На руинах королевства Артэдайн (джен)

3004 год Третьей эпохи

Форохель

В центре полутёмной круглой комнаты с низким потолком и потемневшими балками слабо мерцал огонь очага и нещадно чадили несколько плошек с маслом, кое-как разгоняя тьму. Чёрные пятна крошечных ледяных окошек среди увешавших стены шкур слепо пялились на бушующий снаружи жилища ураган, уже третий день гуляющий над притихшим посёлком. Собравшиеся у огня люди ели, дремали, что-то мастерили, чинили одежды, негромко переговаривались и прислушивались к звукам снаружи, в надежде разобрать несмолкающий бубен шамана сквозь голос пурги. В этих ледяных землях каждый ребёнок с рождения знал — посёлку ничего не грозит до той поры, пока мудрый говорит с мёртвыми. Потому-то в такие дни, как сейчас, когда на землю грозила опуститься долгая ночь, а снежные духи выбирались из своих жилищ в горах, каждый лоссот желал помочь шаману — обогреть, накормить, принести свет... Лишь бы не смолкал его голос, выплетая древние заклятья, лишь бы отступила вечная зима, лишь бы умолкли и успокоились беспокойные духи, в ярости бросающиеся на стены домов и уводящие неосторожных охотников за собой в снега.

Тяжело повернулась в покрытых инеем петлях массивная обтянутая шкурами дверь жилища и пропустила вместе с дыханием зимы несколько фигур, укутанных в тёплые одежды и меха. Их появление вызвало сначала удивлённое молчание, а затем всплеск перешёптываний. Если самых отважных и удачливых охотников, сына старейшины Янвэ и его друга Матуле, знали все, то возвышающийся над ними воин без привычного копья — а без него не выходили за стены дома зимой даже дети — сразу же приковал к себе все взгляды. Широкоплечий и очень высокий, незнакомец пригнулся в проёме двери, входя, и остановился позади охотников, сверкая настороженным ярким взглядом из-под капюшона мехового плаща.

Взмахом руки заставляя замолчать возбуждённые голоса, от огня поднялся сидевший на небольшом возвышении человек и сделал несколько шагов к двери.

— Кого привели вы к нашему огню в такой час? — быстро и требовательно спросил он охотников, недоверчиво косясь на незнакомца.

— Отец, этот вана-ваки желает говорить с тобой. Он не открыл нам, зачем пришёл к воротам Норсу-хаута, но шаман твердит, что снежные духи не властны над ним и не они приняли такой вид, чтобы войти сюда, — произнёс молодой темноволосый мужчина, первым вошедший в дом.

Он отступил в сторону, давая возможность старейшине поближе рассмотреть незнакомца.

Немного успокоенный словами Янвэ и молчанием неподвижно стоящего рядом с ним высокого чужака, старейшина приподнял повыше светильник, всматриваясь в укрытое тенью меховой опушки лицо. Гость небрежно махнул рукой, стряхивая с головы залепленный снегом капюшон плаща, и вежливо поклонился.

Старейшина никогда не был трусом, но и доводам осторожности следовал всегда — стремительность движений чужака и висящий у его пояса клинок заставили отступить на шаг назад. Хоть и сказал мудрый шаман, что не воющий за оградой селения дух явился к хижине огня, но и обычным вана-ваки непрошеный гость не был.

— Что привело тебя к нашим домам, этэльявиерас? — спросил старейшина, тщательно скрывая замешательство и разглядывая спокойное лицо чужака с ярко-зелёными глазами, сияющими не хуже светильника.

— Мне нужна помощь... помощь лоссот. Я пришёл за тем, что когда-то обещал мне старейшина Ланси-ма.

Новая волна шёпота пролетела по комнате, а старейшина нахмурился.

Некоторое время он молчал, размышляя и всё больше мрачнея, наконец выпрямился и гордо вскинул голову:

— Уходи! — властно скомандовал он, всё больше убеждаясь в том, что впервые за много лет шаман ошибся.

Значит все, кто собрались сегодня у огня, в опасности...

Рука старейшины потянулась к поясу с ножом — пусть и не одолеть явившегося духа без помощи заговорённого копья, что верно служило для таких же дел ещё прадеду и осталось на своём месте у огня, но отвлечь внимание от других ещё можно. Жизнь прожита не зря, Янвэ достоин... Он лучший охотник и будет хорошим вождём...

— Убирайся отсюда, луми-хенген! Я никогда ничего не обещал вам! И не получишь ты никого из собравшихся в этих стенах! Уходи! — голос старейшины взметнулся к куполу кровли вместе с языками огня, получившего новую порцию дров, а в руке блеснул нож. — Уходи! Прочь из этого дома!

Он одними губами зашептал защитные заклинания и попытался преодолеть внезапное оцепенение, не позволяющее взмахнуть рукой и нанести удар по незваному гостю.

Чужак сверкнул глазами и улыбнулся — высокомерно и презрительно, словно имел полное право требовать чего-то в этом доме или же был уверен в том, что встретит более благосклонный приём.

— Иного ждал я от мудрого старейшины Ланси-ма, — процедил он сквозь зубы, и старейшина на мгновение ощутил укол совести, словно и впрямь был неправ в попытке защитить своих людей, выпроваживая явившегося вместе с бурей чужака. — И считал клятву луми-ваки нерушимой.

— Ты не ошибся... — раздался вдруг дребезжащий голос за спиной старейшины, и из полутьмы медленно вышел старик.

Жидкие пряди седых волос выбивались из-под сползшего на плечи капюшона тёплых одежд, расшитых теми же узорами, что и у старейшины, и у Янвэ. Ноги не слишком уверенно несли его сгорбленное тело, но руки, привыкшие долгие годы крепко сжимать древко копья, всё ещё уверенно управлялись с гладко отполированной клюкой.

Приблизившись к месту вождей у очага, старик привычным движением подхватил тяжёлое заговорённое копьё и, не обращая внимания на испуганные перешёптывания лоссот, направился к входной двери.

При виде приближающегося старика вождь заметно обрадовался, сбросил оцепенение и потянулся к желанному оружию. Но старик плечом отодвинул вытянутую руку сородича и подал копьё незнакомцу.

— Ты не ошибся, друг, — повторил он громко и торжественно, как привык, как говорил перед народом долгие годы, пока были силы возглавлять совет старейшин Ланси-ма. — Наши клятвы нерушимы! Я знаю клятвы и слова моего отца! И готов исполнить всё, что было обещано тебе!

Он повернулся к старейшине и недовольно проворчал:

— Ты забыл, чему я учил тебя, Тельмэ? Забыл, что обещал, когда занял место своего отца? Или не желаешь помнить, чьи шкуры хранят тепло твоего дома и чьё копьё все эти годы сжимала твоя рука?!

С каждым словом голос старика креп, к последней сказанной фразе утратив обычную дрожь и слабость. Он даже почти распрямил спину, в росте и осанке мало уступая внуку и правнуку, а полыхнувший огнём взгляд вернул многих лоссот к давно минувшим временам, когда старик-вождь занимал место на возвышении у этого же огня.

— Я не... откуда мне знать... — забормотал в своё оправдание старейшина, но дед уже отвернулся от него, скользнув не менее сердитым взглядом и по Янвэ.

Молодой охотник потупился и благоразумно промолчал, принимая упрёки старика.

Тот повернулся к народу:

— Этот этельявиерас — один из нас! Он луми-ваки, как могут подтвердить наши предки! И по обычаю должен занять место у нашего огня в час нужды и бедствия! Мой коти — твой коти. Возьми, оно хорошо послужило нам, — твёрдо выговорил старик гостю, настойчиво передавая копьё, что больше столетия хранило жителей этой земли, переходя от одного старейшины к другому в роду вождя. — Идём, расскажешь, что привело тебя сюда в такой час.

Гость снова усмехнулся — но уже удовлетворённо, без надменности и презрительного прищура ярких глаз — и отстранил от себя протянутое оружие.

— Не в обычаях моего народа забирать то, что однажды было подарено и что должно хранить других. — Он бросил на старейшину быстрый взгляд и добавил: — Благодарю, что нашёл для меня место у своего огня, мудрый отец великих охотников, и что готов выслушать мои слова. Пусть будут духи благосклонны к тебе и твоему народу, пусть сети ваши полнятся рыбой, а удар каждого копья верно разит цель.

Древние слова благословений, уверенно произнесённые необычным гостем, сняли печать недоверчивого молчания с сидящих у огня лоссот. Они негромко заговорили, с любопытством присматриваясь к незнакомцу, которому оказал высокие почести старый вождь. Старейшина взял у деда заговорённое копьё и повёл рукой в направлении очага, у которого разом освободилось несколько мест поблизости от возвышения старейшин для охотников, старого вождя и гостя.

И пока высокий темноволосый чужеземец невозмутимо шёл за хозяевами к огню в центре комнаты, в памяти жителей Ланси-ма всё отчётливее всплывали старые предания, передаваемые от отцов к детям уже больше столетия. То тут, то там в разных концах главной юрты заговаривали старики о том, что когда-то давно уже сидели у этого огня высокие ясноглазые гости со звонкими певучими голосами, которых не страшили ни разгулявшиеся за стенами поселения духи, ни морозы, ни ночная тьма.

И всё больше взоров обращалось к возвышению старейшин, за которым на стене красовалась шкура огромного чудовища, до сей поры наводящая ужас на приезжих и разжигающая в сердцах молодых охотников нешуточный азарт...

* * *

Холодная беззвёздная ночь скреблась и выла за толщей каменных стен. Скребла ледяными осколками метели, выла голосом ветра, неспособного преодолеть наметённый у входа сугроб и заглянуть в пещеру, где за одним из поворотов извилистого узкого коридора теплился слабый огонёк костра. Сидящая у костра фигура, укутанная в тёплый меховой плащ, вскинула голову и прислушалась. Вряд ли можно было расслышать что-либо сквозь вой метели. Да и ни один зверь или человек не покинул бы в такую непогоду своего укрытия, норы или жилья. Но сидящая у огня фигура снова шевельнулась, повела плечом, сбрасывая плащ, и протянула руку к лежащему рядом оружию.

Спустя мгновение у тёмного проёма входа стояла гибкая золотоволосая эллет, бесшумно выбравшаяся из груды меха и расстеленных одеял, а в её руках тускло поблёскивал лакированным деревом натянутый лук.

— Эль, не стреляй, это я, — раздался в коридоре мужской голос.

И эллет расслабилась, опустила оружие, возвращаясь к огню.

В пещеру вошёл высокий эльда и скинул с головы капюшон. Отёр залепленное снегом лицо, отряхнул пряди тёмных волос, выбеленные метелью даже под густой меховой оторочкой тёплых одежд — ненадёжная преграда они для холодного дыхания северных земель.

Когда по открытым пустошам ледяного залива начинает плясать буран, спрятаться от его прикосновений можно лишь за стенами укрытий у горящего костра. И счастье, если хватит топлива, чтобы удерживать около себя ускользающее тепло. Жмущиеся к стенам и камням тела — не редкость в здешних пещерах. А сколько из них так и не дождались солнца, света и желанного тепла — о том не расскажут даже старейшины неприветливого народа, живущего на негостеприимных берегах.

Но каждый охотник или рыболов лоссот, уходя из родного селения, обязательно берёт с собой заговорённый шаманами амулет — иначе так и не вернётся. Тоже сгинет бесследно среди множества снежных духов, воющих ночами в ледяных пещерах на краю мира, куда даже солнце не пытается казать глаз...

— Что они сказали в ответ? «Луми-ваки не знают тебя, этэльявиерас»?⁽¹⁾ — усмехнулась эльфийка, прохаживаясь по пещере и наблюдая, как явившийся эльф отбирает и подкладывает в огонь топливо из сваленной у стены кучи обломков и сухого дерева, заметно уменьшившейся за последние два дня.

— Ошибаешься, мэль, — засмеялся эльда, откладывая оружие и протягивая руку над язычками вновь разгоревшегося костра. — Дед нынешнего старейшины вспомнил старые клятвы и признал меня. И сказал своему внуку, что для Ланси-ма я не вана-ваки, что лучшего охотника среди луми-ваки не найти, и что добытые мной шкуры и сейчас согревают стены его дома.

— Вот даже как... — протянула эллет.

— Да, дорогая, именно так. А когда закончится буран, сын старейшины — лучший охотник племени — сам проводит нас, — не скрывая удовлетворения закончил эльда и взял лежащий на одеяле плащ. — Не все эдайн способны забывать.

Он подошёл к спутнице и укутал мехом её плечи, затем притянул к себе и спрятал лицо у её шеи, чуть тронув холодными губами неприкрытую тёплыми дорожными одеждами гладкую кожу под ухом. Эллет вздохнула, обвила его шею руками, делясь своим теплом и всё ещё не веря до конца, что рискованная затея мужа удалась.

— И ещё... Буря уже заканчивается, — произнёс он, поднимая голову и самодовольно заглядывая ей в глаза. — Ветер слабеет, к ночи завтрашнего дня всё уляжется, и утром можно будет выступать.

— Это лучшая новость, которую ты принёс, хэрвэн нин⁽²⁾, — насмешливо бросила она.

— А новость о том, что через расщелину нас проведёт Янвэ, тебя не порадовала? — поинтересовался он.

— Мы и сами выбрались бы — не завтра, так через два-три дня. Ни к чему было тревожить покой этого племени. И ни к чему было так рисковать, отправляясь к ним сейчас, — немного тише добавила она, не скрывая недовольства.

Но вместе с тем невольно выдавая и все мысли, что тревожили её в отсутствие мужа два долгих дня, когда он отправился к посёлку лоссот через разыгравшийся за приютившей их пещерой буран.

— Зато теперь нам не придётся бродить по лабиринту льда и скал, который тебе так не нравится, но в который ты сама нас завела, — поддел он и тут же быстро поцеловал жену, смеясь над вспыхнувшим возмущением в её глазах.

— Не было его там! — воскликнула она, высвобождаясь из его объятий. — Не было этого лабиринта в тех местах! Ты же сам сказал, что быстрее свернуть сразу к реке, чем выбираться на север к заливу через Ланси-ма!

Он снова засмеялся, наблюдая за забегавшей по пещере эллет, от резких движений которой по стенам заплясали тени взметнувшегося за спиной плаща.

— Мы давно не были в этих землях, Эль, — примирительно сказал он и присел у огня. — Здесь многое изменилось за эти годы.

— Да. Давно... — неожиданно согласилась она. — И мы от многого отвыкли. И хорошо, что успели хоть что-то до того, как... — она остановилась у заготовленной перед бурей кучей дров, — ...как внезапно приключилась «зима».

— Совсем скоро Нарбелет, — он пожал плечами, словно не замечая намёков жены и её напоминаний о тех давних событиях, когда впервые они явились на покрытые вечными снегами берега.

Тогда тоже выли среди скал ледяные ветра, а неразговорчивые недоверчивые старейшины встреченных племён в один голос твердили о злодеяниях и милостях Короля-колдуна, страшась явившихся чужаков.

Но сейчас другое время — нет более власти Ангмара над этими людьми. Да и не редкость здесь метели в то время, когда в Аннуминасе только-только осыпается золотая листва в синие воды Нэнуйал...

— И настоящая зима начнётся совсем скоро. Мы успели, — согласился он, поднимая на жену сверкнувший вызовом взгляд. — А что до риска, то... Мне не слишком хотелось бы закончить свои дни так, как Эарил...

— Хватит! — оборвала его жена, заставив хрустально звякнуть свисающие с потолка коридора сосульки. И после паузы добавила чуть тише: — Не нужно сейчас о нём...

Но слова уже были произнесены, невольно возвращая те времена, когда эллон и эллет впервые пришли на холодные берега залива Форохель. Пришли по следам так и не вернувшегося в Митлонд корабля — второго за совсем короткий срок, сгинувшего в долгой ночи севера и вечных льдах. И тогда до последнего оставалась надежда, что не все моряки погибли в холодных водах. И были долгие поиски среди старых туннелей наугрим, расщелин и скал... И было холодное тело капитана Эарила, навечно оставшееся среди сверкающих льдом стен, так и не давших приюта немногим выжившим при крушении корабля...

Потом ещё не раз появлялась пара неразлучных эльдар среди льдов и снегов Форохеля. И даже недоверчивые лоссоты уже без враждебности относились к непохожим на других вана-ваки чужакам. А когда, чуть больше сотни лет назад, удалось избавить жителей крошечного поселения от ночного ужаса, — хищника, убившего за неделю пятерых охотников и не позволявшего даже приблизиться к заливу рыбакам, — старейшина перед всем племенем назвал пару эльдар «луми-ваки». И поклялся в дружбе, преподнеся тотемные талисманы. Один из них и сейчас висел на шее у эллет — изрезанный защитными рунами клык хищника, самолично оправленный ею в серебро. Знак, который она пообещала брать с собой к северным недружелюбным берегам. Который и взяла с собой в путешествие в этот раз.

В этот раз эльфы пришли к ледяным берегам по просьбе Арагорна, вождя дунэдайн. Уже давно пересекались их пути, и не впервые пользовался скиталец-следопыт дружбой и помощью эльдар. А сейчас кроме них вряд ли кто-либо мог бы помочь — дунэдайн требовались карты древних туннелей наугрим, проложенные в Синих горах. Сами гномы никогда не стали бы посвящать эдайн в подобные дела, но эти туннели неплохо знали двое эльдар, немало исходившие в своё время полузаброшенный подземный Форохель. Те карты, что остались после их походов, — и в поисках пропавшего после ангмарской войны корабля, и в попытках сохранить погибшее с последним королём севера наследие эльдар, и после, когда эллет пожелала исследовать холодные земли под переливчатым сиянием чёрных небес, — уже давно следовало исправить и обновить. Но северные люди — сумрачные и холодные, как и их земля, — упрямо не принимали чужаков-дунэдайн, безуспешно пытающихся уже не первый год найти путь к их сердцам. Луми-ваки не желали знать вана-ваки, и не всегда даже желали торговать. Один за другим возвращались ни с чем посланные на север следопыты, не решаясь без провожатых далеко забираться в суровые земли и вечные снега. Потому-то и встретил с радостью и благодарностью Арагорн помощь от супругов-эльдар, отправившихся в очередной путь из Митлонда за хребет Синих гор, едва отступила от побережья зима.

Короткое северное лето промелькнуло незаметно для эльфов в скитаниях, бесконечных воспоминаниях — то радостных, то грустных, — временами сменяясь тревогой за оставшихся далеко за горами дочерей. Но обе девы давно уже не были детьми и прекрасно справлялись с жизнью без постоянной опеки матери и отца. А первые же дни осени быстро перенаправили мысли супругов от тоски по детям к необходимости выживать. И они выживали — в ледяных метелях, среди завываний ветра и хищников, в подползающих туманах, которых боялись даже шаманы лоссот, и среди бесконечных заброшенных туннелей, проложенных неутомимым народом в щедрых недрах бесплодной земли.

Приближался срок, выбранный эльфами для встречи с дунэдайн. Супруги повернули к югу, собираясь поскорее выбраться к более тёплым местам. И тут-то на них и обрушились нескончаемые метели, заставившие искать укрытия в лабиринте ледяных расщелин, за последнее столетие сильно изменивших привычный и знакомый когда-то путь к обжитым землям эдайн...

Сделав еще несколько кругов по пещере под снисходительным взглядом примолкшего супруга, невозмутимо греющегося у разгоревшегося огня, эллет немного успокоилась и вернулась на своё место.

— Значит, завтра всё уляжется? — тихо переспросила она, не отводя глаз от весело скачущих трескучих язычков пламени.

— Послезавтра выберемся отсюда, Эль, — уверенно подтвердил муж.

Эллет немного помолчала, а затем извлекла откуда-то из вороха мехов и одеял потрёпанную дорожную сумку.

— Пока тебя не было, я немного прошлась по здешним туннелям, — с сомнением произнесла она, роясь в сумке. — Погоди сыпать возмущениями, дорогой мой! Лучше взгляни...

Она протянула мужу какой-то свёрток и быстро развернула, не давая ничего сказать, — недовольство на его лице было красноречивее любых слов, а слышать отповеди она явно не желала.

— Это ведь она, не так ли? — переспросила Эль, едва скрывая ликование при виде выражения лица спутника.

— Думаю, что да... — медленно ответил эльда, беря в руки обтянутый старой потрескавшейся кожей фолиант и осторожно открывая едва держащуюся застёжку.

Даже не глядя на пожелтевшие хрупкие страницы с полустёртыми бледными записями и рисунками было понятно, что находка Эль очень необычна — не каждый фолиант в северных землях изготавливался с таким старанием, далеко не все были инкрустированы сапфирами. И уж точно немногие несли на себе герб королевского дома Арнора...

— Наверняка, это она...

— Я нашла её в проходах к северо-западу отсюда, — упреждая вопросы, ответила эллет, безошибочно читая эмоции супруга. — Она лежала прямо в центре туннеля. Скорее всего, упала с верхнего яруса в пролом. Это ведь те самые туннели, что выводят к старым копям на границе Эрэд Луин, если не сбиться в поворотах и не путаться в ярусах...

Муж поднял на неё взгляд, полный и осуждения, и в то же время восторженного удивления.

Эль не удержалась и засмеялась:

— И я знаю, кто пожелает получить этот фолиант.

Супруг покачал головой:

— Думаю, библиотека Имладриса и без того переполнена редкостями.

— Считаешь, лучше сразу вернуть хозяину? — Эллет забрала у мужа книгу и бережно завернула в непромокаемую ткань. — Но ведь не станет же он таскать с собой это сокровище по глухим местам?

— Пусть он решает. К тому же, первым мы встретим его, а не владыку Имладриса.

— Ты прав... Наследие северных королей должно принадлежать дунэдайн...

Эльда усмехнулся:

— Не переживай, Эль. Эстель наверняка передаст эту книгу в Имладрис. И ты порадуешь Саэльдира новым сокровищем.

— Мы могли бы для начала завернуть домой и порадовать ещё и Мэллерин, — лукаво прищурилась эллет.

Но супруг лишь усмехнулся — он давно уже научился распознавать подначки жены и прекрасно знал, когда стоит волноваться по настоящему, а когда можно и промолчать.

Эльфийка снова засмеялась и спрятала в сумку фолиант — старшей дочери придётся подождать. Первым возьмёт в руки утерянное сокровище Артэдайна наследник Арведуи. Ему и решать...

Но до этого ещё нужно дожить.

Прислушавшись к вою ветра, эллет придвинулась ближе к мужу, положила голову ему на плечо и устроилась поудобнее в объятиях.

— Расскажи мне поподробнее, что сказали старейшины и как встретили тебя там...

Он опустил лицо к её макушке, потёрся щекой о шёлк золотых волос, вскинул взгляд поверх её головы и повёл неторопливую речь, не отводя глаз от входа в пещеру.

Напрасно той ночью выли снежные духи на покрытых бесконечными снегами землях — не в их силах было достать двух странных живых, не страшащихся ни холода, ни одиночества, ни тьмы. В ледяном лабиринте безжизненных скал потрескивал огонёк костра, и тёплые облачка двух дыханий, смешиваясь, улетали под покрытый серебром изморози свод пещеры.

Следующим днём безумный ветер обессилел и приутих. Вьюга улеглась — даже раньше, чем предрекал эльда. И к убежищу в скалах наведались молодые охотники лоссот во главе с сыном вождя — дело чести каждого хранить древние клятвы и заветы предков. Особенно, если однажды собираешься встать во главе народа, чтобы вести их к жизни на стылых берегах — неприветливых, суровых, безжалостных, но уже привычных и родных...

Поспешно собирая вещи и пытаясь завязать беседу с дичащимися юношами лоссот, Эль забросала угли снегом и ещё раз проверила лежащую в сумке находку. Фолиант был на месте, по-прежнему храня память о тех, кто ушёл безвозвратно в бесконечность и оставил по себе лишь имена.

«Нет, не только имена...» — поправила сама себя эллет, заворачивая свёрток с книгой ещё и в плащ.

Наследник северной короны скоро получит то, что принадлежит его народу. И может быть, тогда чуть успокоятся беспощадные духи, несущие здешним людям холодные ветры и снега. И может быть, исчезнет та неспокойная тень древнего короля, что бродит по заснеженным берегам, — так в один голос уверяют шаманы лоссот уже более тысячи лет, рассказывая гостям о погибших во льдах эльфийских кораблях.

Не всем гостям. Лишь тем, кто имеет право сидеть среди родичей в их домах, кого привечают в главном доме у горящего огня, и кто носит на шее оправленный в серебро амулет с высеченными тайными знаками Ланси-ма...

1) Поскольку в работах Толкина нет никаких упоминаний о языке, быте, культуре и географии народов крайнего севера, кроме их самоназвания "лоссот", я последовала по пути разработчиков компьютерной игры и использовала их концепцию жителей Форохеля. Которую, к слову, очень люблю и считаю весьма убедительной)

Отсюда и слова их языка, и фразы, знакомые тем, кто хоть раз забредал на покрытые снегами берега за Аннуминасом) Не стоит искать их объяснение в черновиках профессора — их там нет. Но кое-что попытаюсь прояснить я.

Итак:

Ланси-ма — "западная земля" — обширная территория на юго-западе Форохеля, между Синими горами и рекой Лун

Норсу-хаута — название одного из небольших поселений лоссот

луми-ваки — "народ снегов" — самоназвание народа Форохеля, лоссот

вана-ваки — "народ тропы" — пришедшие к лоссотам чужаки

коти — "дом"

этельявиерас — "гость с юга"

луми-хенген — "снежный дух"

Вернуться к тексту

2) herven nin — (синд.) мой супруг

Вернуться к тексту