобы ответить, но вдруг услышала, как кто-то произнес ее имя. Мина ткнула ее локтем.

— Тебя только что вызвали, — шепнула она.

Гермиона обернулась к платформе. На ней, скрестив руки, спокойно стоял Том Риддл с легкой улыбкой на губах.

Ар-Джей нахмурился.

— Хочешь, чтобы я вмешался? — шепнул он. — Риддл лишь однажды участвовал в дуэли, и это было зрелище не для слабонервных.

Гермиона покачала головой. Она бы никогда не позволила никому из своих друзей занять ее место в бою лицом к лицу с Лордом Волдемортом. И плевать, чем это могло закончиться для нее. Но, Мерлин, вместе с тем… это была просто ужасная идея.

На ватных ногах она направилась к платформе, чувствуя, как внутри нее все кричит и умоляет о том, чтобы она позволила кому-нибудь вступиться за нее. Но вот она уже стоит перед Риддлом, он сверлит ее неподвижным взглядом, они поднимают свои волшебные палочки, и вокруг воцаряется мертвая тишина.

Лигора! Решив проверить, с чем имеет дело, Гермиона запустила в Риддла элементарным связывающим заклинанием. Он в долгу не остался. Отразив ее заклятие, прежде чем оно преодолело хотя бы половину пути, Риддл поднял палочку высоко вверх. На его лице при этом не отразилось ни единой эмоции. Из кончика его палочки в ее сторону вырвалось красное пламя. Гермиона опознала в нем весьма сильное заклятие и мгновенно выставила блок. Дуро!

Языки пламени затвердели и осыпались на пол безобидной галькой. Вивифика! Гермиона очертила в воздухе спираль, формируя из камней льва, который бросился на Риддла. Тот сделал колющий выпад палочкой, и лев раскололся на мелкие кусочки, тут же полетевшие в Гермиону.

Протего

Диакопта

Пока каменная крошка осыпалась пылью вокруг Гермионы, ее заклятие неслось к Риддлу. На его лице наконец появился первый признак легкой сосредоточенности — было заметно, что он сильно стиснул челюсти, отражая режущее заклинание своим Сублиго и посылая в нее гораздо более сильное заклятие. Гермиона не сумела распознать движение палочки и бросилась на пол. Заклятие пролетело над ней, слегка опалив ее волосы.

Вскочив на ноги, она отчаянно трясущейся рукой взмахнула палочкой. Перустеро! От нее к Риддлу понесся зеленый огонь. Не веря своим глазам, она наблюдала, как после плавного взмаха его палочка втягивает огонь в себя.

Затем из кончика древка Риддла вырвалось золотое пламя, десятикратно превосходившее по силе ее зеленое. Гермиона едва успела наколдовать перед собой плотный серый щит. Пламя врезалось в него, заставив ее сделать пару шагов назад. Придя в себя, она дематериализовала щит и, высоко подняв над головой палочку, послала в Риддла заклинание. Это было сложное заклятие, которое при изучении далось ей не сразу, однако, возможно, именно оно сможет пробить брешь в его обороне…

Ступефай! Экзекора!

Пока Риддл, слегка удивленный выбором такого простого заклинания, отбивал первую красную вспышку, заклятие, летевшее следом за оглущающим, тоже врезалось в его щит. Раздался взрыв. Маленький прицельно точный луч света разросся до ярко-желтого пламени и сбил Риддла с ног. С перекошенным от бешенства лицом Риддл, рыча, поднялся.

О, Господи.

Больше Волдеморт не сдерживался. Одно за другим он начал посылать в Гермиону огненные заклинания с такой быстротой, что она едва успевала выставлять блоки. Каким-то чудом ей удалось увернуться от особенно опасного на вид черного потока, упав лицом в пол. Кое-как поднявшись на ноги, она в отчаянии взмахнула волшебной палочкой.

Диск с сиреневым свечением понесся к Риддлу, но тот отбил его, и с оглушительным грохотом диск врезался в сдвинутые у стены столы. С кривой усмешкой Риддл проследил глазами его траекторию и вновь поднял палочку, становясь в стойку.

Гермиона сделала глубокий вдох. Как я практиковалась.

Раз взмах. Дора ауктус! Два взмах. Геа пролато! И три. Иугума! Ее палочка порхала в воздухе, и в какой-то момент Гермионе начало казаться, что это не она колдует; что она только наблюдает со стороны за тем, как какая-то сильная волшебница ловко управляет своей магией. На лице Гермионы постепенно появилась жёсткая улыбка. Ощущение собственной силы опьяняло.

Риддл парировал каждую ее атаку. Однако никому из них не удавалось переломить ход поединка в свою пользу. Тем не менее он не пускал в ход оружие, снискавшее ему наибольшую известность — Непростительные заклятия и Темную магию. Гермиона предполагала, что это сильно ограничивает его дуэльный арсенал, иначе она, несомненно, уже давно бы проиграла. Несомненно, уже давно была бы мертва. И все же, то, что она еще держалась, ее обнадеживало.

Аригулум! Она отбила летящую к ней прозрачную цепь. Консида!

Вокруг ее тела образовалась серебристая сфера, которая затем понеслась к Риддлу. Он трансформировал ее в пылающего феникса, который спикировал на Гермиону, пытаясь выклевать ей глаза. Гермиона вскрикнула и махнула в сторону птицы палочкой. Та вспыхнула и осыпалась на платформу хлопьями пепла.

Это был тупик. Риддл был раздосадован тем, что не мог использовать Темную магию. Гермиона явно уступала ему в мастерстве и едва смогла выстоять против него так долго. Но, несмотря на это, она держалась гордо и уверенно, ничем не выдавая своей растерянности.

Каждый медлил и не спешил продолжать. Гермиона боялась, что он в итоге сорвется и все же прибегнет к запрещенным заклинаниям, и что она вновь окажется на полу, корчась от боли, снова и снова отказываясь выдать ему, где прячется Гарри…

Воспоминания нахлынули на нее.

«Отвечай мне, глупая девчонка», — прошипел Темный Лорд. Кончик его палочки приблизился к ней. Она кричала, кричала, извиваясь и корчась от боли, словно каждый нерв в ее теле вскрывали ножом. Она до боли зажмурила глаза, слезы без остановки текли по щекам, собираясь в небольшую лужицу на полу возле ее искаженного болью лица, ногти беспомощно скребли каменные плиты…

От этого болезненного воспоминания о перенесенных страданиях Гермиона крепко зажмурилась … и внезапно почувствовала, как палочка вылетала из ее руки. Она распахнула глаза.

После всей этой дуэли, дать себя победить Экспеллиармусом.

Ну, уж лучше так, чем Авадой.

Риддл изучающе смотрел на нее, крутя в своих тонких белых пальцах палочку из виноградной лозы.

Какое-то время было очень тихо, а потом Большой зал взорвался аплодисментами. Риддл окинул Гермиону своим непроницаемым взглядом и коротко кивнул ей. Прежде чем развернуться и присоединиться к группе слизеринцев, он бросил ей ее волшебную палочку.

Гермиона подняла ее с пола и сунула в карман.

А ведь она так старалась не привлекать внимания. Спускаясь с платформы, она чувствовала, что на нее устремлены множество глаз. Глядя в пол, она шла, засунув руки в карманы и слегка сутулясь, как будто надеялась, что это позволит ей скрыться от взглядов.

Годрик и Мина стояли от удивления разинув рты, а брови Ар-Джея взлетели вверх так высоко, что скрылись под челкой. Все были потрясены.

За остальными поединками Гермиона наблюдала молча.

Ее друзья вновь заговорили о ее дуэли, только когда они вернулись в гриффиндорскую гостиную.

— Где, черт возьми, ты всему этому научилась? — спросила Мина.

— Я люблю читать, — честно ответила Гермиона. — Хотя всегда есть что-то еще, чему можно научиться.

Ар-Джей присвистнул.

— Не представляю, чему еще тебе можно научиться.

Гермиона посмотрела на Годрика.

— Думаю, ты мог бы показать мне пару приемов.

Годрик ухмыльнулся ей в ответ.

— Думаю, мог бы.

Мина закатила глаза.

— Мерлин, вы только гляньте. Гермиона, не поощряй его.

Гермиона хихикнула, мысленно благодаря всевышнего за то, что никто из них не поинтересовался, почему Риддл вызвал ее на дуэль. Она не была уверена, что у нее получилось бы соврать достаточно убедительно.

Его полное имя, книга, а теперь еще и эта дуэль. Гермиона начинала всерьез опасаться, что привлекла гораздо более пристальное внимание Риддла, чем могла себе представить.

 

 

 

Том Риддл тихо сидел в черном кресле в слизеринской гостиной и размышлял. В этом замке нечасто можно было встретить нечто необычное. Люди были по большей части безынтересные, и, за исключением его научных изысканий, практически все здесь навевало на него скуку. Пока не появилась эта девчонка. Тихоня, пытавшаяся скрыть под маской спокойствия бурю эмоций, которые все равно то и дело отражались в ее глазах. Девчонка, в арсенале у которой имелось немало весьма изощренных заклятий. Том был заинтригован. Впервые за долгое время он заинтересовался кем-то, а не чем-то.

Разумеется, она не представляла для него угрозу. Однако, по какой-то необъяснимой причине, она, казалось, считала, что он представляет угрозу для нее. И поэтому его неудержимо, точно магнит, влекло к ней. С чего ей бояться его? Репутация Тома была как всегда безупречна. Ни один человек в этом ненастоящем Хогвартсе не знал его достаточно хорошо, чтобы бояться. Ее необъяснимый страх был загадкой.

А Том Риддл не любил загадки. Она сказала ему, что ее легко напугать, при этом открыто намекая на то, что его присутствие смущает ее. Что ж, это было возможно, но, если бы по какой-то причине она боялась всех представителей сильного пола, то избегала бы своих гриффиндорских дружков — Кинга и Гриффиндора. Отчасти ему даже нравилось то, что она боится его. Это заставляло его еще острее ощущать собственную силу, хотя едва ли ее можно было причислить к тем, кого легко подавить и заставить склониться.

Была в этой девчонке какая-то особая живая грация, энергичность, сила. Тому нравилось, как в ее карих глазах то и дело вспыхивал огонь. С того момента, как он увидел ее в Запретной секции, он чувствовал, что эта встреча была не случайна. А еще то, как она невозмутимо спокойно отреагировала на жестокое нападение Араминты всего через пару дней после ее появления здесь…

И эта книга!

Риддл взвесил томик в руке. «Покой загробной жизни». Не самый очевидный выбор для чтения перед сном. Но еще больше внимания заслуживал тот факт, что он не видел этой книги среди тех, что она брала в Запретной секции. Сейчас он мог лишь предполагать, что обложки всех книг в ее стопке были замаскированы. У него руки чесались применить к ней легилименцию, но его останавливало то, что исходя из ее выдающихся навыков, можно было предположить, что она, вероятно, была достаточно сведуща в окклюменции, чтобы распознать попытку проникнуть в ее сознание.

Вздохнув, Риддл откинул волосы со лба и убрал книгу обратно в карман. Что она от него скрывала? Что было настолько важным, что она изо всех сил старалась утаить это от него? Врать она явно не умела. Впрочем, та дрожь, охватившая ее, когда он прижал ее к стене не была притворством. Она, несомненно, испытывала к нему физическое влечение, равно как и любая другая девушка в замке, но это ничего не объясняло. И тем не менее это было единственное признание, которое ему удалось из нее выжать. И то лишь после того, как пришлось сбросить с себя личину хорошего парня. Что бы она ни скрывала, он хотел это знать.

А Том Риддл всегда получал то, что хотел.

Следующий месяц прошел для Гермионы без происшествий. У нее еще пару раз случались приступы тоски по дому, но, к ее огромному облегчению, у нее всегда получалось держать себя в руках. Запретная секция стала тем, что наполняло ее жизнь смыслом. Одну за другой она пролистывала книги, посвященные различным теориям о смерти, но отыскать ту, что забрал Риддл, ей так и не удалось…

Поведение Риддла было единственным, что внушало Гермионе беспокойство. Больше ему не удавалось застать ее одну, однако теперь он начал улыбаться ей при встрече в коридорах и здороваться, что дико ее нервировало. И не ее одну. Друзьям Гермионы тоже было от этого не по себе. Каждый раз, когда им попадался Риддл, Годрик подозрительно на нее косился, Мина толкала локтем, многозначительно ухмыляясь, а Ар-Джей провожал слизеринца мрачным взглядом.

— Может, он считает, что вы лучшие друзья, или вроде того? — съехидничала как-то Мина. — Я не знаю. Возможно, он хотел бы познакомиться с тобой поближе. Лично я бы от такого предложения не отказалась, даже учитывая, что он со Слизерина.

С выражением глубочайшего отвращения на лице Годрик ткнул Мину в бок.

— Фу, Мина, что за мерзости ты говоришь.

Гермиона рассмеялась, но на душе у нее скребли кошки. Что Риддл задумал? Если он рассчитывал, что ее друзей оттолкнет то, что она общается с кем-то со Слизерина, то он глубоко ошибался. Впредь она не станет ничего оставлять на волю случая. Больше она никогда не окажется с ним один на один.

Она по-прежнему не доверяла — просто не могла доверять — ничему, что он делал. Ни капли. Она присутствовала на всех встречах Дуэльного клуба, но он больше не вызывал ее, как и никто другой. Единственный раз до этого, когда Риддл участвовал в дуэли, он победил своего соперника быстрее, чем за полминуты. Его сражение с новой студенткой, да еще и столь ожесточенное, произвело настоящий фурор.

К счастью, у Гермионы получилось избавиться от повышенного внимания и вновь стать незаметной относительно быстро. Большую часть времени она проводила за чтением в своей комнате. Тем не менее Ар-Джей, Годрик, Мина, Альбус и Миранда нередко вытаскивали ее бродить вместе с ними по Хогвартсу в поисках неисследованных мест. Она не переставала удивляться, насколько сильно их общество было ей приятно. Она никогда не думала, что кто-то может быть ей столь же симпатичен, как Гарри и Рон. Компания гриффиндорцев стала ей как семья, хотя Гермиона все еще не могла найти способа заглушить боль в груди, когда думала о Роне.

Еще тяжелее было думать о том, как долго и непросто складывались их отношения, чтобы внезапно закончиться, так и не перейдя на новый, более зрелый этап. Впрочем, возможно, это были отличительные особенности их любви: то, как они постоянно подкалывали друг друга, как он отмахивался от ее замечаний, как она всегда смягчалась только от одной его улыбки.

По Хогвартсу поползли слухи, что команда гриффиндорцев и когтевранцев, ответственных за организацию развлечений и игр, что-то придумала и запланировала на следующую неделю. Гермиона с предвкушением ждала этого события. Разные мероприятия проводились здесь каждые пару месяцев, и ей не терпелось узнать, что же будет в этот раз.

При этом каждый прожитый день заставлял ее терзаться угрызениями совести. Предположение Годрика о примерном соотношении течения времени в этом мире и реальном оказалось неточным. На основании своей даты появления и даты Ар-Джея, она вычислила, что каждый день здесь равнялся примерно трем дням на Земле. Такой расклад был лучше, чем она изначально предполагала: она опасалась, что за сутки здесь в реальном мире проходила неделя. Эта мысль несколько успокаивала ее, придавая сил в поисках способа выбраться отсюда.

Ей до сих пор так и не удалось отыскать в книгах хоть что-нибудь про теорию нитей. Гермиона не знала, с чего ей начать, ведь сама она когда-то прочла лишь один абзац, и то у какого-то малоизвестного автора. Однако она не теряла веры в то, что в библиотеке обязательно что-нибудь отыщется.

В свободное от корпения над книгами время Гермиона брала уроки у Годрика и Альбуса. В школе у нее никогда не возникало проблем с освоением новых заклинаний. Единственным, что порой занимало у нее чуть больше времени, были не очень внятные концепции, например, такие как невербальные заклинания, но и они довольно быстро после нескольких попыток давались ей. Теперь же, когда ее обучали двое величайших волшебников в истории, Гермиона познала азарт преодоления трудностей. Сложнейшие движения палочки, которые было практически невозможно запомнить; чары, каждая часть которых требовала особых пассов; сложносоставные заговоры, подобно химической реакции активирующие заклинания одно за одним — Гермиона никогда прежде не была настолько увлечена учебой. Она быстро делала успехи и была от этого в полном восторге.

Тем не менее ее интересовало, можно ли умереть в этом мире. Скажем, что случится, если в них запульнуть Авадой? По идее, тот, кто применил смертельное заклятие расколет свою душу и, следовательно, задержится здесь еще дольше. Но что будет с убитым? Он просто покинет это место?

Так или иначе, но тайная цель Гермионы состояла не в том, чтобы просто покинуть это место, а каким-то образом исхитриться вернуться в реальный мир. У Гарри получилось. Несомненно, как-то это было возможно…

— Сегодня матч по квиддичу! — радостно объявила Мина, плюхаясь за стол. Глядя на ее широченную улыбку, Гермиона тоже не могла не улыбнуться. Последние полторы недели Мина только и делала, что безостановочно трещала о приближающемся матче. Как капитан гриффиндорской сборной она ежедневно проводила тренировки по три часа. Гермиона несколько раз приходила посмотреть: команда играла просто потрясающе, что было неудивительно при столь интенсивной подготовке. Мина, которая была вратарем, была особенно хороша. Гермиона никогда не видела, чтобы кто-то вытворял с квоффлом нечто подобное.

— А что слизеринцы? — спросила она. Мина скривилась.

— Эти гады играют по-грязному, — вклинился в разговор Годрик и закатил глаза.

— Кто бы мог подумать, — тихо обронила Миранда, читавшая книгу.

Мина вздохнула, бросив взгляд на слизеринский стол.

— Да уж, нам только и остается, что быть начеку и держать свои палочки наготове. А то они сперва запускают в нас темными проклятиями, а потом извиняются, заливаясь крокодиловыми слезами.

Гермиона фыркнула от смеха.

— Кто у них в команде?

Мина начала загибать пальцы, показывая на игроков Слизерина.

— Во-первых, конечно же, Малфой. Он капитан и единственный в команде, кто соблюдает правила. Затем, Мелли и ее приятель, Барда, тот здоровяк, вон там. Они оба загонщики. Там Герпий, он ловец. Про него ничего не скажу. Не знаю… И охотники: Малфой и остальные два — Кэндзи Такахаси и Андре Тейлор. Вон те двое. А, еще вратарь — Бриена Флинт.

Флинт? Интересно, она родственница Маркуса Флинта? Гермиона разглядывала лица слизеринской сборной. Перспектива оказаться на поле в непосредственной близости от Араминты, когда в руке у той будет бита загонщика, ей не очень улыбалась. Может, она лучше будет сидеть наготове в больничном крыле, чтобы, когда ее друзья получат травмы, она могла мгновенно оказать им помощь?

Свежий ветерок пронесся по трибунам, распространяя радостное возбуждение болельщиков, предвкушающих матч. Гермиона видела, как команда Гриффиндора появилась на поле. В руках у них были одинаковые Нимбусы-2001. По словам Мины, это были школьные метлы.

В отсутствие Мадам Трюк подать сигнал свистком было некому. Игроки поднялись в воздух, и Мина крикнула: «Алохомора!». Крышка ящика с четырьмя мячами откинулась. Мина отлевитировала квоффл, заставив его зависнуть над серединой поля, и отпустила. Игра началась.

В роли комментатора матча выступал Альбус Дамблдор, что было неожиданно. Его голос обладал странным убаюкивающим эффектом, что скорее усмиряло болельщиков, нежели раззадоривало.

— Слева Андерсен Пруэтт ударяет по бладжеру, — задумчиво вещал он. — Ах, да, кажется, Араминта Мелифлуа тоже ударила по второму, — продолжил он так, будто происходящее мало его занимало. — Ого, он врезается в Годрика Гриффиндора, и тот теряет квоффл. Квоффл быстро падает… О, смотрите, Бриена Флинт достает палочку. Мисс Флинт, позвольте напомнить, что ваши действия являются вопиющим нарушением правил. Аннабелла Веспурт только вышла из больничного крыла, оправившись после прошлого матча… она, кстати, тоже достает свою палочку. Ну что ж, мы еще вернемся к этому, а пока квоффл у Абраксаса Малфоя. Он набирает скорость и дает передачу… о, нет, квоффл вновь оказывается у Гриффиндора. Годрика Гриффиндора, если точнее, хе-хе.

Глаза Гермионы были прикованы к Бриене Флинт, которая нацелила свою палочку на пухленькую светловолосую Аннабеллу Веспурт, игравшую за охотника. Мрачно ухмыляясь, Флинт начала поднимать палочку, но Аннабелла взмахнула своей, и луч красного света выбил палочку Бриены у нее из рук как раз в тот момент, как квоффл попал в одно из слизеринских колец. Другие игроки слизеринской команды недовольно загалдели.

— А ну соберись, Флинт! — заорал на нее загонщик, дружок Араминты. Абраксас Малфой лишь вздохнул и красноречиво воздел глаза к небу.

Внезапно летевший с несвойственно быстрой для него скоростью бладжер с отвратительным хрустом врезался во вторую гриффиндорку-охотника. Девушка вскрикнула и начала падать, резко уйдя в штопор. Ей удалось выровнять метлу лишь у самой земли. Мягко приземлившись, она схватилась за свое левое плечо.

Дамблдор вздохнул.

— Не мог бы кто-нибудь с Гриффиндора сопроводить мисс Джинна в лазарет? Было бы очень мило с вашей стороны. Первая пострадавшая в сегодняшней игре… А вот, смотрите, еще один.

Бладжер смачно впечатался в слизеринского охотника Такахаси. До трибун снова долетел хруст раздробленных костей. Гермиона сморщила в отвращении нос. Однако, оглядевшись по сторонам, она поняла, что кроме нее и Миранды, сокрушенно качающей головой, происходящее никого не шокирует.

В течение следующих пяти минут из игры выбыли еще три загонщика: оба гриффиндорских и один слизеринец. Мина и Годрик то и дело блокировали заклятия, без остановки сыпавшиеся на них. Впрочем, их контрзаклинания тоже не были невинными. Так заклятие Ватных ног, которое Мина наложила на Малфоя, буквально сбросило его с метлы, заставив вцепиться в древко и повиснуть на руках с отчаянно дрыгающимися ногами. Годрик, в свою очередь, наслал на Флинт чары Щекотки, от чего она начала безостановочно хохотать, держась за одно из колец, чтобы не свалиться с метлы.

«Это не квиддич. Это варварство какое-то», — думала Гермиона, глядя, как Араминта сильным ударом засадила бладжером в лицо Аннабелле Веспурт, сломав той нос. На поле оставалось пятеро слизеринцев и трое гриффиндорцев: Мина, Годрик и ловец, маленькая темнокожая девушка, которая ловко петляла по всему полю, каждый раз оставляя Герпия с носом.

В тот самый момент, когда Годрик изловчился сглазить Араминту, чтобы та врезала себе по лицу своей же битой, ловец Гриффиндора сделала финальный красивый вираж, и игра была закончена. Болельщики на трибунах взревели, а уцелевшие члены гриффиндорской команды сделали над полем круг почета. Гермиона вздохнула, слезла со скамьи и направилась обратно в школу.

Она собиралась присоединиться к празднованию в гостиной чуть попозже, ощущая себя полностью выжатой, словно побывала на какой-то кровавой бойне, а не на матче по квиддичу.

Ноги сами привели ее в больничное крыло. Там на койках сидели шесть пострадавших игроков, которым молодой загорелый когтевранец раздавал маленькие склянки с зельями. Когда Гермиона несмело приблизилась к ним, из другой комнаты выбежал высокий темнокожий парень с деловым выражением лица.

— Что ты им дал, Джаред? — спросил он низким голосом.

Когтевранец пожал плечами.

— Немного того, немного этого, — ответил он. — Парочку обезболивающих этим трем. Думаю, с остальными, Мунго, ты быстро управишься. В прошлый раз все было значительно хуже.

Мунго! Святой Мунго?

Наблюдая за ним в деле, Гермиона почувствовала, что робеет от восхищения. Мунго слегка взмахнул палочкой перед лицом Аннабеллы — Гермиона узнала невербальный Эпискеи — и ее нос принял нормальную форму. Неуловимым движением Мунго прямо из воздуха извлек маленькое белое полотенце, промокнул девушке лицо и сделал знак, что она может идти.

— Спасибо, Мунго! — отликнулась Аннабелла. — Как всегда выручил, дружище!

Мунго обернулся к Гермионе.

— Ты тоже ранена? — вздохнул он. — Подожди минутку, я сейчас вернусь, мне нужно…

— Нет-нет, я просто хотела взглянуть, — заверила его Гермиона.

Мунго неверяще на нее уставился, а затем усмехнулся.

— Еще пока не привычна к насилию, верно?

Гермиона невесело усмехнулась. Не привычна к насилию — нет, конечно, если только не принимать в расчет бесчисленные Непростительные, всевозможные проклятия, ну и тот факт, что перед тем, как убить, ее безжалостно пытали.

— Нет, к насилию я привычна, — сухо ответила она, — просто я уже давно не сталкивалась с целительством.

— Ну, если тебе интересно, то проходи и присаживайся, — сказал Джаред. Гермиона быстро кивнула и присела на край одной из кроватей.

Все лицо одного из гриффиндорских игроков было покрыто гигантскими фурункулами.

— Что думаешь? — поинтересовался Джаред у Мунго. — Я сперва решил, что это Фурункулус, но сейчас я вижу, что тут сразу несколько заклятий.

Мунго кивнул.

— Да, это точно Фурункулус. — Он сделал взмах палочкой, и нарывы на лице парня бесследно исчезли. — Джаред, дай ему, пожалуйста, Дезиитовый отвар.

Джаред быстро подошел к огромному шкафу и отворил его дверцы. Глаза Гермионы расширились от удивления при виде тысяч бутыльков, аккуратно расставленных по разным секциям. Джаред достал откуда-то из задних рядов маленькую склянку, наполненную синей жидкостью, и вручил ее гриффиндорцу.

— Выпей перед сном. Должно помочь от неприятных побочных эффектов на, хм, других местах, — с ухмылкой пояснил он. Парень покраснел как рак и поспешил ретироваться.

Спустя четверть часа двое из трех оставшихся пациентов были вылечены и отправлены в свои гостиные. Оставался слизеринец. Вероятно, его поразили сразу два заклятия, столкнувшиеся перед этим в воздухе. Его кожа сморщилась, и цветом, и текстурой напоминая пожухлый лист. На этот раз Джаред пошел не к шкафу, а в другую комнату, откуда вернулся с несколькими разными флакончиками. Гермиона завороженно слушала, как Мунго и Джаред обмениваются гипотезами. Поскольку слизеринец был полностью обездвижен, они полагали, что одно из заклинаний было Петрификус Тоталус, однако они были не уверены в том, какое другое заклятие могло при взаимодействии с Обездвиживающим вызвать такую странную реакцию на коже.

Гермиона с улыбкой наблюдала, как они спорят. Было что-то умиротворяющее в том, что где-то там, на Земле, бесчисленные волшебники и волшебницы ежедневно посвящали свою жизнь этому — помощи всем, кто в ней нуждался вне зависимости от болезни или происхождения.

Наконец, Джаред открыл слизеринцу рот и влил туда немного золотистого зелья, затем капнул прозрачный шипящий раствор. Раздался хлопок. Мунго слегка потер левую щеку слизеринца и с удовлетворением вздохнул, видя, что коричневатая корка отслоилась, а под ней обнаружилась нормальная кожа.

— Эванеско, — произнес он и взмахнул палочкой. Корка исчезла, и кожа на лице парня стала как прежде, разве что чуть более розовой и мягкой. Джаред поднес к его губам зеленоватую жидкость, от которой поднимались клубы пара. Гермиона узнала Крововосполняющее зелье, которое помогало при отращивании утраченных частей тела, и в этом случае, вероятно, должно было ускорить процесс восстановления кожного покрова.

Затем оба лекаря повернулись к Гермионе.

— Так значит, ты интересуешься целительством? — спросил Джаред, протягивая ей руку. — Меня зовут Джаред Пиппин.

— А я Мунго Бонам, — представился второй.

— Гермиона Грейнджер, — с улыбкой откликнулась она. — Отрадно видеть, что в этом месте хоть кто-то имеет представление об ответственности.

Джаред расхохотался, а Мунго безмятежно улыбнулся.

— Помощь нам не помешает, — сказал Джаред, — так ты разбираешься в целительстве?

Возможно, если бы у меня был шанс выбрать профессию, построить карьеру, начать взрослую жизнь, а не сражаться на этой войне…

— Нет. А вообще, не знаю.

Мунго пожал плечами.

— Ну, в целом, оно включает в себя все наиболее важные аспекты магии, — мягко произнес он. — Приходи в любое время, когда захочешь помочь. Нам никогда не помешает лишняя пара рук в зельеварении или в экспериментах с антидотами и лекарствами.

— Ооо, звучит захватывающе! — воскликнула Гермиона. — Мне очень нравятся общие принципы подбора и составления антидотов.

Мунго и Джаред обменялись удивленными взглядами.

— Ну и отлично! — сказал Джаред. — Тогда еще увидимся, да? Мы собирались сейчас пойти перекусить, но ты можешь остаться здесь и оглядеться. Только постарайся, ну, ты поняла, потом вернуть все на свои места.

— Конечно, не переживай, — заверила его Гермиона и подошла к шкафу. Широко раскрыв его дверцы, она окинула взглядом плоды трудов Джареда. Ого, некоторые из них — по-настоящему продвинутый уровень.

Гермиона задумалась о том, насколько сильно эта парочка опередила современное целительство, учитывая, что у них в распоряжении были столетия, чтобы спокойно заниматься исследованиями.

Столетия. Мерлин, что она будет делать, если застрянет здесь так же надолго? Гермиона опустилась на кровать с маленькой склянкой розового зелья в руке. Она не могла даже отдаленно представить, каково это, провести здесь дольше года, не то что век. Она должна вернуться на Землю.

Чем она собралась заниматься? У нее была миссия. У нее был план. Ей нужно искать выход отсюда, а не тратить время, отвлекаясь на посторонние вещи. Аккуратно поставив зелье на место, Гермиона закрыла шкаф и направилась в гриффиндорскую гостиную.

— Гермиона! — завопил Годрик, стоило ей пролезть через портретный проем, — Где тебя черти носят?

— Так, дружище, кажется, ты перебрал огневиски, — пробормотал Ар-Джей, — Пожалей мои уши.

— Я была в больничном крыле, — ответила Гермиона и огляделась вокруг: устраивать празднования здесь явно умели. Ножки стола грозили вот-вот подломиться под весом стоявших на нем ящиков с огневиски и сливочным пивом, гриффиндорцы болтали, рассевшись кто в креслах, кто — на диванах и стульях, в воздухе со свистом носились маленькие серебристые кометы. Они напомнили Гермионе фейерверки близнецов Уизли. Гостиная была залита мягким уютным светом от горевшего в камине огня, и окруженной всей этой эфемерной красотой потустороннего мира Гермионе казалось, что она попала в странный прекрасный и полный радости сон.

Она отыскала глазами Мину, которая со сливочным пивом в руке оживленно рассказывала, как она одновременно блокировала заклятия и защищала кольца. Даже Альбус и Миранда поддались атмосфере всеобщего веселья и отложили в сторону свои книги и научные труды.

— Итак, Гермиона, — обратился к ней Ар-Джей, — что ты скажешь о сегодняшнем матче?

— Одним словом? Жестокий.

Ар-Джей рассмеялся.

— Верно, очевидно, именно таким квиддич был раньше, в начале XIX века. Вообще-то, многие здесь из 1800-х, а в те времена на матчах можно было использовать легкие заклинания и сглазы.

— Я не встречала упоминания об этом в «Истории квиддича», — скептически возразила Гермиона.

— Когда проводили реформу, было решено, что это снизит накал страстей среди болельщиков, поэтому использование магии просто вычеркнули из изначальной версии правил, — пояснил Ар-Джей, со вздохом опускаясь на диван. — Лично я предпочитаю новую редакцию без палочкоприкладства.

— Да, я тоже, — согласилась с ним Гермиона. — Слушай, я немного устала, поэтому пойду, наверное, в спальню. Если вдруг кто-то спросит…

Она не хотела показаться невежливой, но посещения матча вместо того, чтобы читать, с самого начала было дурацкой идеей.

В спальне было темно и тихо. Гермиона зажгла фонарь и устроилась в кровати с тремя книгами, задернув полог. Когда она закончила читать, было уже далеко за полночь.

— Нет, вы ее лицо видели? — презрительно хихикнула Араминта.

Сидевшие вокруг нее слизеринцы захохотали, прихлебывая сливочное пиво. Гостиная была погружена в зеленоватый полумрак.

— Я, можно сказать, оказала ей услугу, сломав нос. Возможно, теперь она додумается до того, чтобы уменьшить его в несколько раз. Хотя ей не помешало бы уменьшить и многие другие части тела, — Араминта сделала большой глоток огневиски и посмотрела на Тома Риддла. Он сидел в одном из черных кресел, по-хозяйски небрежно вытянув свои длинные ноги, с неоткрытой бутылкой сливочного пива в руке.

— Ты был на матче, Том? — обратилась она к нему. Риддл моргнул, точно очнувшись от своих мыслей, и повернул к ней голову.

— Нет, — ответил он и вновь отвернулся к камину. Повисла неловкая пауза — никто не смел докучать Тому вопросами о его причинах или мотивах, но и ответить на это тоже было нечего.

Затем в гостиную вошел Абраксас, неся еще один ящик огневиски, его волосы были мокрые. Это разрядило обстановку в гостиной, и ко всем вернулся прежний веселый настрой.

— Мерлин, эти гриффиндорцы… — проворчал Абраксас. — Один из них облил меня сливочным пивом на лестнице, — он взмахнул волшебной палочкой, суша волосы, и сел на стул возле Риддла. — У тебя все… хм, нормально?

Риддл не спеша повернулся к Малфою, с удовлетворением отметив, что на лице у здоровяка мелькнула тревога. Зевнув, Риддл вытянул ноги еще дальше, затем оперся подбородком на руку и перевел на Малфоя свои темные глаза, пристально и долго глядя на него.

— Да, у меня все относительно хорошо, Абраксас, — наконец тихо произнес он. — А у тебя?

Малфой был поражен. Уголки его губ слегка дрогнули в неуверенной улыбке, а серые глаза, казалось, блеснули искренней благодарностью за адресованный вопрос.

— Неплохо, даже если учесть, что мы не победили в матче, — ответил он с сожалением в голосе. — Ты кажешься… задумчивым. Что-то случилось? — продолжил Абраксас, не веря собственной смелости. Он в жизни не задал Тому Риддлу ни единого вопроса, а тут сразу два всего за несколько минут!

Риддл снова посмотрел на огонь. Из всех Малфой был к нему ближе всего, и он, определенно, был компетентным и способным волшебником. Ему, несомненно, можно было доверить чуть больше информации…

— Не хочешь прогуляться? — мягко предложил Риддл и поднялся из кресла. Во всеобщем веселье опять наступило затишье, когда он направился к выходу из гостиной, а Малфой поспешил следом за ним.

Они шли по коридорам подземелья. Риддл некоторое время молчал, собираясь с мыслями.

Вздохнув, он провел рукой по волосам. С чего начать? Как ему донести до Малфоя всю полноту своего недовольства этой возникшей ситуацией?

— Ты знаком с гриффиндоркой? — спросил он наконец.

— С новенькой? Нет, — ответил Абраксас.

Риддл остановился и открыл дверь в ближайший класс. Бросив взгляд в оба конца коридора и убедившись, что они одни, он жестом велел Малфою зайти внутрь. Нельзя, чтобы кто-нибудь услышал их разговор. Он взмахнул палочкой, ставя на дверь простые чары против подслушивания.

— У меня есть предположение, что ей известно что-то, что мне бы очень хотелось узнать, — тщательно подбирая слова, продолжил он.

Абраксас кивнул. Он понял, что Риддл не скажет ему, ни о чем конкретно идет речь, ни хотя бы в общих чертах. Более того, Малфой понимал, что сам он тоже вопросов задавать не должен. В общении с Риддлом так было всегда.

Риддл прислонился к учительскому столу и небрежно начал зажигать факелы на стенах.

— И поэтому мне бы очень хотелось разузнать о ней как можно больше, — его тихие вежливые слова эхом отражались от стен подземелья.

— Я полагаю, ты уже в курсе, но спустя несколько дней после ее появления Араминта Мелифлуа выяснила, что девчонка магглорожденная. Если вдруг тебя это заинтересует, — спокойно произнес Абраксас.

Риддл резко поднял голову и уставился на Малфоя. Тот мгновенно отвел свой взгляд, будто смотреть Тому Риддлу в глаза было преступлением. Не многие люди решались на это.

— Неужели, — пробормотал Риддл, вновь переводя взгляд на класс перед собой.

Грязнокровка? Способная так сражаться на дуэли? Сама идея вызвала у него приступ легкого отвращения. Грязнокровка, столь одаренная магическим потенциалом, который нашел бы гораздо более достойного обладателя в лице волшебницы или волшебника чистых кровей… Хотя сам Риддл и был полукровкой, он никому и никогда бы не позволил об этом узнать. В конце концов, наличие грязной крови в его родословной было всего лишь несчастливым обстоятельством, источник которого он быстро устранил после того, как…

— Мне оставить тебя? — спросил Абраксас, все еще избегая его взгляда. Несколько секунд Риддл заставил его томиться от неловкого молчания, прежде чем угрожающе вкрадчивым голосом спросил:

— Прости, что?

— Мне уйти? — снова спросил Малфой.

Том впился взглядом в его лицо. Он ждал, пока Абраксас перестанет прятать от него глаза, что в конечном итоге тот и сделал, не способный противостоять гипнотическому взгляду, которым Риддл так ловко умел пользоваться.

— Мне уйти… а дальше? — прошептал Риддл.

Малфой вновь опустил глаза в пол.

— Мне уйти, повелитель?

— Да, — тихо ответил Риддл. — Об этом разговоре никому не рассказывай. Если кто-то начнет задавать тебе вопросы, не стесняйся сразу же направлять их ко мне.

От его вкрадчивого голоса по спине у Малфоя прошел холодок. Такая переадресация к Риддлу уж точно ничем хорошим закончиться не могла. Со всей возможной поспешностью, при этом стараясь, чтобы это не слишком явно напоминало побег, Абраксас покинул класс.

Риддл вздохнул и поднял глаза к потолку. На гигантских каменных плитах плясали красноватые отблески от факелов. Может, он совершил ошибку? Очевидно, что он непомерно много своего времени уделял мыслям об этой Грейнджер. Гораздо больше, чем он считал разумным. Поможет ли Абраксас узнать о ней что-нибудь ценное? На худой конец, он всегда сможет аккуратно подчистить ему память…

Днем Риддл видел, как гриффиндорка после матча шла в замок, и едва сдержался, чтобы снова не попытаться загнать ее в угол и использовать легилименцию. Но нет. Так дело не пойдет. Слишком грубо и нецивилизованно. Он был способен придумать что-нибудь получше.

Он вздрогнул, вспомнив слова Абраксаса. Грязнокровка. Его губы невольно изогнулись в презрении — грязнокровка. Так значит, у нее не было никакого хоть сколько-нибудь достойного наследия, никаких благородных предков, ничего стоящего за душой. Возможно, то, что она оказалась достаточно способной, чтобы овладеть такой продвинутой магией, не имея в родословной ни одного волшебника, и было еще более любопытно само по себе, но тем не менее… Его воротило от одной только мысли о том, что ее с любовью растили двое магглов. Эти недолюди, ничем не лучше, чем инопланетные животные, ничем не лучше, чем те твари из его ненавистного приюта…

Риддл вздохнул и задумчиво потер пальцем глаз. Легкая пытка здесь наверняка не помешает, верно? Особенно если это позволит ему узнать, что он хотел… Один простенький Круциатус, а затем он просто сотрет ей память. Во всяком случае, это не столь радикально, как применять к ней легилименцию.

Да, идея, определенно, была заманчивая, но план нуждался в доработке. С такой темной лошадкой как Грейнджер никогда не следует полагаться на авось. Она тоже могла оказаться сведуща в Темных искусствах, хоть и не афишировать это. Она на высочайшем уровне владела невербальной магией, знала сложные заклинания и умела их блокировать — знакомство с темной магией казалось вполне закономерным следующим шагом. С другой стороны, то, что она была на Гриффиндоре, не очень вписывалось в эту картину.

При этом, когда Барда разворотил ей нос, Мерлин, она даже не заплакала. Она просто какое-то время неподвижно лежала, а затем спокойно привела себя в порядок, глубоко вздохнула и как ни в чем не бывало отправилась в замок.

Но, наверное, хуже всего было то, что она, казалось, совершенно забыла о Риддле. Подумав об этом, Том ощутил, как внутри него закипает гнев. В последнее время взгляд ее карих глаз неизменно оставался равнодушным, когда скользил по нему. Когда же он здоровался с ней в коридорах, она лишь удивленно моргала и выглядела слегка озадаченной. Самая сильная эмоция, которой он смог от нее добиться, было легкое раздражение, как от надоедливой мошки, и Риддла это по-настоящему злило.

Он закатал рукава, неожиданно почувствовав прилив жара от переполнявшего его гнева.

Риддл вынул палочку и начертил свое имя в воздухе огненными буквами. Затем заставил их поменяться местами.

Лорд Волдеморт

Почему он вообще позволил мыслям о какой-то грязнокровной девчонке так прочно засесть в его голове? У него имелись дела поважнее, например, отыскать способ вернуться на Землю. Хотя после стольких лет его поиски все еще оставались безрезультатными.

Том Марволо Риддл

Интересно, каким он был сейчас на Земле? Если бы он умер, то, несомненно, покинул это место. Пока что так происходило со всеми, у кого здесь были крестражи…

Лорд Волдеморт

Возможно, Грейнджер была с ним знакома при жизни? Но нет, это был абсурд. Ему сейчас должно было быть около семидесяти. Кто станет бояться семидесятилетнего старика?

Том Марволо Риддл

Впрочем, если ему удалось претворить в жизнь хотя бы некоторые из тех планов, что он вынашивал в юности, тогда его наверняка бы оценивали по его силе и власти, а не годам. Кроме того, когда Том учился в Хогварстсе, Альбус Дамблдор уже тогда был в преклонном возрасте, но при этом обладал могуществом, с которым всем приходилось считаться. Следовательно, нельзя исключать вероятность того, что Грейнджер могла знать его на Земле.

В любом случае она не вызывала достаточно сильных подозрений, чтобы он всерьез мог счесть ее угрозой. Она могла просто оказаться очень умной стеснительной девушкой, непривычной к мужским знакам внимания.

Кстати, да — похоже, это было единственное, что могло выбить ее из колеи — внимание. Ей мастерски удалось свести на нет всеобщий интерес к ней после их дуэли. Риддл не ожидал от нее такой находчивости. Грейнджер казалась встревоженной, только когда замечала, что он за ней наблюдает.

Можно было попробовать сыграть на этом. Тихо и незаметно подобраться к ней там, где он сможет пустить в ход все свои чары, которыми он так ловко умел пользоваться. Будет еще лучше, если она при этом будет расслаблена, тогда, возможно, ее бдительность ослабнет...

Риддл посмотрел на тускло горевшие факелы. Пора было возвращаться в гостиную. Нужно будет извиниться перед Араминтой за то, что пропустил матч, и за свою отстраненность — в конце концов, он должен беречь свою репутацию — а затем, вежливо извиниться и удалиться к себе.

Риддл медленно заставил свое лицо принять сдержанное непроницаемое выражение и взмахом палочки потушил факелы.

 

 

 

— Ну, давай, Гермиона, будет весело! Не будь такой… вот такой.

— Мина, я же сказала, что неважно себя чувствую. Я лучше останусь и еще немного посплю.

Это, разумеется, была неправда, но играть в «Охоту за сокровищами» под водой?

Во-первых, Гермиона боялась глубины. Во-вторых, во время Второго задания Турнира у нее была возможность лично убедиться, что долгое время под водой пусть даже и без чувств — удовольствие сомнительное. Нечего и говорить о том, чтобы добровольно согласиться на подобный опыт, находясь в сознании. В-третьих, у нее перед глазами сразу же встали воспоминания: лицо Рона, когда он смотрел, как Крам помогает ей выбраться из воды; выражение облегчения на его лице, когда он понял, что с ней все в порядке; его идиотская плохо скрываемая влюбленность. От этих воспоминаний она не могла с легкостью отмахнуться, а потому они причиняли серьезные неудобства. Нет уж, от этого развлечения она воздержится.

— Ладно, ладно, — вздохнула Мина, закатив глаза. — Тогда увидимся за ужином.

Гермиона кивнула.

— Послушай, мне правда жаль. Я обязательно приму участие в следующем мероприятии. Я обещаю.

— Точно?

— Да.

На секунду Мина задумалась.

— Поклянись… чем-нибудь.

Гермиона фыркнула от смеха.

— Ладно, клянусь священной мужественностью Ар-Джея. Довольна?

Расхохотавшись, Мина вышла из спальни.

Что бы Гермиона ни говорила, но бесконечное пролистывание книг начинало ее утомлять. Прежде с ней такого никогда не случалось, но все эти теории были неверны. Не то, не то, не то. Ей нужно было найти ту, что помогла бы вернуться в реальный мир, но она ей все никак не попадалась.

Спустя пару часов чтения «Достойная смерть: как уйти красиво» Гермиона раздраженно отбросила книгу. Со стоном отчаяния она скатилась с кровати. Пожалуй, пойду немного перекушу…

Она подняла книгу с пола и поспешила в Большой зал. Коридоры были совершенно безлюдны. Казалось, обитатели замка все до единого отправились на озеро. Войдя в Большой зал, Гермиона вздохнула. Обед был на месте, однако за столами сидело всего трое человек. Двое из них были близняшки с Когтеврана. В первую неделю пребывания Гермионы Мина указала ей на них со словами: «Это Лейла и Лиля Марк. Ужасные имена, скажи? Они просто неисправимые сплетницы».

Девушки глупо и безостановочно хихикали, то и дело бросая взгляды на третьего человека в зале, которым, конечно же, был Том Риддл.

Видать, негоже Темному Лорду предаваться детским забавам…

Гермиона насыпала себе хлопьев, достала книгу и открыла ее на странице триста девяносто четыре, где ранее остановилась. Не вчитываясь, она скользила взглядом по строчкам, подсознательно не ожидая встретить ничего стоящего. Она была права. Ерунда, ерунда, вздор, бессмыслица.

Еще сорок страниц подобного бреда…

Закончив есть, Гермиона встала из-за стола и сунула книгу в карман. Что за дилетантский подход? Автор явно не имел ни малейшего представления о том, что описывал.

Ее взгляд упал на близняшек Лейлу и Лилю, которые смотрели вслед поспешно покидающему Большой зал Тому Риддлу.

Она нахмурилась. Почему он буквально бежит?

Рука Гермионы нырнула в карман за ее волшебной палочкой. Сжав виноградную лозу для храбрости, она долю секунды колебалась, прежде чем последовать за ним. Абсолютно спонтанное решение, но ей действительно нужно было себя чем-то отвлечь. Она бы пошла погулять по окрестностям, но опасалась, что ее начнут звать присоединиться к нырянию в озере.

Гермиона выглянула из-за створки двери Большого зала. Легонько стукнув себя по макушке, она наложила на себя Дезиллюминационные чары и поспешила за Риддлом, держась от него на расстоянии трех метров.

Он однозначно куда-то целенаправленно шел, то и дело оглядываясь через плечо. Гермиона отметила, что выражение его лица было хмурым и сосредоточенным. Также она подметила, что его походка изменилась: он шел твердым, торопливым шагом, который был совершенно не похож на его обычную небрежную и неспешную манеру ходить. Громко стуча каблуками своих до блеска начищенных ботинок по каменным ступеням, он поднялся по лестнице, часто откидывая со лба волосы, точно чем-то обеспокоенный.

Поднявшись за ним на пятый этаж, Гермиона испытала шок, когда, резко обернувшись, он посмотрел прямо на нее. С отчаянно бьющимся сердцем она замерла на месте и осмелилась двинуться следом, только когда он повернул за угол.

В следующем коридоре он остановился, отпер один из классов и скользнул внутрь, захлопнув за собой дверь. Гермиона тихонько выругалась. С закрытой дверью ей было туда не пробраться…

С другой стороны, это было не так уж и важно, потому что Гермиона смогла заглянуть в комнату через стеклянные вставки двери. Всего в паре-тройке метров от входа на каменной платформе стоял огромный котел. Риддл выкладывал на стол содержимое своих карманов. Гермиона прижалась носом к стеклу, чтобы получше разглядеть, что именно он принес.

Его длинные пальцы разложили на столе два пучка каких-то трав, кусок непонятной коричневатой субстанции, стеклянный пузырек с белой пудрой…

Оглядев ингредиенты, Риддл остался недоволен. Он похлопал себя по карманам, затем на миг прикрыл глаза, и его ноздри затрепетали от гнева. Он резко развернулся и распахнул дверь. От неожиданности Гермиона не успела отпрянуть и с глухим ударом упала, выронив из рук палочку. Замерев на полу, она боялась пошевелиться.

— Кто здесь? — окликнул Риддл. Он вышел из класса и посмотрел в оба конца коридора. Затем достал свою палочку и, сделав широкий взмах, пробормотал:

— Фините Инкантатем.

Чувствуя, как чары невидимости рассеиваются, Гермиона зажмурилась, точно надеясь, что это позволит ей остаться незамеченной.

— Гермиона Грейнджер, — раздался над ней обманчиво спокойный голос. — Что ты…

Она открыла глаза и с удивлением обнаружила протянутую ей руку. С некоторой опаской она приняла ее и поднялась, отряхивая мантию.

— Я хотел сказать… не могла бы ты объяснить, зачем тебе понадобилось накладывать на себя Дезиллюминационные чары, — поправился он. Гермиона была поражена его спокойной реакцией. Прежнее недовольство в его взгляде теперь сменилось легкой озадаченностью.

— Я… это… — начала она, тщетно ища объяснение, — извини. Я просто…хм…

Он явно ждал, что она договорит, но она не закончила. Вместо этого она поверх его плеча заглянула в приоткрытую дверь класса и спросила:

— Что ты здесь делаешь?

Риддл обернулся на зелье.

— Ах, это. Так, небольшой личный проект. Тебе интересно?

Гермиона неопределенно пожала плечами, спрятав руки в карманы.

— Ну, проходи, — пригласил он, открывая дверь шире. Она подумывала о том, чтобы улизнуть, но ноги сами понесли ее внутрь. В комнате стоял запах, типичный для класса зельеварения: приятный аромат трав с резкими нотками других ингредиентов. Она встала на носочки и заглянула в котел. Он был пуст.

Риддл небрежно махнул палочкой в его сторону, вдвое уменьшив, чтобы Гермионе было удобнее смотреть. Затем из кончика древка появилась тонкая струйка воды, наполнившая котел до краев. Еще одним взмахом Риддл развел под котлом огонь.

Он хочет, чтобы она спросила, чем он занимается? Вообще-то она была готова довольствоваться ролью немого зрителя. Тем более что она наверняка сама сможет достаточно быстро догадаться, что именно он варит.

Стоя возле стола, на котором он тщательно перебирал один из пучков травы, Риддл поднял на нее глаза.

— Можешь присесть, если хочешь.

Она не двинулась с места. Лучше быть наготове, чтобы, в случае чего, дать деру. Или блокировать атаку, мало ли…

Он пожал плечами, закончил возиться с ингредиентами и бросил в котел сначала травы, а следом белую пудру. Зелье зашипело и приобрело розоватый оттенок.

Гермиона в уме перебирала различные варианты. Белая пудра, судя по шипению, была рогом гриндилоу, но что это была за трава, она не знала. Риддл тем временем достал нож и вынул из кармана маленький сморщенный стручок фиолетового цвета. Он раздавил его лезвием ножа и добавил потекший сок в зелье. Над котлом заплясали золотые искры, и зелье медленно снова стало прозрачным. Риддл окинул его удовлетворенным взглядом. Он взял пучок другой травы и целиком бросил в котел, трижды помешав варево против часовой стрелки.

Гермиона нахмурилась. К этому времени она должна была уже понять, что это за зелье. Однако она не узнала даже большинство ингредиентов. «А еще получила «Превосходно» на С.О.В. по зельеварению», — горько подумала она.

— Так, что ты варишь? — наконец спросила она, нервно вздрогнув, когда он обернулся к ней. Он оперся на каменную плиту, обхватив ее края своими белыми пальцами. Уголок его губ слегка дернулся в усмешке.

— Ну, у него пока нет названия, поскольку я все еще на стадии испытания, — ответил он.

— А. Понятно, так ты… — Гермиона сделала неопределенный жест. Сглотнула. Всякий раз, когда она пыталась заговорить, в горле точно вставал ком, сводя на нет все ее попытки вести себя непринужденно.

Риддл вздохнул.

— Да, это мое собственное изобретение. Хватит, Грейнджер, ты действительно меня боишься?

— Ага, конечно, — брякнула Гермиона, изображая сарказм. — Очевидно же, что ты само воплощение зла.

То, что я произнесла это с сарказмом, не означает, что это неправда.

Риддл кивнул. На его губах заиграла легкая улыбка, и он вновь склонился над котлом.

— Так, теперь его нужно держать на слабом огне ближайшие пару недель.

Гермиона с неверием на него уставилась.

— Пару недель? Ты серьезно?

— Абсолютно, — ответил он, слегка удивленный. — А что?

— Ну, просто это… первый этап приготовления был достаточно быстрым, а обычно на кипение отводится в два раза меньше времени. Так долго держать на огне требуется только наиболее сложные зелья или какие-нибудь особенные разновидности, вроде любовных зелий или… ядов… В таком случае действительно нужно ждать дольше недели…

Гермиона умолкла и залилась краской. Мерлин! Да успокойся ты уже!

Риддл с любопытством за ней наблюдал. Гермионе как обычно стало не по себе от этого пронизывающего взгляда.

— Что? — с вызовом спросила она и отвернулась.

— По тебе и не скажешь, что ты хорошо разбираешься в зельях, — непринужденно заметил он. — Обычно людям хорошо дается что-то одно: либо прикладные чары, либо зельеварение.

— Ааа, — только и смогла выдавить Гермиона, а затем наконец присела, отчасти потому, что почувствовала, что у нее начала дрожать правая нога.

Со стороны могло сложиться впечатление, что он пытается завязать с ней обычную беседу, но Гермиона знала, что Темный Лорд абсолютно ничего не делает просто так. Казалось нереальным, сидеть вот так, всего в полутора метрах от Тома Риддла, точной копии из плоти и крови того парня, который превратился в бледнолицее красноглазое чудовище…

От яркого огня под котлом шел сильный жар. Риддл медленно снял свою мантию и вытер слегка вспотевший лоб. Гермиона не могла удержаться, чтобы не проследить за его движениями. Он напоминал ей красивого молодого уверенного в своем профессионализме бизнесмена. Но внешность, как известно, обманчива.

— Так ты скажешь мне, для чего это? — спросила она у него, указывая на зелье.

— Нет, наверное, нет, — ответил Риддл, оборачиваясь на бурлящий котел.

Гермиона нахмурилась.

— Почему?

Риддл опешил. Он уже и не помнил, когда ему в последний раз кто-то осмеливался задавать вопросы о чем-либо. Между ним и каждым, с кем он вступал в разговор, всегда существовал негласный уговор: хозяином положения был Том. Всегда. И такой расклад должен был оставаться неизменным. Теперь же, издав неловкое «ээм», он смотрел на сидящую перед ним девушку и не понимал, почему так отчаянно пытается придумать достойный ответ.

В итоге он просто пожал плечами.

— Ты спрашивал, интересно ли мне. Так вот, мне интересно, — настаивала Гермиона с легкой полуулыбкой.

— Возможно, мы могли бы сторговаться. Информация в обмен на информацию — предложил Риддл, беря из-за ближайшей парты стул и садясь на него. Расслабленно откинувшись на жесткую деревянную спинку, он вытянул ноги, как бы всем своим видом говоря, что это он контролирует ситуацию. Заметив, как Гермиона беглым взглядом окинула все его тело, Риддл подавил усмешку.

— Сторговаться? — переспросила она. — Что я могу знать из того, что было бы тебе интересно?

Как насчет всего?

— Ну, можем начать с этого, — с этими словами Риддл вынул из своего левого кармана «Покой загробной жизни».

На лице Гермионы отразился шок. Почему эта книга оказалась при нем?

— То есть ты повсюду таскаешь с собой краденные вещи? — фыркнула она.

— А даже если и так?

— Ну, тогда … ты дико странный…

Что он задумал?

Риддл пожал плечами, раскрыл томик и пробежался пальцем по оглавлению.

— Здесь излагаются весьма любопытные концепции, — протянул он как бы сам себе.

Гермиона угрюмо на него посмотрела.

— Сделай милость, просвети меня, — огрызнулась она. — А то лично ознакомиться возможности у меня не было, учитывая, что весь последний месяц она провела у тебя.

— Ты интересуешься смертью с какой-то конкретной целью? — уточнил он у нее, захлопывая книгу. Глаза Гермионы были прикованы к обложке. Что, если эта была та самая книга, которая могла помочь ей выбраться отсюда?

— Что? — моргнув, переспросила она. — А, я просто… я имею в виду, разве это не естественное желание, узнать о смерти чуть больше? После того как оказываешься тут.

— Естественное для кого-нибудь с Когтеврана.

Повисла неловкая пауза.

— Большинство книг о смерти крайне умозрительны. Это раздражает, — промямлила Гермиона.

Она протянула вперед руку и внутренне с облегчением выдохнула, когда он вложил книгу в ее пальцы.

— Тебя интересует что-то определенное? — спросил он. — Большинство людей, оказавшись здесь, пролистывают несколько книг, и на этом все. Мало кто разворачивает полномасштабное исследование темы.

Так я ничего от нее не добьюсь.

— Почему ты не пошел вместе со всеми на озеро? — решила сменить тему Гермиона.

Риддл опустил взгляд на свои пальцы, крутящие его тисовую палочку.

— Не был расположен принять участие, — ответил он. — Кроме того, я бы, несомненно, выиграл, а это слишком предсказуемо.

Она рассмеялась. Она рассмеялась над чем-то, что он сказал. Резко подняв глаза, Риддл уставился на нее, но его фирменный убийственный взгляд не произвел на нее никакого впечатления. Где-то на краю сознания у него мелькнула мысль, что улыбка ей к лицу. Уж точно больше к лицу, чем гневные и мрачные взгляды, к которым он привык. Ее розовые губы растянулись в широкой улыбке, обнажив неестественно ровные зубы. Заколдовала она их, что ли?

— Ты чего? — медленно спросил Риддл, обескураженный тем, что не знал точно, ни почему она смеется, ни почему он до сих пор не проклял ее за это. Никто не смеет смеяться над Томом Риддлом.

— Ой, да ничего, — ответила она, переводя дух и глядя в потолок. — Просто… то, как ты уверен в себе. Это уморительно.

Он выгнул темную бровь.

— Уморительно?

Да, будет крайне уморительно, когда ты не сможешь даже вздохнуть от боли.

Она подняла голову.

— Ты сердишься? Из-за того, что я нашла забавным то, что ты сказал? — спросила она, пристально глядя на него своими карими глазами.

— Ну, обычно меня задевает, когда надо мной смеются, — вкрадчиво ответил он, оглядываясь на котел.

— То, что я смеюсь, не означает, что я смеюсь над тобой, — возразила она, разом охладив его пыл.

Риддл действительно ощутил, что ее слова возымели на него странный успокаивающий эффект, что было само по себе ново и странно. Обычно слова других людей никак не влияли на его настроение, за исключением только тех случаев, когда их тупость или некомпетентность выводила его из себя. Например, когда за завтраком Абраксас чрезвычайно громко упомянул имя Грейнджер в общей беседе за слизеринским столом, Риддл внутренне вскипел. Чего этот идиот думал достичь, привлекая к девчонке всеобщее внимание? Последнее, что Риддлу было нужно — это чтобы она еще дальше забилась в свою раковину, став еще более скрытной.

В ответ на ее слова он задумчиво хмыкнул и вновь подошел к зелью.

— Почему же ты сама не пошла на озеро со своими гриффиндорскими… друзьями?

— Ну, я планировала провести весь день в постели за чтением, но… не сложилось.

— Это не ответ на мой вопрос, — возразил Риддл.

Гермиона вздохнула. Он определенно не собирался давать ей спуску.

— Я не люблю глубокую воду.

Он кивнул, на его бледном лице плясали алые отблески огня.

— Неприятный опыт в прошлом?

— Можно и так сказать.

Риддл смотрел, как взгляд Гермионы задумчиво остановился на зелье. Блики пламени отражались в ее подернутых задумчивостью глазах. Было в их выражении что-то затравленное, что-то, что Тому хотелось понять. Но он был уверен, что если спросит ее об этом, она опять уклонится от ответа, скормив ему очередную отговорку.

Риддлу было интересно, почему она продолжает сидеть здесь с ним, если он внушает ей такой ужас, и у нее есть другие дела. Крутя на пальце золотое кольцо с черным камнем, он лихорадочно думал. Она и правда выглядела подавленной…

— Ты в порядке? — пробормотал он. Слова, которые он, наверное, ни разу до этого не произносил в своей жизни.

Волдеморт спрашивает меня, в порядке ли я. На лице Гермионы проступило удивление.

— Настолько, насколько это вообще возможно, учитывая обстоятельства.

— Ты имеешь в виду свою смерть?

Гермиона кивнула, но он уже не смотрел на нее. Вместо этого он вдруг распрямил плечи и гордо выпрямился, задумчиво следя за кипящим зельем. В резких переменах, происходивших в его языке тела, было что-то почти капризное. В одну минуту он мог расслабленно стоять со скучающим видом, в другую — внезапно весь подобраться, точно готовый нанести удар.

Сбавь градус подозрительности, Гермиона. Перед тобой юный Риддл, которого ты не знаешь.

— Ты скучаешь по своим друзьям и семье? — спросила она у него.

При слове «семья» на нижней челюсти Риддла заиграли желваки, но он быстро взял себя в руки.

— Да, — ответил он, что, как прекрасно знала Гермиона, было наглым враньем.

Она не удержалась:

— Правда? — договорив, она тут же поняла, что совершила промах. Подобные уточнения не относились к числу резонных вопросов.

— Почему тебе кажется, что это не так? — поинтересовался Риддл, поднимая на нее свои темные глаза.

Вот черт! Только не снова!

— Просто со стороны кажется, что ты чувствуешь себя максимально комфортно в окружении своих слизеринских п… приятелей… — попыталась выкрутиться Гермиона. Она едва не ляпнула «последователи», но вовремя остановилась. Слава Мерлину. Катастрофы удалось избежать.

— Ну, я все еще жив на Земле, — сказал Риддл. — Это знание служит мне утешением.

Гермиона подняла брови.

— Сколько тебе сейчас лет?

Он нахмурился.

— Думаю, около семидесяти.

У Гермионы вырвался легкий смешок, заставив Риддла вновь вопросительно на нее уставиться.

— Я не могу представить тебя семидесятилетним, — пояснила она. — Просто… ты выглядишь так, будто никогда не постареешь хотя бы на день.

Ей стало интересно, как именно облик Волдеморта претерпел столь сильные изменения. В какой момент его бледная кожа стала белой как бумага? В какой момент эти темные глаза начали отливать красным? В какой момент этот точеный нос стал сплюснутым, оставив после себя лишь щели ноздрей. Трансформации, которым под влиянием крестражей подвергся его внешний вид, были совершенно невообразимыми.

— А как ты выглядела в старости? — неожиданно задал ей вопрос Риддл, так пристально вглядываясь в ее лицо, что она растерялась.

— В смысле?

— Ну, в смысле, когда ты состарилась и умерла.

Гермиона все еще не нашлась с ответом. А все из-за его давящего взгляда. Внутри у нее шевельнулось подозрение. Легилименция…

— Я не… я никогда…

Она отвела взгляд и не договорила. Она не планировала говорить ему это. Нет, совсем не планировала.

Его лицо вытянулось от шока.

— Ты никогда не была старше, чем выглядишь сейчас? — неверяще прошептал он.

Гермиона выругалась про себя.

— Ммм, нет.

Теперь уже было поздно идти на попятный. Она сглотнула и посмотрела на высокие сводчатые окна, в которых виднелось голубое небо. Эх, лучше бы ей было пойти со всеми на озеро, и плевать на страх.

— Но как тебя вообще угораздило умереть в… сколько тебе, восемнадцать? — спросил Риддл. Казалось, он был в ужасе.

Забавно, что именно ты меня об этом спрашиваешь…

— Я, хм…

Первое, что ей пришло на ум — это автомобильная катастрофа. Какая ирония, что Гарри верил в подобную историю на протяжении одиннадцати лет, но в ее случае она не сработает. Как любая совершеннолетняя волшебница, Гермиона могла бы просто трансгрессировать из машины, поэтому ее шансы погибнуть в результате несчастного случая, были крайне малы. Она могла бы сказать, что совершила самоубийство, но купится ли он на это?

— Так что? — с нажимом поторопил ее Риддл, и тут же увидел, что совершил ошибку. Она точно собиралась вот-вот что-то сказать, однако теперь на ее лице появилось уже знакомое ему упрямое выражение. Гордо задрав подбородок, она с вызовом на него посмотрела.

— Ты забываешься, Риддл. Я ничего не должна тебе рассказывать.

От ее дерзости и открытого неповиновения внутри Риддла поднялась волна ярости. Он медленно поднялся со стула, выпрямившись в полный рост, и с мрачным удовлетворением заметил, что в ее глазах вновь промелькнул страх.

— Возможно, ты сочтешь это разумным, — сказал он.

Между ними повисла продолжительная пауза, в течение которой он буравил ее взглядом. Гермиона нервно сглотнула, и Риддл усмехнулся. Затем она снова отвернулась. Подобное пренебрежение, которое она ему регулярно выказывала, настолько его взбесило, что он невольно стиснул зубы.

— Знаешь, ты поистине невыносима.

Она тоже встала, считая, видимо, что смотрится внушительно, хотя была ниже его на целую голову.

— Да неужели? Это я-то невыносима?

— Я не понимаю, что за личные предубеждения против меня мешают тебе нормально вести диалог? — спокойно проговорил Риддл, поигрывая палочкой и как бы давая ей шанс сбавить обороты. — Все, что я хотел узнать — это как ты умерла. Здесь это абсолютно нормальный вопрос.

— А может быть, я не желаю делиться этим. Ни с кем, — с негодованием парировала она. Риддл крепче сжал свою палочку, едва сдерживаясь, чтобы не проклясть эту наглую девицу на месте.

Он подошел к ней вплотную.

— Хотя я уверен, что всем своим гриффиндорским друзьям ты рассказала.

Гермиона презрительно скривила губы.

— О, не смей обвинять меня в предубежденности! — огрызнулась она, предостерегающе вскинув вверх указательный палец. — Даже намекать не смей, что я отношусь к кому-то с предубеждением из-за… из-за стечения обстоятельств!

Резким движением Риддл перехватил ее руку.

— Поосторожнее с тем, в кого тычешь пальцем, — подозрительно ласковым тоном заметил он.

Судить кого-то на основании стечения обстоятельств, значит? В памяти у него тут же всплыло единственное, что ему было о ней достоверно известно: Грязнокровка Грязнокровка Грязнокровка Грязнокровка.

— Оказаться на Слизерине — это не просто стечение обстоятельств, — продолжил он. — Это в такой же степени характеризует тебя, как и твоя раса, твой рост… твое наследие…

Он умолк, видя, что ее лицо слегка исказилось, как от сдерживаемой боли. Он ослабил хватку на ее руке.

Все шло из рук вон плохо.

Гермиона холодно на него смотрела. Твое наследие. Разумеется. Том Риддл, враг всех магглорожденных и магглов в принципе. Она отняла у него свою руку. Он так сильно сжимал ее. До боли. При этом те же изящные пальцы так деликатно, почти нежно держали волшебную палочку…

Внезапно она осознала, как близко они стоят друг к другу. Нерешительно глянув вверх на Риддла, она успела заметить его многозначительную ухмылку, которая тут же исчезла, скрытая под маской безразличия. Взгляд Риддла остановился на полу.

Он наклонился и поднял книги, которые упали, когда Гермиона встала. Когда он распрямился, Гермиону обдало волной воздуха. Его дразнящий, сладковатый и в то же время мужественный запах, оттеняемый опасностью, которая исходила от него, вновь окутал ее. Гермиона поймала себя на том, что слегка наклонилась ближе к нему. Ужаснувшись собственной реакции, она поспешила отпрянуть. Риддл положил книги на парту позади нее.

Гермиона поняла, что каждый ждет от другого извинений, но оба не проронили ни слова. Присев на стоявшую рядом парту, так, чтобы их глаза были примерно на одном уровне, она выжидающе скрестила руки на груди.

Риддл в ответ поднял левую бровь. Его губы обольстительно изогнулись в кривоватой улыбке.

— Итак, Том. Я могу звать тебя Том? — нарушила их молчание Гермиона, прекрасно зная, как сильно он терпеть не может свое имя. Если честно, она и сама не до конца понимала, зачем пытается вывести из себя Лорда Волдеморта. Ведь они здесь были совершенно одни, впрочем, как обычно. Но в конце-то концов, она ведь уже была мертва. Что еще могло с ней случиться, верно?

— Нет, — ответил он, продолжая выжидающе ухмыляться.

— Итак, Том, — продолжила она, полностью игнорируя его. — Расскажи мне о себе.

Она видела, что ее слова явно ошарашили Риддла.

— Что тебе рассказать?

— Я не знаю. Что угодно. Обычно людям, кому часто приходится сдерживать гнев, помогает просто поговорить на отвлеченные темы.

— Приходится сдерживать гнев? — прошипел он.

Она кивнула. Ой, да ладно, можно подумать, это не про тебя…

— Мне это что-то даст? — медленно уточнил Риддл.

Гермиона беспечно пожала плечами.

— Может быть.

Его взгляд потемнел, но Гермиона обнаружила, что ее страх перед ним странным образом исчез. Даже подобный угрожающий взгляд больше ее не пугал. Когда она перестала бояться его? Это случилось явно не осознанно, как-то само собой.

Риддл развернулся и дошел до учительского стола в передней части класса.

— Мне не приходит на ум ничего, что могло бы заинтересовать юную леди.

— Как насчет объяснения, почему все слизеринцы, можно сказать, преклоняются перед тобой? — возразила она, с невинным видом разглядывая свои ногти. Он снова усмехнулся. Очевидно, ему польстил ее выбор слова «преклоняются».

— Я умею находить к людям подход, — просто ответил он. — К большинству людей.

Гермионе стало интересно, использовал ли он пытки, чтобы добиться подчинения слизеринцев. Хотя, вероятнее всего, он ограничивался лишь своим обаянием и привлекательностью. Взять хотя бы то, как часто Араминта вешалась на него. Такого поведения пыткой не добиться.

— Почему ты вызвал меня на дуэль? — вдруг спросила она.

Риддл долго на нее смотрел, как бы подбирая в уме правильный ответ.

— Мне просто было любопытно, — ответил наконец он. — Хотелось узнать о тебе побольше.

— А это уже другой вопрос: почему тебе хочется узнать обо мне побольше? Ты интересуешься каждым новоприбывшим сюда?

Вместо ответа Риддл посмотрел в окно. На его неподвижное лицо упал багровый отсвет заходящего солнца.

Вздохнув, Гермиона посмотрела на свои книги. Она начинала уставать от чтения все дни напролет. Нет, конечно, ей было интересно, но, если честно, Гермиона всегда боялась смерти. Это была одна из причин, почему она всегда так сильно переживала за Гарри с Роном во время их очередных проделок. На самом деле она все еще внутренне содрогалась при мысли об одиннадцатилетнем Гарри, в одиночку противостоящему Квирреллу. Как будто время могло повернуться вспять, и Гарри все еще мог погибнуть.

Сама не до конца понимая, что ей движет, она озвучила терзавшие ее мысли вслух:

— Я скучаю по жизни на Земле. Мне кажется, что я застряла здесь навсегда. Я как будто все еще жива, но ничем не могу помочь своим друзьям дома. Им будет меня не хватать.

Гермиона рассеяно водила пальцем по обложке «Достойной смерти», очерчивая причудливые изгибы узора, и почти удивилась, когда он заговорил:

— Я понимаю. Это… чувство беспомощности. Как будто ничего, что здесь происходит, на самом деле не имеет значения.

— Да, — откликнулась Гермиона. — Там, в больничном крыле, Мунго и Джаред творят чудеса целительства, но какой от них толк, если они не могут помочь людям, которые действительно страдают, тем, кто нуждается в этом по-настоящему?

Возможно, Риддлу этот пример будет не очень понятен. Всю свою жизнь он руководствовался исключительно собственными интересами. Никому не помогал, не стремился сделать мир лучше. Его интересовала лишь… власть. Всегда одна только власть.

— Ты здесь уже сколько, двадцать лет? — спросила у него Гермиона.

Риддл кивнул.

— Прошло уже много времени. Много-много времени… — прошептал он.

— Могу себе представить, — сказала Гермиона. — Я здесь всего месяц, а уже точно… задыхаюсь. Чем ты занимался все это время?

Риддл пожал плечами, затем поднял свою волшебную палочку.

— Практиковался в чарах, — пояснил он. — И в зельях. Всегда есть что-то, чему еще можно научиться.

Гермионе стало любопытно. Риддл провел в этом месте двадцать лет, но за все это время так и не обзавелся друзьями. Как и на Земле, вокруг него были лишь преданные последователи. Неожиданно для себя самой, она ощутила к нему прилив сочувствия. Даже окруженный компанией слизеринцев, он был одинок.

Но был ли он один из-за того, что был психопатом, или же стал таким, оттого что всегда был один? Это оставалось загадкой.

Очнувшись от своих размышлений, она заметила, что солнце уже почти село.

— Мне пора идти, — сказала она. — Я говорила Мине, что проведу весь день в постели. Мне и так неловко перед ней за свое вранье, поэтому я, наверное…

— Останься, — это не прозвучало как приказ, поэтому она остановилась.

— Зачем?

Он снова неопределенно передернул плечами, глядя на нее.

— Ну, мы только-только начали общаться, как абсолютно нормальные люди.

Гермиона рассмеялась.

— Абсолютно нормальные люди? Это ты слегка преувеличил.

Их взгляды встретились, и она была готова чем угодно поклясться, что губы Риддла слегка дрогнули, словно он чуть не расплылся в искренней улыбке. Гермионе на самом деле хотелось вернуться в спальню, но вместе с этим перспектива опять погружаться в скучное исследование теорий о смерти ее мало прельщала.

— О чем эта книга? — указал пальцем на вторую книгу Риддл. — Тоже о смерти?

— Угу, — вздохнула Гермиона. — Подобное чтение немного удручает.

— Представляю, — хмыкнул Риддл. — Почему бы тебе вместо этого не почитать что-нибудь о жизни?

Гермиона моргнула. А это была идея. Она могла с не меньшим успехом наткнуться на что-то стоящее в книге о вечной жизни.

Супер. Теперь придется читать в два раза больше.

— Хм, я об этом не подумала, — ответила она и уже собиралась поблагодарить его за совет, но слова замерли у нее на языке. Она не могла сказать «спасибо». Только не ему.

На его лице застыло непроницаемое выражение. По бесстрастному взгляду было невозможно понять, о чем он думает. Даже когда он моргал, то делал это намеренно медленно, будто готовясь к очередному пристальному взгляду.

— Где ты выучил все те заклинания? — спросила Гермиона.

Взгляд Риддла был устремлен на свою палочку, которую он крутил в тонких пальцах.

— Посвятил много времени самообразованию, естественно.

— Это не ответ на мой вопрос, — услышав свои собственные слова, Риддл смерил ее хмурым взглядом.

— В библиотеке, — ответил он. — А ты? Даже если ты отказываешься говорить, как погибла в столь юном возрасте… для восемнадцатилетней у тебя весьма впечатляющий запас знаний.

Гермиона достала собственную палочку.

— Мне всегда легко давалась школьная программа, поэтому я много времени… посвящала дополнительным занятиям во внеурочное время.

Если так можно охарактеризовать попытки одолеть Пожирателей смерти.

Лицо Риддла стало задумчивым.

— Постой, — сказала она. — Сколько, ты сказал, тебе сейчас лет на Земле?

Он непонимающе моргнул.

— Семьдесят с чем-то.

— То есть тебе тоже? — спросила Гермиона.

— Что?

— Ну, ты сказал, что ты здесь с 1945-го, и, если на Земле тебе сейчас около семидесяти, это значит, что тебе тоже было примерно восемнадцать, когда ты попал сюда.

Риддл сжал зубы и впервые за все время выглядел несколько озадаченным. У него было чувство, что его переиграли на его же поле.

— Ааа, — только и смог выдавить он.

Отойдя от учительского стола, он медленно двинулся вдоль стен класса. Ему не верилось, что он допустил такой глупый промах. Теперь уже на лице Риддла проступило то самое виноватое выражение, что и у Гермионы, когда ему удавалось подловить ее. Он машинально дотронулся до кольца у себя на пальце.

Да, это случилось тогда. Он был молод… очень молод. И тем не менее он уже тогда отчетливо осознавал свое желание и был настроен решительно. Уже тогда у него был четкий план, как избавиться от этого грязного маггла. А затем и от всех остальных ему подобных. Особенно от магглорожденных, этих магглов, возомнивших себя волшебниками и волшебницами, которые всякий раз пробуждали в нем смутное воспоминание об его отвратительном папаше.

Гермиона с беспокойством наблюдала, как глаза Риддла внезапно наполнились ненавистью. При взгляде на нее их выражение нисколько не смягчилось. Он отвернулся.

Пожалуй, ей удалось выудить больше информации из него, чем наоборот. Как она это сделала? Чтобы он остался ни с чем? Об этом не могло быть и речи. Чем дольше он с ней говорил, тем сильнее в нем крепла уверенность, что она что-то скрывает. Пришло время сменить тактику. Довольно ухищрений. Пора переходить к более решительным действиям.

Все окна были настежь распахнуты. Через них в класс проникал прохладный ветерок, спасая от духоты и жара, шедшего от горевшего под котлом огня. От внезапного раската грома стекла в рамах жалобно задребезжали.

Гермиона посмотрела в окно и увидела, как предзакатное солнце сверкает в прорывах величественных грозовых туч. Никогда не думала, что буду настолько рада снова увидеть, как меняется погода! С оглушительным грохотом разряд молнии ударил в землю. Кто-то у озера заклинанием потушил загоревшуюся траву. Начали падать первые капли дождя. «Это когтевранка Мелия Трублад. Она погодная ведьма», — прозвучали в голове Гермионы слова Мины. Что ж, она, должно быть, и правда очень сильная погодная ведьма: стена ливня за окном была даже несколько устрашающая. Гермиона ожидала, что люди поспешат вылезти из воды, ведь в такую грозу оставаться в ней было по меньшей мере рискованно. Однако затем она подумала, что Мелия наверняка сделала так, чтобы молния не била в озеро.

Риддл взмахнул палочкой, и все оконные рамы с треском захлопнулись. Послышался звук задвигаемых шпингалетов. От неожиданности Гермиона подпрыгнула, но поспешила успокоить себя. Он просто закрыл окна из-за дождя. Соберись.

«Она снова боится», — подумал Риддл и ухмыльнулся. Хорошо. Страх был важнейшей составляющей его нового — и гораздо более привычного ему — подхода.

Ее глаза опасливо следили за тем, как он вновь поднимает палочку. Он видел, что, ожидая его дальнейших действий, она задержала дыхание. Временами читать по ее лицу было так просто.

Он прошел в переднюю часть класса и взмахнул палочкой. Дверь с грохотом захлопнулась. Раздался щелчок замка.

— Что ты делаешь? — встревоженно спросила она. Как предсказуемо. Он не удостоил ее идиотский вопрос ответом.

Сердце Гермионы бешено застучало. Происходящее не сулило ей ничего хорошего. Она поудобнее перехватила свою волшебную палочку, глядя на все так же молчаливо приближающегося к ней Риддла.

Так, спокойно. Спокойно. Все хорошо, расслабься…

— Легилименс! — вдруг прошептал Риддл, направив на нее свою палочку. Видя устремившийся к ней голубой луч, Гермиона закрыла глаза и выдохнула, очищая свой разум от всех мыслей.

Она позволила одному образу заполнить все ее сознание — Нора. Просто Нора, парящая посреди яркого белого нечто. О, да, она добилась больших успехов в окклюменции. Этот навык был жизненно необходим всем обитателям осажденного Хогвартса, на случай если бы кто-то из них попался Пожирателям и подвергся легилименции…

В своем сознании она проматывала каждое воспоминание о Норе в самых мельчайших подробностях, чувствуя, как ментальное вторжение Риддла раз за разом натыкается на ее преграду и разочарованно отступает. Она поспешила еще больше укрепить созданный ею образ. Вот двор, травинка за травинкой, нет, ее совершенно ничего не беспокоит, ей совершенно не о чем думать, кроме как о Норе. Гермиона может думать о ней весь день напролет. О своем втором доме. Мысленно воссоздавать свое самое любимое место на земле, за исключением разве что Хогвартса.

Травинка за травинкой, травинка за травинкой. Казалось, Риддл отчаянно скребет ногтями стеклянную стену, пытаясь пробиться внутрь. Нет, он ничего здесь не найдет. Ощутив прилив решительности, Гермиона сильнее сжала палочку и…

— Ивербера! — воскликнула она, со всей силы ткнув палочкой в Риддла. Его глаза расширились от удивления. Резко вздохнув, точно от удара огромным каменным кулаком, он отлетел на другой конец класса, где со всей силы врезался в стену.

Глаза Гермионы медленно открылись и тут же встретились с его горящим взглядом. И столько было в его глазах яростной, неприкрытой и всепоглощающей ненависти, что Гермиона почти физически ощутила ее обжигающие волны. От былой сдержанности не осталось и следа. Его лицо исказила гримаса бешенства. Риддл не думал, что кто-то, тем более какая-то девчонка — это осознание больно ударило по его самолюбию — к тому же грязнокровка — что только подливало масла в огонь — сможет отразить его атаку. Впоследствии Гермиона с презрением вспоминала, что он был настолько опытным легилиментом что, для того чтобы проникнуть в чужой ум, ему в принципе даже не требовалась палочка.

Гермиона направила невербальное заклинание на дверь, и та отворилась. Но прежде, чем она успела сделать что-либо еще, Риддл взмахнул своей палочкой, и в дверном проеме образовалась каменная кладка. Двери больше не существовало, на ее месте была лишь толстая каменная стена.

Гермиона уставилась на нее, а Риддл вновь начал приближаться.

Здесь требовалось что-то посерьезнее, чем простое Редукто, скорее, Конфринго, чтоб уж наверняка снести эту стену подчистую…

Риддл сделал хлёсткое движение в ее сторону, и к ней полетела длинная веревка, но Гермиона успела взмахнуть палочкой, и веревка исчезла. Но не успела она выпалить «Конфринго», как ее внезапно, совершенно неожиданно настигло…

— Круцио, — раздался его холодный голос. Риддл направил на нее палочку, и прежде, чем она могла уклониться или хоть как-то среагировать, заклинание ударило в нее, заставив упасть на холодный каменный пол. Ужасная боль пронзила все ее тело, и она уже не могла больше ни о чем думать.

Снова снова снова снова, как в Выручай-комнате. Что она такого сделала? Прошло много времени с тех пор, как снова снова снова ей пришлось столкнуться с этой болью, и вот теперь ее кончики пальцев, руки, каждый нерв в ее теле режут точно острой бритвой, снова снова снова пытка, которой она подвергалась дни напролет и… как ей удалось тогда это выдержать? Она не могла даже снова снова снова вспомнить…

Совсем…

И…

AAAAAAAA она больше не могла сдерживать крик

Судороги, катания по каменном полу и отдельные детали окружавшей ее действительности, когда ей удавалось приоткрыть глаза в перерывах между приступами боли…

яркая вспышка молнии, расколовшая небосвод за окном

красиво очерченные губы Риддла, изогнутые в самодовольной ухмылке

удовлетворенный блеск в его глазах

Казалось, связки в ее горле сейчас порвутся от криков. Даже когда Риддл опустил палочку, и боль утихла, Гермиона не перестала кричать. Из ее плотно закрытых глаз беспомощно текли слезы, а ногти продолжали до крови впиваться в ладони.

— Ну так что, появилось ли у тебя желание что-нибудь мне рассказать? — шелковым голосом спросил он, опускаясь одним коленом на пол возле нее, когда она затихла. Поддавшись порыву, он странным, почти заботливым движением аккуратно убрал волосы с ее покрасневшего от слез лица. — Давай же, Гермиона Грейнджер, если тебе и правда нечего скрывать…

— Я никогда не говорила, что мне нечего скрывать, — прошептала она и открыла глаза. Отразившееся в них глубочайшее страдание поразило Риддла, но еще больше он опешил, когда увидел в ее взгляде злость.

Гермиона поняла, что он не заметил, что ее палочка все еще была при ней. Очень медленно она перевернулась, заслонив от него своим телом движение руки…

Заклинание сработало не так как, она планировала — руки и ноги все еще ее плохо слушались — и тем не менее в каменной стене вновь незаметно образовалась дверь. Гермиона старательно избегала смотреть в ее сторону. Краем глаза она видела, что дверь бесшумно приоткрылась... а Том Риддл был очень, очень близко.

Распростертая на полу, она лежала, уткнувшись в свой локоть, ощущая как все ее конечности наливаются свинцовой тяжестью от перенесенного Круциатуса. Риддл покачал головой.

— Поверь, мне больно видеть тебя такой, — вздохнул он. Его интонация была такой вкрадчивой, такой мягкой, такой убедительной, что она почти, почти, поверила в эту ложь. И всего на секунду гневное выражение в ее глазах сменилось на умоляющее.

Но она выдержит. Она выдержала несколько дней кряду в Выручай-комнате, и даже если тогда ей не удалось спастись, то по крайней мере сейчас она могла на это надеяться… дверь была от нее всего в каком-то метре…

Риддл взмахнул палочкой, и все парты и стулья исчезли. Он даже не обернулся, чтобы проследить действие своего заклинания. Нет, его глаза были прикованы к Гермионе.

— Ты абсолютно уверена, что тебе нечего мне рассказать? — почти нежно прошептал он. От вида его длинных пальцев, легко и бережно держащих волшебную палочку, его гипнотизирующего темного взгляда, от того, с каким почти что чувственным упоением он пытал ее, к горлу Гермионы подступило тошнотворное ощущение.

Она плотно сжала губы, видя, как, слегка покачав головой, он снова поднимает свою палочку. Гермиона помнила, как выдержала в прошлый раз. Это помогло ей пережить еще один.

Она крепко зажмурилась, запечатывая все свои мысли, всю свою человеческую сущность в самом дальнем уголке сознания. Все остальное заполнил хриплый рев, пока волны боли одна за другой затапливали все ее естество.

Ей было уже плевать на все. Плевать на достоинство, на желание доказать ему, что она вытерпит, и уж точно плевать на свой голос. Она металась, билась в судорогах, корчилась, извивалась, заходясь в нечеловеческом крике. Во время очередной конвульсии она толкнула сидевшего возле нее Риддла в грудь. Не удержав равновесия, он упал навзничь, и пытка тут же прекратилась. Гермиона позволила себе расслабиться и вновь прийти в сознание. Лишенный разума ревущий зверь пытки отступил.

Тело Гермионы слегка подрагивало от остаточных судорог, из груди вырывалось хриплое дыхание, мантия расстегнулась и сползла с плеч, спутанные волосы в беспорядке рассыпались вокруг лица. С прежним непроницаемым выражением Риддл медленно поднялся с пола, приняв сидячее положение.

Она тоже приподнялась на локтях, пригладила волосы и прохрипела:

— Так ты ничего не добьешься.

Наблюдая за реакцией Риддла на эти слова, Гермиона подумала, что он ее сейчас прикончит. Затем вспомнила, что уже была мертва, и ее губы невольно растянулись в широкой улыбке.

Мерлин… она улыбается. Улыбается. Я только что дважды применил к ней Круциатус, а она тут сидит, заявляет, что это не сработает, и улыбается мне.

Это было просто уму непостижимо. Если бы кто-то подверг его восемнадцатилетнего пытке Круциатусом, он бы, рыдая, выдал все свои сокровенные тайны. Наверное, сознание именно этого факта больше всего приводило Риддла в бешенство, помимо того, что она сидела перед ним с таким видом, будто победа осталась за ней. При этом, глядя на эту улыбку и ее порозовевшие щеки, Риддл, к своему смятению, ощутил, что ему почти совсем не хочется снова проклинать ее. Это было странно, потому что он и без того был неимоверно зол, и такая реакция Гермионы должна была, по идее, разъярить его окончательно.

И что мне теперь делать?

Впервые в жизни Том Риддл абсолютно растерялся. Он точно знал, что в замке не было Сыворотки правды, как не было и рецепта ее изготовления, поскольку это считалось строго засекреченной информацией. Этот вариант отпадал. Пытка почему-то… по какой-то неведомой причине… не работала…? Круциатус никогда прежде не подводил его, всегда был его палочкой-выручалочкой, без него Риддл не знал, что ему делать. Он просто сидел и смотрел в ее потускневшие, слегка безумные глаза. Все это было необъяснимо и более чем странно. Это было совершенно противоестественно.

Гермиона вздохнула. Прежняя атмосфера враждебности испарилась. Как будто теперь, когда его попытка вырвать у нее признание силой потерпела неудачу, их противостояние зашло в тупик. Риддл выглядел ужасно растерянным. Она судорожно поправила сползшую с плеч мантию, застегнула ее и подтянула колени к груди, крепко сжимая свою палочку. У нее продолжала кружиться голова, и все тело плохо слушалось, как бы заново привыкая к отсутствию боли. Несколько минут они молча сидели, глядя друг на друга, пока Гермиона пыталась окончательно избавиться от пелены временного безумия, которой во время пытки затянулось ее сознание.

За окнами было темно. Солнце давно село. Она провела весь день в компании Тома Риддла и его внезапных перепадов настроения...

— Том, — заплетающимся языком начала она, но он тут же перебил ее, машинально сказав:

— Не зови меня так.

Гермиона закатила глаза.

— Это твое имя, — пробурчала она. — Как ты хочешь, чтобы я тебя называла? Волдемортом?

Последнее слово сорвалось у нее с языка прежде, чем она успела подумать. Лишь увидев, как глаза Риддла расширились, а рот приоткрылся от удивления, Гермиона запоздало осознала, что натворила.

— Ооо… — только и выдавила она. — Ох…

— Как…

Но тут в коридоре послышались шаги, и на пороге класса появилась Мина.

— Гермиона, ты здесь? — воскликнула она и с легким раздражением уставилась на Риддла. Тот обернулся, явно шокированный тем, что дверь почему-то оказалась на месте, а затем вновь впился глазами в Гермиону.

Она видела, как он едва уловимо взмахнул палочкой, и тут же ощутила во всем теле легкость и прилив энергии.

— Да, — откликнулась она. Голос ее прозвучал как обычно. И не скажешь, что всего каких-то четверть часа назад она срывала глотку, заливаясь криком. Применив Энервейт, Риддл придал ей сил и не оставил никаких следов Круциатуса.

О, Мерлин, теперь придется оправдываться перед Миной за то, что соврала ей. Нет, хуже: за то, что соврала, а затем провела весь день, сидя в пустом классе со слизеринцем.

Гермиона медленно поднялась с пола. Риддл тоже.

— Так, хорошо, просто мы вот уже два часа ищем тебя повсюду, — резко сказала Мина. — Годрик смотрит на верхних этажах, а Ар-Джей проверяет подземелья.

— О, мне так жаль, — ответила Гермиона, придав своему лицу самое невинное и извиняющееся выражение, на которое была способна. — Я совсем потеряла счет времени.

Риддлу наконец удалось вернуть себе дар речи, он и поспешил добавить:

— Я приношу свои извинения. Гермиона действительно говорила, что ей давно пора идти, но, боюсь, я немного ее задержал.

Гермиона с трудом подавила мрачную усмешку. Ты даже не представляешь, как сильно.

Мина внимательно посмотрела на Риддла, и выражение ее серых глаз немного смягчилось. Он сунул руки в карманы брюк и, заметив, что она окинула его всего с ног до головы быстрым взглядом, вздохнул про себя. Девушки… как же легко их одурачить внешностью и манерами.

— Что вы тут варите? — поинтересовалась Мина, нехотя отрывая глаза от Риддла.

— О, Том отказывается мне говорить, — ответила Гермиона. — Это зелье его собственного изобретения.

Она повернулась и одарила его загадочной улыбкой. Взгляд ее больших карих глаз приковывал к себе и дразнил, вызывая у него непреодолимое желание узнать, что же скрывает этот блестящий ум… Риддл неотрывно смотрел на нее, тем самым как бы вопрошая ответы на все вопросы, которые не мог задать вслух. Однако, к его величайшему неудовольствию, по ее лицу снова было невозможно прочесть ровным счетом ничего.

— Звучит увлекательно, — сказала Мина, — но я просто умираю от голода. Уже почти десять вечера, Гермиона.

— Ого, тогда нам лучше поторопиться и отыскать остальных. Еще увидимся, Том, — бросила ему Гермиона, небрежно махнув на прощание, как старому другу. Риддла от этого передернуло. Он никому никогда не позволял подобных вольностей. И тем не менее этой девчонке хватило дерзости непринужденно ему помахать... и при этом не схлопотать от него очередное проклятие. Напротив, она спокойно и безнаказанно вышла из класса и, оказавшись в коридоре, кинула на него последний взгляд в просвет двери. Только когда дверь плотно затворилась, разделяя их, Риддл наконец отвел глаза.

Растерянный, он в смятении прислонился к стене. Откуда она узнала это имя? Откуда, черт возьми? Всего десять человек знали это имя, и лишь двое из них в этом мире… Абраксасу и Ревеленду предстоит с ним серьезный разговор, и если выяснится, что кто-то из них случайно проболтался…

Риддл шумно выдохнул. А может… может, там на Земле он совершил нечто, что вписало его имя в историю магии? Может, заучка Грейнджер вычитала о нем в каком-нибудь учебнике…

В его голове роилось слишком много вопросов. А Том Риддл не любил, когда у него возникали вопросы. Исключение составляли лишь те, на которые он мог незамедлительно получить исчерпывающий ответ. Случай же с Грейнджер в эту парадигму явно не вписывался.

В последний раз обескураженно покачав головой, Риддл сбросил охватившее его странное оцепенение. Хмурое выражение исчезло с его лица. Он получит ответы на все вопросы. Всему свое время.

 

 

 

— Если тебе и правда очень хотелось провести с ним столько времени, ты могла сказать нам об этом напрямую. Мы бы не стали возражать, — произнес Ар-Джей, ковыряя вилкой еду.

— А я бы стал! — проворчал Годрик, бросив на крайний стол негодующий взгляд. — Слизеринцы.

Мина пожала плечами.

— Не знаю, что и сказать, Гермиона. На тебя это не похоже.

— Я знаю, знаю! Простите, — раздосадованно вздохнула Гермиона. — Я же уже объяснила вам. Мерлин мне свидетель, я не собиралась проводить с ним время. Я спустилась поесть, увидела, что он куда-то внезапно намылился и притом с весьма подозрительным видом. Я пошла за ним, просто потому что мне стало любопытно.

Ее друзья нахмурились и переглянулись.

— Тебе показалось, что он что-то замышляет? — заговорщицки наклоняясь к ней, уточнил Годрик. — Просто на моей памяти уже есть несколько случаев, когда слизеринцы затевали что-то мутное…

— Нет, он просто варит зелье собственного изобретения, — коротко ответила Гермиона. Не стоило привлекать к действиям Риддла излишнее внимание. Может, он хотел, чтобы это оставалось тайной. В противном же случае у него могло возникнуть желание заставить ее замолчать.

— Ха, тогда потрудись объяснить нам, почему он был без мантии, когда я вас нашла? — усмехаясь, Мина ткнула Гермиону в ребра локтем.

Поморщившись от толчка, Гермиона метнула в нее убийственный взгляд:

— Заткнись!

— ЧТО? — в один голос воскликнули явно ошарашенные Ар-Джей с Годриком.

— Что, — безмятежно вторила им Миранда, отрываясь от своего пергамента, — там у вас такое важное, что ты, Годрик, так орешь мне в ухо?

— Ничего, — прошипела Гермиона. Миранда немного опешила от ее тона, и, поколебавшись, снова уткнулась в свой пергамент. Рядом с ними сел Альбус, слегка удивленный разыгравшейся перед ним сценой.

— Кажется, у вас тут разборки, и я не вовремя, — с безмятежной улыбкой констатировал он. — Пожалуй, не стану выяснять в чем дело и пытаться принять чью-то сторону.

Мина фыркнула:

— Впрочем, как и всегда?

— Да, а что? — откликнулся Дамблдор, устраиваясь поудобнее.

Гермиона перевела взгляд с Годрика, явно вне себя от негодования, на Ар-Джея, который тоже сидел с крайне осуждающим… даже несколько оскорбленным видом.

— Ну так что? Объяснишь нам? — ехидно продолжила Мина, глядя на покрасневшую Гермиону.

— Из-за сильного огня под котлом ему стало жарко, и он снял мантию. Вот и все, — пробормотала та.

Мина склонила голову набок все с теми же дьявольскими искорками в глазах.

— Конечно-конечно, как скажешь, — всем своим видом показывая, что не верит ни единому слову, отозвалась она.

Раздраженная ее издевкой Гермиона прикрыла глаза.

— Мерлин! Я думала, вы достаточно адекватные, чтобы нормально отреагировать на то, что я всего лишь поговорила с кем-то с другого факультета.

Это был какой-то полнейший идиотизм. Они даже злятся не из-за того, из-за чего стоило бы! Скажем, из-за Круциатуса?

— Эй, да не собираюсь я отбирать у тебя твоего красавчика-слизеринца, — подняла руки вверх, как бы защищаясь, Мина и вновь принялась за еду. Гермиона поняла, что, вопреки своей воле, опять краснеет.

— Он не…

— Закрыли тему, — перебил ее Ар-Джей, тоже возвращаясь к содержимому своей тарелки. Было видно, что он тщательно старается сохранить сдержанность.

Следующие пару недель выдались для Гермионы непростыми. Она постоянно ловила на себе взгляды слизеринцев и не могла найти этому объяснения. Если бы о том, что она провела целый день наедине с Риддлом, поползли слухи, Араминта Мелифлуа, вне всякого сомнения, уже давно бы пришла по ее душу. Однако Араминта никак себя не проявляла, за исключением того, что лишь издали бросала на нее презрительные взгляды, ставшие для Гермионы уже привычными.

Несколько дней она провела в больничном крыле с Джаредом и Мунго. Джаред показал ей свою коллекцию зелий, которая оказалась невероятно обширной и скрупулезно подобранной. Он также написал множество трудов, посвященных различным целебным средствам — и все это только за последние несколько лет. Мунго же познакомил Гермиону с таким относительно малоизвестным разделом колдомедицины, как Исцеляющие заклинания.

— Так же как существуют несколько разновидностей любовных зелий, имеющих между собой основополагающие сходства, — сказал он, — есть множество заклинаний для лечения различных травм, но принцип действия у них один и тот же.

Затем он вручил ей маленькую черную книгу, страницы которой были все сплошь исписаны его рукой. Воодушевленная его щедростью и доверием Гермиона провела большую часть дня за отрабатыванием содержащихся в ней заклинаний. Они оказались настолько полезными, что она невольно задалась вопросом, почему в Хогвартсе их не обучали ничему подобному.

Она старательно избегала передвигаться по замку в одиночку. Если же ей все-таки приходилось это делать, Гермиона каждый раз умирала от страха при мысли, что Риддл каким-то образом разыщет ее, чтобы узнать, откуда ей известно его имя. Его настоящее имя. Лорд Волдеморт.

Черт бы побрал Круциатус и его последствия! Ах, если бы только она сумела тогда сдержаться. Если бы не была так слаба. Конечно, по меркам большинства людей, подвергнуться двойному Круциатусу и лишь чуть-чуть дать слабину могло уже считаться подвигом. Однако Гермиона все равно корила себя за это. Удалось же ей держать язык за зубами тогда, в Выручай-комнате. Что же заставило ее изменить этому принципу и так глупо проколоться в этот раз? Особенно теперь, когда Гермиона постоянно находилась в непосредственной близости от Риддла и изо всех сил пыталась притворяться, что его существование ее нисколько не беспокоит.

Так, ладно. По крайней мере здесь тот факт, что она проболталась, не ударит по ее друзьям. Она была единственным человеком, о чьей сохранности ей следовало заботиться, а уж с этим Гермиона точно могла неплохо справиться. Причем с каждым днем ее навыки все больше совершенствовались, во многом благодаря занятиям с Годриком. Она наконец освоила заклинание Сублиго, которое применил во время их дуэли Риддл. Его принцип состоял в том, чтобы успеть сыграть на опережение и связать атаку Сублиго с вражеской атакой. При своевременном и правильном исполнении Сублиго сливалось с направленным на тебя заклятием и разворачивало его, нанося по противнику двойной удар.

Постоянное расширение своего магического арсенала позволяло Гермионе ощущать себя немного увереннее, хотя ее страх вновь оказаться с Риддлом один на один и почувствовать, как ее режут на кусочки, никуда не делся. Всякий раз, когда она замечала, что начинает тревожиться из-за Риддла, она поспешно вспоминала Рона. Его лицо и мысли о нем очень скоро стали ее главными союзниками в борьбе со страхом.

* * *

Рано утром, когда первые лучи солнца только выглянули из-за горизонта, Гермиона и Годрик вышли из замка. Они собирались попрактиковаться в водной магии и, дойдя до берега озера, достали свои волшебные палочки.

— Заклятие Инсумера нужно для забора воды, — вещал Годрик, — когда будешь его невербально направлять, поверни запястье вот так… — концентрируясь, он слегка нахмурился, а затем повернул кисть руки, державшей палочку, против часовой стрелки, — и после этого взмах вверх. Поняла?

Даже во время его схематичных объяснений на поверхности озера перед ним поднялась небольшая волна.

Гермиона кивнула. Инсумера! Повинуясь взмаху виноградной лозы, из озера поднялась сверкающая стена воды. Гермиона была удивлена, насколько высокая концентрация требовалась для ее удержания. Стоило ей отвести взгляд, и как часть водной стены тут же норовила схлынуть.

— Продолжая держать палочку в этом положении, наложи Первитум, а затем волнообразным взмахом плавно отведи ее чуть назад. После этого вода, по идее, будет повторять все движения твоей палочки.

Гермиона сжала зубы. Первитум! Она дернула палочку на себя, и на месте водной стены образовалось облако тумана.

— Черт! — вздохнула она, утирая пот со лба. — Это совсем непросто.

Годрик хохотнул.

— Придется какое-то время помучиться, но, как только ты освоишь базовый контроль, не бойся экспериментировать. Для пущего эффекта можно добавить разные штуки типа… Оппуньо!

Годрик взмахнул своей палочкой, и из воды сформировалось гигантское щупальце, которое захлестнуло лодыжку Гермионы, резко вздернув ее в воздух вверх ногами. Мантия Гермионы задралась, открывая вид на ее клетчатые пижамные штаны.

— Годрик! — завопила она. — Идиот! А ну, отпусти меня!

Водное щупальце слегка встряхнуло ее, заставив раскачиваться взад и вперед. Гермиона от неожиданности вскрикнула. Раскатистый смех Годрика гулким эхом разнесся над гладью озера.

— Скажи «пожалуйста», — дразнящим тоном протянул он. У Гермионы кровь шумела в ушах. Продолжая раскачиваться вниз головой, она скрестила руки на груди, всем своим видом демонстрируя неудовольствие.

— Я тебя заколдую, клянусь! — предупредила она, вытаскивая свою палочку.

— Эй-эй, потише, — Годрик сделал плавный взмах палочкой и аккуратно опустил Гермиону на землю. — Так, ладно, готова попробовать еще раз?

Гермиона решительно кивнула. Поворот — Инсумера! — взмах — Первитум! — медленно отвести назад…

Тонкая струя воды медленно поднялась из озера. Гермиона нерешительно заставила ее несколько раз согнуться и разогнуться.

— Не бойся, что она сломается, — подбодрил Годрик. — Она достаточно прочная, как ты уже могла убедиться лично.

— Больше не смей переворачивать меня.

Годрик закатил глаза.

— Хорошо, хорошо… Как насчет того, чтобы перекусить? — в его зеленых глазах загорелось предвкушение.

— Только если ты обещаешь научить меня еще чему-то после завтрака, — сказала Гермиона.

— Да конечно, без проблем. Я покажу тебе растительную трансфигурацию или еще что-нибудь. Пошли! — охотно согласился он.

Растительная трансфигурация? Что это вообще такое? Гермиона вздохнула и поспешила следом за Годриком, стараясь не думать о том, как сильно он ей со спины напоминал Рона: огненно-рыжие волосы, высокий рост, мощная фигура, почти утратившая подростковую угловатость…

Мину и Ар-Джея они застали за очередной перепалкой. Гермиона давно заметила, что Ар-Джей периодически устает от командного тона Мины, которую, в свою очередь, утомляло то, что Ар-Джей буквально все всегда принимает всерьёз. Как правило, после стычки в компании воцарялась атмосфера всеобщей неловкости, которую кто-то должен был разрядить — а именно Годрик, который был настолько громким и беспардонным, что зачастую даже не замечал повисшего в воздухе напряжения.

Вот и сейчас, завидев Годрика, Мина бросилась к нему с выражением нескрываемого облегчения на лице.

— Годрик! — почти завопила она, подбегая к нему и тут же вовлекая его в разговор. Покосившись на нее, Гермиона повернулась к Ар-Джею.

— Как твои дела? — спросила она.

К ее удивлению, Ар-Джей улыбнулся, что случалось нечасто.

— Вообще-то, очень даже неплохо. Ты знаешь Мелию Трублад?

— Ту, которая погодная ведьма?

Он кивнул.

— Она состоит в комитете, отвечающем за мероприятия, и предложила мне к ним присоединиться, — сказал он. — К их команде организаторов.

— Ого! — воскликнула Гермиона. — Это же здорово! И чем конкретно вы там занимаетесь?

Ар-Джей откинул лезшую ему в глаза челку.

— Мы собираемся пять раз в неделю и просто накидываем идеи для следующего события.

Гермиона улыбнулась. Она редко слышала, чтобы Ар-Джей так эмоционально о чем-то говорил. Обычно сдержанный, сейчас он буквально лучился хорошим настроением.

— Так значит, Мелия Трублад, да? — проговорила она. — И как ты ее находишь? — хитро поинтересовалась она с многозначительной ухмылкой.

— Что ты имеешь в виду? — рассмеялся Ар-Джей.

— Ой, да ничего особенного, — с невинным видом пожала плечами Гермиона. — Просто… она очень симпатичная, вот и все.

— Да. Пожалуй, — неуверенно согласился он. — Если тебе нравятся вейлы.

Гермиона бросила взгляд на когтевранский стол, где, держа идеально прямую осанку, восседала Мелия. Ее роскошные белокурые волосы каскадом спадали до середины спины.

— Хм, в ней, и правда, есть что-то от вейлы… — задумчиво произнесла Гермиона. — Как бы то ни было… намекнешь, что вы придумали для следующего раза?

Ар-Джей огляделся по сторонам.

— Ну, строго говоря, — прошептал он, — мне нельзя тебе ничего рассказывать, но мы готовим игру. Что-то вроде догонялок с элементами маскировки. Будет несколько водящих, они будут искать остальных и пытаться угадать тех, кто им попадется. Если человека поймали и верно угадали его имя, то он тоже становится водящим, и так пока не останется кто-то один. Он и станет победителем.

— Ничего себе, звучит… ужасно захватывающе, — искренне восхитилась Гермиона. Какой креативный способ внедрить в игру магию. — То есть водящий обязательно должен правильно угадать, кто перед ним? Значит, я могу как угодно изменить свою внешность или наложить на себя Дезиллюминационные чары?

Ар-Джей утвердительно кивнул.

— В целом как-то так. Только не говори остальным. Я и так проболтался вам с Миной, и, кажется, этого уже достаточно.

Гермиона сделала вид, что запирает на губах невидимый замочек, и улыбнулась ему. В ответ Ар-Джей тоже расплылся в благодарной улыбке.

Ощутив, как внутри что-то екнуло, Гермиона испытала смутное беспокойство. Его улыбка вызвала у нее в животе приятный трепет, отдаленно напоминающий тот, что она ощущала, глядя на улыбающегося Рона. Поспешно уткнувшись в свою тарелку, Гермиона принялась за еду, мысленно убеждая себя, что ничего особенно не произошло. И не важно, что во рту у нее слегка пересохло, и теперь ей казалось, что она сидит к Ар-Джею слишком близко…

— Так-то лучше! — зевнул Годрик, похлопывая себя по животу. — Напомни-ка, что я собирался тебе показать?

— Растительную трансфигурацию.

— А, да. Если хочешь увидеть нечто по-настоящему удивительное, нам потребуется немного бадьяна, корень булмона и жабросли.

— Я все достану, — поспешно сказала Гермиона. Ухватившись за этот предлог, она тут же поднялась со своего места и торопливо покинула Большой зал. Нельзя было допустить, чтобы у нее появились к Ар-Джею чувства. Это совершенно не вписывалось в ее план. Если она собирается при первой же возможности убраться отсюда, лишние привязанности ей ни к чему. Неважно, о ком идет речь. Неважно, насколько этот человек мил, дружелюбен и привлекателен.

Она спустилась в подземелья. Перечисленные Годриком компоненты, за исключением разве что жаброслей, входили в стандартный набор для приготовления зелий. По собственному опыту Гермиона знала, что сможет найти все необходимое в классе Снейпа.

Порывшись в кладовой, Гермиона довольно быстро отыскала нужные ей ингредиенты. Окидывая взглядом класс зельеварения, она подумала, что ей все так же не по себе от этого места. Тем не менее это ощущение не шло ни в какое сравнение с тем дискомфортом, который она испытала за завтраком, сидя в неловком молчании рядом с Ар-Джеем и пытаясь подавить взыгравшие в ней чувства.

Гермиона задумалась над судьбой тех, кто влюблялся в этом месте. Каково это, жить в постоянном страхе, что однажды утром ты проснешься, а любимый человек просто… больше не здесь? Как с этим можно было примириться? Как она могла решиться на такое, даже если бы речь шла о Роне? Даже если бы Рон оказался здесь, и она могла бы снова заключить его в свои объятия, как там, на Земле, нежно поцеловать его улыбающиеся…

— Гермиона Грейнджер.

О, Мерлин. Только не здесь и не сейчас.

Точно воплощение ее ночных кошмаров, прислонившись к стене прямо напротив выхода из класса Снейпа, стоял Том Риддл.

— У тебя что, новое хобби: подкарауливать людей в темных коридорах? — грубо поинтересовалась Гермиона, одновременно лихорадочно размышляя над тем, как ей убраться отсюда до того, как он успеет ее проклясть. Резким движением она выбросила вперед правую руку и сжала древко вылетевшей из ее рукава палочки.

— Твои шуточки меня нисколько не забавляют, Грейнджер, — холодно произнес Риддл, отрываясь от стены и начиная неторопливо к ней приближаться. В этом медленном, уверенном наступлении было нечто неотвратимое, что-то говорившее Гермионе, что ей нужно срочно уносить ноги…

— Вот и прекрасно. Оставь меня в покое, и больше не станешь их объектом, — парировала она.

Мгновенье, и в руке у Риддла появилась палочка. Она едва успела подумать: «Обсидо!», как в наколдованный ею плотный зеленый щит врезалось его заклятие.

Откинув со лба свои темные волосы, он сделал медленный вдох, как будто пытаясь снова взять себя в руки, и опустил палочку. Прошло около минуты, прежде чем он снова заговорил:

— Мне жаль, Грейнджер, но я вынужден это сделать, — мягко произнес он, вновь поднимая свое тисовое древко.

Вот и все? Это конец? Сейчас он применит Аваду Кедавру?

Однако Риддл почему-то начал отступать, пятясь назад, пока не оказался на пересечении двух коридоров. Затем он взмахнул палочкой и направил ее на себя.

На его животе появились глубокие порезы, из которых на пол тут же хлынули потоки крови. Огромные, полные злобы глаза заволокла пелена слез…

А затем он закричал.

Гермиона никогда прежде не слышала, чтобы парень так кричал. Истошный вопль, будто шедший из самого его нутра, эхом отразился от каменных стен. Риддл рухнул на колени, а затем, раскинув руки, с закрытыми глазами повалился назад, прямо на пересечении двух коридоров.

Гермиона с трудом соображала. О, Боже. И что, спрашивается, она должна делать? Вылечить его? Но ведь это было именно то, на что она даже не смела надеяться. Что он просто умрет, и с Темным Лордом наконец будет покончено! Голова у нее шла кругом. Лужа крови вокруг него становилась все больше. Она слышала, как его палочка выскользнула из пальцев и с легким стуком покатилась по каменному полу. На ум Гермионе тут же пришли все Исцеляющие заклинания, которым ее научил Мунго, но она не могла… не могла вылечить Лорда Волдеморта… просто не могла заставить себя… не могла предать себя, своих друзей и свою собственную смерть… Плевать, если для Мунго не было никакой разницы, кого лечить — для Гермионы эта разница однозначно существовала. И она не могла лечить его. Только не Тома Риддла. Дьявольски гениального и идеального Тома Риддла.

Внезапно Гермиона услышала приближающиеся голоса. Множество голосов. А Риддл продолжал кричать.

Как в тумане Гермиона шагнула к нему, наступив в лужу крови. О, Господи, она повсюду. Посмотрев направо, она увидела, что в конце коридора располагался вход в слизеринскую гостиную, откуда только что вышло по меньшей мере десять слизеринцев. Все они тут же замерли на месте, шокировано глядя на Гермиону, застывшую над окровавленным Риддлом, который наконец перестал кричать. Его грудь тяжело вздымалась, он судорожно пытался вдохнуть.

— Я… — залепетала Гермиона, отчаянно пытаясь придумать хоть какое-то объяснение, как вдруг коридор огласил новый крик. Гермиона увидела бледное лицо Араминты Мелифлуа, появившейся из все растущей толпы слизеринцев.

— Том! — воскликнула она. — Том!

— Кто-нибудь, позовите Абраксаса! Быстро! — крикнул кто-то.

Все засуетились. Несколько слизеринцев бросились обратно в гостиную. Гермиона слышала, как они зовут: «Малфой!», но взгляд ее был прикован к Араминте, которая смотрела на нее с такой жгучей ненавистью, какую Гермиона до этого видела лишь в глазах Риддла. Гермиона неловко присела и низко склонилась над ним, негнущимися пальцами сжимая палочку.

Он слегка приподнял голову, еще ближе придвигаясь к ее лицу.

— Только не принимай близко к сердцу, — прошептал, усмехнувшись, Риддл. Он поднял бледную окровавленную руку к ее лицу и заправил ей за ухо выбившуюся прядь. Гермиона отпрянула от этого странного прикосновения. Его пальцы были теплыми и мокрыми от крови, но при этом нисколько не дрожали.

Стремительно бледнеющие губы Риддла теперь уже явственно растянулись в злой торжествующей улыбке.

— Абраксасу стоит поторопиться, — прохрипел он. Гермиона еще крепче сжала палочку и поднялась на ноги. Что же мне делать, что делать, что делать?

Все происходящее казалось каким-то нереальным: шум, крики, Абраксас Малфой, выбежавший из слизеринской гостиной с выражением дикого испуга на лице. Подбежав к Риддлу, он упал возле него на колени, не обращая внимания на лужу крови, которая все продолжала расползаться.

— Мерлин, — выдохнул Абраксас. Он стянул с Риддла мокрую от крови мантию и расстегнул рубашку, обнажив его торс, где зияли ужасные глубокие раны. Малфой плавно провел волшебной палочкой над каждой из них, и порезы медленно затянулись.

— Тергео, — пробормотал он, очищая пол и грудь Риддла от крови. Гермиона с некоторой долей иронии подумала, что встретить в роду Малфоев целителя было по меньшей мере странно.

Внезапно она осознала, что теперь, когда Риддл был спасен, и хоть и лежал на полу бледный, но больше не истекал кровью, на нее злобно уставились около двадцати разгневанных слизеринцев. Резко развернувшись на каблуках, Гермиона бросилась прочь.

* * *

Выходка Риддла нанесла ущерб им обоим. Ему — физический, ей — моральный. Всякий раз, когда они встречались взглядами, он ухмылялся, всем своим видом как бы говоря: «Я победил». На других же слизеринцев Гермиона старалась вообще не смотреть, чтобы лишний раз не видеть холод или испепеляющую ненависть в их глазах. Пару раз ей даже пришлось уворачиваться в коридоре от сглазов, пока Годрик громко крыл ее обидчиков трехэтажной бранью.

Гермионе было крайне сложно объяснить произошедшее своим друзьям. Поскольку в деле был замешан Риддл, все они отнеслись к ее версии с изрядной долей скепсиса. Однако то, что они на ее стороне, было единственным, что никогда не ставилось под сомнение. Каждый раз, когда ее атаковали словом или заклинанием, они дружно поднимались на ее защиту, и за эту безоговорочную поддержку Гермиона была им бесконечно признательна.

Заклятие, которое он применил — это не могла быть Сектумсемпра, потому что Тома Риддла уже не было на Земле, когда Снейп изобрел ее — оказалось весьма коварным. Несмотря на то, что Абраксас залечил большую часть ран, у Риддла то и дело снова открывалось внутреннее кровотечение. В результате, он три дня провалялся в больничном крыле, где Мунго и Джаред во всех смыслах колдовали над ним, пичкая различными пахучими зельями.

Гермиона огорчилась, когда на следующий день после инцидента с Риддлом Мунго и Джаред в достаточно лаконичной форме попросили ее больше у них не появляться. Очевидно, они оба поверили слухам и теперь не желали слышать от нее никаких оправданий.

— Если честно, Гермиона, я в тебе разочарован, — мрачно пробормотал Джаред, роясь в своем шкафу в поисках темной голубой склянки.

— Это очень серьезное и опасное проклятье, — добавил Мунго, — и нам теперь проходится исправлять то, что ты натворила.

— Просто… уходи, — сказал Джаред, и, понурив голову, Гермиона покинула больничное крыло, слишком задетая их словами, чтобы продолжать попытки как-то оправдаться.

Риддл был доволен собой. Просто чрезвычайно доволен, если честно. Все прошло именно так, как он и планировал. Особенно его порадовала реакция Араминты Мелифлуа. Каждый день она донимала его своими заигрываниями, сочувственно негодуя, как эта мерзкая грязнокровка вообще посмела и так далее, и как она, Араминта, планировала устроить Гермионе веселую жизнь в ближайшие несколько дней. Другие слизеринцы тоже, так или иначе, навестили его, хотя бы просто для чтобы выразить радость по поводу того, что ему уже лучше, и пообещать, что с их подачи Грейнджер сильно пожалеет о содеянном.

Идеально. Месть была так сладка.

Какая жалость, что он не общался близко ни с кем с Гриффиндора. Можно было бы попробовать добиться отчуждения Грейнджер еще и от собственного факультета. Полного изгоя легче загнать в угол. По крайней мере, большинство гриффиндорцев давно знали Риддла как достойного, доброго и тихого парня, и в этом конфликте с недавно появившейся девчонкой многие из них могли принять его сторону. Многие, но только не ее друзья. Риддла неимоверно раздражало то, как Годрик Гриффиндор постоянно вставал на ее защиту, и заботливые взгляды, которые Ар-Джей Кинг периодически бросал на Гермиону, как бы желая убедиться, что с ней все в порядке. Риддл предполагал, что ни один из них не догадывался о том, насколько глубокими магическими познаниями обладала Грейнджер… так же как и другими важными знаниями.

Что ж, для начала и это было неплохо. Когда люди несчастны, они становятся невнимательными, и Риддл сделал все возможное, чтобы жизнь Гермионы Грейнджер — ну, ладно, смерть, или что бы это ни было — превратилась в кошмар. Он аккуратно коснулся своего живота. То проклятие причиняло, наверное, самую сильную боль, что ему доводилось когда-либо испытывать. Это, безусловно, можно было отнести к недостаткам его плана. Однако, если бы Риддл заранее принял Обезболивающий раствор или какие-то иные профилактические меры, Мунго бы в миг его раскусил. Так что боль необходимо было перетерпеть. Ведь если он и мог получить ранение, то лишь по собственному почину и от своей руки.

* * *

— Эй, я придумала кое-что, отчего ты точно воспрянешь духом, — громко объявила Мина Гермионе на ухо, склонившись сзади над диваном. Гермиона обернулась. Мина перевалилась животом через спинку софы и плюхнулась вверх тормашками на сидение рядом с ней. Кудрявые черные волосы беспорядочно разметались по ее улыбающемуся лицу.

— Правда? — откликнулась Гермиона. Прошло уже немало времени с тех пор, как у нее в последний раз был повод для радости. Так, сегодня она проснулась и обнаружила, что спальня кишит гигантскими черными крысами, к появлению которых явно приложила руку Араминта.

— Да! Мне пришла в голову идея насчет игры, о которой все время болтает Ар-Джей, — с хитрой улыбкой сказала Мина.

Гермиона подняла бровь.

— Я слушаю.

— Оборотное зелье! — радостно выдала Мина.

— Хм, неплохо, неплохо.

— Неплохо? Да это гениально! — воскликнула Мина. — Так нас ни за что не поймают, ведь они будут думать, что ты это я, и наоборот. — Она устроилась поудобнее на диване, словно нежась в лучах собственной гениальности. Гермиона не смогла сдержать улыбку.

— Есть только одна проблема, — вздохнула Мина. — Я понятия не имею, как варить Оборотное зелье.

Ну, что ж, об этом им точно можно было не беспокоиться. Гермиона своими глазами видела целый ряд бутыльков с самыми разными зельями в кладовой Снейпа.

— Не переживай, — сказала она. — Я позабочусь об этом.

— Это будет реально крутая игра, — снова заворочилась на диване Мина. — Ар-Джей говорит, что она будет в следующую среду. Нам нужно разработать план действий.

Гермиона и Мина решили, что примут облик друг друга и дополнительно возьмут Оборотное зелье с собой про запас, чтобы хватило на несколько часов. Вдобавок, они собирались для верности наложить на себя Дезиллюминационные чары. Правила игры объявили за три дня до назначенной даты, к большому облегчению Ар-Джея.

— Отлично, — выдохнул он, — наконец-то можно перестать шифроваться от вас, ребята…

Также были объявлены четыре ведущих, так называемых «охотника», по одному с каждого факультета. Их список тоже вывесили за три дня до игры. Пробежав глазами имена, Гермиона застонала.

Андра Делайл

Мунго Бонам

Альбус Дамблдор

Том Риддл

— Кто составлял этот список?! — с возмущением набросилась она на Ар-Джея, поспешно поднявшего руки в защитном жесте.

— Эй, полегче, я тут ни при чем, — усмехнувшись, ответил он.

— Эти четверо — самые сильные маги в школе! — в смятении воскликнула Гермиона, снова перечитывая имена. Андра Делайл как-то выступала в Дуэльном клубе и была единственной, кто смогла продержаться против Годрика дольше десяти минут. — Хуже игры не придумаешь!

Некоторое время Гермиона тянула с походом в подземелья за Оборотным зельем. Идея снова оказаться в опасной близости к слизеринской гостиной пугала ее настолько, что, даже наконец набравшись смелости, она все-таки наложила на себя чары Невидимости. И когда только я начала всего бояться?

Помимо этого, Гермиона переживала за Мину, которая, приняв ее облик, могла из-за этого подвергнуться опасности. Слизеринцы почти наверняка не собирались ни с кем церемониться во время игры. Мина тем не менее и слышать ничего не хотела.

— Значит, так, — говорила она, — если ты будешь выглядеть как я и принимать на себя удары, предназначенные мне, то я сделаю ровно то же самое для тебя. Это не обсуждается! — оборвала она Гермиону, которая открыла рот, чтобы возразить. — Я капитан сборной по квиддичу, и это окончательное решение, потому что я так сказала, — отрезала она. Гермиона вздохнула. И при чем тут был квиддич?

— Просто я хочу сказать, что притворяться мной гораздо опаснее, чем тобой, — кисло сказала она. — Тебя все любят, а не считают любительницей Темных искусств. В отличие от меня.

Мина пожала плечами.

— Не важно. Я гриффиндорка, и слизеринцы в любом случае попытаются меня атаковать.

Гермиона подумала, что, в сущности, это было справедливое замечание. Игра сама по себе обещала быть очень опасной. Ей оставалось только надеяться, что Мина сумеет о себе позаботиться.

В любом случае у Гермионы имелся свой собственный план. Она собиралась найти способ проследить за Риддлом. Недавно она снова проверила класс на пятом этаже и увидела, что его зелье все еще продолжает кипеть. Для чего оно было нужно? Время кипения на медленном огне было таким продолжительным… неужели это был яд? Игра стала бы для него идеальным прикрытием, чтобы провернуть любые грязные делишки. Он был охотником, поэтому все будут стараться держаться от него как можно дальше, неважно, насколько подозрительный у него будет вид. Это фактически полностью развязывало ему руки, но Гермиона собиралась во что бы то ни стало помешать его планам.

* * *

Во вторник вечером вся гриффиндорская гостиная гудела от предвкушения. Гермиона тем временем в очередной раз пыталась донести до своих друзей, что на самом деле произошло между ней и Риддлом в подземельях. И ей это все так же… не удавалось.

— Говорю вам, он дошел до пересечения коридоров, направил на себя чертову палочку и сам на себя наложил проклятие. Я даже не знаю, что это было за проклятие.

— И зачем ему это делать? — фыркнула Мина. — Не могу себе представить слизеринца, который пошел бы на такие жертвы, только ради того, чтобы подставить тебя.

Гермиона вздохнула. Вот тут-то и возникала главная сложность.

— Он действительно очень меня… недолюбливает, — сказала она.

— Тогда в классе вы, кажется, неплохо ладили, — возразила Мина.

С одной только оговоркой, что до этого он пытал меня Круциатусом, но, видимо, это не очень существенно.

— Нет, — просто ответила она. — Но он тот еще манипулятор. И плохой человек.

Ее аргументы их не убедили. Годрик и Ар-Джей обменялись скептическими взглядами.

— Послушай, Гермиона, — начал Годрик, — лично мне совершенно плевать, даже если ты и впрямь его прокляла. Но я не понимаю, почему ты так упорно пытаешься навесить это на него самого.

— Я знаю, что тебе плевать, и в таком случае, скажи, зачем мне врать? — в отчаянии воскликнула Гермиона. — Говорю вам, именно так все и было.

Она уже начинала уставать повторять из раза в раз одно и то же и не понимала, почему Ар-Джей снова и снова поднимает эту тему. Вот что бывает, когда не говоришь всей правды.

Возможно, чтобы они вновь начали нормально общаться, ей и правда стоило сказать, что она разозлилась и прокляла Риддла.

Но сама эта мысль вызывала у нее внутри протест. Нет. Она не опустится до такого уровня. Она не позволит Тому Риддлу разрушить всю ее жизнь одним чертовым проклятием! Гермиона закрыла лицо руками. Она просто хотела, чтобы все это закончилось. Давно уже пора было.

Она подняла глаза на Ар-Джея, который смотрел на нее, явно глубоко погруженный в свои размышления. Хотя он всегда был погружен в размышления, и Гермиона могла лишь надеяться, что они не касаются ее личных дел.

— Знаете, — вслух начала рассуждать она, чтобы как-то разрядить обстановку, — эта игра ужасно напоминает одно задание Турнира Трех Волшебников, проходившего в Средние века.

Лицо Миранды оживилось.

— В Средние века? О, я очень люблю этот период.

— Да, каждый из трех Чемпионов должен был замаскироваться и как можно дольше оставаться необнаруженным, прячась в замке Шармбатона.

— А, ты про это задание, — Миранда скривилась от отвращения и даже высунула язык. — Это так банально.

— Вообще-то, звучит не так уж и плохо, — засмеялся Годрик. — Особенно если сравнивать с другим заданием Турнира, где…

— Да нет, это еще не все, — перебила его Гермиона. — По замку выпускали бродить разных опасных тварей. Кажется, в подземелье был дракон. Правда, подросток…

— А еще они подожгли половину этажей, — рассеянно добавила Миранда.

Годрик закатил глаза.

— Звучит просто как идеальное дружеское соревнование между школами.

Гермиона не была уверена, что предстоящая игра окажется менее опасной, чем это средневековое испытание. Особенно учитывая, что несколько человек — точнее, один конкретный человек — будут рыскать по замку в поисках остальных участников.

Той ночью она не сомкнула глаз.

* * *

Все собрались в Большом зале ровно в десять утра. Гермиона питала слабую надежду на то, что Риддл в последний момент откажется от участия, но напрасно. С плохо скрываемым выражением крайнего неудовольствия на лице он стоял возле Дамблдора, Мунго и Делайл.

— Итак, слушайте все, — обратилась к залу красавица Мелия, стоя перед четырьмя охотниками. — Когда из моей палочки вылетят искры, эти четверо закроют глаза, и у вас будет десять минут на то, чтобы убежать, спрятаться, или что вы там еще придумали. У каждого из вас при себе имеется это. — Она достала маленький медный треугольник. — Они знают, как вас зовут, поэтому если охотник укажет своей палочкой на вас и верно назовет ваше имя, треугольник начнет светиться ярко-оранжевым светом. Его невозможно скрыть даже под одеждой. Это будет означать, что вы попались и теперь тоже становитесь охотником. Все понятно?

По залу прошел гул одобрения.

Из палочки Мелии вырвался сноп красных искр, и толпа резко начала редеть.

Гермиона и Мина поспешили вниз на кухню.

— Вот, держи, — сказала Гермиона, протягивая Мине свой только что срезанный волшебной палочкой локон. Они обменялись волосами и бросили их каждая в свое зелье.

— Это так странно, — засмеялась Гермиона, глядя, как Мина медленно превращается в ее точную копию.

Даже с учетом того, что в этот раз она добавила в Оборотное зелье не волос кошки Милисенты Булстроуд, на вкус оно не было менее отвратительным. Кроме того, вытягиваться в высоту c метра шестидесяти до почти метра восьмидесяти было невероятно болезненно.

— Мерлин, ну ты и коротышка, — хихикнула Мина, наоборот уменьшаясь в росте.

— Так, хорошо, — сказала Гермиона, игнорируя подкол, — удачи! — Она легонько стукнула себя по голове палочкой, накладывая Дезиллюминационные чары, а затем наколдовала вокруг себя тонкий прозрачный щит, который должен был обезопасить ее на случай Фините Инкантатем. — Увидимся вечером.

Поднявшись из подземелья, Гермиона поспешно наложила на свои ботинки, мантию и голос Силенцио, чтобы случайным звуком не выдать своего присутствия. Засунув маленький медный треугольник в карман, она осторожно направилась обратно к Большому залу.

Спустя несколько минут его двери отворились. Гермиона прижалась к стене. Первым из зала появился Мунго, тут же торопливо свернувший налево. Следом вышел Дамблдор, в задумчивости постоял в дверях, оглядывая оба конца коридора, и затем, что-то весело насвистывая, пошел направо. Делайл с решительным видом последовала в том же направлении, что и Мунго. И лишь спустя долгое время после того, как трое других охотников разошлись, из зала ленивой походкой вышел Риддл.

Он свернул направо, и Гермиона последовала за ним, держась на безопасном расстоянии, уверенная, что в этот раз она уж точно не попадется. Где-то вдалеке раздались звуки первых столкновений и дуэлей, однако Риддл не делал пока ни малейшей попытки кого-то найти, хотя бы при помощи Фините Инкантатем. Что он затеял?

Риддл замедлил шаг, и Гермиона замерла на месте. Они находились на втором этаже возле углового кабинета. И из этого угла, снимая с себя Дезиллюминационные чары, к Риддлу шагнула Араминта.

Она кивнула ему, и, направив на нее свою волшебную палочку, он назвал ее имя. Из кармана Араминты начал пробиваться яркий оранжевый свет. Риддл быстро огляделся по сторонам, проверяя, нет ли за ним хвоста — если бы ты только знал — и тихо спросил:

— Видела ее?

Араминта покачала головой.

— Здесь ее не было. Абраксас стоит на следующем этаже, проверь там. Ну, или можешь просто попробовать «Акцио, грязнокровка», — ухмыльнулась она.

Глаза Гермионы расширились от ужаса.

Мина.

 

 

 

Гермиона лихорадочно соображала. Что он задумал? Мина не выдержит пытки Круциатусом. Этого нельзя допустить, она не позволит Риддлу. Но ей не отыскать Мину раньше него. Не с целой сетью его шпионов, расставленных по всему замку.

Страх за Мину переполнял ее. Круциатус мог считаться обычным делом в том мрачном, ужасном Хогвартсе, который Гермиона знала при жизни, но никак не здесь. Несмотря на жестокие матчи по квиддичу и поединки в Дуэльном клубе, которые порой заканчивались кровопролитием, Гермиона ни разу не видела, чтобы здесь кто-то применил темное заклятие. Исключение составлял лишь Риддл.

Они поднялись на третий этаж, и Риддл быстро направился к туалету Плаксы Миртл. В абсолютно пустом коридоре, небрежно прислонившись к двери одного из классов, стоял Абраксас Малфой.

— Она была под чарами Невидимости, — обратился он к Риддлу, — но я снял их, применив Фините Инкантатем. Она сбежала, но, кажется, направилась к переходу на седьмой этаж.

Риддл коротко ему кивнул и повернул направо. Гермиона двинулась за ним в темный переход, ведущий на седьмой этаж. У выхода из него им встретился Ревеленд Годелот, указавший Риддлу на коридор со словами:

— На восьмом этаже.

Так, следуя от одного слизеринского поста к другому, они оказались в месте, узнав которое Гермиона остановилась как громом пораженная — Выручай-комната. Когда она была здесь в последний раз, ее безжалостно убили. Чу́дное воспоминание. В горле мгновенно пересохло, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Риддл начал ходить взад и вперед, пристально глядя на стену, пока в ней наконец не появилась неприметная дверь. Черт. Как же ей попасть с ним внутрь и при этом остаться незамеченной?

Риддл медленно повернулся и широким взмахом палочки обвел весь коридор. Гермиона вцепилась в свою собственную и сжала зубы, почувствовав, как его Фините Инкантатем натолкнулся на ее щит. Кажется, Риддл остался доволен своей проверкой.

Когда он повернулся к двери, Гермиона, почти болезненно сжимаясь от страха, приблизилась к нему почти вплотную. К счастью, входя внутрь, Риддл оставил достаточно широкий зазор, и Гермиона успела тихонько проскользнуть следом за ним. Еще раз выглянув в коридор и убедившись, что он один, Риддл захлопнул за собой дверь.

Гермиона с усмешкой отметила, что Мина оказалась совсем не так проста. Она создала каменный лабиринт, проходы в котором освещались горящими факелами. Потолок отсутствовал, вместо него над ними чернела пустота, ввысь которой бесконечно устремлялись стены из грубого камня. Гермиона взглянула на Риддла и увидела, как тот закатил глаза. На его лице появилось упрямое выражение. Решительным шагом он углубился в лабиринт.

Последовав за ним, Гермиона на ходу прикидывала, насколько запутанным этот лабиринт мог оказаться. Мина наверняка попросила Выручай-комнату сделать его таким, чтобы ее в нем было практически невозможно отыскать, но, чтобы когда настанет время, ей было достаточно лишь захотеть и тут же найти выход. Она мысленно похвалила Мину за находчивость. Однако предаваться этим радостным мыслями ей удалось недолго, потому что Риддл достал свою волшебную палочку и взмахнул ей.

Гермиона не знала, что это было за заклинание, но поток голубого света из кончика его древка под прямым углом врезался в стены. Раздался оглушительный грохот. Пробираясь вслед за Риддлом сквозь пыль и обломки, Гермиона размышляла, откуда вообще могло взяться столь разрушительное заклинание. Мерлин, да его мощь за раз проломила десяток каменных стен, каждую толщиной не менее полуметра! С другой стороны, никогда не следовало недооценивать Темного Лорда, в чем Гермиона убедилась буквально мгновение спустя, когда он снова взмахнул палочкой, посылая вокруг себя Фините Инкантатем такой силы, что ее щит почти снесло под его натиском. Риддл подозрительно оглядывался вокруг себя.

Он вновь поднял палочку, и Гермиона вздрогнула, увидев, как еще один голубой луч вылетел уже совсем под другим углом. Он точно указывал направление, на этот раз сметя на своем пути только две стены. Еще один взмах, и голубой свет пронесся до конца прохода, уперевшись в стену и ничего при этом не разрушив.

Сердце Гермионы забилось быстрее, когда следом за Риддлом она повернула за угол. Следующий проход заканчивался тупиком.

Мерлин. Неужели Мина и правда была в конце этого коридора? Неужели он вот так просто ее нашел? Прошло всего каких-то четверть часа с того момента, как Риддл вошел в лабиринт, и вот он уже у цели?

— Тут кто-то есть? — окликнул Риддл, вглядываясь в конец прохода, будто не был уверен, что он здесь один.

Он снова взмахнул палочкой. Гермиона поспешно укрепила свой щит и вздрогнула, ощутив напор его Фините Инкантатем.

С отчаянием она наблюдала, как в конце коридора у самой стены начали проступать очертания девичьей фигуры. Девушка быстрым движением поднесла руку ко рту, вероятно, чтобы сделать дополнительный глоток Оборотного зелья. Нет, нет, нет, нет, нет, беги отсюда…

Гермиона видела, как уголок рта Риддла недобро дернулся. В неверном теплом свете горящих факелов выразительные черты его бледного лица приобрели особую мрачность, а вокруг глаз залегли тени. Он остановился в трех метрах от Мины, и ухмылка бесследно исчезла с его лица.

— Это ты, Грейнджер? — уточнил он, безупречно разыгрывая легкую неуверенность.

— Что тебе надо, Риддл, — пробормотала в ответ Мина. Гермиона мысленно чертыхнулась: до этого она никогда не обращала внимания, насколько похоже могли звучать их голоса.

— У тебя что-то с голосом? — поинтересовался Риддл, приближаясь к Мине, и Гермиона взмолилась, чтобы та просто сдалась ему, признавшись, она никакая не Гермиона. Игра больше не имела значения. Больше ничего не имело значения, кроме ее безопасности.

— Немного простыла, — ответила Мина, заставив Гермиону снова про себя выругаться. Да скажи ты ему!

Она тихо встала рядом с Миной, готовая отразить любое заклятие, которое могло в любой момент сорваться с кончика небрежно опущенной тисовой палочки.

Риддл был всегда настороже, готовый среагировать на малейшее движение. Если бы Гермиона решилась нанести ему удар первой, имелся высокий риск, что он в ответ тут же метнет заклятие в Мину. Будь Гермиона одна, она уже давно бы атаковала его, но Мина не знала, что происходит, а потому была уязвима и не готова к бою. Способа же отменить действие Оборотного зелья преждевременно и разоблачить Мину не существовало. Гермионе оставалось только ждать. Если Риддл нападет, она встанет между ними, потому что в этом случае Мина будет уже, считай, обречена…

— О, мне жаль это слышать, — произнес Риддл.

Около полуметра разделяло его и Мину, которая смотрела на него во все глаза. Гермиона уже успела забыть, насколько привлекательным он мог казаться, тем более для Мины, которая вечно вздыхала по этому поводу… Неудивительно, что она глаз не могла от него оторвать.

— Ага, — машинально пробормотала Мина. Гермиона всмотрелась в нее. Она выглядела один в один как Гермиона: каждая веснушка на носу, каждый непослушный локон пышной копны волос. Ничего в ее внешности не могло навести Риддла на мысль, что перед ним была не девушка, которую он собирался проклясть. Черт, черт, черт! Что же мне делать?

Ситуация усугублялась еще и тем, что Мина пребывала в заблуждении, что Риддл славный добрый малый. Она совершенно не была готова к нападению. У нее даже палочки в руке не было!

ИДИОТКА, ДОСТАНЬ СВОЮ ПАЛОЧКУ!

Почему Мина ее не послушала?

Риддл же тем временем подошел к ней еще ближе, убрав собственную палочку. У Гермионы внутри все сжалось, когда она увидела, что Мина даже задержала дыхание, зачарованно глядя в темные глаза Риддла. «Должно быть, для него все девушки как одна», — с отвращением подумала Гермиона. Наверное, осознание, что он может заполучить любую, и делало его таким искусным манипулятором.

И все же, Гермиона была уверена, что никогда не глазела на него с таким восхищением. К тому же, на лице у Мины напрочь отсутствовала настороженность, обычно присущая Гермионе в присутствии Риддла. Гермиона была крайне удивлена, что он не заметил этой разницы. Тем более что он уже находился всего в тридцати сантиментах от Мины-Гермионы — какого ЧЕРТА он творит? — и мог внимательно рассмотреть ее лицо в отблесках горящего факела.

— Знаешь, ты нашла отличное место, чтобы спрятаться, — похвалил он, оглядывая стены лабиринта.

— Ага, — невнятно откликнулась Мина, явно старавшаяся говорить как можно меньше, чтобы еще больше не выдать себя голосом.

— Я тут размышлял о том, что между нами случилось, — продолжил Риддл, вновь устремляя свой взгляд на Мину.

Та открыла было рот, но затем прикусила губу и нахмурилась. Гермиона поняла, над чем она размышляет: чьей версии ей придерживаться, той, что рассказала Гермиона или той, что поверила вся школа. В итоге, она сделала выбор.

— Какого черта ты тогда это сделал? — сухо спросила Мина, и Гермиона увидела, как губы Риддла растянулись в кривой улыбке. Проклятие! Выбери Мина общепринятую версию событий, Риддл бы тут же сообразил, что перед ним не Гермиона…

— Я думаю, ты и так знаешь, — прошептал Риддл, неотрывно глядя на Мину-Гермиону.

— Да? — выдавила Мина, у которой отчаянно забегали глаза. Гермиона посочувствовала бедняжке, зная по себе, каково это, ощущать себя пригвожденной к месту этим пристальным взглядом.

— Ну, ты уж точно знаешь больше, чем должна, — мрачно усмехнулся Риддл. По лицу Мины-Гермионы промелькнула тень смятения.

— О чем ты? — уточнила она.

Гермиона с ужасом наблюдала, как Риддл склонился над Миной, и та даже слегка приоткрыла рот, точно зомбированная Империусом.

Едва сдерживаясь от того, чтобы немедленно не проклясть Риддла на этом самом месте, Гермиона до боли сжала древко своей палочки. Она подумывала о том, чтобы запустить в него Петрификусом Тоталусом, но нет… это заклинание нужно было произносить вслух, а у Риддла были слишком отточенные рефлексы. Он успеет среагировать и ответно атаковать.

— Не строй из себя дурочку, — прошептал он, — тебе не к лицу.

Затем он поднял руку. Гермиона мгновенно приготовилась блокировать его заклятие, но тут же поняла, что у него в руке нет палочки. Что он делает?

В следующий момент у нее свело желудок. Тонкие бледные пальцы Риддла прикоснулись к лицу Мины-Гермионы, ласкающим движением убирая упавшую на лоб каштановую прядь, и слегка очерчивая ее щеку. При виде этой картины Гермиона почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног, даже с учетом того, что это происходило не с ней. Мерлин. Мина-Гермиона сглотнула и слегка подалась навстречу Риддлу, ее взгляд метался по его лицу.

Гермиона между тем молила все высшие силы о том, чтобы Риддл случайно не рассказал Мине что-то, чего ей знать не следовало. Она не планировала никому рассказывать о своем прошлом. Ей и так казалось, что она сболтнула лишнего, сидя тем утром у озера с Ар-Джеем. В сущности, она нарушила самое главное правило земного Хогвартса: с каждым новым посвященным шансы на то, что эта информация будет впоследствии выпытана Круциатусом, увеличиваются; и об этом не следовало забывать. Особенно теперь, когда она на своей собственной шкуре убедилась в том, что здесь юный Волдеморт пытал с еще большей изощренностью, чем взрослый Темный Лорд на Земле.

— Что ты д-делаешь? — сбивчиво прошептала Мина-Гермиона. Риддл ничего не ответил, а только уперся руками в стену по обе стороны от Мины-Гермионы, тем самым заключив ее тело в ловушку.

Темные волосы мягко упали на его лоб, когда он наклонил голову к самому уху Мины-Гермионы и прошептал:

— Послушай, я просто хочу узнать, откуда тебе известно то имя.

Гермиона в отчаянии прикрыла глаза. Хуже и быть не может. Она безнадежно посмотрела на скрытый под складкой карман, куда Риддл спрятал свою палочку, жалея, что не может резко ее выхватить, а затем сбежать отсюда, прихватив с собой Мину.

— Я… — залепетала Мина, и, глядя на выражение ее лица, Гермиона даже удивилась, что ей удалось сказать хоть что-то.

— Конечно, если ты не хочешь рассказывать, — вкрадчиво продолжил Риддл, — мы можем попытаться прийти к компромиссу.

— Неужели? — прошептала Мина-Гермиона, заставив настоящую Гермиону с отвращением наблюдать со стороны, как ее лицо приобретает почти блаженное выражение.

Риддл медленно, почти по-вампирски, склонился еще ближе к ее шее.

— Компромисс всегда можно найти, — выдохнул он и запечатлел на шее Мины-Гермионы легкий поцелуй. Гермиона почувствовала приступ тошноты. Затем он снова заговорил:

— Только сделай то, о чем я просил тебя.

— Ты про… имя? — промямлила Мина-Гермиона.

— Нет. Про другое. Ты знаешь, о чем я.

О чем это он? Гермиона тут же начала ломать голову над этим вопросом, но на ум не приходило ровным счетом ничего, что Риддл мог от нее хотеть. И уж тем более ничего такого, что он мог попытаться получить, соблазнив ее. Неужели его коварству нет никаких пределов?! Гермиона едва не фыркнула от возмущения, но затем вспомнила свою реакцию на близость Риддла в том темном тоннеле, и залилась краской. Все это было ужасно несправедливо. Поступать… так с людьми.

Гермиона смотрела, как губы Риддла скользили вдоль линии нижней челюсти Мины-Гермионы, и почему-то не могла оторвать от них взгляда, несмотря на то что внутри у нее все кипело, а сжатые в кулаки руки тряслись. Глаза Риддла были закрыты, поэтому она не могла по ним считать его эмоции. Сомкнутые длинные ресницы придавали его лицу почти безмятежный вид. Затем его глаза открылись. Риддл выпрямился в полный рост и немного отстранился. Мина-Гермиона судорожно вдохнула. Гермиона поняла, что сделала то же самое.

— Ты знаешь, где мы можем встретиться, — тихо сказал он, — если ты вдруг передумаешь. — Он усмехнулся перед тем, как развернуться и уйти, оставив обеих Мину и Гермиону, в смятении вжимающимися в стену.

Уж она бы точно с ним встретилась. Гермиона знала, что он имел в виду тот класс, где варил свое зелье, для чего бы оно ни предназначалось. У нее было слишком много вопросов и слишком мало ответов. А Мина… Мина выглядела абсолютно шокированной, глядя вслед Риддлу так, точно была готова броситься за ним. Немного погодя она ушла, и Гермиона осталась одна.

Она машинально подумала о том, сколько сейчас было времени. Несколько минут спустя она услышала звуки отворяемой и закрываемой двери и в свою очередь тоже направилась к выходу.

Что он такого просил у нее? Она честно не могла ничего припомнить. Означало ли то, что в этот раз он не сделал попытки навредить ей, что для нее было безопасно идти в тот класс на встречу с ним, чтобы лично спросить, о чем речь?

Но опять же, Гермиона просто не могла себе представить, как по доброй воле возвращается туда. Как будто ничего и не было. Как будто она не испытала по его вине адскую боль.

Однако, выйдя из Выручай-комнаты, она осознала, что только что сделала ровно то же самое.

Следующие несколько часов Гермиона бесцельно бродила по замку, следуя плану и регулярно принимая Оборотное зелье. За пару часов до окончания игры, оно у нее закончилось, но ее это уже не волновало. Все удовольствие от игры было отравлено. Она даже обрадовалась этому, потому что это означало, что Мина тоже больше не может прятаться под ее личиной.

На четвертом этаже она столкнулась с Дамблдором, который поймал ее, разгуливающую без маскировки, и назвал по имени. Почти с облегчением Гермиона стала охотником, но выследить никого не пыталась. Около семи часов вечера ее треугольник засиял красным светом. Не зная, что именно это означает, она спустилась в Большой зал как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мелия Трублад вручает большую коробку шоколадных лягушек улыбающейся победительнице сегодняшней игры. Ею стала низенькая когтевранка, одна из сестер Марк. То ли Лейла, то ли Лиля, Гермиона не могла сказать точно.

Бросив свой медный треугольник к остальным, сваленным в гору возле дверей, Гермиона устало села за гриффиндорский стол. Ар-Джей, Годрик и Мина куда-то запропастились, поэтому она поужинала в компании Миранды и Альбуса.

— Как прошла игра? — с полуулыбкой обратилась к ней Миранда. — Ты выглядишь измотанной.

— Так и есть, я… хм, пришлось много побегать, — соврала Гермиона, — а у тебя как все прошло?

Миранда вздохнула.

— Я пряталась в подземельях, но вот он, — она указала на Альбуса, — поймал меня.

Дамблдор скромно улыбнулся:

— Это было непросто. Тебе стоит прийти на следующую встречу Дуэльного клуба и показать, на что ты способна.

Миранда рассмеялась.

— Ой, да прям уж, — отмахнулась она, накладывая себе запеканку.

На протяжении всего ужина Гермиона старалась не смотреть на слизеринский стол. Во-первых, потому что в ответ, скорее всего, наткнулась бы лишь на злобные взгляды, а во-вторых, потому что избегала глаз одного конкретного человека, абсурдное и иррациональное притяжение к которому подавляла изо всех сил.

Закончив с едой, Гермиона поспешила в гриффиндорскую гостиную, где с удивлением застала Годрика, Мину и Ар-Джея, сидящими у камина.

— Знаешь, Гермиона, со мной сегодня приключилось нечто крайне необычное, — обратилась к ней Мина. В голосе ее прозвучали жесткие нотки, заставившие Гермиону замереть на месте.

— Правда? — нервно спросила Гермиона, подходя к дивану и садясь рядом с ними. Она заметила, что Ар-Джей тщательно прятал от нее свой взгляд, а Годрик с ничего не выражающим лицом смотрел на огонь. Мина же, напротив, в упор глядела на Гермиону и казалась агрессивно настроенной.

— О, да, — кивнула Мина. — Во время игры я спряталась в Выручай-комнате, и некий Том Риддл в буквальном смысле загнал меня в угол, чтобы поговорить о чем-то, о чем я… я вообще не имела ни малейшего понятия. А еще он очень настойчиво распускал руки, зажимая меня в том углу. Точнее, тебя. Он зажимал тебя.

Щеки Гермионы вспыхнули. Судя по отрешенным лицам Ар-Джея и Годрика, Мина уже успела им все рассказать. Мерлин знает зачем.

— Так или иначе, но суть в том, что от всего пережитого мне сейчас жутко не по себе, скажу без преувеличения. Я понятия не имею, какого черта творится между тобой и Риддлом, но мне это однозначно не нравится, и я советую тебе это прекратить.

От этих громких резких слов Гермиона вздрогнула.

— Зачем ты вообще путаешься с кем-то со Слизерина? — негодующе проворчал Годрик, но на этот раз в его голосе не было и тени юмора.

— Стоп, погоди секунду, — прервала его Гермиона. — Ты сейчас серьезно? Я ни с кем не путаюсь! И даже если бы это была правда, тебя, Годрик, это касалось бы в последнюю очередь. Знаешь, тебе не помешает чуть менее предосудительно относиться к людям с других факультетов, даже если сам ты являешься основателем Гриффиндора.

Это прозвучало несколько резче, чем она рассчитывала. Ар-Джей бросил на нее тревожный взгляд, и Гермиона опустила глаза на свои сцепленные на коленях руки.

— Знаешь, существует такое понятие, как верность, — сказала Мина. — Если не своему факультету, то хотя бы своим друзьям.

Руки Гермионы задрожали. Она терпеть не могла несправедливость, и вся эта ситуация была просто смехотворна.

— И в чем же проявилась моя «неверность» по отношению к вам? В том, что я поговорила со слизеринцем? — срывающимся от возмущения голосом сказала она, порывисто вставая.

— По-моему, ты сейчас сильно приуменьшила свою близость общения с ним, — ядовито заметила Мина, заставив Гермиону вновь покраснеть и плотно сжать губы.

— Я просто не могу в это поверить! — прошипела она. — Неужели ты думаешь, что я хотела, чтобы это случилось?

Мина закатила глаза.

— А знаешь, может, я и правда так думаю, — сухо парировала она. — Ты ведь никогда не давала нам ясно понять, с кем ты предпочитаешь быть: с нами или с ними.

— С вами или с ними? Что за бред?! Ты сейчас серьезно пытаешься поставить мне ультиматум?

Мина тоже поднялась с места, выпрямившись во весь свой внушительный рост, и шагнула к Гермионе, но та не дрогнула и не отвела своего гневного взгляда.

— Риддл из тех, кто готов проклясть тебя лишь за одно только то, что ты магглорожденная, — рявкнула Мина. — Если этот факт не останавливает тебя от общения с ним, то я начинаю думать, что либо у тебя есть склонность к мазохизму, либо ты врешь о своем происхождении, либо ты полная дура.

Гермиона задохнулась от возмущения.

— Что ж, по крайней мере, теперь я знаю правду о том, что случилось между вами тогда в подземелье. Он действительно проклял себя сам. Хотя бы насчет этого ты была с нами честна. Спасибо и на этом! — последние слова она произнесла с неприкрытой издевкой. Гермиона в оцепенении смотрела на нее. Когда Мина стала такой… жестокой?

— Теперь тебе осталось лишь объяснить нам, что же ему такого от тебя нужно, что он решился наложить на себя темномагическое проклятие. Хотя я полагаю, ты нам этого не объяснишь, потому что — да, точно! — ты никогда нам ничего не рассказываешь о своей жизни. Кем ты вообще была на Земле, серийной убийцей или что-то вроде того?

Гермиона ощутила, как ярость поднимается в ней, и даже ее волосы, казалось, начали потрескивать от электричества.

— Ты совсем спятила.

— По крайней мере, я знаю, кто я такая, — холодно рассмеялась Мина. — По крайней мере, я не боюсь признаться в этом людям. Я, по крайней мере, не трусиха.

Последнее неосторожное слово точно наотмашь ударило Гермиону. Трусиха.

Она невольно сделала шаг назад.

Нет. Тебя, не переставая, пытали долгих три дня, но ты не сдалась. Трусиха. Ты поставила безопасность друзей превыше своей собственной жизни. Трусиха. Ты не трусиха, Гермиона Грейнджер! Ты всегда была гриффиндоркой… ты всегда была сильной.

Однако же… в последний месяц своей жизни…

Помнишь ту стычку с Беллатрисой Лестрейндж, когда ты сбежала?

А тот эпизод, когда ты услышала крики о помощи, и твое сердце забилось так быстро, что ты боялась потерять сознание, а живот свело так, что ты думала, тебя сейчас вырвет? Ты сбежала…

А как насчет того случая, когда ты увидела, что из-под двери класса, мимо которого ты кралась под чарами Невидимости, вытекает поток крови, но ты не заглянула внутрь, а СБЕЖАЛА.

Голоса, тысячи голосов всех тех, кто когда-либо ненавидел ее, слились в один единый поток осуждения и злобы, пронесшийся через ее сознание. Гермиона Грейнджер… может быть, ты всего лишь подлая, ужасная всезнайка, гнусная предательница, ничтожная грязнокровка, возомнившая себя невесть кем, уродливая, бесталанная, непривлекательная, доводящая до бешенства, упрямая, глупая наивная девчонка, жалкая ТРУСИХА, ТРУСИХА, ТРУСИХА, ТРУСИХА, ТРУСИХА.

Она сделала еще один шаг назад, тщетно пытаясь сдержать эту волну ненависти и отвращения к самой себе, которая захлестнула ее, прорвав плотину где-то в ее подсознании. Тщетно пытаясь сдержать поток слез, неудержимо хлынувший из ее глаз. Она посмотрела на трех людей перед ней — я ведь даже толком вас не знаю — повернулась…

И сбежала.

* * *

Рано проснувшись на следующее утро, Гермиона спустилась в общую гостиную и с удивлением обнаружила там Ар-Джея. Он спокойно поприветствовал ее, но в его взгляде была настороженность.

— Привет, Ар-Джей, — тихо ответила она, присаживаясь на соседний стул. — Слушай, насчет вчерашнего…

Он поднял руку, призывая ее замолчать.

— Можешь не переживать из-за этого.

Гермиона с благодарностью кивнула, заметив, однако, что Ар-Джей все равно выглядел слегка взволнованным, хоть и старался это скрыть.

— Мина сказала, что Риддлу, похоже, многое о тебе известно, — медленно произнес он. — Это… это так? Просто, я не знаю… ты никогда никому из нас не рассказывала о своей жизни, за исключением того одного утра. — Он отвел взгляд своих голубых глаз от ее. Ар-Джей был самым неконфликтным из всех гриффиндорцев, что Гермиона когда-либо знала, поэтому она понимала, насколько ему должно было быть некомфортно заводить подобный разговор.

— О, поверь, — пробормотала она, — Риддл ничего обо мне не знает.

Это утверждение, казалось, немного его обнадежило, и последовавшее за этим молчание было уже не таким неловким. Неожиданно Ар-Джей прервал его:

— Я давно хотел спросить… каким был Рон?

От звука этого имени, произнесенного так внезапно, без какого бы то ни было вступления, Гермионе почудилось, что ее ударили под дых.

— Я… ммм, я…

Она пораженно уставилась на Ар-Джея. Почему он решил, что может ее об этом спрашивать? Почему ему показалось, что это нормально, спрашивать о таком? Она ожидала, что сейчас он прибавит нечто вроде: «Если не хочешь об этом говорить, то я пойму, и т.д.», но он не сделал этого. Он молчал и выжидающе на нее смотрел.

— Я… хм, я правда не очень хочу… говорить об этом, — запинаясь, ответила Гермиона, машинально зарываясь рукой в свои волосы и в полном смятении глядя на парня напротив.

— А… — Ар-Джей вздернул одну бровь, как будто не сумев подавить разочарование, и отвернулся.

— Я хотела сказать, что мне действительно очень трудно говорить о том, что… о жизни на Земле, — снова заговорила Гермиона. — Тебе ведь это тоже непросто, верно? Потому что, ну, ты тоже почти никогда не… упоминаешь… об этом.

Ар-Джей встал со стула. В бледном свете первых лучей солнца его худощавая фигура казалась почти хрупкой.

— Верно, и у меня на то есть свои причины, — ответил он. Он был невыразимцем на Земле, это правда, но ведь сейчас он был здесь, и мог говорить на любую тему.

— Ну, вот и у меня тоже, — неуверенно возразила Гермиона. Ей очень не хотелось портить отношения с Ар-Джеем, который был единственным, кто пока еще на нее не обиделся.

— Нет. Ты не понимаешь, — отрезал Ар-Джей, заставив Гермиону удивленно поднять брови. Да что с ним сегодня такое? — У меня есть… причины, по которым я… не могу…

Гермиона медленно кивнула и с невольным нажимом повторила:

— И у меня тоже.

Резко выдохнув, Ар-Джей посмотрел в потолок, а Гермиона почувствовала, что начинает терять терпение. Из них двоих, кажется, именно он не понимал, каково было другому. Да ради всего святого! Она натерпелась такого, что большинству волшебников и волшебниц даже и не снилось в худших ночных кошмарах. Особенно в последний месяц перед ее смертью, когда наряду с Пожирателями смерти замок наводнили многочисленные боггарты… Гермиона отогнала эти мысли.

— Ладно, хорошо, проехали, — сказал Ар-Джей. — Мне жаль, что я об этом заговорил.

Но ему явно не было жаль. Это было очевидно.

— Увидимся позже, — прошептала Гермиона и направилась к портретному проему.

— Может, я был неправ, — раздался голос Ар-Джея позади нее. Она обернулась. — Вчера я пытался убедить их, что ты ничего от нас не скрываешь. Я пытался убедить их, что нам не о чем беспокоиться. Но больше я в этом не уверен.

Гермиона безнадежно на него посмотрела.

— Это… это тебя не касается, — прошептала она. — Извини, но это совершенно не касается никого из вас. Никого, кроме меня, — с несчастным видом она потупилась. — Я… мне нужно идти, — развернувшись, она снова устремилась к выходу, но его следующие слова заставили ее остановиться как вкопанную:

— И куда ты направляешься? На свидание к своему парню? — с неожиданным и отвратительным ехидством в голосе поинтересовался он. Круто развернувшись, Гермиона вытаращилась на Ар-Джея, не веря своим ушам. Серьезно? Голова у нее шла кругом. Этого не может быть… Сперва Мина и Годрик, а теперь еще и Ар-Джей, первый и единственный человек здесь, кому она открылась…

Она едва смогла выдать яростное: «Ах ты, наглый СОПЛЯК!», прежде чем, кипя, выбежать из гостиной.

Как мог весь ее мир рухнуть в одночасье? Она ведь так надежно залегла на дно, окруженная безмятежным спокойствием этого места, к которому так до конца и не привыкла. Но даже этого оказалось недостаточно. И все из-за чертового Тома Риддла. Гермиона вошла в пустой Большой зал, чувствуя, что сегодня спокойно позавтракать у нее навряд ли получится. Она взглянула на преподавательский стол, горячо желая вновь увидеть все пустующие места занятыми милым Хагридом, всегда собранной профессором Макгонагалл, веселым Флитвиком… да что там, она даже холодному и саркастичному Снейпу была бы сейчас рада! Но нет. Единственным, что занимало стол, был огромный календарь, где красным была обозначена сегодняшняя дата. В этом мире было 15 ноября.

Она обвела глазами пустынный Большой зал, и ей как никогда захотелось, чтобы ее друзья и близкие очутились сейчас рядом с ней. На глазах у Гермионы выступили слезы. Все пошло совсем не так, как должно было. Добро должно было одержать победу над злом. Гарри должен был победить Волдеморта, Гермиона и Рон должны были пожениться, она должна была разыскать своих родителей в Австралии и вернуть им память, а Хогвартс вновь открыть свои двери в новом учебном году. Вот, как все должно было случиться, а не… так. Она не должна была застрять здесь, как в ловушке, так почему это произошло? Разве это честно? Как небо, провидение или другие высшие силы это допустили?

Гермиона хмуро посмотрела на дату. С момента ее появления здесь минуло уже почти два месяца… а, значит, на Земле прошло почти полгода. Полгода. Это было… так долго… ужасно долго.

Гермиона не смогла сдержать слез и плакала, пока не выплакала их все. Хорошо. А теперь хватит. Хватит.

Она уже давно не проводила в библиотеке целый день. Просматривая бесчисленные книги о жизни и смерти, Гермиона упорно искала что-то, что могло ей помочь. К сожалению, поиски снова не увенчались успехом.

* * *

Губы Риддла растянулись в самодовольной улыбке. Все прошло именно так, как он и планировал. Впрочем, как и всегда. После того как Абраксас сообщил ему, что на время игры гриффиндорки перевоплотятся друг в друга, ему удалось загнать фальшивую Гермиону в угол и заронить в ее сердце зерно сомнения относительно настоящей Грейнджер. Идеально, идеально, просто идеально. Вот уже несколько дней, как он не видел ее в компании трех своих самых близких друзей. Теперь в Большом зале Грейнджер сидела с тихоней Мирандой и Дамблдором. Риддл знал, что пытаться привлечь Дамблдора на свою сторону было пустой тратой времени, но несмотря на это, был очень доволен. Все равно Грейнджер никогда не общалась с этими двумя особенно близко, так что нынешний расклад его вполне устраивал.

Когда человеку становится одиноко, его вниманием всецело завладевает самое интересное, что есть в его окружении. Риддл же знал, что на данный момент во всем замке именно он являлся сосредоточением всеобщего интереса. Особенно, по определенной причине, для Грейнджер.

Финальные стадии его плана должны были вот-вот завершиться. Зелье тоже было почти готово, хотя все еще нуждалось в некоторой доработке. Через пару недель он наверняка и его доведет до совершенства.

Риддл задумчиво посмотрел в огонь, успокоенный этими размышлениями. И все же, где-то на краю его сознания то и дело неуловимо скользила мысль, которую ему все никак не удавалось нащупать. Однако, зная, что, будь это для него чем-то действительно важным или полезным, его мозг сумел бы мгновенно это идентифицировать, Риддл расслабился.

К счастью, шумиха, поднявшаяся вокруг того случая с проклятием, вроде пошла на спад. Если поначалу она была полезна, потому что благодаря широкой огласке от Грейнджер отвернулась большая часть студентов, то со временем это начало доставлять неудобства. Нужно было действовать более изящно, более тонко. Ему следовало тщательнее продумать все нюансы.

Единственным человеком, кто по-прежнему не мог успокоиться, была Араминта, воспринявшая проклятие Риддла как личное оскорбление. А все потому, что у нее в голове засела бредовая идея, будто она и Том рано или поздно будут вместе. Риддл в тайне опасался, как бы она не наломала дров. Не то чтобы ему хотелось оградить грязнокровку от лишней боли или неприятностей, нет, конечно, нет. Тем не менее будет крайне досадно, если все его усилия, направленные на то, чтобы отрезать Грейнджер от всего мира и не оставить ей иного выхода, кроме как обратиться к нему, сойдут на нет из-за какой-нибудь взбалмошной выходки Мелифлуа.

* * *

Открыв глаза, Гермиона вскрикнула. Густая зеленая слизь покрывала все поверхности в комнате от пола до потолка. Включая саму Гермиону. «Фу!» — скривилась она. Запах стоял просто отвратительный. Спальню огласили новые брезгливые восклицания — своей реакцией она невольно разбудила соседок.

Гермиона потянулась за своей волшебной палочкой, надежно спрятанной у нее как обычно под подушкой. Широко раздвинув полог кровати, она оглядела испачканную комнату со смесью растерянности и отвращения.

— Скорджифай! — воскликнула она, и слизь исчезла, оставив после себя лишь тошнотворный запах.

— Это было по-настоящему мерзко, — будничным тоном прокомментировала Миранда и снова откинулась на подушку.

— Гермиона, это должно прекратиться, — рявкнула Мина, буравя ее сердитым взглядом. — Меня уже достало через день просыпаться во всяком дерьме. Просто извинись перед слизеринцами за Риддла. Может, тогда они наконец-то оставят нас в покое.

Сказав это, она резко задернула свой полог. В воцарившейся мрачной тишине Гермиона неверяще уставилась на ее кровать. Это были первые слова, которые она от нее услышала с того самого вечера. Мина оказалась очень обидчивой и продолжала дуться. Годрик как-то посмотрел на Гермиону извиняющимся взглядом, но было видно, что мысль предложить Мине пойти на мировую, пугала его. Гермиона считала такое поведение просто смешным. Поссорились, можно сказать, из-за пустяка. Эта размолвка не шла ни в какое сравнение с теми баталиями, которые порой разворачивались между ней и Роном.

Отношения с Миной и без того были накалены до предела, а теперь еще и эта слизь.

Ну, спасибо тебе, Араминта.

Однако на этом неприятности Гермионы не закончились. За завтраком и обедом Мина продолжила бросать на нее сердитые взгляды, как будто и в самом деле ожидала, что она станет извиняться перед слизеринцами… Гермиона должна была предвидеть, чем это все закончится.

В разгар ужина, когда Гермиона тихо сидела и со смиренным видом поедала куриную ножку, Мина поднялась со своего места и так сильно постучала ложкой по своему стакану, что едва не разбила его.

— Всем привет, — громко начала она, и ее слова эхом отразились от стен Большого зала. — Раз уж у Гермионы кишка тонка самой это сказать, за нее это сделаю я. Спасибо, Слизерин, за подарки, которые мы ежедневно от вас получаем: за сегодняшнюю зеленую слизь, за зудящий порошок пару дней назад, за гигантских пауков до этого. Большое вам спасибо, — продолжила она, метнув яростный взгляд в Араминту. — Но, если честно, мы сыты этим всем по горло. Поэтому если у вас не хватает смелости вызвать меня… или ее на дуэль, готовьтесь к тому, что будете регулярно получать от нас сглазы в коридорах, пока это не прекратится.

Гермиона поняла, что с нее достаточно. Молча встав, она направилась к выходу, чувствуя устремленные на нее взгляды и страстно желая в этот самый миг стать невидимой. Выйдя из зала, она бросилась в какой-то коридор. Прислонившись к стене, она подняла глаза к потолку. Ей казалось, что она сейчас снова расплачется, но не из-за неразумного и обидного поведения Мины, нет, а из-за того, что многие посмотрели сердито и осуждающе именно на нее. Очередной провал. Предположительно, Мина сейчас говорит, что Гермиона очень сожалеет о том, что прокляла Риддла, хотя ей прекрасно известно, что это неправда.

Гермиона хотела вернуться в гостиную, но та скоро должна была наполниться вернувшимися с ужина гриффиндорцами. По мнению большинства из них, она наложила темное проклятие на ни в чем неповинного милого парня; несколько из них знали правду, но сердились на нее за то, что она была слишком мила с этим самым парнем; еще двое были слишком мягкотелыми, чтобы принять чью-то сторону. И все это с учетом того, что упомянутый парень когда-то ее прикончил.

Была ли в этом всем хоть какая-то логика? Нет. Абсолютно никакой.

Гермиона до крови прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать подступившие слезы. Прекрати быть такой слабой! Она не позволит себе. Просто не может себе позволить. Она ничего не может себе позволить.

И от этой мысли она разрыдалась.

* * *

Риддл наблюдал, как Мина вновь усаживается на свое место. Самодовольство и чувство удовлетворения переполняли его, но внешне он, разумеется, не позволил себе даже намека на улыбку. Вот уж на что он точно не рассчитывал, так это на то, что непрекращающиеся нападки Араминты на гриффиндорок принесут делу пользу. А оказалось, что еще какую! Грейнджер вылетела из Большого зала в ужасно подавленном состоянии. Где-то глубоко внутри Риддла шевельнулось… сочувствие? Нет, он никогда не испытывал сочувствия. Любые эмоции всегда были в его глазах чем-то непоследовательным и несущественным.

На самом деле Риддл был почти уверен, что этим вечером Грейнджер сломается окончательно и бросится к нему, по причинам, пока неведомым ей самой. При этой мысли легкая улыбка все же тронула его губы, заставив сидящих вокруг него слизеринцев недоумевать почему. Все его окружение уже привыкло задаваться этим вопросом, но это совершенно не означало, что Риддл собирался кому-то что-то объяснять.

 

 

 

Гермиона вздохнула. До этого она как-то не замечала, что в этом Хогвартсе ей совсем не попадались призраки. Однако, зайдя в туалет Плаксы Миртл, где вместо привычного потока жалоб и причитаний ее встретила лишь гнетущая тишина, она наконец обратила внимание на их отсутствие. Ну, разумеется, их здесь не было. Все они были на Земле. Мысль о том, что даже Плакса Миртл, Почти Безголовый Ник и Кровавый Барон были более живыми, чем она, удручала. Особенно, учитывая, что их главной характеристикой всегда было… то, что они были мертвы.

Когда она в последний раз плакала в туалете? Гермиона задумчиво подняла глаза к потолку, точно надеясь отыскать ответ в узоре разноцветной плитки.

Это было давно. Очень-очень давно.

Который сейчас час? Было уже безопасно возвращаться в гриффиндорскую гостиную?

Нет. Там регулярно кто-нибудь засиживался даже после полуночи. Кто-нибудь, кто станет пялиться, бросать на нее испытующие взгляды. Соваться туда было слишком рано. До наступления ночи оставалось еще много времени.

Возвращаться в библиотеку, где она в одиночестве просидела, обложившись книгами, несколько часов подряд, ей в кои-то веки совершенно не хотелось. Но и просто сидеть здесь, ничего не делая, было бессмысленной тратой времени. Единственным способом хоть как-то повлиять на ситуацию и попытаться переменить ее к лучшему был разговор с Томом Риддлом, но Гермионе это казалось просто ужасной идеей.

И, одновременно с этим, идеей весьма заманчивой. Странно, необъяснимо и таинственным образом заманчивой. Настолько, что несмотря на всю иррациональность этого порыва Гермиона осознала, что направляется на пятый этаж.

То, что она, по какой бы то ни было причине, сейчас сама искала общества и внимания Тома Риддла, подобно одному из его Пожирателей, настораживало и даже немного пугало. Но, с другой стороны, выбор у нее был невелик: либо это, либо осуждающие взгляды гриффиндорцев. Ну, либо еще запереться в туалетной кабинке и, подобно Миртл, упиваться жалостью к себе. Не слишком привлекательные альтернативы.

Остановившись перед дверью нужного класса, Гермиона закатила глаза. Зачем она пришла сюда? Не лучше ли было оставить все, как есть, чем лишний раз подвергаться риску очередного допроса с применением Круциатуса?

Все, что она хотела знать — что за зелье он варит. Это и еще, пожалуй, кое-что про особенности его психики. Возможность разобраться в устройстве мозга и образе мышления людей, у кого с головой все явно было не в порядке, будь то темные волшебники или же обычные маггловские серийные убийцы, всегда вызывала у Гермионы огромный интерес. Почему они делали то, что делали? Между их чудовищными преступлениями и их прошлым всегда прослеживалась определенная связь. Возможно, это правило было применимо и к Тому Риддлу. Или же была какая-то другая причина, побуждавшая его считать, что он достоин господствовать над всеми, и всеми силами стремиться получить тому подтверждение в реальном мире.

Да, ей было любопытно, и не поддаться этому любопытству, пусть и приправленному страхом, Гермионе было ой как непросто. Она нервно сглотнула.

Заглянув через стеклянные вставки внутрь, она увидела Риддла, нерешительно постучала, и он поднял на нее глаза. Его удивленный вид заставил ее насторожиться, потому что говорил как раз-таки об обратном: ее приход вовсе не стал для него неожиданностью. Взмахнув палочкой в сторону двери, Риддл заставил ее медленно отвориться.

Гермиона вошла в класс и, прикрыв за собой дверь, какое-то время просто стояла в нерешительности. Сказать ей, собственно, было нечего.

— Здравствуй, — сказал он.

— Привет.

— Мм… что происходит?

Гермиона выгнула бровь.

— Я думала, это очевидно. Я передумала, — сказала она, сделав на последнем слове воздушные кавычки.

Теперь Риддл действительно удивился. Она что, дословно знала его разговор с той другой гриффиндоркой? Должно быть, они обсудили случившееся самым подробнейшим образом. Это было непредвиденное обстоятельство.

— Неужели? — произнес он и, выпрямившись в полный рост, томным движением руки облокотился на каменную платформу, где стоял котел.

— Хотя, если честно, я понятия не имею, что ты имел в виду в лабиринте, когда просил меня что-то сделать, — с расстановкой проговорила Гермиона, вперив в него подозрительный взгляд.

— Забудь об этом, — вздохнул Риддл.

— Нет, я серьезно. Я хочу знать, что…

Риддл посмотрел на нее, и она замолкла.

— Уже после того, как я ушел, я осознал, что на самом деле так никогда тебя об этом и не попросил. Лишь размышлял об этом. Очень обстоятельно.

Гермиона с недоумением уставилась на него. С чего ему тратить свое время на размышления о какой-то жалкой грязнокровке? Слегка усмехнувшись, она отвернулась.

— Конечно, Риддл. Как скажешь.

— Риддл? — произнес он, и его губы тронула легкая улыбка. — А что стало с «Томом»?

Почти позабавленная этим вопросом, Гермиона снова уставилась на него.

— Помнится, ты говорил, что имя Том тебе не очень нравится.

Он замер на месте, на лице не осталось и следа игривости.

— Тогда, раз уж мы об этом заговорили, что стало с «Волдемортом»?

Слышать это имя из его собственных уст было жутко, и у Гермионы внутри все сжалось. Внешне ей, однако, удалось сохранить все то же насмешливое выражение.

— Предлагаю закрыть эту тему, что скажешь? — мягко ответила она.

— Нет, предлагаю не закрывать, — возразил Риддл. — Что-то произошло… на Земле что-то произошло после 1971 года, когда здесь появился Кинг. И это что-то связано со мной, верно? — Гермиона старательно избегала его взгляда. — Посмотри на меня! — прошипел он, но она все так же продолжала смотреть в пустоту.

— Послушай, я не собираюсь тебе ничего рассказывать. Можешь даже не стараться, если только не хочешь опять впустую потратить время и силы на дуэль со мной, — вздохнула она и напряглась, готовая в любой момент увернуться от летящего в нее Непростительного. Глядя на его лицо, она не могла поверить в собственную дерзость и выдержку. К горлу начал подступать истеричный смех: видел бы ее сейчас Рон! Выражения их с Гарри лиц были бы бесценны…

Но, к ее величайшему изумлению, Риддл просто уселся на стул и медленно сказал:

— Хорошо.

— Э-э-э, ну, ладно.

— Да, — пробормотал Риддл, запуская руку в свои темные волосы. — Послушай, что это было за ужином? Я про твою подругу.

Гермиона закатила глаза.

— Она просто дуется, — отрезала она.

— Из-за чего?

Гермиона издала короткий смешок, а ее карие глаза насмешливо блеснули, скользнув по его лицу.

— Из-за тебя, разумеется.

Риддл выгнул бровь.

— И чем же я мог вызвать ее раздражение?

Мерлин, не могу поверить, что говорю об этом с Лордом Волдемортом.

— Она считает, что мы с тобой слишком близки, представляешь?

— Правда?

— Правда! — откликнулась Гермиона. Наколдовав себе мягкое черное кресло, она упала в него и устремила взгляд на темнеющее небо за окном. — Какая ирония, ведь по всему видно, что ты меня ненавидишь.

— Ненавижу тебя? — вкрадчиво переспросил Риддл. — С чего ты это взяла?

Она закатила глаза.

— Не строй из себя дурачка, — передразнила она его слова, сказанные Мине, — тебе не к лицу.

Риддл опешил. Как много она знала из того, что случилось? Можно было подумать, что в лабиринте была сама Грейнджер… но нет, голос и выражение лица были совершенно не ее. Там точно была другая девушка. Но тогда откуда…

— Боюсь, я не понимаю, о чем ты, — сказал он.

Гермиона вздохнула.

— Ты сейчас серьезно? Даже если не принимать в расчет Круциатус, ты делаешь все, чтобы разрушить мою жизнь и репутацию: сам на себя накладываешь проклятие, а сваливаешь на меня, разыгрываешь дурацкое представление в том лабиринте, чтобы мои друзья меня возненавидели… Я не идиотка, Риддл, хоть ты, видимо, и привык считать таковыми всех, кроме себя самого.

Он поднял брови и обернулся к зелью, взмахом палочки трансфигурируя свой стул в такое же, как у нее кресло. Да, она, определенно, была смышленее, чем он предполагал. Впрочем, это для него уже не было новостью. Она между тем продолжала:

— К тому же не надо думать, будто тебе удалось всех одурачить своим образом тихого, умного, прилежного, привлекательного и невинного парня, который и мухи не обидит, потому что, поверь, всегда найдутся люди, кто оценивают других не по одной только внешности, — звенящим от негодования голосом закончила Гермиона и вновь отвернулась к окну. Она подумала, что нисколько не удивлена, когда из всей ее тирады он вычленил только одно:

— Привлекательного?

— Не важно! — огрызнулась она, заливаясь краской. На лице у Риддла появилась хитрая усмешка. — Можно подумать, ты этого не знал.

Поверить не могу! Это ж надо было такое ляпнуть!

— Ну, вообще-то, мне никогда не говорили ничего подобного, — тихо сказал Риддл, и Гермиона ощутила, что на нее снова накатывает тот странный приступ смеха.

— Может, люди боятся схлопотать от тебя Круциатус, — фыркнула она, и — снова! — эта улыбка. То, что Том Риддл пусть даже притворялся, что ее слова вызывают у него какие-то положительные эмоции, было само по себе поразительно. В эти моменты он казался обычным человеком. — Почему ты в принципе решил освоить эти заклинания? — спросила она. Ей было очень интересно это узнать, хотя гарантий, что он ответит, а если и ответит, то скажет правду, у нее не было.

Взгляд Риддла, в глубине глаз которого тлел темный огонь, стал отстраненным.

— Я… мне пришлось их освоить, — ответил он.

— Да неужели? — неверяще прищурилась Гермиона. Можно подумать, применение Непростительных заклинаний относилось к числу жизненно необходимых навыков.

Но он кивнул, и у Гермионы почему-то возникло ощущение, что он, как ни странно, говорит правду. Но вместе с тем, правдой это быть никак не могло. Никто не учится применять Круциатус из необходимости. Это было лишено всякой логики.

— Ну, хорошо, — она старалась, чтобы неверие в ее тоне не сквозило слишком явно. — Я… Хорошо.

С минуту они молчали. Разглядывая свои ботинки, Гермиона пыталась представить себе ситуацию, которая бы потребовала от Риддла способности насылать Круциатус… зачем?

— Я приношу свои извинения за тот случай в подземельях, — наконец нарушив тишину, мягко сказал он. Гермиона удивленно на него посмотрела. Это что, официальное извинение? Быть того не может.

— Э-э…

— Это было по-детски и неоправданно, — продолжил он.

Снова повисло долгое молчание.

Затем он прибавил:

— К тому же это было чертовски больно.

Не удержавшись, Гермиона расхохоталась.

— Охотно верю, — сказала она. — Я даже не знаю, что это было за заклятие.

Риддл про себя с облегчением выдохнул. Он и не надеялся, что все пройдет так гладко, но она приняла его извинения и даже не закатила скандал. Мысленно он сделал себе пометку шутить чаще. Очевидно, с помощью юмора заставить гриффиндорцев почувствовать себя непринужденно можно было значительно быстрее.

— О, я и не ожидал, что ты его знаешь, — сказал он, все еще не теряя надежды узнать, насколько она сведуща в Темных искусствах. — Это темномагическое проклятие…

— И почему меня это не удивляет? — закатив глаза, откликнулась Гермиона.

— …но весьма полезное, — продолжил он, — Ласера. — Его палочка взметнулась в воздух, едва не заставив Гермиону выхватить свою собственную, чтобы тут же выставить щит. К счастью, она вовремя осознала, что Риддл просто демонстрирует ей движение волшебной палочки. Зачем он мне это рассказывает?

— Класс, — протянула она, — но я, ммм, раз оно темномагическое, я никогда не стану его использовать.

Риддл кивнул.

— Ладно, но просто чтоб ты знала: между темной и другими разделами магии существует не так уж много различий. Это все равно, что застрелить кого-то при самообороне или же застрелить его прежде, чем он сделает попытку на тебя напасть.

Гермиона ухватилась за эту подвернувшуюся возможность вытянуть из Риддла побольше информации — информации, которая была ей известна, но о чем Риддл, однако, не подозревал.

— Застрелить? Как из маггловского пистолета?

Черт! Почему я постоянно теряю в ее присутствии бдительность? Риддл был крайне собой раздосадован. Это был уже второй — второй — раз, когда он при ней проговаривался. Ему следовало внимательнее следить за собственным языком. Нельзя было допустить, чтобы подобное повторялось из раза в раз.

— Да, — выдавил он, безуспешно пытаясь скрыть свое негодование.

— А… откуда тебе про это известно? — медленно спросила она.

Уже не скрывая своего раздражения, он поднял на нее глаза.

— К моему величайшему прискорбию, я рос среди магглов, — процедил он с глубочайшим презрением в голосе.

— Ты магглорожденный? — поразилась Гермиона.

— Нет! — тут же брезгливо выплюнул он. — Нет, нет, это не… нет. Я вырос в приюте.

Проклятие! Это чертова девчонка продолжала вытягивать из него все новые и новые подробности. С чего он вообще с ней разоткровенничался? Почему ни одна из его заранее заготовленных легенд сейчас не приходила ему в голову, как это случалось обычно? Какая-нибудь простенькая, но убедительная ложь. Он мрачно воззрился на Гермиону.

— Мерлин, да успокойся, — как бы защищаясь, сказала она, несколько встревоженная его раздраженным взглядом. — Ты что, всерьез считаешь, что меня может смутить то, что ты вырос в маггловском приюте? Меня с моим происхождением? Или ты думаешь, что я побегу трезвонить об этом по всей школе?

Э-э-э. А разве нет? Ну, ладно.

Стоп… она не собирается предавать огласке ничего из того, что он ей выдал?

Почему?

Риддл был озадачен. Он всегда считал, что умные люди, люди, обладающие расчетливым умом, всегда стараются добыть информацию исключительно с целью ее дальнейшего использования.

— Но если ты не планируешь никому ничего рассказывать, тогда зачем спрашиваешь? — уточнил Риддл, внутренне успокаивая себя тем, что не он один стремится найти верное применение всем полученным сведениям. Никто из его последователей тоже не стал бы просто так приставать к людям с расспросами, не имея своих скрытых мотивов…

Гермиона вытаращила на него глаза, абсолютно сбитая с толку. Он сейчас серьезно?

— Послушай, интересоваться жизнью другого можно и без задней мысли, — пробормотала она.

Хм, в ее исполнении это прозвучало, как нечто само собой разумеющееся. Подперев кулаком подбородок, Риддл рассматривал сидевшую перед ним девушку. Он много проводил времени в компании Ревеленда и Герпия, особой злонамеренностью не отличавшихся, однако даже они, он был в этом уверен, не стали бы никому задавать вопросы без причины. Грейнджер произнесла это… с таким невинным видом, будто понятия не имела о том, как притворяться, плести интриги и юлить. При этом Риддлу было прекрасно известно, что это не так. Она не хуже него разбиралась в манипуляциях, о чем свидетельствовало то, как ей каждый раз удавалось ловко уходить от ответов на его вопросы.

— Полагаю, ты права, — вслух сказал он и задумчиво сдул упавшую ему на глаза прядь.

Гермиона едва сдержала улыбку. Риддл сейчас напоминал ей потерявшегося щенка: растерянный вид, обиженно надутая нижняя губа, большие темные глаза, внезапно утратившие способность метать молнии. Она подумала, что, учитывая круг его общения, куда входили не самые приятные личности, он действительно был непривычен к тому, чтобы кто-то принимал в нем участие без какого-либо корыстного интереса.

— В таком случае, почему ты не хочешь ничего мне рассказывать о своем прошлом? — спросил Риддл.

Гермиона невозмутимо на него посмотрела и просто ответила:

— Потому что ты это ты.

— И ты считаешь, это честно? — ухмыльнулся он.

— Да, — без колебаний ответила она. — Да, именно так.

Риддл вздохнул. Она уже хорошо его изучила, даже слишком. С минуту он молчал, прежде чем задать вопрос, на который, он знал, она не даст ему честного ответа:

— Скажи мне, зачем ты пришла на самом деле?

Черт. Да без понятия! Гермиона постаралась быстро что-нибудь придумать:

— Не хочу столкнуться с повышенным вниманием в гриффиндорской гостиной.

— Разве ты не можешь сразу отправиться спать?

Гермиона покачала головой.

— Я делю комнату с Миной, и, думаю, нет смысла объяснять, почему мой приход вызовет у всех чувство неловкости.

Она посмотрела на Риддла. Они еще никогда не разговаривали такое продолжительное время, без того чтобы он не метнул в нее убийственный взгляд или же не попытался подавить закипающую в нем злость. Он выглядел по-настоящему расслабленным.

В голове мелькнула мысль, поразившая ее: ей нравилось быть в его обществе. Ей нравилось общество Волдеморта. Человек, убивший ее, сидел в полуметре от нее и был ей сейчас ближе всех в этом проклятом месте — сама эта мысль показалась ей святотатством.

— Мне грустно это слышать, — мягко сказал Риддл, но, взглянув на него, Гермиона успела заметить, как на его лице промелькнуло нечто, что ей не понравилось.

— Нет, неправда, — промычала она. — Если бы не ты, все было бы в порядке.

Выражение его лица стало почти негодующим.

— Послушай, случай с проклятием уже давно забылся, — сказал он. — Если твои гриффиндорские друзья все никак не могут это пережить и двигаться дальше, им точно стоит пересмотреть свое отношение.

— Я ведь уже объяснила, — еле сдерживаясь, чтобы не потерять терпение, повторила она, — мои друзья злятся, потому что думают, что мы с тобой общаемся слишком близко.

— И с чего им так думать? — поинтересовался Риддл.

— Я не знаю!

— Ты никогда со мной даже не разговаривала на людях. Ни разу.

— Я знаю это, — ощетинилась Гермиона.

Он снова начал говорить быстро, и это ее тревожило. Она боялась, что, если Риддл продолжит наседать, нервируя ее своим давящим взглядом, который, казалось, пронизывал ее насквозь, она может снова случайно дать слабину и о чем-нибудь проболтаться…

— Фактически, если я все правильно помню, единственный раз, когда мы с тобой разговаривали, с тех пор как ты была здесь, был в лабиринте. Так что, если только ты сама им все не рассказала, я не вижу причины, по которой они должны…

— В лабиринте была не я, — перебила его Гермиона.

Ну вот.

Черт.

Не то чтобы теперь это имело какое-то значение — разве что ей стоило опасаться, что, узнав это, он придет в ярость — ведь ее друзья уже и так знали, что он пытался, соблазнив Мину, вытянуть из нее информацию, которую она при всем желании знать не могла.

— Э-э-э… что? — спросил Риддл, на лице которого отразился легкий шок.

— Там была не я, — повторила Гермиона. — Это была моя подруга Мина. Мы обменялись внешностями при помощи Оборотного зелья, чтобы нас не могли поймать.

Риддл моргнул.

— Ааа… ммм… — протянул он.

— Да.

— Погоди, но тогда откуда тебе в таких подробностях известно, о чем мы с ней говорили? — поинтересовался Риддл. Мерлин, ему представилась просто блестящая возможность спросить ее об этом. Признаться, он и без того был несколько удивлен, что она так легко в этом созналась после…

— Я была там.

Риддл оторопел.

— Подожди…

— Я стояла в полуметре слева от тебя и все видела, — нетерпеливо прервала его Гермиона.

— И ты не атаковала меня, чтобы затем сбежать вместе со своей подружкой? — уточнил Риддл, удивленно глядя на нее. Подобное опрометчивое решение, продиктованное слепым героизмом, было в той ситуации самым естественным гриффиндорским поступком, какой он только мог себе представить.

Однако девушка напротив лишь передернула своими худенькими плечами, нервно теребя прядь волос.

— Я думала так сделать, — сказала она, — но затем решила, что для всех будет лучше, если мое присутствие останется тайной. Во всяком случае до того момента, пока ты снова не начнешь бросаться Круциатусами.

Ее карие глаза встретились с его, и Риддл удержал этот взгляд. Она и правда все время была там? Как же неловко получилось, что у того, как он беззастенчиво пытался кого-то соблазнить — и кого, какую-то грязнокровку?! — оказались свидетели. Пусть даже, строго говоря, тогда это и не была грязнокровка…

— Что ж, это было очень по-слизерински с твоей стороны, — усмехнулся Риддл и с удовольствием отметил, что на ее лице появилось уже знакомое ему вызывающее выражение. Ему начинало нравиться видеть ее такой. Наблюдать за тем, как она себя при этом вела и что говорила, было всегда крайне забавно.

— Так что, — продолжил он почти страстным голосом, — тебе понравилось увиденное?

Глядя на то, как ее глаза невольно расширились, а щеки запылали, он едва смог подавить самодовольную ухмылку.

— Нет, не понравилось, — яростно процедила Гермиона, сосредоточенно буравя взглядом котел, словно надеясь, что это избавит ее от неудобного разговора. Когда же она вновь посмотрела на Риддла, на его лице, вероятно, читалась крайняя степень веселья, потому что она прошипела:

— И чему же ты ухмыляешься?

— Меня забавляет твое смущение, — последовал ответ. — Тебя так легко вогнать в краску.

Раздосадованная, она гневно прищурилась, но на этот раз глаз не отвела. В комнате на какое-то время воцарилась тишина. Когда же она снова заговорила, настал черед Риддла терять дар речи.

— Так, ладно, но почему у меня складывается впечатление, будто на самом деле то, что в лабиринте была не я, для тебя совсем не новость? — с нескрываемым подозрением в голосе спросила Гермиона.

Риддл моргнул, открыл было рот и… не нашелся, что ответить. Куда подевались все его отмазки? Обычно ему не составляло ни малейшего труда найти подходящее оправдание, однако в эту самую минуту ни одно из них не приходило ему на ум. Возникла длинная неловкая пауза. Риддл почти физически ощущал, как секунды текли одна за другой, но в голове у него по-прежнему была странная пустота. Его разум никогда не был пуст.

Внезапное осознание озарило ее лицо.

— Ты знал! — обвиняющим тоном воскликнула она. Риддл мысленно выругался и поспешил изобразить негодование:

— Что? Это просто смешно.

Гермиона усмехнулась.

— Я не могу в это поверить, — сказала она. — Откуда, во имя Мерлина, ты об этом узнал? Так значит, то, о чем ты меня якобы просил… это была всего лишь уловка, не так ли? Ты просто… ты просто пытался сделать так, чтобы Мина разозлилась на меня!

На самом деле, не будучи до конца уверенной, она лишь выдвинула гипотезу. Однако, глядя на Риддла, чье лицо почему-то утратило свое привычное непроницаемое выражение, Гермиона поняла, что не ошиблась. Ну, разумеется, Риддл знал. Он всегда каким-то неведомым образом оказывался в курсе всего. Было по-детски наивно думать, что он не узнает о том, что они с Миной договорились обменяться внешностями. Теперь ей стало ясно, почему он не смог дать внятных объяснений насчет своей «просьбы». Кроме того, теперь было понятно, почему в лабиринте он держался так… вызывающе дерзко.

Гермиона испытала странное облегчение от того, что последний кусочек мозаики наконец встал на свое место, но вместе с этим ее охватил праведный гнев. Как смеет он играться с ней, словно кот с мышью? Как смеет он рушить ее жизнь? Будто того, что она оказалась здесь заперта, как в ловушке, недостаточно…

— Я просто не могу в это поверить! — вскричала она. — Я так старалась, делала все, чтобы вести здесь нормальную жизнь, забыв свое прошлое. Но пришел ты и все испортил! Зачем тебе понадобилось это делать? Хотя тебе, наверное, даже причина не требуется! Ты просто… все всегда портишь и рушишь!

В отчаянии она закрыла лицо руками, неверяще качая головой. Конечно, он все портил и рушил. Он же Темный Лорд. Почему она все время об этом забывала? Неужели потому, что он выглядел иначе? Или потому, что иначе себя вел? Сомнительные аргументы, Гермиона.

Риддл в это время растерянно пытался понять, как ему действовать дальше. Он все еще не мог до конца поверить, что она так быстро обо всем догадалась. Сообразительная, ничего не скажешь. В конце концов, распутать весь клубок его махинаций было отнюдь не просто, но, похоже, когда дело касалось Грейнджер, ни одной из его задумок не было суждено осуществиться полностью. И вот теперь то хрупкое доверие, которое только-только между ними установилось, было уничтожено подчистую.

— Почему ты хочешь забыть свое прошлое? — неожиданно для самого себя спросил он. Она почти с отвращением посмотрела на него.

— Потому что мне не хватает всех, кого я была вынуждена покинуть, когда меня убили, идиот.

Последнее слово Риддл пропустил мимо ушей, потому что сказанное до этого повергло его в шок. Убили? Постойте-ка. Не просто «умерла», а убита? Но кем? Или чем? Кому понадобилось убивать восемнадцатилетнюю девушку? Мысленно зафиксировав эту новую информацию, он возразил:

— Но это не означает, что ты должна забывать свое прошлое. Это все еще часть тебя.

Боже, это прозвучало так глупо и сентиментально. С другой стороны, разве подобное было не в духе ее факультета? Грейнджер, скорее всего, привыкла именно к этому. Она между тем свернулась в своем кресле с несчастным выражением лица.

— Воспоминания причиняют слишком много боли. Гораздо проще все забыть, — пробормотала она.

Небо за окном стало уже совсем черным. Глаза Гермионы покраснели, и Риддл с ужасом осознал, что она может сейчас заплакать. Что ему делать в этом случае он не имел ни малейшего представления. Абсолютно. Обычно, когда люди плакали перед ним, они плакали от боли, извиваясь в агонии.

— Хочешь прогуляться? — быстро предложил он, ощущая, что перспектива того, что она вот-вот расплачется, необъяснимым образом внушает ему больший страх, чем любая другая опасная ситуация, в которой он когда-либо находился.

Гермиона подняла на него свой взгляд. Казалось, слезы в ее глазах, которые она тщетно пыталась сдержать, застыли от удивления.

— Конечно, — с тяжелым вздохом ответила она. — Почему нет.

Если уж оказалась в аду, надо идти до конца.

Она поднялась на ноги, взмахнула палочкой, и ее кресло исчезло. Она зевнула — от паров, поднимавшихся от котла, клонило в сон. Это напомнило Гермионе, что она так и не узнала у него, что это было за зелье. Мысль эта, впрочем, огорчила ее меньше, чем она ожидала.

Риддл тоже встал из своего кресла и, потянувшись, выпрямился во весь свой высокий рост. Гермиона в очередной раз невольно отметила, насколько привлекательным физически он был. Казалось просто невероятным, что при такой внешности, имея такое неоспоримое преимущество, он стал тем, кем он стал. Злым темным волшебником. Гермионе не давало покоя, что же пошло не так, и когда все это началось, но она не могла его просто об этом спросить. Хотя бы потому, что тем самым выдала бы саму себя. Поэтому она молча последовала за ним в коридор.

Так же молча они дошли до главных дверей Хогвартса, и затем Риддл внезапно сказал:

— Послушай, я… мне… То, что я сделал…

Он не закончил. Положа руку на сердце, особых угрызений совести из-за содеянного он не испытывал, а потому предпочел просто замолчать.

— Это была жалкая попытка извиниться? — проворчала Гермиона. Они остановились в проеме распахнутых настежь дверей. Из холла на черный в ночи газон перед входом падал свет, отбрасывая на траву яркий силуэт золотой арки.

— Не совсем, — ответил Риддл. — Скорее попытка объясниться, но в данный момент подобрать правильные слова мне не удается.

Она выглядела удивленной.

— То есть тебе не удается найти себе оправдание… но извиняться ты не собираешься. Как это… нет, как это вообще стыкуется у тебя в голове?

Он пожал плечами.

— У меня были на то причины. Ты интересная девушка, Грейнджер, и я не считаю нужным ни за что извиняться, потому что все это было сделано только с одной целью — узнать тебя получше.

Вот, пожалуйста. Том Риддл, отвечающий в своей типичной манере: обворожительно, уклончиво, можно сказать, льстиво, но при этом не перегибая палку.

Узнать меня получше? Что это вообще должно значить? Гермиона прислонилась спиной к косяку двери и с выжидающим видом скрестила на груди руки.

— Значит, извиняться за то, что манипулировал мной и остальными, ты не собираешься?

— Не-а.

— А за то, что врал мне на каждом шагу?

— Нет.

— А как насчет Круциатуса?

Риддл мгновение колебался.

— Тот Круциатус получился не совсем запланированным, — протянул он, задумчиво поглаживая подбородок бледными пальцами. — Обычно, правда, он оказывается более эффективным…

Он резко оборвал свою мысль на полуслове. Проклятие! Ну вот опять! Опять сболтнул лишнее. Вот поэтому-то он ни с кем и не сближался. Ничего хорошего из этого не получалось. Стоило ему отпустить себя и расслабиться, как он тут же начинал вести себя неосмотрительно и глупо. То, что только что произошло, было ужасно глупо.

— «Обычно»? — медленно переспросила она, но Риддл с удивлением отметил, что на ее лице не отразилось и тени страха. Он подумал, что почти скучает по тому испуганному выражению, которое всегда у нее появлялось вблизи него. Не то чтобы сейчас он находился к ней особенно близко — их разделяло около метра.

Риддл закусил губу и шагнул к ней, сокращая дистанцию в надежде снова заставить ее встревожиться. Напрасно.

— Хорошо, я…

Но Гермиона просто подняла руку, и по непонятной причине он умолк. Никто не смел приказывать Темному Лорду Волдеморту, и Темный Лорд Волдеморт уж точно не переставал говорить просто потому, что какая-то грязнокровка жестом велела ему замолчать. Однако Грейнджер опустила руку, и Риддл поймал себя на том, что напряженно ждет, что же она скажет.

— Послушай, ты не должен ничего мне объяснять, — произнесла она.

— Почему?

— Потому что это твое личное дело, — ответила она таким тоном, будто это было чем-то самим собой разумеющимся. Затем она слабо ему улыбнулась. — На свете есть вещи поважнее, чем во что бы то ни стало добиваться своего. От других людей, я имею в виду.

Риддл нахмурился. Ее поведение было таким странным, таким противоречивым. То она, подобно ему, всячески пыталась выудить из него информацию, то, казалось, говорила от чистого сердца.

— Ну, да, — сказал он. — Это личное.

— В таком случае проехали, — с нажимом сказала она. — Что ты пытался сказать до этого?

Несколько мгновений Риддл пристально на нее смотрел. Ее лицо было спокойным.

Обычно он мало обращал внимания на внешность других людей. Однако теперь что-то заставило его приглядеться к ней получше. Назвать Грейнджер красавицей, конечно, было нельзя, но в том, с каким достоинством и уверенностью она держалась, определённо было своеобразное очарование.

Осознав, что он уже слишком долго на нее пялится, Риддл сбивчиво начал:

— Я, хм… Я хотел сказать… я…

На губах Гермионы заиграла легкая улыбка. Неужели Том Риддл смущен? И все потому, что она великодушно избавила его от необходимости придумывать жалкие оправдания своим бедовым интригам? Риддл явно с трудом подбирал слова.

— Да? — откликнулась Гермиона, наслаждаясь тем, что теперь она задает тон их беседе. Однако стоило Риддлу сделать к ней еще один шаг, как это ощущения контроля над ситуацией мгновенно испарилось.

Его руки были спрятаны в карманы, а сам он смотрел на нее сверху вниз с почти теплотой во взгляде. Последнее, собственно, больше всего и привело ее в замешательство. Некоторые эмоции изображать было сложнее, чем другие, и забота была как раз одной из них, но тем не менее ему это удалось. Но опять же, Тому Риддлу всегда все удавалось.

— Послушай… я имел в виду, что поступил так, как поступил, из эгоистичных соображений.

— Я это знаю.

— Ну, в частности, из одного конкретного соображения.

Гермиона сглотнула. Ей показалось, что он еще ближе придвинулся к ней, хотя она не была уверена, что это не игра света, из-за которой создавалось впечатление, что он стоит к ней как никогда близко…

— Какого? — поинтересовалась она, с радостью отметив, что голос ее не подвел и прозвучал спокойно.

— Я действительно хочу узнать тебя получше, Грейнджер, — прошептал он и в следующую секунду просто взял и сжал ей руку.

Он держал ее за руку. Он сжимал ее руку той самой рукой, которой когда-то убил ее; той самой рукой, которой пытал до этого сотни людей; той самой рукой, от которой едва не погиб Гарри; той самой рукой, которая держала тисовую палочку и творила все те чудовищные вещи…

Окажись на месте Гермионы любая другая девушка, она, вероятно, уже давным-давно бы растаяла, однако на нее признание Риддла произвело диаметрально противоположный эффект.

— Нет-нет-нет-нет-нет, — поспешно выдергивая свою руку, забормотала она. — Давай-ка сразу кое-что проясним. Возможно, ты и считаешь, что можешь заполучить любую девушку лишь при помощи проникновенного взгляда, пары красивых слов и своей… своего… того, как ты обычно выглядишь, короче. Но кто-то должен наконец донести до тебя, что не всё всегда будет по-твоему. Не все девушки одинаковы, и я уж точно отличаюсь от большинства из них.

Она остановилась, сделала глубокий вдох, снова скрестила руки на груди и сделала от него шаг назад.

— Давай попробуем еще разок, — снова заговорила она. — Как насчет того, чтобы извиниться?

Риддл от изумления даже приоткрыл рот. Это что сейчас такое было? Какая-то грязнокровная девчонка только что в буквальном смысле оттолкнула его, дав ему от ворот поворот? Ее действия совершенно не поддавались логике. Он был привлекателен и проявлял к ней интерес. Разве не об этом мечтала каждая девушка, да и каждый парень, если уж на то пошло?

Гермиона внимательно на него смотрела. Он выглядел так, словно ему дали под дых. В глазах неверие, а лицо искажено гримасой почти физической боли оттого, что что-то пошло не так, как он ожидал. Вот это да, он сегодня явно тормозит. Эта мысль заставила ее повторить:

— Так что, Риддл. Ты будешь извиняться?

Он слегка потряс головой.

— Я уже говорил тебе, я не…

Ну, конечно. Сейчас он начнет заливать, что не испытывает раскаяния и тому подобное. Гермиона уже была готова закатить глаза, как вдруг ее осенила мысль, порожденная словом «раскаяние». Ар-Джей говорил, что это было единственное, что могло вновь собрать душу воедино… Но был ли Риддл в принципе способен на раскаяние? Прямо сейчас в нем были собраны семь осколков его души. Нагини продолжала сеять хаос где-то на Земле, но все остальные семь частей души Волдеморта после уничтожения их материальных оболочек оказались здесь: шесть осколков, некогда заключенные в крестражах, созданных им лично, плюс тот, что был ненамеренно заключен в Гарри. Могло ли раскаяние исцелить Риддла и помочь склеить обратно разрозненные кусочки его души? Мысль была интересная. Гермиона знала, что в библиотеке про это она почти наверняка ничего не найдет, но можно было попробовать спросить у Миранды и Альбуса, раз уж с Ар-Джеем они не разговаривали. Возможно, если ей удастся разузнать об этом чуть больше, у нее родится какая-нибудь теория…

— Я не собираюсь извиняться перед тобой, — сказал он, и отвлеченная от своих мыслей Гермиона моргнула, возвращаясь в реальность.

— В таком случае, нам больше не о чем говорить, — холодно произнесла она. Развернувшись на каблуках, она решительным шагом направилась к Большой лестнице, но внезапная хватка Риддла на ее руке заставила Гермиону замереть на месте.

— Я не собираюсь извиняться, — раздался тихий и вкрадчивый голос позади нее, — но говоря о том, что мне хотелось бы узнать тебя получше, я не пытался запудрить тебе мозги.

К своему собственному удивлению, Риддл осознал, что говорил почти искренне. Она медленно развернулась к нему, выгнув тонкую бровь. Он судорожно вздохнул. То, что он собирался сейчас сказать, могло либо все окончательно испортить, либо наоборот дать шанс все исправить. В ожидании исхода он как будто замер на краю обрыва:

— Я знаю, что многого прошу, но мне бы хотелось, чтобы мы оставили прошлое в прошлом.

Договорив, он понял, что попал точно в цель. Что-то в лице Гермионы подсказало ему, что она разглядела в его словах куда больше скрытого смысла, что-то, неизвестное ему. Так или иначе, она аккуратно высвободила свою руку из его хватки, но уходить больше не спешила. У нее были такие тонкие запястья, машинально отметил он. От прикосновения к ее сухим чуть прохладными ладоням руку точно омывало освежающим потоком воды.

Гермиона тем временем с мысленной улыбкой размышляла над тем, что у слов Риддла существовал куда более глубокий подтекст, о котором сам он, вероятнее всего, даже не подозревал. Складывалось впечатление, будто что-то свыше, что бы это ни было, подсказало ему верные слова. Она выждала секунду, глядя в потолок, затем снова перевела свой взгляд на Риддла, который спросил у нее:

— Так что, ты все еще не прочь прогуляться?

Ее губы растянулись в легкой улыбке.

— Где именно? На улице темно, хоть глаз выколи.

Это была правда.

— Мы можем просто посидеть тут, если хочешь, — предложил Риддл. — Ну, или, я не знаю, если хочешь, можешь вернуться в свою гостиную… Уже достаточно поздно.

— Нет, я все еще… не очень хочу туда возвращаться, — пробормотала Гермиона. — А все благодаря тебе.

Она легонько ткнула его кулаком в плечо, настолько шокировав этим Риддла, что на его лице отразилась забавная смесь ужаса и растерянности. Шарахнувшись от столь фамильярного жеста, точно от смертельного укуса, он на пару шагов отступил от Гермионы, с беспокойством на нее глядя. Придя в себя, он достал свою палочку и сделал взмах. Два мягких черных кресла материализовались в дверном проеме, развернутые к черневшей снаружи ночи. Гермиона плюхнулась в то, что стояло справа, а Риддл опустился в левое.

Они говорили о самых разных вещах: в основном о Хогвартсе и о том, как он изменился, об учителях, уроках, истории, политике, социальных тенденциях, немного о Косом переулке. Они старались придерживаться безопасных тем и не касаться вопросов, при обсуждении которых потенциально могли перегрызть друг другу глотки. И Гермиона поймала себя на мысли, что это было… не так уж и плохо разговаривать с кем-то, чей ум и интеллект — наконец-то — были сопоставимы с ее собственными. Она также ощущала, что и он со своей стороны тоже неплохо проводит время в ее обществе. Двое фестралов поднялись над верхушками деревьев Запретного леса. Их иссиня-черные силуэты отчетливо выделялись на фоне усыпанного мерцающими звездами неба. Оба сидевших в креслах заметили их, но ни один не спешил сообщать об этом другому, потому оба не желали признаваться в том, что видели смерть и затрагивать эту тему.

Тем временем Араминта Мелифлуа, вот уже несколько минут прятавшаяся за створкой дверей Большого зала, была вне себя от ярости. Кипя от злости, она бесшумно выскользнула из своего укрытия и поспешила в направлении слизеринской гостиной.

Стоявшие же на самом верху Большой лестницы болтливые близняшки-когтевранки еще долго завистливо взирали на открывшуюся им картину, то и дело обмениваясь крайне заинтересованными взглядами.

 

 

 

Следующие пару дней выдались для Гермионы непростыми. По школе поползли слухи, абсолютно нелепые, как и все досужие выдумки, что якобы она и Том Риддл состоят в романтических отношениях. В результате, теперь, куда бы Гермиона ни пошла, ее повсюду сопровождали либо злобные взгляды тех, кто, подобно сестрам Марк, сгорал от зависти и ревности, либо осуждение в глазах людей вроде Годрика.

Пару раз она замечала, что с другого конца стола Ар-Джей смотрел на нее с извиняющимся выражением. Однако, вероятно, он так и не нашел в себе мужества подсесть к ней, Миранде и Альбусу, с недавних пор привыкших сидеть в Большом зале особняком. Гермионе ужасно не доставало Мины, Годрика и Ар-Джея, но признавать это она отказывалась.

— Послушайте, — обратилась она как-то к Альбусу и Миранде, — если вам на самом деле хочется сидеть вместе с ними, то вы можете пересесть. Я не буду возражать.

Миранда покачала головой.

— Они ведут себя неразумно. К тому же я не позволю тебе сидеть в полном одиночестве, — сказала она и снова уткнулась в свою книгу. Альбус же, рассеянно помешивавший чай волшебной палочкой, лишь ласково посмотрел на нее, молча выражая свое согласие с Мирандой.

К сожалению, с каждым днем Гермиона начинала все больше и больше опасаться, что ее разрыв с Миной, Годриком и Ар-Джеем был окончательным. Это казалось ей абсурдом, ведь, чтобы разругаться в пух и прах, им хватило не больше пяти минут. Как могли какие-то пять минут перечеркнуть два месяца дружбы? Но, увы, нынешний расклад был таков, что под впечатлением от этих дурацких сплетен Мина с Годриком периодически бросали в ее сторону уничтожающие взгляды, а Гермиона не могла заставить себя переступить через собственную гордость, чтобы их переубедить. В конце концов, если они собирались и дальше демонстрировать подобное незрелое поведение — слепо верить всему, что о ней говорят другие, даже не спросив ее — тогда Гермиона больше в них не нуждалась.

Конечно же, она в них нуждалась.

Гермиона не знала, откуда взялись эти слухи, но все происходящее ее крайне раздражало. В лицо ей, конечно, никто ничего не говорил, но испепеляющие взгляды Араминты Мелифлуа были красноречивее любых слов: когда дело касалось Тома Риддла ни о каких проявлениях женской солидарности или дружбы и речи быть не могло. Гермиона была просто ошарашена, когда выяснилось, что ревность не обошла стороной даже некоторых гриффиндорок. Подумать только, чтобы какой-то парень мог спровоцировать настоящую междоусобицу среди представительниц факультета, к которому сам он даже не принадлежал?!

Очевидно, что он все-таки мог.

Гермионе казалось, что с того вечера, когда она говорила с Риддлом, прошла уже целая вечность, хотя на деле это было всего два дня назад. Настроения продолжать свои научные изыскания по теме смерти у нее не было, и она решила посвятить свое свободное время попыткам научиться летать на метле. Конечно, азы она знала и раньше, но ей хотелось держаться в воздухе по-настоящему уверенно. Полеты были единственным навыком учебной программы, которым Гермионе так и не удалось блестяще овладеть. Утром она намеревалась опять пойти на поле, если только оно не окажется занято одной из факультетских сборных. У пуффендуйцев, ввиду их малочисленности, команды по квиддичу не было, однако, когтевранцы, недавно наконец сумевшие набрать игроков, теперь регулярно и активно тренировались, готовясь к предстоящим матчам.

Был уже конец ноября, и Мелия Трублад сочла уместным сделать так, что за одну ночь все окрестности Хогвартса замело по колено снегом. По мнению Гермионы, когтевранка слегка перестаралась. Теперь, чтобы куда-то добраться, приходилось расчищать себе путь, растапливая сугробы потоком теплого воздуха из кончика палочки, что было неудобно. Вдобавок, для того чтобы снег не таял, Мелия заставила температуру упасть ниже нуля. Учиться же летать на морозе, вцепившись окоченевшими руками в ледяную рукоять метлы, было тем еще удовольствием.

— Сегодня я собираюсь снова попробовать полетать на поле, — объявила Гермиона за завтраком Альбусу и Миранде.

— Отличная идея, — откликнулся Дамблдор. — А мы с Мирандой решили сегодня заняться выпечкой, так что на вечер запланирована дегустация какого-нибудь несъедобного пирога. Мы будем на кухне, если вдруг захочешь к нам присоединиться.

Гермиона прыснула.

— Звучит заманчиво. Тогда увидимся позже, — сказала она, устремившись к выходу из Большого зала. Миранда рассеянно помахала ей вслед.

Поежившись, Гермиона плотнее закуталась в мантию, которая явно не была рассчитана на такую холодную погоду. Натянув рукава так, чтобы они полностью скрывали ее ладони, а снаружи торчала только волшебная палочка, Гермиона направилась к стадиону, заново расчищая свою вчерашнюю тропинку, которую за ночь успело замести.

Добираться туда ей пришлось долго, но по крайней мере она не замерзла и не промокла, своевременно наложив на свою одежду Импервиус. Она взяла со стойки один из Нимбусов-2001 и вздохнула — изо рта вырвалось облачко пара.

Отчасти Гермиона ощущала себя не до конца уверенно в воздухе потому, что подсознательно все никак не могла свыкнуться с мыслью, что на метле действительно можно летать, прямо как в маггловских сказках.

Она начала со стандартной команды «Вверх» и с радостью отметила, что метла уверенно поднялась в воздух и легла ей точно в руку. Может, и не так стремительно, как когда-то у Гарри, но Гермиона претендовала лишь на то, чтобы уметь более-менее достойно держаться в воздухе. Это, по сути, и был минимум, необходимый каждому волшебнику и волшебнице.

Дыхание у Гермионы перехватило, когда она внезапно вспомнила, как Ли Джордан комментировал матчи; как Макгонагалл постоянно его одергивала за остроты в адрес слизеринцев; как Рон громко бранился и во весь голос болел за Гарри рядом с ней на трибуне. Проглотив ком в горле и списав все на холод, Гермиона оседлала метлу, поставила одну ногу на подставку, а другой оттолкнулась от земли чуть сильнее, чем обычно.

Морозный воздух обжег ей лицо, когда она стремительно взмыла над полем, неловко пытаясь пристроить на упор вторую ногу. Метла чуть вильнула. Девушка вскрикнула от неожиданности, но тем не менее уверенно ее выровняла.

Она зависла в пятнадцати метрах над землей. Высоты Гермиона никогда особенно не боялась. Ее руки крепко сжимали древко метлы. Волшебная палочка лежала в кармане. Здесь наверху было абсолютно безопасно.

Гермиона неуверенно наклонилась корпусом влево. Чуткий Нимбус-2001 послушно двинулся вперед, слегка забирая по широкой дуге влево. Она выпрямилась и направила держак к земле. Это заставило метлу ухнуть вниз немного резче, чем Гермиона рассчитывала. Инстинктивно усилив хватку, она припала к рукояти, чтобы не соскользнуть, и, в крутом нырке устремившись к земле, сделала «бочку». Глаза Гермионы расширились от испуга. «Так, все хорошо, у тебя все под контролем», — мысленно успокаивала она себя, чувствуя ровно противоположное, когда сильный порыв ветра ударил ей в лицо, рванув и без того спутанные каштановые пряди.

Она снова выпрямилась, несмотря на то, что внутри у нее все кричало не делать этого, и потянула держак из темного дерева на себя. В животе екнуло от облегчения, когда метла выровнялась и прекратила отвесное падение.

Снова направив ее вверх, Гермиона окинула взглядом окрестности. Возле озера она заметила группу пуффендуйцев, которые, видимо, устроили пикник на льду. Еще двое студентов развлекались тем, что на свой страх и риск дразнили Гремучую иву. Окно гриффиндорской гостиной на одной из башен замка горело ярким золотым пятном на фоне серого зимнего неба благодаря отражающимся в нем лучам солнца. Несколько людей шли по направлению к Хогсмиду, и до Гермионы долетел их веселый смех.

На мгновение ей показалось, что она вновь вернулась на Землю. В тот мир, где было ее место.

Усилием воли отогнав эту невеселую мысль, Гермиона приникла к метле и на комфортной для себя скорости полетела к Запретному лесу. Она размышляла о том, какого это было бы: просто учиться в Хогвартсе с Гарри и Роном без того, чтобы постоянно ввязываться во всякие опасные авантюры с участием Хагрида; быть нормальной ученицей, никогда не делающей ничего предосудительно, ни разу не нарушавшей школьные правила, как она и планировала когда-то на первом курсе.

Интересно, Запретный лес здесь тоже являлся опасным местом? В этом мире в нем не могло быть магических созданий типа кентавров. Но с другой стороны… тут совершенно точно водились фестралы, которых она видела той ночью… хотя фестралы не были опасны… но, мало ли, вдруг они там не одни…

Откуда фестралам вообще взяться в этом мире? С ними было связано множество суеверий и дурных примет из-за «всяких разговоров про смерть», как выразился когда-то Хагрид, но Гермиона не знала, что они были способны свободно преодолевать границу между жизнью и смертью. Иного объяснения их присутствию в этом мире она не видела.

Гермиона пролетела над Черным озером, разглядывая узоры на его скованной льдом поверхности. Ей стало любопытно, каково сейчас слизеринцам в их гостиной. Насколько ей было известно, в обычное время она освещалась тусклым зеленоватым светом лучей, пробивавшихся сквозь водную толщу. Теперь же, когда озеро замерзло и слои льда и снега напрочь перекрывали доступ солнцу, в слизеринской гостиной должно было стать совсем темно. Ведь единственным источником освещения, по идее, оставался камин. Угнетающая обстановка, ничего не скажешь. Она бы не смогла так жить, не имея возможности видеть звезды…

Она развернулась и взяла курс обратно на поле для квиддича, чтобы отработать парочку простых фигур пилотажа. Научиться качественно выполнять «бочку» ей уж точно не помешало бы. Однако, подлетев к трибунам, Гермиона сперва заметила метлу, свободно парящую в шести метрах над полем, — что она здесь делает? — а затем прямо под ней в снегу на земле чье-то тело.

О, Господи.

Она поспешно начала снижаться, отчего метла под ней начала вихлять. Приземлившись, Гермиона со всех ног бросилась к лежавшему лицом вниз человеку. Им оказался парень, одетый в слизеринскую форму. Когда Гермиона попыталась перевернуть его, с головы у него слетела шапка, и блестящие пряди белокурых волос в беспорядке разметались по снегу. Малфой! Сжав зубы, она поднатужилась еще, и ей наконец удалось уложить его на спину. Мерлин, ну и тяжеленный же он.

Малфой был без сознания. Нос у него был сломан.

— Энервейт, — произнесла Гермиона, взмахнув своей волшебной палочкой, о чем тут же пожалела — стоило ему прийти в себя, как мучительный стон сорвался с его губ.

— О, Мерлин, — промычал Абраксас, и глаза у него закатились от боли.

— Эпискей, — прошептала Гермиона, заставив его вздрогнуть от неожиданности и с удивлением поднять руку к лицу, чтобы убедиться, что его нос принял свою изначальную форму. Затем она произнесла очищающее заклинание, кончиком палочки собирая его кровь, и только тогда он сумел наконец рассмотреть, кто перед ним.

— Грейнджер? — слабо спросил он, щурясь на солнце.

Она кивнула.

— Я так понимаю, ты упал? — уточнила она, указывая на парящую над ними метлу. Малфой что-то утвердительно прокряхтел в ответ, попытался сесть, но лицо его сразу же скривилось от боли. Он потянулся за своей палочкой, но охнул и, бессильно уронив обе руки вдоль тела, неподвижно замер на земле.

— Мерлин, сколько же ты себе костей переломал? — сухо поинтересовалась Гермиона.

— Много, — простонал он и поднял вверх правую руку. Проверяя наличие трещин, Гермиона поочередно коснулась каждого его пальца своей палочкой. Когда она дошла до большого, Абраксас резко втянул в себя воздух.

Гермиона покачала головой.

— Так, ладно, держись, — сказала она и снова стукнула палочкой по тому же самому месту. Раздался громкий хруст вправляемой кости, сопровождаемый сдавленным воплем Малфоя.

— Кажется, у тебя сломана пара ребер, — пробормотала Гермиона, оглядывая его тело. К счастью, переломы были не открытыми, возможно, всего лишь трещины. Шесть метров — не такая уж критичная высота, слава богу, что он грохнулся не с пятнадцати. Абраксас с недоверием смотрел на нее снизу вверх.

Несколько раз открыв и закрыв рот, он наконец выдал:

— Почему ты мне помогаешь?

— Может, потому что ты лежишь на земле, страдая от невыносимой боли? — ответила Гермиона таким тоном, будто разговаривала с полным идиотом.

— Достаточно веская причина, — пробормотал он и привычно небрежным, но не лишенным грации движением откинул c лица свои светлые пряди. «Малфой до самых кончиков волос», — усмехнувшись, подумала Гермиона.

Внешне он очень сильно напоминал ей Драко. Те же светло-серые глаза, те же платиновые волосы, тот же овал лица, но без заостренного подбородка, отличавшего его внука. У Абраксаса был крупный нос, густые брови, а на губах почти всегда играла полуулыбка, непривычно смотревшаяся в сочетании с остальными типично малфоевскими чертами. Он был примерно одного роста с Драко, но гораздо шире его в плечах. На фоне снега и в этом особом сиянии здешнего зимнего солнца Гермионе было почти больно смотреть на его белоснежную кожу и белые волосы.

— Ты умеешь лечить треснувшие ребра? — сквозь сжатые зубы спросил у нее он. Моргнув, Гермиона отвлеклась от своих раздумий. Ему же, наверное, было дико больно.

— Конечно.

Он распахнул свою черную мантию, и Гермиона присела на корточки возле его груди. То и дело неуверенно на него поглядывая, она начала расстегивать его белую рубашку. На его щеках выступил легкий румянец, и, упорно стараясь на нее не смотреть, Абраксас вперил свой взгляд в небо. Так значит, вот он, тот, кто научил Люциуса Малфоя ненавидеть, притеснять и гнобить тех, чья кровь была «грязнее». Мысль эта была чрезвычайно отталкивающей, и Гермиона ощутила, как в душе у нее поднялась волна неприязни.

— Скажешь, где будет больно, — тем не менее мягко велела она, прикладывая ладонь к его левому подреберью. Медленно надавливая, она постепенно начала продвигаться наверх. Стоило ей нажать чуть ниже груди, как Абраксас громко застонал. Гермиона прикоснулась к этому месту палочкой, подумав: «Бракхус Новум». Кости под бледной кожей с едва слышным шипящим звуком срослись.

— Кажется, с другой стороны тоже есть, — прошептал Малфой, и Гермиона снова положила руку ему на грудь. Боже, как же неудобно получилось. Просто ужасно неловкая ситуация.

Она начала аккуратно нажимать, спускаясь ниже.

— Так… хм… что ты здесь делал один, без своей команды? — поинтересовалась она, подсознательно готовясь услышать какую-нибудь колкость, и потому удивленная, когда он совершенно нормальным голосом ответил ей:

— Ну, вообще-то, они должны подойти с минуты на минуту. Я просто пришел пораньше, потому что я капитан и всегда люблю заранее хорошенько раз… ааааааа! — Сжав зубы, Абраксас судорожно вздохнул. — Да, тут, вот здесь.

Гермиона дотронулась кончиком палочки до больного места и с удовлетворением увидела, как на его лице проступает выражение облегчения.

— Думаю, на этом все, — сказал он.

— Давай я быстренько проверю обе стороны еще раз, чтобы убедиться, что мы ничего не пропустили? — краснея, пробормотала Гермиона, мысленно проклиная собственную стыдливость.

— Конечно, — согласился Абраксас, и ей показалось, что он подавил ухмылку. Стоило отдать ему должное, этим усилием он проявил к ней гораздо больше такта и уважения, чем Драко за все шесть лет их совместного обучения. Вокруг было тихо, снег точно приглушал все звуки, и закрывший глаза в ожидании повторного осмотра Малфой выглядел необычайно умиротворенным. Вздохнув про себя, Гермиона положила обе ладони на его теплую грудь. Слегка загорелая кожа ее рук резко контрастировала с его белоснежной. Прямо как у Рона. Чуть надавливая, Гермиона начала перемещать руки сверху вниз.

— Абраксас, я думала, у тебя есть вкус, — раздался у нее за спиной ехидный голос. Будто обжегшись, Гермиона резко отдернула руки от груди Малфоя и обернулась. К ним приближалась слизеринская команда в полном составе: Араминта Мелифлуа, ее дружок Барда, Герпий Злостный, Ревеленд Годелот, Бриена Флинт, Кэндзи Такахаси и Андре Тейлор. Издевательские слова, естественно, сорвались с языка Араминты. Гермиона хмуро на нее посмотрела и уже открыла рот, чтобы ответить, но Малфой опередил ее:

— Ой, да заткнись ты уже, Араминта, — рассмеялся он, в который раз удивляя Гермиону своим добродушием. Приняв сидячее положение, он начал отжимать свою промокшую от растаявшего снега мантию. — Я свалился с метлы и сломал пару ребер, —указал он на продолжавший выжидающе висеть над их головами Нимбус-2001.

— Чудесно, — сказала Араминта. Вся команда остановилась перед ними. — А тебе, Грейнджер, что, мало Тома? Теперь еще и на бедного Малфоя глаз положила?

— Такое чувство, будто она не слышала ничего, из того, что ты только что сказал, — обратилась Гермиона к Абраксасу.

— Но, с другой стороны, мне-то что? Это ведь твой выбор, Абраксас, — как ни в чем не бывало продолжила Араминта, с невинным видом рассматривая свои длинные ногти. — Однако я бы сказала, что после расставания с Эриеллой… планка у тебя сильно упала.

И когда только я оказалась в самой гуще слизеринских сплетен?

— Послушай, я просто помогла вашему капитану с лечением переломанных ребер. Или ты бы предпочла, чтобы я оставила его лежать без сознания на снегу?

— Если бы это избавило его от того, чтобы его обнаженной груди касалась своими грязными руками какая-то грязнокровка, потерпеть боль немножко дольше — не такая уж высокая цена, — отрезала Араминта, и Гермиона умолкла, в глубине души задетая ее словами. Эти слова не должны ее задевать, не после всего этого времени, не после всего, через что она прошла. Однако яд чужой ненависти всегда найдет способ просочиться в сердце и начать разъедать его. За исключением разве что Барды, остальные слизеринцы, до этого смеявшиеся над комментариями Араминты, не сговариваясь, разом притихли и неловко завозились, украдкой поглядывая друг на друга.

— Ну и прекрасно. Больше я не собираюсь во всем этом участвовать, — вздохнула Гермиона, поднимаясь на ноги с колен. Боковым зрением она заметила, как Араминта вытаскивает свою волшебную палочку, и в мгновение ока выхватила собственную. Быстрым движением кисти Гермиона заставила палочку Араминты отлететь на три метра в сторону. — Нет, больше тебе не удастся напасть на меня, застав врасплох, — процедила Гермиона, — как в прошлый раз, подлая ты мухлевщица.

Она и сама поразилась, насколько ядовито прозвучал ее голос. В голове вспыли слова Риддла — очень по-слизерински с твоей стороны, — но она от них отмахнулась.

— О чем речь? — шепотом спросил Андре у Такахаси, но тот лишь пожал плечами.

Гермиона взмахнула палочкой, и обе метлы, ее и Абраксаса, подлетели к ней. Вручив Малфою его Нимбус-2001, она подхватила свой и поспешила прочь, кипя от негодования. Странно, что для слизеринцев вообще кто-то что-то делал. Их умение выражать благодарность явно оставляло желать лучшего.

— Держись подальше от Тома, если жизнь дорога, — прошипела ей вслед Араминта, на что Гермиона, не оборачиваясь, ответила поднятым вверх средним пальцем.

Она дошла до озера и присела на берегу, стараясь взять себя в руки и не понимая, почему вообще позволила этому инциденту выбить себя из колеи. Все это не имеет никакого значения! Она снова и снова повторяла это себе… но почему же в таком случае это ее так ранило? Разве тот факт, что ее могли начать пытать просто за ее происхождение, не говорил о том, что на самом деле все это имело значение? Да еще какое. Погруженная в свои невеселые думы, Гермиона медленно чертила палочкой узоры на снегу.

— О чем задумалась? — мягко спросил кто-то. Гермиона выронила палочку и, обернувшись, наткнулась на изучающий взгляд Тома Риддла, возвышавшегося позади нее. — Ты выглядишь… взбудораженной.

Он присел на землю рядом с ней. Гермиона снова перевела свой взгляд на замерзшее озеро.

— Почему ты не сказал Араминте, что это неправда? — пробормотала она.

— Что неправда?

Гермиона издала короткий смешок.

— Ой, да ладно тебе, не надо делать вид, что ты не слышал последних сплетен, — усмехнулась она. — Оказывается, мы с тобой влюблены, встречаемся, или что-то типа того. Хотя я понятия не имею, откуда могли пойти такие слухи.

Заколебавшись на мгновение, он в итоге неопределенно протянул:

— Ааа.

— Так или иначе, — вздохнула Гермиона, — я была сейчас на стадионе, и Малфой упал там с метлы, получив несколько переломов. Я начала лечить его, его рубашка была… ну, в общем, ее пришлось снять, и, конечно же, в этот самый момент на поле появилась Араминта.

— Есть у нее такая склонность — делать что-то в самый неподходящий момент, — мрачно ухмыляясь, едва слышно произнес Риддл. — Одно из многих ее достоинств.

Неужели это только что был сарказм в исполнении Лорда Волдеморта? Гермиона устало вздохнула.

— Я стараюсь не обращать внимания на ее идиотизм, — пробормотала она, — но это не всегда просто. У некоторых людей разум полностью затмевают предубеждения…

Гермиона осеклась, осознав, что именно с таким человеком она сейчас и разговаривает.

— Относительно чего?

— Ну, тебе, возможно, и не понравится, что я это скажу, но относительно моего происхождения, — ответила она.

Ах, это. Риддл вздохнул. Она была виновата в том, что в ее жилах текла грязная кровь, не больше, чем он сам был виновен в том, что был полукровкой, и тем не менее этот аспект ее существования ему, безусловно, было сложно игнорировать. Когда он общался с ней, то старался мыслить исключительно в понятиях «волшебники» и «магглы». Так, чтобы она по определению могла относиться к первой группе, но даже это давалось ему крайне непросто. С какой стати он должен приспосабливаться и потакать грязнокровкам? Ведь, в конце концов, это они наводнили волшебный мир, разрушая идеально выстроенные родословные чистокровных семей. Вот чьи интересы следовало защищать…

— В любом случае я знаю, что в этом ты с ней солидарен, поэтому давай сменим тему, — пробурчала Гермиона со странным подавленным выражением. — Кстати, с чего тебе вдруг приспичило разговаривать со мной да еще и средь бела дня?

— О, Грейнджер, я думал, что мы уже вышли на новый уровень, — сказал Риддл, — если, конечно, ты не стыдишься того, что кто-нибудь может увидеть нас вместе, в этом случае… — он замолчал, многозначительно выгнув бровь.

В установившихся между ними отношениях было что-то странное. С ней Риддлу пришлось отбросить свою привычную маску вежливости и обходительности быстрее обычного, и теперь, когда он уже атаковал ее, явив тем самым свое пугающее альтер-эго, он чувствовал, что снова необъяснимым образом начинает тяготеть к транслируемой внешнему миру лучшей версии себя. Обычно его взаимоотношения с людьми четко различались в соответствии с разными этапами их знакомства: для тех, кто не знал его, Риддл был человеком с безупречной репутацией; с теми же, с кем он был знаком лично, Риддл держался вежливо, но ровно до той минуты, пока ему не становилось нужно по той или иной причине подчинить их своей воле. Как только этот момент наступал, Риддл пытал их, несчастные присягали ему на верность, и до скончания дней он оставался их повелителем. Сейчас же… его поведение с этой девчонкой отклонялось от привычного сценария, и Риддл не был уверен, что это было ему по нраву. Но опять же, если это было необходимо для… дальнейшего развития событий…

— Нет-нет, мне плевать, — ответила Гермиона, опасаясь задеть его гордость и случайно разрушить тот дорого ей обошедшийся мир, который наконец между ними установился.

Внезапно позади них глубокий и чуть насмешливый голос произнес:

— Эй, вы двое!

Риддл обернулся через плечо.

— О, здравствуй, Абраксас, — елейным тоном поприветствовал он говорившего.

— Малфой, — сдержанно кивнула ему Гермиона. — А как же ваша тренировка?

— Пришлось отменить, так как команда подняла бунт, — вздохнул тот и плюхнулся на снег по другую сторону от Гермионы. — Послушай, Грейнджер, я хотел извиниться за Араминту, — улыбаясь, обратился он к ней. — Я уверен, она не хотела тебя… хм, ну, вообще, да, скорее всего именно это она и хотела... но не принимай это близко к сердцу. И спасибо за то, что подлатала меня.

Гермиона была приятно удивлена его словами. Ну надо же! Виданное ли дело, чтобы кто-то со Слизерина производил впечатление по-настоящему доброго малого. Вот так сразу, без того, чтобы докапываться до этой истины сквозь слои таинственности и недосказанности.

— Не за что, — сказала она, улыбнувшись ему в ответ.

Поймав взгляд Риддла, Абраксас тут же отвел глаза. Тот пристально на него смотрел, недвусмысленно приказывая ему немедленно самоустраниться, но Грейнджер вдруг сама поднялась на ноги со словами:

— Ну, я, пожалуй, пойду проведаю, как там Альбус и Миранда. Рада нашему знакомству, Малфой. И, Том… ммм, увидимся позже, да?

Получив на прощание взмах руки от Абраксаса и ленивый кивок от Риддла, Гермиона направилась к замку бодрым, пружинистым от вернувшегося к ней хорошего настроения шагом.

— Приглашал ли я тебя к нам присоединиться? — с расстановкой произнес Риддл спустя долгое время после ухода Гермионы, и Абраксас закрыл глаза от охватившего его ужаса.

— Нет, повелитель, — пробормотал он. — Просто я думал, что…

— Тогда почему ты к нам присоединился, ммм? — лениво поинтересовался у него Риддл.

— Я просто…

Риддл поднял руку.

— Это был риторический вопрос, — со вздохом сказал он. — Ты весьма кстати навернулся со своей чертовой метлы, но свел на нет всю пользу, которую можно было из этого извлечь. Можешь идти.

Малфой поднялся на ноги, отряхивая снег с мантии. Риддл однозначно имел склонность к драматизму и преувеличиванию, но любой недостаток или причуда сходили ему с рук, поскольку внушаемый им страх был слишком силен. Противиться подавляющей энергии, источаемой этим изящным темноволосым парнем, было невозможно. С точки зрения Малфоя, то, что этой Грейнджер каким-то образом в принципе удавалось сохранять в присутствии Риддла хотя бы крупицы рассудка, было уже достойно восхищения…

Абраксас задумался над тем, чего конкретно Риддл пытался от нее добиться. Удалось ли ему получить нужную ему информацию? Очевидно, что нет, потому что в противном случае он бы уже перестал с ней общаться. Прежде подобное не раз случалось с другими, когда, добившись желаемого, Риддл затем с пренебрежением отбрасывал от себя людей, точно ставшие ненужными использованные вещи. Араминта была как раз таки одной из его жертв, но, в отличие от Грейнджер, разговорить ее в свое время не составило совершенно никакого труда. Риддлу даже не пришлось обсуждать эту задачу с Абраксасом — хватило лишь одной его чарующей улыбки, одного медленного поцелуя, и поток ее излияний было уже не остановить.

Риддл и Араминта были так похожи, в то время как между Риддлом и Грейнджер не было абсолютно ничего общего. Она показалась Абраксасу… хорошей. Она без малейших колебаний и вопросов помогла ему, когда он упал с метлы. Это свидетельствовало о том, что факультетские предрассудки были ей чужды. А еще ему определенно нравилась ее улыбка.

Абраксас задался вопросом, имела ли она хотя бы малейшее представление о том, каким Риддл был на самом деле, что скрывалось под этим фасадом вежливости и скромности. Если она не знала… что ж, в таком случае на нее неотвратимо надвигалась беда. Настоящая буря, о существовании которой знали все. Годелот, Малфой, Такахаси, Тейлор, Вейзи, Герпий, даже Салазар Слизерин, категорично отказывавшийся общаться с кем-либо, кроме Герпия — все они знали про Риддла и видели, чем все заканчивалось для девушек, имевших неосторожность поддаться его чарам.

Риддл был опасен.

На прошлой неделе они — Риддл и его последователи — встречались всего один раз, и Риддл, как показалось Абраксасу, был какой-то сам не свой. Он казался еще более отстраненным, чем обычно, хотя и так всегда был глубоко погружен в свои мысли. Этой своей особенности, заставлявшей остальных, затаив дыхание, ожидать, что же произойдет дальше, он был обязан доброй половиной нагоняемого им страха.

Малфой не понимал, в чем была причина такого странного поведения. Как-то не верилось, что с «завоеванием» Грейнджер у Риддла могли возникнуть трудности. Она казалась скромной, простой девушкой хоть и с весьма реалистичным взглядом на вещи. Да, она была хороша в боевой магии, и ее выступление в Дуэльном клубе стало ярчайшим тому подтверждением. И да, она почему-то не повелась на его привлекательную внешность. Но ведь речь шла о самом Томе Риддле.

Абраксасу как-то не верилось, что Риддл мог потратить целый месяц на то, чтобы расколоть ее, и так и не прибегнуть к Круцио, гарантированно дававшему нужный результат. Но опять же, примени он к ней Круциатус, она наверняка бы тут же прекратила с ним всякое общение, а это было не так.

Нет, Круциатус в исполнении Риддла точно не был чем-то, что можно легко забыть, и все его последователи знали об этом из очень личного опыта.

Спускаясь на кухню замка, Гермиона с улыбкой размышляла о событиях сегодняшнего утра. Про себя она отметила, что факт более тесного знакомства с Риддлом и Малфоем не доставляет ей никакого морального дискомфорта. Если они были единственными, кто был готов с ней общаться, то… так тому и быть. Ее это как личность никак не характеризовало. К тому же Малфой оказался очень даже милым.

А вот с Риддлом явно творилось что-то не то. Конечно, интересоваться у других, что их беспокоило, никак нельзя было расценить как агрессивное или угрожающее поведение. Скорее, наоборот, это было проявлением дружеского участия. Но у Тома Риддла не было друзей — только люди, которых можно было использовать или которые могли оказаться полезными.

Едва Гермиона отворила дверь кухни, как в нос ей ударил запах чего-то горелого. Миранда и Альбус стояли у разделочных столов, вооруженные различными кухонными принадлежностями.

— Гермиона! — воскликнул Альбус, расплываясь в улыбке. — Мы не ждали тебя так рано.

Миранда игриво бросила в нее щепотку муки и спросила:

— Как твоя тренировка?

На мгновение Гермиона заколебалась и в итоге решила особенно не вдаваться в подробности:

— Неплохо. А как… э-э-э… у вас обстоят дела с пирогом?

Она принюхалась. Едкий запах гари ей точно не почудился. Бросив взгляд в раковину, Гермиона заметила там нечто бесформенное и обуглившееся.

Альбус и Миранда переглянулись.

— Ну, мы решили, что, просто забавы ради, попробуем обойтись без магии, — сказала Миранда, — но, кажется, если мы и дальше не будем пользоваться палочками… все это может закончиться плохо. Даже трагично.

Дамблдор хихикнул и, глядя на содержимое миски, которую он держал в руках, смущенно поправил очки-половинки, сползшие на кончик его длинного носа.

— Выяснилось, что мы оба имеем весьма отдаленное представление о маггловской стряпне. Можешь сама убедиться, если хочешь. Это уже наша третья попытка.

Посмотрев на застывшую непонятную массу, Гермиона подавила смешок, вспомнив Артура Уизли. Вот уж кто мог служить ярким примером того, что попытки волшебников и магглов приноровиться к привычному образу жизни друг друга чаще всего заканчивались грандиозным провалом и бардаком. С теплотой думая о немного эксцентричном отце Рона, она добавила в миску немного воды, еще одно яйцо и предварительно взбитое масло.

— Я, конечно, не шеф-повар, — сказала она, — но, кажется, сейчас это выглядит чуточку лучше.

— Спасительница ты наша, — радостно вздохнул Дамблдор, а перепачканная в муке Миранда от восторга даже захлопала в ладоши.

— Это уже гораздо больше походит на что-то съедобное! Спасибо тебе, Гермиона. Может, теперь нам и не придется скармливать это шмакодявным орлам, — прибавила она, сильнее обычного напомнив Гермионе Полумну.

— Э-э-э, кому?

— Шмакодявные орлы, — с глубокомысленным видом повторила Миранда. — Это абсолютно реальный вид из рода гигантских сов. Вроде бы у нас в совятне когда-то была парочка… Хотя, нет, ведь, в этом месте совы, кажется, отсутствуют…

Гермиона подняла брови. Она искренне хотела верить словам Миранды Гуссокл, но… слишком уж эти шмакодявные орлы походили на небылицы, публикуемые в «Придире».

— Ты что, меня разыгрываешь? — со смехом спросила она.

— Нет-нет, — заверила ее Миранда. — Они действительно существуют.

Альбус согласно закивал, но, стоило Миранде отвернуться, как он озорно подмигнул Гермионе.

— Покажешь мне их изображение, и я тебе поверю, — с ухмылкой сказала она подруге и окинула взглядом содержимое загромождавших весь стол мисок и тарелок. — Похоже, вы пробовали испечь не только пирог?

Альбус кивнул.

— Еще мы пытались приготовить маффины, слойки и брауни, — сказал он. — Мы подумали, что чем больше рецептов мы испробуем, тем выше шанс, что какой-нибудь из них у нас да получится.

Миранда взмахнула своей волшебной палочкой, очищая засыпанный мукой стол.

— Следующим на очереди было печенье, — сказала она. — Хочешь присоединиться к процессу?

— Да, — ответила Гермиона. Последний раз она пекла печенье на Рождество. На одно очень счастливое Рождество. Гермиона тогда запомнила рецепт наизусть. — И вам даже не придется специально искать рецепт, — с теплой улыбкой добавила она.

Что могло быть лучше, чем готовить печенье в компании настоящих друзей, и, хотя от слов Араминты на душе у Гермионы все еще оставался легкий осадок, она подумала, что в конечном итоге этот день был очень даже неплох.

* * *

Сегодня было утро, когда Гермиона должна была бы отправиться домой на зимние каникулы — конец школьной четверти. Но только не в этом Хогвартсе. С наступлением так называемых рождественских праздников многие обитатели замка ходили точно в воду опущенные, охваченные тоской по счастливым моментам земной жизни.

Еще одна причина, по которой этот день оказался значимым, выяснилась за завтраком. Гермиона только уселась на свое место за гриффиндорским столом, как всеобщее внимание привлек звон стекла. Большой зал моментально притих, и Гермиона посмотрела туда, откуда доносился звук — на слизеринский стол. Абраксас Малфой неподвижно стоял, сцепив перед собой руки, с меланхоличным выражением на лице.

— Мы хотим сделать объявление, — громко произнес он, и в мертвой тишине его глубокий голос гулко отразился от стен, вызывая ощущение, что Большой зал был совершенно пуст. — Сегодня от нас ушел Салазар Слизерин. Он покинул этот мир, — он оглядел столы и прибавил, — на этом все, — затем сел на свое место.

Реальность другая, а эвфемизмы те же. Ушел от нас. Покинул этот мир.

Вспомнив, как Мина говорила Миранде добавить новые эвфемизмы в свое сочинение, Гермиона почувствовала, что ей стало дурно. А что, если завтра настанет черед Мины покинуть это место? Или, не дай бог, Альбуса? Гермиона не могла представить, как сможет вновь пережить боль от его утраты. Она сделала себе мысленную пометку проводить с ним еще больше времени, но тут же поняла, что даже если отныне она ни на секунду от него не отойдет, ей этого все равно будет мало. Мерлин!

Привычный шум голосов завтракающих и стук столовых приборов возобновился, но Гермиона продолжала неподвижно сидеть с потрясённым выражением лица.

— Так бывает время от времени, — попытался утешить ее Альбус, ободряюще сжав ей руку. — Вообще-то, обычно это происходит небольшими группами, а потом снова затишье… Ты привыкнешь.

— Но что, если на его месте оказался бы ты? Что, если бы это был Ар-Джей, Мина или Годрик? Что, если бы это была я? — прошептала Гермиона, внутренне вся холодея от паники.

Небольшими группами? Так значит, скоро исчезнет еще больше людей… Она пока не была готова покинуть это место. Разве что вернуться на Землю. Ей предстояло еще столько всего успеть сделать, столько всего сказать, столько всего предложить миру. В голове пронеслась нелепая мысль — она еще ни разу не напивалась. Ни разу не плавала в озере, по крайней мере, будучи в сознании. Да ради всего святого, она ведь даже еще ни разу не занималась сексом. И хотя до сего момента это заботило ее меньше всего, это все еще оставалось чем-то, что люди делали на Земле, и скоро эта возможность будет упущена, и…

Гермиона в ужасе смотрела в пространство перед собой. Альбус нежно приобнял ее за плечи одной рукой, и она прильнула к нему, представляя, что он и есть тот самый мудрый, проницательный Дамблдор, всегда дававший хорошие советы.

— Спасибо, Альбус, — с горечью в голосе прошептала она.

— Все будет идти своим чередом. Просто делай все, что в твоих силах, а требовать от тебя большего никто не вправе.

Это было в точности то, что сказал бы ей Дамблдор, которого она знала при жизни. Гермиона грустно улыбнулась.

— Помню, я тоже безумно расстроилась, когда при мне впервые кто-то покинул это место, — тихо подала голос Миранда. — Но затем мы учимся радоваться за них. Где бы они ни были сейчас, они, вероятно, делают именно то, о чем мечтали и на что надеялись.

Это была очень обнадеживающая мысль — перейти на следующий этап, чтобы наконец заниматься тем, чем всегда хотелось. Больше никаких страданий. Никакой борьбы.

— Спасибо, вам обоим, — сказала Гермиона, и голос ее прозвучал уже более ровно. — Я…

Она подняла глаза и успела заметить, как спина Ар-Джея исчезает за дверями Большого зала.

— Увидимся позже, — закончила она и поспешила вслед за Ар-Джеем.

Ей удалось нагнать его лишь снаружи. Когда она тронула его за плечо, Ар-Джей обернулся, и его глаза расширились от удивления. Он откинул назад свои чёрные волосы.

— Гермиона? — после их двухнедельной игры в молчанку звук его голоса показался ей таким родным, и одновременно, таким чужим. Целых две недели. За это время могло столько всего случиться. Сердце Гермионы наполнилось ликованием — им предстояло столько всего обсудить сразу после того, как ей удастся произнести эти дурацкие слова…

— Мне так жаль, — сказала она. — Все произошедшее было таким глупым и бессмысленным, и я… я хочу извиниться, — на морозе у нее перехватывало дыхание, от ослепительно белого снега приходилось щуриться.

Ар-Джей на мгновение опешил, а затем притянул ее к себе и обнял так крепко, как за всю жизнь ее мало кто обнимал.

От него приятно пахло костром и чем-то хвойным.

— Я вел себя как ребенок, — горячо прошептал он.

— Я тоже, — еле пискнула она в его сильных объятиях. Он выпустил ее, и Гермиона с облегчением вздохнула. — Мерлин, Ар-Джей, мне действительно ужасно жаль, — теперь, когда она наконец сказала эти слова, ей казалось, что она могла бы повторить их еще тысячу раз. — Я даже не помню, из-за чего мы поссорились.

— Я помню, — откликнулся он, глядя на нее полными грусти глазами. — Мы не хотели рассказывать о наших жизнях. Но, на самом деле, я просто был зол на тебя из-за Риддла.

— Я так и знала! — воскликнула Гермиона, чувствуя, как прежние эмоции вновь просыпаются в ней. — Знала, что было что-то еще, о чем ты мне не говорил.

Он застенчиво пожал плечами.

— Я немного ревновал. Но… я имею в виду, это так глупо, неправда ли? Даже, если бы ты души не чаяла в каком-нибудь скользком слизеринце, это не помешало бы тебе быть и моим другом тоже. Я уже давно хотел перед тобой извиниться, но, ты знаешь, порой мне не достает прямолинейности.

Они еще раз обнялись, на этот раз тепло и менее порывисто. Гермиона рада была снова оказаться в обществе кого-то, кому она могла доверять — кого-то, с кем не требовалось постоянно быть начеку, кого она никогда не боялась.

— Я так сильно скучала по тебе, Годрику и Мине, — сказала она, — что не могу в это поверить.

— Я тоже не могу тебе поверить, — ответил Ар-Джей. Гермиона ткнула его в бок. Он хохотнул. — Нет, я правда безумно рад, что ты решила… просто, я знаю Мину уже очень давно, и она никогда не станет извиняться первой. Есть у нее такая заморочка.

— Надо же, а я и не подозревала.

Ар-Джей тепло ей улыбнулся.

— Я как раз сейчас иду на встречу с ними обоими в Хогсмиде. Хочешь пойти со мной?

— Да, — твердо ответила Гермиона. Она все еще не могла до конца в это поверить: она снова стоит рядом с Ар-Джеем, и они снова идут куда-то вместе и как ни в чем не бывало разговаривают, смеются, дурачатся, в общем делают все то, что обычно делают друзья. Ей потребовалось много времени, чтобы справиться со своей глупой гордостью, и сейчас она ощущала огромное облегчение и удовлетворение, будто наконец откопала в своей памяти что-то, что уже давно силилась вспомнить.

Тем не менее, когда они подошли к Мине и Годрику, плечом к плечу стоявшим на мосту, Гермиона замерла в нерешительности.

— Я…

На лице Мины не было привычной холодности, однако она смотрела на Гермиону так, будто старалась что-то в ней разглядеть. От этого Гермионе стало не по себе. Годрик же и вовсе на нее не смотрел, вместо это буравя взглядом Ар-Джея, но так было даже легче.

— Мне жаль. Я вела себя глупо, — наконец выдохнула Гермиона.

— Я тоже, — пробормотала Мина. — Извиняюсь, и все такое.

Их взгляды встретились, и Гермиона несмело улыбнулась. Губы Мины тоже слегка растянулись в улыбке, а в серых глазах заплясали знакомые теплые искорки.

Повисла короткая пауза.

— А теперь, когда с этим наконец-то покончено, — прогудел Годрик, — пойдемте-ка раздобудем себе сливочного пива!

Мина игриво пихнула его кулаком в плечо.

* * *

Малфой кричал, слезы градом катились по его щекам.

— Почему мне постоянно приходится в тебе разочаровываться? — прошипел Риддл, прижимая свою волшебную палочку к виску Малфоя и немного поворачивая ее в руке. Покрытые волдырями ступни Абраксаса обожгла новая сильная вспышка боли. Это был не Круциатус, но другое очень темное и крайне неприятное проклятие.

— Мне так жаль, — всхлипнул Малфой. — Я не… я не думал…

— Верно, — прорычал Риддл. — Никто, кроме меня, никогда не думает в этом чертовом месте!

Он поднял палочку, и один из волдырей на ноге Абраксаса лопнул.

— Круцио, — произнес Риддл пугающе тихим голосом, а его тихий голос всегда означал, что… худшее еще впереди. Шестеро его последователей в немом ужасе наблюдали, как Абраксас Малфой кричит и мечется от боли на каменном полу подземелья, на которое были наложены Заглушающие чары.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Риддл наконец опустил свою палочку и тихо спросил:

— Кто обнаружил исчезновение Салазара этим утром?

Из приоткрытого рта Малфоя вырвались лишь нечленораздельные звуки вперемешку со стонами. Риддл раздосадовано сжал зубы. Если Грейнджер могла говорить после его самого жестокого Круциатуса, то почему его самые верные последователи не были на это способны?

Энервейт.

— Отвечай.

Абраксас сел на полу. Его трясло.

— Тейлор, — неуверенно ответил он. Никто не винил его за это малодушие. Все понимали, что на его месте поступили бы так же.

— Андре, — вздохнул Риддл с таким видом, точно нашел ответ на величайшую загадку в истории, — почему бы тебе не выйти вперед?

По его глазам было невозможно понять, что он задумал. Приблизившись к Риддлу, Андре Тейлор остановился напротив него. Отблески горящих факелов играли на его темной коже. Малфой подполз к ближайшей парте. Такахаси, не говоря ни слова, наколдовал для него стул и помог усесться. Герпий так же молча взмахнул своей черной палочкой, сумев немного уменьшить красноту его многострадальных ног — полностью отменить действие проклятия мог лишь волшебник, наславший его.

— Итак, Андре, — обратился к нему Риддл, — скажи мне. Это была твоя идея объявить об этом за завтраком?

— Нет, — тихо, но уверенно ответил Андре, прямо как любил Риддл: никакого мямленья, никакой траты времени.

— Тогда чья это была идея? — спросил Риддл, кончиком своей палочки поддевая подбородок Андре и с удовлетворением отмечая раболепный, полный страха взгляд устремленных на него карих глаз.

— Ничья, просто таков обычай, — ровно ответил Тейлор, — но первым, кто предложил объявить всей школе, был Вейзи.

Риддл убрал палочку от его лица и отвернулся от него. Тейлор вновь занял свое место в кругу. Сердце его билось так отчаянно — все висело буквально на волоске, но, слава Мерлину, обошлось — что он не мог толком соображать…

Взгляд Риддла тем временем остановился на долговязом и неуклюжем Элиоте Вейзи. Вейзи, который был по своей сути почти безобидным. Вейзи, который просто не мог придумать ничего лучше. Вейзи, который не до конца понимал, что его ожидало.

— Элиот, — тихо и как-то робко окликнул его Риддл. — Подойди. — Вейзи на ватных ногах вышел на середину комнаты. — Ты понимаешь, почему я огорчен? — поинтересовался у него Риддл пугающе мягким тоном.

— Н-н-нет, повелитель, — заикаясь ответил Вейзи. Остальные последователи мысленно начали за него молиться — Риддл терпеть не мог малейшей задержки или заикания при ответе на свои вопросы…

Однако все они были удивлены, когда Риддл повернулся к ним и сложил перед собой руки. Мантии на нем не было. Одетый в черную рубашку, черные штаны и черные туфли, небрежно держащий в своих длинных пальцах светлую волшебную палочку, в этот момент он казался самим дьяволом.

— Что ж, — сказал он, — кажется, я был не до конца откровенен с вами, мои верные последователи.

Можно подумать, он вообще когда-то был с ними откровенен.

Риддл вздохнул и провел рукой по своим темным волосам.

— Есть одна девушка. Ее зовут Гермиона Грейнджер. Она с Гриффиндора. Я потратил очень много — просто невероятно много — сил на то, чтобы выяснить, что она скрывает. Она по-прежнему остается для меня загадкой, поэтому я решил применить последнюю еще не испробованную тактику, а именно: попытаться… с ней подружиться, — Риддл издал короткий смешок. — Ну разве не забавно, что скажете?

Он оглядел своих последователей. Никакой реакции. Хорошо.

— В любом случае, — продолжил он, — мне удалось убрать с дороги ее гриффиндорских друзей, чтобы, кроме меня, ей больше было не к кому обратиться. Однако сегодняшняя новость о Салазаре Слизерине послужила толчком к их примирению и воссоединению.

Его пальцы с силой сжали волшебную палочку, а на нижней челюсти заиграли желваки.

— Я и так хожу по тонкому льду, господа, — едва слышно произнес он, заставив их изо всех сил напрячь слух, чтобы расслышать его слова. — Абраксас и я… мы собираемся сблизиться с девчонкой и втереться к ней в доверие, и если что-то поставит под угрозу успешное претворение в жизнь этого плана… Скажем так, если один из вас окажется к этому причастен, то он может сразу распрощаться со своей правой рукой, потому что я не допущу, чтобы кто-то, способный столь серьезно просчитаться, впредь когда-либо держал волшебную палочку.

Риддл окинул взглядом лица стоявших перед ним слизеринцев. От его тихого голоса они все точно приросли к месту, терзаемые беспокойством и страхом. Идеально.

— Полагаю, что вопросов больше нет, — закончил он, не спрашивая, а констатируя. — Можете быть свободны. Вейзи, Тейлор, прошу прощения за возникшее недопонимание.

В конце его голос звучал почти шепотом:

— Абраксас… останься.

Когда за Такахаси захлопнулась дверь, Риддл подошел к Абраксасу и опустился возле него на колени. Он коснулся ног Малфоя кончиком своей палочки, и на белой коже не осталось и следа от только что покрывавших ее волдырей.

— Это было необходимо, — сказал он, словно убеждая сам себя. — Я извиняюсь за то, что тебе, Абраксас, постоянно приходится играть роль козла отпущения.

Малфой кивнул.

— Я понимаю, — устало сказал он хриплым, сорванным от криков голосом. — Но… когда ты сказал, что мы оба должны подружиться с Грейнджер…

— Да, — сказал Риддл, помогая подняться Абраксасу со стула. — Ты можешь идти?

— Да, я в порядке.

— Ну, кажется, Грейнджер твое общество пришлось по душе. В тебе есть определенная прямота, которая невольно вызывает у людей симпатию. Если вдвоем будет легче заставить ее почувствовать себя непринужденно… тогда, пожалуйста, окажи мне услугу и помоги, — мягко произнес Риддл.

— Я живу, чтобы помогать тебе, — ответил Абраксас с опущенным в пол взглядом.

— Я знаю, — вздохнул Риддл так, будто преданность Малфоя тяжелым бременем лежала на его плечах. — На самом деле, я правда хотел сказать, Абраксас, что я очень признателен тебе за все, что ты делаешь.

На этом их разговор завершился. Поднявшись на ноги, Риддл развернулся на каблуках и покинул класс.

Оставшись один, Абраксас сглотнул. Это обжигающее проклятие — он не знал, о каком конкретно заклинании шла речь — стало одним из самых болезненных опытов, которые он испытал за всю жизнь, включая несколько Круциатусов. Было что-то странное в том, что чем больше Риддл использовал его в качестве «ассистента», чтобы преподать урок остальным, тем сильнее Малфой привязывался к нему. То, что Риддл только что сказал о признательности — что это вообще было? Риддл никогда и никому не говорил ничего подобного. Во всяком случае, Малфою о таком ничего не было известно. Можно подумать, что пытка Круциатусом была своего рода знаком почета, которого удостаивались только самые приближенные последователи. И хуже всего было то, что несмотря на то, что Малфой никогда не стремился ни к этому отличию, ни к этому положению, теперь они пробуждали в нем какую-то извращенную гордость. Потребность во внимании Риддла была сродни наркотической зависимости. Еще никогда Абраксасу не было так жаль себя… или кого-то еще, например, эту гриффиндорку. С его точки зрения, формулировка «она в беде» даже отдаленно не отражала всю серьезность грозившей ей опасности.

 

 

 

Гермиона резко села на кровати и, приблизив книгу к самому носу, впилась глазами в пассаж на пожелтевшей странице.

О, Господи.

Это было оно. То самое! Во рту пересохло, язык стал словно наждачная бумага. Гермиона сглотнула.

Взгляд ее лихорадочно метнулся обратно к подзаголовку «Связи в волшебном мире», а затем к первому абзацу под ним. Вот оно. Этот человек, это чудесный, замечательный автор, как там его звали? — Дрю Цезитен — что за странное имя? — неважно — это все неважно — это было то, что она искала.

Руки Гермионы немного подрагивали. Она до боли сжала книгу, точно опасаясь, что та сейчас вырвется из ее пальцев и сама себя смоет в туалете Миртл.

Спустя два месяца поисков и чтения — еще ни на одну тему она не тратила столько времени — ей наконец удалось найти что-то про теорию нитей в книге, которую она откопала в самых недрах Запретной секции, где-то между эссе о строении тела василиска и огромным бурым томом, посвященному язычеству в старомагическом мире.

Гермиона перевернула страницу. Это казалось почти нереальным. Конечно, некоторые аспекты теории автора нуждались в доработке, но основную суть он изложил абсолютно верно: «Междумирье, лежащее меж вратами Жизни и пропастью Смерти… где оказываются те, чьи жизненные деяния сплели нити, необратимо привязавшие неприкаянных к месту на Земле… переплетение магических связей и следов, что временно удерживают души на полпути…». То, что нужно.

Автор даже вскользь коснулся темы крестражей, хоть и ограничился лишь расплывчатыми утверждениями: «Сии наиболее злые предметы есть вместе с тем вернейшее средство привязать душу к земной жизни, ибо тяжесть смертного греха столь велика, что сея темная нить не истончится вовек…».

Переполняемая восторгом она откинулась обратно на подушку. ДА! В каком бы мире сейчас ни пребывал этот Дрю Цезитен, Гермиона искренне надеялась, что за его бесценный труд ему воздалось сторицей.

Тем более что его рассказ о теории нитей не ограничился одним абзацем. Автор развил тему на четыре или пять страниц, прежде чем закончить это отступление и вновь вернуться к своему исследованию мертвых волшебников — теме странной и запрещенной, но Гермиону это уже мало интересовало.

Она раз десять перечитала нужный ей кусок, с воодушевлением делая пометки и не замечая ничего вокруг. Ничто не могло отвлечь Гермиону Грейнджер теперь, когда она наконец отыскала то, что ей было нужно.

Главным постулатом в теории было, что, когда волшебник или волшебница умирали, нити, привязывающие их к оставленному на Земле магическому следу, растягивались, перекидывая что-то вроде моста между Жизнью и Смертью. При условии достаточной прочности этих нитей, человек мог перемещаться вдоль них между мирами, как по своего рода канатной дороге. Причем подниматься к Жизни было гораздо сложнее, чем скатываться к Смерти. Кроме того, существовал риск, что при попытке человека выкарабкаться из междумирья нить не выдержит и оборвется, и его душа окажется заперта там навеки. Также автор выдвигал несколько гипотез относительно того, из чего могли формироваться эти нити. Гермиона больше склонялась к версии, где существовала прямая связь между оставленным магическим следом и жизненной силой волшебника или волшебницы. Понятие так называемой «жизненной силы» включало в себя и душу человека, и его магические способности — эдакий внутренний клубок, который потенциально можно было распутать.

Это казалось логичным, ведь при создании крестража человек как бы вырывал из клубка одну из нитей и привязывал ее оборванный конец к материальному предмету. Затем, в случае его смерти, посредством этой самой нити крестраж и удерживал душу на Земле. Еще автор упоминал, что в междумирье попадает именно неподвластная времени, нестареющая и юная сущность человека.

Как же он был прав! С улыбкой до ушей Гермиона вновь пробежалась глазами по своим заметкам. Дальше автор предполагал, что для того, чтобы покинуть это место, нужно было либо ослабить, либо, наоборот, укрепить участки нити в зависимости от того, в каком направлении душа желала двигаться, к Жизни или к Смерти. Однако не стоило забывать, что с течением времени магическая привязка волшебника или волшебницы к Жизни естественным образом могла лишь слабеть. Для возвращения же на Землю человек должен был ее усилить самостоятельно.

Главный вопрос, который при этом возникал: каким образом? Цезитен высказал несколько догадок: акт абсолютного добра, акт абсолютного зла, действия, специфические для каждой конкретно рассматриваемой магической нити.

Здесь Гермиона не знала, что и думать. Все эти версии казались ей близкими к истине, и вместе с тем… совершенно неправдоподобными. Разве это было справедливо — разрешить вернуться на Землю тому, кто совершил ужаснейшее злодеяние? Впрочем, к совершению акта абсолютного добра как к способу заслужить это право у нее тоже возникали вопросы, поскольку понятие истинного добра само по себе подразумевало полное бескорыстие. Специальные же действия в случае Гермионы должны были быть как-то связаны с тем, что она являлась Хранителем Тайны, наделила чертами своего характера предмет или расставила мощные защитные барьеры по всему замку.

Впервые за долгое время внутри у Гермионы затеплился огонек надежды. Что если это было то самое? Что если это и был выход? Что если у нее и правда появился реальный шанс вернуться на Землю, прожить целую жизнь, снова увидеть друзей?

Эмоции захлестнули ее. Упав лицом в подушку, она прикусила губу, сдерживая рыдания. Но то были слезы счастья и облегчения, ведь причиной им была робкая вера в возможность счастливого исхода, зародившаяся в ее душе. Могла ли она надеяться, что это сработает?

В заключении своей теории автор делал предположение, что, когда и если человеку удастся выбраться из междумирья, на Землю он вернется точно таким же, каким когда-то ушел из жизни. Получалось, что, даже если в мире живых к тому времени, как Гермиона найдет способ возвратиться, пройдет десять лет, ей по-прежнему будет восемнадцать, когда она наконец это сделает. Во всяком случае, в теории.

— Гермиона… эй, ты в порядке?

В спальню вошла Мина, на ходу снимая с запястья повязку и пытаясь убрать под нее свои буйные черные волосы. Увидев неподвижно лежащую на постели Гермиону, она так и застыла на месте с поднятыми руками.

— Да, все нормально, — радостно ответила та, переворачиваясь и садясь лицом к Мине, вздохнувшей с облегчением. — Что случилось?

Мина пожала плечами.

— Я просто… это повесили этим утром. Организаторы мероприятий устраивают Рождественский бал. Он проходит каждый год.

Гермиона расплылась в почти безумной счастливой улыбке.

— Что, правда?

— Ага, — засмеялась Мина. — Вот, посмотри на объявление. Выглядит еще более интригующе, чем обычно.

И в этом она была права. На гигантском плакате небесно-голубого цвета, украшенного снежинками, витиеватыми серебряными буквами было написано:

 

Приглашаем вас на 28-й ежегодный Рождественский бал,

который состоится в 19:00 24 декабря в Большом зале

Костюмы приветствуются

 

Гермиона подняла глаза на подругу, на лице которой тоже была широкая улыбка.

— Черт, — сказала Мина, — кажется, в этом году будет очень круто. Обычно они вплоть до самого последнего дня держат тематику в секрете, но это всегда что-то просто бомбическое, — на ее лице отразилось легкое смущение. — Я имею в виду… это, конечно, ребячество, учитывая, что… но, с другой стороны, в мое время в Хогвартсе не устраивали никаких балов и вечеринок, так что здорово, что можно посетить подобное мероприятие… хотя бы здесь, — закончила она, немного покраснев.

— Конечно, будет весело! — улыбнулась ей Гермиона. — Мы с тобой и Мирандой можем притвориться, что мы самые обычные девчонки, и собраться на бал вместе.

Мина радостно улыбнулась.

— По понятным причинам заказать платья в Хогсмиде у нас не получится, так что придется справляться как-то самим или же просить помощи у девчонок, кто больше нас разбирается в моде и прочих женских хитростях, — сказала она по дороге на обед.

Гермиона скорчила недовольную рожицу. Ведение домашнего хозяйства, шитье и все такое прочее было явно не ее коньком, что в данной ситуации несколько осложняло задачу.

— А ты знаешь кого-нибудь, кто шьет? — с надеждой спросила она у Мины. — Я на все сто процентов уверена, что мне это не по зубам.

— Ага, Мелия шьет, я это точно знаю, — ответила Мина, уплетая яичницу. — Каталина тоже шьет. Она ловец в нашей команде.

Гермиона посмотрела на сидевшую на другом конце стола улыбающуюся Каталину. Это была маленькая темнокожая девушка с веселыми карими глазами и множеством дредлоков, заплетенных в одну толстую косу.

— Она кажется милой, — сказала Гермиона.

— О, так и есть, — заверила ее Мина. — Если честно, я понятия не имею, что она могла такого сделать, чтобы тут застрять, учитывая, что она Хозяйственная ведьма.

Гермиона нахмурилась.

— Это еще что значит?

Мина пожала плечами.

— То и значит, дословно. Она ведьма, которая специализируется на готовке, уборке, стирке, шитье и прочей хозяйственной белиберде. Когда-то она была всемирно известным ловцом, но после завершения своей спортивной карьеры стала знаменитой Хозяйственной ведьмой. Я читала про нее в журналах, когда мне было десять… немного странно это сейчас осознавать.

Хозяйственная ведьма? Гермиона еще больше нахмурилась. Она была рада, что выросла в 80-е годы, потому что примириться с чрезмерно патриархальным укладом начала ХХ века у нее бы навряд ли получилось. «Пришлось бы основать аналог Г.А.В.Н.Э., но для защиты прав женщин», — с невеселой ухмылкой подумала Гермиона. «Гавнэ», как называл ее ассоциацию Рон… помнится, из-за того, что они ее постоянно подкалывали, она из принципа настояла, чтобы и он, и Гарри вступили…

— Хм, а нам же не обязательно кого-то приглашать на этот бал? — спросила она.

— Ну, несколько человек, конечно, могут прийти парами, — ответила Мина, — но на самом деле это неважно. Основная суть в том, чтобы помочь людям хоть немного отвлечься от воспоминаний, которые преследуют нас всех в это время года, понимаешь?

— Да, — откликнулась Гермиона, чувствуя, как на сердце вновь становится тяжело. Свитера, которые вязала миссис Уизли. Хлопоты по поиску практичных подарков для Гарри и Рона. Пробуждение рождественским утром и горка свертков из разноцветной бумаги в изножье кровати. Воспоминания безостановочно сменялись одно другим. Наконец усилием воли ей удалось их подавить. Неудивительно, что период новогодних праздников был тяжелым испытанием для всех обитателей этого Хогвартса.

* * *

Наступило 1 декабря. Несколько человек занялись украшением установленной в Большом зале огромной елки. Мелия так и не сняла заморозки, поэтому Гермиона была вынуждена отказаться от своей привычной мантии в пользу более теплой одежды. Для этого она перерыла содержимое стоявшего в их спальне и показавшегося ей бездонным сундука, где в итоге обнаружила несколько подходящих зимних вещей. Очевидно, что не она одна озадачилась похожей проблемой — теперь, куда бы Гермиона не посмотрела, повсюду вместо черных мантий виделись шапки, шарфы, свитера, перчатки и ботинки.

— Думаю, вы обе уже в курсе про бал? — спросил Годрик, вместе с Ар-Джеем подсаживаясь к ним за стол. — Я так полагаю, Гермиона, ты идешь с Риддлом…

— Ха-ха, заткнись, — ответила она, но губы ее чуть дрогнули в улыбке. После того как Гермиона решительно опровергла перед своими друзьями все слухи об их с Риддлом романтической связи, эта тема превратилась у них в своеобразную тему для шуток.

— Да мы просто прикалываемся, — со смехом сказал Ар-Джей.

— Я знаю, — ответила Гермиона и с дьявольской усмешкой взмахнула палочкой. Наполненные тыквенным соком кубки Ар-Джея и Годрика разом выплеснули свое содержимое им в лицо.

Мина покатилась со смеху.

— Вам двоим следует зарубить себе на носу, что с ней шутки плохи, — сказала она, толкая Гермиону в бок острым локтем. — Она у нас дама серьезная.

Ар-Джей хмуро взмахнул своей палочкой, очищая их с Годриком от остатков сока, пока его друг как ни в чем не бывало продолжал:

— Миранда, Альбус и я подумывали о том, чтобы сегодня поиграть в снежки. Вы трое, хотите к нам присоединиться?

Гермиона задумалась, взвешивая все за и против. Поскольку волшебники, как правило, заколдовывали снежки, чтобы те самостоятельно — и очень быстро — летели в противника, участие в подобной битве могло оказаться весьма болезненным и травмоопасным опытом.

— Будем только мы шестеро? — уточнила она.

— Только мы шестеро, — заверил ее Годрик.

Все вместе они вышли на улицу и добрели до открытого места, укрытого толстым слоем нетронутого влажного снега, идеально подходящего для лепки снежков. Миранда и Альбус уже поджидали их, стоя посреди поля и грея руки в карманах.

— Мне уже довольно давно интересно, — пробормотала Мина, глядя на раскрасневшуюся от мороза парочку. — Как вы думаете, эти двое… между ними что-то есть?

Гермиона уставилась на Альбуса и Миранду. Насколько ей было известно — а из книги Риты Скитер и других различных источников известно ей было немало — Дамблдор так никогда и не женился и даже ни с кем не встречался.

Ар-Джей смущенно заморгал.

— Не знаю, — сказал он. — Я как-то, если честно, никогда не думал про Альбуса… в этом ключе.

Годрик пожал плечами.

— А ты не думаешь, что, учитывая, сколько времени эти двое проводят вместе, они бы уже давным-давно сошлись, если бы хотели?

— Ага, — согласилась с ним Гермиона. — Мне кажется, они просто очень хорошие друзья.

Миранда призывно помахала им рукой.

— Давайте быстрее! — крикнула она. Резкий порыв ветра взъерошил ее светло-каштановые волосы.

Дамблдор сделал взмах волшебной палочкой, и в воздухе перед его лицом сформировался идеально круглый ком снега.

— Надеюсь, вы все готовы к скорой смерти, — с несвойственной ему недоброй усмешкой произнес он.

— Ой, я тебя умоляю, — фыркнула Мина, доставая собственную палочку и принимая боевую стойку. — Давай, малыш Дамби, покажи, на что способен.

— Будем делиться на команды? — спросил Ар-Джей.

— Мальчики против девочек! — воскликнула Миранда, взмахивая палочкой. Перед Годриком, Ар-Джеем и Альбусом возникло по огромной куче снега, которые, обрушившись, погребли парней под собой. Держа палочки наготове, трое девушек встали плотнее друг к другу.

— Нечестно! — долетел до них из-под завала приглушенный вопль Годрика.

Из сугроба вынырнула голова Ар-Джея. Его голубые глаза азартно блестели, а черные волосы были слегка припорошены снегом.

— Ах, значит, вот вы как? — сказал он, делая взмах своей палочкой. В девушек беспорядочно полетели десятки снежков. Защищаясь, Гермиона наколдовала перед ними толстую стену льда, и снежки Ар-Джея врезались в нее, не причинив им никакого вреда.

Годрик и Альбус тем временем были уже на ногах, готовые атаковать. Но, прежде чем они успели что-либо сделать, что-то ударило Гермиону в затылок, заставив ее от неожиданности покачнуться и сделать шаг вперед.

Круто развернувшись, она увидела, что Абраксас Малфой лениво подбрасывает в руке очередной снежок. На его бледном лице играла легкая улыбка.

— Малфой! — возмущенно выдохнула она, потирая ушибленное место. — Больно же!

— Извини, у меня сильный бросок, — откликнулся он. — Только не говорите мне, что вы, гриффиндорцы, играете в снежки при помощи волшебных палочек. Это же скукотища.

Переглянувшись, Ар-Джей и Годрик синхронно взмахнули своими волшебными палочками. В грудь Малфою разом врезались два больших снежных кома, отчего он плюхнулся на землю с ног до головы в снегу. Гермиона рассмеялась.

— Так оно сподручнее.

Едва она договорила, как сверху на нее обрушилась целая гора снега. В растерянности она огляделась по сторонам.

— Кто… Риддл!

Он стоял неподалеку, держа одну руку в кармане, а другой сжимая палочку. Одетый в черную куртку и со взъерошенными от ветра темными волосами он выглядел просто сногсшибательно. На фоне белоснежного зимнего пейзажа черты его красивого лица, казалось, приобрели еще больше выразительности и драматичности. Гермиона почувствовала, что краснеет.

— Не возражаете, если мы присоединимся? — спокойно поинтересовался он.

Гермиона обернулась к своим друзьям. На лицах Миранды и Альбуса читалось вежливое безразличие, Ар-Джей и Годрик обменялись взглядами и только пожали плечами, а Мина лишь издала неопределенный мычащий звук.

— Хорошо, давайте, — ответила Гермиона.

— Теперь силы не равны, — громко пожаловался Годрик.

— Ну, что ж, в таком случае остается возможен только один расклад, — лукаво произнес Малфой.

Повисло выжидательное молчание.

— Каждый сам за себя! — завопил он и нырнул в укрытие за сугроб.

Сбитая с ног снежным вихрем, направляемым палочкой Мины, Гермиона повалилась навзничь, и осознала, что безудержно хохочет. Ей было так… весело, а она не веселилась уже очень и очень давно. Все это было таким безобидным, таким невинным — полной противоположностью тому, что творилось в ее жизни последний год…

Она взмахнула палочкой, осыпая снегом всех, кто попадался ей на глаза. Ар-Джей упал рядом под натиском атаки Малфоя, и Гермиона прикрыла его, метко сбив Абраксаса собственным снежком.

Воздух был полон снега и смеха. Через некоторое время у Гермионы от постоянной улыбки даже начали побаливать щеки. Чтобы немножко передохнуть, она юркнула за один из сугробов. Там она застала Мину и Годрика, которые зачаровывали чужие снежки таким образом, чтобы они разворачивались в воздухе и метили в тех, кто их бросал. Выглянув из своего укрытия, Гермиона осознала, что к ним успели присоединиться и другие ребята: вся когтевранская сборная по квиддичу, которая изначально, судя по всему, просто шла мимо, направляясь на тренировку, парочка пуффендуйцев, размахивавших пустыми бутылками из-под сливочного пива — или это было огневиски? Кроме того, в игру включились Бриена Флинт, Ревеленд Годелот, Герпий и… Араминта, которую было просто не узнать, глядя, как она со смехом бросается снегом, как и все вокруг. Что-то многовато для «только нас шестерых». Ощущение счастья переполняло Гермиону. Она обернулась к Годрику и Мине, и ее глаза расширились от удивления.

Они целовались. Годрик обнимал Мину за плечи, а ее рука зарылась в его рыжие волосы.

Гермиона поспешно выбралась из-за сугроба, и на нее тут же откуда ни возьмись обрушилась стена снега. Слегка дезориентированная она поднялась на ноги. Этого следовало ожидать. Все к тому шло. Мина и Годрик. Но просто это было так… удивительно, вот и все. Образ Основателя Гриффиндора, устраивающего свою личную жизнь, подобно любому другому нормальному человеку, с трудом укладывался у нее в голове.

Сосредоточившись на происходящем и увернувшись от летевшего в нее снежка, она начала пробиваться к Ар-Джею.

— Эй! Ар-Джей, — окликнула она его, стараясь перекричать вопли сражающихся.

— Чего? — он широко ей улыбнулся, отразив удар руки снежного монстра.

Гермиона большим пальцем указала себе за спину.

— Там Мина и… Годрик! — выдохнула она. Он вопросительно поднял брови. — Они… ну, они там… — она смущенно пыталась подобрать нужное слово, — целуются!

— Долго же он тянул! — еще шире улыбнулся Ар-Джей. Гермиона от растерянности открыла рот.

— Ты знал и ничего мне не сказал? — с упреком воскликнула она и запустила ему в живот снежком. В ответ он метнул снежок, попав ей в плечо.

— Ну, конечно, глупая, — засмеялся он, — потому что Годрик не хотел, чтобы кто-нибудь знал!

Гермиона все еще сердито на него посмотрела.

— Ну, хорошо, — пробурчала она. — Ладно, тогда давай отделаем этих слизеринцев…

Она подняла свою палочку и сконцентрировалась. Прямо как учил Годрик. Над снежным полем взметнулось щупальце и, обвив Малфоя за лодыжку, вздернуло его в воздух, заставив раскачиваться из стороны в сторону.

— Сдавайся, дьявол! — закричала Гермиона болтающемуся вниз головой Абраксасу. Он расхохотался.

— Ни за что, грязный тролль! — завопил он в ответ, отчаянно размахивая руками. Хихикнув, она обернулась к Ар-Джею, но тот был увлечен ожесточенной перестрелкой снежками с Риддлом.

Гермиона взмахнула палочкой, и, повинуясь ее движению, снежное щупальце сбросило Абраксаса аккурат Риддлу на голову. Тот слишком поздно заметил опасность, и придавленный тяжестью десантированного Малфоя рухнул на землю.

— Не смешно, — прохрипел он, пытаясь спихнуть с себя здоровяка-Абраксаса. — Он весит как гиппогриф, — поднявшись на ноги, Риддл метнул неодобрительный взгляд на продолжавшего валяться на снегу Малфоя, который ответил ему лишь извиняющейся улыбкой.

Согнувшись пополам, Гермиона разразилась звонким смехом, эхом разнёсшимся над полем. Ар-Джей оперся на ее плечо и устало выдал: «фух», уворачиваясь от устремившейся к нему тонкой струе снега.

— Укрытие, ради бога, укрытие! — выдохнул он, и Гермиона воздвигла перед ними широкую ледяную стену. Их глаза встретились, и ее вновь пронзило то же самое чувство, которое она уже как-то раз испытывала в его присутствии — неуверенное, робкое, порывистое, счастливое. После секундной заминки Ар-Джей первым нарушил молчание:

— Послушай, Гермиона… как насчет того, чтобы пойти со мной на этот бал? — улыбнувшись, произнес он и выпрямился в полный рост. Она неверяще на него вытаращилась, и улыбка на его губах медленно угасла. — Я имел в виду, что раз Годрик и Мина скорее всего… но, хм, если…

— Да, конечно! — выпалила Гермиона. — Давай! Без проблем!

На лице Ар-Джея промелькнуло огромное облегчение, а небесно-голубые глаза радостно блеснули.

— Отлично, — сказал он и слегка покраснел. — Это… просто отлично.

К счастью, они были избавлены от неловкого молчания — запущенный кем-то снаружи снежок с невероятной силой врезался в стену, расколов ее, и им с Ар-Джеем пришлось срочно менять диспозицию. Гермиона снова включилась в сражение.

Когда игра в снежки закончилась, и промокшие до нитки Гермиона и Мина добрались до замка, уже почти стемнело.

— Я так счастлива, — неистово воскликнула Мина, глядя на Гермиону с почти маниакальным блеском в серых глазах.

— Неужели?

— Мы с Годриком наконец-то сдвинулись с мертвой точки, — задыхаясь, проговорила она и вдруг крепко сжала Гермиону в объятиях. — Я не могу в это поверить!

— А я могу, — спокойно улыбнулась Гермиона. — Это правда здорово.

— Я знаю! — взвизгнула Мина. — Боже. Я… понимаешь, обычно я так себя не веду. Особенно из-за парней. Но с ним происходит то же самое… и он сказал мне, что никогда ничего подобного не испытывал.

Гермиона рассмеялась.

— Ну, он не просто какой-то парень. Он Годрик Гриффиндор. Вы просто идеальная пара.

— Ты так думаешь? — спросила Мина, не сдержав довольной улыбки. — Спасибо, Гермиона, я просто… я, тьфу… так, ладно, — она сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и они начали подниматься по одной из движущихся лестниц.

— Ар-Джей позвал меня на Рождественский бал, — тихо проронила Гермиона несколько минут спустя, — и я не до конца уверена, что мне… с этим делать.

Резко остановившись, Мина развернулась к ней лицом, глядя на нее широко распахнутыми глазами.

— Он правда тебя пригласил? — спросила она. — Вот это да! Такого я не ожидала.

— Как и я, — честно призналась Гермиона. — Я, разумеется, согласилась, но не уверена, что… мне следовало.

Мина пожала плечами, пребывая немного в замешательстве.

— Ну, только время покажет, — сказала она, а затем снова расплылась в улыбке. — Ладно, я пойду приму ванну.

Гермиона кивнула и махнула ей на прощание, глядя как подруга заспешила в направлении ванной старост. Она была рада, что они с Миной помирились, однако теперь их дружбе как будто чего-то недоставало. Чего-то, что безвозвратно ушло и не подлежало замене. Во время ссоры Годрик и Ар-Джей сидели и хранили мрачное молчание, Мина же кричала, нападала, выплескивала на нее свою агрессию. Ее слова больно ранили Гермиону, и потому отныне она предпочитала удерживать ее на некотором расстоянии, не желая вновь подпускать к себе слишком близко. Любое сближение с людьми заканчивалось тем, что рано или поздно они причиняли ей боль. Прямо как Мина. И все же, то, что случившееся наложило заметный отпечаток на их дружбу, и теперь все общение стало каким-то поверхностным, сильно огорчало Гермиону.

Еле передвигая ноги от усталости, она поплелась обратно в Большой зал. Взмах палочки, и запутавшиеся в ее волосах льдинки и комочки снега исчезли. Еще взмах, и окутавшая ее каштановую копну розоватая дымка аккуратно уложила непокорные пряди, распутав все колтуны. Третий взмах, и одежда Гермионы стала сухой.

Жизнь потихоньку налаживалась. Может, пока белая полоса не закончилась, ей стоило вернуться в гостиную и попробовать поэкспериментировать с теориями из той книги, или хотя бы просмотреть ее до конца, чтобы убедиться, что она не упустила ничего важного…

— Грейнджер, — раздалось позади нее.

Гермиона повернулась и увидела перед собой запыхавшегося Тома Риддла.

— О, привет, Риддл.

Они стояли посреди холла недалеко от главных дверей Хогвартса, и мимо них то и дело кто-нибудь проходил. Если вспомнить, в каких обстоятельствах обычно происходили все их диалоги, смена обстановки была налицо.

— Я… ммм, — зарывшись рукой в свои волосы, начал он, но не договорил.

Гермиона огляделась вокруг.

— У тебя все нормально? — уточнила она. Риддл казался немного взволнованным, что было странно, учитывая его обычное самообладание.

Он кивнул.

— Оказывается, иногда ради разнообразия ты все же способен веселиться вместе со всеми, — сказала Гермиона, насмешливо выгнув одну бровь. — Сегодня ты прям превзошел мои ожидания.

— Я часто превосхожу чужие ожидания, — ухмыльнулся в ответ Риддл. Вот. Это уже было больше на него похоже. Он вынул свою палочку, но на этот раз Гермиона даже не вздрогнула, а лишь чуть крепче сжала в кармане рукоять своей. Не отводя своих глаз от ее, Риддл начал небрежно сушить свои влажные волосы. Под его пристальным взглядом Гермионе стало как обычно не по себе. Стоя в холле, среди сновавших туда-сюда многочисленных студентов, она тем не менее ощущала себя пригвожденной к месту.

— Похоже, ты помирилась со своими друзьями, — заметил он. — С чего вдруг такая смена настроения?

— С чего вдруг такой интерес? — нахмурившись, парировала Гермиона.

Риддл пожал плечами. Он не мог допустить, чтобы она вновь сблизилась со своими друзьями, но ей об этом знать точно не следовало. Что же ему сделать такого, чтобы она неустанно о нем думала и не могла выкинуть его из головы? Задача была не из легких. За последние несколько дней ее дружеские отношения с другими гриффиндорцами, казалось, окончательно вернулись на круги своя. Риддлу же удалось лишь перекинуться с ней парой слов во время случайных встреч в коридоре. Этого явно было недостаточно… Требовалось что-то кардинальное, запоминающееся, но что?

Его взгляд упал на тошнотворный бледно-голубой плакат, висевший на стене позади нее. Ну, конечно. Он с облегчение выдохнул — просто идеальная возможность. Разумеется, ее еще не пригласили, ведь это повесили только сегодня утром.

— Послушай, Грейнджер, не уделишь мне минутку?

— Э-э-э, ну, ладно, — несколько настороженно ответила Гермиона. Он вел себя странно. Идти же куда-то в компании переменчивого и нестабильного Тома Риддла было рискованно. Но, с другой стороны, ее палочка была при ней, и перемирие между ними все еще вроде как соблюдалось.

Они дошли до ближайшего пустого класса. Он не стал закрывать дверь, и Гермиона немного расслабилась — значит, он точно не попытается ничего ей сделать.

Присев на край парты, она спросила:

— В чем дело, Риддл?

— Я хотел пригласить тебя на бал, — тихо и сбивчиво произнес он. — Я хотел сказать… Согласна ли ты… пойти туда… вместе со мной?

В первое мгновение Гермиона оторопела от удивления, а затем внезапно испытала чувство огромного облегчения и радости оттого, что уже дала слово Ар-Джею. Но что Риддл задумал на этот раз? Если этот бал не был мероприятием, куда обычно приходят парами, то чего ради приглашать именно ее? Какая ему в том выгода? Каковы могли быть его истинные мотивы?

Она уже и забыла, сколько усилий ей приходилось прилагать, чтобы внешне держаться с ним непринужденно. Все еще не до конца оправившись от изумления, она несколько секунд таращилась на него, прежде чем наконец смогла окончательно прийти в себя:

— Я… извини, Риддл, но меня уже пригласили.

Он, определенно, не ожидал такого поворота. В комнате воцарилось крайне неловкое молчание. Судя по выражению его лица, Риддл был шокирован.

— Ооо… — протянул он с таким разочарованием в голосе, что Гермиона почти поверила. Можно подумать, Тому Риддлу и впрямь было дело до всех этих общественных увеселений. — И кто же?

— Ар-Джей Кинг, — ответила она. — Мы идем, потому что Мина и Годрик теперь вместе, ну и…

Она и сама не знала, зачем прибавила последнюю фразу. Как будто это могло заставить его почти разгневанный взгляд хоть немного смягчиться; как будто это могло послужить ей оправданием. Что за бред. Она не должна испытывать чувство вины за то, что ее уже пригласили.

— О, — повторил Риддл, приподняв брови, а затем моргнул и отвернулся. — Тогда ладно.

— Мне жаль, — сказала Гермиона, не испытывая особого сожаления как такового, но при этом ощущая полную растерянность. — Я… хм, я, наверное, пойду… на ужин.

— Конечно, — отозвался он.

На секунду она в нерешительности замерла на месте, но потом встряхнула головой и вышла из класса.

Оказавшись в коридоре, Гермиона, к своему величайшему удивлению, тут же наткнулась на сестер Марк, стоявших прямо возле двери… и очень похоже, что подслушивавших… О, Мерлин, только этого мне сейчас не хватало.

Риддл опустился за парту, машинально крутя на пальце кольцо с черным камнем. Ну, что ж, это было быстро. По крайней мере, ему не пришлось понапрасну тратить время, планируя это. Однако и действовать импульсивно, поддавшись эмоциям, было опасно. Она могла начать подозревать правду, или то, что он упорно продолжал считать таковой: Грейнджер по-прежнему интересовала его исключительно из-за того, что владела некой ценной информацией, хотя… еще ему было так комфортно и спокойно, когда они с ней болтали той ночью…

Риддл надеялся, что кто-нибудь заметил, как они вместе зашли в пустой класс, и даже, возможно, подслушал их разговор. Если все сложится удачно, это породит новую волну слухов, которые, судя по всему, весьма досаждали Грейнджер, а ему были только на руку.

На самом деле Риддл находил в высшей степени оскорбительным то, что она, можно сказать, стыдилась его общества и не желала, чтобы их лишний раз видели вместе. Если уж на то пошло, то это он должен был опасаться, что его уличат в том, что якшается с грязнокровной гриффиндоркой без роду, без племени. Чем она рисковала, заметь ее кто-нибудь с Риддлом? У него была безупречная репутация. Все его либо любили, либо, не будучи достаточно близко знакомы, воспринимали нейтрально, либо же безгранично боялись. Ей терять было абсолютно нечего.

За исключением разве что собственной жизни, если Араминта увидит их вместе. Риддл покачал головой — эта Мелифлуа была ему уже как кость в горле.

Чертов Салазар, приспичило же ему перейти в другой мир именно сейчас, в самый неподходящий момент. Теперь Грейнджер снова влилась в компашку гриффиндорцев, будь они неладны. Ростки их дружбы были как тараканы — сколько ни дави, все равно лезут новые.

Стоп. Что она там говорила… что двое ее друзей теперь встречаются? Гриффиндор и та девица… Это хорошо. Это немного отдалит Грейнджер от них двоих, даже если в результате она сблизится с мальчишкой, позвавшем ее на бал. Досадный побочный эффект, но… все же лучше, чем ничего, особенно при нынешнем положении дел.

Ему нужно все хорошенько спланировать. Он должен казаться… искренним…

Риддл поднялся из-за парты и одернул куртку. Было непривычно ходить без мантии, но в такую погоду эта одежда была гораздо практичнее. Взяв себя в руки, он поправил галстук и тоже покинул класс.

* * *

Гермиона сидела за гриффиндорским столом притихшая. День прошел отлично — даже чудесно — но тогда почему она ощущала себя такой опустошенной? Спасибо Тому Риддлу, мастерски сумевшему обломать ей весь кайф, да так, что она до сих пор не до конца понимала, как ему это удалось.

Нахмурившись, она раздраженно сдула упавшую на глаза прядь.

— Ты в порядке? — участливо спросил ее Ар-Джей.

— Что? А, да. Все нормально, — ответила она.

Меня забавляет твое смущение… тебя так легко вогнать в краску, — внезапно прошелестел у нее в голове тихий голос.

Может, он только этого и добивался? Гермиона считала, что было куда безопаснее исходить из предположения, что Тому Риддлу всегда было всё про всех известно. Мог ли он уже быть в курсе приглашения Ар-Джея, и, в свою очередь, позвать ее на бал, только чтобы сбить с толку? Это показалось ей наиболее логичным объяснением произошедшего.

Но опять же, он не выглядел самодовольным, когда она силилась подобрать достойный ответ. На его лице не было и тени злорадства.

Будь ты проклят, Волдеморт! То, что повелитель вселенского зла, человек, перевернувший весь волшебный мир с ног на голову, пригласил ее на бал, казалось каким-то абсурдом. Хотя, если подумать, в чем-то это было даже забавно. Гермиона ухмыльнулась сама себе. Безумие какое-то.

— Послушай, Ар-Джей, — обратилась она к нему, внезапно вспомнив, о чем давно собиралась его спросить. — У меня есть к тебе один вопрос.

— Какой?

— Предположим, кто-то создал, скажем, больше одного крестража…

— Больше одного? — понизив голос, переспросил Ар-Джей, глядя на нее с нескрываемой тревогой в голубых глазах. — Но зачем, ради всего святого, кому-то создавать больше одного крестража?

Точно. Проведя целый год в поисках всех многочисленных осколков души Волдеморта, Гермиона уже успела позабыть, насколько отталкивающей сама эта идея могла показаться человеку непосвященному…

— Ну, это так, в теории.

— Ясно… — сказал Ар-Джей, настороженно уставившись на нее.

Гермиона вздохнула.

— В общем, мне просто стало интересно, поможет ли в таком случае человеку раскаяние? Типа, если он испытает угрызения совести, то все разрозненные части его души снова соединятся в одну?

Ар-Джей пожевал губами и на какое-то время задумался.

— Мерлин, это, конечно, весьма любопытный вопрос, — начал вслух размышлять он, — я бы сказал, что стоит заглянуть в библиотеку, но сомневаюсь, что там можно что-то найти про крестражи.

Ровным счетом ничего.

— Если тебя интересует мое скромное мнение, — сказал Ар-Джей, — то я бы рискнул предположить, что, если человек дважды или… э-э-э, больше двух раз разорвал свою душу, то ему в целом будет очень тяжело что-либо чувствовать. Ему придется приложить просто колоссальное усилие, чтобы начать терзаться муками совести. Однако в случае успеха, вполне возможно, что раскаяние и сможет собрать все осколки воедино, поскольку изначально далось этому человеку с таким большим трудом. Чисто гипотетически.

Он взял с тарелки ломтик картошки и повертел его перед глазами.

— Я ведь правильно понимаю, что ты не применительно к себе спрашиваешь, да же? — уточнил он, улыбнувшись и стрельнув в Гермиону хитрым взглядом.

— Ну, конечно, ты только посмотри на меня, — в ответ рассмеялась она. — Разве по мне не видно, что я готова направо и налево убивать ни в чём не повинных людей?

Ар-Джей усмехнулся, но как-то горько, и Гермиона тут же вспомнила, что во время своей работы в Отделе тайн ему как раз и пришлось убить невинного человека. Должно быть, жить с этим осознанием было просто ужасно.

— Слушай, Ар-Джей, — тихо сказала она, — я прошу прощения за то, что подняла тему крестражей. Тебе, наверное, трудно об этом говорить.

— Да, это тяжело, — тихо признался он. — Но тот, кого я убил, был добровольцем. Он был неизлечимо болен, содержался в Св. Мунго и уже трижды пытался покончить с собой… Просто… выражение его лица перед тем, как... При этом Лестрейндж вел себя как ни в чем не бывало, даже глазом не моргнул, когда этот парень… Он просто лежал там… на полу, а Лестрейндж сказал мне: «Так, хорошо, это мы сделали, теперь давай посмотрим, как тебе удастся выполнить следующий шаг», но все, о чем я мог в тот момент думать, было то, что я только что… разрушил. Вот так просто. Мерлин…

Он сглотнул и посмотрел на заколдованный потолок, где отражались серые тучи, плывущие по ночному небу. Гермиона опустила взгляд в свою тарелку, разом потеряв аппетит. Ар-Джей так сожалел о содеянном. Да и как мог кто-то не испытывать угрызений совести, совершив нечто подобное? Как? Особенно когда речь шла не о добровольце, а о человеке, чью жизнь отнимали без оглядки на тех, кого этот человек знал и любил… превращая его в ничто, в пустое место…

Гермиона поняла, что смотрит на Риддла. Он делал это… много-много раз. Родители Гарри погибли, оставив на Земле всех тех, кто любил и ценил их… Люпина, Сириуса, Хагрида, Дамблдора, весь Орден, Гарри… и даже людей вроде Слизнорта, который хоть и не был способен рассматривать людей в первую очередь как личностей — а только лишь в качестве ценных трофеев для своей коллекции — но все же был к ним привязан. Все они скорбели по ним двоим. Столько горя, столько слез пролито лишь над этими двумя жизнями, а этот привлекательный умный юноша становился причиной подобному бесчисленное количество раз.

От этой мысли ей стало дурно. Она выронила вилку, и та с громким звоном упала на тарелку. Ар-Джей поднял на нее глаза.

— Эй, не переживай, — ласково сказал он, тепло глядя на нее своими добрыми глазами. — Все будет хорошо.

Гермиона кивнула и слабо улыбнулась ему в ответ. На краткий миг ей почти захотелось все ему рассказать… но нет. Если он узнает, они оба будут в опасности.

— Спасибо, Ар-Джей, — поблагодарила она. — Думаю, я лучше пойду лягу спать.

— Хорошо, — ответил он. — Спокойной ночи.

Она побрела наверх в гриффиндорскую башню, на ходу задумчиво теребя пряди волос. Желание возвращаться к сделанному этим утром открытию у нее куда-то пропало. Теперь вся затея казалась Гермионе рискованной… даже опасной. Теория нитей души, вне всякого сомнения, относилась к разделу темной магии, пусть даже с ее помощью действительно можно было попасть на Землю. Но чем ей, возможно, придется пожертвовать ради возвращения домой?

Гермиона раздосадовано потерла глаза. Отвратительное чувство в груди по-прежнему не отпускало ее. Чем-то оно напоминало страх. Страх перед тем, что уже случилось, и перед тем, чему еще только суждено было произойти.

* * *

Лежа без сна в своей постели в покоях, выделенных для старост школы, Риддл смотрел в черневший над ним потолок. Сегодня он… можно сказать… приятно провел время?

Давненько он не получал удовольствия от чего-то, что не включало в себя причинение боли другим людям — за исключением, может быть, общения с Грейнджер, которое каждый раз требовало от него мобилизации всех его умственных способностей — но у игры в снежки, быстро переросшей в настоящее побоище, было столько общего с реальной войной, что было не так уж удивительно, что ему понравилось. Но самым странным в этом дне было другое. Каждый раз, когда он вспоминал сегодняшнюю снежную баталию, перед его мысленным взором тут же вставал образ смеющейся Грейнджер, ее блестящие карие глаза, прищуренные от смеха, розовые губы, растянутые в невероятно широкой улыбке…

Риддл давно взял за правило не запоминать лица. Это была полезная ментальная тактика, к которой он всегда прибегал, чтобы отделить себя от остального мира. Если все они для него не более чем стадо глупых баранов, с какой стати ему давать им имена, запоминать, кто они? Они были расходным материалом, не более.

Но тогда почему же ему никак не удавалось выкинуть из головы ее лицо? Поудобнее устроившись на пышных подушках, Риддл закрыл глаза и попытался уснуть, но сон не шел к нему. Все, о чем он мог думать — это что же ей было известно, и как так получалось, что все его попытки выяснить это до сих пор с треском проваливались.

Вдобавок, ему все еще не стало ясно, откуда она узнала то имя. Он прошерстил воспоминания Ревеленда и Абраксаса, но никто из них ни слова не говорил ей о Волдеморте. Ревеленд с ней в принципе ни разу даже словом не перемолвился. Так что, да, похоже, что в реальном мире он совершил что-то значимое, что-то, что прославило имя Лорда Волдеморта и сделало его личность хорошо известной любому, в том числе и Грейнджер.

Впрочем, она совершенно точно не была простой восемнадцатилетней девушкой. Она знала о боевой магии больше, чем любая другая девушка, которую он когда-либо встречал. Какая жалость, что она грязнокровка да к тому же еще и гриффиндорка, он был бы не прочь увидеть ее среди своих последователей. Подобная стойкость перед лицом боли Круциатуса, делала Грейнджер весьма ценным потенциальным приобретением. В сущности то, что она была грязнокровкой, было не так уж и важно — она все равно могла оказаться полезной, если бы согласилась примкнуть к нему. Очень полезной. В любом случае над этим явно стоило поразмыслить…

Понемногу его разум очистился от всех мыслей, и Риддлу наконец удалось провалился в сон без сновидений. Он никогда не видел сны и никогда не знал почему.

 

 

 

Она не должна была начинать тот день с улыбки.

Было 3 декабря. Она должна была проснуться в слезах, выть от отчаяния, рыдать от безнадежной тоски. Она должна была каким-то образом знать…

Но, проснувшись в тот день, она улыбнулась. Ей приснился хороший сон. В тот день она оделась в теплые вещи: черный свитер, маггловские джинсы, объемную зеленую куртку и прорезиненные зимние ботинки. В тот день она шла, напевая себе под нос что-то очень похожее на «Уизли — наш король», чуть не упала, оступившись на лестнице, но вовремя ухватилась за перила. В тот день ей понадобилось все это время, чтобы наконец осознать, что этот мир уже никогда не будет прежним.

Спустившись по лестнице в общую гостиную, она тут же поняла, что случилось что-то плохое. По привычке она немедленно предположила худшее. И именно в этот раз, в кои-то веки, оказалась права.

Годрик крепко прижимал к себе Мину, оперевшись подбородком на ее макушку. Из-под его сомкнутых век медленно одна за другой стекали слезы. Спрятавшую у него на груди лицо Мину сотрясали глухие рыдания. Он нежно поглаживал ее по спине, слегка покачиваясь вместе с ней из стороны в сторону, словно баюкая.

Гермиона замерла на месте. Годрик медленно открыл глаза, посмотрел на нее, но ничего не сказал и, лишь покачав головой, снова измученно опустил веки.

Прошло немало времени, прежде чем они нашли в себе силы спуститься в Большой зал. Почти все гриффиндорцы выглядели крайне подавленными, но так называемую «честь» сообщить о случившемся предоставили Годрику, Мине и Гермионе.

Годрик нерешительно встал и устало постучал ложкой по своей тарелке. Разговоры вокруг мгновенно смолкли. Все точно разом задержали дыхание, слушая, что он скажет. Когда же Годрик закончил, то казалось, что это прокатившаяся по залу волна вздохов и перешептываний мягко толкнула его в грудь, вынуждая сесть обратно на скамью. Гермиона поняла, что тоже едва ли сможет устоять на ногах, если сейчас вдруг решит подняться. Она посмотрела на пустовавшее рядом с ней место. Она смотрела, но ее глаза ничего не видели. Она что-то ела, но не различала вкуса. Она сидела и ничего не чувствовала, пытаясь осознать случившееся и не веря, что все это действительно происходит с ней.

Ведь если бы здесь и сейчас действительно сидела Гермиона Грейнджер, то она, несомненно, должна была бы уже привыкнуть терять всех, кого знала. Это был всего лишь еще один ушедший, еще один боггарт, способный теперь напугать ее при встрече, еще один близкий, которого она больше никогда не увидит. Ещё один друг, с которым она больше никогда не сможет поговорить или обменяться остротами о Томе Риддле; который больше никогда не утешит ее ранним утром; который больше не будет изящным жестом откидывать с глаз свои черные волосы и обижаться на дружеские подколы по поводу его мужественности. Еще один человек, который больше никогда не сможет стойко выдержать все нападки Мины и после этого лишь мягко улыбнуться. Еще один человек, по отношению к которому жизнь была так жестока.

Гермиона, Годрик, Мина, Альбус и Миранда быстро покончили с завтраком и покинули Большой зал. Гермиона чувствовала, насколько даже ей было трудно смириться со случившимся. Для остальных же, знавших Ар-Джея на протяжении десяти лет, его уход был равнозначен потере близкого друга, которого они знали всю свою жизнь.

Гермиона спрятала лицо в руках и закрыла глаза. Всего несколько дней назад, буквально вчера, у нее мелькнула мысль, что Ар-Джей ей нравится, и что у них могло бы что-нибудь получиться. И конечно же, сразу после этого он должен был исчезнуть. Конечно же, это несчастье должно было обрушиться на них. Можно подумать, на их долю и без этого выпало мало страданий.

— Почему он? — внезапно выдавила Мина глухим, чуть гнусавым от слез голосом. — Я провела здесь значительно больше времени, чем он… как и все остальные… почему он, а не я? Почему не мы?

— Не говори так, — прошептал Годрик. Таким мрачным и подавленным Гермиона его еще не видела.

— Он хотел этого, — мягко произнесла она. Не то чтобы ей обычно удавалось хорошо утешать людей, себя-то не всегда получалось… но то, что она сказала, было правдой. Ар-Джей действительно хотел покинуть это место, восстановить целостность своей души, даже если это означало смерть… и Рене Сандерсон, где бы она ни была… Гермиона надеялась, что теперь они смогут воссоединиться. — Он хотел исцелить свою душу. И это произошло.

Годрик поднял глаза к потолку и беспомощно всхлипнул.

— Я знаю, но… как мне радоваться, что его больше нет? Боже, он ведь был моим лучшим другом. Особенно после того, как ушел Эрик…

Он умолк, сглотнув подступивший к горлу ком. Мина ободряюще положила ему на плечо руку. Гермиона не знала, о ком шла речь, но было ясно, что Годрику уже не в первый раз приходилось переживать подобную утрату.

— Как же меня все это достало, — прошептал он. — Я просто хочу уже выбраться отсюда. Вам всем не понять… я здесь уже двести лет. Двести лет. Я постоянно наблюдаю, как люди появляются и исчезают, но мой черед все никак не настает. Новые привязанности означают лишь новые потери и новую боль. Я так устал.

Мина нежно переплела их пальцы, и, взглянув на нее, он благодарно сжал ее руку. Гермиона уныло уставилась в пол.

— Знаете, — сказал Годрик, — иногда я жалею, что создал все это… — он слабо махнул рукой, обводя гриффиндорскую гостиную. — Не будь всего этого, я мог бы просто умереть, как самый обычный человек. Я был стар. Я был готов.

— Не говори этого, — взволнованно выпалила Гермиона. — Ты оказал влияние на столькие судьбы. Ты, Кандида, Пенелопа и Салазар… то, что вы сделали… это ни на что нельзя променять.

Гриффиндор слабо ей улыбнулся.

— Я… спасибо, конечно… но я уже сыт по горло всем этим самоотречением и чувством гордости за основание Хогвартса. После стольких лет и страданий здесь, это служит слабым утешением.

— Всему на свете есть причина, — вздохнул Альбус, проводя рукой по темно-рыжим волосам и устало оглядывая собравшихся. — Даже если на первый взгляд эта причина неочевидна.

На губах у Миранды появилась легкая улыбка.

— А я рада, что попала сюда, — сказала она, заставив Гермиону удивленно на нее посмотреть. — Вы единственные друзья, которые у меня когда-либо были.

— Что? — изумленно выдохнула Гермиона.

— В школе меня все считали странной, поэтому друзей у меня как таковых не было. А после окончания Хогвартса я на тридцать лет заперлась от мира в своей квартирке, и все мое общение ограничивалось обменом письмами с издательствами.

Ничего себе. Для Гермионы это откровение стало полной неожиданностью. Все, что она до этого знала о Миранде Гуссокл, было почерпнуто из краткой информации об авторе на внутренних отворотах суперобложек, где обычно упоминалось, что она проживает в Лондоне, а дальше шел список публикаций. По выражениям лиц своих друзей Гермиона поняла, что для Дамблдора это не стало открытием, а вот Годрик и Мина, казалось, были удивлены не меньше нее.

Сглотнув, Гермиона увидела, что Мина тоже явно собирается что-то сказать. Кажется, настало время разговоров по душам. Черт. Означает ли это, что и ей придется откровенничать о своей жизни на Земле?

— Для меня самое мучительное в том, что я оказалась здесь до того, как умерла, — начала Мина, — это то, что я так никогда и не узнаю, как в итоге сложилась моя жизнь. Смерть, во всяком случае, дает хоть какое-то ощущение завершенности, а мне было всего двадцать три… Насколько я могу судить, я вышла замуж. Как-то прожила жизнь.

— Что конкретно вы оба сделали? — спросил Годрик. — Вы же попали сюда из-за задания для Первого этапа Турнира?

Альбус переглянулся с Миной и откашлялся.

— Вообще-то мы создали новый вид. Это потребовало от нас немало времени и магии… но после серии сложнейших чар и трансфигураций нам все же удалось получить гибрид акромантула и электрического угря. Результат эксперимента был поистине ужасен, поэтому международное жюри приняло решение его уничтожить. А следующее, что я помню… мы с Миной очутились здесь.

Гермиона неверяще тряхнула головой. Чем больше она узнавала о различных способах попасть сюда, тем меньше понимала. Вероятно, создание живого организма было сродни наделению предмета чертами своего характера, поскольку, в результате, объекты получали определенную свободу действий. Однако в случае с по-настоящему живым созданием все наверняка обстояло куда сложнее.

В гостиной воцарилась тишина. Гермиона молчала, хоть и чувствовала, что возникшая пауза как бы подразумевает, что настала ее очередь рассказать о себе. Но что она должна была им сказать? Меня хладнокровно прикончил самый злой темный волшебник всех времен? Я жила и радовалась жизни, пока вокруг внезапно не начали гибнуть люди, и все, кого я знала и кем восхищалась, не были убиты?

Перед глазами Гермионы встали лица погибших. Воспоминания о том последнем месяце… когда она бежала, бежала, а затем снова бежала, прежде чем оказаться в Выручай-комнате… причиняли боль. Все те ужасные вещи, которые она видела. Которые не могла развидеть. Симус Финниган и Ханна Аббот в залитой голубым светом комнате наедине с Беллатрисой Лестрейндж, чьи глаза горели поистине дьявольским огнем. Фенрир Сивый, с хищным оскалом преследующий Эрни Макмиллана. Им всем было по восемнадцать-девятнадцать. Она не знала кто был перед ней, боггарты или настоящие люди… стоящая на коленях и кричащая от боли миссис Уизли… Эйвери, куда-то тащивший за длинные рыжие волосы Джинни… подвешенная за лодыжки Полумна, с помертвевшим лицом медленно раскачивающаяся под потолком взад и вперед… отрубленная голова Кингсли Бруствера, насаженная на ограду…

Гермиона судорожно сглотнула, усилием воли останавливая поток нахлынувших воспоминаний. Она слишком долго старалась избавиться от них, слишком упорно убеждала себя, что это были всего-навсего боггарты, все до единого, и, очень вероятно, что именно так оно и было. Ее утешала мысль, что, по крайней мере, Гарри и Рон были в безопасности. Да. Они были в безопасности. Ее смерть выступила тому лучшим гарантом. И слава богу.

* * *

Наблюдая, как Грейнджер и ее друзья спешно покидают Большой зал, Риддл ощутил, как у него внутри что-то дрогнуло. Новость была просто отличная. Однако несмотря на то, что теперь для Риддла все складывалось как нельзя лучше, привычного в таких случаях злорадного торжества почему-то не было. Он не мог подобрать точного определения своему состоянию. Казалось, какое-то давящее чувство возникло у него в груди. Обычно Риддла мало волновало, когда кто-то покидал это место. Если речь шла об одном из его последователей, это, конечно, доставляло неудобства, но лишь временные, ведь всегда можно было найти замену среди новоприбывших. Охватившее его чувство при виде Грейнджер, готовой вот-вот расплакаться, было странным и непонятным, и он поспешил его отогнать. Погрязнуть в эмоциях, которые еще никого до добра не доводили, ему совершенно не хотелось. Это была бессмысленная трата времени.

Так или иначе, но исчезновение Кинга крайне удачно вписалось в его план. Если двое других ее друзей теперь встречались, а Дамблдор и Гуссокл по-прежнему были не разлей вода, Грейнджер неизбежно окажется со своим горем наедине. Это была для него оптимальная ситуация.

Тогда почему же он не упивался своим триумфом?

Это было необъяснимо и крайне раздражало Риддла, в результате чего настроение у него испортилось окончательно. Мрачнее тучи он поднялся из-за стола и направился к выходу, заставив Малфоя и Годелота встревоженно переглянуться.

— Разве для нас это не хорошая новость? — вполголоса обратился Абраксас к Ревеленду, провожая глазами высокую мрачную фигуру Риддла, который с перекошенным от гнева лицом вылетел из зала и скрылся за углом.

— Я тоже так подумал, — пожав плечами, тихо откликнулся Ревеленд. — Во всяком случае, в этот раз никто из нас не накосячил, так что поводов злиться у него нет.

Абраксас невесело рассмеялся.

— О, поверь, у него повод может найтись всегда.

К ним двоим повернулась удрученно смотревшая вслед Риддлу Араминта.

— Почему… — ноющим голосом начала она.

— Меня не спрашивай, — резко оборвал ее Абраксас, вставая. Он не собирался обсуждать Риддла с Араминтой. От того, как она упрямо закрывала глаза на его истинное лицо, Малфою всегда становилось не по себе. Ревеленд поспешно последовал за ним, и они оба покинули Большой зал.

* * *

Гермиона тихо скользнула в портретный проем, однако, едва оказавшись внутри гостиной, была вынуждена тут же круто развернуться и поспешно выбираться обратно в коридор. Мешать Мине и Годрику, страстно целовавшимся, сидя в красном кресле в углу, ей не хотелось. Она и так недолюбливала это кресло за то, что в свое время его облюбовали Рон и Лаванда, и тот факт, что с недавних пор Мину с Годриком все чаще можно было тоже застать обнимающимися именно в нем, эту неприязнь лишь усиливал.

Гермиона упрекнула себя за эти мысли. Мина и Годрик только что потеряли близкого друга и нуждались в утешении. Лучше их самих с этим все равно никто бы не справился, они ведь были лучшими друзьями и все такое. Но Гермиону все равно немного задело, когда после исчезновения Ар-Джея Мина и Годрик вдвоём исчезли куда-то на весь день, оставив ее одну. Тот день выдался очень тяжелым. В попытке отвлечься, Гермиона погрузилась в чтение хороших художественных произведений. И хотя обычно она предпочитала научную литературу, вымышленные сюжеты позволили ей хотя бы на время перестать думать об Ар-Джее.

Казалось, с каждым часом ей не хватало его все больше. Прежде она не отдавала себе отчет в том, насколько сильно успела привыкнуть к ним всем. Большую часть времени Ар-Джей предпочитал как бы оставаться в тени, но стоило ему начать говорить… Гермиону не покидало ощущение, что она проворонила кого-то невероятного. Словно какой-то таинственный незнакомец проходил мимо, и ей удалось всего лишь на пару секунд схватить и сжать его руку… Вспоминать его лицо, его улыбку было для нее пыткой, потому что память немедленно начинала услужливо подкидывать лица остальных. Отныне Ар-Джей тоже принадлежал к этой категории. Утраченных. Павших. Прошлого.

Пару дней она безвылазно провела в замке. У нее не было ни желания о чем-либо думать, ни сил что-либо делать. Наконец, решив, что ей нужно проветриться, Гермиона отправилась в совятню.

Там оказалось пусто, а потому непривычно чисто. Гермиона вздохнула и провела пальцем по рядам насестов. Совятня располагалась на вершине одной из самых высоких башен Хогвартса, и из ее окон открывался вид на все окрестности. Где-то вдалеке Гермиона смогла даже разглядеть границу наколдованного Мелией снегопада.

Гермиона высунулась из окна. Ее лицо обдало порывом ветра. Морозный воздух здесь наверху был по-особенному свеж.

Тем не менее долго оставаться здесь на сквозняке было плохой идеей. Может, спуститься в подземелья и сварить какое-нибудь зелье? Просто, чтобы хоть чем-то себя занять…

Однако, отвернувшись от окна, Гермиона обнаружила, что в совятне она уже не одна. На пороге, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди, со скучающим видом стоял Том Риддл.

— О…

— Увидел, как ты поднимаешься сюда, — сказал он, — и решил пойти следом.

Она кивнула.

— Понятно.

Он чуть сменил позу, опустив руки вдоль тела.

— Тебя давно не было видно.

— Верно.

Риддл лихорадочно соображал. Что там обычно говорят люди, когда пытаются утешить других?

— Я… ну, если тебе нужно с кем-нибудь поговорить, то я готов выслушать, — медленно произнес он. Что-то типа этого? Вроде прозвучало как надо.

Гермиона вздохнула, ни на секунду не поверив в искренность этого предложения — Риддла выдавало полное отсутствие убежденности в голосе.

— Том, — начала она, собираясь его в этом упрекнуть, но умолкла. У нее не было на это сил. — Как поживает твое зелье?

Он пожал плечами.

— Неплохо. Правда, все еще нуждается в некоторых доработках.

— Все еще не хочешь мне сказать, для чего оно? — спросила она с вымученной улыбкой.

Риддл был поражен, насколько обессиленной она выглядела. Чем она занималась все эти дни? Гонялась в горах за троллями?

— Нет, — сказал он. — Даже несмотря на твой усталый вид.

Гермиона удивленно подняла брови.

— Я выгляжу усталой?

— Очень, — ответил Риддл, — так, словно ты при смерти.

— При смерти, говоришь? Забавно получилось… — безрадостно усмехнулась Гермиона. — Просто я… мало сплю в последнее время.

— Да?

— Почти совсем не сплю, если честно… с тех пор как Ар-Джей ушел. Все остальные тоже слишком подавлены, чтобы заниматься чем-то серьезным…

Риддл поднял брови. Почему для гриффиндорцев имело такое огромное значение, что кто-то покинул этот мир? Это явно не было чем-то, из чего стоило устраивать целую трагедию. Так почему же они все вели себя так, будто у них при трансгрессии расщепило кошку? Те, кто исчезли, двинулись дальше, им, можно сказать, повезло…

— Абраксас предложил перед Дуэльным клубом совершить набег на «Сладкое королевство», — сказал он. — Почему бы тебе не пойти вместе с нами? Возможно, это поможет тебе немного отвлечься от своих страданий.

Малфой, естественно, ничего такого не предлагал. Однако Риддл счел, что более правдоподобным покажется, если инициатором идеи наведаться в магазин сладостей выступит порывистый и жизнерадостный Абраксас, а не он сам.

Грейнджер выглядела немного удивленной, точно не ожидала, что Риддл делает еще что-то кроме того, что сидит в слизеринской гостиной и пытает людей. Эта мысль заставила его усмехнуться.

— Да, — наконец сказала она, глядя на него своими слегка покрасневшими глазами. — Это кажется… отличной идеей, — с легким подозрением во взгляде она пристально на него посмотрела, — если только Мелли не будет.

Риддл ухмыльнулся.

— Нет, она к нам не присоединится.

— Хорошо.

— Ну, тогда… где тебе удобно встретиться? — вежливо спросил ее Риддл. — У входа в Большой зал, когда солнце начнет садиться? Идет?

— Конечно, — ответила она, кажется, даже сделав попытку улыбнуться.

Риддл вздохнул.

— Послушай меня, — начал он, стараясь, чтобы приказные нотки в его голосе, обычно появлявшиеся, когда он говорил кому-то слушать его, звучали не так отчетливо. — Где бы твой… друг ни оказался, ему, весьма вероятно, сейчас намного лучше там, чем здесь.

Гермиона улыбнулась и снова повернулась к окну. Ее улыбка медленно угасла. В ярком солнечном свете, ее лицо внезапно показалось Риддлу по-особенному взрослым и задумчивым. Прислонившийся к стене, он спокойно за ней наблюдал.

— Я знаю, — прошептала она так тихо, что он едва расслышал. — Просто мне сложно поверить, что мы с ним больше не увидимся. Никогда.

Она закрыла глаза, и в следующий миг по ее щеке скатилась слеза. Вот так просто, ни с того ни с сего. Внутри Риддла поднялась паника. О, нет, только не это. Он сложил руки за спиной.

— Может, еще увидитесь, — нерешительно произнес он.

Гермиона взглянула на него и вытерла глаза, озадаченно шмыгнув носом. В его глазах она увидела ужас. Ну, конечно. Он ведь понятия не имеет, как вести себя с плачущей девушкой. И уж точно не в ситуации, когда к названной девушке требуется проявить участие. Он что, пытался таким образом меня утешить? При этом Гермиона странным образом почувствовала, что ей действительно стало легче от этих трех простых слов. Может, еще увидитесь. Как ему удалось сделать то, чего даже отдаленно не смогли добиться своими утешениями ее друзья?

У нее вырвался нервный смешок, и она опять отвернулась к окну. Далеко внизу кто-то, одетый в красный свитер, катился по замерзшему озеру, съехав на животе как с горки с высокого берега. Когтевранцы тренировалась на поле для квиддича. На Гермиону снизошло странное умиротворение. Ар-Джей был теперь свободен, и когда-нибудь она присоединится к нему в Смерти. А вдруг им так и не доведется снова увидеться? Она этого не знала. Может, еще увидитесь. Оба расклада могли выпасть с одинаковой вероятностью, а значит, ее вера в счастливый исход была вполне обоснованной.

Посмотрев на Риддла, она поняла, что он явно чувствует себя не в своей тарелке, как будто проявление эмоций и боль утраты были ему абсолютно чужды. Гермиона вздохнула, внезапно испытав к нему странный прилив жалости.

Риддл нервно крутил кольцо на своем пальце. Ее глаза проследили его движения. Крестраж, крестраж, крестраж…

Ну, разумеется, ему была неведома боль утраты. Единственная и самая большая утрата в его жизни — смерть отца — и та наступила с его собственной подачи. Сердце у Гермионы сжалось от страха, когда она осознала, что это уже случилось. Стоящий перед ней парень убил своего отца, прекрасно отдавая себе в этом отчет.

— Я, хм, спа…

И снова. Она не могла вынудить себя поблагодарить Риддла, а потому неловко оборвала фразу, просто посмотрев ему в глаза.

— Я закончила плакать, можешь расслабиться, — вместо этого сказала Гермиона и увидела, как на его лице проступает облегчение вперемешку с удивлением. Она снова отвернулась к окну.

— Ладно, — ответил он.

Неужели то, что он слегка запаниковал, было так очевидно? Или все дело в этой ее невероятной способности, благодаря которой она постоянно видела его насквозь? Что ж, по крайней мере, знакомое чувство торжества начало возвращаться. Он, Абраксас и Грейнджер собирались вместе куда-то пойти и заняться чем-то, что делают нормальные люди. И все это подстроил он, да так ловко, что ему даже каким-то чудом удалось ее утешить…

Да. Он был очень горд проделанной им работой. Пора было уходить.

— Увидимся на…

— Не уходи, — сказала она, по-прежнему стоя к нему спиной у окна, и Риддл замер на месте, пораженный тихой мольбой в ее голосе. Ее слова точно затронули и настроили у него внутри какие-то потаенные струны, тем самым позволив ему теперь слышать гораздо больше, чем было доступно его слуху прежде…

Но он был Томом Риддлом. И ей не следовало об этом забывать, равно как и о том, что она не может и дальше продолжать безнаказанно указывать, что ему делать…

— Что ты сказала? — переспросил он. — Не повторишь?

Она развернулась к нему, и он увидел, что на ее губах почему-то играет кривая усмешка.

— Я сказала остаться, Риддл, но это вовсе не повод сразу же возомнить о себе невесть что.

Он предпочёл оставить без внимания ее выпад и медленно приблизился к окну, остановившись рядом с ней.

— На что ты там смотришь, что тебя так завораживает?

Она пожала плечами.

— Да так… просто когда я смотрю отсюда на Хогвартс, мне легче представить, что я снова дома, — со слабой улыбкой прошептала она.

Риддл ее не понимал.

— По какому конкретно аспекту земной жизни ты так сильно скучаешь?

— По людям, — тут же, не задумываясь, ответила она. — По тому, что на Земле было так много людей. С ними было… все значительно лучше.

Риддл перевел взгляд на расстилавшийся перед ними пейзаж, где кое-где на фоне белоснежного снега разноцветными пятнами пестрели фигурки людей. Он никогда особенно не скучал по… количеству людей. Все люди везде делились на два типа: полезные и бесполезные, и, по мнению Риддла, только это разграничение никогда и не теряло своей актуальности.

— В каком смысле? — уточнил он.

— Ну, когда много людей, всегда можно с кем-то познакомиться, кого-то понять, кому-то помочь, — пояснила она.

Опять это слово — «помочь». Зачем она стремится помогать кому-то, кто, возможно, в этом даже не нуждается, или тем, кто в ответ не отплатят ей тем же? Так сильно печься о благе других было просто неразумно. Чем меньше беспокоишься о других, тем больше силы и власти в твоих руках.

— Люди не достойны того, чтобы им помогали, — вырвалось у него раньше, чем он успел себя остановить. Она повернулась к нему всем корпусом. Он ожидал увидеть на ее лице недоумение или неодобрение, но вместо этого она смотрела на него с каким-то грустным смирением.

— А вот тут ты совершенно неправ, — тихо откликнулась она, не отрывая от него глаз. — Каждый человек достоин помощи.

Он небрежно облокотился локтем на подоконник.

— Даже самые отъявленные негодяи?

В ее взгляде что-то неуловимо промелькнуло.

— Да, — прошептала она. — Даже… даже они.

Скептически подняв брови, он вновь посмотрел в окно.

— Почему?

Она растерянно выдохнула, точно пытаясь собраться с мыслями, прежде чем объяснить какое-то сложное понятие маленькому ребенку. Риддл почувствовал себя немного глупо, но почему, ему и самому было не до конца ясно.

— Потому что, — терпеливо сказала она, — у каждого человека есть сердце и душа, и каждый был создан, чтобы быть любимым и любить кого-то в ответ.

Воистину всем гриффиндорцам была присуща какая-то чрезвычайная сентиментальность. С другой стороны, это не было похоже на пустые высокопарные слова. В ее голосе чувствовалась та же глубокая убежденность, с какой она обычно излагала свой взгляд на вещи. Она искренне верила в свою правоту, и именно это заставило Риддла не посмеяться, а задуматься над сказанным. В голову ему неожиданно пришла мысль, от которой он преисполнился совершенно несвойственной ему жалости к самому себе:

Если каждый был создан, чтобы быть любимым, то что же пошло не так, когда Господь создал меня?

Риддл издал легкий смешок, и Гермиона бросила на него быстрый взгляд. Конечно, ведь понятия сострадания, безусловной и всеобъемлющей любви были недоступны его пониманию. Не стоило об этом забывать и понапрасну сотрясать воздух. Сейчас он, наверное, постарается перевести разговор в другое, более понятное и комфортное для него русло.

— Это напоминает философию целительства, — вместо этого пробормотал Риддл, чем изрядно ее удивил. — Ты не думала о том, чтобы стать колдомедиком?

Гермиона пожала плечами.

— Идея мне нравится, но я не уверена, что способна на это.

— Почему?

Она стала рассеянно накручивать на палец прядь волос, и Риддл поймал себя на том, что неотрывно следит за этим движением.

— Ну, целитель должен быть готов прийти на помощь всем, кто в ней нуждается, невзирая на то, кто они и что сделали. Но несмотря на то, что я искренне верю, что каждый человек заслуживает второй шанс, мне кажется, что я не смогла бы преодолеть личные предубеждения в случае… некоторых людей, — Гермиона сразу же подумала о Беллатрисе Лестрейндж. Эта женщина убила Сириуса, сломала жизнь родителями Невилла. Она была просто безумна. Какую пользу могло хоть кому-то принести ее исцеление?

Риддл сглотнул. Хоть он это и не планировал, но разговор все больше принимал оборот, при котором он мог получить весьма ценную для себя информацию.

Тщательно подбирая слова, он произнес:

— То есть, если бы на твоих глазах умирал человек, которого бы ты до определенной степени ненавидела, ты бы не смогла себя пересилить, чтобы исцелить его?

Как только он договорил, перед его глазами возникла картина его самого, лежащего на каменном полу подземелья в луже крови, хлещущей из глубоких ран на его теле, и Грейнджер, замершей над ним со странным выражением лица — в тот момент он не придал этому значения — и бездействующей так долго, что это уже нельзя было списать на обычный шок…

Стоящая рядом девушка подняла на него свой прямой открытый взгляд.

— Нет, не смогла бы, — ответила она, ничуть не смутившись. Понять по выражению ее карих глаз, о чем она сейчас думала, было невозможно.

От этих слов Риддл испытал почти физический дискомфорт. Это было… не слишком приятное ощущение. Словно его со всей силы толкнули в грудь. Его взгляд упал на ее губы, с которых только что столь беспечно сорвались эти жестокие слова… Она ведь должна была понимать, о чем он сейчас думал, что он имел в виду себя?

Во рту у него пересохло. Он медленно облизнул губы и отвел взгляд в сторону, оперевшись руками на подоконник. В голове было пусто за исключением одного единственного вопроса: Почему ты меня ненавидишь? Она сказала, что даже худшие из преступников заслуживают помощи, но была готова просто стоять и смотреть, как он истекает кровью из-за каких-то личных предрассудков? Что же он такого сделал, чем заслужил такую ненависть с ее стороны? И опять-таки, какое ему вообще было до всего этого дело? С чего ему в принципе переживать из-за того, что она его ненавидит? Разве это было плохо? Из ненависти рождался страх, а из страха — повиновение.

Она действительно хотела, чтобы он узнал, что она так сильно ненавидит его, что ни за что не стала бы спасать? Было ли это признание своего рода продуманным тактическим ходом? Риддл так сильно теребил кольцо, что кожа на его пальце покраснела.

— Слушай… — обратилась она к нему, заставив его выпрямиться в полный рост.

— Мне нужно идти, — тихо перебил он ее.

Гермиона убрала локти с подоконника и, отряхнув с рукавов пыль, повернулась к нему. Немного озадаченная, она чуть запрокинула голову назад, чтобы как можно лучше разглядеть выражение глаз Риддла. Однако его лицо было непроницаемым, не давая ей ни малейшего намека на причину, побудившую его столь внезапно уйти.

— Почему?

— Мне пора, — ответил Риддл, но голос его прозвучал как никогда мягко. Он моргнул, и его взгляд, устремленный на нее, тоже смягчился.

Сделав шаг, он склонился над ней, и Гермиону окутал уже знакомый незабываемый запах, который был слаще любого парфюма и опаснее любого яда. Потрясенная до глубины души происходящим, она невольно приоткрыла рот, чувствуя, как кровь стремительно прилила к лицу. Риддл нежно прикоснулся к ее щеке своими теплыми губами, чуть отстранился, на краткий миг замерев в непосредственной близости от ее лица, и затем выпрямился, обдав напоследок волной прохладного воздуха. Его поцелуй горел на ее коже, точно клеймо, и Гермиона машинально коснулась щеки в этом месте.

Риддл тем временем уже шел к двери, на ходу поправляя свою черную куртку. Гермиона расширенными от шока глазами, не отрываясь, следила за тем, как он скрылся из виду. Слегка покачнувшись, она в поисках опоры вцепилась в подоконник. Она пыталась думать, но ее разум был пуст. Первой более-менее связной мыслью, которую ей наконец удалось сформулировать, было: Что?

* * *

Том Риддл сидел на диване в пустой слизеринской гостиной. В непроизвольной попытке успокоиться он с силой надавил обеими руками на черное кожаное сидение по бокам от себя. Он понятия не имел, зачем прибавил на прощание тот поцелуй. Он просто поддался странному порыву, почувствовав, что это был подходящий момент. Мысленно Риддл упрекнул себя за то, что не обернулся и не посмотрел на ее реакцию — это могло оказаться полезным при планировании следующего шага.

От нее приятно пахло. Чем-то бодрящим и свежим, совсем не похожим на изысканные и нежные ароматы, источаемые большинством девушек. В сознании было пусто, когда он прикоснулся губами к ее мягкой коже, и странное расслабленное состояние охватило его, точно в эту самую секунду Риддл позволил себе отвлечься от своего непрерывного мыслительного процесса. Лишь на одну секунду, чтобы почувствовать стоящую перед ним девушку. На одну единственную секунду, но всецело уделенную ей. Одна из непокорных прядей Грейнджер скользнула по его носу — он до сих пор помнил это ощущение.

Это было странно. Прежде он неоднократно заходил в общении с девушками гораздо дальше, но при этом не мог вспомнить о тех ночах ровным счетом ничего. Он вообще не мог припомнить случая, чтобы он хоть на секунду отвлекся от собственных размышлений, дабы уделить девушке все свое внимание. У него каждая секунда была на вес золота. Ему стало интересно, что именно он обдумывал, пока те девицы млели в его объятиях. Хватило ли хоть одной из них мозгов, чтобы заметить, что даже в моменты их близости мыслями он был от нее далеко?

В гостиную вошел Малфой. Риддл лениво поднял руку, и Абраксас незамедлительно приблизился к нему, словно притягиваемый мощным магнитом. Риддл ухмыльнулся и моргнул, возвращаясь от плотских мыслей к делам более насущным.

— Добрый день, — произнес Риддл. Малфой в ответ лишь слегка склонил голову. — Послушай, Абраксас, — резким тоном продолжил он, — надеюсь, у тебя нет никаких планов на сегодняшний вечер.

У Малфоя упало сердце. Обычно это означало встречу Риддла с последователями, а встреча обычно означала пытки и интриги. А он так хотел отдохнуть от роли мальчика для битья хотя бы один вечер на этой неделе.

— Конечно, нет, — с едва слышной горечью в голосе ответил он.

— Вот и славно, — одобрил Риддл. — Я сказал Грейнджер, что мы будем ждать ее на закате у входа в Большой зал.

Малфой нахмурился и в нерешительности уставился на Риддла, который рассматривал кольцо на своей руке и, похоже, не собирался давать какие-либо пояснения. Однако, стоило Риддлу перехватить его взгляд, как Абраксас моментально опустил глаза в пол. Сердце у него учащенно забилось.

— И тебе, конечно же, интересно зачем, — задумчиво протянул Риддл.

— Да, повелитель, — прошептал Абраксас с долей облегчения, но при этом страшась узнать причину. Он не знал, сможет ли найти в себе силы, чтобы вместе с Риддлом пытать невинную девушку, которая помогла ему, когда он был ранен…

— Я сказал ей, что мы собираемся наведаться в магазин сладостей в Хогсмиде, — пробормотал Риддл. Абраксас не знал, почудилось ли ему, или он и впрямь уловил в голосе Риддла намек на смущение. От этого открытия его внезапно охватило желание расхохотаться. — Я, разумеется, сказал ей, что это была твоя идея, — торопливо прибавил Риддл, помрачневший при виде искорок веселья в серых глазах Малфоя, которые тот не мог даже толком скрыть.

— Да, конечно, — ответил тот, изо всех сил подавляя подступавший к горлу смех. Веселиться в присутствии Риддла, когда кроме них здесь к тому же никого не было, было не самой удачной идеей. — Мы пойдем втроем?

Риддл безразлично пожал плечами.

— Я не знаю, Абраксас. Это ведь была твоя идея, — сказал он.

Малфой понимающе кивнул.

— В таком случае я думаю, Герпий и Ревеленд тоже могут захотеть присоединиться, да и Грейнджер будет не так сильно ощущать себя под прицелом.

— Какая чудесная идея, — с легкой иронией прокомментировал Риддл. Усмехнувшись, он встал с дивана и стряхнул несуществующие пылинки со своих безупречно отглаженных черных брюк. Накинув себе на плечи серый пиджак, он бросил напоследок:

— Не забудь предупредить их.

И ушел.

У Малфоя вырвался облегченный вздох. Никаких наказаний… и вместо этого вкусняшки. Это было всегда заманчиво. На лице у него появилась довольная улыбка. Бросив взгляд в зеркало и немного пригладив волосы, он отправился на поиски остальных слизеринцев.

* * *

Гермионе не удалось найти Мину или Годрика, чтобы предупредить их, куда она собралась, и она рассудила, что увидится с ними позже во время Дуэльного клуба. В конце концов, Годрик был там организатором, и его присутствие подразумевалось само собой.

Щеку все так же жгло в том месте, где ее коснулись губы Риддла. Каждый раз, когда Гермиона об этом думала, воспоминание отдавалось новым покалыванием кожи. Она по-прежнему была растеряна.

Пытаясь понять, что могло тогда послужить причиной его ухода, Гермиона мысленно вернулась к их разговору.

Что он тогда у нее спросил?

«То есть, если бы на твоих глазах умирал человек, которого бы ты до определенной степени ненавидела, то ты бы не смогла себя пересилить, чтобы исцелить его?»

Тогда она, не задумываясь, ответила «нет», потому что видела перед собой лишь образы Беллатрисы Лестрейндж и несчастных родителей Невилла, и совершенно не приняла во внимание, о чем в тот момент мог думать он. Тем не менее в общении с Риддлом никогда не следовало руководствоваться только тем, что лежало на поверхности, и, заново вдумавшись в его вопрос, Гермиона уловила ход его мыслей. Что ж, в каком-то смысле это было даже очевидно. Он, конечно же, имел в виду себя. Как только она могла упустить это из виду?! Она, разумеется, могла бы списать все на его гипнотизирующий темный взгляд, от которого в голове у нее всегда возникала какая-то каша, или винить свои не вовремя нахлынувшие воспоминания. Она могла найти себе еще много разных оправданий, но факт оставался фактом: она должна была вовремя понять, что именно он тогда имел в виду.

Мерлин… теперь он наверняка понял… понял, какое сильное недоверие она к нему испытывает. Абсолютно непреднамеренное откровение получилось…

Но вместе с этим Гермиона осознала, что не может с уверенностью утверждать, что она ненавидит Риддла. Даже с учетом того, что он уже успел натворить к своим восемнадцати годам. Интересно, почему?

Может быть, из-за жалости, которая теперь частенько просыпалась в ней всякий раз, когда она становилась свидетелем того, каким абсолютно неприспособленным он был к любому нормальному взаимодействию в социуме? Гермиона с ужасом поймала себя на мысли, что изначальная антипатия, которую она к нему питала, ослабла и на смену ей пришло любопытство. Теперь Риддл ее больше интересовал, нежели пугал, и это было плохо. Да. Для того чтобы держать ситуацию под контролем ей следовало продолжать вести себя с ним вежливо, но несколько отстраненно. Но тогда откуда взялось это зудящее желание знать все о его образе мышления, и почему он делал то, что делал? Почему ей были так важны мотивы его поступков? Разве того, что он их совершил, было мало и недостаточно, чтобы держаться от него подальше?

«Похоже, что нет», — криво усмехнувшись, ответила сама себе Гермиона. Повернув за угол, она увидела стоящую возле дверей Большого зала знакомую фигуру.

— Привет всем, — неловко пробормотала она, не желая встречаться взглядом с Риддлом и потому глядя на Абраксаса. Присутствие двух других слизеринцев, Герпия и Ревеленда, заставило ее немного насторожиться. Ревеленд был одного роста с Риддлом, примерно метр девяносто. У него были короткие русые волосы и равнодушные зеленые глаза. Герпий Злостный был сантиметров на десять пониже и более щуплым. Своими длинными черными волосами он очень напоминал Гермионе Снейпа.

Не могу поверить, что тусуюсь в одной компании с человеком по прозвищу «Злостный»…

Впрочем, Герпию от ее присутствия тоже, кажется, было не по себе.

— Грейнджер, — мягко приветствовал ее Риддл, так же старательно избегая зрительного контакта. — Это Ревеленд, а это Герпий. Вы двое, это Гермиона Грейнджер.

— Отлично, — потирая от нетерпения руки, сказал Абраксас. — Теперь, когда все перезнакомились, мы можем наконец идти? Я уже сто лет не ел карамели, а ты, Герпий, я уверен, соскучился по тем кислым шипучкам, я прав?

Герпий рассмеялся и шутливо ткнул Абраксаса в плечо кулаком. У Гермионы кольнуло в сердце, до того они напомнили ей Годрика и Ар-Джея. Моргнув, чтобы отогнать наваждение, она поспешила за ними на улицу.

— Ты вроде говорил, что будем только мы и Абраксас, — тихо обратилась она к Риддлу, когда трое остальных слизеринцев припустили вперед по дороге в Хогсмид.

— Но ты же ничего не имеешь против, не так ли? — спросил он, лукаво улыбнувшись. — Или ты испугалась?

— Заткнись, — буркнула Гермиона, закатив глаза, — нет, конечно. После встречи с тобой меня уже мало чем можно испугать.

Услышав это, Риддл слегка приосанился, точно польщенный ее словами.

— Я полагаю, в свое время ты не часто бывала в Хогсмиде? — спросил он, несколько озадачив ее своим вопросом.

— Э-э-э, вообще-то, довольно часто, — ответила она. — А что?

— О… просто обычно, единственные, кто ходят гулять в Хогсмид… — Риддл смущенно прочистил горло, — это… парочки, — медленно закончил он, взирая на нее с высоты своего роста. «Парочки». Слышать от него это слово было дико странно.

Гермиона рассмеялась.

— Нет, все изменилось, — заверила она его. — Теперь туда ходят все. Хоть с друзьями, хоть в одиночку, как угодно, — возникла краткая пауза. — А ты к чему клонишь? К тому, что тебе не верится, что меня могут позвать на свидание? — внезапно спросила она, с мрачным выражением пнув сугроб и обдав Риддла по колено снегом.

— Я этого не говорил, — чопорно возразил он, вынимая палочку и взмахивая ей. На Гермиону свалилась груда снега. Выхватив свою виноградную лозу, Гермиона тоже сделала взмах, но Риддл отразил полетевший в него снежный ком, заставив его изменить свою траекторию и врезаться в затылок Абраксаса, чья безупречная укладка была теперь безвозвратно испорчена. Вся компания остановилась.

Малфой медленно развернулся к ним с убийственным выражением на лице.

— Так, и кто это сделал? — шутливо угрожающим тоном спросил он.

Гермиона и Риддл переглянулись и, не сговариваясь, указали друг на друга.

Абраксас пожал плечами и, достав свою волшебную палочку, обрушил по куче влажного снега на головы обоих. Ревеленд и Герпий покатились со смеху.

— Ну, погоди, Малфой, ты за это заплатишь, — проворчала Гермиона, но не успела поднять палочку, как Абраксас сорвался с места и помчался вперед. — А НУ, ВЕРНИСЬ! — завопила она и кинулась следом, но он был уже далеко.

Весь оставшийся путь до Хогсмида Ревеленд и Герпий, бежавшие рядом с ней, ухитрялись спорить об использовании яда василиска. Закончилось все тем, что Гермиона не выдержала, вмешалась и исправила их обоих. Прямо как когда-то Гарри и Рона… как глубоко они порой были неправы насчет разных вещей, например, той же астрономии… этот урок требовал много основательной подготовки, с улыбкой вспомнила она. Но вместе с тем нельзя было забывать, что Ревеленд Годелот и Герпий Злостный, оба являлись выдающимися знатоками Темных искусств и сильнейшими магами, так что сравнивать их с Гарри и Роном было, наверное, не совсем корректно.

Наконец они добрались до дверей «Сладкого королевства». Абраксас уже хозяйничал внутри, поэтому Ревеленд и Герпий с горящими от предвкушения глазами поспешно протиснулись в ярко освещенный магазин. Гермиона огляделась вокруг в поисках Риддла и обнаружила, что по дороге сюда они успели его потерять.

Начался снегопад — спасибо, Мелия, — и при том сильный. Риддла нигде не было видно.

— Риддл? — позвала она, а затем снова, но уже чуть громче, — Риддл?

Посмотрев на землю, она увидела, что под свежевыпавшим снегом их следы начинают исчезать. Потеряться по дороге в Хогсмид было непросто, но однозначно возможно — с Невиллом такое случалось не раз и не два, к тому же однажды в сильную метель Гермионе и самой пришлось некоторое время поплутать.

Вздохнув, она быстро пошла вдоль дорожки следов в обратном направлении, наложив на одежду Импервиус, а на руки — Каленту. То и дело щурясь, она вглядывалась в завесу снегопада. Люмос! Кончик палочки подсветил теплым белым светом красиво кружащиеся в воздухе снежинки. Пытаясь разглядеть маленький мост, по которому они пробежали несколько минут назад, Гермиона увидела очертания высокой фигуры, тоже с зажженной палочкой идущей к ней навстречу.

— Риддл? — крикнула она, пытаясь перекричать шум ветра.

— Грейнджер, — раздался его голос, и Гермиона с облегчением выдохнула. Стоп. С облегчением? Из-за того, что с Томом Риддлом ничего не случилось? Какого черта, Гермиона?! Раздосадованная сама на себя, она круто развернулась и зашагала обратно к Хогсмиду, но он быстро нагнал ее.

— Погодный распорядок Мелии Трублад, — вздохнул он, — определенно, нуждается в доработке.

Продрогшая Гермиона не могла с ним не согласиться, а потому просто кивнула.

«Сладкое королевство» встретило их волной благодатного тепла. Согревшись, Гермиона облегченно стянула свою белую куртку, небрежно перекинув ее через плечо. Абраксас, Ревеленд и Герпий веселились возле ведра с тараканьими гроздьями.

— Эй, вы двое, идите и гляньте-ка сюда, — позвал их Герпий, указывая на содержимое ведра.

Малфой поймал взгляд Риддла, надеясь понять, что конкретно тот все это время делал с гриффиндоркой снаружи. Внешне было не похоже, чтобы ее пытали или вообще хоть как-то притесняли. Сам Абраксас после встреч тет-а-тет с Риддлом обычно не мог похвастаться тем же. Она, конечно, была смелая, даже очень — Малфой наблюдал за ней весь вечер и был поражен, увидев, что порой она даже позволяла себе командовать Риддлом, как будто он был самым обычным мальчишкой. Но опять же, возможно, Риддл просто еще не явил ей свое истинное лицо. Он вел себя вежливо и — неслыханно, но — можно даже сказать, как нормальный человек! Так что, скорее всего, дело было именно в этом.

— Слабо это съесть? — с ехидной усмешкой поинтересовался Ревеленд у Герпия, ткнув в одну из гроздьев своей волшебной палочкой.

Герпий покачал головой, сморщив в отвращении нос:

— Что за мерзость, Годелот?

— Я знала того, кто однажды это сделал, — похвасталась Гермиона, и слизеринцы уставились на нее со смесью отвращения и недоверия.

— И кто это был? — с нескрываемым восхищением в голосе спросил Ревеленд.

Ну, разумеется, Рон. Хотя благодаря Фреду и Джорджу в тот момент он думал, что ест тыквенное печенье.

— Э-э-э, один мой друг, — хихикнула она, вспомнив выражение лица Рона, когда правда открылась… — Как тебе идея, Том? — сказала она, левитируя одну тараканью гроздь прямо перед его глазами. На красивом лице Риддла появилось крайне обеспокоенное выражение, и он чуть отклонился назад. — Хочешь перекусить парочкой тараканов?

Выхватив свою палочку, он одним касанием превратил золотисто-коричневую массу в мыльный пузырь, который тут же лопнул.

— В другой раз, но спасибо за предложение, — с сарказмом процедил он.

Абраксас не мог поверить ни своим глазам, ни ушам. Еще никогда он не видел, чтобы Риддл так спокойно реагировал на чьи-то шутки в свой адрес и тем более их подхватывал. Даже его саркастический ответ, и тот на самом деле прозвучал вполне добродушно. Усмехнувшись про себя, Абраксас подумал, что каким бы Империусом Грейнджер ни шарахнула Риддла, он явно подействовал.

— О, вы только гляньте, — воскликнул Ревеленд, — это же бесконечная лакрица.

С этими словами он потянул за кончик черной палочки, торчавший из коробки на прилавке, вытащив один за другим около шести метров лакричной ленты, которая кольцами опала у их ног.

Герпий снова сморщил нос.

— Лакрица на вкус как воск, — пробормотал он.

— Есть хоть какие-нибудь сладости, которые ты любишь? — с неверием глядя на него, уточнил Абраксас.

— Эй, ты забыл, что он у нас любит кислые шипучки, — влез Ревеленд, сунув один из упомянутых леденцов Герпию под нос.

— Не смешно, — буркнул тот, одним пальцем отодвигая конфету подальше от своего лица.

Гермиона тем временем выбрала себе один из шоколадных батончиков.

— А это вообще можно есть? — отломив кусочек, поинтересовалась она у Риддла, с подозрением разглядывая обертку, на которой волнистыми закорючками было написано что-то на непонятном языке, отдаленно напоминающего смесь арабского и хинди.

— Ну, разумеется, — с невинным видом заверил ее Риддл.

Однако стоило ей откусить кусочек, как она тут же издала сдавленный стон. Взмахом палочки Гермиона уничтожила злосчастный батончик и гневно воззрилась на Риддла. Абраксас, Герпий и Ревеленд с любопытством наблюдали за происходящим.

— Ты обманул меня! Это чилийский перечный батончик! — его характерный вкус, от которого во рту разгорался настоящий пожар, она узнала моментально. Спасибо Фреду, который как-то за завтраком добавил немного этой дряни в ее хлопья с молоком. — Мерлин, мне нужно срочно это чем-то заесть, — простонала она, торопливо направляясь к другому стеллажу со сладостями.

Оторвавшись от подноса с жевательными конфетами, которыми она старательно набивала рот, Гермиона увидела прямо перед собой парящую в воздухе тараканью гроздь.

— Как насчет заесть этим? — вкрадчиво предложил Риддл под хохот остальных ребят.

— О, можно просто помереть со смеху, — холодно ответила она, буравя его мрачным взглядом.

— Да ладно тебе, Грейнджер, расслабься! — засмеялся Абраксас.

Опять те же слова. Расслабься, Гермиона. Казалось, она слышала их уже в миллионный раз. Хотя от слизеринца, да еще и по фамилии Малфой, это точно было впервые…

Найдя себе нормальную шоколадку, окончательно избавившую ее вкусовые рецепторы от последствий чилийского батончика, она наконец вздохнула с облегчением и стала наблюдать за слизеринцами. Было удивительно, как сильно они напоминали ее гриффиндорских друзей: приветливые друг с другом и чуть холодные с посторонними. И с Риддлом. Да, Риддл просто стоял в стороне, как обычно держась особняком и не улыбаясь, точно человек, которому поручили надзирать за маленькими детьми.

Укол жалости. Снова. Это уже начинало раздражать.

Забравшись на табурет у стойки, Гермиона налила себе горячего шоколада. Остальные вскоре тоже к ней присоединились, постепенно погрузившись в уютное молчание.

— Нам еще не пора на Дуэльный клуб? — вдруг спросил Ревеленд, и Гермиона с удивлением осознала, что уже больше часа провела в компании слизеринцев… в довольно приятной компании. Возможно, она и сама не отдавала себе отчет в том, насколько сильное влияние на ее жизнь в Хогвартсе оказывали ее собственные предрассудки.

— Да, нам лучше поторопиться, — сказал Малфой. Один за другим Ревеленд, Герпий и Абраксас покинули «Сладкое королевство». Последний, перед тем как уйти, украдкой бросил взгляд на Гермиону и Риддла, продолжавших молчаливо сидеть возле стойки.

В комнате стало тихо. Они поднялись и медленно направились к двери. Риддл открыл ее, галантно пропустив Гермиону вперед. Оказавшись на улице в окружении хлопьев снега, они замерли на освещенном фонарем пятачке у входа. Затем одновременно повернулись друг к другу и наперебой заговорили:

— Грейнджер, сегодня днем…

— Риддл…

Оба резко замолчали.

— Ты первая, — пробормотал Риддл.

— Я хотела сказать, что признательна тебе за то, что ты тогда пришел за мной в совятню, — сказала Гермиона, — а ты?

— Я хотел поблагодарить тебя, — промямлил он, — за твое терпение.

Гермиона нахмурилась.

— За терпение? — уточнила она.

— Ну… да. В определенном смысле. Тебе приходится постоянно мне объяснять все эти очевидные для тебя вещи, и у тебя наверняка создается впечатление, что это пустая трата времени, — произнес он, как бы оправдываясь, но на деле желая тем самым ее подтолкнуть к тому, чтобы она объяснила, зачем ей это все понадобилось.

Гермиона вздохнула.

— Ты понимаешь что-нибудь из того, что я рассказываю тебе о любви, надежде и тому подобном?

— Нет.

— А пытаешься?

— Да, — честно ответил он и сунул руки в карманы. Снег продолжал медленно падать, оседая на его темных волосах.

— В таком случае, — тихо сказала Гермиона, — это не была пустая трата времени. Я в тебя верю.

Она задумалась, действительно ли ей удалось оказать на него хоть какое-то влияние, действительно ли ее слова смогли хоть немного поколебать его твердые убеждения и более чем искаженные представления о мире. Его растерянный вид вызвал у Гермионы улыбку.

— Пошли, иначе опоздаем, — сказала она, решительно шагнув в снег.

Пару секунд Риддл отрешенно смотрел на ее удаляющуюся спину, прежде чем поспешить следом. Я в тебя верю. Она в него верит? Что, черт возьми, это значит? Почему?

— Что ты подразумеваешь под верой в меня? — тяжело дыша, выдохнул он, нагоняя ее.

— Веру в то, что ты способен измениться, — с усмешкой поглядев на него, ответила она. — Отказаться от своих круциатусных замашек и стать порядочным человеком.

Порядочным человеком. Риддл подумал, что возможности быть просто порядочным человеком у него как таковой никогда и не было, что ему всегда было суждено стать чем-то гораздо большим, кем-то особенным. К тому же, Риддл понял, что среди всех людей, кто действительно хорошо его знал, не было ни одного человека, считавшего, что он мог стать порядочным человеком. Ей снова удалось озадачить его. Риддл смотрел на темневшее над ними снежное небо и думал. Думал о ней, думал о себе.

 

 

 

Всю следующую неделю вокруг Гермионы творилось что-то странное. По-видимому, школу захлестнула очередная волна слухов, которая на этот раз хоть и не повергла никого в шок, но все же обеспечила Гермионе повышенное внимание со стороны женской половины школы. Гриффиндорка то и дело ловила на себе странные взгляды, но всерьез задумалась над тем, какого черта все это значит, лишь когда Андра Делайл, совсем уж откровенно пялясь на ее, начала что-то активно нашептывать своей подруге.

Может, у меня что-то не так с лицом?

Слизеринцы однако вели себя как-то тихо. С их стороны не было ни улюлюканий, ни оскорблений, ни злобного шипения ей вслед вроде: «Кто бы мог подумать, что ты, грязнокровка, на такое осмелишься», как в дни после инцидента с проклятием Риддла. В результате, Гермиона пребывала в полном неведении о том, что происходит, вплоть до того момента, пока слухи наконец не дошли до Альбуса. В ходе последовавшего за этим разговора он впервые с дня их знакомства здесь выглядел немного обеспокоенным.

— Послушай, Гермиона, — сказал он. — Я тут услышал от Джареда Пиппина, что Том Риддл пригласил тебя на бал.

У нее даже челюсть отвисла.

— От Джареда Пиппина? — ошеломленно переспросила Гермиона. Он же с Когтеврана и уж точно не мог слышать их с Риддлом разговора… ему-то откуда знать?

— Да, — невозмутимо подтвердил Дамблдор, — вообще-то, кажется, уже вся школа в курсе, за исключением… очевидно, тебя… но я…

— Погоди. Вся школа в курсе чего? — перебила его Гермиона, как вдруг все встало на свои места. Так вот почему многие девушки так странно себя вели и глазели на нее! Это объясняло и то, почему после игры в снежки в среду Мина и Годрик от нее несколько отдалились… вернее даже сказать, заметно отдалились. Казалось, теперь они жили в своем собственном мире, находясь во власти острой потребности делить друг с другом каждый миг. Причем не только дня, но и ночи.

Зачем Риддлу понадобилось распускать эти слухи? Может, это вышло случайно? Ведь, в конце концов, он отвел ее в сторонку, а не стал спрашивать при всех. Ну, и понятно, что теперь, после ухода Ар-Джея, тем, кому были известны все подробности, не хватало духу говорить об этом в открытую. От всей этой ситуации тянуло каким-то неприятным душком.

Но если он не ставил себе целью насолить ей этими пересудами, тогда зачем ему в принципе понадобилось приглашать ее? Похоже, что все-таки в этом и состоял его коварный замысел. Внутри Гермионы поднялась волна горячего гнева, а настроение резко поползло вниз. Что за подлый способ досадить ей! Ну, что ж, она не позволит этим глупым сплетням выбить ее из колеи. Она не доставит Риддлу такого удовольствия.

Заметив, что Дамблдор с недоумением за ней наблюдает, Гермиона поспешила вернуться в реальность.

— Извини, Альбус, я… я просто только что поняла, что… не важно. Так что ты там говорил?

Он снова чуть нахмурился, заставив ее тем самым встревожиться уже не на шутку. Обычно Дамблдор даже перед лицом действительно серьезной проблемы неизменно сохранял невозмутимое спокойствие. По-настоящему же нахмуренные брови в его случае свидетельствовали о крайней степени обеспокоенности и тревоги.

— Я просто хотел сказать, — аккуратно подбирая слова, произнес Альбус, — что у меня есть некоторые опасения насчет Риддла.

— О, поверь, у меня они тоже есть, — отмахнувшись, буркнула Гермиона, но Дамблдор поднял руку, прося не перебивать, и она прикусила язык.

— За последнее время вы двое, кажется… стали друзьями, и я уважаю это, однако, настолько скрытным людям бывает не легко заслужить доверие или понимание, — продолжил Альбус, и было в его голосе что-то, отчего у Гермионы мелькнула мысль, что он сейчас имеет в виду вовсе не Риддла. Последовавшие за этим слова подтвердили это подозрение. — Гермиона, я знаю о тебе не так уж много. Только то, что ты очень сильная и талантливая волшебница. Но мне бы очень не хотелось стать свидетелем того, как ты скатываешься по наклонной, в случае если ты свяжешься с… в общем, с кем-то, кто имеет такую же потенциальную предрасположенность к Темным искусствам, как Риддл. Как-никак то, что он оказался на Слизерине, не случайно. Я уже давно за ним наблюдаю и могу с уверенностью сказать, что у меня есть все основания беспокоиться, видя тебя в его компании.

С серьезным видом Гермиона кивнула, хоть от прозвучавшего в его словах столь откровенного недоверия ко всем слизеринцам ее слегка и покоробило. Это было не слишком похоже на Дамблдора, которого она знала…

— Я все это понимаю, Альбус, и я бы не сказала, что мы с ним друзья, — пытаясь скрыть смущение, усмехнулась она. — Но есть вещи, которые мне нужно… узнать от него, так что я надеюсь, что ты в будущем не истолкуешь наше общение превратно.

Сказав это, Гермиона мысленно отвесила себе оплеуху. Это прозвучало ужасно. Словно очень плохой эвфемизм для обучения Темным искусствам.

— Ничего предосудительного, — торопливо прибавила она. — Просто кое-что.

Судя по лицу Дамблдора, ее слова его не убедили.

— Очень хорошо, — тем не менее вздохнул он. — В конце концов, это твоя жизнь, и, не сомневаюсь, что в случае чего ты сможешь о себе позаботиться, — на его губах вновь появилась легкая улыбка. — А теперь, прошу меня извинить, но в Большом зале меня ожидает лимонный пирог.

Затаив дыхание, Гермиона смотрела, как он уходит. Терять доверие Дамблдора ей ужасно не хотелось, но что она могла поделать, если для этого было достаточно одного только присутствия Риддла в непосредственной близости от нее?

Если честно, в последнее время Гермиона была очень горда тем, что ей удалось достичь в своей жизни определенного баланса. С Годриком и Миной они обычно виделись во время приемов пищи, а иногда и в общей гостиной в течение дня. С Риддлом же она периодически болтала, случайно столкнувшись где-нибудь в коридоре. Гермиона видела в этом хороший способ укрепить их шаткое перемирие.

Так или иначе, ей вполне успешно удавалось лавировать между гриффиндорцами и слизеринцами. Это, в свою очередь, помогло Гермионе перестать буквально каждую минуту думать об Ар-Джее, за что она мысленно себя и похвалила. Она даже в каком-то смысле сдружилась с Абраксасом, поскольку он постоянно был где-то неподалеку от Риддла и частенько вовлекался в их разговоры. Благодаря его живому и озорному характеру поладить с ним оказалось удивительно легко, тем более что в его поведении почти напрочь отсутствовали тот пафос и аристократичная претенциозность, столь сильно отличавшие Люциуса Малфоя. Она даже задалась вопросом, что же такого могло случиться, что в конечном итоге Абраксас так плохо воспитал своего сына…

Снова шел снег. Гермиона вышла из главных дверей Хогвартса и повернула налево, собираясь обогнуть замок, как вдруг позади нее кто-то выкрикнул:

— Аригулум Дагиа!

Прежде чем Гермиона успела что-либо предпринять, ее подбросило в воздух и припечатало к стене так, что ее ноги не доставали до земли. Перед ней стояла Араминта Мелифлуа, и вид у нее был несколько потерянный.

— Знаешь, грязнокровка, сегодня утром я услышала кое-что интересное, — задумчиво протянула она.

О, нет.

— Что, правда? — откликнулась Гермиона, изображая вежливую улыбку. Она попыталась нащупать волшебную палочку, но заклинание так плотно прижимало ее к стене, что она не могла шевельнуть даже пальцем. Араминта сделала еще один взмах, и у Гермионы сбилось дыхание от черного прута, надавившего ей на горло и затруднившего доступ воздуха.

— Да. Я слышала, что в последнее время ты регулярно суешь свое грязное рыльце туда, куда не следует, — мягко сказала Араминта, — а я уже давненько собиралась тебе его подправить. Так что… осталось только решить, какой из твоих глаз будет лучше смотреться у тебя на лбу…

От этих слов живот Гермионы скрутило от страха. Подобные трансформации относились к наитемнейшим разделам черной магии. Если Араминта допустит хотя бы малейшую ошибку, результат будет чудовищным и необратимым.

— Если я все сделаю правильно, то боли это причинить не должно, а вот добавить гротескности твоей внешности — однозначно. Я ведь говорила тебе и не раз держаться от Тома подальше. Думаю, что внесение мной этих правок подтолкнет его в верном направлении.

Араминта вздохнула, и на ее лице снова отразилась прежняя легкая озадаченность.

— Я понятия не имею, как тебе удалось убедить всех, что Том пригласил тебя на Рождественский бал, потому что, очевидно же, что сама эта идея абсурдна. Тем не менее, Грейнджер, я должна отдать тебе должное. Когда тебе кто-то нужен, ты способна провернуть…

— Араминта? — раздался за углом мужской голос.

По телу Гермионы прошла дрожь облегчения, и, инстинктивно дернувшись, она воскликнула: «На помощь!», раньше, чем Араминта смогла ей помешать. Может быть, это был Абраксас, или хотя бы Ревеленд или Герпий ­— кто-нибудь, кто помог бы ей выбраться из этой передряги. Насчет того, помог бы ей Риддл, Гермиона не была до конца уверена, вспомнив, как он уже однажды наблюдал со стороны за тем, как Араминта ее мучила, и предпочел не вмешиваться… но теперь многое изменилось. Гермиона чувствовала, что после всех переходов из крайности в крайность и перипетий, через которые прошли их странные взаимоотношения, окажись там сейчас действительно Риддл, на этот раз он бы ей помог… возможно.

Однако из-за угла показался Элиот Вейзи, и у Гермионы упало сердце. Она не знала о Вейзи ровным счетом ничего, кроме того, что он когда-то левитировал лягушек в спальню Годрика, и это не сулило ей ничего хорошего.

Хуже того, во избежание новый криков помощи Араминта ткнула в нее палочкой, наложив Силенцио.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Вейзи, в замешательстве остановившись на месте.

Черт. Для своего нападения Араминта выбрала удачное место. Они находились в закутке прямо за выпирающей из стены огромной колонной, которая почти полностью заслоняла собой Гермиону, так что заметить ее обездвиженную издалека было крайне сложно. Со стороны все выглядело так, словно Араминта просто в одиночестве стоит у стены замка.

— О, привет, Вейзи, — процедила Араминта, всем своим видом как бы говоря, чтобы тот оставил ее в покое. — Просто доделываю одно незаконченное дело.

Вейзи подошел ближе и внезапно заметил чье-то тело, распятое на стене в метре над землей. На его лице проступило удивление.

— Кто это? — спросил он, указывая на Гермиону.

Араминта скривила губы.

— Просто грязнокровка, не заморачивайся.

На широком лице Вейзи промелькнуло странное выражение. Гермиона с трудом сглотнула. Она чувствовала, что от кончиков ее рук и ног к телу постепенно поднимается онемение, как будто с каждой минутой она все больше вмерзала в стену.

— А-а-а. Это… как ее там, Грейнджер? — уточнил он, нервно проводя рукой по светло-коричневым волосам.

Араминта раздраженно закатила глаза.

— Да, Вейзи, это она, тебе разве не пора идти делать укладку?

Отвернувшись, она уже начала поднимать свою палочку, но Элиот снова ее отвлек. Сердце Гермионы тяжело стучало — ждать, что вот-вот случится что-то страшное, было невыносимо. В некотором смысле для нее самой мучительной составляющей пыток в прошлом было именно сознание неотвратимости происходящего.

— Вообще-то нет, — ответил он. — Я… ммм… искал тебя, потому что Том… ну, он… я… он хотел… спросить тебя о, хм, чем-то.

Араминта резко опустила палочку. Это явно привлекло ее внимание. Она развернулась к Вейзи.

— Правда? — внезапно севшим голосом спросила она. Прижатая к стене Гермиона лишь слабо закатила глаза.

— Он… э-э-э, в гостиной, — нервно сглотнув, произнес Вейзи, неловко махнув рукой в сторону дверей замка. Гермионе стало интересно, почему он выглядел при этом таким смущенным. Затем она с удивлением осознала, что Вейзи почему-то назвал Риддла «Томом». Это было… по меньшей степени странно. С чего вдруг Вейзи стал так легкомысленно разбрасываться именем Риддла?

Если бы речь шла о ком-то другом, это можно было бы счесть пустяком. Однако в случае Риддла имя однозначно имело огромное значение. Будь Гермиона одной из Пожирателей смерти или любого другого их школьного аналога, она бы не осмелилась звать его «Томом», поскольку всегда существовал риск, что он сочтет это проявлением дерзости и фамильярности. А между тем в глазах Вейзи застыл страх, причина которого была Гермионе не совсем понятна.

— Спасибо, Вейзи, — поблагодарила его Араминта и, вновь повернувшись к Гермионе, окинула ее неприязненным взглядом. — Что касается тебя, то ты можешь подождать здесь, пока я не вернусь. Пошли, Вейзи.

Вейзи сглотнул и, спотыкаясь, поплелся за Араминтой, которая с такой силой дернула его за собой, что он едва не упал. В последний раз украдкой оглянувшись на Гермиону, он скрылся за углом.

Пытаясь пошевелиться, Гермиона изо всех сил напряглась, но единственная часть ее тела, которая более-менее сохраняла подвижность была голова. Из-за мощного Силенцио, которым Араминта столь бесцеремонно заткнула ей рот, Гермиона не могла издать ни звука. Она с ужасом подумала, что будет, когда действие замораживающего заклинания распространится на ее грудь. Сможет ли она и дальше нормально дышать? Что если по вине этой чокнутой ревнивой ведьмы она задохнется прямо здесь, возле окна Большого зала?

Не сегодня. Взгляд Гермионы метнулся к торопливо появившемуся из-за угла Элиоту Вейзи, который на этот раз был один.

— Мне удалось от нее отделаться, — понизив голос, быстро сообщил он и взмахнул волшебной палочкой. Гермиона рухнула на землю. Почувствовав, что снова обрела контроль над собственным телом, она издала едва слышный шепот — голос тоже к ней вернулся. Невольно она поразилась мастерству Вейзи: невербально снять заклятие, которое точно нельзя было отменить простым Фините Инкантатем.

— Лучше уноси ноги, пока она не вернулась. А вообще, если подумать…

Он спрятал свою палочку.

— Давай, заколдуй меня, — сказал он ей, разведя руки в стороны. Гермиона вытаращилась на него так, будто у него отросла вторая голова.

— Какого… — начала было она, но он ее перебил.

— Просто сделай это! — прошипел он. — Иначе она… что-то заподозрит. Атакуй меня Петрификусом Тоталусом или чем-нибудь в этом духе.

Гермионе не пришлось повторять дважды. Немного обескураженная тревогой на его лице, она, шепнув: «Спасибо», наложила заклятие и поспешила прочь.

С какой стати Элиоту Вейзи, совершенно незнакомому слизеринцу, печься о благополучии какой-то магглорожденной гриффиндорки? Особенно учитывая, что в прошлом упомянутый слизеринец имел явную склонность к ребяческим агрессивным выходкам в адрес гриффиндорцев. Гермиона не могла этого понять. Она дошла до поля для квиддича и медленно поднялась на трибуны, наблюдая, как из ее рта при дыхании вырываются клубы пара. Нахмурившись, она сдула лезшие в глаза волосы. Почему в последнее время все, что она до этого знала и думала о слизеринцах, летит в тартарары?

Оглядев трибуны, Гермиона поняла, что она не одна. На противоположной стороне поля сидел… кто-то. Это не мог быть… хотя выглядел он один в один как… но ведь Вейзи только что сказал, что Риддл сейчас ждет Араминту в слизеринской гостиной.

Поднявшись с места, Гермиона пошла между скрипящими деревянными рядами, периодически поглядывая на сидящего вдалеке парня. Но чем ближе она подходила, тем яснее становилось, что это был не кто иной, как Риддл.

Наконец дойдя до него, она опустилась рядом и поинтересовалась:

— Почему ты здесь?

Он оторвался от книги, которую читал.

— А что, есть причины, по которым я не могу здесь находиться? — с несколько оскорбленным видом поинтересовался он.

— Ну, вообще, да, — сказала Гермиона, — потому что Вейзи только что передал Араминте, что ты ждешь ее в вашей гостиной, чтобы поговорить.

— О, неужели, он так сказал? — откликнулся Риддл, казалось, ничуть не удивленный, что само по себе для Гермионы было неудивительно. — Это любопытно.

Недовольно поджав губы, Гермиона отвернулась от него. Это был не ответ на ее вопрос. Зачем Вейзи врать и рисковать навлечь на себя гнев Араминты, только чтобы помочь ей? Не верилось, что он мог поступить так исключительно из этого благородного побуждения.

— Зачем ему понадобилось это говорить? — как бы размышляя вслух, произнес Риддл, глядя на поле с искренним недоумением в темных глазах. — Более того, как это услышала ты? Просто мимо проходила? — он скосил на нее глаза, в которых теперь читалась насмешка. — А может, ты за ними шпионила?

— Нет, — пробормотала Гермиона, отводя взгляд. — В тот момент Араминта угрожала подправить мне лицо. Я просто не понимаю, зачем Вейзи врать, чтобы меня спасти.

Она сама не знала, зачем озвучивает Риддлу весь свой мыслительный процесс, или с чего это вообще должно его как-то волновать. Тем не менее он казался заинтересованным. Настолько, что, аккуратно сделав закладку, закрыл книгу.

— Подправить тебе лицо?

— Буквально и фигурально.

Риддл начал взволнованно постукивать ботинком по деревянной скамье перед собой. Гермиона невидящим взглядом уставилась на три серебристых кольца на одном конце поля.

— Как бы там ни было, я очень благодарна Вейзи, ­­­— наконец призналась она. — Араминта меня обездвижила, заставив примерзнуть к стене. Не очень любезно с ее стороны.

— Она вообще не очень-то любезна, — тихо ответил Риддл.

Гермиона повернулась к нему.

— Но тогда зачем ты позволяешь ей вешаться себе на шею, если не собираешься отвечать взаимностью? Не думаешь, что это немного жестоко? К тому же подобное поведение не очень похоже на что-то, что ты готов поощрять. Ну, или, ладно, терпеть.

Риддл ухмыльнулся.

— Приходится поддерживать репутацию, — вздохнул он и, повернувшись, встретился с ней взглядом. Глядя ему вот так прямо в глаза, Гермиона ощутила уже знакомое смятение и одновременно с этим приятное, но совершенно неуместное покалывание на кончиках пальцев.

— Ну, супер, — сказала она, — только не мог бы ты убедить ее оставить мое лицо в покое? А то она собиралась передвинуть мне глаз на середину лба.

— О, это проклятие ей точно не по зубам, — сказал Риддл так, словно точно знал, о каком именно заклятии шла речь. Что, впрочем, было весьма вероятно.

Гермиона пожала плечами.

— Она совсем не плоха в чарах, хоть мои друзья это и не признают. Просто, кажется, у нее есть проблемы с невербальной магией.

— У Араминты, — устало вздохнул Риддл, — есть проблемы с чрезмерной самоуверенностью. Она склонна переоценивать свои способности и совершать мелкие ошибки, которые имеют… катастрофические последствия.

Гермиона фыркнула от смеха.

— Ну, значит, тогда я бы отделалась всего-навсего выколотым глазом. Хотя, возможно, ей стоит обратиться за советом к тебе, коль скоро ты у нас такой сведущий в этих делах.

Обменявшись ухмылками, они оба перевели взгляд на поле перед собой.

— Не думаю, что стал бы накладывать на тебя это проклятие, даже если бы у меня была такая возможность, — тихо заметил он с какой-то отстраненной интонацией, точно обращаясь сам к себе.

Гермиона бросила на него быстрый взгляд. Это было один из его странных комментариев, которые вроде можно было счесть проявлением дружелюбия, но чей глубинный смысл немедленно указывал на абсурдность этого первого впечатления.

— О, правда? Премного благодарна, — съязвила она, снова отвернувшись, и с издевкой прибавила, — а вот старый добрый Круциатус лишним никогда не бывает, верно?

Риддл посмотрел на нее со странным выражением.

— Вообще-то, я уже почти сожалею об этом, — прошептал он, заставив Гермиону резко повернуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Том Риддл и сожалеет? Быть этого не может, — сказала она, хотя ее сердце по какой-то неведомой причине забилось быстрее.

— Сожалею хотя бы потому, что теперь ты мне совершенно не доверяешь, — тихо прибавил он.

— Ну, знаешь, Круциатус не просто так называют «Непростительным заклинанием», — пробормотала Гермиона.

— Что же стало с той прекрасной, пусть и ужасно наивной философией, что все люди заслуживают второго шанса?

— У нее рождественские каникулы.

— Чудесный способ проникнуться праздничным настроением, — с полуулыбкой прокомментировал Риддл.

Она усмехнулась. Что-что, а их регулярные словесные пикировки ей точно были по душе. Обычно, покуда Гермионе удавалось себя контролировать, чтобы ненароком не сболтнуть Риддлу что-то слишком личное, их общение протекало вполне непринужденно. Как будто вся корыстная составляющая полностью куда-то испарялась. Гермиона подумала, что в этом была определенная ирония, учитывая, они оба общались друг с другом исключительно ради того, чтобы иметь возможность выпытать у собеседника какую-нибудь ценную информацию. Мерлин свидетель, как сильно ее снедало необъяснимое любопытство и желание узнать его самые сокровенные мысли — те, которыми он бы ни за что добровольно с ней не поделился.

— Из-за чего Араминта пыталась тебя проклясть на этот раз? Ты сделала что-то особенно гряз… магглоподобное?

— Отлично выкрутился, — сухо отозвалась Гермиона. — И нет, вообще-то… странно, как все это получается… в общем, она услышала, что ты позвал меня на бал и решила, что я это выдумала.

Договорив, она мгновенно ощутила появившееся в воздухе напряжение. Риддл отложил книгу в сторону и, вытянув свои длинные ноги, начал лениво крутить головой из стороны в сторону, глядя то на возвышавшийся над ними ряд скамеек, то просто на небо.

— Кто бы мог подумать.

— По словам Альбуса, уже вся школа в курсе, — возмущенно фыркнула Гермиона. — Вот только я все никак не могу понять, почему это имеет какое-то значение.

Упс, кажется, выбор слов был не самым удачным.

— Да неужели? — произнес он с явственным негодованием в голосе. — Так значит то, что ты меня отвергла, не имеет никакого значения? При том, что я, к твоему сведению, мог долго мучиться по этому поводу и самым тщательным образом все планировать?

— Это не выглядело спланированным самым тщательным образом, — возразила Гермиона, переходя в оборону. — Послушай, Риддл, это просто танцы. Ничего серьезного. Я и подумать не могла, что тебя может заинтересовать нечто подобное. Я даже не знаю, почему ты вообще решил меня пригласить.

Он что-то пробормотал, но она не расслышала и бросила на него быстрый взгляд. Риддл смотрел на синее небо, отражение которого в его темных глазах, придавало им необычный светлый оттенок.

— Я не хотела тебя обидеть, — продолжила Гермиона. — Я думала, ты считаешь похожие мероприятия ниже своего достоинства, если честно…

— И почему же ты так думала? — поинтересовался он, прикрывая глаза. Вид у него был умиротворенный.

— Ну, обычно людей с такой тягой к знаниям, как у тебя, это не интересует, — криво усмехнулась она.

— Ты имела в виду людей с тягой к знаниям, как у тебя?

Гермиона нахмурилась.

— Нет. С такой, как у тебя, потому что ты вот уже несколько месяцев продолжаешь целенаправленно доводить до совершенства то зелье, о свойствах которого ты, между прочим, мне до сих пор отказываешься рассказать. В нашу первую встречу ты провел в библиотеке двенадцать часов подряд, и даже сейчас, когда на носу Рождество, ты сидишь здесь в одиночестве и читаешь… Что это, кстати..?

Она схватила лежавшую рядом с ним книгу:

— «Скрытое обольщение», — прочла заголовок Гермиона и машинально вернула томик на место. Затем невольно снова взглянула на обложку, на этот раз разглядев ее оформление получше. — Погоди, ЧТО?

Риддл мрачно на нее воззрился и откинулся на спинку скамьи.

— Это личное, мисс Грейнджер, — с этими словами он коснулся книги палочкой, и обложка тут же стала белой.

Не веря своим глазам, Гермиона уставилась на книгу. Если та была под чарами маскировки, то выбор обложки с миловидной волшебницей, многозначительно подмигивающей из объятий перекаченного мачо, казался явно не самым удачным. Что за…

— Не могу поверить, что ты читаешь любовные романы, — прыснула она. Ее охватило веселье, сменившееся настоящим ликованием при виде того, как обычно бледные щеки Риддла стали пунцовыми. — Мерлин, да ты покраснел!

— Неправда! — рявкнул Риддл и, сунув злополучную книгу в карман, угрюмо уставился на Гермиону, которая не смогла сдержать ехидного смешка.

— Заткнись, — велел он, все еще с пылающим лицом буравя взглядом трибуну.

— Да все нормально, — лукаво хмыкнула Гермиона, — у каждого есть свои секреты.

В один миг, казалось, кровь отхлынула от его лица.

— Да, — сказал Риддл, разворачиваясь к ней, с привычной маской невозмутимости на лице. И как ему только удалось так быстро взять себя в руки? От такого невероятного самообладания становилось даже немного не по себе. — Не хочешь поделиться своими?

Так, на этот раз он действовал значительно прямолинейнее, чем обычно.

— Ммм, — замялась Гермиона, и улыбка сбежала с ее губ. — Нет.

— Какая жалость, — вздохнул Риддл, и на короткую секунду ей показалось, что он ее сейчас атакует. Она крепко сжала свою волшебную палочку, но он лишь хмуро смотрел на трибуны на противоположном конце поля. Сердце Гермионы забилось чуть размереннее.

— Почему? — неожиданно спросил он, снова оборачиваясь к ней. Увидев в его вопросительном взгляде искреннее непонимание, Гермиона вздохнула.

— Есть вещи, которые я не могу тебе рассказать, — она уже миллион раз проговаривала про себя эту заготовленную фразу зная, что рано или поздно он задаст ей этот вопрос. — И есть вещи, которые причиняют слишком много боли, чтобы кому-нибудь о них рассказывать, — прибавила она, хотя совсем не планировала и даже не обдумывала это уточнение. Сердце тут же кольнуло болью, а перед мысленным взором снова замелькали картины прошлого.

— А-а.

— А ты сам? Что насчет таинственного Тома Риддла? Почему ты сам не хочешь никому открываться? — с отчаянно бьющимся сердцем задала она вопрос, не веря в собственную смелость. Это был не подкол, ей на самом деле хотелось знать. Она нервно теребила свои белые шерстяные перчатки, пока Риддл пристально вглядывался в ее лицо.

— По тем же причинам, — тихо ответил он. По тем же причинам. Чересчур лаконичный ответ. Чересчур мало зацепок.

Вещи, которые я не могу тебе рассказать — ну, это очевидно: убийство собственных отца и бабушки с дедушкой. Но вещи, которые причиняют слишком много боли, чтобы кому-нибудь о них рассказывать? Что бы это могло быть в его случае? Новая волна любопытства захлестнула Гермиону. Даже если он сейчас пытался пустить ей пыль в глаза, ей все равно хотелось знать, что он хотя бы теоретически мог подразумевать под этим. Что могло поколебать непоколебимое спокойствие Тома Риддла? О чем он не мог вспоминать без боли? Способен ли он вообще испытывать душевную боль?

Неожиданно Риддл безрадостно усмехнулся:

— Мы друг друга стоим.

Эти слова поразили Гермиону до глубины души. Мы друг друга стоим? Нет. Это была неправда. То, что у нее имелись свои причины что-то скрывать, не означало, что…

На ум ей внезапно пришел их утренний разговор с Альбусом. Гермиона, я знаю о тебе не так уж много. Как и все в этом месте. Ар-Джей говорил ей об этом, Мина говорила... Исходя из того, что большинству людей здесь было о ней известно, она вполне могла в данный момент кого-то пытать. Исходя из того, что они знали, она тоже могла быть при жизни убийцей. Мерлин… неужели такова цена утаивания — сомнения, которые вечно гложут твою душу? С чего она решила, что Мина и Годрик ей в принципе доверяют? С чего взяла, что Ар-Джей ей доверял? Даже на лице Альбуса, славившегося своей неиссякаемой верой в людей, она видела тень сомнения…

Гермиона повернулась к Риддлу и посмотрела ему в глаза.

— Похоже, что так.

* * *

— Слушай, он мне просто не нравится.

— А причина этому имеется? — засмеялась Гермиона.

Риддл в ответ не улыбнулся. Его лицо было предельно серьезно.

— Да, имеется, — сказал он. — Он такой… скрытный. По нему никогда не понятно, на что он на самом деле способен. Он просто сидит себе и улыбается.

— О, ну, то есть прямо как ты? За исключением разве что улыбки, — парировала Гермиона.

Риддл помрачнел. Видимо, когда дело касалось Дамблдора, к шуткам он был совершенно не расположен.

— Я всего лишь хочу сказать, что было бы лучше, если бы ты держалась от него подальше, вот и все, — сказал он. Так-то. Вышло не очень подозрительно. К тому же, если представить все так, что его неприязнь к Дамблдору основывалась на шестом чувстве, она ничего не могла возразить ему по существу.

Казалось, его слова позабавили Гермиону. Уголки ее розовых губ опасно подрагивали, угрожая растянуться в широкой улыбке. Что тут было смешного?

— Знаешь, я ведь не шучу, — тихо произнес он своим любимым угрожающим голосом, которым обычно давал собеседнику понять, что еще чуть-чуть и тому не жить. Она перестала улыбаться. Хорошо. Однако теперь на ее лице отразилось негодование, то самое заносчивое негодование, которое так часто читалось во взгляде ее карих глаз.

— Послушай, Том, то, с кем я дружу, не твое дело, — сказала она.

— Нет, мое, если речь идет о ком-то, кто меня ненавидит, — возразил Риддл, с надменным выражением отбрасывая волосы с глаз.

— Ты этого не знаешь.

Риддл бросил взгляд в сторону Дамблдора.

— Нетрудно догадаться. У него на лице все написано.

Это была правда, выражение откровенного недоверия на лице молодого Дамблдора всегда сразу же бросалось глаза.

— Ну, а мне Альбус нравится. Он хороший человек, и я не вижу ни единой причины, по которой я должна отказываться от общения с ним, — сказала Гермиона. — Так что… так что, вот.

Риддл почувствовал, как в груди у него закипает злость, которая, впрочем, была не связана с девушкой рядом с ним. Его гнев был направлен на безмятежного Дамблдора, сидящего неподалеку, наблюдающего и как бы молчаливо осуждающего. Что она в нем такого нашла, чтобы так цепляться за их дружбу? Она, конечно, не могла знать, что Дамблдор был его учителем трансфигурации и с первого взгляда невзлюбил его. Старик всегда предвзято к нему относился, несмотря на то что Риддл был блестящим учеником и прекрасно это осознавал. Но и молодая версия Дамблдора, который по идее не помнил ничего позднее начала ХХ века, также недолюбливала Риддла без какой-либо видимой причины.

Он метнул в Альбуса убийственный взгляд.

Гермиона закатила глаза.

— Ой, да ладно тебе, не смотри на него так. Я уверена, что он вовсе не испытывает к тебе настолько сильную антипатию, как ты себе воображаешь.

— Нет. Я прав.

— Ну, конечно, ты прав, — вздохнула она. — Том Риддл всегда прав.

— Рад, что до тебя наконец дошло, — ответил он. Тем не менее ее саркастичные замечания возымели на него странный и почти успокаивающий эффект. Это было необъяснимо, а потому пришлось Риддлу не по вкусу. Он вообще не должен был допустить, чтобы его кто-то подбадривал или успокаивал. Никогда. Он был один, сам по себе — все остальные были лишь грязью под его ногами.

Правда у Грейнджер с мозгами все и в самом деле было в порядке, что, по его мнению, являлось невероятно привлекательной чертой. Чертой, которая в перспективе вполне могла возвысить ее над остальными жалкими людишками в его глазах. Чем больше они разговаривали друг с другом вне зависимости от темы, тем чаще у него создавалось впечатление, что он встретил свою интеллектуальную ровню, но того, кто при этом не был Альбусом Дамблдором, и кто не ненавидел его просто так.

Хотя, стоп. Да. Она его ненавидела и, судя по всему, достаточно, чтобы в случае чего дать умереть. Это фоновое знание регулярно отзывалось у Риддла резкими уколами непонятного чувства где-то в области грудной клетки. Но то была не злость и не недовольство. Это больше напоминало разочарование — разочарование, что он каким-то образом потерял кого-то под стать самому себе, кого-то, кто мог оказаться полезным, и причем умудрился потерять этого человека, не совершив в его отношении ничего особенно вопиющего. Ну, во всяком случае, ничего действительно вопиющего. Подумаешь, пара Круциатусов. Они ее в итоге все равно не отпугнули, потому что — необъяснимо, но факт — вот она, сидит рядом и болтает с ним. Так что причина ее сильной неприязни к нему явно крылась в чем-то другом.

Постепенно Риддл начинал все отчетливее понимать, что умение распознавать собственные эмоции фактически тоже дает ему своего рода ощущение власти, словно он вышел на новый уровень полного самоконтроля. Прежде ему никогда не удавалось сдерживать свою ярость — все его последователи могли это подтвердить. Остальные же эмоции он либо подавлял, либо отметал, как нечто, не представляющее ни малейшего интереса. Однако во время общения с девчонкой Грейнджер он часто был вынужден испытывать странные и прежде незнакомые ему чувства. Пытаясь разгадать причину собственных реакций, Риддл обнаружил, что теперь ему удается гораздо лучше владеть собой, реже срываться и в целом быть более… расслабленным. Не то чтобы он стремился достичь расслабленного состояния. Конечно, нет. Это было опасно, поскольку зачастую мешало эффективному принятию решений и т.д.… но уметь заставлять свой неустанно работающий ум переключаться на что-то дельное, вместо того чтобы размышлять о том, что именно он испытывал в тот или иной момент, было и впрямь приятно.

Он посмотрел на Грейнджер, которая как раз махала Дамблдору, и снова ощутил, что закипает. Риддл хотел, чтобы ее общение с Дамблдором прекратилось, и быстро, раньше, чем Дамблдор успеет окончательно настроить ее против него. Кроме того, зачем Грейнджер было тратить свое время на кого-то столь не амбициозного, мальчишку, который вполне довольствовался тем, что сидел здесь сложа руки? Она могла бы провести время с куда большей пользой. Или, например, проводить больше времени с Томом, давая ему больше возможности получше изучить ее личность.

Осознав с внезапно охватившей его тревогой, что личность Грейнджер ему в каком-то смысле была очень даже симпатична, Риддл поспешил затолкать эту мысль куда подальше. Нет. Если ему кто-то нравился, это означало, что он будет не склонен творить с этим человеком ужасные вещи, а каждый, кто знал его хоть сколько-нибудь близко, должен был принять как данность, что ужасные вещи были неотъемлемой частью их общения. К тому же легкомысленно подходить к планированию своего следующего шага с Грейнджер точно не стоило.

Он был почти уверен, что она обо всем догадается, увидев книгу, которую он читал на поле. Риддл не мог поверить, что повел себя так беспечно и оставил обложку незамаскированной. Но она подумала, что это был любовный роман, и одно только это допущение, что Том Риддл читает любовные романы, было настолько унизительным, что он невольно покраснел, по какой-то причине временно утратив свое хладнокровие. В любом случае перетерпеть это унижение было лучше, чем позволить ей узнать, о чем эта книга была на самом деле. Риддл тихонько усмехнулся, хоть его и не покидало смутное ощущение, что он что-то упускает из виду…

— Эй, чему ты ухмыляешься на этот раз? Прикончил чьего-то любимого кролика, или вроде того? — раздался у него над ухом голос Гермионы.

Прикончил чьего-то любимого кролика… неплохая догадка. Он почувствовал, что его охватил странный порыв, совершенно незнакомое ему желание поднялось откуда-то изнутри, и лицо Риддла озарила широкая белозубая улыбка. Настоящая, симметричная и ослепительная улыбка, от которой в уголках глаз у него появились морщинки, а щеки приподнялись.

Гермиона пораженно на него уставилась.

— Что… ты что, только что улыбнулся в ответ на мою шутку? — ошеломленно уточнила она. Этого не могло быть. Но, с другой стороны, было непохоже, что он притворялся. Он искренне посчитал что-то, что она сказала, забавным. Гермионе удалось развеселить Тома Риддла. И его улыбка была… совершенно и обескураживающе сногсшибательной.

Губы Риддла изогнулись в привычной усмешке, и Гермиона поняла, что снова может дышать.

— Полагаю, твое недоразвитое чувство юмора не лишено своеобразного очарования, — ответил он, отчего она рассмеялась.

Риддл осознал, что уже успел привыкнуть к ее смеху над его комментариями и теперь невольно старается специально ее рассмешить. Ведь смех был хорошим признаком. Он означал, что ей с ним весело, так? А обычно людям, состоящим в разного рода дружеских отношениях, было весело друг с другом. По крайней мере, он пришел к такому заключению, основываясь на различных наблюдениях. Так что в конечном счете смех был хорошим знаком, свидетельствующем об успешности его попыток с ней «подружиться».

Шевельнувшееся же внутри него чувство, что это была не единственная причина, по которой ему нравилось видеть ее смеющейся, он откровенно проигнорировал.

* * *

— Так неожиданно столкнуться здесь с тобой, — сказала Гермиона, постучав в дверь класса и войдя, не дожидаясь его ответа.

— Разве я разрешил тебе войти? — поинтересовался он, недовольно поджав губы. Он лежал на черном кожаном диване, лениво крутя в руках свою волшебную палочку, но несмотря на кажущуюся томность все равно словно источал опасность.

Гермиона наколдовала себе из воздуха ярко-оранжевый стул и со вздохом на него плюхнулась.

— Знаешь, Том, думаю, того, что я говорила о том, что загляну тебя проведать, было вполне достаточно, — сказала она, с усмешкой взирая на Риддла сверху вниз.

Он был как эластичная лента. Она осторожно, очень осторожно растянула его до предела своим сарказмом и бесцеремонностью, а затем продолжила растягивать, сантиметр за сантиметром. И вот теперь, когда все пределы уже были достигнуты и пройдены, она могла себе позволить говорить с ним как с приятелем. Нет — как с другом. Подумав об этом, Гермиона испытала смутное торжество победы, что было странно. Она не должна считать за успех то, что ей удалось подружиться с Лордом Волдемортом. Но ведь… строго говоря, он еще не стал Лордом Волдемортом, не так ли? Возможно, если бы в реальной жизни нашелся кто-нибудь, кто согласился бы и нашел в себе силы выдержать все испытания, чтобы узнать его получше и сблизиться с ним… возможно, тогда его жизнь сложилась бы иначе?

А еще он не совершал никаких страшных злодеяний уже… сколько времени? Со случая в лабиринте она не могла припомнить ничего дурного. Особенно, если допустить, что поползшие по школе слухи — про которые даже с натяжкой нельзя было сказать, что они ей прям досаждали, не то что вредили — были делом не его рук. Ощущение триумфа все больше переполняло ее с каждой секундой, и она взглянула на Риддла с улыбкой. Управляться с ним было непросто — задание это требовало от нее серьезных умственных усилий, но все-таки Гермиона чувствовала, что в конце концов ей удалось к нему приноровиться, и теперь, теперь, она могла переходить к самому интересному. Психологические травмы, не зарубцевавшиеся душевные раны и все такое прочее, если они у него были. Его мотивации. Его причины. Она жаждала их узнать. Она буквально сгорала от любопытства.

Он поразил ее воображение, как ни одна другая личность до этого, и она вот-вот должна была удовлетворить свой интерес, утолить свою жажду. Наконец-то!

А еще она не была уверена, когда именно он изменился и из Риддла стал Томом… но это произошло, и против своего имени он больше не возражал.

Гермиона довольно вздохнула.

— Том, — пробормотала она.

— Да? — кратко откликнулся он.

— У тебя огонь погас, — сообщила она. — Мне его развести?

Издав смешок, он язвительно ответил:

— Да, Грейджер, учитывая содержимое котла, от этого будет невероятно много прока.

Гермиона резко выпрямилась на стуле. Она даже не подумала о том, чтобы, зайдя в класс, заглянуть в котел, засмотревшись на лежащего на диване Риддла… это было стыдно признавать, но вместе с тем бессмысленно отрицать. Подойдя к котлу, она поняла, что он пуст. Пуст. Наконец-то, 12 декабря он закончил.

— Так… у тебя получилось? — спросила Гермиона. Она уже начала воспринимать это зелье как данность, как проект, который никогда не будет доведен до конца. После того, как Риддл однажды поделился с ней, что целых полтора года исследовал свойства одного зелья только для того, чтобы повлиять на длительность его действия, Гермиону бы не удивило, если бы и в этот раз все растянулось надолго. — Оно готово?

— Да, мисс Грейнджер, — вздохнул он, натянуто улыбнувшись. — Мое зелье наконец-то готово.

— И где оно?

— Надежно закупорено и спрятано, — усмехнулся он, — там, где ты точно до него не доберешься.

Гермиона тихонько присвистнула.

— Ну, поздравляю, ты молодец! — сказала она. Его глаза медленно распахнулись и сфокусировались на ней. Он моргнул и чуть нахмурился.

— Что? — переспросил Риддл.

— Ты молодец, — повторила Гермиона.

— О…

Она нервно теребила кончики волос, пристально вглядываясь в лицо Риддла. За время их общения она научилась подмечать даже самые неуловимые изменения в его маске, что позволило ей лучше понимать, о чем он в данный момент думал.

— Почему ты смущен? Я ведь просто сказала, что ты молодец.

В левом уголке рта Риддла наметился едва заметный залом. Это означало, что он размышлял напряжённее обычного, что уже само по себе можно было считать ситуацией исключительной, и что обычно выражало крайнюю степень смятения.

— Я…

Непроницаемое выражение исчезло с его лица, уступив место озадаченности.

— Что такое? — спросила Гермиона.

Он не торопился с ответом, лениво изучая свой длинный указательный палец.

— Не знаю, почему у меня возникает желание поделиться этим с тобой, Грейнджер, но никто, за исключением моих до тошноты легко впечатлительных учителей, я полагаю… ни разу не говорил мне, что я «молодец».

Гермиона нахмурилась.

— Но ты же гениален.

— Я знаю, — просто ответил Риддл и, закинув руки за голову, спокойно посмотрел на Гермиону.

— М-да, от скромности ты точно не умрешь, — фыркнула она. Риддл и бровью не повел. Он лишь спокойно моргнул, и его взгляд скользнул по ее лицу.

— Полагаю, можно и так сказать, — ответил он.

— А как еще можно сказать?

— Если вкратце, то думаю, слово «недооцененный» подошло бы лучшее всего, ­— пробормотал он, устремляя взгляд на потолок.

Гермиона удивленно подняла брови. Неужели это и правда происходило? Неужели они и правда собирались обсуждать его… чувства? Она сглотнула.

— Мне жаль, — тихо произнесла она.

Не успела она договорить, как его лицо перекосило от ярости, а на губах появился звериный оскал. Одним рывком Риддл принял сидячее положение и выхватил палочку.

— Никогда не смей говорить, что тебе меня жаль, — прошипел он.

Палочка Гермионы тоже уже была наготове — старые рефлексы никуда не делись — сердце бешено колотилось в груди — тук-тук-тук — тяжело, отчаянно, беспомощно. Нервы напряглись до предела. О, Господи. Она не видела его таким и не слышала такого голоса с того дня, когда он впервые применил к ней Круциатус. И все из-за простого «мне жаль»? Мерлин, что на него нашло? Эта звериная ярость в его глазах пугала до дрожи…

— Почему? — найдя в себе силы, спросила она тоненьким робким голосом. Как при замедленной съемке она наблюдала, как до него дошел смысл ее вопроса и как его лицо после этого изменилось до неузнаваемости.

Он сознательно немного разжал пальцы, и Гермиона обеспокоенно проследила за тем, как его волшебная палочка упала ему на колени. Затем красивые черты Риддла исказила гримаса самой настоящей агонии. Его рот приоткрылся, а в глазах плескалась боль, которую невозможно было скрыть. Пригвождённая к месту Гермиона с ужасом наблюдала за этим новым спектром эмоций на его лице. Неужели он выработал свое железное самообладание для того, чтобы скрывать все, что он когда-либо чувствовал? Неужели он все время прятал под маской это?

Его губы приоткрылись чуть пошире:

— Я…

Его голос предательски надломился, но он впервые даже не попытался взять себя в руки. Он лишь сглотнул и опустил на свою палочку глаза, в которых все еще стояла боль, как будто он сам себя спрашивал почему, почему, почему, глядя на тонкое тисовое древко.

Аккуратно переложив палочку на диванную подушку рядом, Риддл снова посмотрел на Гермиону, которая чувствовала, что ее сердце сейчас разорвется от этого полного муки взгляда.

Она была готова расплакаться.

Несколько недель ничего, а теперь это? Это признание в ранимости? В эту самую минуту он выглядел самым несчастным и — она не смела в это поверить — уязвимым человеком, которого она когда-либо видела, включая мучившегося от тревоги и безысходности Гарри, снедаемого страхом и беспокойством Рона, и ее саму, когда она по вечерам глядела в зеркало, видя в собственных перепуганных глазах отблески преследующих ее кошмаров, что никак не оставляли ее в покое.

Мучительное выражение по-прежнему читалось на его лице. Казалось, он не мог ничего с этим поделать. Риддл неотрывно смотрел ей в глаза, словно какие-то стальные нити соединили их с его собственными, лишив возможности отвести взгляд. Глядя на эту немую, отчаянную и вымученную мольбу, Гермиона подумала, что навряд ли когда-нибудь сможет постичь всю глубину его страдания.

Ее сердце гулко стучало. Мерлин, что за зловещее молчание.

— Риддл, я… — сорвались с ее губ непрошенные слова. В ее голосе звучали слезы, дыхание перехватило от подступившего к горлу комка. — Риддл, скажи что-нибудь, — взмолилась она, делая глубокий вдох через нос.

Казалось, он осознал, что зашел слишком далеко и теперь не мог вернуться обратно. Он оглядел комнату, уголок его рта слегка дрогнул, а затем его взгляд снова встретился с ее. Она больше не могла молчать. Он выглядел напуганным. Он казался испуганным маленьким ребенком. Она никогда не видела его таким — весь нынешний вид Риддла был полной противоположностью его обычной сдержанной манере.

—Том, — прошептала она. — Том.

Он низко склонил голову, точно охваченный агонией.

— Уйди, — произнес он напряженным полушепотом.

В отчаянной попытке разглядеть выражение его лица она упала на колени и потянулась к нему, как бы без слов давая понять: «Я здесь, мне не все равно, поговори со мной», но он резко оттолкнул ее руку своей дрожащей рукой.

— Я сказал, убирайся! — процедил он сквозь сжатые зубы. В его сдавленном голосе чувствовались отголоски крика, грозившего вырваться из его груди, того самого, который она уже однажды слышала, когда он проклял сам себя. Крика побежденного. И сломленного.

Гермиона, пошатываясь, поднялась на ноги. Ее глаза были так широко распахнуты, что ей казалось, что она больше никогда не сможет моргнуть. Поддавшись порыву, она мягко дотронулась до его левого плеча, лишь на секунду задержав на нем свою руку, а затем развернулась и вышла из класса. Дверь затворилась за ней с тихим щелчком.

Оказавшись за дверью, она на мгновение замерла на месте, затем прошла немного по коридору и снова остановилась. Повернувшись к стене и уперевшись ладонями в каменную кладку, Гермиона крепко зажмурилась, пытаясь избавиться от до сих пор стоящего у нее перед глазами лица Риддла. Однако, чем сильнее она пыталась отогнать этот образ, тем ярче он становился, будто отпечатавшись на внутренней стороне ее век — незабываемый, неподавляемый, непостижимый, абсолютно реальный и материальный, как и впивавшийся ей в руку камень. Том Риддл! Как человеческое лицо вообще способно выражать такую степень страдания? Такую сильную боль? Столько всего? Гермиона не смогла сдержать сочувственного вздоха при мысли о нем, о его боли, и о том, что он никогда не позволял себе быть самим собой.

Она его совершенно не знала. Этот юноша, этот человек, который думал, что она так много о нем знает… Так вот, она не знала о нем ничего. Абсолютно. Ничего из того, что действительно имело значение… во всяком случае, ничего из того, что отныне имело значение для нее. Теперь это стало ясно.

Риддл сильно закусил губу, пытаясь сдержать горячие слезы, но, обнаружив, что все тщетно, просто открыл глаза и позволил соленым каплям стекать по его щекам.

Воспоминания.

Беспомощно сотрясаясь в злых рыданиях, практически рыча, он схватился за голову, с силой дергая и приводя в беспорядок свои идеальные уложенные темные локоны. Выхватив палочку, он наложил на комнату Заглушающее заклинание, а затем — бабах — разнес парту — бабах — разнес стул, напоследок испепелив щепки снопом яростных искр.

Воспоминания.

Риддл с трудом поднялся на ноги. Глаза его были красные от слез. Он отрывисто дышал, втягивая воздух через широко открытый рот, даже не пытаясь успокоиться. Он начал крушить парты, направо и налево рассекая воздух волшебной палочкой и посылая одно за другим самые ужасные проклятия. Затем он наколдовал себе целый стеллаж с книгами, внутри у которых были пустые страницы, чтобы уничтожить его голыми руками.

Воспоминания.

А когда каждая доска стеллажа была разломана и каждая книжная страница вырвана, тогда что? Тогда, тогда… тогда все было наконец кончено.

Риддл медленно подошел к дивану и устало, точно был глубоким стариком, опустился на его сидение. Его руки были в крови, ногти — местами сорваны, а кожа — поцарапана. Он аккуратно исцелил их при помощи своей палочки так бережно и заботливо, словно лечил больного ребенка. Потом направил палочку себе на лицо и все следы, по которым можно было бы догадаться, что всего несколько минут назад он рыдал навзрыд, исчезли.

Только глаза по-прежнему были слегка покрасневшими, но он все равно устало прикрыл их. Взглянув на свое отражение спустя несколько минут, Риддл увидел, что и краснота прошла. Невинный язык — невинные слова. Хорошо, снова, тоже. Хорошо, как будто он вновь выпрямился, немного оступившись. Снова, как будто он когда-то уже стоял на пьедестале. Тоже, как будто он был не один. Тоже, как будто он мог ждать, что кто-то ему поможет в ответ.

Том Риддл начал не спеша приводить свои волосы в порядок, но внезапно почувствовал какое-то жжение на плече, как от сыпи или ссадины — там, где его едва коснулась ее рука, ее нежная рука, ее рука…

Риддл медленно приоткрыл рот, но понял, что слишком вымотан, чтобы думать, а потому просто свернулся калачиком на диване, сжавшись так сильно, как только мог, и лихорадочно впившись пальцами в свое левое плечо. Он отчего-то совсем не стыдился признаться себе в том, что испытывает глубочайшую благодарность к месту ее прикосновения. Единственному месту на его теле, которое не изнывало от потока воспоминаний, воспоминаний, воспоминаний — единственной части его, которая еще, наверное, была способна почувствовать себя тоже снова хорошо.

Этот губительный приступ отвращения и ненависти к себе пройдет.

Всегда проходит.

Том Риддл из любой ситуации выходит победителем.

И вооружившись этим осознанием, Риддл вцепился в подлокотник дивана и зарыдал. Снова. Он рыдал и рыдал, пока не опьянел от слез настолько, что едва мог поверить в то, что все еще существует.

 

 

 

Мина и Годрик поспешно нырнули обратно за угол. Гермиона только что вылетела из класса — того самого, где обосновался Риддл — и, прислонившись к стене, начала всхлипывать. Что он с ней сделал?

Несмотря на все усилия ее убедить, она упорно отказывалась следовать их совету держаться от Риддла подальше. Но это… это пора было прекращать. Мина и Годрик переглянулись, а затем перевели взгляды на Гермиону, которая сползла по стене и, обхватив колени руками, сидела скорчившись, сотрясаемая рыданиями.

— Что нам делать? — прошептал Годрик.

Мина сдула упавшую на глаза черную прядь.

— Я собираюсь поговорить с Риддлом. Завтра. Это все, что остается. Их близкое общение ничем хорошим для нее не кончится.

На душе у Мины было скверно. Схватив Годрика за руку, она потащила его в гостиную, оставив Гермиону одну.

* * *

Гермиона сидела в коридоре, пока не выплакала все слезы. Почему сознание того, что она не могла понять причину застывшего в его глазах страдания, причиняло ей такую сильную боль? Почему она все еще сидит здесь ночью и плачет, как будто в ожидании, что он выйдет наконец из класса. Какое ей дело?

В последний раз шмыгнув носом, Гермиона при помощи волшебной палочки привела свое лицо в порядок. Из класса не доносилось ни звука, при том что Риддл совершенно точно еще не выходил. Медленно поднявшись на ноги, она побрела в гриффиндорскую башню. Спина ее болела после долгого, должно быть, многочасового соприкосновения с каменной стеной.

На следующее утро Гермиона проснулась поздно. Очень поздно. В спальне уже никого не было.

Медленно она спустилась в Большой зал. Никого из ее друзей за гриффиндорским столом не обнаружилось. Среди слизеринцев же сильно бросалось в глаза отсутствие Тома Риддла и Абраксаса.

С хмурым лицом Гермиона вышла на улицу, щурясь от слепящей белизны свежевыпавшего снега. Машинально скользнув рукой в карман за палочкой, чтобы наложить на ботинки Импервиус, она с досадой обнаружила, что палочки при ней нет. Вероятно, она забыла ее под подушкой. Ну вот, теперь придется тащиться обратно в спальню.

Гермиона свернула направо. Здесь неподалеку имелся проход, по которому до гриффиндорской гостиной можно было добраться значительно быстрее. Однако, приблизившись к нужной башне, она заметила нечто, что заставило ее нахмуриться. Это что, человек там на крыше? Гермиона пригляделась получше, и сердце ее забилось быстрее. Смутно она различила алую отделку на мантии — значит, кто-то с Гриффиндора. Но кто? В любом случае этот кто-то стоял слишком близко к краю, а высота башни была по меньшей мере двадцать-двадцать пять метров.

— Эй! — неуверенно окликнула Гермиона. Фигура повернула к ней лицо. Ветер слегка взъерошил светло-каштановые волосы.

— Гермиона! — донесся до нее радостный голос.

У Гермионы перехватило дыхание.

— Миранда? Что ты делаешь там наверху?

— Просто хочу кое-что проверить, — ответила Миранда и в следующую секунду без какого-либо предупреждения сделала шаг вперед.

Гермиона закричала так отчаянно, что сорвала голос. Она судорожно попыталась применить беспалочковую магию, но ее попытки ни к чему не привели. Застыв на месте, она беспомощно наблюдала, как хрупкое тело Миранды устремилось к земле. Казалось, эти мгновения растянулись на год. Гермиона до последнего надеялась, что спасение придет, что какое-нибудь силовое поле не даст Миранде упасть. Но этого не случилось.

С отвратительным глухим звуком, сопровождающимся тошнотворным хрустом, тело Миранды упало на снег у подножия башни.

— О, Боже.

Гермиона сорвалась с места.

Подбежав, она упала возле подруги на колени. Руки и ноги Миранды были вывернуты под ужасно неестественными углами. О, господи боже мой. Гермиона перевернула Миранду. Та не дышала. От столкновения с землей ее лицо провалилось внутрь, являя собой отвратительное кровавое месиво. Повсюду была кровь, сочащаяся из многочисленных ран. Гермиона невольно вскрикнула и отчаянно начала оглядываться вокруг в поисках помощи. Голова у нее резко закружилась, а к горлу подступила тошнота. Она наклонилась в сторону, и ее вырвало, а потом еще и еще раз. Судорожно хватая ртом воздух, Гермиона попыталась взять себя в руки. Что ей нужно было сделать? Как она могла помочь?

Она зажмурилась, надеясь, что сейчас проснется, что все это окажется не более, чем страшный сон. Порывисто притянув Миранду к себе, она спрятала лицо у нее на груди, не обращая внимания на кровь… и вдруг замерла.

На Земле падение с такой высоты было бы, вне всякого сомнения, смертельно. По идее, оно было смертельно где угодно.

Но тогда почему сердце Миранды продолжало биться?

Гермиона в изумлении уставилась на подругу. Она вся была в крови и на первый взгляд не подавала никаких признаков жизни, однако этот еле слышный стук в груди говорил об обратном.

Краем глаза Гермиона уловила какое-то движение.

Вдоль стены замка в ее сторону неторопливо шел Том Риддл. Гермиона закрыла глаза. Почему после вчерашнего он выглядел как ни в чем не бывало? Но это было неважно. Сейчас ничего не имело значения, кроме того, что Миранда каким-то чудом была все еще жива.

— Том! — закричала она, отчаянно замахав руками и наблюдая, как он нерешительно и мучительно медленно приближается к ней. — Помоги мне.

Миранда была ростом чуть повыше ее, и, не обладая особой физической силой, Гермиона не смогла бы в одиночку донести ее до больничного крыла. А Миранде нужно было во что бы то ни стало туда попасть, и быстро, а у Гермионы даже не было волшебной палочки…

На лице Риддла отразился ужас.

— Что…?

— Она спрыгнула с башни! Послушай, времени нет… подними ее! У меня при себе нет палочки, а нам нужно доставить ее в больничное крыло немедленно.

С усилием Гермиона приподняла разбитое тело подруги над землей, покачнувшись под его тяжестью, но внезапно ощутила, как руки Риддла тоже обхватили Миранду.

Они побежали в больничное крыло так быстро, как только это было возможно. Риддл нёс Миранду на руках, а Гермиона поддерживала ей голову. Как при таких физических повреждениях она могла все еще быть жива? Ее голова была повернута набок. У нее была сломана шея. По полу за ними тянулся кровавый след. Попадавшиеся им навстречу студенты замирали на месте и провожали их удивленным взглядом.

— Мерлин! — вскрикнул Джаред Пиппин при виде Гермионы и Риддла, которые, ворвавшись в больничное крыло, опустили Миранду на ближайшую койку.

— Джаред, она все еще жива, — сказала Гермиона. — Она спрыгнула с башни, но выжила.

В комнату вошел Мунго. От увиденного его лицо окаменело.

— Господь всемогущий, — пробормотал он, тут же выхватывая свою палочку и начиная делать различные пассы над телом Миранды. Он медленно распрямил ее руки и ноги, и стало еще более очевидно, насколько все ее тело было изломано. Конечности гнулись во все стороны, оба плеча были вывихнуты, на груди и животе виднелись раны, словно после того, как тело коснулось земли, кровь стремилась продолжить падение, а потому пробила кожу насквозь, спина же вся была искорёжена, точно смятая консервная банка…

Почти два часа ушло у Мунго на то, чтобы выявить и осторожно вылечить все переломы Миранды. Уцелели только пара рёбер, все остальные оказались раздроблены. В одной руке насчитали семь переломов, в другой — пять. Одна нога была сломана в четырех местах, другая — в шести. Лицевая сторона черепа Миранды ввалилась внутрь, и Мунго долго листал свою черную записную книжку, прежде чем смог это исправить. Обе плечевые кости выскочили из суставных впадин лопаток, а одна бедренная кость — из тазобедренного сустава. Мунго был особенно осторожен с шеей. Он сказал, что, несмотря на перелом позвоночника, спинной мозг был не повреждён. Он также прибавил, что ей невероятно повезло, что она упала в снег, а не на голую землю, иначе ее головной мозг не смог бы уцелеть.

— На самом деле, — сказал Мунго, — я понятия не имею, как ее мозг смог избежать повреждений. Как и, собственно говоря, ее сердце. Они оба почти в норме, хотя тот отдел мозга, что располагается здесь, — он указал на шею Миранды, — немного вышел из строя из-за перелома… но в целом после удара о землю и проломленного черепа ее мозг должен был получить гораздо более серьезную травму…

Гермиона наблюдала за тем, как к подруге постепенно возвращается ее нормальный внешний вид. Зачем ты это сделала, Миранда?

Мунго нахмурился и сделал над телом Миранды взмах палочкой.

— Это очень странно, — сказал он. — У нее совсем не наблюдается кислородного голодания. И это при том, что большинство кровеносных сосудов лопнули… как будто кислород попадает в ее тело, впитываясь через кожу, а затем самостоятельно циркулирует по организму.

Эта новость не на шутку взволновала Гермиону.

— Но это я так, к слову, — вздохнул Мунго, — потому что в остальном ее тело нуждается в почти полном восстановлении. Она не сможет прийти в себя еще по меньшей мере месяц. Сначала я займусь нервной системой, на это уйдет примерно неделя, а затем — легкими, как только Пиппин приготовит то кровоочищающее зелье… Джаред? Можно тебя попросить отыскать рецепт?

Как только стало ясно, что Мунго более-менее держит ситуацию под контролем, Риддл, не привлекая к себе внимания, покинул больничное крыло. Его лицо было задумчиво. Перед тем как уйти, он перехватил устремленный на него взгляд Гермионы.

Гермиона смотрела на Миранду. Ее лицо казалось таким умиротворенным, спокойным, невинным. Она всегда была немного странной… но чтобы совершить самоубийство? Она вроде говорила, что рада, что попала сюда. Так почему же она решила рискнуть, не побоявшись перехода в другой мир?

Внезапно на Гермиону снизошло озарение. По всем законам мироздания, Миранда должна была уже быть мертва. Однако этого не случилось… потому что по той или иной причине это не могло здесь произойти.

Здесь никто не мог умереть.

Спустя час к ней в больничном крыле присоединились Годрик, Мина и Альбус. Первые двое выглядели глубоко шокированными, в отличие от Альбуса, не выказывавшего особых признаков удивления.

— Вчера она спросила меня, — пояснил он, — можем ли мы, по моему мнению, здесь умереть. — Повисла долгая пауза. Гермиона повернулась и посмотрела на Дамблдора. — Я ответил, что нет, — тихо закончил он.

Годрик шумно выдохнул.

— Я до сих пор не могу поверить, что все обошлось, — пробормотал он. — Я не могу поверить, что она вообще решилась выкинуть нечто подобное.

Просто хочу кое-что проверить…

Мина в неверии покачала головой и ничего не сказала, лишь ласковым движением убрав упавшие на лоб Миранды волосы.

Гермиона опустила глаза на свои колени, пытаясь подавить подступившие слезы. Остальные не видели ее рыданий во время осмотра Мунго, и ей не хотелось начинать плакать при них теперь.

Посмотрев на нее, Годрик встретился взглядом с Миной. Несмотря на сильнейшее потрясение, вызванное поступком Миранды, он не сомневался, что в этот момент они оба думали об одном и том же. Если Гермиона могла сдерживать слезы после такого… то какого черта тогда с ней сотворил прошлой ночью Риддл?

* * *

Риддл вышел из слизеринской гостиной, по-прежнему пребывая в некоторой растерянности. Тот факт, что та девушка была все еще жива, недвусмысленно означал, что в этом месте никто не мог умереть. Что произойдет, если он использует Аваду Кедавру? Никакой смерти… Но опять же, они были не вполне живы, чтобы умереть…

Ужасно хотелось есть. Завтрак он пропустил, решив вместо этого подняться на Астрономическую башню, чтобы спокойно обо всем подумать, и вот теперь направлялся в Большой зал, чтобы чем-нибудь перекусить.

Первый шок от утренних событий прошел, и Риддл смог проанализировать получавшийся расклад. Наверняка теперь из-за случившегося Дамблдор перестанет путаться у него под ногами, что уже можно было расценивать как самый настоящий подарок судьбы. Вдобавок сложившаяся ситуация значительно облегчала претворение в жизнь его плана касательно Грейнджер, создав для него практически идеальные условия. Все складывалось одно к одному, и сегодняшний вечер казался ему подходящим моментом, чтобы начать действовать.

Риддл повернул налево. Он шел, бесконечно петляя по коридорам подземелья, что всегда его слегка раздражало… пока внезапно путь ему не преградили двое гриффиндорцев. Вид у них был решительный ­­­— так и не скажешь, что одна из их самых близких подруг сейчас лежала вся искалеченная в больничном крыле.

— Привет, — сказал Риддл, вежливо кивая Годрику и Мине. На его приветствие они никак не среагировали. Прочитав на их лицах вызов и недоверие, Риддл еле удержался от того, чтобы не закатить глаза. У него сейчас не было времени на гриффиндорскую глупость, ну вот правда.

Годрик дернул головой, откидывая с глаз рыжую челку.

— Послушай, Риддл, — осторожно начал он, — я уже давно хотел переговорить с тобой кое о чем.

— Мы оба хотели, — вмешалась Мина.

Риддл приподнял брови, изобразив вежливый интерес. В остальном же его лицо оставалось непроницаемой маской. Он ждал, что они скажут дальше.

— Если по существу, — сказала Мина, — то мы хотим, чтобы ты отвалил от Гермионы Грейнджер.

Хм, это прозвучало немного агрессивно. Риддл даже моргнул, слегка удивленный такой горячностью. Но, с другой стороны, конечно… это ведь была та самая девица из лабиринта. С большим трудом он подавил усмешку. Она, должно быть, чувствует себя униженной, даже просто находясь в его присутствии.

— Почему? — спросил он, позволив тени легкого недоумения отразиться на своем лице. — Прошу прощения, но я не понимаю, о чем вы.

— Слушай, — яростно выпалила Мина, — за последнее время стало окончательно ясно, что ты очень… очень сильно мотаешь ей нервы, и мы хотим, чтобы это прекратилось.

Риддл нахмурился.

— Мотаю ей нервы? Со мной она ведет себя абсолютно нормально, — сказал он. Было забавно наблюдать, как быстро эта девчонка выходит из себя. Нет, разговаривая с ним, она бы не продержалась и пяти минут. Ни мозгов. Ни способности планировать. Как у любой гриффиндорки. Ну ладно, как у большинства из них.

— Абсолютно нормально? — фыркнул Годрик. — Ты имеешь в виду, как прошлой ночью?

На несколько мгновений в коридоре воцарилась напряженная тишина. Риддл неотрывно глядел прямо в зеленые глаза Годрика, который, не дрогнув, выдержал этот пристальный взгляд. Так значит… Грейнджер рассказала им о том, что случилось? Их дружба с ними оказалась более близкой, чем он думал. Нельзя, чтобы она продолжала им все выкладывать… это было неприемлемо. Правда, существовал призрачный шанс, что…

— О чем ты?

— Я о том, что после того, как мы увидели ее, выбегающей из класса, а затем рыдающей в коридоре, вывод о том, что она не вполне счастлива, напрашивается сам собой, — прорычала Мина.

Риддл внутренне с облегчением выдохнул — все-таки она ничего им о нем не рассказала — однако затем чуть не нахмурился, к счастью, вовремя опомнившись... Почему она плакала? Вчера он полностью утратил бдительность и потерял контроль впервые с… вообще-то, впервые в жизни… велел ей уйти… и, спрашивается, с чего ей из-за этого плакать?

— Мне жаль это слышать, — сказал он вслух, — но я не понимаю, о чем вы. Когда она уходила, то не выглядела расстроенной. Не думаю, что я сделал что-то, чтобы стать причиной ее слез. Она… она в порядке? — придадим голосу легкий оттенок обеспокоенности. Вот. Идеально. Впрочем, фальшивая обеспокоенность далась ему на этот раз до странности легко…

— На вид с ней все нормально, — пробормотал Годрик, переглянувшись с Миной. Все шло совсем не так, как они ожидали. Риддл казался абсолютно убеждённым в собственной невиновности.

— Это хорошо, — с озабоченным видом ответил Риддл, мельком бросив взгляд на Мину, которая буквально кипела от едва сдерживаемой ярости.

— Слушай, просто прекрати это все, — произнесла она, делая шаг к нему. — Я знаю, что ты далеко не такой безобидный, каким вечно притворяешься. Просто держись от Гермионы подальше, уяснил?

Он выгнул одну бровь.

— То есть я должен терять кого-то из своих лучших друзей просто потому, что вы меня об этом попросили?

Хммм. Может, насчет «лучших друзей» он несколько и преувеличил. Хотя, если так подумать, их взаимоотношения с Грейнджер были максимально близки к тому, что в его случае можно было охарактеризовать как «дружбу», так что в этом он не совсем соврал.

— Да! — рявкнула Мина, чьи серые глаза уже метали молнии. Годрик подошел к ней и успокаивающе положил ей руку на плечо. Риддл счел уместным придать своему лицу слегка встревоженное выражение. Вся эта комедия начинала его уже порядком утомлять — эти гриффиндорцы отличались такими скудными умами, что морочить им голову не доставляло никакого удовольствия, даже особых усилий прилагать не требовалось. Тем не менее их настойчивость раздражала, и его терпение медленно, но верно таяло.

После случая в лабиринте этим двоим было уже известно, что он умеет мастерски притворяться. Так не легче ли было просто проклясть их, и дело с концом? Все равно дурацкая гриффиндорская гордость, скорее всего, не позволит им распространяться о том, что, хотя они и были против него вдвоем, победа в итоге осталась за ним, а, несомненно, именно так и будет. Кроме того, кто поверит в то, что Том Риддл проклял кого-то, не имея на то серьезной причины? Конечно, никто.

— Послушайте, — раздраженно сказал Риддл, — я правда не понимаю, почему я должен это делать. То, что она прошлой ночью плакала, никоим образом со мной не связано. Я не понимаю, почему я должен за это извиняться, и, тем более, с чего мне отказывать…

— Мы знаем, что ты проклял сам себя, — тихо произнес Годрик. — Мы знаем, что ты все подстроил.

Ах да, точно. Это. Там, в лабиринте, эта девица что-то такое упоминала. Ну, с одной стороны, это все сильно усложняло, а с другой, наоборот — упрощало.

— Не говоря уже о лабиринте, — едко добавила Мина, бросая на Риддла убийственный взгляд.

Губы Риддла медленно скривились в усмешке.

— Да, верно. Хорошие были деньки.

Годрик ощутил смутную тревогу. Казалось, то, что им было всё о нем известно, нисколько не волновало Риддла. Вместо того чтобы забеспокоиться, он стоял перед ними и ухмылялся, источая еще бóльшую уверенность, чем обычно. Да что с этим парнем такое?

— К сожалению, это ничуть не прибавляет мне желания перестать общаться с Гермионой, — вздохнул Риддл, — потому что она слишком… интересная, — лицо Мины при этих словах помрачнело еще больше. — К тому же я хотел бы подчеркнуть, что мисс Грейнджер тоже в курсе тех инцидентов и не сочла их достаточным основанием, чтобы отказаться от нашей дружбы, так что мне не совсем понятно, почему вы со своей стороны пытаетесь встать на защиту ее интересов, — спокойно продолжил он, с ленивым удовлетворением разглядывая их лица. Выбить из колеи этих гриффиндорцев было даже легче, чем Грейнджер. Правда, не настолько забавно. А еще он был очень голоден, поэтому было бы здорово уже с этим всем покончить. — Так что спасибо за вашу трогательную заботу, но я боюсь…

— Мы с тобой не шутки шутим, Риддл, — резко оборвал его Годрик. — Либо ты оставляешь ее в покое, либо тебе мало не покажется.

Настало время показать зубы.

— С чего я должен оставлять ее в покое? — поинтересовался Риддл с дьявольской усмешкой на губах и внезапно потемневшим взглядом. — Она ведь… — он сделал паузу и перевел свой взгляд на Мину, — такой лакомый кусочек.

Он видел, что мыслями та вернулась к их разговору в лабиринте, и на ее лице появилось яростное выражение.

— С меня хватит, — сказала она, доставая свою волшебную палочку.

— Не советую этого делать, — предупредил Риддл.

Мина и глазом моргнуть не успела, как в руке у него материализовалась собственная палочка… Так, хорошо. Зато рядом с ней был Годрик Гриффиндор. Мина успокоила себя тем, что, как бы хорош Риддл ни был, Гриффиндора он не смог бы победить ни при каких обстоятельствах. На ее памяти Годрик еще никому не проиграл ни одной дуэли, хотя, следовало признать, что он никогда не сражался с Альбусом, который просто мастерски владел боевой магией.

Она была вне себя от гнева. Ей хотелось как следует проклясть Риддла, чтобы стереть с его самодовольной физиономии эту поганую усмешку. Почему он просто не мог сделать то, что они просили? Им точно владела какая-то пугающая и больная одержимость. У Мины засосало под ложечкой, когда она вспомнила его горячее дыхание на своей шее, его сладковатый запах, ощущение его тела, плотно прижимающегося к ее... Она сглотнула и подняла волшебную палочку повыше.

— Вы двое начинаете мне надоедать, — задумчиво произнес Риддл, и это стало для Мины последней каплей. Она сжала зубы, и красный луч Ступефая вылетел из ее палочки. Годрик бросил на нее встревоженный взгляд. Ой, да ладно, чего беспокоиться, их было двое против одного, и он же был рядом с ней. Риддл не сделал своей палочкой ни единого движения — он просто посмотрел на красный луч, и тот, свернувшись в воздухе, просто растворился. У Мины пересохло во рту. Это еще что за чертовщина?

Риддл в ответ лениво послал в каждого из них по заклинанию, но оба относительно безобидных, так что Годрик и Мина их легко отразили. Риддл не спешил продолжать. К нему одновременно устремились некое подобие черного вихря от Годрика и агрессивно настроенный сокол, наколдованный Миной. Взмахнув палочкой, Риддл изменил направление вихря и, столкнувшись с птицей, тот поглотил ее, предварительно сорвав с сокола все оперение. Еще один взмах — и черный вихрь исчез.

Теперь Годрик и Мина атаковали уже всерьез, однако выражение лица Риддла оставалось все таким же расслабленным, и все их заклятия либо не достигали цели, либо промахивались, либо были отбиты в стену. Годрик понемногу начал задействовать всякие интересные приемчики из своего арсенала. Например, посылая одно за другим заклинания, он накладывал чары, ограничивающие противника, или превращал воздух в огонь. Но вместе с тем в действительности ему не слишком хотелось причинять Риддлу серьезный вред, а потому он сражался вполсилы. Пусти он в ход все свои умения, тогда, несомненно, у Риддла не было бы против него ни малейшего шанса… но при всем при этом слизеринец продолжал сохранять свое невозмутимое спокойствие…

Брови Мины были сосредоточенно нахмурены, однако Риддл, легко выписывавший палочкой в воздухе различные узоры, неизменно отражал любое направленное в него заклятие и с момента начала дуэли не сдвинулся со места ни на йоту.

Риддл вздохнул. В этом и состояла проблема Светлой магии: спустя какое-то время она становилась до боли скучной и предсказуемой. Ему надоело. Пора было заканчивать.

Они перестали метать в него заклинания и замерли, ожидая его дальнейших действий, что, с легкой усмешкой подумал Риддл, было очень плохой идеей. Он медленно переместил вес тела и встал в дуэльную стойку, с удовлетворением отметив мелькнувший на их лицах страх. Едва заметное движение его руки с палочкой, и раскаленный пурпурный шар помчался к Годрику.

Мина в ужасе отпрянула. Она уже отсюда чувствовала обжигающую силу заклятия, да и сам Годрик казался обеспокоенным. Нахмурившись, он начертил в воздухе рисунок, и перед ним возникла стальная сеть, сумевшая остановить шар. Однако раньше, чем Годрик закончил выставлять щит, другое заклятие Риддла поразило Мину прямо в грудь.

— Мина! — взревел Годрик, падая рядом с ней на землю, как будто это он пропустил удар.

С усталым вздохом Риддл засунул свою палочку обратно в карман и продолжил свой путь. Он не сделал с гриффиндоркой ничего ужасного: просто легкий удар электрическим током, сдобренный немного неприятным жужжанием в ушах, которое продлится пару дней. Если учесть, сколько времени они у него отняли, им стоило быть благодарными за то, что он ограничился лишь этим.

Он надеялся, что они не расскажут о случившемся Грейнджер. Хотя это было маловероятно, раз они действовали у нее за спиной, пытаясь загнать его в угол в подземельях.

Его мысли вернулись к тому, о чем они ему проговорились: что прошлой ночью она плакала. Он нахмурился, усаживаясь за слизеринский стол рядом с Ревелендом Годелотом. Грейнджер плакала из-за него?

Риддл никогда не думал о ней как о человеке, который может из-за него расстраиваться и переживать. Она была сильной. Это была одна из главных причин, по которой она его так интересовала. Единственный раз, когда он видел ее плачущей, был после утраты ее друга, но и тогда это едва ли можно было назвать истерическими рыданиями. Ах да, и еще раз от боли во время Круциатуса. Что же такого с ней могло приключиться прошлой ночью, что она расплакалась?

Он мысленно вернулся назад. В тот вечер все воспоминания, вызванные ее вопросом, почему она не должна говорить ему, что ей жаль, разом нахлынули на него, как и всегда, потоком чистой боли. Он не должен был позволить этому невинному вопросу вывести его из себя, но это «почему» запустило внутри него что-то, что он не сумел вовремя взять под контроль, что-то, из-за чего он окончательно слетел с катушек. Лицо Риддла потемнело. Она выглядела напуганной, как после встречи с Кровавым Бароном. А затем это тихое: «Том».

Она интересовалась им, задавала ему вопросы, а он приказал ей убираться. Она протянула ему руку, а он ее оттолкнул. Она положила ему руку на плечо… а он ничего не сделал.

Могла ли она расстроиться из-за того… что он был расстроен? Подобное предположение показалось Риддлу настолько нелепым, что на его лице проступило выражение полного замешательства. С другой стороны, это было очень в духе Грейнджер: начать горевать вместе с кем-то. Как будто это было разумно. Было ли это чем-то, принятым у друзей? Сопереживать, грустить, когда грустно другому? Можно подумать, с этой задачей нельзя было справиться в одиночку.

В тот вечер он не отрываясь смотрел ей в глаза, пытаясь не утратить связь с реальным миром. На самом деле, то, что она сидела и молчала, было единственным, что не позволило ему тогда сорваться немедленно. Но затем это тихо произнесенное имя… это было уже чересчур. Слишком.

В ее глазах… там не было жалости. Нет. Жалость бы его разъярила. Но это, определенно, было нечто похожее… что-то близкое. Что-то глупое. Нужное слово пришло ему на ум — сострадание.

Однако сострадание не берется из ниоткуда. Людям должен быть важен человек, к которому они испытывают сострадание. Именно поэтому сам Риддл никогда…

Людям должен быть важен человек.

С вытянувшимся от удивления лицом Риддл, покачиваясь, поднялся из-за стола, закончив свой молчаливый обед.

Он мысленно еще раз пробежался по всей цепочке событий, а потом еще раз, но все еще отказывался в это поверить. Неужели он мог быть для нее важен? Неужели она могла о нем беспокоиться? Никому и никогда даже в голову не приходило искренне о нем беспокоиться — во всяком случае, не после того, как люди узнавали его получше. Сама эта мысль казалась ему чужеродной, за рамками его понимания. Риддлу всегда было на всех наплевать, и, соответственно, другим на него тоже.

Тем не менее в голове у него неожиданно возник вопрос:

Была ли она важна для него?

Ну, он не знал даже, с чего и начать. То, как внутри у него неприятно ёкало при мысли о том, что она из-за него плакала; то, как он порой ловил себя на том, что мысленно возвращается к их разговорам с неким чувством радостного удовлетворения; странная манера поведения, которую он выработал, чтобы быть рядом с ней; приятное чувство у него в груди, когда они оба были расслаблены и непринужденно общались друг с другом на равных — можно ли было все это расценивать как признаки того, что она была ему важна? Двое людей, которые важны друг другу — означало ли это, что их связывала настоящая полноценная дружба?

Разумеется, нет. Разумеется, не следовало упускать из внимания тот факт, что он затеял все это исключительно ради осуществления своего плана. Получается, что все это было неискренне, ведь так? Да и не могло быть иначе, потому что по-настоящему о ком-то беспокоиться было рискованно. Беспокоиться и заботиться было глупым проявлением слабости. Это всего-навсего значило, что ты позволяешь кому-то подобраться к тебе настолько близко, чтобы нанести удар.

И все же он был ей важен, и она о нем беспокоилась.

Риддл моргнул и прикусил губу. Это было хорошо. Это было как раз то, чего он пытался добиться, верно?

Но тогда почему теперь, когда он это понял, ему стало ужасно не по себе?

* * *

За обедом Гермиона молчала. Годрик и Мина вели себя немного странно, но она полагала, что это все из-за Миранды, а потому не стала спрашивать, в чем дело. Время от времени Мина слегка встряхивала головой, точно пытаясь отогнать надоедливую мысль. Конечно, ведь она наверняка пыталась справиться с охватившей ее грустью.

Гермиона закончила есть. В течение последних пары недель она обычно отправлялась после обеда навестить Риддла, но… кажется, в данный момент это было не очень уместно. Наверное, прежде чем заново попытаться влезть Риддлу в душу, ей стоит дать ему время восстановиться и не трогать его сегодня.

Гермиона мрачно подумала, что, в сущности, была ничем не лучше его. Они оба хотели получить информацию, разница была лишь в способах, которыми они пытались этого добиться. Хотя внезапное развитие событий накануне стало для нее полной неожиданностью…

Она направилась к выходу из Большого зала, чтобы избежать некомфортного молчания, повисшего за столом. Обернувшись уже у самых дверей, Гермиона была неприятно удивлена, обнаружив, что трое ее друзей все это время смотрели ей в спину со странным выражением, которому она не смогла подобрать точного определения. С ними все было хорошо?

Повернув направо, она приподняла гобелен и нырнула в тайный проход, который использовала в последнее время, чтобы лишний раз не проходить мимо спуска в подземелья. В темноте она внезапно обо что-то запнулась и обязательно упала бы, если бы не чья-то сильная рука, которая вовремя ухватила ее повыше локтя, помогая устоять на ногах.

— Ой… о-о-о, — только и выдала она. Перед ней стоял Риддл.

— Прости за подножку, — ответил он, выпуская ее руку. — Я ждал тебя.

Гермиона нахмурилась.

— Зачем?

Риддл вздохнул.

— Послушай, Грейнджер, я…

— Гермиона, — прервала она его, сама не зная почему.

— Что?

— Мое имя Гермиона, — сказала она. — Не помню, чтобы ты хоть раз его использовал. Я знаю, что ты не любишь свое имя, но мне мое нравится, ясно?

Он медленно кивнул. Несмотря на то, что за гобеленом было темно, выражение его лица сейчас читалось легче, чем обычно.

— Я хотел извиниться за то, что вчера все так вышло, — тихо сказал он. — Я был груб.

— Ты… хотел извиниться? — переспросила Гермиона, пытаясь осознать смысл этих слов, таких непривычных в контексте человека напротив.

— Да. Я поступил некрасиво, — промямлил Риддл. Он испытывал неловкость и не мог заставить себя встретиться с ней взглядом. Она выглядела пораженной, но не обрадованной. Пока что вся эта затея с извинениями начиналась вроде бы неплохо. Однако следующие слова Грейнджер как обычно спутали ему все карты, нарушив предполагаемый сценарий.

— Ты не должен просить прощения за собственную грусть, — тихо сказала она, и Риддл уставился на нее так, будто она была с другой планеты. Так значит, вот как это было, когда ты кому-то важен? Этот разговор о чувствах и эта нежная интонация ее голоса, до странности ласкающая слух…

— Но мне правда жаль, — мягко ответил он. — Я… я не намеревался причинить тебе боль.

Она по-прежнему не улыбалась. За последние полторы недели Риддл не мог припомнить случая, чтобы, вовлекшись в беседу, она за аналогичное время разговора с ним ни разу не улыбнулась. Было похоже, что внутри ее раздирают противоречия. И еще эта боль, мелькнувшая в ее глазах, которую он заметил и… которая тоже отдалась в его груди. Какое ему было дело до того, грустно ей или больно? На душе у него вдруг стало как-то неспокойно.

— Давай пройдемся? — тихо предложил он. Пора было начинать.

Гермиона кивнула и молча пошла рядом ним. Она удивилась, когда они направились не по пути, ведущему в знакомый класс. Хотя, надо полагать, теперь, когда с зельем покончено, класс больше не будет столь востребован.

Они остановились перед дубовой дверью на восьмом этаже в нескольких коридорах от Выручай-комнаты.

— Эрнест Хемингуэй, — произнес Риддл, и с тихим щелчком дверь отворилась.

Гермиона слегка нахмурила брови.

— Где мы? — Он отворил дверь. — И почему пароль «Эрнест Хемингуэй»?

— Это моя комната. Покои старост школы. Я думал, ты в курсе.

Гермиона пожала плечами.

— Нет, я ей не была.

— Ты не была старостой школы? Вот так неожиданность, — удивился Риддл, придерживая для нее дверь. — Что же касается того, почему пароль ­- имя маггловского писателя, я и сам заинтригован, — сухо сказал он. И оскорблен.

Они стояли в небольшой прихожей, из которой вели расположенные справа и слева две двери.

— Это комната старосты-девочки, — пояснил Риддл, — а это моя.

На темной двери слева были вырезаны две буквы «СШ»

Серьезная шишка.

От этого воспоминания Гермиону охватило желание расхохотаться. Риддл тем временем прикоснулся к ручке двери своей волшебной палочкой. Раздался щелчок замка.

— Что это было за заклинание? — спросила она. — Простая Алохомора?

Риддл покачал головой.

— Нет, специальный пароль, чтобы старосты не могли просто так друг к другу войти. В моем случае — это мой день рождения.

— А когда у тебя день рождения? — спросила Гермиона, хотя знала, что это был последний день года.

Он нахмурился.

— Полагаю, мне не следует опасаться, что ты попробуешь вломиться в мою комнату, не правда ли?

— Нет, не следует.

Риддл вздохнул.

— Тридцать первое декабря, если тебе так интересно, — с этим словами он открыл дверь, и они вошли внутрь.

На первый взгляд, благодаря высокому сводчатому потолку комната показалась Гермионе невероятно огромной, хотя на деле была примерно в половину меньше любого из учебных кабинетов. Деревянный пол, темно-зеленый полог над кроватью и черный кожаный диван перед горящим камином, отделанным мрамором. У противоположной стены стоял письменный стол из вишневого дерева, на котором в идеальном порядке были разложены какие-то бумаги. В комнате царили безукоризненные порядок и чистота.

— Если тебе некомфортно, мы можем уйти, — сказал Риддл. — Я лишь хотел захватить сливочное пиво. — На каминной полке стояли две бутылки.

— Нет, все нормально. Я не настолько старомодна, как некоторые родом из 1940-х, — ответила она, заставив Риддла ухмыльнуться.

Гермиона вздохнула. Озаренная теплым светом от камина комната показалась ей очень располагающей и гораздо более уютной, чем гриффиндорская гостиная, где она уже долгое время не ощущала себя как дома.

Риддл взмахнул палочкой, подзывая бутылки со сливочным пивом, и предложил одну Гермионе.

— Мы что-то празднуем?

— Нет, но я подумал, что после событий сегодняшнего дня ты бы не отказалась от глотка сливочного пива, — вздохнул Риддл, опускаясь на диван. Она присела с краю на другом конце. — Кстати, как себя чувствует твоя подруга?

Коснувшись крышки волшебной палочкой, Гермиона открыла свою бутылку.

— Не очень. Мунго говорит, что она еще месяц не сможет очнуться, но и потом ей придется принимать множество зелий, — она сделала неопределенное движение бутылкой. Риддл напряженно за ней наблюдал. — Очевидно, у нее раздроблена трахея и разорваны в нескольких местах легкие. Ему предстоит исцелить все ее внутренние органы. И все это прежде, чем она сможет хотя бы прийти в себя.

Риддл медленно покачал головой.

— Интересно, как она все еще может быть жива? Ведь ее падение должно было быть смертельным.

— Да, — тихо согласилась Гермиона. — Я не… я не думаю, что…

— …люди здесь могут умереть? — закончил за нее Риддл, медленно кивнув. Он смотрел на пламя в камине. — Я подумал о том же. Немного странная мысль.

Гермиона сжала прохладную бутылку в руках.

— Знаю. Но, я полагаю, раз все мы здесь изначально не совсем живы…

Она поднесла бутылку со сливочным пивом к губам и сделала глоток.

Охваченный неприятным волнением, Риддл поднялся на ноги. Вот оно. Сейчас начнется. Должно подействовать прямо…

С дивана за его спиной донесся легкий вздох. Он почти не хотел этого видеть, почти искренне не хотел видеть, как зелье, добавленное в сливочное пиво, размывает сильную и независимую личность этой девушки. Но жалеть уже было поздно. Он обернулся и увидел, что она неотрывно смотрит на него широко раскрытыми глазами. С приоткрытым ртом она медленно закрыла крышкой свою бутылку и поставила ее на пол возле дивана.

Он был бы рад просто приготовить сыворотку правды, но на это ушли бы месяцы экспериментов даже при самом оптимистичном раскладе. Поэтому он решил прибегнуть к помощи особого любовного зелья, подходящего как раз для этого случая. Идею для рецепта он почерпнул из той книги, «Скрытое обольщение», в которой обнаружилось множество полезных советов и информации об ингредиентах. Он не хотел варить одно из стандартных любовных зелий типа Амортенции, потому что все они зачастую имели досадные побочные эффекты вроде временной потери памяти в обмен на более продолжительную влюбленность, что совершенно не отвечало его запросу.

Вот почему Риддл вывел собственную формулу любовного зелья. Оно не требовало принятия антидота, так как само выветривалось в последующие четыре часа, и к тому же не оставляло у жертвы никаких воспоминаний о случившемся.

— Верно, мы все здесь не совсем живы, — спустя некоторое время ответил Риддл, — и это осознание всегда несколько нервирует.

Задержав дыхание, Гермиона кивнула.

— Я знаю, — пылко сказала она немного хриплым голосом.

Риддл подошел к дивану и сел рядом с ней. Он надеялся, что зелье не преобразит ее до неузнаваемости, хоть и понимал, что, наверное, хочет слишком многого.

— Послушай, Гермиона, — начал он, но второе слово словно застряло у него в горле. Гермиона. Она попросила его звать ее так. Как будто он был ее другом. Кем-то, кому она доверяла… и своими действиями он сейчас подрывал это доверие. Прежде неведомое чувство скрутило его внутренности. Риддл сглотнул, но решил сосредоточиться на том, что совсем скоро наконец узнает все, что так давно хотел знать.

— Да? — откликнулась она. Выражение ее лица было чуть менее непроницаемым, а глаза распахнуты чуть шире, чем обычно.

На ум Риддлу непрошено пришли слова, с полуулыбкой сказанные Грейнджер тем вечером у главных дверей Хогвартса. В голове у него прозвучал ее голос. На свете есть вещи поважнее, чем во что бы то ни стало добиваться своего.

Риддл посмотрел на эту новую Грейнджер, сидевшую сейчас перед ним, и продолжение фразы замерло у него на губах, потому что он снова вдумался в смысл того, что она ему тогда сказала… На свете есть вещи поважнее, чем во что бы то ни стало добиваться своего. Но как он ни пытался… он не понимал. Он чувствовал, что был невероятно близок к тому, чтобы понять, что же она имела в виду, близок к тому, чтобы постичь это, даже подозревал, что то тягостное чувство, которое он сейчас испытывал, было с этим связано, но что-то его останавливало, некая тонкая преграда, через которую он не мог пробиться. Поэтому он вернулся к тому, что было доступно его пониманию: как добиваться своего. Цель. Задача.

— Мне уже давно интересно, — тихо сказал Риддл, — откуда тебе известно то имя.

Мысленно он поразился тому, насколько неубедительно это вышло с точки зрения актерской игры. Обычно ему ничего не стоило изобразить страстный порыв. Любой вид соблазнения всегда давался ему легко, но сейчас… он ощущал себя зажатым и неуклюжим. Девушка перед ним была не та, что десять минут назад.

— Какое имя? — рассеянно спросила она. Риддл подавил смешок. Это было очень похоже на то, что она бы ответила в обычных обстоятельствах.

— Ты знаешь какое, — сказал он, встречаясь с ней взглядом. — Мое имя.

— А-а-а, — она опустила глаза в пол, а затем, отвернувшись, посмотрела на огонь.

Риддл был поражен. Это любовное зелье обладало умопомрачительно сильным действием, более сильными, чем даже Амортенция, более сильным, чем всё, что они когда-либо изучали в школе. Оно вызывало не столько влюбленность, сколько безумное увлечение. Одержимость.

И при всём при этом она, как и прежде, отказывалась рассказать ему то, что он просил?

Ну, может, еще расскажет. Возможно, потребуется потратить еще немного времени, чтобы мягко вытянуть из нее эту информацию. В конце концов, столь скоропостижно и сильно влюбиться, должно быть, тяжко.

Он повернулся к ней.

— Пожалуйста, — попросил он. Гермиона вновь на него посмотрела. В ее глазах отражались отблески пламени камина. — Расскажи мне, как ты его узнала.

Гермиона закусила губу. Этот потрясающий, невероятный, идеальный молодой человек просил о том, что могло причинить ему боль. Кто захочет узнать, что ему было отказано в нормальном существовании, отказано в возможности преподавать в родной альма-матер, отказано во всем, кроме кучки беспощадных Пожирателей смерти? Как кто-то может на самом деле хотеть это услышать? Как она может так с ним поступить? Она же любит его. В этом она была уверена, как еще никогда и ни в чем не была уверена за всю свою жизнь, но…

— Ты правда хочешь это знать? — прошептала она. Завороженно глядя в его глаза, она добровольно обманывалась, убеждая себя, что он смотрит на нее с таким же безмерным обожанием… что его переполняет та же идеальная, дивная любовь, какую испытывала и она…

— Да, хочу, — прошептал он. В его темном взгляде что-то промелькнуло, но Гермиона не могла сосредоточиться, чтобы понять, что это было. Эти два слова решили ее судьбу.

Она облизнула губы. Как ей начать?

— Я магглорожденная, — осторожно подбирая слова, сказала она и тут же почувствовала, как у нее сжалось сердце при виде тени отвращения, скользнувшей по его лицу. Она вызвала его недовольство. Она должна измениться, найти способ сделать это… но в сторону саможаление. Он попросил рассказать ему, как она узнала то имя.

— Я магглорожденная, поэтому я не росла среди других волшебников и не знала многого из того, что являлось чем-то самим собой разумеющимся для детей, рожденных в семьях волшебников, — тихо сказала она. — Я получила письмо из Хогвартса, купила книги и все необходимое… но есть вещи, которые нельзя узнать из книг, вещи, о которых авторы просто не хотят… или, ммм, не могут написать.

Она хотела отвернуться, но не могла отвести глаз от его лица, такого невыразимо прекрасного и загадочного.

— Было кое-что, что я слышала снова и снова. Что-то, что я не до конца понимала. И… это было… все вокруг постоянно повторяли «Сам-Знаешь-Кто»… люди постарше говорили «Тот-Кого-Нельзя-Называть», но все они всегда произносили это с выражением страха на лицах. В конечном итоге я выяснила, что «Сам-Знаешь-Кто» и «Тот-Кого-Нельзя-Называть» — это один и тот же человек. Человек по имени Лорд Волдеморт.

Риддл, все это время смотревший на свои руки, вскинул брови. Сам-Знаешь-Кто? Оригинально.

— А дальше?

— Одна из моих подруг, Джинни… она была на первом курсе, а я на втором, когда в Хогвартсе начали твориться странные вещи. Понимаешь, она нашла один дневник… начала в нем писать, и некто по имени Том Риддл начал ей там отвечать.

Он уставился на нее. Это был один из его крестражей. Она знала, знала все это время, что у него был по меньшей мере один крестраж, знала, что все это время он лгал о том, почему оказался здесь.

— И что произошло?

— Тайная комната была открыта, — прошептала она. — Я столкнулась с василиском и подверглась проклятию оцепенения… но пока я находилась без сознания, мои друзья проникли в Тайную комнату, потому что неизвестный утащил туда Джинни… В комнате они встретили Тома Риддла. Он сказал им, что высасывал из Джинни жизненные силы, потому что она писала в его дневнике… — Гермиона сглотнула. — Затем мой друг пронзил дневник клыком василиска, и Риддл исчез. Но перед этим он успел написать свое имя и показать моим друзьям…

Она вынула свою волшебную палочку, и у Риддла перехватило дыхание, когда в воздухе вспыхнули зыбкие буквы анаграммы его имени.

Гермиона положила палочку себе на колени, в целом довольная своим ответом. Ей не пришлось рассказывать ему о всех тех ужасных вещах, которые он совершил, не пришлось его огорчать… но почему тогда он выглядел таким потрясенным? Она сглотнула подкативший к горлу ком.

Риддл судорожно обдумывал услышанное. С одним из его крестражей было покончено. Один из его крестражей был уничтожен. Это означало… что, если он преуспел в своем намерении разделить душу на семь частей, как когда-то и планировал, то в целости оставались лишь шесть из них. Уже не самое могучее магическое число. Он сглотнул, испытав горькое разочарование. И все из-за какого-то второкурсника.

— Как звали твоего друга? Того, кто уничтожил дневник.

Гермиона бросила на него быстрый взгляд.

— Гарри Поттер.

Она произнесла это имя с такой интонацией, будто оно должно было что-то ему сказать.

— Я… мы с ним встречались? — осторожно уточнил Риддл, и Гермиона невесело усмехнулась, чем несказанно его удивила.

— О, да.

— Когда же?

Теперь на лице Гермионы читалось откровенное нежелание продолжать разговор. Она открыла рот, заколебавшись на одно мучительное мгновение, прежде чем прошептать:

— Ты… ты убил его родителей.

На челюсти у Риддла нервно дрогнул мускул. Наверное, она ненавидит его за это. Наверное, в этом причина того, что она никогда не сможет ему доверять. Не отрываясь, он глядел в пламя камина. Наверное, чтобы создать крестражи, он наобум выбрал двоих людей, которые по чистой случайности оказались родителями ее друга…

— А еще ты пытался убить Гарри.

Он нахмурился и повернулся к Гермионе.

— Пытался?

— Он известен как единственный человек, выживший после твоей Авады Кедавры, — прикусив изнутри щеку, она отвела свой взгляд от его.

Риддл переваривал смысл ее слов. Единственный человек? Получается, он убил многих?

— Почему же Гарри Поттер не умер?

— Заклятие не сработало, потому что его мама пожертвовала собой… из любви к нему. Пытаясь его спасти, — прошептала Гермиона.

— И что случилось?

— Смертельное заклятие отскочило в тебя самого, — тихо сказала Гермиона. — Гарри тогда был всего год.

У Риддла даже рот приоткрылся от удивления. Годовалый ребенок? С чего ему вообще понадобилось тратить свое время на убийство младенца? И как этот младенец…

— Я пытался… но… а потом?

— О, не волнуйся! — воскликнула она в отчаянии от того, что невольно расстроила его. — Ты возродился.

Ну, разумеется. Крестражи.

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо.

Однако, вероятно, он выглядел не вполне успокоенным, потому что Гермиона прибавила:

— На самом деле, ты добился всего, чего хотел, — сказала она с глубоко несчастным видом.

— А именно…?

Она подняла на него свои пустые глаза, и на краткий миг ему показалось, что он совсем не хочет знать, что она сейчас ему ответит. Но нет, это было просто смешно. Конечно же, он хотел это знать…

— С чего же начать? — задумчиво произнесла Гермиона тонким дрожащим голосом. — Твои последователи убили Альбуса Дамблдора.

Риддла точно холодной водой окатили.

— О-о-о…

— А еще они наводнили Министерство магии… и ввели все эти… все эти законы против… — она проглотила снова подступивший к горлу комок, — грязнокровок. — Еле заметная, вымученная улыбка тронула ее губы, как будто она искренне пыталась убедить его в том, что рада тому, что все это произошло. — Хогвартс оказался под твоим контролем, и ты запретил… грязнокровкам… учиться под страхом заключения в Азкабан. Фактически, единственное, что тебе так и не удалось — это убить Гарри, хотя ты пытался это сделать на протяжении почти всей его жизни… но, насколько я могу предположить, тебе удалось и это.

— Почему ты так считаешь?

— Последнее, что мне известно — это, то что твои последователи захватили Хогвартс, который до этого оставался последним безопасным местом и оплотом сопротивления… но теперь… уже нет, — на последних двух словах ее голос сорвался, и она смолкла, а Риддл внезапно почувствовал себя так, словно чья-то рука сжала его внутренности в кулак и потянула. — В общем… поздравляю, — закончила Гермиона, и он знал, что, будь она сейчас в себе, эти слова сочились бы сарказмом и горечью.

— Я… я понимаю.

Риддл внезапно ощутил тошноту.

Он никогда не жалел о том, что убил своих отца, бабку и деда — в конечном счете, они были всего-навсего никчемными, никуда не годными людишками. Его отец был лишь смазливым магглом, который как-то умудрился соблазнить чистокровную волшебницу… но Альбус Дамблдор? Он был по-настоящему гениальным магом, и, хотя они всегда друг друга ненавидели, Риддл никогда не желал ему смерти. Как-никак в свое время Дамблдор обучил множество выдающихся волшебников и волшебниц… некоторые из которых очень помогли Риддлу продвинуться в его исследованиях, другие же оказались весьма полезны в служении его великому делу…

А еще он пытался убить годовалого ребенка? Младенца? Это казалось лишенным какой-либо логики. Почему было просто не отдать ребенка на воспитание одному из своих последователей, чтобы вырастить себе еще одного?

— Могу я попросить тебя об одолжении? — мягко обратился он к Гермионе, вновь поворачиваясь к ней.

— Все, что хочешь.

Ее глаза были как стеклянные. Риддл сглотнул, пытаясь справиться с охватившим его чувством отвращения.

— Я хочу попробовать одно простенькое заклинание, — ласково сказал он.

К его удивлению, ее глаза немного сузились.

— Что за заклинание?

— Я просто хочу посмотреть, как я сейчас выгляжу? — ответил Риддл. — При помощи легилименции.

Она подняла брови.

— Я… ну, если ты настаиваешь, — пробормотала Гермиона.

Но она не могла допустить, чтобы он увидел, что это он убил ее. Это бы оттолкнуло его от нее. Знание, что он уже однажды убил ее, может его отпугнуть… или, хуже того, вызвать желание повторить это снова.

Поэтому Гермиона надежно спрятала воспоминания о тех четырех днях, что она скрывалась по всему замку, и трех днях пыток в Выручай-комнате за образом внешности Волдеморта в то время, пока он ее мучал, укрыв их за воспоминанием выражения его алых глаз.

Риддл поднялся и подошел к ней, затем опустился на колени, и его лицо оказалось напротив ее. Она сосредоточилась, мысленно не ослабляя контроль над воспоминаниями о своей смерти. Он не должен их увидеть. Никогда.

А затем его заклинание настигло ее.

Риддл увидел одиннадцатилетнюю Гермиону Грейнджер в лавке Олливандера, с круглыми от удивления глазами взмахивающую волшебной палочкой из виноградной лозы, которая смотрелась непропорционально длинной в ее маленькой ручке — сноп белых и золотых искр — и картинка сменилась…

Мальчик с черными как смоль волосами, шрамом странной формы на лбу и сломанными очками. Быстрый шепот: «Окулус Репаро», и мальчишка и его рыжий приятель, сидящий рядом, с восхищением уставились на маленькую Гермиону, которая лишь невинно пожала плечами, но Риддл успел заметить на ее еще детском личике уже знакомое ему выражение плохо скрываемого чувства собственного превосходства…

А вот она уже взрослая, как сейчас, идет по маггловской улице и останавливается у двери одного из белых домов — дверь открывается — ее волшебная палочка направлена на пару улыбающихся магглов, стоящих на пороге. Женщина восклицает: «Милая!», но в нее попадает заклинание, и она спрашивает: «Я могу вам чем-то помочь?», чуть изумленные выражения их лиц, и затем быстрый скачок воспоминания, в котором Гермиона идет прочь от дома, кусая губы и отчаянно пытаясь сдержать слезы…

Странная комната, человек с застрявшей внутри стеклянного сосуда головой, которая безостановочно видоизменяется из головы младенца в голову старика и обратно — тот же темноволосый мальчишка со шрамом и очками, только постарше, выглядит напуганным и выражение вызова в глазах Гермионы...

«Гермиона, — говорит одиннадцатилетний рыжий, одетый в пижаму. — Гарри подарили мантию-невидимку», — и на ее лице проступает восторг…

Другие воспоминания, включавших ее и рыжего — которого, очевидно, звали Роном — и того другого, Гарри Поттера. В них они смеялись, шатались по Хогвартсу, вместе попадали во всякие переделки, весело праздновали Рождество, уплетали шоколадные яйца на Пасху, беззлобно орали на Пивза… Риддл быстро пролистал их, до того момента пока ему не попалось что-то поистине интересное.

Дрожащие Рон и Гермиона стоят как вкопанные, напуганные мальчишкой Поттером, который кричит, возмущается и снова кричит что-то про все лето, про отсутствие новостей, затем Гермиона упоминает мимоходом Дамблдора, и Поттер спрашивает: «Где я, что это за место?», и получает в ответ название странного места в Лондоне…

Затем какой-то грязный паб, немного взволнованная Гермиона, обращающаяся к группе примерно двадцати учеников и рассказывающая о так называемых подвигах, совершенных Гарри… говорящая: «В-волдеморт»… и выражение страха на ее лице, когда она произнесла это имя вслух, словно опасаясь, что в следующий момент случится нечто ужасное…

Следующее воспоминание, в котором вместо Гермионы была лишь темноволосая женщина с тяжелыми веками и надменным лицом, требующая пропустить ее в ячейку в Гринготтсе…

Потом Риддл увидел Дамблдора таким, каким еще никогда не видел: седовласым, усталым и на вид очень древним, с иссохшей рукой, как будто она была старее всего остального тела лет на восемьдесят… Глаза Риддла расширились от потрясения… будь он проклят, если на одном из почерневших пальцев Дамблдора было не его собственное кольцо, только со сломанным, треснутым камнем… НЕТ…

«Гарри, не произноси его имя», — шепчет Гермиона, но Гарри в ответ лишь разгневанно кричит: «Да мне все равно!», они стоят посреди какого-то леса, а затем вместе трансгрессируют…

Следующий образ столь разительно отличался от всех предыдущих, что Риддл невольно на нем задержался. До этого некоторые картины ее прошлого были темными, слегка искаженными, потускневшими, но это воспоминание было невероятно ярким и полным света. Гермиона, более юная, чем сейчас, одетая в восхитительное платье и с аккуратно уложенными в элегантную высокую прическу волосами спускается вниз по лестнице под руку с молодым человеком. Она выглядит умопомрачительно. Нахмурившись, Риддл двинулся дальше…

Темные, плохо освещенные коридоры Хогвартса. Большинство факелов погасли и обуглились. Повсюду, тут и там, мелькают вспышки заклятий. Руки Риддла сами собой сжались в кулаки при виде зеленого луча, летящего прямо в лицо Гермионе, которая, задыхаясь от ужаса, всхлипывает. Она падает на колени и на четвереньках пытается отползти в сторону…

Тот же мрачный Хогвартс, Хогвартс, полный страха и опасности. Гермиона ломится в двери Большого зала, посылает одно заклинание за другим, пытаясь сбить сковывающие их цепи, но дубовые створки по-прежнему остаются закрыты, так же, как и наглухо заколоченные окна вокруг. Гермиона оборачивается и внезапно видит в каких-то сантиметрах от себя звериное выражение лица той брюнетки с тяжелыми веками. Женщина разражается безумным хохотом, а Гермиона кричит…

Крик продолжается, но теперь действие разворачивается в каком-то поместье. Темная фигура, склонившаяся над Гермионой, которая корчится от боли Круциатуса под направленной на нее палочкой. Девушка всхлипывает, плачет, кричит, снова и снова кричит, живой комок из спутанных волос и дергающихся в судорогах конечностей…

А вот только Гермиона и Рон, сидящие внутри своеобразной палатки. Они нежно целуются, и легкая улыбка на ее лице заставила Риддла на мгновение замереть, прежде чем перейти к следующему воспоминанию…

«Гарри! Нет!» — шипит она, но в следующий миг Поттер выскакивает из их укрытия за кустарником. Все вокруг заливает свет полной луны, и у Риддла перехватывает дыхание при виде… должно быть, сотни дементоров и серебристого Патронуса, вырывающегося из палочки Гарри Поттера…

Гермиона с решительным видом и угрожающе поднятой палочкой направляется к бледному мальчишке с волосами один в один как у Абраксаса — в воздухе мелькает ее кулак, со всей силы врезаясь белобрысому в нос. Мальчишка падает как подкошенный, и Гермиона с торжествующим видом поворачивается к Рону и Гарри…

«Это он?» — шепчет голос Гермионы…

Следующее воспоминание — один только образ и ничего больше. Неподвижный, плоский как фотография образ человека пугающей внешности с бумажно-белой кожей, еще более бледной в лунном свете. Нос ему заменяют две щели, делая его лицо змееподобным, красные глаза пылают гневом… в глубине их вспыхивает какой-то непонятный отблеск… по стенам и потолку невозможно понять, где это… человек держит в руке палочку, палочку, которую Риддл непроизвольно сжал, немедленно узнав. Он изо всех сил напрягся, противясь потоку ее воспоминаний, попытавшемуся в очередной раз переключиться на следующий момент, с ужасом глядя на представший перед ним образ.

Это он так сейчас выглядит?

Это и есть Лорд Волдеморт?

У него закружилась голова, и он позволил картинке вновь смениться. Он словно дошел до определенного раздела ее памяти, потому что дальше перед его глазами замелькал калейдоскоп воспоминаний, одно страшнее другого. Отрубленные головы. Пытки. Крики. Вопли. Гермиона, накладывающая на себя чары Фиделиуса — дважды. Взрослые волшебники и волшебницы, убивающие направо и налево студентов.

Риддл закрыл глаза, отгораживаясь от череды сменяющих друг друга эпизодов. Отдернув от ее лица свою волшебную палочку, он осел на пол и отполз от Грейнджер, будто она была одной из тех палачей из ее кошмаров — из ее прошлого.

Ее глаза были зажмурены. Она дрожала. По щекам струились слезы.

Риддл не мог нормально вздохнуть. Он не знал, что ему делать. Он не знал, что ему думать. Эта девушка повидала так много: всех этих волшебниц и волшебников, упивающихся пытками и убийствами… а он-то считал ее наивной! Он полагал, что она всего лишь невинная, не знающая жизни школьница, но после окончания шестого курса в ее голове не было ни одного воспоминания, связанного с уроками. Нет. Начиная с семнадцати лет она только и делала, что носилась по лесам, скрываясь от преследователей, уворачивалась от свистящих мимо заклятий и кралась в ночи по темным коридорам. Только страх, только горе и эта абсолютная, совершенно безрассудная храбрость.

Шедший от камина сильный жар обжигал ему спину, но Риддл не мог оторвать взгляда от Грейнджер, все еще пребывая от увиденного в шоке и в каком-то опустошающем неверии. Она же тем временем лишь немного дрожала, раскачиваясь с плотно закрытыми глазами взад и вперед и кусая нижнюю губу в попытке окончательно не потерять лицо. Ее дыхание было прерывистым с шумными надрывными вздохами.

Значит, вот кем он был. Он был волшебником, одно только имя которого заставляло людей трепетать от страха; самым злым человеком, из всех когда-либо переходивших на темную сторону; кем-то, кто пытался убить маленького ребенка, но сумевшего оставить на его лбу лишь шрам; змееподобным воплощением смерти и магглоненавистничества; кем-то, кто отдавал своим последователям приказы нападать на каких-то не стоящих внимания подростков. И два — два — из шести его крестражей… уничтожены. Ему даже захотелось пролистать ее другие воспоминания в поисках подтверждения, что остальные осколки его души были в порядке, но он не стал этого делать, решив, что все равно сходу их не узнает. По его задумке, ими должны были стать предметы, имеющие особое значение, со смыслом, с историей, но какими конкретно — это он пока еще окончательно не решил. Да и не мог он вернуться в ее сознание. Он просто… не мог.

Риддл ощущал себя выжатым как лимон, как будто это он прошел через ад ее прошлого. Он задумался над тем, какой была ее смерть, ведь этого момента он не увидел. Может, когда она в очередной раз кралась по темным коридорам замка, зеленая вспышка света ударила ее в грудь, заставив потухнуть свет в ее глазах?

Еще никогда мысль о смерти не вызывала у него такой внезапный и сильный приступ отторжения. Как мог кто-то убить Гермиону Грейнджер? Она же была настоящим сокровищем. Она была тверда, как кремень. С ней шутки были плохи. При мысли о Гермионе, застигнутой врасплох, с легким потрясением на лице — теперь он понимал, почему она всегда казалась напуганной, когда ее что-то удивляло — в груди у него точно разгорелся огонь, и его захлестнула безграничная ярость.

Он не мог перестать представлять, как ярко-зеленый луч Авады Кедавры попадает ей аккурат между ключицами, сбивая с ног, и как взгляд этих умных карих глаз меркнет навеки… как кто-то мог совершить подобное? Неужели ее убийца не осознавал, насколько гениальной она была? Одна девчонка-подросток, стоившая их всех вместе взятых в том замке, согласившаяся взять на себя бремя Хранителя Тайны ради своих друзей, но не позволившая им сделать то же для нее… Девушка, чей мощный интеллект был кладезем всех знаний мира. Девушка с огнем, пылавшим в ее сердце… которое просто… остановилось? Так, словно это ничего не значило? Словно это ни для кого ничего не значило, когда это совершенно точно значило невероятно много для всех, кто когда-либо ее знал. Для двух ее лучших друзей, родителей, всего семейства рыжих, той блондинки с удивленными глазами навыкате, того безнадежного неудачника на уроках зельеварения, всех учителей, гордившихся ею и ожидавших от нее новых успехов… они все знали. Они все знали, что она была чем-то большим, чем просто… чем была сейчас; что ей еще нужно вырасти, расцвести, окрепнуть и спасти этот чертов мир, если она вдруг решит, что должна это сделать…

Еще одна вещь не давала ему покоя. Она всегда говорила ему о необходимости помогать другим людям. Как ей удалось не разочароваться в человечестве после всего того, что она пережила, после тех жутких последних недель, а может, и месяцев ее существования? Риддл вдруг почувствовал себя самым слабым и наиглупейшим человеком из всех когда-либо живших, раз для него оставалось недоступным понимание понятий доброты, оптимизма, веры или надежды — всего того, что, очевидно, каким-то образом уцелело в сидящей перед ним девушке, после того как ничего другого не осталось…

Риддл, пошатываясь, поднялся на ноги. Гермиона все так же, не шелохнувшись, сидела на диване. Риддл не знал, сколько времени провел в ее воспоминаниях, но небо за окном было уже черным, а когда он начинал копаться в ее жизни, еще только начинало темнеть. Значит, прошло несколько часов — при легилименции столь долгое выпадение из реальности не было чем-то из ряда вон выходящим — однако, судя по всему, действие зелья еще не закончилось.

Она продолжала дрожать. Каштановые пряди беспорядочно спадали на ее лицо и спину. Риддл устало оперся рукой о каминную полку, не отводя от нее взгляда.

— Гермиона, — окликнул он ее хриплым голосом. Она вскинула на него свои покрасневшие глаза, и он направился к ней, твердо уверенный в одном: она ничем не заслужила ту жизнь, которую в итоге получила. Прямо как он.

Но это он был всему виной. Это он собственноручно разрушил ее мир, и мир тысяч других. Тысяч. Тысяч людей, которые, возможно, были прямо как она.

Пораженный этим осознанием, Риддл остановился и чуть не согнулся пополам от накатившей на него сильной тошноты. Боже правый…

— Том, ты в порядке?

Ее голос был не громче, чем едва различимый шепот, но он оглушил его так, словно она прокричала ему эти слова прямо в ухо.

Сомневаюсь, что вообще когда-нибудь снова буду в порядке.

— Да, Гермиона.

И она еще могла испытывать к нему сострадание, беспокоиться за него — неужели все это произошло только вчера? Он был для нее злейшим врагом. Тем, кого она ненавидела и боялась всю свою жизнь… она имела… сколько же в ней было гуманности? Как люди вообще были на это способны? Как?

А он оттолкнул ее. Эгоистичный дурак, не ведающий, не понимающий, как великодушно было с ее стороны из всех людей протянуть руку именно ему…

Риддл открыл глаза, чувствуя, что его сознание плывет, чувствуя, будто ее сознание смогло полностью дестабилизировать его собственное. Гермиона сидела на середине дивана и невидящим взглядом смотрела на горящий камин. Огонь озарял ее очень мрачное лицо теплым светом, немного смягчая его помертвевшие черты. Она перевела на Риддла взгляд, полный нескрываемого желания.

Он забрал у нее так много. Ему на ум пришло единственное, что он мог сейчас для нее сделать, и, ухватившись за эту возможность, он подошел к Гермионе, заставил ее подняться с дивана, а затем резко притянул к себе и крепко обнял. Но он не мог заставить себя извиниться. Он не мог сказать, что ему жаль. Он чувствовал, что из его уст это прозвучит дешево и неубедительно. Он глубоко вдохнул запах ее волос, такой яркий, напоминающий запах костра. Все еще во власти дурмана, она прильнула к нему всем своим хрупким телом, движимая жалкой благодарностью за эту близость. Однако стоило Риддлу обнять ее, как он тут же почувствовал отвращение к самому себе, потому что помимо всего прочего даже этот момент он ухитрился разрушить, опоив ее любовным зельем.

Риддл прикусил губу, отрешенно глядя в пространство перед собой. Неужели это отвратительное и тошнотворное чувство, которое он сейчас испытывал, называлось сожалением? Если так, то он был рад, что прежде никогда с ним не сталкивался. Но это не могло быть сожаление. Нет. Как он мог сожалеть о чем-то, что даже еще не совершил? Ему было восемнадцать, а не семьдесят. Он не был таким… он таким не был. Он не мог быть таким. Он бы никогда не отдал приказ убить Гермиону Грейнджер.

Однако его сознание тут же наводнили картины того, что он уже делал со своими последователями не раз и не два… с людьми, с которыми он имел шанс подружиться, узнать их получше, как Грейнджер старалась узнать получше его. Самые обычные люди, с обычными недостатками и чувствами, даже если они не были на него похожи, даже если они не были так же умны, как он, или им не удавалось так же легко колдовать или ловко лгать. Впервые в жизни у него мелькнула мысль, что, возможно, это он был прóклятым, убогим и ограниченным, потому что он не мог чувствовать… не смог испытать ничего по отношению к этим людям. Он почти совсем ничего не чувствовал.

Неправда. Он чувствовал. Он чувствовал жгучую боль. Ему казалось, что внутри у него растекается раскаленная лава, выжигая все внутренности, причиняя сильную боль, и он был этому рад, потому что он это заслужил, и это осознание было самым непостижимым и тяжелым во всем этом испытании.

Внезапно Гермиона в его руках напряглась.

Она нерешительно сделала от него два шага назад. Он с беспомощным выражением смотрел на нее сверху вниз. Она вновь стала самой собой. Действие зелье спало окончательно.

В комнате воцарилась тишина, которая, казалось, длилась целую вечность. Затем она прошептала:

— Что ты со мной сделал? — ее лицо исказило выражение мучительной агонии, брови нахмурились, а затем жалостливо выгнулись в выражении полной беспомощности. — Том, что ты сделал?

Он не мог даже ничего соврать ей. Он словно прирос к месту.

— Почему? — был ее следующий вопрос.

Она не забыла. Она должна была забыть все произошедшее, но она все помнила.

Внезапно Риддл похолодел. Перед его внутренним взором промелькнул тот момент, когда Гермиона нашла его на поле для квиддича. Он тогда как раз искал в той книге последний ингредиент для зелья, самый последний ингредиент, который отвечал за стирание памяти… он тогда даже сделал закладку на нужной странице, он это помнил… но то, что Грейнджер рассказала ему о Вейзи, и последовавший за этим разговор о ее воспоминаниях… это заняло все его мысли, и когда позднее тем же днем он закупоривал зелье, то напрочь позабыл про этот ингредиент, вероятно, полагая, что уже добавил его. Как? Как он допустил, чтобы она отвлекла его от его цели?

Гермиона снова заговорила, очевидно, до сих пор отказываясь верить в произошедшее.

— Ты… ты просто… что это…

Она беспомощно огляделась. Взгляд Риддла был прикован к ней. Он разомкнул губы:

— Гермиона, я никогда… я не…

— Нет! — взвизгнула она, и из ее глаз брызнули слезы. Она закрыла лицо руками. — Нет! Я не могу… я не могу поверить, что ты так со мной поступил! Я не могу поверить, что думала, что могу тебе доверять хоть на одну секунду! — пронзительно и истерично кричала она. — Ты никогда не изменишься!

От этих последних слов он весь окаменел.

— Я не могу поверить в то, что доверилась тебе, — срывающимся голосом произнесла она, тщетно пытаясь закрыть рукой лицо. — Кажется, меня сейчас вырвет…

Он прошептал:

— Гермиона…

— НИЧЕГО НЕ ЖЕЛАЮ СЛЫШАТЬ! — закричала она. — ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!

Неловко покачнувшись, она резко развернулась, а затем — топ-топ-топ — ее ботинки громко застучали по полу, когда она бросилась к двери. Глаза Риддла расширились, когда, выхватив свою волшебную палочку, она со страшным грохотом вышибла дверь и исчезла в дымящемся проеме.

Он почти дал ей уйти. Почти.

Казалось, ноги перестали его слушаться и против воли помчались вслед за ней так быстро, как никогда прежде. Он вылетел из комнаты. Гермиона была уже в широком каменном коридоре снаружи. Недалеко отойдя от входа в покои старост, она беспомощно плакала.

— Я велела тебе держаться от меня подальше, — всхлипнула она, отворачиваясь от него и пытаясь скрыть свои слезы. Она со свистящим звуком втянула в себя воздух. — Я велела тебе... держаться от меня подальше, — заорала она, и на этот раз в ее голосе прозвучали стальные нотки.

Он шагнул к ней, но в следующее мгновение, крича от боли, повалился на пол. Ее рука, сжимавшая волшебную палочку, чуть подрагивала. Однако спустя какую-то долю секунды охватившая Риддла агония прекратилась — заклятие не сработало должным образом. Она яростно взмахнула палочкой, еще и еще раз, одно за другим заклятия омывали его волнами боли, и Риддл абсолютно точно знал, что это было за заклинание. Тем не менее боль никогда не длилась дольше полусекунды, и он не понимал почему. У нее было гораздо больше причин хотеть причинить ему боль, чем у него, когда он пытал кого бы то ни было. Он должен был биться в невыразимой бесконечной агонии. Она должна была получать от этого удовольствие. Но всякий раз, когда она взмахивала палочкой, это было похоже на удар хлыста — обжигающая, но мгновенно отступающая боль. Риддл лежал на боку, слабо опираясь на пол.

— Ну вот! — в отчаянии всхлипнула она, швырнув на пол свою волшебную палочку, которая с громким стуком покатилась по полу. — Теперь я опустилась до твоего уровня, злой, гнусный, ты… ты этого хотел?

Он с трудом поднялся на ноги, слегка покачиваясь, но не сводя с нее глаз.

— ОТВЕЧАЙ! — закричала она и, бросившись на него, замахнулась своей маленькой рукой. Раздался смачный звук удара, и боль невероятной силы обожгла Риддлу скулу, отдаваясь во всем черепе. Вторым кулачком она начала остервенело молотить по его груди. Она изо всех сил пинала и толкала его, пока он не упал навзничь, не способный ни на что, кроме как покорно сносить боль от обрушивавшихся на него ударов. Затем он поднялся на ноги, чувствуя, как каждый сантиметр его тела ломит от последствий ее безумного яростного натиска.

Гермиона снова расплакалась. Слезы безудержно лились из ее глаз.

— Я была такой дурой, — воскликнула она. — Я была… такой… дурой!

Внутри у него что-то надломилось. В эту самую минуту она казалась такой дикой, такой разгневанной, такой опасной.

— Гермиона, — тихо сказал он, — Гермиона.

Она не ответила, а лишь опустила взгляд в пол и всхлипнула.

— Гермиона? — сквозь сжатые зубы окликнул он ее. — Пожалуйста… пожалуйста, не плачь. Пожалуйста.

Прежде чем она смогла что-либо сделать, Риддл тремя пальцами приподнял ее лицо за подбородок, вынуждая посмотреть ему в глаза. Отбросив свою обычную невозмутимую маску, он позволил переполнявшим его чувствам во всей полноте отразиться на своем лице. На секунду их взгляды встретились. Невольно задержав дыхание, Гермиона покачнулась, и у Риддла закружилась голова от ее сверкающего, полного боли взора. А затем он наклонился и накрыл своими губами ее, и больше ничего не имело значения, кроме ее вкуса, кроме прикосновения к ее плечам, которые он сжимал в своих руках, кроме нежного давления ее влажных розовых губ, мягкости кожи ее мокрой от слез щеки, которую он легонько задел носом… он придвинулся к ней еще ближе, еще крепче прижимая ее к своей груди, и отстраняясь лишь для того, чтобы снова припасть к ее губам, ощущая, что где-то глубоко внутри него пробуждается странное жгучее чувство… любое, даже самое крохотное расстояние между ними казалось ему недопустимо огромным… его правая ладонь скользнула ей на поясницу, а левая коснулась ее щеки… он мог поклясться, что по всему его телу точно прошел разряд тока, сердце бешено стучало, и каждая его клеточка пылала от того, как сильно он желал ее в этот самый момент, сгорала от тех эмоций, что он сейчас испытывал.

Гермиона же все это время оставалась безучастной. Когда же он наконец выпустил ее из своих объятий, пожирая пылающим взглядом ее бледное, уставшее и потускневшее лицо, она просто отступила от него на шаг, словно он не сделал ровным счетом ничего необычного.

Повисло долгое молчание, в течение которого они просто друг на друга смотрели. Впрочем, в какой-то момент ее застывший взгляд все же дрогнул, словно ее внимание привлекло нечто позади Риддла, словно мыслями она была вовсе не здесь. А затем:

— Нет, — прошептала она. — Больше никогда.

Он наблюдал за тем, как она подобрала с пола свою волшебную палочку, сунула ее в карман и пошла по длинному коридору прочь от него. Она не обернулась. Ни разу. Даже когда он закричал ей вслед: «Гермиона!».

Даже когда он закричал ей вслед: «Гермиона!».

Даже когда он закричал ей вслед: «Гермиона!»...

Сколько бы раз он ни звал ее, она так ни разу не обернулась и не посмотрела на него.

Она ушла.

 

 

 

При виде открывшейся их глазам картины Мина и Годрик тут же рванули обратно вверх по лестнице, чтобы остаться незамеченными.

Несколько минут назад они услышали громкие голоса и решили проверить, в чем дело. Однако, спустившись на нужный этаж и застав Риддла и Гермиону целующимися, они поспешили ретироваться.

— Она за обедом даже не поинтересовалась, все ли со мной в порядке, — сказала Мина.

— Ну, знаешь, по твоему виду было сложно что-то заподозрить. Ты всегда производишь впечатление человека, способного стоически выдерживать любые испытания, — засмеялся Годрик.

На это Мина только пожала плечами:

— И все равно она должна была догадаться, что что-то явно не так.

Годрик поцеловал ее в лоб.

— Слушай… если она счастлива с Риддлом, то, возможно, нам стоит просто оставить ее в покое. Мы и до этого никогда толком не знали, что именно их связывает, а теперь еще и лично убедились в том, что от Риддла лучше держаться подальше. Я не вижу смысла подвергать нас опасности, если в конечном итоге это выльется лишь в очередную перепалку с Гермионой по поводу ее с ним отношений.

— Может, ты и прав. Но я просто… у меня такое чувство, что мы подводим ее… как друзья, понимаешь? Он… есть что-то такое в том, как он… — она покачала головой.

— Я понимаю, — сказал Годрик, — понимаю.

— Ну, а пока, — с ухмылкой сказала Мина, — предлагаю найти местечко, где нас не отвлечет никакой шум в коридоре.

Улыбнувшийся в ответ Годрик взял ее за руку и помог пройти через портретный проем.

* * *

Гермиона спускалась по лестнице. Ступенька за ступенькой. Сотни ступенек. Бесконечные ступеньки. Глаза ее были сухи. После недавнего срыва ее слегка подташнивало. Разум был пуст. Она должна была предвидеть, что это случится, но ей не хотелось самой себе в этом признаваться. Не отдавая себе в том отчета, она вышла из замка и несколько часов бродила по заснеженным окрестностям, пока наконец не очнулась лежащей в снегу на берегу озера. Из последних сил наложив на себя согревающую тело Каленту, Гермиона позволила себе забыться беспокойным сном без сновидений.

Она проснулась на рассвете.

Обхватив колени руками, Гермиона посмотрела на раскинувшееся перед ней замерзшее озеро, чья неровная от застывших волн поверхность темнела под плоским серым полотном неба.

Она так старательно пыталась сохранить в тайне всё, что она пережила, оставить это при себе… нет, даже не при себе. Она запрятала это куда-то под себя. Она старалась лишний раз не ворошить прошлое, не давать ему шанса снова напомнить о себе, и в целом, за исключением момента ссоры с Миной, когда та кричала на нее, и некоторых ночей, когда ее мучали кошмары, ей это удавалось. И вот теперь все ее усилия пошли прахом. Одного лишь призрачного намека на искреннее дружеское расположение оказалось достаточно, чтобы обвести ее вокруг пальца. Она с горечью подумала, что Риддл со своей стороны никогда по-настоящему не вкладывался в эту «дружбу». Казалось, он всего лишь мирился с ее обществом. Точно в ней была червоточина, точно она была слабым звеном, изъяном в его плане. Грязнокровка… Она ни разу не слышала от него в свой адрес ни одного доброго слова. Он ни разу не был с ней любезен. Лишь по чистой случайности она могла истолковать все его действия в пользу того, что они с ним неплохо ладили…

Гермиона склонила голову и прижалась сомкнутыми веками к коленям. Мир погрузился в непроглядную черноту. Однако даже с закрытыми глазами она продолжала видеть лицо Риддла за секунду до того, как он ее поцеловал. Он смотрел на нее так, будто сожалел о содеянном. Будто чувствовал вину. Будто он мог вообще что-то чувствовать. В морозном воздухе раздался ее сдавленный всхлип.

Все, что Риддл когда-либо делал, он делал для того, чтобы она приняла предложенное им сливочное пиво, видя в этом лишь проявление дружеской заботы и желания поддержать ее в трудную минуту. Ей следовало поостеречься пить что-либо из его рук. Она должна была расслышать предупреждение в шипении воздуха, когда открывала бутылку. Она должна была разглядеть коварство в его глазах. Она должна была почуять это в воздухе той комнаты. Она не должна была притрагиваться к тому пиву. Что сказал бы Грозный Глаз Грюм?

Но Грозный Глаз был мертв. Как и все остальные. Как и она сама.

Ей казалось, что она не сидит на земле, а парит где-то над ней, что, стоит ей хотя бы сделать вдох, как она снова упадет и провалится в этот черный океан отчаяния.

Какой смысл был убиваться сейчас? Она всегда знала, что он попытается причинить ей боль, снова и снова. Если уж Том Риддл вознамерился сделать кому-то больно, то он всегда добивается успеха. Непременно. Неизменно.

Что ж, по крайней мере, теперь он получил все, что хотел, а значит, она может с чистой совестью больше никогда с ним не разговаривать. От этой мысли Гермиона испытала почти облегчение. Наконец-то она чувствовала по отношению к Тому Риддлу то, что должна была чувствовать все это время: отвращение, нежелание впредь иметь с ним дела, тошноту от самого факта его существования, безразличие, безучастность…

Но тогда почему она была несчастна? Это полностью противоречило здравому смыслу. Она знала, что он еще не раз предпримет попытки обмануть ее. Она знала, что он может заставить ее страдать. Она знала, что он Лорд Волдеморт. Она вступила в игру, прекрасно зная все это. Она могла быть в лучшем случае раздосадована, но никак не удивлена подобным исходом.

Интересно, что он делает в эту самую минуту? Может быть, с властным видом восседает на своем черном кожаном диване: ноги небрежно вытянуты, на губах как обычно играет злая усмешка, а темные глаза горят торжеством? Наверняка он вне себя от радости, ведь ему наконец-то удалось достичь своей цели. Он так долго корпел над тем зельем, так упорно завоевывал ее доверие, и все его усилия окупились с лихвой, потому что в конечном итоге она все же ослабила свою бдительность. Она пустила его в свое сознание и показала ему все плоды его трудов, весь ужас террора, темноту, пытки. Скорее всего, он сейчас внутренне ликует при мысли о том, что весь волшебный мир у его ног, что теперь все боятся его.

Но как он мог радоваться, видя несчастья других? Этого Гермиона никак не могла взять в толк. Почему он вел себя так, словно миссией всей его жизни было нести смерть, боль и страдания людям, которые не сделали ему ничего плохого?

Она до крови прикусила щеку изнутри, и эта боль отвлекла ее, не дав снова расплакаться. Гермиона приоткрыла рот, и алая капля сорвалась с кончика ее языка. Упав наземь, она растопила снег, точно красная слеза; точно кровавая слеза, пролитая ее предательскими, вероломными губами; губами, которые никогда не должны были касаться горлышка той бутылки; губами, которые никогда не должны были касаться его губ.

Поцелуй… Гермиона не могла о нем припомнить ровным счетом ничего, кроме того, что она ждала, пока он прекратится… Затем она вспомнила лицо Риддла, когда он наконец отпустил ее… этот неистовый, голодный и полный страсти взгляд. Еще ни в одних глазах она не видела подобного слепого вожделения и никогда не думала, что в принципе способна его кому-то внушить. И теперь… теперь она не желала видеть это выражение снова. Никогда больше. Особенно на этом лице. Особенно в этих бархатных глазах, которым никогда нельзя доверять. На что он надеялся? Что сможет вскружить ей голову лишь одним поцелуем?

На Гермиону накатила тошнота, и она уныло икнула.

Выражение его лица было таким… человечным перед самим поцелуем и после него… но при этом он целовал ее так требовательно… Губы Гермионы до сих пор немного саднило, и ей захотелось стереть их в кровь, дабы избавиться от этого ощущения. Ей хотелось прижечь их раскаленной кочергой, чтобы выжечь этот неправильный, полученный обманом первый поцелуй, который у нее случился после Рона… который был таким хорошим… у которого было невероятно доброе сердце. С Роном она чувствовала себя на седьмом небе от счастья, а сейчас как будто провалилась в преисподнюю, низвергнутая туда кознями и обманом Тома Риддла.

В ней ничего не осталось. Безразличие. Одиночество. Пустота.

Гермиона откинулась на снег, сняла действие согревающих чар и подумала о том, как было бы прекрасно замерзнуть и уснуть вечным сном. Может, тогда боль утихнет. Может, тогда она сможет понять, почему чувствует себя так, словно ее сердце разбито.

* * *

— Гермиона, уже правда очень поздно… Гермиона?

Мина откинула идеально заправленное покрывало и потрясенно уставилась на пустую постель, точно и впрямь ожидала обнаружить под ним распластанную Гермиону. Охваченная страхом она сглотнула. Гермиона же не могла… перейти в другой мир? Может, она провела ночь с Риддлом? От этой мысли Мину передернуло. Надо подождать, подождать, увидит ли она Гермиону сегодня…

Но Гермионы не было ни на завтраке, ни на обеде. Во второй половине дня не на шутку встревоженные Мина, Альбус и Годрик не выдержали и отправились на ее поиски. Это было невозможно. Гермиона не провела здесь еще и двух месяцев. Она не могла покинуть этот мир так скоро. Это казалось маловероятным.

— Гермиона? — крикнула Мина, подойдя к берегу озера и оглядываясь вокруг.

— Я здесь, Мина, — раздался укоризненный голос всего в паре метров от нее, заставив Мину подпрыгнуть от неожиданности. Днем прошел снегопад, и разглядеть лежащую на земле, укрытую почти метровым слоем снега Гермиону можно было, только подойдя к ней почти вплотную.

— Мерлин, ты нас так напугала, — сказала Мина. — Мы думали, что ты перешла в другой мир… С тобой все хорошо?

— Все нормально. Я просто какое-то время тренировалась на метле, а затем решила немного помедитировать.

Мина кивнула.

— Ладно. Э-э-э… понятно. Пожалуй, я тогда оставлю тебя одну. Ты на ужин пойдешь?

— Может быть.

Махнув ей на прощание, Мина с облегчением отправилась обратно в замок, чтобы успокоить Годрика и Альбуса.

Немного повернув голову направо, Гермиона посмотрела на выросший вокруг нее сугроб. Мина ничего не заподозрила. Гермиона должна была радоваться, но вместо этого чувствовала себя преданной. Наверное, потому что подсознательно ждала, что любой человек, кто по своей сути был хоть немного лучше Тома Риддла, окажется более чутким и восприимчивым к скрываемым эмоциям. Она была разочарована.

* * *

Солнце уже начало клониться к закату, а Риддл по-прежнему лежал в постели, где провел весь сегодняшний день. В конце концов, что интересного его могло ждать за пределами этой комнаты? Он внезапно ощутил, что смертельно устал от той почтительной дистанции, на которой люди обычно держались от него из страха, устал от этого барьера между ним и остальным миром. Он почти начал мечтать об обществе Араминты, ведь она, по крайней мере, считала его обычным восемнадцатилетним подростком и общалась с ним как ни в чем не бывало. Однако мечтать о том, чтобы забыться в подобном заблуждении, было глупо. Араминта не имела ни малейшего представления о том, каким он был на самом деле. Все же, кто это представление имели, предпочитали сохранять с Риддлом дистанцию. Даже Абраксас — один из самых дружелюбных людей во всем замке — даже он аккуратно уклонялся от сближения и приятельского общения с ним, и Риддл чувствовал, что, если сейчас он встанет и, выйдя из своей комнаты, вновь столкнется с таким отношением, это его в конец разозлит.

Около трех пополудни к нему заглянул Абраксас, просто чтобы убедиться, что он не перешел в другой мир.

— О, ты все еще здесь, — сказал он. — Хорошо.

— Да, — разочарованно пробормотал Риддл. — Я здесь.

Абраксас чуть склонил на прощание голову и быстро ушел, не спрашивая даже, почему у Риддла в комнате высажена дверь. А Риддл хотел, чтобы он спросил. Ему отчаянно хотелось поговорить о случившемся с кем-то, кто не станет об этом трепаться, с кем-то, кто растолковал бы ему, что сейчас могло происходить в голове у восемнадцатилетней девчонки.

Риддл прикрыл глаза. Всю свою жизнь он рассчитывал только на самого себя, и нынешняя ситуация, самая пустяковая из всех возможных пустяков, явно не была поводом изменять этой привычке. На самом деле, это был повод праздновать. Это была победа. Все было хорошо. Он должен радоваться, а не… хандрить.

Он мысленно вернулся к своим ощущениям во время поцелуя… который, к слову, случился абсолютно спонтанно. Надо было придерживаться изначального плана. Нельзя было привыкать к ее чертовой улыбке и постоянному смеху, ее манере закатывать глаза и сдувать упавшую на глаза прядь, ее привычке пытаться его исправлять, из-за чего им, в результате, приходилось перерывать всю библиотеку, чтобы выяснить, кто же из них прав. Нельзя было привыкать к этому ее упрямому взгляду, тому, как она то и дело невзначай обращалась к нему по имени, и как она не оставляла его в покое, неважно, напускал ли он на себя безразличный или разгневанный вид — что бы он ни делал, она всегда оставалась с ним ровно столько, сколько хотела сама, ни секундой меньше, ни секундой больше, и он примирился с этим и даже начал под это подстраиваться. Он начал подстраиваться под неё в целом.

Когда он закончил ее целовать, в груди у него возникло странное тянущее ощущение, которого он прежде никогда не испытывал. Казалось, кто-то душил его изнутри. Риддл ощутил жар в районе солнечного сплетения, заметил, что его руки почти трясутся… а потом это выражение ее лица. Пустое, мертвое. Она даже не подумала ответить на поцелуй. Для нее об этом не могло идти и речи.

Охваченный приступом ярости Риддл резко перевернулся, словно обиженный ребенок, зарывшись лицом в подушку. Что за детский сад?! Он, видите ли, поцеловал девчонку, а она не захотела целовать его в ответ. Какой ужас. Мир теперь точно рухнет. Затем он забеспокоился, что, возможно, дело было в том, что ей не понравилось, как он целуется. Однако, стоило Риддлу подумать об этом, как на его лице впервые за целый день появилась легкая ухмылка. До этого ни одна девушка не жаловалась…

Ну вот! Теперь он себя еще и успокаивает! Было бы из-за чего! Можно подумать, это имело какое-то значение! Можно подумать, чувства какой-то девчонки были важны!

Риддл застонал в подушку от бессилия. Гермионе такие мысли точно пришлись бы не по вкусу. Она бы заявила ему, что чувства каждого важны, что каждый имеет право быть счастливым и прочее бла-бла-бла… Она так искренне верила в это… даже после… после всего, что с ней было.

В его памяти непрошено вспыхнули яркие, причиняющие боль образы из ее воспоминаний. Он сжал зубы, чтобы не вскрикнуть, вторя крику, раздавшемуся в его ушах, и крепко зажмурил глаза, чтобы не видеть Гермиону, с обезумевшими от страха глазами бегущую по коридору и надрывно всхлипывающую. И снова, то же самое чувство у него в груди, чувство, вызывающее желание защитить, чувство… праведного гнева.

Риддл тихонько зарычал. Он никогда не испытывал эмоций по поводу происходящего с другими людьми. Это было глупо. Глупо. Ему и своих забот хватало, нечего и говорить о том, чтобы сочувствовать посторонним, которые, вполне вероятно, лучше него разбирались во всех этих чувствах и прочей ерунде.

Почему же тогда это чувство никак не ослабевало?

Она все испортила.

Риддл задумался о том, что на Земле он сейчас был повелителем всего магического сообщества, продолжателем благородного дела Салазара Слизерина, указывающего магглорожденным их подобающее место в обществе, проводя в жизнь специальные законопроекты. Больше всего на свете ему всегда хотелось преподавать, потому что, Мерлин свидетель, преподавание было великолепным способом демонстрировать свои блестящие магические умения и, если получится, передавать в процессе эти знания горстке достойных учеников. Но быть бессмертным властителем волшебного мира… это тоже казалось заманчивой перспективой.

Риддл поднял руку и, прикоснувшись к своему лицу, с некоторым беспокойством проследил бледными пальцами его черты. Чем было вызвано его физическое преображение? Может, в результате какого-то несчастного случая ему пришлось подвергнуться плохо выполненной реконструкции лица? В семьдесят лет люди не выглядят… так. Лысый череп, лишенное всякой растительности лицо, красные глаза… с такой внешностью было не похоже, что у него вообще мог быть возраст. Скорее, создавалось впечатление, что он существовал на Земле с начала времен или же абсолютно вне времени. Определить, сколько ему лет, было невозможно ни по самому лицу, ни по застывшему на нем злобному выражению.

Риддл сглотнул. Те руки напоминали орудия пыток с длинными и пугающе тонкими пальцами, которые, впрочем, всё с теми же благоговением и изящной небрежностью, что и всегда, расслабленно придерживали древко волшебной палочки.

Он не знал, что и думать о своем будущем Я. Столкнись он с ним лицом к лицу, Риддл был бы напуган этим полузмеиным обликом, в котором осталось так мало человеческого…

Однако, если он преуспел в создании крестражей, то его уже нельзя было считать обычным человеком. Он был сверхчеловеком. Он был кем-то гораздо бóльшим, чем простой смертный.

Но в таком случае… почему он больше походил на монстра, нежели бога?

Хотя, в сущности, внешность была не так уж важна. Ведь у него было… всё, что он хотел.

Тем не менее он не мог не думать без осуждения о том темном страшном Хогвартсе будущего. Школа была для Риддла местом, где у него впервые в жизни появилось что-то свое. И за это он был перед ней в долгу. Именно в Хогвартсе он начал собирать своих первых последователей, лучше понимать свое призвание, особенно, если учесть, что мир магглов был…

Но даже если не брать во внимание чертовых магглов, Риддл пребывал в смятении оттого, что он уничтожил Хогвартс как место, где юные волшебники и волшебницы могли получать образование. Наверняка среди тогдашних студентов нашлись бы те, кто были не лишены потенциала, не говоря уже о детях, которым еще только предстояло начать учиться и которые могли оказаться полезными в будущем. Нет, разрушение Хогвартса было крайне неудачным и прискорбным исходом. Особенно учитывая… то, что творилось в учебных классах, которые были для Риддла почти священны, поскольку были своеобразной точкой отсчета всего, что действительно имело для него значение в этом мире. Он не понимал… неужели Лорд Волдеморт будущего позабыл об этом? Всему, что помогает становлению и росту личности, присуще особое величие, но Волдеморт будущего, т.е. Волдеморт настоящего, покусился на это, посмев осквернить, что было Риддлу совсем не по нраву. Как-никак слизеринцы всегда относились с молчаливым уважением к чему-либо поистине великому, и Хогвартс, вне всякого сомнения, таковым являлся.

И снова мысли Риддла вопреки его воле вернулись к Гермионе Грейнджер. Собственно, с ним это происходило весь день, что можно было считать весьма неутешительным итогом. Риддлу никак не давало покоя то, что он приказал своим последователям пытать и убивать каких-то подростков. Что сталось с его умением убеждать и манипулировать, раз ему не удалось убедить их присоединиться к его великому делу? И что за великое дело это было в принципе? В воспоминаниях Грейнджер он не заметил никаких следов, свидетельствующих о стремлении Волдеморта к чему-то большему. Что он надеялся достичь после захвата и взятия под свой контроль Министерства магии? Планировал ли он после внесения ряда сегрегационных поправок в устав восстановить Хогвартс и заставить школу работать в обычном режиме, словно в ее стенах ровным счетом ничего не произошло? Риддл вспомнил, что где-то на задворках ее памяти ему попадалось нечто подобное. Идея была неплоха… вот только неужели кто-то согласится вернуться преподавать в Хогвартс после того, как с его подачи каждый класс там обагрился кровью, а стены коридоров хранили отзвуки криков и стонов? Правда, он мог отправить учить своих верных последователей и разработать собственную учебную программу, включавшую в себя все необходимые предметы…

Но все это были такие мелочи, возиться с которыми ему, как верховному правителю, не подобало. Неужели его жизнь повернется так, что все задания он будет вынужден поручать своим менее одаренным последователям, а сам оставаться в стороне наедине со своими мыслями, одинокий, как никогда прежде? Какое жалкое существование.

Что же до Гарри Поттера, то он показался Риддлу глупцом. Этот мальчишка принес своим друзьям столько бед и страданий… Будь Риддл там, он нашел бы способ обернуть это себе на пользу и выяснить всё, что ему было нужно. Поттер немного раздражал Риддла своим подростковым максимализмом и незрелым поведением, равно как и его дружок Рон.

При мысли о рыжем пареньке Риддл непроизвольно сжал зубы. Очевидно, что он и Гермиона были… вместе. Однако при этом было также совершенно очевидно и то, что этот Рон абсолютно ничего не смыслил в том, что являлось для Гермионы по-настоящему важным, и не проявлял к ее интересам должного уважения. Один раз он просто… сбежал, бросив Поттера и Грейнджер в тех опасных лесах. Чего она так расстроилась, когда этот дурень избавил их от своего общества? Все равно он был для них больше обузой, чем помощником, обладая весьма посредственным умом и закатывая скандалы, сопоставимые по степени накала разве что с истериками Поттера. Что привлекательного Грейнджер могла найти в этом?

Затем Риддл вспомнил про Дамблдора. Дамблдора, чья белая гробница ослепительно сияла при свете дня. Дамблдора, у которого были самые пышные похороны, которые Риддл только мог себе представить, с прощанием, прошедшем в атмосфере искренней любви и скорби, и на которых Гермиона рыдала. Теперь Риддл понял, почему она так сильно цеплялась за дружбу с Дамблдором в этом мире, почему так тянулась к нему. Она знала его при жизни, знала, что он погиб, и питала огромную привязанность к тому старому Дамблдору. Риддл беспокойно заворочался в постели, рассеянно ковыряя пальцем дырку в простыне. Альбус Дамблдор… мертв. Это было трудно представить, трудно осознать. Что он сделал, чтобы заслужить такую лютую ненависть Лорда Волдеморта? Ведь здесь дело было явно не в детских обидах, полученных в Хогвартсе. В случае с подобным убийством ставки были слишком высоки.

Живот Риддла недовольно заурчал. Слишком погруженный в свои мысли Риддл весь день ничего не ел.

Он задрал рубашку и изучающе уставился на свой чуть впалый, в данный момент пустовавший живот. Пять тонких белых линий крест-накрест пересекали мышцы пресса и груди — узор нанесенных самому себе в результате инсценировки ранений.

Опустив рубашку и заправив ее в брюки, Риддл медленно поднялся с кровати и лениво взмахнул палочкой — с громким треском починенная дверь встала на положенное место в проем. Риддл побрел на ужин. Он до последнего оттягивал момент, когда ему придется войти в Большой зал и увидеть четыре факультетских стола с сидящими за ними людьми, среди которых было лишь двое, общество кого он мог выносить. Веселый стук тарелок и приборов, сопровождавший трапезу, отдаленно доносился до Риддла, пока он медлил, стоя перед дубовыми створками. Он бросил взгляд на главный вход Хогвартса, в котором виднелось только-только коснувшееся горизонта солнце и чья-то фигура, входящая в замок через распахнутые массивные двери.

При виде Гермионы, идущей в его сторону, Риддл испытал шок, словно подсознательно ждал, что после того, как он провел целый день, прокручивая у себя в голове ее проклятые воспоминания и раз за разом мысленно возвращаясь к моменту поцелуя, она каким-то образом исчезнет из этого мира.

Он смотрел, как она вошла внутрь, остановилась в холле и стряхнула снег со своей одежды. Затем, высушив волосы при помощи привычного заклинания, избавляющего ее вьющуюся копну от колтунов, она прямиком направилась в Большой зал.

Если она и заметила Риддла, то вида не подала, пройдя всего в метре от него с абсолютно невозмутимым лицом, на котором не было и намека на то, что она его намеренно игнорирует. Он же, не отрываясь, следил, как, пройдя вдоль столов, она спокойно опустилась на место рядом с Миной и Альбусом напротив Годрика. Она села как обычно лицом к слизеринскому столу, что стало для Риддла настоящим испытанием, потому что, заняв свое привычное место за столом лицом к гриффиндорцам, он понял, что не в состоянии ни на секунду отвести глаз от ее лица.

Он был словно под действием какого-то чертового проклятия. Вдобавок, по обыкновению, за столом к нему никто не смел обратиться первым, поэтому на протяжении всего ужина его внимание оставалось полностью приковано к ней.

Она казалась… обессилевшей. Она отвечала на вопросы и участвовала в общем разговоре, но глаза у нее были потухшими. Даже отсюда, с расстояния разделявших их шести метров, Риддл узнал этот взгляд — точно такой же, как когда исчез ее друг Кинг. Однако на этот раз ей удалось хорошенько спрятать это выражение. Трое ее друзей, судя по всему, ничего не заметили.

Внезапно на ее губах появилась хорошо знакомая ему озорная улыбка, и она звонко рассмеялась. Звук ее смеха точно расколол атмосферу витавшего вокруг Риддла напряжения. Он сжал зубы и машинально положил свои нож и вилку на тарелку перед собой. Внутри него вдруг вспыхнула злость. Беспричинная ярость.

Его взгляд метнулся от Мины к спине Годрика. Это они во всем виноваты. Даже после того, как ему пришлось уйти, они остались. Даже после всех его попыток избавиться от них, они победили, и от этой мысли на Риддла накатила волна тошноты.

Он тихо ждал. Гермиона ушла первой, через десять минут за ней последовал Дамблдор, а еще через пять из-за стола поднялись Мина и Годрик. Риддл последовал за ними.

Они дошли до Большой лестницы, но, поднявшись по ней, не стали сворачивать в коридор, ведущий в гриффиндорскую гостиную, а продолжили свой путь дальше. Риддл не знал, куда они направляются, но, к счастью для него, в коридорах сейчас не было ни души. Он следовал за ними, держась на безопасном расстоянии. Они его даже не заметили.

Безумная злоба все еще владела им, лишь усугубляя его отстранённость и неумолимость. В этот самый момент ничего не имело для него значения, кроме маячивших впереди спин двух гриффиндорцев, которые внезапно остановились и обернулись.

— Зачем ты идешь за нами? — с тревогой в голосе спросил Годрик и невольно опешил, встретившись с Риддлом взглядом. Глаза слизеринца были опасно прищурены, а темные брови гневно сведены. А еще Годрик был готов поклясться, что видел, как в глазах Риддла полыхнули алые отблески. Какого черта ему от них понадобилось?

— Это вы во всем виноваты, — прошипел Риддл.

Мина бросила на Годрика слегка встревоженный взгляд.

— Что ты…?

— Это вы во всем виноваты, — повторил Риддл на этот раз еще тише и медленно втянул в себя воздух. Миг — и в его пальцах появилась волшебная палочка. Мина в страхе схватила Годрика за руку. Взгляд Риддла остановился на их сцепленных руках, и, казалось, это стало для него последней каплей…

—Круцио, — тихо произнес он. Не верилось, что он вот так в открытую применяет Непростительное посреди коридора, всего в шести метрах от входа в больничное крыло и каких-то пятнадцати от Большой лестницы. Это было чем-то просто невероятным и ужасно неожиданным…

Его заклятие угодило в Мину. Как подкошенная, она рухнула на колени и, откинув голову назад, пронзительно закричала. Громко. Оглушительно громко…

Годрик яростно зарычал и швырнул в Риддла заклинанием, заставившим того наколдовать перед собой переливающийся как бриллиант оранжевый щит. Это отвлекло его, и боль Круциатуса отпустила Мину. С побелевшим лицом, по которому разметались черные волосы, она опустилась на четвереньки, едва способная разлепить слабо подрагивающие веки.

— Ты совсем спятил! — заорал Годрик, яростно глядя на Риддла. — Ты больной!

От последнего слова у Риддла внутри точно что-то щелкнуло. Он заморгал, сделал небольшой шаг назад, и все эмоции в мгновение ока исчезли с его лица, уступив место обычной маске. А затем он развернулся и бросился прочь.

Годрик заключил Мину в объятия, ласково поглаживая и убирая упавшие ей на лицо волосы.

— О, Мерлин, Мина… скажи что-нибудь…

Она часто дышала, а взгляд ее казался безумным.

— Я… я в порядке, Годрик, я просто…

Она судорожно вздохнула. Годрик прикоснулся своей палочкой к ее виску, и все тело Мины окутало серебристое свечение. Ее дыхание выровнялось, и она смогла широко раскрыть глаза. Было заметно, что ей стало лучше.

— Я даже не знаю… что… — зашептала она, беспомощно встречаясь с ним глазами.

— Он сумасшедший, — пробурчал Годрик, все еще кипя от ярости, а затем успокаивающе погладил Мину по щеке. — Мы должны рассказать…

— Нет, — сказала Мина, тут же распахивая глаза. — Он найдет нас. Он убьет нас.

— Эй, ты забыла, что мы не можем здесь умереть? — слабо усмехнулся Годрик, помогая ей подняться на ноги. На это Мина лишь закатила глаза.

— Слабое утешение, — ответила она, и Годрик, к своему огромному облегчению, понял, что она потихоньку начинает приходить в себя. — Больше он этого не сделает, — решительно произнесла она. — Мы будем… мы просто будем за ним следить, чтобы он впредь не смог за нами увязаться. Думаю, это нам вполне по силам.

— Мина, — покачал головой Годрик, — он использовал Круциатус. Он темный волшебник. Я нигде не доверяю таким, как он.

Мина сглотнула.

— Я даже не поняла, что я такого сделала. Я ему ничего не делала.

Годрик на секунду задумался. Возможно ли…

— Это из-за Гермионы, — медленно озвучил он свою догадку. — Он… он ревнует. Ревнует к нашей дружбе, к тому, что мы гриффиндорцы.

Глаза Мины расширились.

— Похоже на то. Господи, что за… то есть… что нам с этим делать?

— Ну, раз она с ним целуется, то, по всей вероятности, понятия не имеет о том, какой он на самом деле, — прошептал Годрик, — и навряд ли нам поверит, если мы просто, ну, ты понимаешь, сразу вывалим на нее, что ее парень темный маг, не гнушающийся Непростительными… Я не знаю, что мы можем сделать.

Мина, собиравшая волосы в хвост и напряженно думавшая, прикусила губу. Она вспомнила, как Гермиона как-то раз сказала им: «Он тот еще манипулятор. И плохой человек».

— Может быть, она уже в курсе, — предположила Мина.

— Если бы она знала, что он использует этот раздел темной магии, то точно бы не стала с ним водиться.

— Ну, в таком случае единственное, что мы можем сделать ­­­- это держаться от Гермионы подальше.

Годрик неверяще на нее посмотрел.

— Но… это же… трусость.

— Нет, это инстинкт самосохранения, — настойчиво возразила Мина. Трясущимися руками она подняла с пола свою волшебную палочку и убрала ее обратно в карман. — Только если ты не хочешь испытать действие этого заклинания на себе, что, поверь, тебе явно не понравится.

Зеленые глаза Годрика пронзительно смотрели в серые глаза Мины. Сам он не боялся получить от Риддла Круциатус, но Мина?

— Я больше никогда не позволю ему снова сделать это с тобой. Никогда.

— Как мы ей об этом скажем? — деловито поинтересовалась Мина.

— Мы не можем сказать ей, — вздохнул Годрик. — Иначе она рассердится. Представь, если бы она сказала тебе: «Мина, послушай, я не могу с тобой прилюдно общаться, потому что твой Годрик злобный ублюдок», как бы ты это восприняла? Думаю, не очень.

Мина невесело усмехнулась.

— Ты прав, — мягко сказала она, целуя его. — Ладно. Если единственный способ ­- это…

— Я надеюсь, это не слишком ее заденет, — сказал Годрик.

— Гермиона сильная, — с усмешкой заверила его Мина. — Она себя в обиду не даст. Ты видел ее в Дуэльном клубе.

Годрик согласно кивнул.

— Пошли отсюда, — предложил он, и они поспешили обратно в гриффиндорскую гостиную.

Тем временем крайне обеспокоенные Джаред Пиппин и Мунго Бонам проскользнули обратно в двери больничного крыла. Внутри было тихо. Из пациентов на койке лежала лишь бесчувственная Миранда Гуссокл.

— Я не могу поверить, что Риддл… — выдохнул Мунго. Он выглядел подавленным и потрясенным.

— Ага, я тоже, дружище. Но те двое… они не собираются никому об этом рассказывать.

— А кому они расскажут? — устало вздохнул Мунго. — За порядок в этом месте никто не отвечает.

— Послушай. Это их дело, и, я думаю, будет лучше, если мы не станем в это вмешиваться.

Мунго засмеялся.

— Джаред, — сказал он, — не припомню, чтобы тебе хоть раз удалось не совать свой нос в чужие дела.

— В этом ты прав, — задумчиво откликнулся Пиппин и с застенчивой улыбкой откинул назад волосы.

Лицо Мунго вновь стало обеспокоенным.

— Как люди вообще могут творить такое? — как бы размышляя вслух, поинтересовался он. — Что заставляет их считать, что это в порядке вещей?

Джаред лишь покачал головой и ободряюще положил руку Мунго на плечо.

— Зло навсегда, навсегда останется загадкой, — ответил он. — Но тебе, красавчик, не нужно ломать над этим голову, потому что наш долг ­­- это с любовью лечить тех, кто к нам попадает, а затем отправлять их здоровых восвояси. Верно?

— Верно, — подтвердил Мунго. — Спасибо, дружище. Ты всегда умеешь меня подбодрить.

— Это моя работа, — тепло улыбнулся ему в ответ Джаред и, легко поцеловав Мунго, хлопнул его по плечу. — А теперь пошли искать зелье для нашей коматозной подружки, — он кивком указал на Миранду и мягко потянул Мунго в сторону шкафа, где хранились снадобья.

* * *

— Слушай, Альбус, дружище, тебе нельзя говорить Гермионе, почему мы с ней не разговариваем, — торопливо говорил Годрик. — Я… просто… кто захочет узнать такое о своем бойфренде?

Альбус медленно кивнул, заметно поникнув при упоминании последнего слова.

— Я бы и тебе посоветовала держаться от нее подальше, — сказала Мина, — но, похоже, что тебя Риддл почему-то ненавидит не так сильно, как нас.

— Просто я могу дать отпор темной магии, — просто ответил Дамблдор. Мина и Годрик обменялись удивленными взглядами.

— Вот и отлично! — несколько нервно засмеялся Годрик, кивая Альбусу, но затем уже серьезно добавил, — И… пожалуйста, ничего ей не говори, — понизив голос, попросил он.

— Обещаю, — ответил Альбус, но едва парочка удалилась, как он устало потер рукой лоб и вздохнул. Либо Гермионе Грейнджер была присуще чрезмерная самоуверенность, либо ­— недостаток здравомыслия. А, возможно, и то, и то. Он и представить себе не мог, что она и Риддл встречаются. Однако, если Риддл так легко направо и налево бросался Круциатусами, то, похоже, имел даже бóльшую склонность к Темным искусствам, чем Альбус предполагал изначально.

* * *

Все это время Гермионой владело странное состояние. До Рождественского бала оставалось три дня, и большинство девчонок были вне себя от предвкушения, она же ощущала лишь… подавленность. Тем не менее Гермиона все же обратилась к ловцу гриффиндорской сборной Каталине Лайтфут с просьбой сшить ей платье. Впрочем, без особого энтузиазма, несмотря на обрадованное выражение Каталины, которая тут же начала порхать вокруг нее, снимая мерки.

— У тебя прекрасная фигура, — ослепительно улыбнувшись, заметила Каталина, напевая себе под нос и помечая себе длину и обхват различных частей тела неподвижно застывшей Гермионы…

— Спасибо, — поблагодарила та с усталой улыбкой. Каталина и правда оказалась очень милой, как Мина и говорила.

Мысли о Мине причиняли Гермионе боль. На второй день после инцидента с Риддлом Мина и Годрик без какого-либо объяснения начали резко ее избегать. Теперь они сидели с краю гриффиндорского стола вместе с другими игроками сборной, оставив Гермиону одну вместе с Альбусом.

Но и с ним творилось что-то неладное. Он казался все время погруженным в свои невеселые мысли. Гарри всегда переживал из-за того, что Дамблдор никогда ему ничего толком не рассказывал, заставляя томиться в полном неведении, и сейчас Гермиона на собственном опыте получила возможность испытать то же самое. Время от времени они обменивались взглядами и отдельными репликами, но все это было крайне неловко. Казалось, между ними разверзлась пропасть. Гермиона часто пыталась завязать с ним беседу, однако в ответ на ее вопросы он лишь неопределенно пожимал плечами, либо же обнадеживающее похлопывал ее по плечу.

С каждым днем она все более отчетливо осознавала, что этот Альбус не был тем Дамблдором, которого она знала на Земле. Он никогда не появлялся на вкладышах шоколадных лягушек, не встречал Гарри Поттера, не одерживал победу над Грин-де-Вальдом, никогда не был преподавателем трансфигурации у Тома Р… но это уже было несущественно. Главное, что этот Дамблдор был другим человеком, прошедшим совершенно другой жизненный путь. Он даже возраста был другого. На Земле Дамблдору было уже больше ста лет, а этому Альбусу в пересчет на реальные годы — лишь около шестидесяти. Это тоже не давало Гермионе покоя. Ей казалось, что никто не имел права претендовать на то, чтобы зваться Альбусом Дамблдором, если на самом деле не являлся Дамблдором с Земли…

Кроме того, они виделись с ним только во время приемов пищи. Гермиона предполагала, что все свое свободное время он проводил у Миранды. В результате, она снова оказалась полностью предоставлена сама себе и скрашивала свое одиночество, погрузившись в книги и исследования. Гермиона так и не предприняла каких-либо попыток проверить теорию нитей, потому что, заново пережив все кошмары своего прошлого, она внезапно поняла, что… страшится возвращаться на Землю. У нее ушло столько времени, чтобы выработать устойчивость к собственным воспоминаниям, обрести то непоколебимое мужество, что толкало ее хотеть вернуться на Землю… но от всего этого теперь не осталось и следа. Теперь ее разум утратил прежнюю концентрацию, и она больше не доверяла ему, потому что стоило ей хоть на секунду позволить себе расслабиться, как ее тут же преследовали мысли о Томе Риддле.

Он все время смотрел на нее в Большом зале. Неотрывно и настойчиво. Каждый раз, поднимая глаза и встречаясь с ним взглядом, Гермиона думала, что расплачется, за что мысленно отвешивала себе оплеуху. Чего он добивался? Разве он не получил от нее все, что хотел? Что за странное, прежде незнакомое выражение теперь все время читалось у него на лице? Почему он просто не мог оставить ее в покое после того, как полностью вывернул наизнанку ее душу, осквернил ее память и чувство собственного достоинства…

Чего еще он мог хотеть? Осквернить ее физически, или что? Должно быть, изнасилование невинной гриффиндорки оставалось пока что единственным невыполненным пунктом в его списке обязательных к совершению злодеяний. Гермиона не исключала такую возможность, памятуя о выражении его лица сразу после поцелуя… об этом желании в его глазах… голоде. Вспоминая об этом, она всякий раз вздрагивала.

Но вне зависимости от того, сколько времени она думала о нем, о поцелуе, о том, что ему теперь было от нее нужно, или о том, почему он иногда окликал ее в коридорах, будто всерьез надеясь, что она ответит… сколько бы времени она ни проводила за всеми этими размышлениями, она ни за что не собиралась давать слабину и вновь возобновлять их общение. Ничто не могло заставить ее пересмотреть свое отношение и позволить какой-либо исходящей от него крупице информации отравить ее сознание. Не важно, что именно он пытался ей сообщить. Шла ли речь о том, почему он смотрел на нее так, словно она теперь была для него единственным светом в окошке, или объяснении, что им двигало во время каждого из его преступлений. Пусть даже он хотел ей поведать о каком-нибудь шокирующем детском опыте, в котором, возможно, нашлось бы объяснение тому заключенному в нем абсолютному злу. Все это было не важно.

Потому что Том Риддл был злым и плохим человеком, виновником всех ее бед, и это было единственное, о чем ей следовало помнить. Она могла фантазировать о том, как на его голову обрушиваются всевозможные кары, могла быть по-прежнему на нем зациклена, могла быть даже совершенно одна, но она ни за что не позволила бы себе сломаться. Или хотя бы прогнуться. Как она тогда сказала ему: «Нет. Больше никогда». Больше никогда ему не удастся втянуть ее в свои дурацкие игры разума. Больше никогда она не позволит ему играть собой как кошка с мышью. Она так устала от жизни — что казалось чертовски ироничным — от самого существования, что при одной только мысли о том, чтобы когда-нибудь вновь с ним заговорить, она тут же чувствовала себя измотанной.

И вместе с тем, было удивительно, как быстро исчезло ее прежнее любопытство, от которого теперь не осталось и следа.

Теперь осталось лишь темное притяжение, которому она упорно противилась всеми фибрами души.

* * *

По дороге в свою комнату Риддл успел не раз мысленно проклясть свой импульсивный Круциатус. Почему он так на них разозлился?

Из-за нее. Тогда в его голове пульсировала лишь мысль, что они победили. Но нет. Это он победил. Это он знал все. Свое прошлое, свое будущее. Они же не знали ничего! Почему же его привело в такую ярость то, что девчонка осталась с ними, когда ему теперь было известно о ней все, что имело значение, все, что могло оказаться полезным?

С другой стороны, разве он был не в своем праве, желая оставить ее себе? Том Риддл всегда получал то, что хотел… и было бессмысленно отрицать, что ее он хотел. В конце концов… с кем еще он мог поговорить об увиденном? Все остальные сочли бы его сумасшедшим. Она была единственным человеком, кто был в курсе всех его деяний…

С тех пор как отпугнутые его заклятием Гриффиндор и его подружка покинули ее, она все время была одна. Как эгоистично с их стороны. Двое гриффиндорцев, бросающих подругу лишь при одном намеке на опасность. Храбрецы, ничего не скажешь.

Он продолжал свои безуспешные попытки привлечь ее внимание. Порой в Большом зале она задерживала на нем ничего не выражающий взгляд, но затем, безразлично моргнув, обычно отводила глаза, будто он был пустым местом. Когда же при встрече в коридоре он обращался к ней по имени, она делала вид, что не слышит, приводя его тем самым в бешенство. Не раз он подумывал о том, чтобы насильно затащить ее в какой-нибудь пустой класс, где она больше не смогла бы его игнорировать, но затем неизменно отметал эту идею. Он и так уже причинил ей слишком много боли, чтобы теперь силой навязывать ей свое общество. Ни к чему хорошему это бы не привело. Нет. Силовыми методами от нее ничего не добиться. Как же утомительно.

Он смирился и перестал отрицать очевидное. По необъяснимой причине, он хотел вернуть эту грязнокровную девчонку. Плевать на ее наследие, плевать на то, что она гриффиндорка, на все плевать. Он отчаянно желал, чтобы она вернулась. Он жаждал этого до такой степени, что уже был готов поверить в то, что сожалеет о своем обмане.

К тому же он осознал, что внутри него что-то переменилось. Он понял, что больше никогда не хочет делать ей больно. Том Риддл всегда говорил себе, что люди его ближайшего круга общения должны привыкнуть к боли, и их страдания его никогда не волновали… но с ней все было по-другому. Он просто не хотел больше подвергать ее этой опасности. Он больше не хотел видеть ее такой… — как ни досадно, но он был вынужден признать, что помнил каждое выражение ее лица, как будто ее мимика обладала какой-то особой значимостью — такой… расстроенной. Отчасти, это было вызвано тем, что, всякий раз вспоминая ее грустные глаза, Риддл ощущал прилив необъяснимой злости. Он не был уверен, была ли эта злость направлена на нее, однако хватало и того, что образ ее несчастного лица напрочь въелся ему в душу, лишая покоя и доводя до белого каления.

Он окончательно и бесповоротно изменил своему правилу не запоминать ничьи лица, потому что ее лицо во всех мельчайших подробностях чуть что вставало у него перед глазами. Но опять же, она заслуживала того, чтобы ради нее делать исключения. Каким-то образом ей удалось произвести на него неизгладимое впечатление. Ей удалось донести до него, что она была не просто марионеткой в его руках, а точно таким же человеком, как и он. Тем самым в его глазах она выросла больше, чем кому-либо удавалось до нее. Она больше не была для него еще одним препятствием или ступенькой на пути к достижению желаемого. Она не была очередной безликой куклой, легко вводимой в заблуждение его внешностью и легко пробиваемой насквозь его Непростительными… Риддл подумал, что неистребимый оптимизм в ней странным образом сочетался с изрядной долей цинизма…

Он с удивлением понял, что хочет, чтобы она вновь стала собой прежней. Что он сделал с ее личностью? Куда девался ее гриффиндорский пробивной характер? Она казалась измученной. Она казалась мертвой.

И Риддл почти не удивился, осознав, что теперь это имело значение. И большое. Для него.