Уисааль (гет)

— Что ты опять психуешь? Это доходит уже до смешного!

— Мне просто надоело в очередной раз говорить со стеной.

Мой голос звучал как-то инфантильно, в нем почти не было жизни. Лишь небольшая ее толика теплилась в глазах. Я даже точно могла бы сейчас сказать, какого они цвета — голубые, как небо, море, такие же, как его глаза…

— Ты ведь не поэтому ушла?

— Когда это ты стал таким проницательным?! — сидя на столе, подогнув ноги под себя, даже не поднимая глаз, я знала, что он, небрежно прислонившись к стене напротив, делает вид, что не понимает, что происходит. — Да, не поэтому. Но разве тебе не все равно?

— Кажется, я уже отвечал на этот вопрос?

— Ах да, как же я могла это забыть. Ты сказал, что я ошибаюсь, думая, что тебе на меня плевать. Только вот одно «но»! Слов недостаточно.

— Чего ты от меня хочешь? — он был готов вновь сорваться и уйти, не окончив разговор.

Собственно, так он поступал всегда, когда возникала такая ситуация. Я молчала в ответ. Молчала в первую очередь, потому что не могла найти ответ. Да и что я могла сказать?

«Что я хочу, чтобы ты меня любил. Глупо».

— Давай в этот раз все-таки доведем разговор до конца.

Я подняла глаза от столешницы. Желание уйти боролось во мне с желанием остаться и услышать то, что он мне скажет.

— Ты уверена?

— Да.

— Тебе придется отвечать.

— Не мне одной.

Две пары глаз встретились. Две пары пронзительно-голубых глаз. В моих стояли слезы. Что было в его глазах, наверное, не знал и он сам.

— К чему все это. Скажи уже наконец, почему ты так болезненно реагируешь? — он старался говорить спокойно, но то и дело эмоции проскальзывали в голосе.

— Ты уже знаешь ответ.

Его взгляд ясно говорил о том что мне все-таки придется произнести это вслух.

— Ревную.

— К кому?

— К ней, — я кивнула на полузакрытую дверь.

— Ты ведь знаешь, что между мной и ей ничего не может быть.

— Знаю.

— Тогда почему ревнуешь?

— Но ведь тебе бы хотелось, чтобы что-то было?

— Это к делу не относится.

— Ошибаешься. В этом-то все и дело.

— Я ничего не понимаю, — он сел на стол напротив.

— И в этом тоже, — я спустила ноги со столешницы и повернулась к нему. — Может быть, ты не желаешь понимать очевидного?! — этими словами я, пожалуй, нанесла больше вреда себе, как позже оказалось.

— Так ты скажи, чтобы все стало ясно.

Я молчала, не желая произносить слова, которые рвались быть произнесенными.

— Ведь ты смелая.

— Может быть, и смелая, но не настолько.

— Скажи, легче станет, — у него был такой голос, как будто он не хотел слышать ответ. Сухой и безэмоциональный. Такой голос у него всегда бывал, когда я плакала. За таким голосом он прятал себя настоящего.

— Ты ведь и так знаешь, что я скажу, — я старалась оттянуть неизбежное.

— Знаю.

— Значит, ты знаешь также и то, что я не признаюсь.

— Почему?

— Не могу. Слишком сложно сказать это вслух.

— Скажи! — он стоял напротив, я чувствовала его дыхание.

— Не могу!

— Пожалуйста!

Одно слово решило все. Сломало возведенные мной стены и сторожевые башни. Я закрыла лицо руками.

— Я влюбилась в тебя. Влюбилась как малолетняя девчонка, — слова текли сами собой, как вода сквозь прорвавшуюся плотину. И каждое из них как идеально острый кинжал впивалось в мое сердце, оставшееся без защиты. — Тебе стало легче от моего признания? Мне — нет. Теперь мне еще тяжелее. Ты был прав, когда говорил, что это будут три недели ада. Ты постарался их сделать именно такими… — я была готова расплакаться, но остатки гордости не позволяли мне этого сделать.

— Я не хотел этого, — он снова сел.

— Не верю. Ты сделал все, чтобы это произошло. Но теперь все отрицаешь.

— Я не отрицаю. Я удивлен тем, что ты не смогла остановить себя, когда поняла, что влюбляешься.

— Ну, не смогла… Не захотела.

— А нужно было. Любовь — это миф. На самом деле это только боль. Боль — и ничего больше. Я не отрицаю, что в начале нашего знакомства что-то было. Что-то, что могло перерасти в любовь. Но я не позволил этому случиться. Я больше не буду ручным зверьком, жаждущим ласки и прибегающим по первому зову хозяина. Сейчас, когда я уже научился ей сопротивляться, я не хочу вновь любить.

— Ты ошибаешься. Но не мне тебя переубеждать.

После моих слов повисло молчание. Не потому, что нам нечего было сказать, а потому, что мы не хотели этого говорить. Я отвернулась к окну, боясь, что расплачусь. И не хотела, чтобы он видел мои слезы. Я думала о том, как теперь быть.

«Что сделать и сказать дальше».

— Ты плачешь?

— Нет, — и снова молчание.

Я стала воспроизводить в мыслях фрагменты, в которых мы были вместе.

— Помнишь тот первый день. Когда все вокруг спрашивали, нет ли у нас романа. А мы отвечали, что впервые увидели друг друга в тот день.

— Зачем ты это говоришь?

— Потому, что больше я не чего не могу сказать. И мне остается только это. Воспоминания. Ты поставил точку, о которой я просила уже давно. Ты забрал у меня надежду, но ведь воспоминания забрать не сможешь.

— Да, я помню тот день. Ты улыбнулась и ответила, что они сошли с ума и у нас нет романа. А потом все с той же улыбкой повернулась ко мне и прошептала: «Пока что нет!»

— Я знала, что он будет, уже тогда. Но думала, что закончится он иначе.

Я сидела к нему спиной, поэтому не могла видеть его лица. Я даже не могла точно сказать, какое на нем выражение. За окном, медленно кружа, падали листья. Мне хотелось, чтобы он подошел и обнял меня. Просто обнял. Последний раз побывать в его объятьях. И вдохнуть неповторимый запах, принадлежащий только ему. Но он этого не сделал.

— Нас ждут. Нужно идти.

Я молча взяла со стола снятые перед его приходом браслеты и направилась к двери. Он шел за мной, я чувствовала это. У самых дверей я остановилась, закрыла глаза и, быстро развернувшись, впилась ему в губы. Я не могла себе позволить наслаждаться поцелуем больше трех секунд.

Боялась, что, окончательно потеряв себя, начну умолять и просить.

Его губы растерянно ответили, мое сердце, замерев, пропустило удар. Так же быстро, как повернулась, я развернулась к двери. Открыла ее и, не глядя, ушла туда, где нас ждали.

* * *

Уже наступил вечер, когда мы решили спуститься в зал для последней репетиции. Я, переполненная злостью и обидой, критиковала как могла, но тем не менее не решалась сама показать движения и взгляды. А он и не просил.

— Не так. Тебе не хватает во взгляде нежности.

Его партнёрша была вне себя от наших словесных перепалок.

— Смотри пристальнее, как будто видишь его в последний раз.

— Покажи, я не понимаю, о чем ты!

Я подняла на него глаза. В них стоял вызов, как будто он ожидал, что я не решусь.

— Позволишь?

— Вперед.

Я отошла назад для разбега. Три шага, толчок. Его руки очень ласково подхватили меня. Я смотрела в его глаза и глупо улыбалась. Несмотря ни на что, мне было приятно вновь оказаться в его руках. Так же нежно и трепетно, глаза в глаза, он опустил меня.

— Теперь понятно?

— Пожалуй, да?..

Репетиция продолжалась. Но я, время от времени ловя на себе его взгляд, думала о руках в поддержке, о их тепле, силе… Я даже не заметила, как мы остались одни.

— Мне кажется, ты готова меня убить, — он сидел на стуле напротив.

— Вовсе нет, — подойдя, я положила руки ему на плечи. Медленно свела их у основания шеи. — Хотя кто знает...

— Зря я позволил тебе поймать меня.

— Ты о чем?

— Если ты выпрямишь руки, я не смогу встать.

— Я не стану мешать.

Он начал вставать, я расслабила руки, не мешая ему, но все же оставила их на его плечах.

Он встал, не снимая моих рук. Так мы и стояли, глядя друг другу в глаза, но не пытаясь там что-либо читать.

Его руки обвили мою талию, мои обняли его за плечи. Медленно давая мне возможность отвернуться, он наклонился ко мне. Его дыхание обжигало мои губы. Я закрыла глаза, позволяя себе забыться.

Не знаю, сколько длился поцелуй. Но когда он закончился, сердце щемило, а глазах стояли слезы. В этом поцелуе было столько нежности, такого единения душ, которого мы никогда не могли достичь.

Я сняла руки с его плеч, он убрал свои с моей талии. Не говоря не слова, мы покинули зал. Поцелуй ничего не менял. Мы по-прежнему были чужими. Все, что было между нами, умирало. Мы буквально уже стояли над гробом нашей любви, и он сосредоточенным выражением на лице вколачивал гвозди в его крышку.

Вернувшись к себе, я включила музыку, закрыла окна и попыталась забыть о двух последних днях.

* * *

День премьеры. Небо заглядывало в окно грозовыми тучами, что полностью соответствовало моему настроению. Необходимость веселиться, когда вся труппа знала о нашем неудавшемся романе, меня угнетала. Подогнув под себя ноги, я села на кровать напротив открытого шкафа. Слева, надежно укрытое чехлом, висело платье, купленное несколько дней назад специально для этого вечера.

Произведение дизайнерского искусства из бледно-лилового шифона. Все воздушно-летящее и до тошноты романтичное. Сейчас даже смотреть на него не хотелось.

Я встала и подошла к зеркалу. Глаза еще немного красноваты, но это не проблема: правильный макияж все исправит. Взглянула не часы. Чуть больше часа до выхода.

Вернулась к шкафу. Все не то! Я по очереди кидала неподходящую одежду себе за спину до тех пор, пока на глаза мне не попалась коробка со старым костюмом.

Стерев с нее небольшой слой пыли, я подняла крышку. Черный атлас. Юбка чуть ниже колена, зауженная книзу. Жесткий корсетный верх, тем не менее, не ограничивающий движение. Разрез сзади на юбке обеспечивал свободу ногам. Я была просто зачарована этой находкой. Тут же я надела его. Несмотря на прошедшее время с того момента, как я в последний раз надевала его, он по-прежнему был по размеру. Я достала из шкафа меховое болеро без рукавов. Оно добавило костюму изящности и мягкости. Удостоверившись, что одежда в порядке, я принялась за прическу и макияж. Немного подвела глаза и накрасила ресницы угольно-черной тушью. Немного румян — лицо после некоторых событий было бледновато. Стянув волосы высоко на затылке, я уложила их в безупречный балетный узел, выпустив только две прядки по бокам лица. В итоге я решила завершить образ красной помадой и атласными туфлями на тонком каблучке. Выглядела я сногсшибательно.

Я подошла к шкафу, чтобы закрыть его. Мой взгляд неосознанно упал на футляр.

Повинуясь порыву, я расстегнула его и коснулась ткани. На глазах навернулись слезы.

«Как-нибудь потом я надену его для того, кто меня действительно полюбит».

Спектакль прошел на ура. Артисты на сцене словно жили в пределах своих ролей. Мне было очень приятно видеть, как воплощаются мои самые смелые задумки. Зал рукоплескал. Этот успех был как путеводный свет. Он помогал мне не уйти в себя насовсем.

После завершения представления наиболее ценные для нас гости были приглашены на вечеринку, устраиваемую тут же, в театре. Артистов отпустили переодеться, а в это время устроили небольшую экскурсию. Пока наш директор развлекал гостей рассказами о театре и игравших здесь людях, я поспешила на сцену, где при опущенном занавесе и должен был пройти остаток вечера.

Я очень волновалась, поэтому разглаживала несуществующие складки на скатерти. Все настолько перепутывалось в моей голове, что я не сразу вспомнила о том, что оставляла этот костюм в доме матери, решив, что я из него выросла.

«Как же он оказался здесь? Да еще и именно тогда, когда был необходим».

Я настолько задумалась, что не сразу заметила, что гости входят в зал.

— А вот и она. Именно это хрупкая девушка является постановщикам всех танцев в представлении, — не дав сказать мне не слова, директор увел гостей к труппе, я была этому рада, так как нужно было собраться с мыслями…

— Я думаю, вы доставите нам удовольствие увидеть вас в танце.

Я не сразу поняла, что обращаются ко мне.

— Да, конечно. Что бы вы хотели увидеть? — собеседник, один их «дорогих» гостей, пробежался по мне взглядом.

— Танго.

— Нет проблем, только вот с кем…

— Со мной, конечно.

Мурашки, пробежавшие по спине, подсказали мне, кому принадлежит рука, легшая мне на талию. Он настойчиво повел меня к импровизированной танцевальной площадке, образованной стоящими кругом столами.

— Что ты делаешь?

— Собираюсь танцевать с тобой, — он снял пиджак и небрежно бросил его на один из стульев.

— Это я поняла. К чему такая честь?!

— Мне будет приятно, — его глаза смотрели в мои, и вместе с нежностью, вдруг прозвучавшей в его голосе, это сломило желание сопротивляться.

— Музыка? — подключился профессионализм.

— Ингрид.

— Хороший выбор…

— Готова?

Я кивнула дирижёру, оркестр по-прежнему оставался с нами. Музыка плавно заструилась по воздуху, прекращая все разговоры. Я заметила несколько удивленных лиц и еще столько же заинтригованных. Мы, конечно, много танцевали во время репетиций, но чтобы вот так откровенно встать в пару…

Два искусственно замедленных шага.

Его рука на моей щеке.

Мои руки на его плечах.

Резкое, отрывистое скольжение по паркету.

Моя рука в его руке.

Глаза в глаза, не отрывая взгляда не на миг.

Два шага назад.

Выброс.

Свободное падение назад.

У самого пола его руки, плавно опускающие меня.

Села, обнимая колени.

Его руки на висках жгли как раскаленное железо.

Оборот головы.

Отпустив колени, я резко встала.

Болеро полетело в зал.

Кружение по паркету.

Тела все ближе и ближе.

Его дыхание обжигало.

Я забывала дышать.

Окружающее стремительно теряло смысл.

Его руки откровенно ласкали мое тело.

Его пальцы запутывались в моих волосах, разрушая прическу.

Музыка замедлялась.

Распущенные волосы упали на плечи.

Я развернулась.

Отошла на два шага.

Мое запястье оказалась в кольце его руки.

Резкий рывок.

Я снова в его объятьях.

Глаза встретились.

За ними — губы.

Где-то на заднем плане прозвучали аплодисменты. Но поцелуй все не прервался.

— Давай сбежим? — прошептал он, не отрываясь от поцелуя. Я еле заметно кивнула.

— Подожди меня на улице. Я сейчас, — снова только кивок, словно выпадая из реальности.

«Что все это значит? Разберемся потом…»

Я вышла из театра через боковую дверь. На улице уже темно и немного холодно. Я пошла по проулку к ближайшему фонарю. У него стояла какая-то фигура.

— Что, если я скажу, что тебе сегодня предстоит умереть? — это была женщина, довольно красивая. Ее плечи были закрыты старомодным плащом.

— Вы шутите?! — мне не нравилось такое соседство.

— Вовсе нет. Там, на дороге, грабитель. Ты погибнешь от пули, закрывая возлюбленного, — я невольно оглянулась на выход из театра, — пока он не пришел, тебе предстоит кое-что решить, — я вопросительно посмотрела на нее. — В моих силах вернуть тебя к жизни. Но…

— Что «но»? — я не совсем ей доверяла, но если она сумасшедшая, лучше поддерживать ее историю.

— Но он тебя никогда не увидит.

— Как это?

— Ты уже не будешь человеком. Ты станешь… кое-кем другим. И в этой новой жизни ему не будет позволено увидеть тебя.

— Почему?

— Таковы условия. Ты согласна?

— Да, — с меня не убудет, а женщине приятно.

— Иди, он ждет тебя.

Я посмотрела в темноту.

— До свидания… — но женщины уже не было.

Я быстрым шагом дошла до парковки и прижалась к его груди, дрожа.

— Холодно?

— Немного, — он накинул мне на плечи свой пиджак. — Спасибо, — я хотела его поцеловать, но именно в этот момент сзади послышались шаркающие шаги. Я с сомнением обернулась. На нас был нацелен пистолет. — Что вам нужно? — в мои мысли закралось подозрение, что та женщина была права.

— Все, что у вас есть, — у грабителя был неприятный скрипучий голос.

Я почувствовала, что меня пытаются отодвинуть.

— Нет.

Далее все случилась почти мгновенно. Я почувствовала настойчивое давление из-за спины. Услышала щелчок спущенного курка. И грудь разорвалась оглушительной болью. Я начала падать. Сильные руки подхватили меня и положили на асфальт. Видимо, сам испугавшись того, что натворил, мужчина скрылся в темноте.

— Только не умирай… — его лицо было таким любящим…

— Почему ты мне солгал? — мне было сложно говорить, но все же было нужно услышать ответ.

— Думал, что так лучше…

— Так ты любишь меня? — я уже чувствовала во рту привкус крови.

— Люблю… Тебя нельзя разговаривать. Я сейчас приведу помощь.

Я хотела сказать: «Не оставляй меня». Но не было сил.

Как только его шаги затихли, я почувствовала, что кто-то поднимает меня. Испугавшись, что это тот грабитель, я открыла глаза. Это была та странная женщина, с которой я разговаривала под фонарём. Я снова закрыла глаза. Мне казалось, что мы поднимаемся вверх.

— Я исполню то, что я пообещала. Но это будет болезненное превращение.

Мне было все равно, я уже почти ничего не чувствовала. Женщина положила меня на что-то, что было мягче асфальта. В то же мгновение я почувствовала, что рана в груди стала меньше болеть.

— Будь готова к новой боли.

Через несколько минут я уже смогла сесть и открыть глаза. Мы были на крыше театра.

— Что со мной происходит?

— Ты превращаешься, — она была в тени, поэтому я не могла видеть ее лица. Но голос звучал мягко и с участием. — Как только боль от раны покинет тебя, начнется еще более сильная.

Я постаралась сесть поудобнее. Теперь я верила ей. Верила во всем.

«Но что же будет со всеми, кто меня знал?»

Как только я захотела задать этот вопрос, на меня опустилось оцепенение.

Боль распространяясь от позвоночника, сосредотачивалась на уровне лопаток. Было такое ощущение, что что-то рвётся из меня наружу и обязательно найдет путь. Я чувствовала, как деформируются кости. Потом — как разрываются мышцы и кожа. Я согнулась, коснувшись головой поверхности крыши.

Боль в спине продолжала нарастать. По спине стекали горячие липкие струйки крови. Я буквально сидела в луже из нее. Две жестких прута вырвались из моей спины, еще больше расширив рану. В это же время мое тело начало светиться, так что нельзя было даже различить, какого цвета на мне была одежда. Я бы и хотела потерять сознание, но не могла этого сделать. Я просто закрыла глаза и сосредоточилась на моем последнем танце.

Когда небо стало светлеть, боль стала терпимой. Теперь осталось только ощущение открытой раны.

Когда солнце полностью показалось из-за восточной части города, спина лишь немного чесалась. Но скоро и это прошло. Теперь я была готова поверить во все, что она мне скажет. Я уже понимала, что со мной что-то произошло. И что после этого моя жизнь вряд ли будет прежней.

— Ты можешь встать? — ее голос прозвучал совсем рядом.

Я попыталась встать, но немного покачнулась. Она не стала мне помогать. Только смотрела на меня и качала головой.

— Что-то не так?

— Я бы так не сказала. Ты прекрасна.

Я наклонилась, чтобы осмотреть себя. Первым, что я заметила, это то, что на мне совершенно нет одежды, а все остальное было, в общем-то, как и всегда. Я попыталась дотянуться до того места, где, по-моему мнению, должны были быть рубцы от ран, но моя рука коснулась чего-то мягкого и тёплого, и это определенно не было моей спиной. Я погладила это что-то и ощутила легкую щекотку. Значит, это часть меня. Я вопросительно взглянула на собеседницу. Она, смотря мне в глаза, расстегнула пряжку плаща и сбросила его.

В первый момент я не заметила ничего необычного, но в следующее мгновение из-за ее спины с хлопком появились крылья. На вид очень мягкие, а цвет... Они были словно сотканы из солнечного света, бледно-желтые, с золотыми искорками. Я боялась поворачивать голову.

— Расслабься. Не бойся. Они — всего лишь часть тебя.

Я вдохнула и постаралась ощутить эту новую часть себя. Она была права, это было довольно просто. Я почти тут же почувствовала мышцы крыльев. Легких хлопок за спиной возвестил о том, что у меня получилось. Я повернула голову вбок. Слегка касаясь моего плеча иссиня-черными перьями, там действительно было крыло. Я провела по нему рукой. Перья были словно шелковые на ощупь.

— Они должны были быть бледно-лиловыми. Но ты в последний момент переменила решение.

— Платье! — я тут же поняла, куда делась моя одежда.

— Да. Теперь осталось самое важное, — она не дала мне сказать ни слова. — Перед тем, как дать тебе новое имя, я обязана исполнить одно твое желание.

— Любое?

— Я не в силах вернуть тебе твою прежнюю жизнь.

— Тогда я хочу оставаться рядом с ним в этой.

— Ты уверена, что хочешь именно этого?

— Да.

— Но он никогда не сможет увидеть тебя.

— Я помню.

— И, тем не менее, ты хочешь быть рядом.

— Да.

— Будь по-твоему.

Она сложила ладони чашей и дунула на них. Вокруг меня закружился смерч из бледно-желтой пыли.

— Отныне ты будешь его ангелом-хранителем. Он не сможет увидеть и почувствовать твое присутствие, но всегда будет помнить о тебе. — пока она говорила, мое тело окружила бледно-лиловая дымка. — Имя тебе отныне Уисааль — союз любви.

Ее фигура исчезла во вспышке света . Дымка вокруг меня рассеялась, оставив на моем теле то самое до боли знакомое бледно-лиловое платье.