По ту сторону света (джен)

Белая пустыня без конца и без края. Жара, давящая на мозг. Однообразие, сводящее с ума.

Она не думала, что после ее второй смерти все будет так.

Прикрыв глаза, она погружается в воспоминания. Она понимает, что так только быстрее сойдёт с ума, но эти воспоминания — все, что у нее осталось.

Боевые кличи земных племен и клич Звездного племени, истошный визг котов из Сумрачного Леса, стоны тяжелораненых, шипение остальных. Эта какофония битвы давит на уши, хочется взвыть и удариться в бега. Но нельзя. Она, мертвая, сражается за тех, кто еще жив. Возможно, кто-то даже избежит смерти благодаря ей. Она разит когтями направо и налево, нисколько не щадя своих противников — ведь это лишь нежити.

В ее крови наконец-то вскипает азарт битвы, она ловит ритм ударов и начинает драться, словно танцуя. Она уже мертва, так что с ней будет? Смертельные для обычного кота раны наверняка не будут таковыми для нее — ведь она из Звездного племени! Разве что останется несколько царапин, которые она попросит вылечить кого-нибудь из Звездных целителей.

Стремительный удар, словно пришедший из ниоткуда, рушит тщательно выстроенную комбинацию движений. Она, подавившись воплем боли, шокированно смотрит на кота сбоку от себя — он уже почти забыт и кажется скорее клочьями чёрного тумана, чем живым существом.

Её задние лапы подгибаются — коты из Сумрачного Леса знают, куда бить — и она со стоном поражения валится на землю.

Она беззащитна. Она может действовать когтями на передних лапах, но толку-то — ее противник с легкостью увернется от этих ударов.

А потом мир погружается в ало-слепящее марево нестерпимой боли — это зубы кота безжалостно вонзаются в ее горло, и даже ее густая шерсть не является им помехой.

На сознание медленно наползает чернота, восприятие раскалывается от боли, но она все еще не может поверить, что смертельно ранена. Кровь, боль — неужели все это реально?

Она слышит отчаянный крик над собой — крик отчаяния кого-то, знавшего ее живой — но уже не может противиться необоримой сонливости, и даже боль утихает, становясь словно не своей.

Она закрывает глаза…

И открывает их здесь, в белой пустыне.

Она не знает, сколько она уже здесь. Ночи нет, солнце всегда стоит в зените, ветра тоже не бывает. Дичи нет, воды нет… здесь ничего нет. Впрочем, вода и еда ей уже не требуются, равно как и сон…

И все равно она большую часть времени спит, предпочитая уноситься памятью в те времена, когда она была еще жива, нежели медленно сходить с ума посреди нестерпимой белизны.

Ей становится хуже, безумие уже бродит по краю сознания. Ей почему-то упорно видится гладкий белый камень перед ней, который она все тянется потрогать лапой — и не может дотянуться. Потом камень превращается в симпатичное существо с глазами-стебельками и маленькими клешнями. Ей интересно, что же это за существо, но она даже не может его толком разглядеть — почувствовав на себе чей-либо взгляд, существо немедленно превращается обратно в камень.

Видения заходят все дальше — ей кажется, что за ней гонится целая стая этих камневидных существ, и она бежит, бежит, сдирая в кровь подушечки лап, бежит по бескрайней белой пустыне до тех пор, пока лапы не подгибаются, заставляя ее ткнуться носом в белую поверхность.

Вокруг ничего нет, но ей кажется, что рядом движется что-то огромное, дарующее благословенную тень, которая хоть ненадолго позволяет провалиться в сон без кошмаров.

Очнувшись, она слышит рядом грубые голоса Двуногих, но даже не открывает глаз, понимая, что это все равно только бред воспаленного воображения.

…Вскоре она становится не в состоянии отличить бред от реальности, она разговаривает с окружающей пустотой, не понимая, что она здесь одна. Ее преследуют кошмары, и она кричит вновь и вновь, кричит до хрипоты, до срыва голоса. Она бежит от несуществующей опасности до тех пор, пока содранные до мяса подушечки лап не начинают словно гореть огнем. Ее раны кровоточат — но на белизне нет и признака кровавого следа. Она на грани третьей смерти, но не осознает этого, запертая в собственном сознании наедине с кошмарами.

И в ее терзаемом сумасшествием мозгу бьётся последняя пока еще внятная мысль:

«Так вот ты какая, жизнь после второй смерти».