Книжные дети (джен)

— Нет.

Короткое слово — а в тиши кухни словно разбили что-то стеклянное.

Сэм почувствовала, как в глазах защипало. Ее главные опасения сбывались.

Саймон, непривычно жесткий и упорный, повторил твёрже:

— Нет, мама, я не полечу. Нельзя так.

Девочка — маленькая, чернявая, с острыми глазами и не менее острыми локтями — вздохнула:

— Саймон, брат, послушай, пожалуйста, это необходимо.

Мальчик отвёл блестящие глаза, готовый заплакать, и безнадежно посмотрел на мать. Та шагнула к нему, раскрывая неловкие объятия, и так же неловко улыбаясь:

— Сынок, мы все решили. Если хочешь помочь, ты должен послушаться.

Тот отшатнулся, побледнев:

— Мама, нет! — в голосе задолжали слезы. — Я никуда не полечу без тебя и Сэм! Как я буду в эвакуации, сыт, в безопасности, а вы тут, под обстрелами!

Брат задыхался от сдерживаемых рыданий. Губы сестры сжались в суровую узкую полосу. В груди закипело раздражение: как же он не понимает, в каком они положении! Мама не сможет обеспечить ребенка одна, а если Сэм полетит, то и она, и Саймон обречены на голодную смерть. А если миссис Кемборн заболеет? Кто возьмет на себя ответственность за содержание семьи? К тому же, в самолёте осталось только одно место. Так сказал мистер полицейский, что приходил вчера. И Саманта уже решила, кто его займёт. Ни одна сила в мире, кроме Бога, не способна заставить ее изменить решение. Она должна спасти брата. Как и обещала папе.

Задрожав, Сэм схватила брата за худые плечи и с силой встряхнула:

— Ты совсем ничего не понимаешь, да? Ты здесь не поможешь! У меня хоть работа есть! — голова Саймона болталась из стороны в сторону. — А ты только забот матери прибавишь.

Совершенно против воли она вдруг сорвалась на крик:

— Ты здесь умрёшь, понимаешь?!

Недостаток еды, постоянное напряжение и волнение за семью сделали свое дело. Сэм сама не понимала, что с ней творилось. Она ведь никогда не поднимала голоса на брата прежде.

Побелев, словно мрамор, Саймон вдруг обмяк и начал медленно оседать. Глаза закатились.

— Сэм…

Сестра успела подхватить его, аккуратно поддержав голову. Обругав себя последними словами за несдержанность, она подняла брата на руки. Сердце сжалось. Слишком лёгок он был для ребенка девяти лет.

— Отнеси его в кровать, только осторожно, ради Бога, не урони на лестнице, — пробормотала ей в спину уставшая, выжатая непосильным трудом, словно губка, мать.

Поднявшись по лестнице, Сэм опустила брата на кровать, утешая себя мыслью, что тот в эвакуации, в этой сытой и далёкой Америке, где бомбы, в отличие от Лондона, с неба не сыпятся по несколько раз на дню, хорошенько откормится.

Глянув на старые часы, некогда повешенные папой на чердаке-спальне, девочка обнаружила, что до ее ночного дежурства остаётся два часа. Надо бы поспать. Иначе снова прилетит от старшей по отделению сестры за то, что она, дескать, носом клюет.

Многодневная усталость наполнила тело свинцовой тяжестью. Сэм в изнеможении опустилась на потрёпанный ковёр, показавшийся ей вдруг очень мягким, и забылась тяжёлым, крепким сном.

Пробуждение было резким и неприятным. На одну страшную секунду показалось, что она опоздала на дежурство. Нет, лучи закатного солнца крались по ковру. Значит, Сэм еще успеет поесть перед дежурством, постирать брату плащик и привести себя в бодрый, подобающий медицинской сестре вид. Ну и что, что ей всего двенадцать лет? Зато она помогает при операциях — подает скальпель, ножницы, бинты. И зря Джек смеется. Надменному хористу просто-напросто завидно, ведь его к раненым и в операционную не пускают. Только коридоры ему и остается драить, да бегать за папиросами для врачей.

Сэм прислушалась. От кровати доносился приглушенный плач. Значит, уже очнулся. Девочка подкралась к брату и осторожно стащила с него одеяло. Саймон лежал, свернувшись калачиком и вцепившись в волосы побелевшими пальцами. Сестре стоило огромных усилий не разрыдаться вслед за ним.

— Саймон, прости, пожалуйста, что я на тебя накричала. Ты испугался?

Мальчик обратил к ней заплаканное лицо. Бледные губы его дрожали. Коротко всхлипнув, Саймон порывисто обнял Саманту, уткнувшись лицом ей в плечо.

— Сэм, прости, я боюсь, Сэм, я не хочу… — горячо зашептал маленький хорист, — я боюсь, что пока я буду там, ты здесь…

Чёрное платье сестры стало совсем мокрым. Вздохнув очень по-взрослому, она обняла брата в ответ.

— Что, Саймон?

Он всхлипнул и на несколько мгновений затих, готовясь произнести страшное.

— Я боюсь, что ты тут умрешь.

На чердаке повисла тишина, не нарушаемая даже рыданиями Саймона. Брат и сестра обдумывали слово, от которого даже у взрослых мужчин холодеет в животе и потеют ладони. Слово, которое не должны опытно постигать дети их лет.

Смерть.

Саманта проглотила ком в горле и постаралась собрать в кулак остатки мужества.

— Что ты, дурашка… Как же я могу умереть? — она постаралась придать голосу бодрую уверенность. — Я не умру, честно. Я тебе когда-то врала, скажи?

Брат отнял лицо от ее плеча:

— Нет. Отец Джон говорит, что это грех — вранье.

Сэм решила играть роль взрослой до конца.

— Конечно, грех, он абсолютно прав. Поэтому я никогда не вру. И сейчас не совру — я не умру.

Саймон внимательно посмотрел на сестру, поток его слез наконец иссяк.

— Ты обещаешь, Сэм? Обещаешь, что не умрешь без меня?

Сэм вздохнула и подняла руку в клятвенном жесте.

— Обещаю, Саймон.