Сквозь кости (гет)

Открыв глаза, Какаши обнаруживает себя в спальне собственного дома.

Занавески задёрнуты наглухо, но слабый отблеск полуденного солнца прорывается из окна, сквозь мелкие несмыкаемые щели. Пахнет прекратившимся ночным дождём. Стёкол и створок поочередно касаются листья затхлого дуба.

— Проснулся?

Сакура сидит где-то рядом — выдаёт себя шелестом простыни и лёгким касанием через шершавую одежду. Смахнув кончиками пальцев пряди волос с его лба, она давит вялую улыбку. Потом, как из ниоткуда, подносит стакан тёплой воды.

Какаши пьёт, ни о чём не спрашивая. Откинувшись обратно на подушку, смаргивает сонливость и теперь наконец может разглядеть Сакуру в полную меру.

— Мне сказали, — говорит сипло, — ты в госпитале. Сначала я пошёл туда.

— Ты был напичкан ядом. Стоило там и остаться.

— Я оставил там Анко.

— С ней всё в порядке?

— Да.

Сакура удовлетворённо кивает и цокает стаканом, опустив его на прикроватную тумбу, промеж белых марлей и склянок с неизвестными лекарственными препаратами.

Дома ничего не изменилось, разве что тишина, в которой нет места звуку ударяющихся подвальных капель воды, непривычно дерёт барабанные перепонки. Какими-то странными, нечеловеческими углами подсознания Какаши думает лишь о том, что лучше бы дождь за ушедшую ночь не заканчивался.

— Здесь небезопасно, — говорит он.

— А где безопасно?

Сакура продвигается выше, чтобы аккуратно расставить по тумбе следы своей бессонной ночи. Расположив склянки в ряд, по размерам, она принимается разглаживать ладонями скомканные марли.

— Я найду место, в котором ты сможешь остаться.

— Это ещё зачем?

— На тебе лица нет, — отвечает Какаши, и Сакура понимает, что сказанное — вовсе не ответ на заданный ею вопрос. Понимание это Какаши улавливает в движении её утративших резкость рук и в смыкании чуть дрогнувших губ.

Когда она произносит:

— На тебе тоже. И что теперь, оба спрячемся? — то не смотрит на вперившего в неё взгляд Какаши.

Он видит, сколь глубоки тени под её глазами, как осунулось лицо и высушилась до шелушения кожа на кончике носа. Немного помедлив, Сакура спрашивает на пониженном тоне:

— Ты знаешь всё или?..

Часы и часы назад, в подземелье, действие яда ослабло, и Какаши и Анко сумели высвободиться от насыщенных неизвестным дзюцу верёвок. Спустя миг с ударившим по тишине лязгом дёрнулся замок, распахнулась решётка, а вокруг так и не показалось ни души. Похоже на ловушку, сказала Анко, на что Какаши ответил, что они и так в ловушке и не остаётся ничего другого, кроме как выбираться отсюда.

На пути никто им не встретился.

Приближаясь к Конохе, он знал: Итачи сотворил что-то непростительное. Думал, как, превозмогая недавнюю недомолвленную обиду, обсудит с Обито способы избежать внесения имени бывшего капитана АНБУ в Книгу Бинго. Что бы ни совершил, наверняка тот думал, что действует из лучших побуждений — таков уж Итачи, которого губит его излишняя расчётливость.

А затем, когда вместе с Анко Какаши едва не повалился на стол у постовых ворот, замарав журнал грязью и следами крови, Изумо, не медля ни секунды и словно отрапортовав, сообщил об истреблении клана Учиха, о том, что пал Четвёртый Хокаге и сместили Пятого, местонахождение которого никто не может установить.

— Семпай, — говорил Изумо, — семпай, с вами всё хорошо?

Когда в прошлый такой раз Какаши возвратился в Коноху, его встретил Тензо, сообщивший о выпущенном Кьюби. Тогда, помнит он, багровело небо, камня на камне не стояло, из-за витавшего дыма затруднялось дыхание, а всё, что доносилось до слуха, это стоны выживших и доживающих, пока ирьёнины, валясь с ног, тащили их на носилках до госпиталя.

— Сакура сейчас в госпитале, — всё продолжал Изумо в этой спокойной реальности, где на лице Тензо не крошилась маска и где внешне Коноха встречала такой же, какой Какаши её оставил. — Она сказала, что с вами что-то случилось, прежде чем потерять сознание. Слышал, Корень теперь подозревает вас с ней в использовании Хидендзюцу клана Яманака вместе с запрещёнными техниками, иначе ничем не объяснить, откуда ей было известно, что с вами что-то стряслось…

— А откуда Корню было известно, что со мной на самом деле что-то стряслось?

Изумо озадаченно замолчал. Отвёл взгляд и бросил короткое:

— Этого я не знаю, семпай.

В госпитале Какаши Сакуру не обнаружил. Игнорируя обеспокоенные взгляды медсестёр, он попросил приглядеть за Анко и направился к выходу. Там же напоролся на острый запах табака и опечалено оглядывающего его с ног до головы Асуму.

— Как ты?

— Ты не видел Сакуру? — прохрипел Какаши, привалившись к стене.

Асума видел. И знал, где она.

Сейчас Сакура сидит рядом, и Какаши хочет прижаться к ней, как глупый пёс, чтобы в объятьях этих задушиться и ничего больше не помнить.

— Ты знаешь всё или?.. — спрашивает она и ждёт растеряно, никак, по всей видимости, не могущая понять его спокойствия.

— Всё.

— Ещё пару часов назад, — тут же произносит Сакура, сильнее надавливая на марли, — я думала, что все они пали бесчестно, но, пока ты приходил в себя, поняла: Минато-сан — он умер, защищая деревню до конца. Таков был его выбор.

От сухости её голоса на короткий миг накатывает растерянность.

Что это? Способ его успокоить?

— Сенсей умер от рук тех, кто всё это устроил. Он не выбирал свою смерть. — Какаши закрывает левый глаз. Пульсирующая боль уносится ниже, к челюсти. — Это Данзо. Может, кто-то ещё, но Данзо — точно. Я и Анко попали в его ловушку. Он хотел разнять силу глаз Обито, поэтому ему было нужно, чтобы я находился за переделами Конохи.

Сакура отвечает не сразу. Убирает ладони на колени и обессиленными пальцами перебирает кромки выцветшего малинового платья. Волосы распадаются — закрывают лицо.

В тишине слышна неровность её дыхания.

— Слишком много всего, Какаши, — говорит наконец. — Сначала Кьюби, унёсший жизни десятков людей и разрушивший половину деревни. Потом Мадара, Акацки, Шисуи. Теперь — всё это. Мы… — Замолкает, сжимает ткань между мальцами, пока те не побелеют, как рисовая бумага, и только потом договаривает: — Мы ни в чём не можем быть убеждены. Поэтому, пожалуйста, давай будем осторожны.

Стоит сфокусировать зрение одним глазом, который не несёт по черепу боль шарингана, как Какаши видит больше, чем минуту назад: плечи Сакуры истончали, платье висит на теле, подобно балахону, кисти рук, кажется, готовы переломиться от мельчайшего давления.

— Я знала Итачи столько, сколько себя помнила. Но десятки часов назад он усыпил меня отравленным чаем из любимой пиалы Микото-сан и вырезал весь свой клан. И если бы…

Какаши протягивает отяжелевшую руку и убирает сухие розовые пряди ей за ухо. Когда опускает ладонь на плечо, Сакура продолжает, не дрогнув и не подняв взгляд:

— Если бы даже я оставалась в сознании и он поставил меня посреди площади в квартале Учиха, я бы его не остановила, потому что до последнего была убеждена, что Итачи неспособен сделать ничего подобного. Я бы стояла и ждала, пока развеется гендзюцу.

— Кровоподтёки на кистях — это он сделал? — Какаши сжимает её плечо, заставляя себя не страшиться выступающих костяшек, и ободряюще опускается ниже, к лопаткам.

Сакура качает головой и жмурится — как будто сдерживает слёзы.

Внезапно она кажется ему такой же, какой была когда Какаши впервые её встретил — и причина не в беспомощности, которую она сейчас источает, а в том, что Сакура теперь не выглядит уверенно-отстранённой, сосредоточенно работающей над микроскопом девушкой, игнорирующей изучающие взгляды Какаши и его вопросы о том, почему, вместо того чтобы лечить раненных после нападения Кьюби, она работает в лабораторном кабинете, бренча стеклянными колбами.

Какаши и не думал никогда отвечать себе на вопрос, почему внезапно к ней привязался. Но с отрешением он, бывало, мнил, что привлекла его новая, собранная, словно бы обдумывающая наперёд каждый свой шаг Сакура — полная противоположность всего того, что он знал о ней раньше.

— Тебе известно, кто доставил тебя в госпиталь?

Договорив, смотрит на вытянутый профиль, бледную кожу, перекаты ключиц, скрываемых воротом домашнего платья, и почти не дышит — потому что даже когда Сакура такая — не то разбитая, не то разобранная на части, — ему очень важно видеть её перед собой.

Она вновь отрицательно мотает головой, но в этот раз к тому же и отвечает:

— Сказали, что это был какой-то шиноби АНБУ.

— Итачи мог сам тебя туда доставить. Должно быть, при помощи клона под Хенге.

Под пальцами Какаши ощущает, что её спина напряглась, словно одеревенев. Сакура смаргивает выступившие слёзы и переводит на него рассредоточенный взгляд.

— Итачи?..

— Мой теневой клон был той ночью в Конохе. — Судя по тому, как нетерпеливо дёрнула головой — она знала. Сильнее хватаясь за ткань её одежды, чтобы не уронить руку вниз, Какаши продолжает: — Итачи меня заметил. И сказал, что в произошедшем замешан Данзо.

— Ты правда с ним разговаривал? — не веря спрашивает Сакура, срываясь на хриплый шёпот.

— Правда. Он попросил позаботиться о Саске, но что самое важное — он сказал, что сила глаз Шисуи у Данзо.

— Сила глаз Шисуи — это же… — Она затихает, и в её взгляде понемногу отражается осознание.

— Котоамацуками. Контроль сознания. — Протянув вторую руку, он берёт ладонь Сакуры в свою. Большим пальцем обводит лиловые кровоподтёки, прежде чем произнести: — Скажешь, что произошло?

Она неотрывно смотрит на их сцепленные руки.

Под её лёгкими движениями сминается простынь и скатываются полы платья, обнажая покрытые гусиной кожей бёдра. Той рукой, что удерживал всё это время спину, Какаши ведёт вверх и снова заправляет ей за ухо распластанные волосы.

Тёплое дыхание ударяет ему в запястье.

— Ничего серьёзного, я просто забыла, как обычно, залечить. — И без перехода спрашивает: — Ты мне пообещаешь, что никуда без меня не уйдёшь?

Когда они недели назад принимали решение, что Сакура отправится вместе с ним на поиски Мадары, она выглядела как никогда решительной, и ею ничего, кроме желания помочь деревне и вместе с тем отдать Какаши долг за спасение много лет назад жизни, не двигало.

В этот раз — Сакура просит Какаши её не оставлять.

— И куда, по-твоему, я могу уйти? — спрашивает он и обнаруживает, что задал вопрос с той серьёзностью и резкостью, на которые поначалу не рассчитывал.

— Ты всегда куда-то бежишь, чтобы не оставаться на месте и не сосредотачиваться на потерях. Пойдёшь за Мадарой, за доказательствами злодеяний Данзо, за чем угодно — это не важно. Для тебя главное не останавливаться.

Коноха рушится на глазах с того самого дня, когда они с ней вернулись из Танзаку и встретили известие о смерти Кушины. Если Какаши за чем-то и гонится, то только за тем, что не может позволить себе упустить.

— Меня могут объявить предателем, Сакура. — Он перебирает её тонкие пальцы, поглаживая сухую кожу мозолистых ладоней, а затем, стиснув зубы, сквозь изнеможение приподнимается на месте, чтобы оказаться с ней на одном уровне. Сакура ждёт, и он договаривает: — И могут повесить на меня столько, чтобы хватило на смертную казнь. Если ты останешься в стороне от всего, то хотя бы умрёшь из-за нашей связи вслед за мной, а не как предатель.

— Ты рисуешь слишком пессимистичные картины, — кривит губы Сакура. Кажется, она попыталась усмехнуться. Её взгляд осторожно скользит по его лицу, словно выискивая, за что может зацепиться. — Я сказала быть осторожными только потому, что не хочу, чтобы ты вломился к Старейшинам, требуя правды. Думаю, для начала нужно найти сенсея. Желательно до того, как будут предложены кандидатуры Шестого Хокаге. — Второй рукой Сакура накрывает их соединившиеся ладони. Немигающий блёкло-зелёный взгляд застревает в его глазах. — Ты не можешь запретить мне искать Обито-сенсея.

Вчера, пока Какаши шёл от Асумы до могилы Рин, он надеялся, что встретит там не только Сакуру, но и Обито. Но стоило завидеть в серой темноте, задымлённой ускользающим сознанием, её согнувшуюся у надгробья фигуру — и он подумал: как было бы хорошо прижаться к ней, вдохнуть запах её кожи и там же и забыться.

Повалившись рядом с Сакурой, он не мог никак вспомнить, кого ещё ожидал там встретить.

— Ты сказала никуда от тебя не уходить, то есть не разделяться, — говорит Какаши теперь, чувствуя, как согревается и пульсирует с обеих сторон ладонь от её касаний, — полагая, что в мои планы входит поиск Обито?

Листья дуба ударяются об окно, закрывая собой вой ветра.

Сакура молчит.

— Я видел, как Итачи прижимал кунай к твоему горлу, — произносит Какаши почти-отвлечённо.

— Я не пострадала. А если бы и пострадала, это пустяки, — тут же отвечает она. И тем же ровным голосом: — К утру я покину Коноху. Сенсей мог скрыться в каком-нибудь торговом городе — начну поиски с близлежащих поселений. Прости, что наговорила глупостей — мысли путаются. Если ты не захочешь начинать всё с поисков Обито…

— Его не надо искать, — перебивает Какаши, — я догадываюсь, где он. Когда моя чакра полностью восстановиться и как следует заработает шаринган, мы окажемся в том месте за секунду.

— Шаринган? — взволнованно переспрашивает Сакура. — Ты думаешь, он… в измерении Камуи?

Какаши молча кивает.

Закрыв от усталости глаза, он призрачно надеется, что она останется рядом, но спустя секунды или минуты Сакура осторожно выпускает его руку и поднимается так бесшумно, точно боится разбудить.

Когда прохладная ладонь опускается ему на лоб, Какаши открывает глаза и видит опоясавшие его со всех сторон розовые волосы.

— Думала, ты уснул. — Сакура отстраняется, забрав с собой то ли приторный, то ли тонкий цветочный запах. — Отдыхай. Через полчаса поминальная церемония, я обязана там присутствовать. Скоро вернусь.

— За тобой наверняка следят, — обессилено говорит Какаши.

— Знаю. Но в нынешней ситуации слежка лучше, чем открытое нападение.

— Держись рядом с Югао. Она должна быть там.

Он протягивает руку, чтобы найти её пальцы, но, столкнувшись с воздухом, роняет обратно.

— Думаешь, можем доверять кому-то из АНБУ? Ты должен понимать, — словно бы виновато проговаривает Сакура, — что их всех мог давно вербовать Корень.

— Даже если Югао в Корне, она обязана мне жизнью. Она может пойти против Хокаге, но не против меня. И она знает — что ты живёшь со мной. Видела тебя тут, когда докладывала про Акацки.

Сакура и сама это наверняка помнит, но по каким-то причинам сказанное никак не комментирует.

Говорит только:

— Я сделала тебе укол обезболивающего. Ты должен уснуть. Отдыхай. Я скоро вернусь.

* * *

Когда Какаши просыпается во второй раз, Сакуры рядом не оказывается. В полутьме он смотрит на тикающие на стене часы и понимает, что проспал почти весь день. Запас чакры кажется восстановившимся не в полную меру, но в достаточную для того, чтобы хотя бы встать с постели.

У изголовья Какаши обнаруживает оставленный Сакурой стакан тёплой воды. Ветер за окном стих, холод не ложится и не врезается в татами. Ступая босыми ногами, Какаши сдвигает сёдзи и, оказавшись в коридоре, думает, что не сумеет съесть ни куска пищи, несмотря на скручивающийся от голода желудок.

Возвращается в комнату. В три глотка осушает стакан воды. И направляется в гостиную — туда, где впервые встретил лик смерти, ещё будучи ребёнком.

Внутри — темно, пахнет сыростью и старой соломой. Ведущие на энгаву сёдзи трепещут даже от стихшего ветра и стучат, поскрипывая, деревянными основаниями.

Сумрачный отблеск через васи⁽¹⁾ врывается в основание комнаты, где раньше всегда бывал распахнут выход на энгаву, и отсвечивается на запустелой токономе⁽²⁾. С тех пор, как мать ушла из жизни, отец не оставил в нише ни её фотографий, ни других следов былой жизни. Когда умер он сам, Какаши безуспешно отмывал оттуда высохшую кровь одну неделю кряду.

Он проходит пару шагов и останавливается посередине. Устало опустившись на колени, смотрит на очерченный у согнутых ног слабый полусвет.

Если закрыть глаза, можно представить, как Обито кидает камни из сада, как те ударяются о васи и отлетают назад, гулко падая на землю.

На Обито шикает Рин.

Какаши выходит на энгаву и говорит им, что они могут присоединиться к ужину. Две тёмные макушки поблёскивают в темноте, от их движений шевелятся листья заросшего куста.

Маскироваться Рин и Обито совершенно не умеют.

Потом они едят на кухне, и друзья не спрашивают, почему в гостиную нельзя зайти им всем троим, а Какаши одному — можно.

На следующий день Минато-сенсей подойдёт после тренировки, опустится напротив на корточки, чтобы смотреть открыто и прямо, и улыбнётся, щуря один глаз из-за подступающего солнца.

— Что-то случилось? — равнодушно спросит Какаши, переводя взгляд на лес позади сенсея, откуда несётся трель цикад.

— Обито и Рин сказали, что всегда, когда они приходят, ты сидишь в гостиной. Но затем их туда не пускаешь.

— Вы же знаете, что для медитации и накопления чакры лучше всего подходит большое пространство. А эта комната в доме — самая большая.

— Ты разрешишь мне помедитировать сегодня с тобой?

Какаши молча разрешит. А когда их тренировки с сенсеем по накоплению чакры завершатся, он научится управлять Райтоном и раз и навсегда перестанет заглядывать в гостиную, где обнаружил отца со вспоротым от лезвия катаны животом.

Видя Какаши сейчас — сидящего посреди той самой гостиной и собирающим чакру единственно для встречи с Обито, — сенсей наверняка бы одобрительно улыбнулся.

Спустя время затекают ноги и замерзают от холода ступни. Все воспоминания ускользают, остаётся только тело, мышцы и течение чакры по каналам.

Какаши ничего, кроме силы, не чувствует. И в этом — находит странное, оцепеняющее успокоение.

Он слышит, как сдвигается за спиной сёдзи. Слышит мягкую поступь по старому татами с вытесненными соломинами. Но не хочет и оттого не может пошевелиться.

— Какаши? — шепчет Сакура, точно боясь его в этой темноте напугать.

Он не отвечает, и она обходит и садится напротив — где-то рядом с той линией полусвета, в которую упирались его колени.

От Сакуры исходит запах тонко-терпких, безымянных цветов и благовоний, которые зажигают на поминках родственники погибших. Её мёрзлые пальцы скользят по его обнажённым рукам, а вскоре замирают на лице.

— Какаши, — зовёт она не испуганно, но на грани того, чтобы заплакать. — Пожалуйста, скажи, что мне сделать…

Раскрыв глаза, он щурится в темноте. Сумрачный полусвет тухнет и ускользает за спиной Сакуры. Вместо сёдзи он представляет, что за ней разросся густолиственный лес, а там — поют натужно цикады.

— Я очень устал, — говорит, смотря и смотря Сакуре в растерянные глаза.

Взгляд у неё тут же смягчается. Она очень много плачет в последние дни, а потому все мысли отражаются на потерявшем всякий контроль лице. Сейчас ей его жаль.

Но кого Сакура перед собой видит?

Одного из сильнейших АНБУ Конохи? Того, кто спас ей жизнь, когда шиноби Кири хотели забрать её пятилетнюю, подобно товару? Копирующего ниндзя? Ученика Жёлтой молнии?

— Знаю, — выговаривает она так, словно и сама не знает ответ, и вдруг резко прижимается, уперевшись коленками — в его колени, и так крепко обвивает его за шею, что у Какаши дыхание в горле застревает. — Я здесь, с тобой.

— С кем? — переспрашивает Какаши ей в плечо.

Она не понимает, но всё равно отвечает:

— С тобой, с Хатаке Какаши.

И целует где-то под левым глазам, снова отчего-то плача и лихорадочно спускаясь ниже, к подбородку.

— Я так испугалась, когда потеряла сознание от истощения. Я так испугалась…

— Я очень устал, — повторяет Какаши, не поднимая рук, чтобы обнять Сакуру в ответ.

— Скоро всё закончится. Скоро всё будет как раньше, — судорожно повторяет она, притягивая Какаши к себе, словно неживого.

— Сенсей сидел со мной здесь.

— Ты можешь плакать, Какаши, если хочешь. В этом нет ничего страшного.

— Он сидел со мной здесь, помогал правильно концентрировать чакру и правильно её копить.

Сакура всхлипывает. Ничего не говорит и забирается пальцами в его волосы с такой силой, как будто ей нужно за что-то ухватиться.

— Я очень устал, — ослаблено говорит Какаши. Хотя чакра и восстановилась в достаточной мере даже для того, чтобы активировать шаринган, он не может поднять бессильно повисших рук, чтобы обнять Сакуру в ответ.

— Я здесь, Какаши. Всё будет хорошо.

Он хочет ей сказать — не плачь, Сакура. Он ведь видел, какой она бывает, когда улыбается, и какими узористыми морщинами покрывается тонкая кожа вокруг её ясных глаз. Когда она смеялась, рядом с ней был Учиха Наоки. Интересно, жив ли он?

На мгновение Какаши хочет, чтобы так оно и оказалось.

В то же мгновение — он переводит взгляд на токоному и думает, что, если бы там стояла фотография улыбающейся Сакуры, убрать её оттуда ему не хватило бы сил.

Какаши видит за её спиной дребезжащие вместо леса сёдзи и отмирает: руки дёргаются, и он обхватывает дрожащую Сакуру и притягивает вплотную к себе.

1) Васи — японская бумага, используемая в том числе для обклейки сёдзи.

Вернуться к тексту

2) Токонома — ниша в традиционной японской гостиной, где обычно располагаются картина, икебана и прочее.

Вернуться к тексту