Окольные пути / Hearts on Detours (гет)

Воскресенье

Рональд Уизли был доволен. По своему излюбленному воскресному обычаю он встал с постели не раньше десяти утра и только что — всего двадцать минут спустя — беззаботно развалился на диване в гостиной, лениво закинув длинные руки на мягкую спинку. Именно такое положение — уже не лежачее, но и не в полной мере сидячее — было важнейшим этапом в его утреннем переходе от комфортно горизонтальной жизни к утомительно вертикальной. Поскольку будни в Хогвартсе, с их дурацким расписанием, лишали его этой насущной потребности, сия переходная фаза неизбежно переносилась на первые два-три урока, конечно если таковые не проводились под строгим наблюдением Снейпа или профессора МакГонагалл. Оба этих преподавателя проявляли прискорбное отсутствие сочувствия к его тонко настроенной, постепенной процедуре пробуждения.

Остатки его завтрака были разложены на низком столике перед ним. Как само собой разумеющееся, он поддерживал давние связи Уизли с кухней, а личная договорённость с Добби и его товарищами-домовиками гарантировала, что его особый воскресный завтрак будет подан именно в этом месте с надёжной пунктуальностью, в то время как его собственная пунктуальность имела значительные колебания. Гермиона, конечно, неодобрительно отнеслась к его самонадеянной эксплуатации эльфов, но, поскольку хмуриться, похоже, было одним из её любимых развлечений, Рон решил не слишком беспокоиться по этому поводу.

Нет, жизнь слишком хороша, чтобы отвлекаться на такие мелочи. Неважно, что всего через неделю состоится Святочный бал, в связи с которым он снова станет причиной общего семейного разочарования. Неважно, что последние два дня, и особенно прошлым вечером, его лучший друг вёл себя очень странно и — что более важно — похоже, слабо интересовался собственным маленьким кризисом Рона. Это всё не стоило того, чтобы забивать себе этим голову. Воскресное утро предназначалось для другого.

Он как раз наслаждался приятным урчанием в животе при соблазнительной мысли о сладком пудинге, который мог бы удачно завершить его завтрак, когда увидел Гарри, входящего в гостиную через портретный проём.

— Доброе утро, — беззаботно поприветствовал его друг. — Приятно видеть, что ты вернулся к бодрствующей жизни.

Рон смерил его взглядом полуприкрытых глаз.

— Да что, к Мерлину, с тобой происходит?

— Ты о чём? — озадаченно спросил Гарри.

— Твоё настроение скачет как бешеный гиппогриф, — немного раздражённо сказал Рон. — Вчера у тебя его вроде как и вовсе не было, а теперь ты ходишь и улыбаешься, как идиот.

— Не говори ерунды, — небрежно отмахнулся Гарри. — Просто… просто сегодня прекрасный день, не находишь?

Рон неохотно повернул голову, чтобы бросить косой взгляд на ближайшее окно и пасмурную, дождливую хмарь за ним. Он почти чувствовал, как резкие холодные порывы ветра атакуют старые каменные стены башни.

— О чём, чёрт возьми, ты говоришь? — сказал он, снова повернувшись к Гарри.

Гарри уже собирался что-то сказать, но в этот момент его взгляд оторвался от Рона и сосредоточился на чём-то другом, что, очевидно, заставило его забыть о заготовленной фразе. Рон переключился на вспомогательный источник энергии и повернул голову через плечо.

— Привет, — сказала Гермиона, даже не взглянув в сторону Рона, который поморщился, обнаружив, что она тоже улыбается, как идиотка.

— И тебе доброе утро, — бесцветным голосом сказал Рон, что всё-таки — и довольно резко — привлекло её внимание.

— О, привет! — почти вскрикнула она в ответ. — Привет, Рон! Приятно видеть тебя здесь… на месте… твоей преднамеренной эксплуатации… излишней услужливости домашних эльфов… — По мере того, как она говорила, её лицо приобретало всё более и более недовольное выражение, отчего Рон, откровенно говоря, даже почувствовал некоторое облегчение. По крайней мере, она снова выглядела как обычно.

— Хорошо спалось? — спросил Гарри. — Ты уже позавтракала?

— Да и да, — ответила она, и её неодобрительный хмурый взгляд мгновенно сменился вновь появившейся улыбкой. — Должно быть, мы разминулись в Большом зале. Сегодня я встала немного раньше обычного. Проснувшись, я чувствовала себя слишком взволнованной.

— Почему? — лениво вмешался Рон. Она посмотрела на него так, словно только что заметила его присутствие. Опять.

— Хм? — оцепенело произнесла она.

Какое-то мгновение он просто бесстрастно смотрел на неё, затем снова повернулся к Гарри.

— Послушай, приятель, — сказал он, впервые за это утро проявляя некоторый энтузиазм. — Для разнообразия у меня есть отличные новости. Я узнал, что Парвати и её сестра ещё не приглашены на бал, что довольно странно. Они вроде ничего, а? Ты просто обязан их пригласить… В смысле мы… мы просто обязаны их пригласить. Что скажешь, а? Это же идеальный вариант, правда же?

Гарри не проявил и половины того восторга, какого ожидал Рон. На самом деле он не проявил вообще никакого восторга.

— О, — выдохнул он, отведя глаза в сторону. — Ну да, э-э… об этом. — Он провёл рукой по своим иссиня-чёрным волосам, каким-то образом умудрившись добавить беспорядка в то, что уже и без того было изрядным беспорядком. — Я, хм… боюсь, что я… вроде как… договорился… уже.

Рон моргнул.

— А?.. Как? Когда? — К его очевидному недоверию примешивалась лёгкая паника. — Всего пару часов назад ты был мистером Меланхоликом! Ты издавал хлюпающие звуки! — Он повернулся к Гермионе, которая почему-то смотрела себе под ноги. — Как долго я спал? Какой сегодня день?

— Прости, Рон, — снова заговорил Гарри. — Я просто не успел тебе сказать. Я сам не сразу осознал, всё произошло так быстро, так внезапно… и неожиданно… Честно говоря, по сути меня похитили!

Рон мог бы поклясться, что слышал приглушённое хихиканье где-то за своей спиной, но он был слишком поражён тем, что происходило прямо перед ним, чтобы обращать внимание на что-то за пределами своего поля зрения.

— И кто это? — спросил.

— Девушка? — неопределённо сообщил Гарри.

Рон снова молча уставился на своего друга. Прошло несколько секунд.

— Это девушка с Астрономической башни, — любезно добавил Гарри, но Рон на это только нахмурился.

— Я думал, что весь этот эпизод был полной катастрофой?

Гарри отвёл глаза и зашаркал ногой по ковру, бормоча что-то неразборчивое себе под нос.

Из-за спины Рона донёсся тихий кашляющий звук.

— Может быть, просто произошло небольшое недоразумение, — скромно высказалась Гермиона. — Из того, что я слышала, Гарри немного ошеломил девушку.

— Только потому, что она для меня не просто ещё одна девушка, — тихо произнёс Гарри, не отрывая взгляда от пола.

Рон с отвращением покачал головой в ответ на эту сентиментальную чушь.

— А ты откуда об этом знаешь? — спросил он Гермиону, даже сделав над собой усилие и ещё раз обернувшись, чтобы посмотреть на неё. Казалось, её чрезвычайно заинтересовал узор на подушке, которую она взяла с дивана.

— От Гарри, конечно.

— Вы же сегодня первый раз друг друга видите, разве нет?

— Очевидно, он рассказал мне об этом вчера вечером.

— Мне, значит, не рассказал, а тебе рассказал?

— Значит так, — ответила она резче, чем намеревалась, и сразу же пожалела об этом. — Обычно с девушкой легче говорить о таких вещах, понимаешь?

— Почему это?

— Потому что девушки… более… чувствительные?

Рон некоторое время смотрел в одну точку, затем пожал плечами и уже собрался повернуться к Гарри, но остановился на полпути и вместо этого снова подозрительно взглянул на Гермиону.

— Почему у тебя лицо такое красное?

К счастью, щёки Гермионы не могли стать намного краснее, чем уже были.

— Неужели никто не замечает, как здесь натоплено? — спросила она, поспешно касаясь щёк и лба тыльной стороной ладони. — Или это только мне жарко? Честно говоря, меня немного лихорадит. Возможно, мне стоит зайти к мадам Помфри.

— Ну, если повезёт, твоё недомогание продлится достаточно долго, чтобы послужить оправданием для пропуска бала, — сказал ей Рон, — потому что, если так пойдёт и дальше, мы с тобой останемся единственными четверокурсниками, у которых нет пары.

— Вообще-то, — нерешительно начала Гермиона, — у меня, эм… вроде как… есть.

Рон снова наморщил лоб.

— Что у тебя есть?

Гермиона старательно избегала его взгляда.

— Пара, — кротко ответила она. — Для… для бала.

Его челюсть отвисла на полдюйма, губы попытались произнести какие-то слова, но безуспешно.

— Что? И ты тоже? Серьёзно? — наконец сумел произнести он.

Она коротко кивнула.

— Да как это вообще возможно? — простонал Рон, голос которого от волнения стал тонким и хриплым.

— Спасибо, Рон, — ответила Гермиона с притворной улыбкой. — Я знаю, что это почти немыслимо.

— Да я не про то, — небрежно исправился он, в порыве отчаяния поворачиваясь к Гарри. — Ещё вчера мы все были в одной лодке, а теперь выясняется, что ночью меня бесцеремонно вышвырнули за борт и оставили плавать в одиночестве посреди моря, даже не позаботившись бросить спасательный круг!

Повисло неловкое молчание. Гарри и Гермиона виновато смотрели в пол, Рон сидел в полной прострации.

— Я даже не знаю… это же… это просто… — бесцельно заикался он, но, так и не найдя нужных слов, замолчал и резко повернулся к Гермионе. — Кто твой Ромео?

Гермиона неопределённо пожала плечами, на её губах появилась какая-то странная улыбка, значение которой Рон не мог толком понять.

— Один парень, которого я встретила в чулане для мётел.

Глаза Рона расширились до размера галлеона.

— Чёрт побери, куда катится мир?! — воскликнул он, едва способный связать слова. — Кто вы такие и что вы сделали с моими друзьями? — Он снова крутанул головой. — Ты знал?

Гарри явственно напоминал оленя, попавшего в свет фар.

— Н-нет? Конечно нет! Откуда?

Рон бросил на него очень строгий, глубоко обеспокоенный взгляд.

— И что, ты ничего не скажешь по этому поводу?

Гарри неловко усмехнулся.

— Ты говоришь, как её обеспокоенный отец.

— Ну кто-то же должен, — ответил Рон, демонстративно скрестив руки на своей раздувающейся груди. — Вряд ли это подходящее поведение для девушки её возраста.

За его спиной раздался сдержанный смешок.

— Рон, ну в самом деле, — попытался Гарри обратиться к, как он надеялся, уже достаточно проснувшемуся разуму своего друга. — Неужели ты правда думаешь, что Гермиона позволила бы какому-то случайному парню затащить себя в чулан против своей воли, а потом ещё и согласилась бы сопровождать его на бал?

Рон какое-то время молча смотрел на него широко раскрытыми глазами, всё ещё полными фундаментального недоумения. Его левое веко чуть дёрнулось.

— Откуда мне знать? Похоже, я тут единственный оставшийся в здравом уме человек.

Он так и не узнал о том, что к этому времени Гермиона нырнула — рухнула, если честно — за спинку дивана с плотно прижатой к лицу подушкой, чтобы предотвратить любой возможный приступ смеха, который норовил её одолеть.

При виде её отчаянного отступления Гарри и самого разобрал приступ глупого смеха, но он быстро подавил его, когда Рон критически поднял бровь.

— Расслабься, Рон, — сказал Гарри, изо всех сил пытаясь сохранить подобающе серьёзное выражение лица. — Всё будет хорошо. Мы найдём тебе пару, а потом все вместе пойдём на этот бал и ещё будем удивляться, что мы вообще там делаем, учитывая, что ни один из нас не испытывает восторга от мысли о публичной демонстрации своих танцевальных навыков. Ты познакомишься с парнем-из-чулана Гермионы и моей девушкой-с-Астрономической-башни, и мы все будем лучшими друзьями. Будет здорово, вот увидишь.

Рональд Уизли не выглядел ни успокоенным, ни сколько-нибудь убеждённым.

Рональд Уизли был категорически недоволен.

* * *

Понедельник

Несмотря на многочисленные и нередко почти непреодолимые различия между мирами магглов и волшебников, некоторые вещи остаются неизменными по обе стороны баррикад. В меньшей степени это касается фундаментальных истин человеческой природы, которые пронизывают каждую временную культуру, когда-либо возведенную на их основе, и в большей степени — универсальной константы бумажной работы.

Личное мнение Минервы МакГонагалл по этому вопросу во многом зависело от того, какие именно бумаги попадали на тщательно организованный стол в её личном кабинете. Большую часть своей жизни она посвятила научной и преподавательской деятельности, так что бумажная работа в той или иной форме была не только неизбежной, но и неотъемлемой частью её повседневных дел. Проверка ученических работ, планирование занятий, просмотр заметок и периодическая корректировка учебной программы согласно сомнительным нововведениям Департамента образования были повседневной рутиной её профессиональной жизни. И надо сказать, жизнь эта, наполненная спорадическими вспышками яркого юношеского ума, была по большей части достаточно приятной и лишь в редких случаях вызывала серьёзные сомнения в справедливости предположения о разумности Homo sapiens.

Однако в последние дни её бумажная работа в немалой степени состояла из вопросов, никак не связанных с обучением будущих волшебников. Турнир Трёх Волшебников и сам по себе вызывал у неё лишь неодобрение, но в более практическом плане означал бесконечные горы бумажной работы. Регламенты требовали тщательного изучения, контракты — внимательного рассмотрения, различные формы — срочного подписания, графики — скурпулёзного составления, а протоколы безопасности — обязательного утверждения. Но единственной бумагой, имеющей отношение к турниру, которую она очень хотела подписать, был приказ о его немедленной и бесповоротной отмене.

А ещё был Святочный бал. Будучи побочным продуктом злосчастного турнира и неизбежной головной болью с чисто организационной точки зрения, он вызывал у Минервы МакГонагалл смешанные чувства. Беглый взгляд на список подтверждённых участников выявил очередное затруднение. Из четырёх чемпионов, чьё присутствие на мероприятии, естественно, было обязательным, один всё ещё оставался без партнёра по танцам. На одно странное мгновение она искренне задалась вопросом, не думает ли этот молодой человек, что манекен, с которым он практиковался, был подходящей кандидатурой на эту роль. Стук в дверь вовремя оборвал эту нелепую мысль.

— Да? — отозвалась она.

Дверь осторожно приоткрылась, и в проеме появилось милое личико в обрамлении неукротимой гривы волос.

— Извините, профессор МакГонагалл, — вежливо заговорила Гермиона Грейнджер, — у вас найдётся минутка свободного времени?

— Конечно, — заверила её глава факультета Гриффиндор. — Пожалуйста, входите.

Её любимая ученица, которая на самом деле не могла быть её любимой ученицей, поскольку иметь таковых было бы крайне непрофессионально с её стороны, с необычной робостью прошла в кабинет и села перед столом.

— Что я могу для вас сделать? — решила подбодрить МакГонагалл свою тайно любимую ученицу. Та оторвала взгляд от своих рук, но ещё секунду поколебалась.

— Наверное, — наконец начала юная волшебница, — это будет один из самых неожиданных вопросов, с которым я могла бы к вам обратиться. Уверена, вас это удивит, но… Может быть, вы согласитесь помочь мне с некоторыми… э-э… танцевальными… затруднениями.

Выгнутые брови профессора МакГонагалл действительно говорили об удивлении, но у её языка не было возможности дополнить мимику, поскольку Гермиона нервно затараторила:

— Видите ли, к моему великому разочарованию, в конечном итоге — после многочисленных тщетных попыток доказать обратное — я вынуждена была прийти к неутешительному выводу, что танцы — это одна из тех вещей, которым просто невозможно научиться по книге. Даже богато иллюстрированной.

Профессор изо всех сил старалась удержать губы на прямой линии, пока слушала.

— Понимаю, — сказала она самой умной девочке, которую ей когда-либо приходилось учить. — Могу ли я предположить, что в конце концов ваше имя может быть добавлено в список тех, кто будет присутствовать на балу?

Гермиона с некоторым опасением посмотрела на листок бумаги под сложенными руками профессора.

— Хотя я не могу обещать, что не сбегу с криками в последний момент, — сказала она, — но… да, боюсь, это действительно так. Я собираюсь присутствовать на этом балу. К собственному недоумению.

— Должна сказать, что мне очень приятно это слышать, мисс Грейнджер, — серьёзно сказала ей профессор МакГонагалл. — Не сомневаюсь, для вас это будет хорошим опытом.

— Насколько тонка грань между хорошим опытом и полной и абсолютной катастрофой? — спросила Гермиона с несмелой улыбкой.

МакГонагалл улыбнулась.

— Что ж, я с радостью помогу вам удержаться по правильную сторону этой грани. Итак, что вызывает у вас затруднения? Старый добрый вальс?

— Не совсем. Мой отец учил меня некоторым самым распространённым танцам, так что с осторожным оптимизмом могу сказать, что неплохо с ними справлюсь. — Она замолчала, прикусив нижнюю губу. — Но, эм… я слышала, что традиционная церемония открытия танцевального вечера немного отличается от стандарта… к тому же в этот раз будет четыре пары вместо трёх… Всё это, к сожалению, делает мою книгу на соответствующую тему ещё более бесполезной, чем она была с самого начала.

— О, — слабо выдохнула профессор, слегка сбитая с толку. Её глаза рассеянно прошлись по кабинету и невольно обратились к списку на столе и единственному досадно свободному месту рядом с именем одного из четырёх чемпионов. — О! — повторила она, но уже с совершенно другим выражением. — То есть вы…

Гермиона снова опустила глаза на свои дрожащие руки.

— Угу, — смущённо пробормотала она. — Довольно нелепо, не правда ли?

Минерва МакГонагалл окинула изучающим взглядом девушку, сидящую в кресле перед ней.

— На самом деле, — сказала она, — я бы сказала, что это… изумительно. Просто изумительно.

Гермиона вскинула голову.

— Вы правда так считаете? — МакГонагалл улыбнулась и кивнула, и губы Гермионы сами собой растянулись в сияющей улыбке. — Я тоже.

В эту минуту в голову профессора пришла успокаивающая мысль, что из всей этой проклятой истории с Турниром Трёх Волшебников всё-таки может выйти что-то хорошее.

* * *

Вторник

Один из тех особых видов волшебства, для понимания которого вовсе не нужно получать приглашение в Хогвартс, — это первый снег. Не те несколько куцых снежинок, которые выпадают с неба, чтобы моментально растаять от соприкосновения с землей, а первый настоящий снег, когда всё, что может видеть глаз, покрывается безупречным белым одеялом. Это завораживающее явление повторяется снова и снова из года в год, но никогда не теряет своей новизны. Оно словно призывает людей всех возрастов вспомнить беззаботное детство и…

— Рональд Уизли, это не то место, куда должна быть вставлена морковка!

Означенный обвиняемый невозмутимо подошёл и встал рядом с Гермионой, которая, подбоченившись, самым неодобрительным и слегка брезгливым взглядом смотрела на выдающийся вклад молодого Уизли в оформление их снеговика.

— А почему бы и нет? — беспечно спросил Рон, склонив голову на бок и глядя на середину их незаконченной работы. — Так он выглядит намного счастливее.

Смешок Гарри, раздавшийся позади, заставил её суровость смениться неохотной улыбкой. Тем не менее она покачала головой и схватила морковку.

— Мы на территории школы, — напомнила она преувеличенно строгим тоном и помахала морковкой перед двумя мальчиками, что никак не помогло им сохранить самообладание. — Это не то счастье, которое стоит здесь демонстрировать. И я не потерплю, чтобы мой снеговик был извращенцем.

— Твой снеговик? — поддразнил её Гарри. — Я думал, он наш. Мы лепили его втроём. И между прочим, всю тяжёлую работу сделали мы с Роном.

Её щёки, уже раскрасневшиеся от холода, возможно стали чуточку ярче.

— Очевидно, именно это я и имела в виду, — кротко пробормотала она, поворачиваясь к ним спиной, чтобы аккуратно поместить морковку на её законное место, расположенное на половину длины снеговика выше, чем раньше.

— Эй, вам руки не нужны?

Все трое обернулись и увидели светловолосую девушку, имени которой ни Гарри, ни Гермиона не знали. Она держала в руках две длинные многопалые ветки. Голову девушки венчала шапочка с помпоном самой невероятной расцветки, какую можно было вообразить.

— О! Привет, Луна, — дружелюбно поздоровался Рон, затем повернулся к своим друзьям. — Моя соседка, более или менее. Подруга Джинни. Равенкло. Третий курс. Я знаю всё на свете.

— Приятно познакомиться, — сказал Гарри, протягивая ей руку в перчатке. Девушка по имени Луна немедленно вложила в неё свои ветки. Слегка озадаченный, Гарри улыбнулся. — Спасибо. Мы как-то не догадались…

— Итак, вы все идёте на Святочный бал? — спросила Луна как ни в чём не бывало, словно продолжая начатый разговор.

Рон моментально скис.

— Они — да, — пробормотал он, кивнув в сторону своих друзей.

— О, конечно, — сказала Луна, глядя на Гарри. — Это кто-то особенный?

Гарри отвёл глаза, застигнутый врасплох прямотой вопроса.

— Самый особенный, — пробормотал он. Гермиона рядом с ним всерьёз испугалась, что снег у неё под ногами сейчас растает.

— Давайте используем эти ветки по назначению, — пролепетала она и забрала их у Гарри, чуть не столкнувшись с ним в нервной спешке, и тут же обратила своё внимание на снеговика.

— Я помогу, — сказал Гарри и последовал её примеру.

— А ты, Рональд, разве не идёшь на бал? — тем временем обратилась Луна к последнему человеку из их компании, который пока не выказывал никаких странностей в поведении.

Само воплощение беспечности, он лишь пожал плечами.

— Думаю, я пас. Мне всё равно не с кем пойти. Да и не особо хотелось. Все эти танцы-шманцы. Не, это не для меня.

— Но это же может быть так весело! — безрассудно растоптала Луна его напускное равнодушие. — Я бы с удовольствием пошла, если бы меня кто-нибудь пригласил! У меня есть презабавнейшее платье, я бы так хотела его надеть! О, и Джинни показала мне твою парадную мантию! Такая прелесть! Ты бы выглядел в ней потрясающе! Тебе обязательно нужно пойти!

Рон уставился на неё, не сразу вспомнив, как моргать.

— Да, э-э… — в конце концов выдал он, — может быть…

Луна улыбнулась ему и энергично кивнула. Голова Рона тоже дёрнулась в неопределенном кивке, затем его взгляд переместился на деревья, небо и замок.

— Вашему снеговику нужны пуговицы, — заявила Луна. — Пойду поищу несколько хороших камешков. Я знаю одно подходящее заклинание.

С этими словами она решительно куда-то пошла прямо по снегу высотой почти по колено под взглядами трёх пар глаз.

— Не обращайте на неё внимания, — сказал Рон, возвращаясь к сбору строительного материала для снеговика. — Она всегда была немного… ну, знаете… того. Не в плохом смысле, а так… ну, вы поняли. Просто реагируйте спокойно, как я, и… — Он замер на полуслове, заметив, что они оба уставились на него круглыми глазами из-под изогнутых бровей. — Что? Что я опять не так сделал? — Его невежественный взгляд пару раз перескочил с одного на другого, с каждым разом обнаруживая маленькую подсказку. — Подождите. Вы же не… вы же не предлагаете… — Тут его челюсть упала, как и снег, который он держал в руках. — Ах ты ж чёрт! — громко воскликнул он и бросился вдогонку за девушкой по имени Луна.

* * *

Среда

Со всей должной скромностью Гермиона любила думать, что способность полностью сосредоточиться на том, что требовало внимания, всегда была одной из её наиболее выдающихся черт, которая, несомненно, имела важное значение для её школьных достижений. То есть так было до тех пор, пока она начисто не утратила эту полезнейшую способность и вместо этого не стала неуклюжей дурой, как все остальные в её возрасте.

Она уже дважды прочла один и тот же отрывок из книги, которую выбрала для дополнительного чтения, но не могла повторить по памяти даже половину из прочитанного. Более того, она едва ли могла сказать, какие, без сомнения, важные знания содержала эта конкретная глава. И всё почему? Потому что её якобы блестящий ум сумел усвоить около двух с половиной предложений, прежде чем потерять всякое понятие о важности поставленной задачи и вместо этого погрузиться в гормональные грёзы.

Даже теперь, когда она начала всё заново в третий раз за пять минут, её мятежные мысли продолжали возвращаться к словам, в реальность которых ей до сих пор не верилось, к взглядам, которые она никогда не надеялась получить, к Астрономической башне и каморке для мётел, и дальше, к Большому залу и предстоящему пугающе волшебному вечеру.

И самым худшим во всём этом было то невероятное чувство радостного воодушевления, которое она при этом испытывала и которое в конце концов заставляло её так мало думать о книге в своих руках, что порой она даже почти забывала, чем занята. Никогда раньше Гермиона Грейнджер не пренебрегала книгами. Это было бы бесспорно тревожное наблюдение, если бы она удосужились его сделать.

— Интересная книга?

Вздрогнув, Гермиона оторвала взгляд от забавных тёмных закорючек, которые продолжали сканировать её глаза, но не мозг. Она улыбнулась Виктору, надеясь, что внезапный прилив тепла, который она почувствовала на своем лице, имел приличие оставаться невидимым.

— Да… Наводит на размышления, если не сказать больше.

Виктор кивнул и как-то задумчиво посмотрел на неё.

— Ты выглядишь по-другому, — заметил он. — Светящейся.

Гермиона подняла брови.

— Светящейся? — Она бросила взгляд на окно. — Из-за солнца?

Виктор удивлённо покачал головой.

— Нет, не так. Может быть, сияющей? Ты как будто сияешь изнутри. Щёки, глаза… Я не знаю. Счастливой, да. Ты выглядишь счастливой. Я просто хотел сказать, что это видно.

— О, — сказала Гермиона, смущённо касаясь своего предположительно сияющего лица кончиками пальцев.

— Значит, в конце концов всё уладилось, да? — сказал он, снова привлекая её внимание.

Она подняла взгляд и увидела тёплую улыбку на его лице, но сама чуть задумчиво нахмурилась.

— Честно говоря, я не совсем уверена, — сказала Гермиона, осторожно закрывая книгу.

Виктор опустился на мягкую скамью напротив неё и обеспокоенно спросил:

— О чём ты?

Весь язык её тела говорил о нерешительности. Она прикусила нижнюю губу, а затем тяжело вздохнула.

— Я не могу избавиться от чувства, что не всё сделала правильно в этой ситуации. — Она встретила его внимательный, но непонимающий взгляд. Впрочем, тут она могла его понять. — Я имею в виду… мы не разговаривали с субботы, и оставлять всё как есть, не сказав больше ни слова, мне кажется неправильным. Мне бы следовало подойти к тебе раньше. Я так и хотела. Но всё так запуталось, что я… я не знала…

— Гермиона, — мягко перебил её Виктор, поймав её неуверенный взгляд. — Тебе не за что извиняться.

Она нервно выдохнула.

— Но… я бы сказала тебе «да».

Он посмотрел на неё с едва заметной улыбкой.

— Но не по той же причине, по которой ты сказала «да» Гарри.

Она отвернулась и посмотрела на волшебный белоснежный пейзаж за окном.

— Нет, не по той же, — призналась она. — Но тем не менее я бы сказала «да», и сделала бы это с радостью.

Виктор на мгновение задумался над её словами, а затем высказал своё честное заключение:

— Я не вижу причин для сожаления.

— Разве всё это справедливо по отношению к тебе? — спросила она, всё ещё чувствуя неуверенность. — С учётом того, как всё получилось… Я даже не знаю. Теперь, когда я задумалась об этом, мне кажется, что это не совсем правильно. Хотя ясное мышление в последнее время вызывает у меня некоторые затруднения.

— Ты не сделала ничего плохого, Гермиона, — настойчиво сказал Виктор. — Поверь. Ты не пыталась произвести на меня ложного впечатления. Не обманывала меня. Ты не такой человек. Ты не держала одного парня в духовке, а другого в холодильнике.

Задумчивый взгляд Гермионы устремился к потолку.

— Наверное, потому, что я не серийный убийца.

Он улыбнулся.

— Ещё одно милое качество в копилку твоих достоинств.

— Но почему всё получилось так сложно? — упрямо продолжила Гермиона, не желая заминать вопрос. — Это же по сути довольно простое дело. В идеале вообще никто не должен был пострадать.

— В сердечных делах редко бывает просто, — задумчиво произнёс Виктор. — Но стоит ли переживать? Да, каждый из нас немного пострадал, но не настолько, чтобы у кого-то остались шрамы. Ты не можешь винить себя за то, что чувствуешь, Гермиона. И если тебе нужно кого-то винить, вини своего парня. Вот уж кто всё действительно усложнил.

Гермиона оторвала взгляд от своих рук и увидела на его лице искреннюю улыбку, которая затрагивала и глаза, и губы. Она покачала головой и тоже усмехнулась, после чего принялась теребить прядь своих своенравных волос.

— Он не мой парень, — наконец сказала она, к собственному раздражению обнаружив, что её голос похож на голос капризного ребёнка.

Виктор, как и следовало ожидать, склонил голову набок.

— Ну конечно.

— Мы даже ни разу не целовались.

— Почему?

— Потому что мы застряли в каком-то подвешенном состоянии между чуланом для мётел и бальным залом, — объяснила Гермиона, отбрасывая надоедливую прядь волос в сторону. — Мы похожи на двух людей, которые договорились пойти на свидание, но при этом видятся каждый день, предшествующий этой дате. Что довольно неловко, поверь. Внешне между нами ничего не изменилось.

— Ну, — сказал Виктор, — тут важна не внешняя сторона, правда? Уверен, поцелуи не заставят себя долго ждать.

Покраснев, Гермиона отвернулась и смущённо пробормотала:

— Как бы то ни было.

Виктор издал тихий смешок.

— Должен сказать, что ты самое милое существо, которое я когда-либо видел.

Покраснев ещё больше, Гермиона пробормотала:

— Прямо сейчас ты совсем не помогаешь. — Она встряхнулась и глубоко вздохнула. — Кстати, а с кем ты идёшь на бал?

Его глаза на мгновение сфокусировались на чём-то позади неё.

— Она сидит вон там, — сказал он, незаметно указывая через её плечо. — Селеста Бодлер.

— Бодлер? — Гермиона повернула голову и тут же почувствовала, как что-то сжалось внутри при виде этого живого образчика безупречной женской красоты в окружении двух других юных прелестниц. — Viens-tu du ciel profond ou sors-tu de l'abîme, O Beauté⁽¹⁾? Хотя её имя наводит на мысль о первом ⁽²⁾. Нет, ну правда, они вообще принимают в эту школу людей со средними внешними данными? — Она снова повернулась к Виктору, явно избегая зрительного контакта. — В любом случае, поздравляю.

Он озадаченно посмотрел на неё, что она всё-таки заметила, бросив на него мимолётный взгляд.

— Ты только что совершил редкий подвиг: утроил свой счёт, перейдя от основного варианта к запасному, — сухо сообщила она, сохраняя почти идеальную невозмутимость.

На лбу Виктора появились заметные морщины, и он испустил долгий печальный вздох, прежде чем заговорить:

— Что нужно, чтобы ты увидела свою собственную красоту?

Застигнутая вопросом врасплох, Гермиона не сразу смогла собраться и включить свой испытанный защитный механизм — сарказм.

— Зеркало с довольно сильным искажением?

Виктор на это только покачал головой со смесью веселья и грусти на лице.

— Кстати, это же был французский? Прозвучало довольно хорошо, хотя я, вероятно, не лучший судья. Ты говоришь на нём?

— Мой дедушка встретил мою бабушку в 1944 году, — своеобразно пояснила Гермиона. — Я также немного говорю по-немецки, wenn auch nur ein kleines bisschen⁽³⁾. Но не потому, что мой другой дедушка встретил мою другую бабушку в 1945 году.

Виктор громко рассмеялся — этот глубокий и приятный звук нечасто можно было услышать.

— Честное слово, Гермиона. Ты единственная в своём роде.

— Фигурально выражаясь, — мгновенно выдал её мозг до того, как она успела прикусить язык. Гермиона покраснела и немедленно извинилась, но в конце концов просто присоединилась к его продолжающемуся и всё более открытому смеху, хотя при этом и спрятала лицо за книгой, таким образом отыскав для неё хоть какое-то применение.

* * *

Четверг

Приём пищи в Большом зале сам по себе был делом довольно суетливым, что, в общем-то, неудивительно для подобных мероприятий в целом. Но в данном конкретном случае приём пищи совпадал по времени с доставкой почты, что, опять же, было не настолько удивительно, чтобы поднимать из-за этого большой шум. Вот только в Хогвартсе доставка почты означала обязательное появление сов, и вот это уже превращало обычное дело в форменный хаос.

Когда десятки пернатых почтальонов с конвертами, мешочками и коробками самых разных форм, цветов и размеров стремительно влетали в зал через отверстие высоко под сводчатым потолком и, хлопая крыльями и роняя перья — а то и что похуже, — парили над накрытыми столами и пригнутыми головами, некоторые из более чем двухсот студентов — да и пара преподавателей тоже — каждый раз задавались вопросом, какому психу пришла в голову эта восхитительная мысль. Увы, но порой мы слишком цепляемся за традиции…

А если ко всей этой радостной повседневной рутине добавить тот факт, что приближались каникулы и что в этом году большая часть учеников собиралась провести их в школе, количество сов, снующих туда-сюда по залу, казалось практически беспрецедентным, а размер некоторых посылок заставлял серьёзно задуматься не только о необъяснимой силе и выносливости их птичьих носителей, но и о систематическом жестоком обращении с животными в волшебном мире.

Помимо общей озабоченности этими важными вопросами, Гермиона не могла не испытывать эгоистичного желания, чтобы её собственную долгожданную посылку доставило что-то менее привлекающее внимание, чем большая серая сова. В этот раз ежедневный почтовый бедлам сработал в её пользу, так что лишь несколько соседей-гриффиндорцев бросили заинтересованные взгляды в её сторону. Рождественские подарки для учеников, оставшихся на каникулы в школе, обычно доставлялись другим способом. В Хогвартсе для этой цели была организована отдельная система доставки, включающая ночную активность домашних эльфов и такой уровень секретности, что Санта-Клаус позеленел бы от зависти.

Как только накормленные студенты начали потихоньку расходиться, чтобы продолжить свой предпоследний в 1994 году учебный день, любопытство Гермионы взяло верх, и она, сняв коричневую бумажную обёртку и осторожно приоткрыв плоскую прямоугольную коробку, украдкой заглянула внутрь. Ужас от сделанного открытия отозвался неприятным спазмом в животе.

— О нет, — невольно выдохнула она. — Нет, нет, нет…

Гарри несколько растерянно наблюдал за её реакцией. Всё, что он успел уловить до того, как Гермиона закрыла коробку, скрестила руки над крышкой и рухнула сверху, было проблеском какой-то розовой ткани.

— Что не так? — обеспокоенно спросил он, сомневаясь, следует ли ему положить руку на её спину в жесте утешения.

— Моя жизнь, — донёсся приглушённый страдальческий ответ из-под копны кудрявых волос.

Гарри какое-то время беспомощно смотрел на неё, слегка почёсывая висок, пока люди проходили мимо, бросая на них любопытные взгляды. Он подождал, пока они отойдут за пределы слышимости, и только потом аккуратно спросил:

— Это же твоё бальное платье? Разве нет?

— Нет, Гарри, — ответило живое воплощение чёрного отчаяния. — Это определённо не моё бальное платье.

Пару секунд он серьёзно обдумывал её слова.

— А… чьё?

Внезапно она выпрямилась и подтолкнула коробку к нему.

— Посмотри сам, если хочешь, — сказала она. — Ты не должен был его видеть… до того, как я его надену… но в свете этой последней из всех возможных катастроф, думаю, это уже не имеет значения.

Он посмотрел на её мрачное лицо, затем, с некоторым опасением, на коробку перед собой. Осторожный взгляд внутрь оказался довольно отрезвляющим. Там и в самом деле лежало аккуратно сложенное розовое платье, и это всё, что позволяло сказать его знание моды. Он бросил испытующий косой взгляд на Гермиону, которая уставилась на коробку так, словно это был самый настоящий ящик Пандоры, хотя в оригинальном мифе ящик на самом деле был кувшином, а не ящиком, как непременно указала бы Гермиона, на что Гарри, в свою очередь, мог бы ей напомнить, что в оригинальном мифе ящик, который кувшин, по преданию таил в себе гораздо большие беды, чем розовое платье. Но до этого так и не дошло.

— Так значит… — вместо этого медленно и очень осторожно заговорил Гарри, — дело… в цвете?

— Думаешь? — воскликнула она с притворным недоверием. — И почему ты так решил? Конечно же не потому, что оно выглядит так, будто сделано из жевательной резинки?

Гарри ответственно воспользовался ещё одной паузой, чтобы должным образом оценить это заявление.

— Оно и в самом деле немного… ярковато, — согласился он, — но я уверен, что могло быть и хуже, правда?

— Куда хуже? — спросила Гермиона, на этот раз с недоверием искренним. — Если бы оно вдобавок было ещё и полупрозрачным?

Картина, совершенно бессознательно вспыхнувшая в голове, завела его своенравные мысли туда, куда лучше не соваться средь бела дня и в окружении чужих глаз.

— Гарри?

— Да, э-э… а ты не можешь просто изменить цвет с помощью какого-нибудь заклинания?

Она уныло вздохнула.

— Мадам Малкин неспроста продаёт не кучу серой одежды, — объяснила она то, что явно должно было быть само собой разумеющимся. — Заклинание для изменения цвета всего лишь создаст временную иллюзию, качество которой совершенно непредсказуемо и сильно зависит от освещения, угла зрения, совместимости с прочими уже наложенными на ткань чарами и многого другого. Хуже того, если я попытаюсь каким-то способом преобразовать готовое изделие, то автоматически лишусь права вернуть или обменять его. А я ни при каких мыслимых обстоятельствах не хочу оставлять себе это.

Гарри задумчиво кивнул.

— Но само платье правильное? Только цвет не тот?

— Да, Гарри, но серьёзно… я не пойду на Святочный бал в образе принцессы Пич!

— А почему бы и нет? — усмехнулся Гарри. — Я мог бы приделать фальшивые усы⁽⁴⁾.

В её вздохе послышался лёгкий смешок, но в конце концов грусть взяла верх.

— Хотя этого следовало ожидать, в конце концов закон Мерфи никто не отменял.

— Что за закон такой?

— Не то чтобы это был настоящий закон, скорее примета, — уточнила Гермиона. — По закону Мерфи всё, что может пойти не так, пойдёт не так. И содержимое вон той коробки — яркое тому подтверждение.

Гарри снова посмотрел на внешне ничем не примечательную коробку, о которой шла речь. Ему она тоже начинала немного не нравиться, хотя бы тем, что так расстраивала Гермиону.

— Я так рассчитывала на это платье, понимаешь? — попыталась объяснить она. — Мне вообще довольно трудно было его выбрать, потому что я никогда ничего подобного не носила. Но когда я нашла то, которое мне по-настоящему понравилось, я… должна признаться, я даже немного разволновалась. Я с таким нетерпением ждала возможности его примерить и… мне так хотелось хорошо выглядеть, чтобы тебе не было стыдно за то, что ты пригласил на бал свою подругу-заучку. И вот теперь чья-то дурацкая ошибка ставит крест на всех моих надеждах. Я отправила заказ в воскресенье вечером! Я уже никак не успею вернуть это и получить то, что нужно, за оставшиеся два дня. Тем более в канун праздника. Так что я официально села в лужу. Мне придется либо изображать Барби, либо вообще никуда не ходить, и, честно говоря, я предпочла бы последнее. Как думаешь, ты ещё успеешь пригласить кого-то другого? Я правда не обижусь…

Её язык замер вместе со всем остальным телом, когда она почувствовала мягкое прикосновение руки, поворачивающей её голову.

— Я сейчас постараюсь говорить кратко, чтобы не потерять по дороге всё то, что я хочу тебе сказать по этому поводу, — сказал ей Гарри, убирая руку, но не сводя с неё глаз. — Итак, во-первых. Я хочу пойти на этот дурацкий бал с тобой, а не с платьем. Какое бы оно ни было. Даже самое уродливое платье в мире не может изменить моего желания пойти с тобой, это ясно? Даже если оно в буквальном смысле будет сделано из жевательной резинки.

— И второе. Как я понимаю, либо ты, либо твои родители уже заплатили за него, так? И что более важно, я бы хотел, чтобы ты чувствовала себя как можно более комфортно в ситуации, которая будет немного неудобной для нас обоих. А ещё я очень хотел бы, чтобы ты — возможно — хоть раз в жизни почувствовала себя такой красивой, какая ты есть. Поэтому я прошу тебя позволить мне в кои-то веки использовать моё имя, чтобы купить тебе подходящее бальное платье. Мне неловко это говорить, но, скорее всего, это сработает.

Гермиона уставилась на него, вернее сквозь него. Ни её слегка приоткрытые губы, ни любая другая часть её тела не подавала ни малейших признаков движения. Даже грудь, что слегка тревожило.

— Гермиона?

Она резко вдохнула и сфокусировала взгляд.

— Ахм?

Гарри поджал губы и внимательно посмотрел на неё прищуренными глазами, пытаясь понять, в какой именно момент он её потерял.

— Я действительно старался быть кратким.

— О, угу, да, конечно, — пробормотала она. — Очень лаконично. Коротко и по делу. Отличная работа. Десять баллов Гриффиндору!

Он искоса посмотрел на неё, она же, с покрасневшими щеками, смотрела куда угодно, только не на него.

— Ну, так пойдём, — сказал он и ловко спрыгнул со скамейки, одновременно потянув за руку Гермиону и хватая эту жуткую коробку с невыразимым розовым ужасом.

Слегка дезориентированная резким изменением положения в пространстве, она, спотыкаясь, последовала за ним.

— К-куда? — растерянно спросила Гермиона уже на ходу.

— В совятню, конечно, — жизнерадостно ответил Гарри. — Мы сейчас же пошлём Хедвиг за твоим платьем с вежливой, но срочной просьбой от этого надоедливого Мальчика-который-выжил. Как тебе такой план?

* * *

Пятница

Жизнь была щедра к Кормаку Маклаггену. Родившись в семье полукровок из высшего общества, он провёл своё детство в исключительно богатом районе. С ранних лет он вращался в подобающем обществе, состоящем из тех, кто открыто им восхищался, и тех, кого он тайно презирал, хотя по большей части это были одни и те же люди. Он привык, что его желания всегда исполняются. Любые самые высокие ожидания были для него чем-то, чего можно было не только достичь, но и превзойти. А самое главное, генетика наделила его лицом и телосложением, которые практически вытолкнули его в лидеры великой социальной гонки за возможность размножения, а также достаточным количеством серого вещества, чтобы это осознать, и обе эти черты он быстро научился использовать в своих интересах. Как следствие, он всегда пребывал в отличном настроении, и мало что могло снизить градус его оптимизма.

Сегодня был один из таких случаев.

Он прибыл в больничное крыло с должной срочностью. Конечно, всё решится само собой в самое ближайшее время. Без сомнения, Диггори преувеличивал, когда сообщал ему новость о случившемся несчастье. Кормак слишком хорошо знал о склонности героя Хаффлпаффа вести себя так, будто его волнуют чужие дела. Всё не могло быть так плохо, как описал этот парень. Это же абсурд! Ну чем таким серьёзным может обернуться безобидная шутка какого-то ребёнка? И всё же, несмотря на свой патологический оптимизм, он не мог полностью избавиться от этого странного, неприятного чувства… чего-то.

Мадам Помфри перебирала какие-то папки в одном из многочисленных деревянных шкафов. Заметив его, она посмотрела на него с болезненной улыбкой и раздражающе эмоциональным взглядом в ярких глазах.

— О, мистер Маклагген, — выдохнула она с непрошеным и совершенно ненужным сочувствием. — Как хорошо, что вы пришли!

— Да-да, — немедленно отмахнулся Кормак. — Где она?

Матрона приняла его нетерпение за признак искреннего беспокойства.

— Должна вас предупредить, — сказала заботливая женщина, встревоженно покачав головой, — бедняжка в очень плохом состоянии, и один её вид может шокировать. Сейчас она находится под действием лечебных зелий, поэтому поговорить с ней не получится.

— Тем не менее я хочу её увидеть, — настойчиво сказал Кормак, и только когда мадам Помфри поманила его за собой, несколько встревоженно добавил: — Конечно, если это не заразно.

Медсестра остановилась на полушаге и бросила на него озадаченный взгляд, прежде чем ответить отрицательно и продолжить путь в палату. Единственная занятая кровать стояла сразу у входа, с левой стороны. Колдомедик встала в ногах кровати, бросила на Кормака последний многозначительный взгляд и наконец отступила в сторону, открывая то, что до сих пор было скрыто от глаз.

С таким же успехом это мог быть василиск, свернувшийся калачиком на простынях и холодно смотрящий в уязвимые, расширенные от ужаса человеческие глаза, потому что Кормак мгновенно окаменел от макушки до пят.

Почтительно опустив голову, чтобы не вмешиваться в то, что она считала личным моментом, мадам Помфри едва сдерживала слёзы. Тем временем Кормак едва мог пошевелить губами.

— Мерлин… правый… — выдохнул он наконец в полном неверии, уставившись на невообразимое.

— Я понимаю, — с готовностью попыталась утешить его медсестра. — Она сейчас…

— Она отвратительна! — вдруг воскликнул Кормак Маклагген.

Вздрогнув, мадам Помфри в ужасе уставилась на него.

— Прошу прощения…

— Что за хрень с ней произошла? — перебил её яростный крик Кормака. — Кто это сделал? Кто?

— Это… это было не совсем правильно выполненное заклинание… вернее, совсем неправильно, — запинаясь, объяснила ему сбитая с толку медсестра. — Один неразумный второкурсник хотел превратить её в лягушку, чтобы затем поцеловать и таким образом превратить обратно в человека. Похоже, так он хотел доказать ей свою любовь. Ему всего двенадцать, он сам был глубоко потрясён результатами своих действий, поэтому мы сочли самым лучшим немедленно передать его на попечение родителей.

Кормак уставился на неё немигающим взглядом и смотрел так гораздо дольше, чем кто-либо счёл бы комфортным, его грудь тяжело вздымалась, а ноздри раздувались.

— Мордред и Моргана! Какой умственно отсталый придурок стал бы заниматься такой чушью?

Если это было возможно, глаза мадам Помфри округлились ещё сильнее. Кормак, безразличный к её странному выражению лица, на мгновение переключил своё внимание с медсестры на лежащего поразительно зелёного и пятнистого обитателя кровати, затем скривил лицо в отвращении и поинтересовался:

— И как долго она будет такой?

Мадам Помфри пару раз моргнула.

— Понадобится… некоторое время, чтобы она снова стала полностью человеком.

— Некоторое время? — недоверчиво переспросил Кормак, тут же вспыхнув снова. — Какое время? Бал через два дня, если вы не в курсе! Вы же не думаете, что я пойду на бал с этим?

Он сделал пренебрежительный жест в сторону кровати, за которым женщина втрое старше него проследила немного потерянным взглядом. Но в следующий момент она выпрямилась, сцепила руки перед собой и вздёрнула подбородок.

— Могу вас заверить, мистер Маклагген, что вы не поведёте мисс Вэйн ни на Святочный бал, ни куда бы то ни было за пределами этой палаты, — сурово сообщила она ему, восстановив наконец самообладание, чему сильно помогло испытываемое ею возмущение. — Нет абсолютно никакого способа сделать так, чтобы бедняжка могла выйти на танцпол в течение следующих семи дней. Не под моим присмотром, под которым она, к счастью, останется.

Молодой человек скрестил руки на груди и посмотрел на неё почти обвиняющим взглядом.

— Но что-то же вы можете сделать!

Теперь уже ноздри женщины раздувались от едва сдерживаемого гнева.

— Я делаю всё, что должно быть сделано в рамках медицинской ответственности.

— Она выглядит так, будто вы не слишком много делаете, — укоризненно заметил Кормак Маклагген. — Должно же быть что-то, что вы можете ей дать!

— Я могу только предположить, что вы имеете в виду моё безраздельное внимание, которое она уже получает, поскольку, к счастью, как вы могли заметить, в настоящее время других пациентов у меня нет.

Он поджал губы и переступил с ноги на ногу, после чего сердито провёл языком по внутренней стороне нижней губы.

— Охренительно, — выругался он в заключение. — Просто охренительно. Какой-то мелкий педераст превращает мою даму в чёртову жабу за два дня до бала и благополучно сваливает на каникулы. Мне-то теперь что прикажете делать, а? Все, кто не собирает чемоданы, либо уже приглашены, либо сопливые пигалицы, которых родители не захотели видеть дома на Рождество! Я не собираюсь выставлять себя полным идиотом и идти в одиночку!

Поппи Помфри сделала очень, очень глубокий вдох.

— Вы уже достаточно сделали, чтобы выставить себя таковым, мистер Маклагген, — было то, что ей очень хотелось сказать. Но профессиональная этика взяла верх. С почти героическим самообладанием она на самом деле произнесла: — Что ж, есть ещё один вариант. Так уж получилось, что положительная магическая энергия может внести значительный вклад в процесс исцеления пациента в этом конкретном случае. Если кто-то будет оставаться рядом с ней на протяжении следующих сорока восьми часов, направляя к ней свои самые лучшие мысли и эмоции, тогда, возможно, её удастся вернуть в нормальное состояние уже к балу, который — если я не ошибаюсь — является единственным, что вас действительно волнует.

Кормак скептически посмотрел на медсестру.

— Вы же что-то говорили про семь дней, — сказал он, — и тут вдруг всё пройдёт за два? С чего это?

Мадам Помфри упёрла руки в бока.

— Вы потратили три десятилетия на изучение и практическое применение магической медицины? — Парень пробормотал что-то неразборчивое. — В таком случае я предлагаю вам устроиться поудобнее вот на этом стуле и попытаться выявить в себе всё самое лучшее. Мне нужно, чтобы вы посмотрели на неё…

— Вы хотите, чтобы я на это смотрел?

— …посмотрели на неё, сосредоточили на ней всё своё внимание и увидели не то, что с ней сделало неудачное заклинание, а то, чем она всегда была и остаётся под этим поверхностным уродством. Изменилась только внешность, а не человек за ней. Если вы это поймёте, то, возможно, сможете помочь не только ей, но и себе.

Кормак Маклагген приподнял недавно выщипанную бровь.

— Вы говорите, как Трелони.

— Правда? С каких пор Сивилла говорит что-то стоящее? — тут мадам Помфри запоздало прикусила язык, потрясённая собственной откровенностью. Она смущённо откашлялась. — Как бы то ни было, вам лучше приступить к работе. Я буду следить за нашим прогрессом.

И с этими словами она развернулась и пошла к выходу из палаты. Кормак проводил медсестру недоумённым взглядом, пока она не скрылась в своём кабинете. Затем он перевёл взгляд на зловещий стул рядом с кроватью, затем, неохотно, на странную гуманоидную амфибию, к счастью в основном прикрытую белым одеялом, затем на свой золотой «Ролекс» и наконец снова на самый неудобный стул, какой он когда-либо видел.

— Вот дерьмо.

* * *

Суббота

— Что за неделя, а?

— И не говори!

— Пару дней назад я был уверен, что в это время уже буду дома, — всё-таки сказал Рон. — Я уже всё решил. Присоединюсь к родителям, Биллу, Чарли и, возможно, даже Перси, если этот придурок не решит провести все праздники на работе, потерплю их насмешки, а потом встречу Рождество в уютном семейном кругу без всяких хлопот со Святочным балом. И смотри, как всё обернулось…

— Ты на борту экспресса «Святочный бал», направляешься прямиком в танцевальное пекло, — дополнил Гарри, откинув одеяло и усевшись на кровать с балдахином. Он улыбнулся своему рассеянно кивающему другу, который сидел на краю его собственной кровати прямо напротив него. — И тебе даже не понадобилась моя помощь. Представляешь?

— Ну, немножко понадобилась, — напомнил ему Рон. — Твоя и Гермионы.

— Ну да, точно, — усмехнулся Гарри, вспомнив эту сцену. — Да, друг, ты бы не понял намёка, даже если бы у Луны на голове мигала неоновая вывеска с надписью «Мне нравится Рональд Уизли».

Рон поражённо уставился на него.

— Думаешь, я ей правда нравлюсь? В смысле по-настоящему?

— Рон, — со вздохом ответил Гарри, — она смотрит на тебя как на рок-звезду.

— Серьёзно? — как-то неубеждённо спросил Рон, но потом вдруг принял самодовольный вид. — Нет, я, конечно, не люблю хвастаться, но отличить гитару от трубы я могу.

Смеясь, Гарри убрал очки в маленький деревянный футляр на прикроватном столике и натянул одеяло на грудь. Друзья обменялись пожеланиями спокойной ночи и задёрнули пологи кроватей. Устроившись поудобнее среди подушек, Гарри наконец оказался наедине со своими мыслями, которые — какими бы спутанными и многочисленными ни были — на самом деле сводились к одному: Гермионе.

Тем временем объект его грёз лежал неподалёку и поразительно походил на него во многих отношениях. Как и он, она лежала на спине. Как и он, она сложила руки на груди. Как и у него, её волосы беспорядочным веером рассыпалась по подушкам. Однако если его глаза были расслабленно закрыты, её глаза всё ещё оставались широко распахнутыми и далёкими ото сна. Её мысли, хотя в их квинтэссенции, несомненно, была какая-то лаконичная простота, разворачивались примерно так:

Ладно, значит… значит, завтра тот самый день. Хорошо. Всё же хорошо, правда? Всё в полном порядке. Я готова настолько, насколько это возможно. Ну правда. Это же просто танец. Я знаю все шаги. На самом деле всё не так уж сложно. Это же не квантовая физика, в самом деле. Всего лишь элементарная анатомия и пара безобидных законов движения. Самых что ни на есть ньютоновских. Только и всего. Кроме того, я наконец-то получила правильное платье. Благодаря Гарри. И Хедвиг конечно. Гарри… Боже мой! Завтра я собираюсь танцевать с Гарри. С моим лучшим другом. Но мы же пойдём на этот бал не как друзья, да? Завтра всё изменится? О боже, неужели я только что в последний раз пожелала Гарри спокойной ночи в строго дружеском понимании? Получается, завтра к этому времени мы станем кем-то другим? Или мы уже другие? А может, мы всегда были кем-то другим? Кто мы вообще?

Боже, какая же это была безумная неделя! Я всё ещё не могу до конца в это поверить. Кажется, мой мозг просто не в состоянии уложить это в привычную картину мира. Конечно, я пыталась выразить это в виде формулы, но, боюсь, мой обычный подход здесь неприменим. И меня от этого явственно подташнивает. Для меня в уравнениях всегда было что-то успокаивающее. Они работают. В них есть смысл. А я и Гарри? Мы равны? Можем ли мы быть двумя разными выражениями одного и того же? Будет ли полным одно без другого? И что бы сказал по этому поводу психотерапевт? И, главное, почему меня это должно волновать? Я слишком хорошо знаю, как быть одинокой и независимой. Но это не значит, что я должна и впредь такой оставаться, да же?

Чёрт, мне нужно поспать. Завтра я должна быть свежей и отдохнувшей. Я не могу пойти на бал похожей на упыря. О боже, а на кого я буду похожа? Расслабься, Гермиона. Успокойся, дыши. Даже если ты выставишь себя полной дурой, у Гарри наверняка найдутся салфетки. Он будет с тобой. Всё будет хорошо. То, что он сказал за последние дни… ух. Он серьёзно? Возможно ли это? Неужели он действительно так ко мне относится? Он не сказал бы этого, если это было не так. Только не Гарри. Как бы то ни было, мы сделаем это вместе. Как делаем всегда. Странно. Почему всё всегда каким-то образом крутится вокруг Гарри. Как будто он центр притяжения моей жизни. Ай, к чёрту этого психотерапевта. Плевать, нормально это или нет. Я кажусь уравновешенным человеком? Ха! Вот и отвалите от меня. У меня есть бал, чтобы на него пойти, платье, чтобы надеть, нос, чтобы припудрить и волосы, чтобы уложить…

Господи! О чём я только думаю?!

1) пер. с фр. «Пришла ли ты с небес или вышла из бездны, о красота?»

Вернуться к тексту

2) Céleste — в пер. с фр. «Небесная, божественная, райская»

Вернуться к тексту

3) пер. с нем. «хотя и совсем немного»

Вернуться к тексту

4) Принцесса Пич и поддельные усы — это отсылки к длительной серии видеоигр Super Mario, созданных Nintendo и легендой индустрии Сигеру Миямото. Забавный факт: по словам бывшего президента Nintendo Сатору Иваты, главного персонажа изначально собирались назвать Оссаном, что означает «парень средних лет». Вот это было бы что-то! Вы можете представить себе беспрецедентную историю успеха, которая была бы у Супер-парня средних лет?

Вернуться к тексту