Царевич поневоле (джен)

Примечания:

Пётр Фёдорович Басма́нов (ум. 17 (27) мая 1606) — боярин и воевода, старший сын и внук известных опричников, его отец, Ф. А. Басманов, был фаворитом Ивана Грозного.

С того дня прошло две недели. На дворе стоял ноябрь, деревья практически все голые, холод, и это ещё больше удручало Григория.

Да, он пообещал повзрослеть, но его всё брали сомнения, а сможет ли он стать главой царства? Ведь он ещё молод, да и почвы как таковой нет.

«У Фёдора ещё есть. Он сын царя, и вопросов, почему он пришел бы к власти, у людей не возникнет. А я? Монах из монастыря, молод для управления, да и поддержки никакой практически нет», — размышлял мужчина зачем-то трогая рукав кафтана и ходя вперёд-назад по комнате.

Мария Фёдоровна. За тот поступок, когда он бездумно бросил всё на произвол судьбы, Григорию до сих пор было очень стыдно.

— Может, поговорить с ней? Надеюсь, она простит и не будет больше смотреть на меня, как на своё главное разочарование. Только где она? — он решил походить по всему дворцу, проходя мимо десятков окон, он наконец увидел Нагай.

Женщина стояла и внимательно разглядывала статуэтку всадника на коне. Взгляд её был задумчивым, и она, кажется, никого вокруг себя не видела.

Отрепьев тяжело вздохнул и начал медленно приближаться к «матушке», мысленно прокручивая все возможные варианты диалога. Наконец, он положил руку на её плечо, Мария обернулась:

— Дмитрий Иванович? Что вам нужно? — голос её был ледяным и практически безразличным.

— Матушка, я хотел попросить у тебя прощения. Я знаю, что тебе больно от осознания того, но… — ему не дали договорить.

— Запомни только одно — называй меня только Марией Фёдоровной. Ты мне не сын. А насчёт прощения… — она замолчала, обдумывая ответ. — Я не прощу тебя. Ты предал не только государство, ты предал меня, ты же понимаешь, что за такое не прощают?

Григорий ошарашенно кивнул. Ему больше нечего сказать, ведь Мария видит в нём лишь предателя.

— Уходи. У нас больше нет ничего общего, — сказала Мария, поправляя прядь чёрных волос и, развернувшись, направилась к выходу из дворца.

Поняв, что с Марией ему не договориться, Отрепьев решил походить по дворцу, взгляд привлекла приоткрытая дверь.

«Любопытно. Интересно, что там?» — подумал монах и приблизился к двери. В узкую щель он увидел, как Годунов беседует с воеводой, которого из обрывков разговора звали Петром Басмановым. Ещё он услышал про Смоленск, а дальше не смог, видимо, царь понял, что его подслушивают.

Дверь резко открылась чуть не ударив Отрепьева по лбу. За дверью был Пётр Басманов.

— Извините, так что там со Смоленском? — бесцеремонно спросил Григорий воеводу.

Тот тяжело вздохнул и посмотрел на Григория:

— Со Смоленском? Да всё так же, поляки, будь они неладны. Армия очень уступает им в силе.

Он не договорил, так как Отрепьев спросил, пытаясь как-то сохранить спокойствие и не выдать своё настроение:

— Может, я чем-то смогу помочь? Только чем?

— Армию водить умеешь? Хотя бы сражаться способен?

Голос Петра звучал сурово, и Григорий замялся:

— А... ну, я знаю ближний бой, но я сомневаюсь, что могу быть во главе армии, — щёки порозовели, и он запнулся.

— Думаю, что ты сможешь. По крайней мере, ты можешь хотя бы на лошади держаться и ближний бой знаешь. Так что ты можешь поднять дух армии через тренировки. — Григорию не нравились эти слова, ведь он точно не был уверен, что поведёт армию.

— А Фёдор? Разве не он должен вести?

— Борис Фёдорович считает, что не способен. Спрашивал. Ну, с моей помощью, думаю, ты справишься, — воевода улыбнулся.

— Я думаю, что сначала посоветуюсь с Фёдором Борисовичем, — несмотря на все ранние попытки воеводы Басманова убедить его в том, что он может вести армию, «Дмитрий» хотел потолковать об этом с Фёдором.

— Фёдор Борисович, можно поговорить? — сказал «Дмитрий», заходя к царевичу.

— Да, говорите, что на этот раз? — взгляд Фёдора был холодным.

Отрепьев вздохнул и пересказал ему весь свой диалог с воеводой. Закончил он так:

— Но я не царевич, в отличие от вас, Фёдор Борисович, и я не могу же пойти тренировать армию. Я не знаю даже как.

Юноша молчал. Потом посмотрел и согласился, но не с «царевичем», а с Басмановым.

Григорий понял, что ему волей-неволей, но надо было тренировать войско, чем монах и не горел.

Рассказав все Петру, «Дмитрий» ждал чего угодно от воеводы. После недолгого молчания Басманов сказал:

— Собирай коня, снаряжение, мы идем в Смоленск.

Дальнейшее Григорий вообще не мог вспомнить, все было как в тумане. Очнулся он, когда они уже тронулись в путь.

Неделю он ехал до армии. Григорий даже подустал слушать бесконечные разговоры об армии, Польше и тому подобных вещах.

«Скорей бы доехали!» — раздражённо думал он, пришпоривая коня.

Наконец, они доскакали. Вид у армии был точно не боевым, скорее, подавленным.

«Но как мне её вообще вести? Смогу ли я? Что говорить?» — думал Отрепьев, обводя взглядом войско.

Монах никогда не водил армию. Он с опаской посмотрел на Петра. Тот кивнул и монах с каким-то прерывистым вдохом начал:

— Я вижу в ваших глазах усталость, понимаю, как сложно идти в бой, когда сил практически нет. Я знаю, вы не находите в себе храбрости продолжить бой. Но сейчас нам необходимо сделать последний рывок, мы обязаны встать на защиту нашей веры! Должны защитить наши семьи! Должны вернуть величие Русскому Царству. Вы согласны со мной? Вы пойдёте в бой снова? — Отрепьев замолчал и выжидающе посмотрел на молчащую армию. Он сам не мог поверить, что заставил замолчать её всю.

Григорий чувствовал смущение и думал, что ничего не добьется своей речью.

Но радостный клич говорил об обратном. Ему удалось вернуть армии её дух, и теперь они готовы пойти за ним.

— Молодец, — воевода похлопал Григория по плечу, тот даже не ожидал похвалы, и Отрепьеву было приятно слышать.

— Итак, что делать дальше? Кто тренировать будет? — обратился он к Басманову, смотря в его глаза.

— Основное — это вы, Дмитрий Иванович, но я буду помогать. Согласны?

Тот кивнул, улыбаясь.

«Я смогу повести армию. Я стану лучшим правителем, и народ будет за меня», — думал мужчина, обводя глазами армию.