Неодиночество (гет)

Донна никогда не страдала от одиночества. Правда, ни капельки. Её бурная молодость уже давным-давно отгремела. И это, бесспорно, было только к лучшему — былые переживания для нынешней Донны казались сущим смехотворным пустяком.

Все основные места в её жизни по праву принадлежали Софи. Ещё с десяток — Тане, Рози, Скаю, подружкам Софи и природнившимся грекам. И, слава всем святым, никому больше.

Она не была серийной невестой, как Таня. И никакие поклонники, которые, к сожалению, продолжали иногда находится, не привлекали внимания Донны дольше, чем на десять секунд. Обычно этого времени с лихвой хватало, чтобы понять их истинный замысел. И поспешно увильнуть, вкрадчиво произнеся «Мне это не нужно» и изящно взмахнув волосами при уходе.

Софи стала её оплотом и надеждой. Шансом на жизнь, который она не могла упустить.

Дочка всегда вызывала на лице Донны искренню улыбку. Ребячливая, искрящаяся, яркая. Живая.

Словно мимолётные картинки, в голове Донны часто проносились воспоминания о том, как Софи взрослела. Особенно сейчас, когда её сердце тоскливо сжималось при мысли о том, что скоро дочери суждено покинуть отчий дом.

Смешной, улыбающийся карапуз, радостно тянувший к ней маленькие, пухленькие ручонки. Забавно надутые губки и тихое сопение в те моменты, когда Софи беззаботно засыпала. Требовательный плач и изогнувшиеся бровки. Правда, их пока ещё как таковых не было, но Софи уже тогда умело ими пользовалась.

Маленький ангелочек, носящийся по отстраивающемуся отелю со скоростью бесноватой ракеты. Донне только и оставалось гоняться следом, чтобы ребёнок не ушибся где-нибудь среди этих шатких развалин. Или безнадёжно замазывать разбитые коленки, успокаивающе обнимать и утирать стремительно покрасневший нос.

И обещать, что «до свадьбы заживёт», конечно же. Видимо, эти заверения Софи восприняла слишком серьёзно.

Задорно улыбающаяся школьница с двумя аккуратными (только первые пять минут) хвостиками и двумя большими белыми бантиками. Каждое утро отправляющаяся на другой берег вместе с Алексио и каждый вечер возвращающаяся назад вместе с ним же — благо, тот ни разу не возражал, горячо уверяя Донну, что однажды она спасла его любовь. Донне было смешно наблюдать, как кардинально отличается настроение Софи в разные дни. И когда она искрится от того, что в маленьком дневнике целый набор из хороших оценок, и когда нервно закусывает губу, переживая за то, как мама отреагирует на не слишком положительную отметку. Донне было глубоко плевать — лишь бы Софи была счастлива.

Она как никто другой знала, что оценки в реальной жизни значат меньше всего. И её собственные почти всегда идеальные отметки ни капли не подготовили её к возможным разочарованиям и потерям.

Софи была светом для Донны, который каждое утро регулярно помогал ей подниматься с постели. Уникальная, особенная, единственная и неповторимая.

И иногда неминуемо напоминающая Донне о собственной молодости. Куда более бурной и куда более неподобающей.

Донна ни секунды не жалела о прошлом — без него у неё не было бы такой Софи. Но между тем она не имела ни малейшего понятия о том, как рассказать правду дочери.

И когда перед самой свадьбой Донна увидела в убогом сарае для коз три живых свидетельства её более чем бурного знакомства с Парижем, Грецией и этим самым осторовом… Шеридан как никогда ясно поняла, что столько лет скрывать эту часть прошлого от Софи было огромнейшей глупостью. Точнее, чертовской дуростью.

И почему-то, снизу-вверх глядя на троих мужчин, Донну не посетила мысль о её более чем курьёзном положении. Но зато посетило совершенно дурацкое: «У Сэма всё же короткая стрижка».

Как же глупо. Ведь очевидно, что стрижка — это не единственное, что поменялось за все эти годы. Хотя с другой стороны, кажется, он поменялся меньше всех.

Кармайкл женат и неодинок — полная противоположность самой Донне.

Но Донна ведь и не страдала от этого никогда, Боже упаси. Неуёмное стремленик к браку (а ещё более к шикарной жизни, которую сулил богатый супруг, но не суть) — это к Тане. Волчий вой (на самом деле, от одиночества, но не суть), свидетельствующий о радости от холостяцкого положения, — это к Рози. А Донна целиком и полностью довольна своей жизнью: у неё есть всё, что необходимо для счастья и даже больше.

Донна довольна и пустой постелью, и вечным самостоятельным решением всех проблем. Без этого всего она не была бы собой.

Хотя Донна, в общем-то, и не одинока. Ни в коем случае. У неё есть Софи. И Скай. И Таня с Рози. И ещё добрая половина острова.

Это однозначно нельзя назвать одиночеством, ведь Донне даже не дают спокойно вздохнуть и хотя бы на мгновение забыть о своих заботах.

И ощутить гложащую внутри пустоту.

Отчасти, стоило признать, потому Донна и боялась, что Софи со Скаем уедут после свадьбы с острова. Тогда ей не будет о ком заботиться и кого любить.

Нет, конечно, она будет всегда невероятно сильно любить Софи. Вне зависимо от расстояния и окружающего её общества. И всё же… Кто сказал, что она будет нужна Софи после её замужества? Ни дочь, ни зять (как странно звучит это слово) не обязаны помнить одинокую старушку с Богом забытым отелем. И куда более забытым, хоть и, безусловно, прекрасным островом.

У Софи в голове всегда и изрядно дул постоянно меняющий курс ветер. И от этого у Донны раз за разом возникали подозрения, что даже планам с отелем не будет суждено превратиться в жизнь.

И вот когда у самой Донны завязано столько переживаний вокруг этой пресловутой свадьбы, появляются эти не менее пресловутые кандидаты в папаши года, и растрачивают ещё большее количество её нервных клеток. Которых, стоит признать, и так осталось не слишком-то и много.

И если Билла или Гарри Донна была рада видеть хоть капельку, то Сэм в окружающую атмосферу не вписывался от слова «совсем». Или, наоборот, вписывался слишком сильно.

Наверное, Донна слишком часто мечтала, как бы всё могло быть, если бы чёртов Кармайкл не был помолвлен. Если бы их общие мечты стали их общей явью.

Донна столько лет пыталась его возненавидеть. И вот, когда ей казалось, что она наконец-то таки преуспела в своих стараниях, явился Сэм. И всем своим видом подтвердил, что нет, увы, не удалось.

«Можешь даже не надеяться, Донна», — хитро рассмеялся её мозг.

Донна к такому повороту готова не была. И чтобы там кто ни говорил о её умении эффектно появляться, Сэму, Биллу и Гарри удалось удивить её значительно сильнее.

Женщина не могла понять, в чём она провинилась. Что вообще происходит? Какого лешего эти три незнакомых между собой мужчины забыли в её старом сарае для коз? Какая, к чёрту, гречанка их сюда направила?

Да этих троих взашей надо с острова гнать. Кармайкла желательно первым. И очень желательно прямо вплавь.

Ещё больше Донна не могла понять собственного поведения. Ей больше всего хотелось, чтобы эти трое сели в чёртову яхту Билла и уплыли отсюда как можно дальше, желательно, без повторных возвращений ещё минимум на сорок лет. С другой же стороны Донне было очень интересно послушать, что это там такого несёт Сэм.

Надо же, у него очень много связано с этим островом. Надо же. Донна, конечно же, об этом не имела ни малейшего понятия.

И в то же время, какая бы путаница не возникала внутри Донны при этой неожиданной встрече, единственное, что она понимала кристально ясно, так это то, что приезд этой троицы не сулит совершенно ничего хорошего в первую очередь для неё самой.

И для этой чёртовой свадьбы, которую так трепетно ждёт её дочь, тоже.

Донна искренне не понимала, что с ней происходит. И что было куда более серьёзным: кажется, у женщины не было шансов в себе разобраться. На это не хватало ни времени, ни сил… Да ничего вообще, если честно.

Ей стоило бы остерегаться Сэма с его очевидными приступами старческого козлинства. И, слава Богу, Донне ещё хватало ума этого совета придерживаться. Ровно в то время, когда она не слушала заверений чёртового Кармайкла о своей дочери.

И отчего-то слова «Я одинока. И это прекрасно» прозвучали как-то чересчур жалко. Судя по всему, Сэм тоже это понимал и хотел до неё достучаться. Нелепо. Даже слишком.

Да и зря: она больше не попадётся на эту удочку. Одного раза хватило, спасибо.

Вот только… действительно, хватило ли? Потому что иногда Донне казалось, что нет. Бурная молодость неожиданно вернулась и всколыхнула её изнутри. И, кажется, она, Донна Шеридан, словно юная девочка бегала от своих старых ошибок.

Ведь очевидно, что Сэм приехал попросту наладить отношения. Ничего более, что, возможно, Донна уже успела себе понавыдумывать. А она, дурочка, ведёт себя как глупый подросток и не может поступить как взрослая, благоразумная женщина, коей, безусловно, давно является.

Хуже Софи, ей-Богу.

Хотя если посмотреть на поведение дочери со вчерашнего вечера, то в этом можно усомниться — Софи сама не своя. Впрочем, как и Донна.

Слова Софи о том, что она не хочет такой жизни, какая была у самой Донны, ударили по самому больному. Разве в своё время ей приходилось выбирать?

В общем-то, если по честному, то выбор у неё был. Она могла уехать с острова, вернуться к матери, например, пасть в ноги и выслушать целую лекцию о том, что самая старшая из Шеридан в своей жизни всего добилась сама. Донна смутно бы подозревала, что нет, не сама, хотя и не решилась бы сказать это вслух, мать увидела бы внучку, залюбовалась и спустя некоторое время все её тревоги, увещевания и противные разговоры с вероятностью в семьдесят пять процентов сошли бы на нет. Донна устроилась бы на работу, Софи училась бы в какой-нибудь особо элитной школе, и никто из них напрочь не думал бы ни о каком Сэме Кармайкле, Билле Андерсоне, Гарри Брайте или же Скае, попивая коктейли в один из многих громких вечеров ещё более шумного Лос-Анджелеса.

Оглядываясь назад, Донна понимала, что это был бы не худший вариант. И хотя Софи она объясняла, что её родная мать сказала ей не возвращаться домой после такого поведения, всё же Руби Шеридан наверняка рано или поздно приняла бы покаявшуюся дочь с внучкой на руках. В конце концов, Донна всегда страдала любовью к лёгкому утрированию. По крайней мере, при таком развитии событий Сэм Кармайкл точно больше не появился бы в её жизни.

Когда Сэм в очередной раз решил поговорить об их несостоявшихся отношениях, Донне почти захотелось взвыть. «Почти» — потому что при воспоминании этого факта ей в первую очередь хотелось бы поплакать, правда, в одиночестве. А ведь столько лет прошло, честное слово. Пора бы давно уже подобрать эти сопли.

Донна представила, как отреагировала Софи, если бы услышала материнский вой перед самой свадьбой. Почему-то в голове возникла смешная оговорка, что это её всё тётя Рози покусала, но сейчас Донне категорически не было смешно.

А жаль. Лучше бы посмеялась.

Сэм её окончательно достал за эти несчастные полтора суток (или сколько там прошло с тех пор, как она обнаружила их в этом, мать вашу, убогом сарае для коз), и Донна, тщательно игнорируя все его попытки высказаться, решила попытаться донести до него основной посыл через песню. Слова выходили из её рта весьма свободно и легко, ещё проще складываясь в буквы…

Но Донна запоздало поняла, что сама же попалась в свою ловушку, ведь её же эмоции, её же едва заметные слёзы выдали со всеми потрохами.

Лучше было бы развернуться и уйти, гордо взмахнув шалью. Ну, или хотя бы убежать, честное слово. Но уж точно не спеть, признавая полную победу Сэма, попутно собственную капитуляцию и при этом интересуясь, как ему жилось с его женой и сравнивал ли он её с Донной.

Глупо. По-дурацки. Господи, кажется, она всё-таки не повзрослела.

Не то чтобы Донну раньше не интересовал этот вопрос. Конечно же, она об этом задумывалась. Но пресвятая Матерь Божья, Сэм был женатым мужчиной, и ни одна нормальная и приличная женщина не задала бы такой вопрос.

Хотя Донну сложно было бы назвать нормальной. Приличной, если учитывать прошлое, тоже.

И все эти мысли, по правде, вились где-то в самом уголке её сознания, пока она разрывала себе горло и тщетно пыталась найти в глазах Кармайкла хоть какие-то зачатки неприязни. Ещё лучше — совести.

Но эти мысли, опять-таки, были где-то в самом уголке, пока наружу выходило всё то, что лежало на поверхности. Самое неприглядное из всего того, что она успела передумать за эти двадцать лет. Именно то, о чём она зарекалась упоминать.

Сэм однозначно и бесповоротно сводил её с ума.

Донне на секунду, в самом-самом конце, даже захотелось снова ощутить тепло его объятий — проверить, ничего ли не изменилось за эти годы… Но Донна одёрнула себя: он женат. У него есть дети. Судя по всему, он вполне себе счастлив.

А она никогда не переступит своего главного принципа: разрушать чужие семьи — преступление.

И потому Донна в последний момент предприняла именно то, что стоило бы сделать с самого начала: убежала. Сэм что-то кричал ей издалека, но у неё в ушах была вата. Пытался её нагнать, но Донна привыкла к этим камням за столько лет куда сильнее.

Донна устала от переживаний, а потому единственного, чего ей хотелось конкретно в этот момент, — чтобы её оставили в покое и дали спокойно провести Софи к алтарю.

А дальше — будь, что будет. Донна устала жить с оглядкой на прошлое.

Не стоило расчитывать, что хотя бы свадьба пройдёт спокойно. Очевидно, у кого-то там точно очень сильная аллергия на имя «Донна Шеридан». И Донна всегда могла бы сказать, что это её мать, которую она часто считала ведьмой, но даже для неё это было слишком. К тому же, матушка была в полном здравии, хоть и в совершенно другом для Донны мире. Мир Лос-Анджелеса в какой-то степени можно было считать раем для одиозной Руби Шеридан.

Но когда Сэм неожиданно встал и в ответ на её очевидный выпад ответил, что ездил тогда всего лишь разрывать помолвку и после этого сразу же вернулся к ней, на этот остров, Донна однозначно почувствовала, как внутри неё что-то с треском обрывается.

Чёртов Кармайкл оказывается не таким уж и чёртовым. С другой стороны — он всё же мог хотя бы позвонить. Ну, или попробовать добиться её руки, чёрт возьми. Хотя осуждать Сэма у Донны больше не было сил.

Дура.

Донна думала, что на сегодня с неё новостей уже достаточно. Да, заверения Гарри были невероятно милыми, а уж тем более неожиданное появление одновременно трёх отцов… Но Софи отменила свадьбу.

В это самое мгновение в голове Донны пронеслось столько невероятных конструкций, построенных из нецензурной лексики, что с их помощью можно было бы однозначно построить новую Эйфелевую башню. И попутно отправить святого и благочестивого батюшку на тот свет, так что Донна решила, что проматериться она сможет уже после всего этого.

Судя по всему, в голове батюшки тоже копилось немалое количество вопросов, среди которых главным был:

— Донна, так а свадьба будет? — однозначно хороший вопрос, святой отец. Просто бесспорно. А главное, вы спросили именно у того, кто должен быть в курсе.

— Я… Если честно, я сама ещё не поняла, — на секунду Донне показалось, что сейчас её глаза стремительно вылетят из орбит от удивления, но уже спустя мгновение она поняла, что ошибалась.

— Постойте. Зачем свадьбе даром пропадать? — раздался неожиданный вопрос Сэма, и вот, теперь глазам можно вылетать с орбит. Больше её жизнь ничем не удивит. Донна всё же сдержала свои глазные яблоки и сощурилась в сторону Сэма, чувствуя внутри подозрительное волнение. — Ну, что скажешь, Донна Шеридан? Тебе же нужен кто-то, кто мог бы помогать тебе справиться с отелем?

Всё его выражение лица и жесты так и говорили: «Вот он я». И Донна никак не могла понять, это она так помешалась из-за этого сумасшедшего дня, или этот престарелый петух окончательно попрощался с рассудком.

— Ты что, с ума сошёл? Я против двоежёнства, — гордо вскинуть подбородок сложности не пресдтавляло. Хотя говоря между нами, какая гордость у неё ещё могла оставаться после того, как она собственноручно призналась ему в том, что всё ещё любит?

Дура. Все остальные слова были из нецензурного уголка её головного мозга, к которому она начала обращаться слишком часто в последнее время.

— Я тоже. Я уже давным-давно разведённый мужчина, который любил тебя все эти двадцать один год.

И когда Сэм неожиданно стал на одно колено и теперь в свою очередь начал петь, у Донны нет слов. А в голове неожиданно воцарился какой-то сумбур. Не то чтобы там раньше когда-то был строгий порядок, но сейчас среди общей круговерти выбивается только пара предложений, набатом бьющих в голове.

У Донны в голове слишком много сомнений. Не врут ли ей и в этот раз?

Хотя зачем саму себя обманывать? Она ведь по глазам Сэма всё и так прекрасно видит.

Какие же они дураки. Сколько упущенного времени и потраченных возможностей.

И всё же, Донна над своим ответом почти ни капельки не задумывалась. Просто у неё неожиданно не хватило ни сил, ни слов что-либо сказать. Зато глаза у Сэма всё такие же красивые, и Донна запоздало поняла, что растворилась в них слишком давно.

И когда она ответила многократное «Я согласна» и по-старому, совсем-совсем как раньше, прижалась к губам Сэма, странная пустота, которая, казалось, не покидала её добрые двадцать лет, неожиданно отступила.

И вопрос Сэма «Ты счастлива?» после того, как она собственноручно натянула кольцо на собственный палец, кажется самым глупым, что она слышала в своей жизни.

Но впереди у них ещё достаточно времени, чтобы всё сказать друг другу. И даже значительно больше, чем всё.