Тревога (гет)

Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом — ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело — ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть.

Джером Сэлинджер «Над пропастью во ржи»

— Слышали когда-нибудь песню «Орлята учатся летать»? — начал Алексей Крянев, обращаясь со сцены к полному первоклашек актовому залу.

Было первое сентября, начало нового учебного года. И была очередь именно Крянева говорить перед новоиспеченными школярами приветственно-напутственную речь.

А может, очередность была ни при чем. С тем же успехом директрисе могло прийти в голову, что учитель биологии Алексей Павлович Крянев — мастак говорить. Что язык у него подвешен. А значит, грех этим не воспользоваться.

Дети сидели, непривычно спокойные, сосредоточенные и молчаливые. Разве что несколько из них переглянулись. Конечно же, никто из них знать не знал советских шлягеров.

Впрочем, Крянев и не обольщался по этому поводу. Вопрос задав чисто риторический. Поскольку и сам прекрасно знал ответ.

— Понимаю, откуда вам, — были его слова, — песня-то даже старше меня. А по вашим меркам это вообще глубокая древность.

Кто-то засмеялся. Не то оценив остроту речистого педагога, не то просто от облегчения. Подумав было, что нехороший учитель с первых минут пребывания в школе начал грузить бедных детей своими ужасными вопросами да пугать двойками. Но опасения оказались напрасны.

— Тем не менее, я не мог не упомянуть эту песню, — продолжал Алексей, — потому что к вам она… и особенно ее название имеет непосредственное отношение.

И почти сразу поспешил уточнить:

— Нет, не как пример. Что даже птицы, мол, тоже чему-то учатся, а значит и вам без этого никак. Нет… точнее, не только в этом дело. Соль в том, что у орлят есть цель. Я бы даже сказал — важнейшая цель в жизни. Достигнуть неких качественных изменений, без которых дальнейшее развитие не может быть полноценным.

Прозвучало до неприличия мудрено. Особенно с точки зрения семилетних детишек. Взгляд Крянева успел зацепиться за пару-тройку поскучневших лиц, прежде чем учитель поправился:

— Проще говоря, наши орлята из песни учатся летать… потому что им необходимо летать. Потому что трудно представить себе орла, не способного к полету. Если орел не умеет летать, то это просто петух экзотической породы.

Скучающие лица сменились усмешками, и Алексей продолжил:

— Опять же дело не только в орлятах. Мир не может не меняться. И те качественные изменения, о которых я говорил и без которых все остальное теряет смысл, встречаются повсеместно. Как и строгий водораздел между состояниями «еще» и «уже», определяющими готовность. Сравните: стройка и дом, крупа и каша, нефть и бензин. И в живой природе… только там от самого существа зависит, будут ли эти изменения достигнуты или нет.

Здесь Крянев сделал почти театральную паузу. Давая возможность неокрепшим (зато свежим и гибким) мозгам первоклашек усвоить эту важную мысль.

— Вот, например, с насекомыми все просто, — продолжил он затем, — личинка превращается во взрослую особь, когда подходит время. И если ей посчастливилось не стать обедом какой-нибудь птицы или букашки покрупнее. А вот птицам… тем, которые гнезда вьют, я имею в виду, а не курам, от человека зависимым… им действительно необходимо научиться летать. Так и пропитание легче добыть, и больше шансов спастись от хищников. Ну и просто сравните: нелетающий птенец в гнезде — питающийся тем, что приносят родители в клюве. И взрослая птица, которая кружит над землей и способна прокормить себя сама. Ощутимая разница, согласитесь! Пример того самого качественного изменения.

— А как насчет страусов? — спросил кто-то с места. — Они же не летают.

— А страусам в свою очередь важно научиться ходить, — ничуть не смутился Алексей, — более того, бегать. Требуется им это, конечно не в силу любви к спорту и здоровому образу жизни. Но для все того же поиска пропитания. И для того, чтобы не стать едой самому. Другой вопрос, что достигают они этой цели очень быстро. В течение первого месяца жизни.

Снова пауза, снова время на осмысление. После чего Крянев продолжил:

— У зверей признак взрослости, готовности примерно такой же. Например, у волков. Если ты сидишь в норе, сосешь материнское молоко и ждешь, пока папа принесет тебе кусок мяса какого-нибудь оленя или зайца — ты волчонок. Но если убил хотя бы зайца сам, если хотя бы сам смог спасти себя от голодной смерти… тогда поздравляю: ты настоящий волк. Полноценный лесной охотник.

— А я думал, — раздался голос одного из первоклашек с первого ряда, — что волчонок становится волком, когда какую-нибудь волчицу… ну это… полюбит.

Кто-то захихикал в зале.

Алексей посмотрел на говорившего. Еще маленький, но уже серьезно выглядевший мальчонка в костюме с галстуком и в очках. Начитанный, значит. Много знает… или думает, что знает. Но в любом случае, даже знающих не лишне бывает поправить.

— Видишь ли, — начал Крянев, улыбаясь, — нашему волку может повезти в охоте, но не везти в любви. Оказался бедняга единственным представителем своего вида на несколько километров… к примеру. Но он уже большой, такой, матерый зверь, гроза всех оленей леса. Так что его, такого большого и матерого считать волчонком? Абсурдно, лично мне кажется. Ну а если наоборот… если наш волк не преуспеет в охоте, но будет только за волчицами гоняться, те, бьюсь об заклад, будут от него убегать. Потому что самец, который и себя-то прокормить не может, им тем более без надобности. Да и не сможет такой волк долго за самками бегать. Силенок не хватит… с голодухи.

Новые смешки — на этот раз над незадачливым маленьким эрудитом. Однако у Алексея и мысли не было унизить его, сделать посмешищем. А тем более самоутвердиться за счет первоклашки. Поэтому Крянев поспешил найти с ним точки соприкосновения.

— Впрочем, ты не так уж далек от истины, — были его слова, — у травоядных… ну, раз они не охотятся, именно так переход во взрослое состояние и происходит. У коров, например. Подрос теленок; нашел телочку, которая тоже подросла достаточно, чтобы самой теленка вскормить… необходимый орган у нее достаточно развился. Вместе они вышеназванного теленка сделали — и вуаля: сами уже не телка и теленок, но корова и бык.

В этот раз школяры посмеялись, не иначе, над словами «телочка», «телка». Уже в том возрасте, что еще по инерции именуется «нежным», они уже воспринимают эти слова опошленными. За что стоило благодарить, не иначе, старших братьев, родителей, телевизор и Интернет.

И ничего с этим не поделаешь. Дети живут в мире, а не в наглухо задраенных камерах. Да и мало хорошего в том, чтобы жить наглухо задраенным. Так что мусор в их юных головах оставалось… нет, не принять с пониманием. Но и не пытаться насильственно вымести. Все, на что могли рассчитывать Крянев и его коллеги, это вытеснить интеллектуальные помои из детских голов чем-то более полезным и интересным.

Потому Алексей продолжил. Приближаясь к апофеозу своей речи. Главной мысли. Так сказать, вишенке на торте.

— Что до нас с вами, — были его слова, — человеков разумных, то изначально мы многое взяли именно от животного мира. Условия зрелости, готовности — в том числе. Мальчик становился мужчиной, выходя на охоту. А девочка считалась девочкой до тех пор, пока не выходила замуж и не рожала первого ребенка. Да-да, именно в такой последовательности, чтобы сородичей не позорить.

Очередная пауза. Крянев дал возможность уважаемой (хоть и малолетней) аудитории, кому осмыслить услышанное, кому его обсудить, пошептавшись. После чего продолжил:

— Когда охота перестала играть главную роль в жизни людей, человечество навострилось воевать. Хотя даже наши пещерные предки не отличались миролюбием, но позднее именно воинская, а не охотничья доблесть стала определять, насколько мужественен мужчина. Насколько достоин уважения. И отличали теперь мальчика от мужчины по тому, держал он оружие в руках или нет, бывал или нет в бою. Выражение «боевое крещение» как раз отсюда.

Потом добавил, помолчав пару секунд:

— Вот вы… те из вас, кто мальчики, наверное, еще не задумываетесь о военной службе. А кто задумывается, наверняка боится и мечтает ее избежать. Но представьте: было время, когда мужик не считался взрослым до тех пор, пока не пополнил собою ряды защитников родины. Да-да, будь он хоть трижды отец семейства и дюжий бородач. Хотя, с другой стороны, создавать семейство с таким тоже мало кому хотелось. Кому нужен большой ребенок?

Теперь Крянев остановился уже не потому, чтобы дать аудитории время усвоить то, что он сказал. Самому потребовалось дух перевести. Прежде чем переходить к финалу своей речи.

— Но что в наши дни? — произнес он затем торжественным тоном. — А здесь я снова повторю то, о чем говорил вначале. Мир меняется. Сегодня он сложнее… настолько сложен и разнообразен, что какой-то общей для всех цели просто не может быть. Каждый сам выбирает свою цель… тот признак зрелого, взрослого человека, который наиболее соответствует его способностям и мечтам. Но одно неизбежно и относится ко всем. Цель, какова бы они ни была, все равно нужно достигать. Приложить усилия, чтобы преодолеть дистанцию от «еще» к «уже». Собственно, в этом-то заключается задача нас… школы, в которой вы начинаете учиться. Помочь каждому из вас найти эту цель. Найти — и достичь.

Черту под речью Крянева подвели жиденькие, но все же аплодисменты школяров. Алексей ответил легким поклоном, больше похожим на кивок. Про себя признавая за собственными словами некоторое лукавство. Не так-то просто «помочь каждому», когда этих «каждых» на тебя приходится не один десяток. И учебные программы здесь так себе помощники — будучи рассчитанными на некоего мифического, усредненного ученика.

Но то были мелочи. О главном Алексей в тот момент даже не догадывался.

О том, что очень скоро качественные изменения, про которые он толковал, произойдут с ним самим — казалось бы, уже взрослым, состоявшимся человеком. Что снова Кряневу придется пройти по тропинке между «еще» и «уже».

Но как, а главное, почему это случится, он тем более не представлял.

* * *

Утверждать, что началось все с Вити Сиропкина, было бы большим преувеличением. Скорее, с Вити Сиропкина и его исчезновения все началось для Крянева по-настоящему. Еще Алексей мог сказать, что во всем был виноват Сиропкин. Вот только и мысли у него не было в чем-то обвинять этого ученика из вверенного его руководству класса.

Нет, Сиропкин не числился в любимчиках Крянева. Скорее, наоборот. Он принадлежал к той разновидности учеников, которая как будто нарочно существовала, чтобы укреплять и закалять профессиональное терпение педагогов. Напоминая им, что учительский труд — далеко не сахар. И учителя признавали, глядя на таких школяров: «Да, не сахар. Да, терпение в этом деле жизненно необходимо. И если его нет, и не предвидится, значит остается одно — искать себе другую работу».

Потому что больше ничего не оставалось. Коль, во-первых, всеобщее образование потому так и называется, что открыто для всех. Даже для таких вот начинающих неблагодарных гадов. А во-вторых, ну «онжеребенок». Причем речь не о детеныше лошади.

В то же время не был Витя Сиропкин и хулиганом. Тем более, заводилой в какой-нибудь гоп-компании, ее предводителем. О, для таких, как Сиропкин это было бы слишком банально. Читай — скучно. Если на то пошло, Сиропкин вообще-то сторонился всяких компаний и, насколько знал Крянев, дружбу ни с кем в школе не водил.

В том и заключалась главная черта этого долговязого, нехарактерно-высоковатого для своих лет, мальчишки с хмурым угреватым лицом. Сиропкину не было дела ни до кого и ни до чего, кроме себя, любимого. И главная его проблема… точнее, проблема тех, кто его окружал.

Во время урока Сиропкин мог ничтоже сумняшеся заниматься своими делами. Читать, например — и отнюдь не учебник. Или возиться с любимым айфоном, подарком родителей. Или слушать через тот же айфон музыку… спасибо, что хоть в наушниках.

Когда ему делали замечание, Сиропкин его презрительно игнорировал. Будто вообще не к нему обращались.

Когда учитель вызывал к доске или просто что-то спрашивал по предмету, Сиропкин мог без стеснения заявить, что считает оный предмет бесполезным, а его изучение пустой тратой времени.

Если бы Сиропкин, встретив в коридоре кого-то из учителей, уважительно с ним поздоровался, мог, наверное, выпасть снег в конце мая. Не лучшими были и его отношения с другими учениками. Просто сверстники предпочитали не связываться с таким дылдой лишь ради того, чтобы наставить на путь истинный. Овчинка выделки не стоила, тем паче особой агрессивности Сиропкин тоже не выказывал. Что до ребят постарше, то они либо избегали этого школяра с лицом слишком недобрым (мало ли, что у него на уме), либо просто не замечали.

Наконец, Сиропкин мог пропасть на пару дней. Просто не появиться ни на одном уроке. При этом даже не заморачиваясь придумыванием уважительной причины. Просто не захотел и все тут.

Конечно, даже Вите Сиропкину не были чужды кое-какие граничные условия. Или, как выражаются в небезызвестных кругах, берега. Совсем учебу он не забрасывал. Не допускал, чтобы вереницы двоек опускали на дно его четвертные оценки. Умудрялся вырулить, сводя здесь дело к тройкам.

Беда в том, что вел он себя так, находясь еще в нежном возрасте пятого класса. Но вот, с началом нового учебного года Сиропкин перешел в шестой. И учителям включая классного руководителя Крянева, оставалось лишь с ужасом воображать, какие перемены это принесет.

Ждать себя эти перемены не заставили. Сначала Витя Сиропкин не пришел на школьную линейку первого сентября. Чего вообще-то раньше не случалось. Потом не появился в школе и на следующий день. И на следующий, и на следующий. «Энки» в журнале шли одна за другой. А как их объяснить тем же директору или завучу, Крянев не представлял.

Но объяснять рано или поздно пришлось бы. Потому что исчезновение это явно выходило за рамки даже Сиропкинских привычных выходок.

Хуже было то, что связаться лично с Сиропкиным простым звонком не получилось бы. Строптивый школяр демонстративно отказался дать номер своего айфона кому-то из учителей. И родители его в этом поддержали. Ведь мало ли какие извращенцы могли окопаться в рядах школьных работников. Мало ли как они используют общение с драгоценным чадом, каковым для своих родителей Витя наверняка являлся. От педагога до педофила один шаг, знаете ли.

Потому на третий учебный день Алексей попытался поискать пропавшего ученика в Интернете. Хоть какой-то след, хоть какую-то весточку в социальных сетях. Какое-нибудь сообщение, способное прояснить причину его исчезновения.

Результат, увы, не обрадовал. Профили двенадцатилетнего Виктора Сиропкина нашлись и во ВКонтакте, и в Фейсбуке, и в Твиттере с Инстаграмом. Но были удалены. Сохранился аккаунт в одном из мессенджеров. Вот только писать туда, как Крянев вскоре убедился, было не эффективнее, чем заниматься живописью на водной поверхности какой-нибудь бурной реки.

Выходило, что все серьезнее. Сиропкин не просто объявил бойкот школе. Он, похоже, решил вообще остатки социальных связей порвать. А поскольку это, по мнению Алексея Крянева, уже должно было озаботить родителей мальчика, он решил связаться с ними. Благо, номера Витиных папы и мамы у него имелись.

Однако и здесь результаты не обнадеживали.

С отцом Вити Алексей даже поговорить толком не смог. Как оказалось, глава семейства находился в очень важной командировке на севере. Где без бдительного присмотра и мудрых указаний такого вот здоровенного, откормленного офисного грызуна ни нефть нормально добываться не может, ни газ. А то ведь сами промысловики знать не знают, что делать.

«Виктор, говорите? Нет, что с ним, я не в курсе», — только и смог добиться от него Крянев, поскольку Сиропкин-старший как раз пребывал на очень важном совещании. Очередном в бесконечном ряду столь же важных.

С матерью повезло больше, но ненамного. О местонахождении своего чада не знала и она. При этом заявляя, что Виктор-де уже почти взрослый, а значит, где ему обретаться, чем заниматься — его личное дело.

«Удобный подход, — не без раздражения еще подумал Крянев, — самое то, если не хочешь, чтобы родное дитя путалось под ногами, мешая работать или развлекаться. Взрослый — ну и фиг с ним!»

Впрочем, к чести Витиной мамы, она хотя бы согласилась встретиться с классным руководителем сына. Вечером после работы, у себя дома.

«А ведь когда-то, — посетовал опять-таки про себя Алексей, — учителя вызывали в школу родителей. А не наоборот».

Проживало семейство Сиропкиных в одном из новых жилищных комплексов — «Бригантине». При первом же взгляде на который Кряневу вспомнилась фраза из концерта покойного Михаила Задорнова: «Элитное жилье для элитных лохов».

Действительно, эпитет «элитный» в рекламных материалах наверняка позволил застройщику и риелторам сильно задрать цену на здешние квадратные метры. Но что получили жильцы, за них переплатившие да еще наверняка влезшие в долги? Да ту же по большому счету коробку, что и простые смертные. Только огромную до неприличия. Этажей на двадцать пять.

Громадные стены этого монстра, облицованного кирпичом, но возведенного наверняка из бетона, буквально нависали над всяким прохожим. Заставляя чувствовать себя не царем природы, а жалкой ничтожной букашкой, которую и не раздавили-то лишь потому, что жалко тратить силы и время.

«Сколько же тут народу? — задался вопросом Алексей, разглядывая ряды окон и лоджий, причем таких крохотных, что разве что выйти покурить места хватит. — Несколько сот человек наверняка! Огромная толпа. Тогда какой же этот дом элитный? Массовое это жилье и типовое… для такой кучи народу-то! Но с элитной ценой»

Впрочем, кое-какие плюсы даже он, при своем критическом настрое не мог не заметить. Например, закрытый двор, куда вряд ли заявятся какие-нибудь люмпены попить пива на детской площадке или намусорить. Или собственный паркинг — подземный. Прямо на глазах Крянева его исполинский темнеющий зев изрыгнул из себя очередное авто. Словно врата ада разверзлись, отпуская в самоволку какого-то грешника.

Впрочем, не имевшему собственной машины Алексею трудно было оценить это преимущество в полной мере.

Еще из окон и лоджий этой «Бригантины» наверняка открывался живописный вид на город… с верхних этажей, понятно. В то время как нижние жильцы должны были оценить все прелести обитания по соседству с оживленной трассой и торгово-развлекательным центром.

Что до семьи Сиропкиных, то их квартира находилась на семнадцатом этаже. Так что вид действительно выходил живописный — Крянев успел глянуть мельком из окна кухни-гостиной. Хотя сказать по правде, ожидал большего.

Мать Вити была еще молода, стройна, и вообще фигурой природа ее не обделила. Но вот привлекательности… женской в ней Алексей почему-то не ощутил. Виной тому, возможно, был деловой брючный костюм, в котором эта дама его и встречала. Слишком строгий вид он ей придавал. Не красило Витину маму и раздраженное лицо вкупе с таким же голосом.

— Не знаю, чего вы вообще добиваетесь, — начала она вместо «здравствуйте», — и без того дел хватает. А я вынуждена тратить остатки свободного времени на эту встречу… на болтовню с вами. Если вы… ваша школа не справляетесь со своими функциями…

От тирады этой у Алексея разболелась голова — все сильнее с каждым словом. Складывалось впечатление, что мать Сиропкина не то что не врубается в происходящее, но вообще в упор никого, кроме себя не видит и не слышит. Поневоле вспомнилась пословица «яблоко от яблони недалеко падает».

И появилось жгучее желание, наплевав на нормы джентльменского поведения, схватить эту мадам за горло и орать ей в ухо раз за разом: «Ваш! Сын! Пропал! Ваш! Сын! Пропал!». Пока до нее не дойдет.

— Мы о Вите всегда заботились, — продолжала Сиропкина, — старались покупать ему лучшие вещи… обеспечивать его. Работаем ради этого в поте лица. Но почему, когда пришла пора ему учиться… когда потребовалось доверить школе родную кровиночку, мы вынуждены иметь дело с таким убожеством? Такой жалкой некомпетентностью?

Крянев сдерживал себя из последних сил. Вздохнул глубоко и спросил — с подчеркнутым спокойствием:

— А давно ли вы его в последний раз видели? Вчера, например, он еще был дома?

— Вчера? Вчера… был, — в ответ пролепетала Витина мама, видно опешив от такого тона, донельзя контрастировавшего с ее собственным гневным спичем. — Да, припоминаю. Видела его вчера… вечером… после работы.

— А сегодня утром — уже нет?

— Не… уверена. Я встаю рано. И Витя наверняка спал в это время.

— Значит, недавно пропал, — заключил Алексей. — Это хорошо. Больше шансов. Но все равно… советую не тянуть, а обращаться в полицию. Чем быстрее, тем лучше. Как понимаю, записки он не оставил.

— Послушайте, — хозяйка квартиры, кажется, снова начала заводиться, пусть и уже не так сильно, — с чего вы вообще взяли, что Витя пропал? Я вот думаю, что он ушел сам… куда-то по делам. Он уже достаточно большой, чтобы иметь дела, в которые не нужно посвящать родителей. Что если он на свидании…

— Вы ему звонили?

— Нет, но…

— Позвоните, пожалуйста, — попросил Крянев.

Взяв со стола свой телефон, блестящий и изящный, наверняка дорогой, мать Вити сделала несколько движений, тыкая и водя пальцем по экрану. Вскоре из глубины квартиры донеслась мелодия, столь тоскливая, сколь и примитивная. И не менее тоскливый голос забормотал что-то, читая рэп.

— Ох… боже! — теперь-то эту даму в деловом костюме проняло. — Он телефон свой оставил! Но зачем?..

И она поглядела на Алексея с видом совершенно беспомощным, но в то же время исполненным робкой надежды. Как на единственного мужчину в поле зрения. «К таким трудностям в жизни меня не готовили», — словно говорил этот взгляд.

Но Крянев хозяйку квартиры уже не слушал. И тем более не смотрел в ее сторону. Но направился на звук Витиного айфона.

— Эй, вы куда? — неслось ему вслед.

Толкнул дверь, входя в комнату мальчика. И от увиденного даже оцепенел на мгновение.

На фоне остальной квартиры — пребывавшей в идеальном порядке, красиво и со вкусом обставленной, чуть ли не вылизанной — эта комната выглядела особенно неприглядно. Кровать стояла не застеленная, со скомканным одеялом. По полу были разбросаны обувь и предметы одежды. С ними по соседству — какие-то обертки, коробочки. Захламлен был и стол. Монитор с клавиатурой на нем буквально теснился из-за соседства с грудой книжек. И, что вполне ожидаемо, постеры на стенах. Только вместо «Звездных войн», «Наруто» или чем там школота увлекается, то были плакаты каких-то музыкальных групп, лично Алексею незнакомых. И все как один выполненные в мрачных черно-серых тонах.

На одном постере еще, как заметил Крянев, узоры складывались в свастику. Всем запретам назло.

Айфон, голосивший лежа на полу, наконец, замолк.

— Мы не мешали Вите… не сдерживали его самовыражения, — проговорила за спиной учителя подошедшая хозяйка квартиры, словно пытаясь оправдать царящий в комнате бардак, — он уже взрослый человек и вправе жить, как хочет.

Звучало не шибко убедительно. На взгляд Алексея, обстановка в Витиной комнате свидетельствовала не о свободе самовыражения. Но напоминала лишенный заботы газон или грядку, заросшую сорной травой.

— Эй! Вы не имеете права! — воскликнула Витина мать, когда Крянев переступил порог комнаты. Но тот, не обращая внимания, подошел к столу.

Посмотрел на книги. На одной заметил знакомую фамилию — Томас Мальтус. Имена с других обложек оказались ему неизвестны. Но судя по самим обложкам и заголовкам нетрудно было понять, что это не фэнтези и не ужастики, обычно любимые сверстниками Вити. Как и, тем более, не учебники. Но что-то с претензией на философичность. Но при этом — слишком глянцевые, слишком ярко разрисованы. И уж точно эти книги нельзя было назвать подходящим чтивом для малых сих — хоть для ребенка, хоть для подростка.

Затем Крянев перевел взгляд на монитор компьютера. Комп работал, экран осветился, стоило Алексею пошевелить мышью. Вот только всякого постороннего на экране встречала стандартная форма Винды, предлагавшая ввести пароль или идти лесом.

Точнее, не совсем стандартная. Вместо привычного фона, вроде фотографий экзотических уголков планеты (как на компьютере самого Крянева) на этом экране красовалась надпись большими витыми буквами: «Тебе никто ничего не должен. Но и ты не должен никому. Так зачем терять время?» И подпись: «Лепрекон».

В груди похолодело… чем-то загадочным и зловещим сразу повеяло и от послания этого, и особенно от подписи. Алексею сразу вспомнился черный автобус, увозивший дядю Мишу туда, откуда нет возврата, и подпол заброшенного дома — с обнаруженными в нем мумиями пропавших детей.

Неужели опять?

После неудачного поиска Юли Демушкиной в конце мая, Крянев разочаровался в поисковом отряде «Тревога» и решил держаться от него подальше. Как и от той, оказавшейся удивительно связанной с отрядом, стороны бытия, в которую большинство людей привыкли не верить. Да и сам Алексей прежде не верил, если на то пошло.

Но скрыться от стороны этой, похоже, не удалось. Настигла она Крянева — причем с неожиданной стороны. А это значило, что и с «Тревогой» расставание было преждевременным.

И едва ли разумным. С тем же успехом можно было избегать аптек во время эпидемии.

— Идите в полицию, — прохрипел взволнованный Алексей, оглядываясь на стоявшую на пороге и скрестившую руки на груди мать Вити Сиропкина, — не теряйте время.

Затем добавил — немного спокойнее:

— И я тоже обращусь… кое к кому.

* * *

Ночью… если говорить действительно о ночи, а не о позднем вечере, когда, хоть и стемнело, но еще работают кафешки и магазины, ходит транспорт, а немало людей только расслабляться начинают после праведных и не очень трудов. Так вот, именно ночью (настоящей) город удивительным образом преображается.

Даже на оживленных в дневную пору магистралях и проспектах среди ночи хорошо, если один автомобиль в течение часа проскочит. Или мотоцикл — с ревом.

Улицы обычные тем более пустеют, отчего кажутся вымершими. Так что почти все время стоит тишина. Лишь изредка нарушаемая собачьим лаем где-то вдали, чьими-то пьяными возгласами. Ну или ревом двигателя да музыкой из магнитолы того же припозднившегося автомобиля иль мотоцикла.

Гаснет свет в витринах, выключается подсветка на многих вывесках, ведь электричество лучше беречь. А хотя бы одно на дом светящееся окно посреди настоящей ночи — редкость.

Чуть ли не единственным источником света в такую пору становятся фонари. А расположены они не так часто, как может показаться в любое другое время суток. Да и не везде.

А там, где фонари все-таки есть, они имеют свойство время от времени гаснуть. Ибо неисправности, они такие. Нередко проявляются в самый неподходящий момент.

Так что видимость ночью становится совсем уж ничтожной. Особенно если туман опустится. Оттого даже знакомые места выглядят странно, а порою и жутковато. Что до мест незнакомых, то попав туда среди ночи, ощущаешь себя будто во сне — дурном или даже кошмарном. С той лишь разницей, что проснуться не получается.

Тихо, пусто… мало что можно различить перед собою. Чуть ли не на ощупь идти приходится. Стараясь не наткнуться на предметы, чьи силуэты выступают из тумана и темноты.

Если же силуэт оказывается движущимся… если, тем паче, он напоминает человека, перемещаясь на двух ногах, то лучше взять собственные ноги в руки и оказаться от него как можно дальше. Да побыстрее. Ибо можно гадать, какие такие дела заставили человека (если это все-таки человек) находиться в этот поздний час на улице, а не в теплой постели. Но вряд ли это добрые дела — для таких существует день. И едва ли человек, вынужденный покинуть уютное жилище среди ночи, принадлежит к тем, кого можно напугать знанием собственных прав. Как и обещанием пожаловаться родителям.

Витя Сиропкин понимал это. Он вообще-то не обольщался по поводу мира, в котором имел несчастье жить — даже несмотря на юный возраст. Потому, завидев в потемках движущуюся фигуру, срочно решил прогуляться в противоположном от нее направлении. Проще говоря, дать деру.

Не очень-то удобно было бежать в темноте и тумане. Но Витя на проворство не жаловался, по физре всегда успевая, в отличие от большинства предметов.

Бежал он зигзагами, успешно избегая столкновений с урнами, столбами работающих через один фонарей; припаркованных тут и там автомобилей, чьи силуэты чуть ли не каждые две-три секунды выступали из темноты, оказываясь у него на пути. Один раз чуть не запнулся об опрокинутый кем-то столб с дорожным знаком, другой — едва не наступил на бегу на канализационный люк. Впрочем, в обоих случаях Вите повезло: и через столб перепрыгнуть успел, и возле люка затормозить. Буквально в последние доли секунды.

Завернул в какой-то переулок. Думал, что уж здесь-то сумеет перевести дух. Но какое там! На пути Сиропкина оказалась целая стая бродячих собак. Которые своим многоголосым (и отнюдь не приветливым) лаем заставили мальчика попятиться прочь. Да искать другое место для привала.

Наконец, выбравшись на улицу, оказавшуюся более-менее широкой и освещенной, Витя в изнеможении плюхнулся на ближайшую скамейку. А уже в следующую секунду прямо всхлипнул от разочарования, снова подскочив на ноги.

Накрапывал дождик — слабенький, отчего Витя, пока бежал, не замечал его. Зато влаги, пролившейся с неба, вполне хватило, чтобы сделать скамейку мокрой. Сидеть на такой не просто неприятно, но и вредно даже… вроде бы.

Пришлось нехотя дотащиться до маячившего в нескольких метрах павильона автобусной остановки. Тот, по крайней мере, был с крышей. Так что внутрь дождь не должен был попасть.

Те, последние несколько метров показались Вите самой длинной частью пройденного им пути.

Впрочем, оно того стоило. Скамейка в павильоне действительно оказалась сухой — раз. И два: была достаточно широкой и длинной, чтобы хотя бы мальчишка вроде Вити мог улечься на ней в полный рост.

Что Сиропкин и сделал. Ибо что еще оставалось? Не ждать же, пока к остановке подойдет хотя бы захудалая маршрутка. Не говоря уж о том, что маршрутки и прочий транспорт — для других. Для тех, кому есть, куда ехать.

Именно этой части человечества было куда спешить. Именно им хотелось побыстрее попасть туда, куда они направлялись. И именно потому им требовались все эти машины-автобусы-маршрутки и тому подобное, чтобы сократить время пути.

А если идти некуда, то не все ли равно, как быстро ты двигаешься. Хоть езжай, хоть иди, хоть просто стой на месте — ничего это для тебя не изменит.

Витя вздохнул, глядя на проступавший сквозь темноту металлический помятый потолок павильона. Легко же кому-то кричать «Валить надо!». Кому собственный пункт назначения известен, ага. И можно спокойно, без лишней спешки, но и без проволочек, к нему переместиться. Не успев проголодаться, что немаловажно.

Проголодаться… больше, чем усталость, только голод угнетал Витю. Будь это иначе, он бы сразу уснул, пусть даже на жесткой скамейке. Однако сон не шел. А организм вспоминал свою последнюю трапезу. Несколько бутербродов, сварганенных мальчиком из того, что нашлось в холодильнике, еще дома.

Дома…

Витя встряхнулся, стискивая кулаки, что аж ногти впивались в ладони. Пытаясь подавить мысли о доме. О родителях, школе и всей прежней жизни.

«Хлюпик! — мысленно ругал он себя. — Быстро же ты сдался! Да что толку скучать по тем, кто тебя ни во что не ставит? А уж возвращаться к ним…»

И принялся нарочно напоминать себе, что родителям на него было плевать. Что они старательно отгораживались от Вити баррикадой из модных гаджетов, брендовых вещей, поездок в жаркие страны. Чтобы, отгороженные (сиречь, защищенные), заниматься собой, своими делами. Сами по себе. А сын — сам по себе.

Припоминал Сиропкин и школу. Педагогов, считавших, что разумное доброе вечное можно лишь вдолбить в головы детей. Чем они изо дня в день и занимались. Совершенно не парясь, интересно это Вите и другим ученикам. Или у тех головы уже раскалываются от долбления.

Да и вечное ли это было на самом деле? Доброе ли? Разумное? Или все-таки адская муть; бурда и винегрет из кусочков знаний, плохо между собой сочетающихся. Но чью ценность кто-то успел вколотить в головы уже самих учителей.

Впрочем, школоту прочую Вите тоже было не очень-то жалко. Они тоже, если пошло, к Сиропкину относились без тени симпатии и едва замечали — сверстники… а особенно сверстницы. Как на пугало смотрели.

А все потому, что знали… точней, понимали гораздо меньше, чем он, Витя Сиропкин.

Конечно, то, что они не видели дальше собственных носов, он был готов простить… некоторым… особенно девчонкам, к которым его уже тянуло, пусть неосознанно. Как металлические стружки не понимают, почему их тянет к магниту.

Но некоторые вещи простить было нельзя. Вот, например, унижение. Сиропкин вспомнил, как в третьем классе накануне Дня святого Валентина потратил вечер, чтобы аккуратненько выстричь из цветного картона сердечко — подарить приглянувшейся девочке. И как та со смехом убежала, подарок его не приняв. Да уже только за это стоило послать всю школу куда подальше!

Но в то же время… как же адски хотелось есть. Настолько, что Витя уже и унизиться был готов хотя бы за бутер или мороженое.

Нет, мысль о том, что только стоя на своем, невзирая на трудности и жертвы, можно и добиться чего-то, и достоинство сохранить — она не исчезла. Но просто под натиском голода, этого примитивного животного инстинкта, предпочла отползти в дальний темный уголок мозга. Да пищать оттуда потихоньку, пытаясь вразумить хозяина.

Но когда это разуму удавалось заглушить животные инстинкты, от которых зависит выживание? Не в этот раз точно.

А следом за голодом и другое неприятное ощущение пришло. На дворе стояла ранняя, но уже осень. Когда теплые дни чередовались с холодными ночами. На ходу этот холод заметить было трудно — до него ли? Но стоило немного полежать в неподвижности, как холод настиг Витю Сиропкина. И словно рядом с ним на скамью улегся… нет, скорее, забрался за пазуху, под ветровку. Заставив съежится и дрожать.

«А от еды бы я, наверное, согрелся», — промелькнула в усталой голове предательская мысль.

Но сразу за нею последовала другая — более разумная, реалистичная. «И где ее взять — еду-то? Во сколько-то часов ночи…»

Во сколько именно, кстати, Сиропкин не знал, поскольку оставил дома и айфон со встроенным хронометром, и эппловские же смарт-часы. Чтобы не подумали предки, будто хоть что-то из их подачек имеет для него ценность. А значит, может служить наживкой, за которую при желании Витю можно втащить обратно в прежнюю никчемную жизнь.

Внезапно на пятачке, освещенном ближайшим к остановке фонарем, показалась человеческая тень. Сиропкин встрепенулся, готовясь к бегству. Соскочил на ноги, соображая, успеет ли проскочить мимо очередного ночного прохожего.

Пару секунд спустя появился и сам человек. И при виде него мальчик расслабился — ничего зловещего не увидев. Всего лишь мужичонка небольшого роста и средних лет.

Зеленое пальто и такого же цвета шляпа придавали незнакомцу вид старомодный и немного экстравагантный. Если в принципе осталось что-то экстравагантное после девчонок с цветными волосами; после взрослых прохожих, покрытых татуировками почище сидельцев-рецидивистов, но украшений своих не стесняющихся; после мата на телевидении, и, наконец, того тиктокера, который на видео катался голым на электросамокате.

Лицо прохожего украшала аккуратная бородка-эспаньолка. Да и само лицо выглядело аккуратным, интеллигентным, к себе располагающим. Кем бы он ни был, решил про себя Витя Сиропкин, но уж точно ни нариком не являлся, ни бомжом, ни бандитом. И на маньяка не походил. А значит, бояться такого не стоит.

Хотя и приветствовать, объятия раскрывая — тоже ни к чему.

— Чего надо? — недовольно вопрошал Витя. — Если автобус, то поздно уже.

— Или еще рано, — мелодичным голосом молвил человек в зеленом пальто. — Только я здесь не ради автобуса.

— А ради чего? — загадочный тон незнакомца не вызывал у мальчика ничего, кроме раздражения. Помноженного на чувство голода и усталости.

— Помочь, — теперь этот странный тип подпустил в голос грустинку, — помочь одному несчастному мальчику, который не от хорошей жизни ночует на улице.

Никаких имен он не называл. Но Сиропкину все равно не составило труда понять, о ком идет речь.

— Помощник выискался, — буркнул он, — да что ты можешь… помощник?

— Кое-что, — улыбнулся человек в зеленом пальто, — вот например…

Он раскрыл ладонь, в которой чудесным образом обнаружился небольшой букет цветов, невесть как поместившийся в кулаке.

— Фокусник! — Витя хмыкнул. — Так шел бы в цирк. Или в детский сад… малышей забавлять на утренниках. А я уже вырос. Чтоб в волшебство верить.

— Как невежливо, — вздохнул человек в зеленом пальто. — Впрочем, я сам виноват. Не сообразил… на что тебе цветы? Тебе сейчас наверняка другое нужно. Я прав?

С этими словами он раскрыл другую ладонь. На ней оказалось небольшое пирожное в форме корзинки и с пышной кремовой шапкой. Причем, что интересно, за время пребывания в кулаке «фокусника» оно совершенно не измялось. И пальцы кремом не испачкало.

Человек протянул ладонь с пирожным Сиропкину. Тот чуть слюной собственной не захлебнулся.

— Фокусник, — повторил он.

Еще мальчик вспомнил, что таким вот жестом (с руки) обычно кормят собак или кошек. Но пирожное все-таки взял. Не смог удержаться.

— Дай угадаю, — говорил он с набитым ртом, за обе щеки уплетая угощенье, — тебя… клоун зеленый… наняли мои предки. Чтобы ты меня фокусами позабавил, а потом домой отвел… ну, в смысле… попытался отвести.

Предположение казалось Вите настолько очевидным, что ответ незнакомца его огорошил. Мальчик чуть пирожным не подавился, услышав его.

— Отнюдь! — человек в зеленом пальто развел руками. — Принуждать к чему-то не по мне. Я предпочитаю предлагать. И никто меня не нанимал, если тебя это беспокоит. Не говоря уж о том, что для меня дом — это там, где хорошо. Так что если там, где ты жил раньше тебе было плохо, то действительно, зачем возвращаться?

— Тогда зачем?.. — не понял Витя.

— Помочь! — повторил его собеседник. — Я же говорил, помочь.

— Но как?

— А это я предлагаю обсудить в другом месте, — было ему ответом, — более теплом, уютном и светлом. И где есть много вкусняшек. Не хуже той, которую ты только что съел.

Обещание вкусняшек звучало соблазнительно. Витя уже управился с пирожным, и чувствовал — этого мало. Сладкое угощенье только аппетит раздразнило, организм требовал добавки.

Только вот само приглашение в какое-то другое место, будь оно хоть трижды теплым и уютным… Сиропкин не за печкой жил, и о растлителях малолетних слышал. Причем, насколько ему было известно, растлители эти примерно так и выглядели. Не извергами, не маньяками из ужастиков. Но, напротив, людьми интеллигентными, в общении приятными, тихими.

Но вот этот интеллигентный приятный человек зовет его… домой? Наверняка домой. И наверняка, чтобы изнасиловать.

— Нет, ну конечно же, нет! — воскликнул человек в старомодном зеленом прикиде, будто мог угадать мысли Сиропкина. — Я не про свое жилище говорю. Мое жилище далеко. А угостить тебя могу прямо здесь… поблизости.

С этими словами он вышел из-под крыши павильона и отступил от него на шаг.

— Подойди. И посмотри во-о-он туда.

Витя нехотя слез со скамейки. Подошел к человеку в зеленом пальто и посмотрел в ту сторону, куда он указывал рукой.

Там, сквозь темноту и туман проступали очертания огромной коробки. Мгновение спустя на ее крыше вспыхнули огромные буквы. Сложились в надпись: «Торгово-развлекательный центр Гренада».

— Туда? — Сиропкин нахмурился. — Так она же не работает. Поздно…

— Или слишком рано, — улыбнулся его собеседник, — с какой стороны посмотреть.

И зашагал в сторону коробки, подсвеченной гигантскими буквами. Шел, не оглядываясь, почему-то уверенный, что Витя непременно следует за ним.

Почему — сам Сиропкин до конца не понимал. Но действительно пошел за странным незнакомцем. Видимо, так сильно хотелось есть. А может, присутствие взрослого еще и дарило ощущение безопасности.

Да, последнее предположение было не самым приятным для Витиной самооценки. Для того ли он бросил родителей и школу, чтобы как бродячая собачонка увязаться за каким-то хмырем в зеленом пальто? Но Сиропкин надеялся, что сумеет отделаться от него, утолив голод.

Когда они оба подошли к главному входу в «Гренаду», она осветилась изнутри — было видно сквозь прозрачные двери и фасад из стеклопластика. После этого Витя уже не удивился, когда автоматические двери разъехались, открываясь ему навстречу.

— Неплохо для «фокусника»? — подчеркнуто иронично вопрошал человек в зеленом пальто. — Для «клоуна зеленого», а?

Прямо в фойе этого торгово-развлекательного центра с испанским именем — ярко освещенного, как в разгар рабочего дня, но неестественно-безлюдного — находилась мини-кафешка или кофейня. С несколькими маленькими столиками и креслами, прилавком. Да кофе-машиной за ним. К ней-то и направился человек в зеленом пальто. А Сиропкин, естественно, за ним.

Кофе-машина, теперь уже вполне ожидаемо, ожила, зафыркала с причмокиванием. Тип в зеленом пальто подставил пластиковый стаканчик, наполнил. Протянул Вите, а сам взял другой. Снова наполнил, пока мальчик жадными глазами рассматривал ассортимент сладостей. Бисквиты, шоколадные батончики, пирожные…

— Так это вроде кража… нет? — спросил он, не решаясь даже протянуть руку за ближайшей вкусняшкой.

— Пусть тебя это не волнует, — поспешил успокоить Сиропкина его странноватый спутник, — дело в том, что тебя и так уже ищут. Независимо от того, возьмешь ты здесь что-то или нет.

— Ищут?! — переспросил Витя, крайне удивленный.

Получалось, что предков он недооценил. Что если им и плевать на родное дитя, то не до такой степени. Или настолько поразил их поступок сына, до того впечатлил, что им захотелось что-то пересмотреть в своей жизни — особенно по отношению к самому Вите.

Последняя мысль грела, придавала гордости. Но тот факт, что кто-то уже шел по его следу, а значит, мог настичь, не очень-то радовал.

— Полиция? — спросил мальчик, и человек в зеленом пальто кивнул.

— А также любители совать нос в чужие дела, — произнес он затем, не скрывая неприязни, — так к чему это я? Ах, да. Если тебя найдут, то не потому, что ты стянул шоколадный батончик. Не факт, что о нем вообще вспомнят, когда найдут… если найдут. А важно, чтобы не нашли, согласен?

Со стаканчиком кофе человек в зеленом пальто расположился в одном из кресел. Через полминуты в соседнее кресло плюхнулся Витя Сиропкин, держа в одной руке свой стаканчик, а в другой — круглое шоколадное пирожное.

— Согласен, — были его слова, потому что возвращаться домой и в школу мальчик желанием не горел, — но вот как… сделать, чтобы не нашли?

— Вот поэтому мы и встретились, — молвил его собеседник, отпивая немного кофе, — именно поэтому нас судьба и свела. Чтобы я мог подсказать тебе, что делать.

Снова Витя внутренне напрягся. Неужели опять? Неужели это у всех взрослых такая склонность гаденькая — подсказывать, как правильно (по их мнению) следует поступать?

— Когда человеку не нравится его работа, он уходит с этой работы, — начал тип в зеленом пальто с философским видом, — когда не устраивает место, где он живет, человек переезжает. Если человека не устраивает другой человек… пусть даже считающийся близким, они расстаются. Рано или поздно. Это если говорить о людях взрослых. Способных самостоятельно решать свою судьбу. А что не устраивает лично тебя, юный друг?

— Легче сказать, что меня устраивает, — Сиропкин хмыкнул.

— Иначе говоря, тебе не нравится сама жизнь как таковая, — произнес его собеседник, и мальчик кивнул, — тогда, продолжая мою мысль, наверное, логично будет тебе с самой своей жизнью… расстаться.

— То есть, как это? — от дикости высказанного предложения Витя просто опешил. Как и от спокойствия, с каким его озвучил человек в зеленом пальто.

— Именно так, — было ему ответом.

Говорил собеседник вежливо, но твердо и веско. Не допуская возражений.

— Ты научился распоряжаться самостоятельно своей жизнью, — продолжал он, — молодец, потому что это делает тебя взрослым. Но теперь нужно сделать следующий шаг… на который и из взрослых-то мало кто решился. Распорядиться собственной смертью. Самому решить, как и когда умереть.

— И когда?.. — спросил Витя, крайне обескураженный тем, куда свернул разговор.

— Разумеется, раньше, чем тебя найдут, — пояснил человек в зеленом пальто с таким видом, будто излагал очевидные истины какому-то дитятке непутевому. — Иначе все потеряет смысл. Ты снова вернешься в ту колею, где тобой помыкали все, кому не лень. Учителя, родители. И способность на самостоятельные поступки, так внезапно у тебя пробудившуюся, утратишь, как космонавты — умение ходить.

Затем он сделал еще несколько глотков и добавил:

— Повторяю, на это решились даже среди взрослых — немногие. Зато немало достойных людей в истории нашли в себе смелость… определиться. Да-да, определиться, определить для себя, как и сколько им жить. А также когда и как уйти из жизни. Кто-то осознал, что уже сделал все, что мог. Кто-то наоборот, чувствовал вину из-за того, что не справился. А кто-то просто решил этот вопрос сам. Не отдавая на откуп недругам и болезням. И этих людей помнят в веках. В отличие от тех, кто боялся.

— Но… — начал было Витя, но человек в зеленом пальто его перебил.

— Тем более что тебе… лично тебе бояться нечего. Чего ты теряешь? Бестолковое блуждание по городу, пока с голоду не умрешь? Я ведь не всегда буду рядом. Или возвращение домой — со всеми вытекающими?

* * *

Новости, хорошие они или плохие, не заставили себя ждать. Уже на следующий день Алексею Кряневу позвонила старая знакомая. Инфорг поиска по имени Инна, среди своих известная как Пифия.

— Мальчика видели в ТРЦ «Гренада», — сообщила она, — точнее, его присутствие зафиксировала одна из камер. Там сейчас полиция работает. Могли бы подъехать… ну, чтобы опознать, действительно ли это Витя Сиропкин? Раз вы с ним лично знакомы.

Разумеется, Крянев и не думал отказываться. Тем более что сам вроде как и заварил эту кашу. Но лишь спросил:

— Что-то еще?

Потому что голос Инны-Пифии звучал тревожно.

— Вообще да, — отвечала она, — мальчик был там не один. А в компании какого-то мужчины.

Наспех отпросившись в школе, Крянев срочно подъехал к «Гренаде». Где действительно узнал на распечатанном кадре видеозаписи своего пропавшего ученика, о чем не преминул сказать сотрудникам полиции.

Узнал он и еще один нюанс пребывания Сиропкина в ТРЦ. Притом, что помещение на записи было ярко освещено, а Витя и его взрослый спутник пили кофе, происходило дело глубокой ночью. В четвертом часу, о чем свидетельствовали цифры в уголке кадра — указывавшие дату и время записи.

Надо ли говорить, что по такому случаю гвоздем программы сделался дежуривший в ту ночь охранник. На него наседали — с одной стороны полицейские, с другой какой-то хмырь в пиджаке, примерно ровесник Алексея. Директор «Гренады», по всей видимости. Уж точно кто-то из начальства.

Оно и понятно. Позволил посторонним проникнуть в помещение в нерабочие часы. Ушами прохлопал. Профессиональную судьбу такого сотрудника не трудно было предсказать.

Еще пара сотрудников крутилась возле кофе-машины, где и находились давеча Витя и незнакомый мужчина. Осматривали, отпечатки пальцев искали. Один еще осторожно подобрал использованный пластиковый стаканчик через салфетку — чтоб свои отпечатки не оставить.

Но хотя бы один из полицейских все-таки уделил внимание и Кряневу. Даже после того, как мальчик на распечатке был опознан.

— Так значит, вы учитель мальчика, — спросил полицейский сугубо риторически, ибо род занятий Алексея был уже внесен в протокол опознания.

— Классный руководитель, — уточнил Крянев, — ну и биологию веду.

— Тогда, наверное, не только с Сиропкиным знакомы, но и с родителями… другими родственниками. Не узнаете этого мужика рядом? Раньше с мальчиком его видели?

— Нет, — уверенно отвечал Алексей. Уж очень странно выглядел этот тип на скриншоте. Одет одновременно старомодно и вызывающе. Эти ядовито-зеленые непрактичные вещи. Представить такого скомороха рядом с ребенком из благополучной, обеспеченной семьи было трудно. Приметь Крянев это зеленое чучело рядом с Витей — в школе ли, возле школы — наверняка бы запомнил.

С другой стороны, что-то знакомое было во внешности Витиного спутника. Смутно знакомое. Но точно ответить, где он его видел, и что этот человек ему напоминает, Крянев пока не мог.

Внезапно что-то зеленое мелькнуло на периферии зрения. Забив на вежливость, Алексей резко повернулся, отворачиваясь от сотрудника полиции.

— …но он здесь, — сказал учитель затем, — может, у него и спросите?

Человек с видеозаписи продирался через толпу покупателей, сновавших по фойе. Невысокий худосочный типчик в нелепом зеленом пальто и шляпе.

Сотрудник полиции быстрым решительным шагом двинулся ему наперерез. Алексей Крянев последовал за ним.

— Центральное РОВД, — представился полицейский, преграждая человеку в зеленом путь.

Тот остановился… но не выказал на лице ни тени удивления, растерянности, не говоря об испуге. И это не понравилось Алексею.

— Не могли бы ответить на несколько вопросов, — не столько спросил, сколько потребовал сотрудник полиции.

— Почему нет, — человек в зеленом пальто улыбнулся. Не радостно, не приветливо, а уверенной улыбкой человека, которому ничего не грозит. Причем независимо от степени его вины.

Наглая такая улыбочка. С вызовом.

— Вас видели с этим мальчиком, — произнес полицейский, показывая типу в зеленом пальто распечатку, — камера зафиксировала. Подтверждаете ли…

— Подтверждаю, — без обиняков заявил тот, — и если уж камера это зафиксировала, я надеюсь, зафиксировала она и другое. Как на протяжении всего времени, что мы находились здесь, я не позволил себе по отношению к ребенку никаких действий… насильственных и просто неприличных. Даже не дотрагивался до него. И как, что особенно я считаю важным, мы с ним расстались на выходе из ТРЦ.

— Проверим, — сказал полицейский глухо, несколько опешив от этой тирады. Притом, что человека в зеленом пальто наверняка уже представлял закованным в наручники.

Но быстро взял себя в руки.

— Согласно камере, вы находились в этом помещении в четвертом часу ночи… в смысле, утра. То есть, когда «Гренада» официально не работает. Значит, с вашей стороны имело место незаконное проникновение… получается.

— Как можно! — мужичонка в зеленом пальто аж руками вплеснул. — Какие «в четвертом часу»? Вечером мы там были! Посмотрите-ка внимательней.

Полицейский еще раз глянул на распечатку, на цифры с указанием времени, и стоявший рядом Алексей не мог не увидеть, как от удивления лицо стража порядка буквально вытягивается. Да и сам Крянев едва не ругнулся, посмотрев на лист с распечатанным кадром.

Было отчего. Учитель хорошо запомнил, что время на распечатке стояло: три часа двадцать три минуты. Вот только теперь тройка сменилась на число восемнадцать. А число значилось — на день раньше. То есть видеозапись не из будущего прибыла, и на том спасибо.

— Понимаю, немудрено так ошибиться, — самодовольно ощерившись, молвил человек в зеленом пальто, — плохое качество записи, плохое качество печати. Нетрудно перепутать восьмерку с тройкой, а единицу вообще не заметить. Очень уж она тоненькая.

А вот насчет перепутанной даты, заметил Алексей, этот тип ничего не сказал. И это хоть что-то, да значило.

— Шесть вечера, значит, — проговорил полицейский, — тогда зря, выходит, на охранника наезжаем. Надо бы сказать…

Он уже направился было обратно к своим коллегам (что, по мнению Крянева, тянуло на служебную халатность), но внезапно передумал. Снова повернулся к человеку в зеленом пальто. Сдаваться не намеренный.

— А с какой целью вы вообще общались с несовершеннолетним? — вопрошал он строго. — Вы его родственник? Друг родителей?

— Не то и не другое, — отвечал тип в зеленом пальто, — просто я увидел бродячего беспризорного мальчишку… голодного. И решил накормить. Неужели это уже считается преступлением? Повторяю, что никаких действий… никакого нехорошего характера я над ним не производил. Камеры должны были зафиксировать. Потому что если за добрые поступки теперь сажают…

— Тогда почему вы не отвели его домой? — не выдержал и вклинился в разговор Алексей.

— Не думаю, что вы уполномочены меня допрашивать… учитель, — последнее слово человек в нелепом зеленом прикиде произнес, будто сплюнул презрительно, — впрочем, я могу поговорить с вами позже.

— Так меня тоже интересует — почему не отвели, — поддержал Крянева полицейский, воспрянувший духом, — не позвонили родителям… или нам.

— Отвечаю по порядку, — к нему человек в зеленом пальто обратился вежливо и с достоинством, — не отвел потому, что не знал куда… во-первых. А во-вторых, мальчик и сам не хотел. И если бы я сделал это принудительно, то не было бы это «насильственными действиями»?

Полицейский немного смутился от последнего вопроса. Тоже, должно быть, аналогичная мысль в голову пришла.

Тогда как человек в зеленом пальто продолжил:

— Что до «позвонить»… телефона никого из родителей мальчика я не знал точно так же как и адреса. А мальчик не больно-то горел желанием сообщать мне родительские контакты. Да, вы скажете, что мне следовало обратиться в полицию. Но откуда ж я знал? Разве тогда уже мальчика объявили в розыск?

Алексей не сдержал вздоха досады. Вспомнив, что даже аудиенции у матери Сиропкина удостоился вчера только в восьмом часу.

— Разве он вообще в розыск объявлен? — вопрошал тип в зеленом пальто вдогонку.

Возможно, подумал еще Крянев, на последней фразе он понял, что сболтнул лишнего. Вот и попробовал исправиться.

— Ясно. Спасибо, — проговорил обескураженный сотрудник полиции, — хорошо. Не уходите далеко. Потребуются ваши личные данные для протокола… скоро вернусь.

И направился в сторону коллег.

Провожая его взглядом, Алексей еще отметил про себя, что полицейский как будто сделался меньше ростом, плечи его поникли. Хотелось посочувствовать — мало хорошего обламываться, да еще настолько. Но в то же время так и подмывало возмущенно воскликнуть: «И это все?!»

— Вы вроде хотели поговорить? — окликнул Крянева человек в зеленом пальто.

Алексей обернулся. Еле сдерживаясь, чтобы не нагрубить ему. Хотелось даже схватить за отвороты этого клоунского пальто да со всей силы впечатать в стекло ближайшей витрины.

Но что это даст? Только то, что преступление Крянева (в отличие от его визави) на камеру таки попадет.

— Не знаю, как ты это сделал… — начал Алексей, но тип в зеленом пальто его перебил.

— Не думали же вы, уважаемый Алексей свет Павлович, что я пришел сюда, чтобы дать засадить себя в кутузку, — были его слова, — и неужели вы посмели подумать, что мое появление здесь случайно. Что вам просто повезло. Показали вам предполагаемого преступника, а вы — хоп и увидели его в толпе. Фантастическое везение! Холмс и Пуаро от зависти бы лопнули. Но нет, разочарую вас, Алексей Павлович. Ваша удачливость примерно такая же, как у среднего представителя вашего вида. Возможно, и немного поменьше… Юлю Демушкину помните?

Алексея передернуло от воспоминаний, на душе мгновенно сделалось муторно. Тогда как собеседник его продолжил — с все той же якобы любезной, но на деле гнусной улыбочкой:

— И да: не бывает у нас случайностей.

— Тогда что?.. — не понял Крянев.

— Отойдем, где людей поменьше, — не то предложил, не то распорядился человек в зеленом пальто. И не говоря больше ни слова, даже не оглядываясь, свернул в один из боковых коридоров. Алексей последовал за ним, хотя понимал, что приятной их беседа точно не будет.

В коридоре действительно покупателей оказалось всего ничего. Два человека, да и те далековато. И шли куда-то по своим делам, к чужим разговорам, очевидно, не прислушиваясь.

— Хотите знать, зачем я здесь, — начал тип в зеленых одежках вполголоса, — так я скажу. Ради вас, Алексей Павлович, ради вас. Предупредить вас, что лучше бы вам воздержаться от участия в этом поиске. А еще лучше — вообще держаться от отряда «Тревога» подальше. Не то пожалеете.

— Это что, угроза? — Крянев нахмурился.

— Ой, ну что вы! Конечно же, нет, — его собеседник даже руками всплеснул, будто пораженный недалекостью Алексея. — Причинить вам вред мы не можем. Непосредственно, по крайней мере. А вот предупредить…

— «Мы»… «у нас», — припомнил Крянев, — на «вы» себя называете? Как Голлум из «Властелина колец» или самодержец какой-то. Не самые, так сказать, подходящие примеры для подражания.

Человек в зеленом пальто усмехнулся.

— Даже на ваши попытки оскорбления и насмешки трудно сердиться, — произнес он затем, — они же такие трогательные в своей неуклюжести, так забавно промахиваются. Все равно, что злиться на ребенка за его шалости.

Но уже в следующее мгновение с его лица слетело благодушие. А голос зазвучал предельно серьезно.

— Вы вот биолог, Алексей Павлович, — начал тип в зеленом пальто, — не берусь судить, сколько знаний вы профукали, разменяв на попытки привить простые истины малолетней шелупони, для которой, кстати, вы не человек вовсе, а что-то вроде занозы. Но о такой штуке, как естественный отбор должны помнить.

— Допустим, — не понял Крянев. Разговор этот раздражал его, как любой другой разговор и вообще любое занятие, не спешащее становиться понятным.

— Так неужели вы думаете, что это под силу одному? — изрек его собеседник. — Обеспечивать тот самый отбор, о существовании которого я вам напомнил? Особенно когда в него так активно вмешиваются. Этот ваш отряд… и не только.

Если заявлением этим он надеялся пристыдить Алексея, то получилось не очень. Во всяком случае, никаких угрызений совести учитель не чувствовал.

— Поэзией интересуетесь? — внезапно спросил человек в зеленом пальто.

Крянев нахмурился. Еще больше непонимания он не любил резкий переход с темы на тему.

— А это здесь при чем? — недовольно вопрошал он.

— А при том, уважаемый Алексей свет Павлович, что поэтам порой удается ухватить самую суть. Да изложить ее потом настолько коротко, точно и понятно, что выкладки и рассуждения ученых покажутся бреднями шаманов, не тех грибов переевших. Вот например…

И человек в зеленом пальто с чувством продекламировал:

Лодейников прислушался. Над садом

Шел смутный шорох тысячи смертей.

Природа, обернувшаяся адом,

Свои дела вершила без затей.

Особенно он выделил голосом: «Природа, обернувшаяся адом». Буквально смаковал эту фразу.

Жук ел траву, жука клевала птица,

Хорек пил мозг из птичьей головы,

И страхом перекошенные лица

Ночных существ смотрели из травы.

Здесь он с подчеркнутым наслаждением и восторгом выделил: «И страхом перекошенные лица».

А Кряневу на двух последних строчках вспомнились детские трупы-мумии, которые они со Змеем обнаружили в подвале заброшенного дома. Да, лица у тех тоже были отнюдь не веселые.

— Почему обернулось адом то, что вообще-то изначально проектировалось как райский сад, — вернулся его собеседник к прозе, — на этом останавливаться не буду. Лучше поясню, какая в этом роль вашего… отряда. Вы как бы вламываетесь в сад и говорите: «Так, хорек, не смей птичку трогать. И ты, птица, отстань от жука. А жук — отвали-ка от травы, пожалуйста. Вообще все трое, пшли вон. Солнечными лучами питайтесь. И не мешайте траве расти. Пусть хоть весь сад… вся планета зарастет травой, мы только рады будем».

— Интересные рассуждения, — Алексей попытался добавить в голос сарказма, — но есть одно «но». Люди — не трава.

— Ой-ей! — снова вплеснул человек в зеленом пальто руками в притворном огорчении. — Какое па-а-афосное заявление! Мы, мол, не трава, но венец природы. А вы допускаете, уважаемый биолог, что трава… простая сорная трава может тоже себя венцом природы считать? Просто в силу примитивности своей и ограниченности даже не подозревая о других сущностях. Более высокого порядка. И которые рады травой полакомиться.

Крянев снова вспомнил Змея. Вспомнил и тварь, скрывавшуюся под именем Света и имевшую внешность девушки-продавщицы. Тварь… не то паразита, не то хищника. На которую Змей не так давно безуспешно охотился.

— То есть… правильно ли я понял, — начал Алексей, — вы утверждаете, что мы занимаемся каким-то неправильным и неестественным делом. И просите отойти с дороги. А дети и старики пусть пропадают…

— Правильно, да не совсем, — услышал он в ответ, — во-первых, в природе ничего так просто не пропадает. Для кого-то они действительно теряются, но для кого-то находятся. Кому-то пользу да приносят.

И снова Кряневу вспомнился злополучный подвал, полный мумий.

— Во-вторых, — продолжал человек в зеленом пальто, — вы… лично вы, Алексей Павлович, еще ничем таким не занимаетесь. Но будете заниматься, как вы правильно подметили, неправильным и неестественным делом, если продолжите в том же духе. Не перестанете крутиться слишком близко от тех, кто уже этим делом, неестественным и неправильным занят. А то как же? Небось, думали, что этот ваш отряд — просто игра типа «Зарницы» для бородатых мальчиков и девочек бальзаковского возраста? Игра, которую, если надоест, всегда можно бросить?

— А разве не так? — не понял Алексей.

— Не так, — отвечал его собеседник. — И когда вы это поймете, будет уже поздно точка невозврата пройдена. Вернуться к прежней жизни уже не получится. Поэтому вот мое «в-третьих». Я не прошу вас, Алексей Павлович. Но предостерегаю. Не связывайтесь с отрядом «Тревога». Есть много более приятных способов потратить силы и время. Приятных… и безопасных.

— Благодарю за столь трогательную заботу о моей судьбе, — теперь сарказм просто сочился из голоса Крянева, — но у меня к вам остался всего один вопрос. Где Витя Сиропкин?

— Вы так ничего и не поняли, — со вздохом и укоризной произнес человек в зеленом пальто.

И не говоря больше ни слова, двинулся прочь. Алексей попытался было догнать его, но недавний собеседник шел слишком быстро. Слишком быстро вышел из коридора в фойе, где очень скоро затерялся в толпе покупателей.

* * *

Некоторое время спустя… минут пятнадцать или чуть больше, люди на парковке перед торгово-развлекательным центром «Гренада» стали свидетелями забавной сцены.

Какой-то низенький мужичонка, одетый в зеленое и выглядевший малость старомодно, отплясывал посреди парковки. Танцем назвать его занятие было нельзя. Движения человечка в зеленом выглядели довольно хаотично, но при этом были настолько сложными, настолько требовали ловкости и гибкости, что один из зевак, попытавшийся было за ним повторять, почти сразу признал поражение.

Не было и музыки, под которую бы двигался человек в зеленом. Взамен он сам что-то бормотал себе под нос.

Среди свидетелей странного поведения этого человека нашлись желающие снять его на видео. Для Ютуба, Тиктока, Инстаграма. Куда-нибудь под хэштэгом #забавное или #РаноПсихаВыписали. В результате у двоих видео получились мутными на грани полной неразличимости — будто снимали сквозь грязное стекло. А еще у одного новенький смартфон уже на первых секундах съемки приказал долго жить.

Тем временем почти в километре отсюда водитель грузовика отвлекся на ворону, со всей дури влетевшую в лобовое стекло. И не заметил, как проскочил на красный сигнал светофора.

Мелкое нарушение правил… сравнительно мелкое. Но оно могло стать крупным. Кабы Алексей Крянев, переходивший в эти секунды улицу, не успел попятиться вместо еще одного шага вперед по «зебре».

Но Алексей успел — какое-то шестое чувство подсказало ему это сделать, спасло его. Благодаря чему грузовик лишь обдал ветром и теплом от собственного нагретого кузова, проносясь мимо.

Вздох колоссального облегчения вырвался из груди Крянева, в которой отчаянно билось всколыхнутое сердце. И вспомнились слова, сказанные ему накануне человеком в зеленом пальто.

«Причинить вам вреда мы не можем. Непосредственно, по крайней мере».

А если через посредников? Не верилось в свете этого Алексею, что едва не случившееся столкновение с грузовиком (на пешеходном переходе, при зеленом свете!) могло быть случайным.

Вспомнил Крянев наконец, и кого ему напомнил человечек в старомодном зеленом пальто и шляпе. Точнее, не человечек… не представитель рода людского.

Стоило лишь увязать его внешность и надпись, которую Алексей видел на экране компьютера Вити Сиропкина.

Точнее, приведенное авторство надписи. Лепрекон…

«Лепрекон, блин! — с досадой подумал Крянев, уже перейдя на другую сторону улицы и стоя на автобусной остановке. — Да как я сразу не сообразил. Ведь именно такими их и принято изображать. Только где твой горшочек с золотом, Лепрекон? От такого разве что ночной горшок получить можно… с соответствующим содержимым».

* * *

Встречу устроили в одной из многочисленных закусочных имени полковника Сандерса. За один столик напротив Алексея присели товарищи по предыдущим поискам. Невысокая, но эффектная брюнетка с пышными волосами — Бланка. И Змей — парень в своей неизменной красной бейсболке.

— Итак, — начал было Крянев, но Змей его перебил.

— Подожди, — попросил он, — хотя бы пару минуток. Еще не все в сборе.

Пришлось подождать, но оно того стоило. Алексей это понял, едва увидев четвертого участника встречи. Точней, участницу. Высокую рыжеволосую женщину примерно его лет. В узких джинсах, лиловой атласной блузке, а поверх нее — короткой кожаной куртке. Расстегнутой по случаю теплой погоды.

Крянев помимо воли засмотрелся на такую красотку, пока та подходила к их столику. И уж потом, как биолог, сообразил, что это организм посылает ему тревожные сигналы. Мол, давненько ты, бро, ни с кем не встречался из прекрасного пола. Разово с географичкой за сорок из своей же школы да подшофе — не в счет.

— Кажется, сегодня выпадет снег, — заявил Змей, так прокомментировав ее появление, — или я ослепну. Ведь я увидел нашего инфорга живьем. А не просто как голос в телефоне или ник на форуме. Привет, Пифия!

— Да ладно. Я же все-таки не леди Годива, — усмехнулась та, присаживаясь рядом с Алексеем. — Привет!

А Крянев перешел к своей истории.

— У этого Лепрекона на Ютубе канал, — посетовала Бланка по окончании рассказа, — с кучей подписчиков. И Телеграм-канал есть. Как бы учит жизни малых сих. Ключевое слово «как бы».

— Интересно, почему ни то, ни другое еще не заблокировали, — сказал Алексей, — а самого автора вообще не замели. Опознав на видео его рожу.

— А рожу он и не светит, — ответила ему Бланка, — даже на Ютубе. Просто картинку какую-нибудь пускает, а за кадром его голос. Причем сильно измененный.

— А насчет блокировки, — добавил Змей, — пока тех, кто за это отвечает, поставят в известность. Пока они согласятся, что да: контент действительно вреден, и лучше к нему народ не допускать. Пока, наконец, соответствующее решение завизирует начальство. Да вредный контент… каналы эти успеют на другой адрес переместиться не на раз. А мы на второй круг переходим: ставим в известность, дожидаемся согласия, дожидаемся визы от начальства.

— Не говоря о том, — сказала Бланка, — что чаще блокируют конкретное видео, а не целый канал.

— Эх, Ластика бы побеспокоить, — Змей вздохнул, — стерла бы к чертям этого Лепрекона из реальности.

— Не поможет, — подала голос Пифия, — он же просто воплощение… одно из многих. Просто форма. Очередное вместилище… для одной и той же силы.

— Которая хочет зла, но всегда совершает благо? — вспомнил невесть откуда цитату Крянев.

— Если бы, — с грустью возразил ему Змей, — но увы, не наш случай. Эта сила зла желает, и зла, как правило, добивается. Вспомни хотя бы, что стало с Юлей Демушкиной.

Последнее предложение было лишним. Алексей не то что вспомнил тот, закончившийся катастрофой поиск — он его до конца и забыть-то не смог. Хотя рад был бы.

— Вопрос, чего хочет именно это ее… воплощение, — проговорил Крянев. А про себя подумал, что их беседа на посторонний взгляд мало-помалу скатывается к бреду. Пуще безумного чаепития из «Алисы в стране чудес».

— Ясно чего, — отвечал Змей, — того же, что и любое другое воплощение, включая так называемую Свету. Сила им нужна всем, тварям адским! Сила. А получить ее можно только у нас. Существ, одновременно живых и являющихся носителями разума.

— Все равно не понимаю, — сказал Алексей, — ладно Света. Но здесь-то вроде другой случай. Лепрекон не похищал Сиропкина… вроде. И даже вреда не причинил. Так каким образом он мог от него силой набраться?

— Пожалуй, я могу ответить на этот вопрос, — начала Пифия знакомым Кряневу по телефонным разговорам деловым тоном, — видите ли, с подобными… сверхъестественными сущностями люди успешно контактировали в древности. Когда не были обременены знаниями, и тем более не пытались возвести из них бумажную стену, чтобы от этих сущностей, труднопостигаемых, ею отгородиться. Тогда люди признавали не только их существование, но и вред, который эти существа приносили. А чтобы вреда было поменьше, действовали одновременно примитивно и до предела практично. По принципу «ты мне — я тебе».

— Жертвы приносили, — поняла Бланка, и Пифия, кивнув, продолжила.

— Да, как бы подкармливали силой эти сущности, — были ее слова, — чтобы не трогали. А желательно пользу приносили. При этом не всякие места, что важно, годились для жертвоприношений. Только особые точки… и зоны, где пересекаются потоки мистических энергий. Или просто уже скопилось много духовной энергии… желательно, негативной, чтобы привлечь выходцев из потустороннего мира. Как мух привлекает известно что.

— И где ближайшая из таких зон? — в нетерпении вопрошал Алексей.

— Не поверишь, — отвечала Пифия, — но у нас в городе.

И с этими словами достала айпад, открыла на нем Яндекс Карты, принялась водить по экрану пальцем. Потом остановилась и, поставив гаджет на столик перед остальными участниками встречи, ткнула пальцем в одну из точек на карте города.

— Хм… знакомое место, — произнесла Бланка, склонившись над айпадом и прочитав адрес.

Затем взяла свой телефон, полистала там что-то, почитала. И выдала:

— Раньше там цыгане жили. Хибарки их стояли. И было их кладбище. А что еще раньше, сказать не могу, но тоже вряд ли что-то шибко приятное. Однако особенно плохо стало где-то лет двенадцать тому назад. Когда место это решили застроить.

— Почему-то я не удивлен, — хмыкнул Змей.

— Фирма, взявшаяся за это дело, вскоре обанкротилась, — продолжила Бланка, — вроде бы за счет других проектов, вроде бы этот был ни при чем. Но факт оставался фактом: стройку заморозили не меньше, чем на год. После этого еще несколько застройщиков попробовали свои силы… с все тем же результатом. Некоторые даже к работам не успели приступить. Не могли найти подрядчика. Суды сотрясались от исков обманутых дольщиков, а тем временем в строящемся доме не все этажи даже успели возвести. И не все подъезды. Притом, что домов таких запланировано было три.

— Однако, — только и мог сказать Алексей, — и что теперь на том месте?

— Разруха, — отвечала Бланка, продолжая листать смартфон, и, очевидно, ища фотографии. — Грязь. Строительство остановлено. Из охраны разве что бездомные собаки, привыкшие прятаться там от дождя. Ну и еще забор. Который, однако, на непреодолимость Великой китайской стены, как ты понимаешь, не претендует.

— Неплохое укромное местечко для жертвоприношений, — прокомментировал Змей, — никто не увидит. И даже не услышит твоих криков.

— О, не совсем так, — заметила Пифия, — Лепрекон же сказал Алексею, что непосредственно… то есть, своими руками причинить вред человеку не может. Не могли это и духи, требовавшие жертв. Другое дело, что могли насылать непогоду. Или несчастные случаи.

— Как со мной, — напомнил Крянев почти с обидой. Вспомнив едва не сбивший его грузовик.

— Но соль в том, что убить человека, предназначенного в жертву, тоже должен человек. Только так злой дух мог получить силу.

— Но если такого второго человека нет… — начал Змей.

— …то сойдет и самоубийство, — закончила его мысль Пифия. — Не зря в ряде конфессий оно считается грехом. Действительно, чем еще считать поддержку хтонических сил. Пусть даже неосознанную. Все равно как террористам оружие поставлять.

— В свете этого, — сказала Бланка, — трудно считать совпадением, что эта заброшенная стройка превратилась в самое популярное в городе место для суицида. Этим и привлекла мое внимание… профессиональное второй раз, причем повод вышел еще горячее. Восемь случаев только за год. Причем все подростки. И кто знает, скольких из них именно Лепрекон подбил на это… ну или сила, за ним стоящая.

— Я иду туда, — заявил Алексей, поднимаясь из-за столика.

— А я думаю, что тебе не лишней будет помощь, — подхватил Змей, присоединяясь к нему.

— Ну а я сегодня на машине, — последовала их примеру Бланка, — могу подбросить.

После чего обратилась к оставшейся сидеть Пифии:

— Не говори ничего. Мы сами скажем, как только новости появятся. Жди.

* * *

Проснулся Витя Сиропкин в каком-то полутемном помещении… подвальном, судя по тому, что свет в него проникал только через узенькие оконца под самым потолком.

Пол был завален пустыми бутылками, сам Витя обнаружил себя на ржавой раскладушке, не блещущей чистотой. И был благодарен уже за то, что никто не составил ему компанию. А то известно, что за контингент захаживает в подобные места. Бомжи, забулдыги или даже наркоманы. Встретиться с такими, да еще под одной крышей было так себе удовольствием.

А вот как он попал в этот подвал, Витя не помнил. Но если удивился, то не очень. Вообще, после встречи с человеком в зеленом пальто его трудно было чем-то удивить. Особенно после гостеприимно осветившейся перед ними обоими «Гренады» посреди ночи, после услужливо ожившей кофе-машины.

А скоро удивление вовсе обещало стать для Сиропкина категорией столь же чуждой, столь же лишенной смысла, как музыка для глухого. Потому что разговор вчерашний… то есть, скорее, уже сегодняшний с тем типом в зеленом пальто Витя помнил отчетливо. И потому столь же четко представлял себе, что нужно сделать.

В общем смысле — требовалось прийти в определенное место и… сделать там кое-что. После чего равнодушные родители, недружелюбные сверстники, презирающие девчонки уже не будут для него значить ровным счетом ничего. Не смогут ни обидеть его, Витю Сиропкина, ни огорчить, ни вообще навредить хоть как-то. Он их всех переиграет.

С такими ободряющими мыслями Витя слез с раскладушки. Затем поднялся наверх и вышел из старинного дома, возведенного примерно век назад. А теперь обшарпанного и, судя по мутным стеклам на окнах, не очень-то заселенного.

Сиропкин осмотрелся. День был в разгаре, и яркий день, хоть и прохладный. Зато воздух был наполнен свежестью, жарким летом обычно не доступной.

Светило солнце, под лучами которого уже начавшая желтеть листва смотрелась подчеркнуто нарядно. На несколько секунд мальчик даже залюбовался ближайшими деревьями. И глядя на красоту, чуть не усомнился — а правильно ли поступает. Вернее, собирается поступить.

Но быстро отогнал эту предательскую мысль. Разумеется, правильно. Без вариантов. Не сдаваться же на милость родителям и прочим обидчикам. Как и остальным людишкам, способным лишь загаживать мир вокруг себя. Включая всю его красоту.

Эта часть города, где он проснулся, Вите была незнакомой. Но — что удивительно, мальчик точно знал, куда идти. В какую сторону двигаться, чтобы попасть в нужное место. Стоило только расслабиться и одновременно перестать глазеть по сторонам, провоцируя мозг на бесполезные мысли, как нужное знание пришло.

Еще, насколько помнил Сиропкин, идти следовало не кратчайшим путем, а зигзагами. Избегая оживленных улиц и вообще людных мест. Потому что его уже искали. А найдя, как правильно подметил человек в зеленом пальто, обещали спустить в унитаз все усилия мальчика быть независимым. Самостоятельно распоряжаться собственной жизнью… и не только жизнью.

По этой причине Вите ни в коем случае не следовало даже пытаться спрашивать у прохожих, как пройти туда-то и туда-то. Хотя, с другой стороны, зачем спрашивать-то? Если он и так все знает.

…Все то время, пока Витя Сиропкин петлял по улочкам и переулкам города, выбирая из них те, что побезлюдней, за ним неотступно следил, выглядывая чуть ли не из-за каждого поворота, низенький человек в зеленом пальто. Вернее, существо, таким человеком притворявшееся. И известное как Лепрекон.

Итак, Лепрекон незаметно следовал за Витей, пока тот заводной куклой брел по городу навстречу собственной незавидной судьбе. В затылок не дышал — необходимости не было. Зато не упускал из виду его тощую спину.

Когда же Сиропкин, наконец, добрался до брошенной стройки, когда нашел брешь в окружавшем ее заборе и прошмыгнул туда, Лепрекон удовлетворенно ухмыльнулся. И даже шляпу ненадолго снял — словно воздавая дань уважения удачливому мальцу.

Под шляпой пряталась пара небольших рожек. Собственно, из-за них Лепрекон никогда не ходил на людях с непокрытой головой.

А вот когда пару минут спустя к стройке подъехал автомобиль, и из него вылезли три человека... включая знакомого ему Алексея Крянева; когда эти трое к тому же полезли в ту же самую брешь в заборе, Лепрекон уже не обрадовался. Напротив.

Следовало остановить этих людишек, наглых и пронырливых как домовые мыши. Но для начала Лепрекон нацепил шляпу обратно.

* * *

В каждом из пяти подъездов многострадального дома успели возвести разное количество этажей. Отчего этот долгострой издали напоминал огромную диаграмму.

Куда менее забавным и безобидным дом выглядел вблизи. Таращась темными пустыми окнами да чуть ли не попирая небо верхними этажами (там, где их успели возвести, конечно), он казался этаким зловещим замком. Владением какого-нибудь графа Синяя Борода, Дракулы или семейства Ашеров. Даже небо в этот ясный день было мрачнее над стройкой и ее окрестностями. Меньше голубого цвета, больше серого.

Внизу картина была не радостнее. На земле то тут, то там валялся строительный мусор, который никто не спешил убирать; ржавели какие-то механизмы. А стены покрывала зловещая вязь граффити — самозваных автографов, оставленных малолетними шалопаями. Которые всегда были рады застолбить таким способом любую стену. И тем самоутвердиться перед другой шайкой такой же юной шпаны.

— Хм… и куда дальше? — Змей в нерешительности озирался посреди брошенной стройки.

Попавший под влияние Лепрекона мальчик почти наверняка отправился в один из подъездов злополучного дома. Вопрос, в какой?

— Можем разделиться, — предложила Бланка, — скажем, ты мог бы начать с подъезда, крайнего слева…

Тем временем Лепрекон, находившийся по другую сторону забора, сделал несколько пассов руками, одновременно приплясывая на месте. И пробормотал вкрадчиво, еле слышно:

Смотрю, как струится порочность твоя

Сквозь чащу лесную, корявость ствола,

В следующую секунду четырем кабысдохам разной степени лохматости надоело просто так слоняться по территории стройки, наслаждаясь теплым деньком. Встрепенувшиеся все как один, они со злобным лаем кинулись к тому месту, где находились трое поисковиков.

Дворняги появились так внезапно — выскочили из-за углов дома — что Бланка даже вскрикнула от неожиданности и испуга. Мужчины оказались повыдержаннее.

Крянев почти машинально подобрал с земли обломок кирпича. И уже одним этим обескуражил небольшую собачью стаю. Нет, лаять они не прекратили. Но предпочли для пущей сохранности держать дистанцию.

Не растерялся и Змей.

— Давайте! Кто первый? — выкрикнул он, размахивая перед собой руками. — Смотрите… укусите — отравитесь.

Тем временем Лепрекон продолжил свои дикие пляски вместе с декламацией, сделавшейся немного громче:

И дерева душу, и дух естества.

Я — твой любовник, и я — твой слуга,

Притом, что собаки, облюбовавшие стройку, по-прежнему не спешили нападать, им на помощь уже мчались собратья из окрестностей. О чем свидетельствовал многоголосый лай, доносящийся издали. И становящийся с каждой секундой все ближе.

Сколько обещало прибыть дворняг, предсказывать никто из поисковиков не взялся бы. Но все трое понимали, что устоять против большой стаи вряд ли получится.

В этот раз первой сообразила, что делать, Бланка.

— Иди-ка сюда. Ко мне, — ласково проговорила она, присев на корточки и обращаясь сразу к четырем собакам вражеского авангарда.

Дворняги нерешительно замахали хвостами, продолжая, впрочем, лаять. Затем одна из них, умолкнув и еще интенсивнее виляя хвостом, подошла к Бланке. Потянулась к ней мордой. Женщина осторожно ее погладила, держа, однако ладонь строго над головой псины — как бы обозначая доминирующее положение.

Голос Бланки в то же время звучал приветливо, мягко:

— Привет, красавец. Ты тут не видел двуногого мальчика… нашего человеческого щенка? Худенький такой.

Издав короткий скулящий звук, пес дернул мордой в сторону… кажется, второго подъезда справа. Затем, опустив хвост да не переставая им трясти из стороны в сторону, направился обратно к своим. Вид имея унылый и обескураженный.

Остальные собаки обступили его — не то ренегата, не то парламентера. Принялись обнюхивать, помахивая хвостами. И на время забыв про вторгшихся в их владения двуногих.

— Невероятно! — воскликнул Алексей Крянев, так впечатлила его сцена общения пса и Бланки. И особенно, как кабысдох ответил ей.

— Привыкай, — весело молвил Змей, — у нас у каждого в отряде есть своя фишка. У меня яд, как уже говорил. А Бланка умеет быть убедительной и со всеми добиваться взаимопонимания.

Алексей кивнул, вспоминая, как ему самому легко было общаться с этой симпатичной брюнеткой во время поиска в Локтево. Только ли способствовала тому ее привлекательная внешность?

— Когда-нибудь и у тебя какая-нибудь изюминка появится, — добавил Змей, — если останешься с нами, конечно. Может, скоро…

Лай сбегавшихся с окрестностей дворняг напомнил об их приближении.

— Время не теряйте, — сухо молвила Бланка, — я пока собак отвлеку. А вы…

— Уже иду, — сказал Крянев веско и кинулся к подъезду, на который, насколько он понял, и указал четвероногий «собеседник» Бланки.

Подойдя и посмотрев вверх, Алексей понял, что определенный резон в том, чтобы выбрать для самоубийства именно этот подъезд, у Вити имелся. Девять этажей подъезда были уже возведены, десятый остался не достроен. Стены были, а вот до крыши и перекрытий дело не дошло. Зато в соседнем подъезде успели построить только три этажа. А от четвертого были только торчащие вверх прутья арматуры.

Множество прутьев. Обещавших превратить в решето любого, спрыгнувшего туда.

— Ну а я вокруг погляжу, — сказал Змей, — потому что неспроста это собачье вторжение. Сердцем чую… а также печенью, почками и кишечником. Неспроста.

В подъезде царил полумрак. В воздухе пахло цементом… а еще, конечно отходами чьей-то жизнедеятельности. Хоть собак тех же, хоть человеческими.

Лишенные дверей проемы, ведущие в квартиры и лифтовую шахту, превращали внутренности подъезда в лабиринт. Но Крянев на входы в квартиры едва обернулся на ходу. Понимал: не было смысла искать там Витю Сиропкина, поскольку самому Сиропкину ни к чему было там прятаться. Во-первых, он не прятаться сюда пришел. А во-вторых, лучшим способом самоубийства самому Алексею казалось забраться как можно выше и спрыгнуть на арматуру соседнего подъезда.

В шахту лифта Крянев, правда, заглянул. Посветив фонариком смартфона. И, не обнаружив к облегчению своему на дне шахты человеческого тела, скорее кинулся к лестнице.

Пока у забора продолжал бесноваться, входя в раж, Лепрекон:

…Стальные копыта по скалам бегут,

Сквозь солнцеворот в равноденственный блуд.

Внезапно семя, похороненное под фундаментом дома, стремительно проросло. Росток рванул вверх, с необычайной быстротой вытягивая из почвы влагу и питательные вещества. Набирая рост и силу.

Трещина пробежала по бетонному полу первого этажа. Мгновение спустя, раздвигая ее, на волю вырвался исполинский побег — длинный как лиана. Но в отличие от тропических лиан бывший куда устойчивей. Прекрасно сохранявший вертикальное положение и без точек опоры в виде стены или ствола другого дерева.

Но в то же время побег не был лишен и гибкости. Которая позволила ему, обогнув пару пролетов, настигнуть бегущего по лестнице человека. И почти обвиться, ухватив того за ногу.

— Ух… ч-черт! — пробормотал на ходу Алексей, едва успев увернуться от хватки этого монстра растительного мира, способного вызвать панику у самого Линнея. Да, отталкивая побег ногой, ускорил бег по ступенькам.

А Лепрекон уже не бормотал — ревел торжествующе:

Беснуюсь, насилую, рву, раздираю

Под солнцем весь мир. Без конца и без краю…

И движения в пляске его сделались настолько стремительными, что даже глазом не поймать.

Дом содрогнулся весь. Пошла трещинами плита межэтажного перекрытия — на шестом этаже, до которого едва успел добраться Алексей. Зашаталась и лестница. Заходил ходуном пол лестничной площадки, до которой Крянев добрался буквально секунду назад. Пришлось, ни мгновения не теряя (даже чуток дух перевести), перескакивать на следующий лестничный пролет.

«Блин! И как потом спускаться?» — мелькнуло в голове Алексея, когда пролет предыдущий начал разваливаться буквально у него на глазах. Как вафля в руках рассыпался.

Но надолго эта паническая мысль в голове не задержалась. Не о том следовало думать, мысленно приказал Крянев себе. Но о непутевом мальчишке, готовящемся с минуты на минуту… нет, в ближайшие же секунды распроститься с жизнью.

И Крянев продолжил свой лихорадочный бег.

А Лепрекону, в отличие от него, пришлось-таки взять паузу. Потому что даже он способен был устать. И вот тогда…

— А-а-а, вот ты какой! — раздался за спиною существа, имевшего внешность человека в зеленом пальто, насмешливый голос подоспевшего Змея. — Таким тебя и представлял. Ну-с, выпей йаду… мразь!

И стремительным движением опустил ладонь на плечо Лепрекона. Тот аж весь сжался под рукой Змея. Будто оплавился как огарок свечи. Чтобы спустя мгновение взорваться… вернее, рассыпаться тучей бабочек, мух, разнокалиберных жуков, брызнувших в разные стороны.

Хватаясь за сердце, готовое выскочить из грудной клетки, и натужно дыша, Алексей выбрался, наконец, под небо — на лишенный крыши незаконченный десятый этаж.

Нет, он не опоздал… почти. Был здесь и Витя Сиропкин. Оглядевшись, Крянев вскоре увидел его.

Вот только мальчик уже стоял у самого края. Там, где должны были соорудить лоджию, но сделали только небольшую бетонную площадку. На этой площадке и находился Витя. В нерешительности, выжидающе глядя перед собой.

С прыжками на арматуру он явно решил не заморачиваться. Но просто броситься вниз с максимальной высоты.

Да, Алексей почти не опоздал. Но разве редко именно это «почти» оказывается роковым?

— Сиропкин! Витя! — выкрикнул Крянев.

Точнее, попытался выкрикнуть. Но лишь прохрипел пересохшим ртом. Мальчишка даже не обернулся.

— Витя! Стой! — хрипел учитель, из последних сил бросившись к недоделанной лоджии и Сиропкину на ней.

Удивительно, откуда эти силы еще в нем оставались. Не иначе, всплеск адреналина гнал Алексея, выжимая из организма последнее. И Крянев успел… снова почти. Настиг края лоджии за долю секунды до того, как Витя решился. И шагнул вперед.

В отчаянии Алексей потянул руки за мальчиком, до последнего надеясь ухватить его хотя бы за волосы на макушке.

И не удержался сам.

Дальше все произошло в доли секунды.

Доли секунды на то, чтобы Сиропкин завизжал отчаянно и жалобно. Не иначе, именно тогда Лепрекон утратил власть над ним. И мальчик осознал, что жить ему осталось всего ничего. А может, гнусная тварь просто отпустила поводья напоследок. Чтобы жертва успела помучиться.

А самому Кряневу тех же долей секунды хватило, чтобы осознать: он падает. А значит, все скоро кончится и для него.

Но потом внезапно перестал падать, словно уцепившись за воздух. Как будто на парашюте. А оглядевшись, понял причину: не парашют, невесть откуда взявшийся, удержал Алексея в воздухе. Но крылья, огромные и размашистые. Столь же внезапно выросшие у него за спиной.

Так, управляя этими крыльями, он настиг в воздухе падающего и орущего Витю Сиропкина. Да подхватил обеими руками.

На все потребовались доли секунды. По истечении которых, удерживая мальчика, Крянев осторожно спустился на землю.

* * *

— Блин! — причитал Витя, уже стоя на земле, недоуменно озираясь и будто все еще не веря, что остался жив. — На хрена я вообще туда полез?

— На хрена вообще с этим связался? — последовал встречный вопрос от Змея. — С тварью этой… слившейся, кстати, едва мы с ней повстречались.

А вот Крянев, хоть и учитель, не нашел, что Сиропкину сказать. Для ругани ему было слишком жалко этого сорванца. Нотации считал неуместной пошлостью, пригодной разве что в школе. А не посреди заброшенной стройки, где едва не появился очередной труп. Но с другой стороны — не хвалить же бедолагу. Не за что, в конце-то концов.

Все, на что хватило теперь взмокшего, запыхавшегося, но ощущавшего удивительное душевое облегчение Алексея — это молча потрепать Витю по голове.

А вот Бланка проявила больше ласки — даром, что Сиропкина видела впервые. Подошла к нему, обняла, прижав к себе. Но тоже слов не говорила. И старалась не обращать внимания на неприятный запах, от мальчишки исходивший. Очевидно, падая с десятого этажа, Витя успел испугаться слишком сильно.

— И как теперь вас звать-величать? — осведомился Змей, обращаясь к Алексею со смесью почтения и иронии. — Позывной? Только не отнекивайся. Такой герой без позывного — бессмыслица пуще детского шампанского.

— Пожалуй… назовусь… Орлом, — было ему ответом. Именно в тот момент Кряневу вспомнилась песня, о которой он говорил первого сентября перед первоклашками. Все-таки орлята еще учились, а он летать уже умел. Хоть и не принадлежал к царству пернатых.

— Орел? Крутяк! — обрадовался Змей.

И сразу добавил:

— Ну? Так чего ты ждешь? Не хочешь попробовать?

— Взлететь? — не понял Алексей.

После того, как он приземлился, крылья исчезли, будто в тело обратно втянулись. Будто и не было их.

— Да нет! — воскликнул Змей. — На форуме авторизоваться… под этим ником.

— Ладно, — вздохнул Крянев, не вполне понимая, к чему такая спешка. В таком, казалось бы, пустяшном деле.

Но взял смартфон и вышел на сайт отряда «Тревога». Где вызвал форму авторизации и зарегистрировался под ником «Орел».

Как ни странно, в этот раз система новый ник переварила, доложив об успешной регистрации. Затем вошедший как Орел Алексей открыл тему на форуме, посвященную поискам Вити Сиропкина. Где с гордостью, под новым ником впервые в жизни оставил сообщение. Два простых слова, для кого-то бывшие дороже всех благ.

«Найден, жив».

31 августа — 9 сентября 2021 г.