Цикады (джен)

Под конец ноября холодное чистое небо затянуло тучами, и зарядил дождь.

Монотонный серый ливень начался ночью и продолжался весь день. После полудня тучи сгустились и потемнело настолько, что в аудиториях Юуэй пришлось зажечь свет. Высокие, до пола, окна в коридорах запотели от духоты, и каждую перемену кто-нибудь из студентов считал своим долгом нарисовать что-нибудь на влажном стекле. Шум капель проникал повсюду, и к обеду начало казаться, что бетон и стекло больше не удерживают воду, что она просачивается сквозь стены и скоро затопит академию, словно корабль, получивший пробоину в открытом море.

Занятие по прикладной героике было решено провести в помещении. Айзаву это обрадовало: в спортзале Альфа установлены камеры, а значит можно будет не только прочесть отчет о тренировке, но и посмотреть записи, как только он разделается с делами поважнее.

А дел накопилось порядочно. Он провёл с Эри в больнице несколько недель, успевая только самое неотложное. Теперь надо бы понять, за что взяться раньше: то ли за ноябрьский отчёт для Незу, то ли за характеристики студентов для пересдачи экзамена на геройские лицензии, то ли за план тренировок на декабрь. Кстати о тренировках. Пора назначить встречу с Шинсо, посмотреть, чего он добился за это время, и научить его паре новых приёмов…

И ещё заполнить оставшиеся бумаги для перевода Эри под попечительство Юуэй.

И изучить поправки к закону о временных геройских лицензиях, которые пришли в рассылке сегодня утром…

Айзава откинулся на стуле и вздохнул. Проклятый шум дождя, глаза от него сами закрываются. Наверное, стоило поспать подольше прошлой ночью. Или хотя бы позапрошлой. Но в предутренние часы, в темноте и тишине, ему работалось лучше всего, глупо упускать такое плодотворное время. Хорошо бы прикорнуть прямо сейчас, но гора дел сама себя не разгребёт, а время поджимает.

Можно распечатать поправки к закону и почитать их в комнате отдыха, там есть чайник и кофе. Да, кофе спас бы ситуацию. Хороший вариант. Где там новая пачка бумаги для принтера?

Стопка распечаток остро пахнет свежей краской. Тишину коридора нарушает только шум воды, струящейся по окнам, да мягкие шаги Айзавы.

Это и еще… звонкое цоканье каблуков. И знакомое звяканье браслетов-наручников.

Полночь приближается откуда-то из-за угла, распространяя вокруг сладкий запах духов, от которого зевать хочется еще сильней, чем раньше. Улыбаясь плотоядной улыбкой хищницы на охоте. Вечная провокаторша, скандальная соблазнительница. Они знакомы почти полжизни, и она ни капли не изменилась за это время.

Впрочем, нет. Сегодня она выглядит чуть иначе, хотя он никак не может уловить, что именно с ней не так. Какая-то мелочь. Неважно.

— Утро, Каяма.

— День! — она многозначительно подняла вверх палец, вонзив во влажный воздух ярко-алый ноготь. — Уже давно день, Айзава. С этой погодой и не разберешь. — И, присмотревшись к нему получше, добавила: — Ты за своим спальником и на заслуженный отдых? По тебе видно, что давно уже… заслужил.

— За кофе.

— В комнату отдыха? — кажется, она обрадовалась этому ответу. — Тоже хорошо. Тебя как раз там ждут.

— Кто?

В растущей горе дел не хватало только желающих пообщаться. Он и в обычные дни от чужой болтовни не в восторге, а уж сегодня…

— Эри.

Это странно. И даже не потому, что Эри вдруг оказалась в учебном корпусе, хотя ей полагается быть в общежитии под присмотром Тогаты или кого-то из учителей. А потому, что из всего многообразия новых знакомых ей почему-то вдруг понадобился именно он.

— Что-то случилось? Почему сразу не позвали?

— Расслабься, все в порядке. — Полночь улыбнулась, и эта улыбка почему-то была мягче, чем ее обычный обольстительный оскал. — Ты месяц с лишним был с ней рядом, а теперь второй день не заходишь. Я бы сказала, что девочка просто соскучилась.

Может он и был рядом, но ведь они почти не общались. Пока Эри лежала в горячке, он вообще не выходил из отделения реанимации — стоял рядом с персоналом во время всех процедур, видел каждую капельницу, каждую инъекцию, каждую перевязку. Врачи решили перестраховаться, и их можно было понять: любое неверное прикосновение могло разбудить ее причуду, вырвать из подсознания чудовищную, неуправляемую силу, и, не будь его рядом, это могло бы стоить кому-то жизни.

Но Эри не помнит этих дней. Не может помнить.

Когда она пришла в себя, и медики взялись изучать ее причуду, он тоже был рядом. Врачи и медсестры были аккуратны и внимательны, и все же Эри вздрагивала от любого прикосновения, боясь возвращения «проклятой силы». И каждый раз, отправляясь на обследования, искала глазами Айзаву — идет ли он следом? Всё ли будет в порядке? Он ловил её взгляд и кивал: да, конечно. Ничего не случится, пока я здесь.

А в промежутках между осмотрами он молча ждал в углу палаты, изучая учебную отчетность, пока сиделка читала с девочкой книгу или играла с ней в игры. Они мало говорили — по большей части он отвечал на её вопросы, но вопросов было не так уж много. И каждый третий из них был про Тогату и Мидорию — когда выйдет с ними увидеться? Пришлось нажать на руководство и всё-таки устроить троице встречу, несмотря на протесты психологов, пытавшихся уберечь девочку от контактов с «травматичным прошлым»…

Потом Эри вывели из реанимации, осмотры превратились в рутину и стало намного спокойнее. Врачи давали положительные прогнозы, и было очевидно, что в ближайшее время ее причуда никому не навредит. В какой-то момент Айзава даже смог вернуться к занятиям в академии, но ежедневно забегал в больницу хотя бы ненадолго — узнать, как прошёл день, и подготовить Эри к будущему переводу в новый дом…

Ну что же, теперь она обживается в этом самом доме, учителя и студенты балуют её вниманием и подарками разной степени полезности, Мидория и Тогата проводят с ней каждую свободную минуту, причём у Тогаты свободного времени теперь более чем достаточно. Айзава был уверен, что на волне новых впечатлений Эри о нём и не вспомнит.

Но вот оно, надо же. Соскучилась. Он вдруг отчётливо вспомнил ищущий взгляд в больничном коридоре. Вы идёте следом, Айзава-сан? Всё будет хорошо?

— Ясно. Я посижу с ней… немного.

— Тогда стоит тебя кое о чём… м-м… предупредить. — Полночь вдруг повернулась на каблуках и встала к нему спиной. — Кстати, как тебе моя новая причёска?

Ага, вот что с ней сегодня не так. Длинные тёмные волосы Каямы заплетены, а не распущены, как обычно. Плотная коса, на аккуратно уложенных прядях играют лиловые блики.

— Не твой стиль. Слишком консервативно.

— Эри плела. — Убедившись, что он хорошо рассмотрел косу, Полночь резко развернулась и приняла любимую позу, уперев руку в бедро. — Между прочим, получилось всего-то со второй попытки. Она быстро учится.

— Смотря кто учил. — Разговор затягивался, и Айзаву это раздражало. Неужели так сложно говорить короче и по делу? — О чём ты там хотела предупредить? Говори, и я пойду.

Умиление разлилось по лицу Каямы, и глаза за стеклами очков превратились в щёлки.

— Эри подарили набор щёток для волос и научили делать простые прически. Ей не терпелось на ком-нибудь попробовать, и я…м-м… предложила попрактиковаться на мне. Ну и на ком-нибудь ещё из учителей, если они не против.

Предложила за всех. Никакого уважения к личным границам. Каяма как она есть.

— И ты представляешь, почти никто не был против! — она всплеснула руками, словно поражаясь уступчивости коллег. — Ну, разве что Мик не захотел портить укладку, но обещал, что завтра научит Эри делать такую же. И Цементос не слишком ладит с расческами, они об него крошатся. А у Тринадцатого…

— Скафандр.

— Стрижка! — Полночь взглянула на него так укоризненно, словно это было очевидно, и стыдно было не знать таких простых вещей. — У него короткая стрижка… под скафандром, и он, между прочим, расстроен — хотел поучаствовать. Всемогущий, конечно, согласился. Эктоплазм оставил вместо себя клона и ушёл на тренировку, и теперь остался только…

— Всё, я понял, к чему ты клонишь. — Действительно, скажи она всё сразу и напрямую, он бы принял это за неудачную шутку. — Сейчас я зайду в комнату отдыха, и Эри предложит заплести мне косичку. Так?

Полночь кивнула, и ее улыбка исчезла полностью. Теперь она была непривычно, удивительно серьёзна.

— Это лишнее. Я сам в состоянии расчесаться. Будет время, займусь.

— Кто бы сомневался. Ты только пойми правильно. — Это даже не серьёзность, а… смущение? У Каямы-то? — Она тебя действительно ждёт. Ждала и до того, как я, м-м… предложила эту идею с причёсками. И, если ты ей откажешь, то сделай это как-нибудь помягче. Это мы для неё незнакомцы, а ты уже давно нет. Не расстраивай ребенка лишний раз.

И Каяма исчезла за дверью учительской, поправляя косу.

Дождь продолжал неутомимо колотить по окнам.

* * *

Дверь в комнату отдыха была приоткрыта, и за ней Айзаву встретил взгляд абсолютно пустых белых глаз, без радужки и зрачка. Их обладатель возвышался над диванчиком, словно огромная живая плащ-палатка. Черный шлем-маска покоился рядом, на столике, и ничто не скрывало ни скелетный оскал рта, лишённого губ, ни короткие пряди волос. Волосы почему-то были приподняты, словно у самого Айзавы во время активации причуды, и выстроены в кривоватый расползающийся гребень.

Страннее Эктоплазма без маски может быть только Эктоплазм с ирокезом.

Эри возилась где-то на диване, наполовину скрывшись за безразмерным плащом и отворотами воротника. Маленькие ладошки старательно вытягивали прядь волос, пытаясь заставить её стоять ровно, но раз за разом терпели неудачу. Наконец, Эри сдалась.

— Всё. Спасибо, Эктоплазм-сан. Подождите, я сейчас вам покажу, что получилось! — Эри соскочила с дивана и понеслась куда-то в угол комнаты. Белёсые глазницы повернулись к двери, и Айзава отчётливо ощутил на себе чужой взгляд.

— Стиратель. — Низкий голос, казалось, исходит не от фигуры на диване, а откуда-то издалека, будто говорящий сейчас совсем не здесь. Строго говоря, так оно и есть. — Присмотришь за ней?

— Присмотрю. — Айзава усмотрел на столике чайник и спасительные стики с кофе, и направился к ним. — Мне нужны записи с вашей тренировки. Напомни Всемогущему.

Кивнув, клон распался мутным облаком плазмы, а следом растворился и шлем на столике. Эри с зеркальцем в руке повернулась к пустому дивану и грустно вздохнула. Не подождал.

Впрочем, при виде Айзавы ее грусть исчезла без следа.

— Айзава-сан! Хорошо, что вы пришли!

— Здравствуй, Эри. Как ты? Всё в порядке?

— Ага. — Она мялась у диванчика, словно не решаясь подойти поближе. — Тут интересно. Мне всё нравится. Правда!

Айзава кивнул. И выглядит она поживее, чем в больнице. Похоже, культурный фестиваль и переезд пошли ей на пользу. Ну и хорошо, что всё хорошо. Задача решена, вопрос закрыт.

Чайник закипел, кофе с тихим шипением растворился в бумажном стаканчике.

Повисла пауза. Айзава размешивал кофе, раздумывая, что делать дальше. На всякий случай, пока не поворачиваясь к диванчику. Ему было слегка не по себе.

В критических ситуациях как-то проще. Понятнее. Есть план. Ребенка в опасности надо спасать. Напуганного — успокоить, пусть даже просто присутствием, как Эри в больнице. Ну, на вопросы ответить. Выполнить просьбу. Привести в новый дом, рассказать, что к чему. А дальше?

Как вести себя со счастливой Эри, у которой все хорошо и которая (кажется) по нему соскучилась, Айзава пока совершенно не представлял. Оставалось только надеяться, что она облегчит ему задачу и продолжит разговор сама. Но Эри молчала.

Он попытался вспомнить, не осталось ли каких-нибудь нерешенных вопросов, связанных с девочкой. На всякий случай, чем не повод для разговора. Память услужливо вывалила целый ворох совершенно случайных и в общем-то ненужных фактов. Эри не нравятся яркие девчачьи игрушки, все эти куклы и блёстки, зато она подолгу может листать книжки про зверей и калякать в раскрасках. И она почему-то никогда не поднимает левую ногу, если нужно куда-то залезть или спуститься с высокой кровати. Семечки от яблока, которым угостили её Тогата и Мидория в первый визит, она решила сохранить — завернула в бумажку и держала под подушкой, пока их случайно не выбросила сиделка во время смены белья. Ещё она может часами смотреть в окно на проезжающие машины и людей, и что там ещё обычно происходит за окнами в центре города. Из всего больничного меню предпочитала рисовую кашу и фруктовое пюре, а вот отварное мясо постоянно оставалось несъеденным…

На удивление много всего. Впрочем, когда целыми днями молча сидишь с кем-то в одном помещении, что еще остаётся, кроме как наблюдать?

— Айзава-сан, — прервал его напряжённые мысли голос Эри. — А вон там за окном — что?

— Дождь. — ответил Айзава. За стеклом не просматривалось ничего, кроме подтеков серой воды.

— Нет, дальше. Пойдёмте, я покажу! — Эри вскарабкалась на высокий подоконник, помогая себе правой ногой, но упорно не поднимая высоко левую. Айзава присел рядом, потягивая кофе.

С высоты холма открывался вид на залив. По морю бежала белая рябь, высокие волны катились к берегу, но разглядеть сам берег мешала стена деревьев, подступавшая прямо к стенам академии. На черных ветвях болтались остатки пожухлых листьев, кое-где серо-зелеными пятнами выделялись одинокие сосны.

— Вон там, внизу. Это лес?

— Это парк. Был лес, когда-то. Очень давно.

В глазах Эри зажегся восторг.

— А звери там есть? Как в лесу! Медведи, волки, зайцы, серый ежик и лиса?

Айзава хмыкнул. Список зверей в точности сходился со стихами из любимой больничной книжки Эри.

— Мелкие какие-нибудь есть. Ежи есть, наверняка. Белки ещё, мыши. Птицы. Может, древесные лягушки, насекомые. И всё.

— Древесные лягушки — это как Тсую-тян, — со знанием дела объявила Эри. — Она мне всё про них рассказала. О! И ещё она подарила мне расчёски! С ними столько всего можно сделать!

Айзава поперхнулся кофе. Расчёски. Ну надо же. Ничто не предвещало.

— Я заплела косичку Полночи-сан! — радостно продолжала Эри. — И еще Всемогущему-сан причёску сделала! И Эктоплазму-сан, только он не успел посмотреть. И ещё… — она вдруг замялась и отвела глаза. — И вам я бы тоже… сделала, только вы, наверное, откажетесь. Вы же… не любите, когда за вас кто-то другой что-то делает.

— Не люблю, — ответил Айзава, чувствуя облегчение, но почему-то с легким оттенком вины. Кажется, этот вопрос решился сам собой. — А как ты поняла?

— Ну, вы в больнице всё всегда сами делали. Даже если вам предлагали помочь. И за кофе сами ходили, и за едой. И бумаги все сами врачам относили. Даже воду на кулер сами, хотя она тяжёлая, а у вас рука болит. Вот тут, — и Эри указала себе за правое плечо. — Болела. А когда меня выписывали, уже прошла. Кажется.

Выходит, пока он наблюдал за Эри — Эри наблюдала за ним? Неожиданно, но, если подумать, логично. Когда целыми днями молча сидишь с кем-то в одном помещении, что ещё остается, кроме как наблюдать?

— А что у вас было с рукой?

— Ткнули ножом. Напала одна злодейка, когда мы…

«…ходили тебя спасать». Айзава запнулся и проглотил конец фразы. Поднимать тему рейда на цитадель Оверхола сейчас не хотелось ни в каком виде.

— В общем, недавно. Прошло уже.

— Наверное, шрам останется, — задумчиво протянула Эри. — Если ножом и больно, то потом всегда бывает шрам. А когда вам вот это сделали…- она потянулась тонким пальчиком к шраму под глазом Айзавы, и герой непроизвольно отшатнулся, — вам было очень больно?

— Да. Но сейчас уже тоже всё прошло. Все в порядке.

— У меня такой был вот тут, — Эри указала пальцем на левое бедро. — И он болел, если ногу поднимать.

— Был?

— Да. Уже нет. Меня… восстановили один раз и ещё один, и больше вообще-то уже не болит, только я про это забываю.

Дважды. Она прошла через этот кошмар дважды. И рассказывает об этом… без страха? Как о чем-то обыденном, что должно было случиться и случилось? Айзава не нашелся, что ответить. Любые слова казались пустыми и лишними. Да и какой смысл в словах? Мы сделали всё, что можно было сделать. Вытащили её. Спасли. Бояться больше нечего. Дальше всё будет хорошо.

Откуда же это мерзкое чувство, что всё только начинается? Что сделать можно ещё очень много, только пока неясно, что именно?

Снова стало очень тихо. Эри молча возила пальцем по запотевшему стеклу, вырисовывая не то зайца, не то тощую большеухую кошку.

Стаканчик с кофе опустел. А в голове начали не вовремя всплывать мысли о горе несделанных дел. Часы на стене тихо отсчитывали время, уходящее впустую.

Надо бы занять чем-нибудь Эри и сесть за работу.

Он обвел комнату взглядом. Ни книжек со зверями, ни раскрасок, ни карандашей нигде не обнаружилось. Кто бы ни привёл сюда Эри, он явно не позаботился о её досуге.

На краю стола разноцветной горкой громоздились расчески.

Айзава вздохнул. Ну ладно, если честно, то ему есть чем занять Эри. Вот только это именно тот вариант, которого он очень хотел бы избежать.

— Эри. Мне сейчас нужно будет поработать. Почитать кое-что. А ты можешь в это время причесать меня… если хочешь.

В глазах Эри вспыхнули огоньки.

— Правда? Можно?

— Можно. Только не плети ничего. Расчеши и всё.

— Ура! — Эри развернулась и попыталась слезть с подоконника. Айзава подхватил ее под руки и спустил вниз. Отодвинул в сторону журнальный столик и присел на пол, опираясь спиной на диван. Ну вот, теперь они с Эри одного роста. Ей будет попроще.

Он подтянул к себе пачку распечаток.

«Поправки к закону №1123 «О временных геройских лицензиях»

Щётка вошла в длинные тёмные пряди и дёрнула их так, что у Айзавы потемнело в глазах.

— Эри! Осторожнее!

— Извините! — Эри выглядела озадаченной. Похоже, с прошлыми добровольцами такого не случалось. — Я…попробую медленнее?

Айзава снова взялся за бумаги. Но вторая попытка оказалась ненамного лучше первой. Ощущения были такие, словно кто-то очень аккуратно и бережно пытается снять с него скальп, по миллиметру за раз.

— Нет, так тоже дело не пойдёт.

— Простите. — Эри провела ладошкой по пряди, сбившейся на конце в плотный комок. — Они у вас очень спутанные. Вы не любите причёсываться, да? Даже если сами?

— Не люблю, — сдался Айзава. Устоять перед детской непосредственностью было невозможно. — Мне как-то жаль на это время терять. Но… если очень нужно, то есть способ. Я тебя научу.

Он показал, как отделить прядь поменьше, и как расчёсывать ее снизу вверх, мелкими движениями, чтобы не собиралась в комки. Эри наблюдала внимательно и сосредоточенно.

Айзава вернул щётку, и тонкие детские пальцы зарылись в его волосы в третий раз.

С минуту он не решался возобновить чтение, ожидая худшего. Но худшее, похоже, пока откладывалось.

«Поправки к закону №1123 «О временных геройских лицензиях. Пункт 1…»

Где-то на третьем абзаце он поймал себя на мысли, что от чтения его больше ничто не отвлекает. Кажется, процесс наладился, и прикосновения щетки стали вполне терпимыми.

Полночь была права. Эри и правда быстро учится.

Четвёртая прядь. Пятая. Шестая.

Мерный шорох щётки сливается с шумом дождя за окном. Звук растет и ширится, заполняет собой всё вокруг, и строчки на бумаге плывут в жёлтом свете ламп, слипаются в тёмные пятна, пляшут перед глазами, убаюкивают…

Женские руки перебирают его волосы. Воздух полнится монотонным звоном цикад.

Солнце заливает открытую веранду светом. Узорная тень от листвы падает на дощатый пол и чуть дрожит от ветра. И если качать головой, глядя на тень, то кажется, что веранда тоже качается, будто лодка, плывущая по волнам…

— Шота, не крутись. Если хочешь оставить длинные волосы, то придётся потерпеть.

Голос матери ласков, но твёрд. Сейчас она соберет половину волос и свяжет их в узел, как у самураев из старых фильмов, а потом отпустит его играть. Должна отпустить. Ради этого можно и потерпеть.

— Всё. Беги.

Он срывается с места и несётся через двор. Мелкая галька шуршит и проскальзывает под ногами, а пара камешков забивается в открытые сандалии и колется. Их можно будет вытряхнуть, но потом. Сейчас — добежать до рядов кустарника, которым обсажен двор, продраться через жесткие ветви и нырнуть в зеленый мир, который прячется за ними.

Этот мир жужжит, щебечет и стрекочет на все лады, он пахнет свежей листвой и землей, нагретой солнцем, он пестрит цветами и щекочет ноги высокой, до колен, травой, и обдувает голые руки лёгким тёплым ветром. Родители уверяют, что Шота здесь уже был, прошлым летом, но детская память непрочна, и теперь этот мир предстоит открывать заново.

К тому же год назад у него ещё не было причуды.

Взрослые пока не до конца разобрались, в чём суть его силы, но для самого Шоты всё более чем очевидно. И довольно просто.

«Если кто-то умеет делать что-то необычное, я могу его выключить»

И мир вокруг просто переполнен существами, которые умеют делать что-то необычное.

Вчера он уже изучил некоторых из них поближе. И пока что никто не подчиняется его силе. Пёстрые сойки прыгают по веткам старого дуба и не выключаются, сколько на них ни смотри, только блестят насмешливо глазами, громко трещат и улетают прочь. И карпы в маленьком заросшем пруду у дороги тоже не выключаются. Они медленно скользят у самой поверхности воды, кажется, только дотянись — и ухватишь. Но рыбы проворны и быстро скрываются в зеленой глубине, стоит только окунуть руку в воду, а следом за ними, окатывая Шоту фонтаном брызг, скачут растревоженные плеском лягушки, гревшиеся на берегу.

Лягушки тоже не выключаются.

Сегодня нужно проверить кого-нибудь ещё. Шота вытряхивает камешки из сандалий и оглядывается по сторонам.

Яркий свет пробивает листву, и на траве дрожат солнечные пятна. Ветер разносит медовый запах гортензии, и при каждом движении воздуха на земле под кустами растет слой мелких голубых цветов. Гортензия отцветает.

Крупная бабочка садится на соцветие, роняя ещё несколько цветков.

Бабочка — это то, что нужно!

Он активирует причуду, и это почему-то отдаётся неприятным тянущим чувством в затылке. Ах да, это пытаются приподняться пряди волос, связанные в узел. Неудобно.

Шота стягивает с волос резинку и прячет её поглубже в карман. И медленно подбирается к кусту, не спуская глаз с бабочки. Она не улетает, только поводит из стороны в сторону яркими крыльями. И даже если осторожно покачать ветку, бабочка всё равно остаётся на месте.

Выключилась! Ура!

Это работает на насекомых? Нужно проверить на ком-нибудь ещё. На ком-нибудь необычном! Шота зажмуривается, чтобы дать отдых глазам, и прислушивается получше. Шорох листьев, жужжание пчел, тихий щебет воробьев — все вокруг перекрывает один звук, громкий и настойчивый. Кажется, даже воздух вокруг вибрирует в унисон с этим ровным, ритмичным, всепроникающим стрекотом.

Цикады.

Вот на ком нужно испытать причуду. Шота смутно припоминает, что когда-то видел мёртвых цикад — прошлой осенью, в парке возле дома, они лежали повсюду вперемешку с начинавшей желтеть листвой. Огромные — размером с его ладонь, и в то же время такие хрупкие на вид. Как им удаётся настолько громко сверчать? Почему их нигде не видно, пока они живы? Удивительно.

Решено. Нужно найти цикаду. Звуки доносятся отовсюду, но громче всего — сверху, из крон деревьев. Это слишком высоко. Ещё стрекот слышен от приземистых кустов с жесткими листьями, и Шота направляется туда. Но цикады словно чуют его приближение: стоит подойти поближе, и куст замолкает. Среди плотных листьев с колючим краем не видно никого, как ни вглядывайся.

Куда же они деваются? Может, цикады невидимы, когда молчат? Интересно, если выключить цикаду, пока она стрекочет — она исчезнет? Но, чтобы выключить, её сначала нужно увидеть…

Он пробирается всё дальше за деревья, следуя за монотонным стрекотом, но звук словно играет в прятки, не подпускает к себе ближе, чем на несколько шагов, как ни крадись. Неуловимые цикады сверчат то на старом пне, то на стволе клёна, то в ворохе сухой травы… А потом земля под ногами вдруг становится покатой, и впереди открывается тенистый, поросший травой склон. Где-то далеко внизу, в просветах между соснами, виднеется проселочная дорога и большое рисовое поле.

Дальше дороги ему гулять не разрешали. Придётся возвращаться.

…правда, склон — это же ещё до дороги?

Шота раскидывает руки и представляет, будто он самолет, такой же большой, как тот, что привёз их с семьёй из Токио. И сбегает, слетает по склону вниз, набирая скорость с каждым шагом…

— Вжжжжжж!

Он активирует причуду на бегу — просто так, чтобы поднять волосы и поймать в них встречный ветер. От этого кажется, что бежишь еще быстрей. Стук шагов отзывается в груди, поток воздуха режет глаза и свистит в ушах, и под конец начинает казаться, что если подпрыгнуть, то можно и правда оторваться от земли и взлететь прямо в чистое и высокое летнее небо…

И Шота прыгает, а потом резко тормозит и приземляется на мягкую зеленую траву, и валится на спину, раскинув руки, и жадно вдыхает сухой, пахнущий хвоей воздух. Челка залепила глаза, сердце колотится, эхом отдаётся в ушах, и какое-то время никаких других звуков не слышно вообще.

Но потом… Совсем рядом, от замшелого камня, до которого рукой подать… доносится громкое стрекотание.

Ну, теперь-то он её точно найдёт! Шота осторожно переворачивается и ползёт, стараясь делать как можно меньше движений. Что-то мелкое и колючее втыкается в руки, на футболке и шортах остаются травяные следы, но сейчас это всё неважно. В груди снова начинает стучать, теперь уже от предвкушения и азарта. Уже совсем близко, так близко, что можно рассмотреть пушистые ворсинки мха, которыми покрыт камень…

Цикада замолкает. Камень пуст.

Такая досада. Шота садится, вздыхает и отряхивается. Нужно оглядеться ещё раз… и возвращаться.

Зеленый мир обступает его со всех сторон, светлый, надёжный и безмятежный. Здесь каждый день обещает чудеса с самого рассвета. Здесь самый большой твой страх — не успеть найти цикаду до того, как она замолчит.

И никто не придёт, чтоб сжать твой мир до четырёх стен тёмной комнаты в подземелье, до жуткого кресла с оковами в пахнущей смертью лаборатории. И никто не вскроет твое детство скальпелем, не разорвёт его на части во имя смутных идеалов и грандиозных планов. Не сделает это… дважды.

Холодок пробегает по спине от этих тяжёлых, чужих мыслей. Они родом не из этого времени, не из этого места. И Шота оглядывается вокруг, пытаясь понять, кто же ему эти мысли нашептал. Но вокруг тихо, и только дождь шуршит по листьям, смешиваясь со стрекотом цикад, и это так странно, ведь цикады не поют в дождь, да и солнце в дождь обычно не светит… Но солнечные лучи уже распадаются желтым искусственным светом ламп, и зелёный мир рушится на части, оплывает серыми потоками на стёклах, обрастает бетонными стенами и исчезает окончательно…

— Айзава-сан! — Эри устала звать, и теперь тормошит его за плечо. — Просыпайтесь! Я всё!

Сознание цеплялось за уходящий сон железной хваткой. У Айзавы ушло добрых полминуты, чтобы припомнить, как и почему он оказался на полу в комнате отдыха, в окружении рассыпанных распечаток и в компании Эри с расчёской в руках.

— Вот! Хотите посмотреть, что получилось? — И Эри протянула ему зеркальце в зелёной оправе в виде смешной глазастой лягушки. В зеркальце отражались непривычно ровные, гладкие пряди, свисавшие ниже плеч. И такая же чёлка, вытянутая чуть ли не до подбородка.

«Как утопленник», — промелькнуло в голове у Айзавы. Очень уместно — чувствует он себя ненамного лучше утопленника. Пробуждение далось слишком тяжело. Словно вся усталость, копившаяся последний месяц, вдруг навалилась разом, выжала остатки энергии и не оставила сил даже двигаться.

— Дай-ка мне расческу. Поправлю чуть.

Память шутила странные шутки: Айзава отчётливо помнил, что совсем недавно, стоя у куста гортензии, он распустил волосы и спрятал резинку в карман. В правый.

И надо же, она там действительно есть!

Он зачесал волосы назад и стянул половину прядей в самурайский хвост на затылке. Вышло так себе, зато в глаза теперь ничего не лезет.

Эри смотрела на него так, словно он только что сотворил чудо. Как минимум вытащил из кармана живого кролика или змею.

— Айзава-сан, как вы это сделали…с волосами? Научите меня!

— Давай… в следующий раз, хорошо? — хрипло ответил Айзава и кое-как поднялся на ноги. В глазах расплывалось, тело ломило, но мысль работала на удивление чётко. Нет, у Эри ещё далеко не всё хорошо. Да, всё только начинается, и сделать можно ещё очень много.

И теперь он со всей отчетливостью знал, что именно нужно делать.

Эри никогда не валялась на траве и не ловила бабочек. Не кормила из ладоней лошадей, не возилась в снегу и не лепила снеговиков, не пускала мыльные пузыри и солнечных зайчиков. Не видела фейерверков на Танабату и не выжидала под ёлкой Санту. Не ходила по узким парапетам у тротуара, держась за чью-то надёжную руку. Не запускала воздушных змеев и бумажные самолёты, не бегала босиком по воде и не строила песочных замков. Не делала всей этой… ну, если вдуматься — ерунды, бесконечно важной ерунды, которая потом оседает где-то в дальних уголках памяти и сливается в одно большое, тёплое, полуволшебное и безопасное воспоминание, которое должно, должно быть у каждого рёбенка, если у него правда всё было хорошо.

Потому что детям полагается детство. И полагается вдвойне, втройне, стократ больше тем, кто слишком рано узнал, что такое боль, смерть и безысходность.

И, быть может, ещё не поздно подарить Эри свой кусочек вечного лета с синим небом и цикадами. Жаль, что сейчас не июль. Впрочем…

— Завтра дождь должен кончиться. Я зайду к тебе, ненадолго, и сходим погулять. Согласна?

Эри с недоверием покосилась на исходящее серой водой оконное стекло.

— Закончится? Но там же холодно. И мокро. И везде эти… ну, когда много воды в одном месте.

— Лужи?

— Да.

— Ну вот они-то нам и нужны.

Красноватые глаза распахнулись до предела, и в них замер немой вопрос. Айзава уставился на ступни Эри, пытаясь прикинуть, какой размер резиновых сапог ей понадобится. Наверное, можно взять и с запасом, лишь бы не жали…

— Пойдём гулять прямо по лужам. Возьмём зонтик и такую особую обувь, чтобы ноги не мокли. Может быть тебе понравится.

— Хорошо, — неуверенно кивнула Эри. — Ладно… Я буду ждать, Айзава-сан. Вы только приходите… пожалуйста.

Дверь открылась, и по комнате отдыха медленно прошествовал Всемогущий. Оставил на шкафу увесистую папку, включил чайник и приветственно помахал рукой.

— Вечер добрый, Айзава, привет, юная Эри.

Растрёпанные волосы бывшего Символа мира старательно заглажены назад, а чёлка, наоборот, приподнята. Похоже, на нем Эри сегодня тоже практиковалась.

— Юная Эри пыталась воссоздать мою геройскую прическу, — гордо заявил Всемогущий, перехватив взгляд Айзавы. — Между прочим, 1-А класс оценил. Юная Асуи рада, что её подарок не лежит без дела.

— У меня почти получилось, — радостно заявила Эри, сползая с дивана. — Кроме чёлки! — и она приставила ко лбу растопыренные ладошки, чтобы показать, как должна выглядеть геройская чёлка Всемогущего. — Я потом ещё раз попробую, можно?

— Да хоть сейчас — добродушно отозвался пожилой герой, засыпая чай в чашку. — Если, конечно, у вас с Айзавой нет никаких планов.

— Нету. На сегодня, — комната продолжала плыть перед глазами Айзавы, сознание отчаянно рвалось обратно, в благословенный сон. Мысли об отчётности и несделанных делах причиняли почти физическую боль. — Давайте записи с тренировки, и я пойду.

— А точно, записи! — Всемогущий запустил было руку в карман, но потом вгляделся в коллегу получше и осёкся. — Ты знаешь… кажется, я их забыл. Давай завтра отдам?

— Вы не умеете врать, и вряд ли когда-нибудь научитесь. Что за детский сад, в самом деле.

Голову повело сильней, и Айзава оперся на стену.

— Айзава-кун, — этот голос не допускал возражений, — ты еле на ногах стоишь. Иди к себе, ложись спать. Я оставлю флешку на твоем столе в учительской. С утра на свежую голову всё посмотришь.

Несмотря на покровительственный тон, это предложение звучало исключительно заманчиво.

— Иди. Я присмотрю за Эри.

— Ладно. Может, так и правда лучше. До завтра, Эри.

— До завтра! — отозвался голос с диванчика. — Вы только не забудьте…про лужи.

* * *

Дверь открывается так тяжело, словно кто-то залил петли бетоном. Шум капель кружит голову, словно монотонная, настырная колыбельная.

Айзава бредёт в общежитие, не обращая внимания на дождь и ветер. Падает на застеленную постель, не раздеваясь, и проваливается в глубокий сон, как в тёмный бездонный колодец.

Он спит весь вечер и всю ночь напролет, не шевелясь и почти не дыша, как спят смертельно уставшие люди. Спит, пока не стихает дождь, пока небо не меняет цвет с черного на серый, пока в разрывах туч над башнями Юуэй не поднимается холодное ноябрьское солнце.

Айзаве снится лето.

Яркий свет пробивает листву, и на траве дрожат солнечные пятна. Все оттенки зелёного стелются по земле, шумят под ветром, обступают стеной и тянутся вверх, в высокое безоблачное небо…

Эри стоит у цветущего куста и качает на ветке большую бабочку, которая и не думает улетать. Потом вдруг переводит взгляд куда-то в сторону и застывает, округлив глаза и приоткрыв рот от восторга.

Указывая на что-то маленькой тонкой ладошкой.

— Смотрите, Айзава-сан. Там цикада!