Английские розы (джен)

На секунду задержав дыхание, я прижалась к холодному кафелю, вслушиваясь в утреннюю тишину, которую сама только что нарушила. Через несколько мгновений я с облегчением выдохнула, опускаясь прямо на пол и слегка запрокидывая назад голову.

Нет, это никуда не годится. Нервы нервами, но не до такой же степени. Неужели я начинаю стареть? Как же это ужасно. Раньше меня никогда не тошнило, даже перед самыми ответственными заданиями. Видимо, всё-таки подсознательное чувство меня не обмануло — свадьба не идёт с ними ни в какое сравнение.

Съёжившись в комочек между унитазом и корзиной для белья (как-то это унизительно, честное слово), я попыталась выровнять дыхание и понять, стоит ли ожидать очередного приступа. Вроде бы нет. Какой же всё-таки конфуз. Слава Богу, мой жених (да уж, слово это с его образом никак не вязалось) не проснулся от моих утренних «похождений». Вообще-то, конечно, надо бы было отправить его провести ночь перед свадьбой в какой-нибудь гостинице, но, зная его — благодарю покорно. Отправившись с лучшим другом на мальчишник, они вдрызг напились уже спустя два часа, а ночью устроили дебош на чьей-то квартире, из-за чего, к вящей радости одного инспектора Скотланд-Ярда, угодили до утра за решётку. Страшно представить, что бы они ещё выкинули, оставь я их без присмотра на ещё один вечер.

Так, кажется, всё обошлось. Картинка перед глазами перестала расплываться в разные стороны, а тело постепенно покидала внезапно нахлынувшая слабость. Да уж, учудила. И с чего бы это? Я ведь действительно никогда не волновалась, и нервы у меня были железные. Неужели…

Снова закрывая глаза, я прикусила губу, подавляя невольно вырвавшуюся горькую усмешку. Конечно, своё тело, как и свои нервы, я ещё могла обмануть. А свою совесть — это уже вряд ли.

Да, ведь сейчас, когда до свадьбы оставалось несколько часов, у меня ещё сохранялся шанс пойти на попятную и во всём признаться. Точнее, всё рассказать. Я ведь фактически не лгала — я просто не договаривала, а это было совсем другое. Впрочем, нет, почувствовала я в груди предательский укол. Конечно, это было то же самое. Брак, основанный на обмане и полуправде, действительным считаться не может.

Сколько времени я провела, взвешивая все за и против? Наверное, за этот год с небольшим не было ни минуты, когда я не думала о том, стоит ли открыть ему всю правду. И сколько раз я убеждала себя в том, что ничего страшного в этом не будет, что он, человек, который так много пережил, наверняка меня поймёт. Что мы с ним так друг другу подходили, что он не сможет меня осудить, не вынесет мне приговора и не будет считать меня виноватой — как не считала себя виноватой я сама.

Да, и не нужно было удивляться — я никогда не испытывала угрызений совести или чувства вины из-за того, что когда-то решила стать профессиональной убийцей. Я никогда не лишала жизни невинных. На моём счету были сотни террористов, наркоторговцев, бандитов и сутенёров, но невинных людей я не убивала никогда. Конечно, нам — мне и остальным ребятам из «Агры» — много раз предлагали такие задания, но я всегда стояла на своём и твёрдо говорила «нет». Я отправила в ад множество преступников — и скатертью дорога — но я никогда не лишила жизни ни в чём не повинного человека.

Наверное, только это твёрдое убеждение в собственной правоте и не лишило меня рассудка за все эти годы, позволив сохранить холодную голову и непоколебимую беспристрастность. Я наказывала преступников и делала это гораздо быстрее, чем на то было способно обычное государственное правосудие. Да, иногда это была очень грязная, неприглядная работа. Но кто-то должен был её делать.

А потом случился Тбилиси, и я разом всё потеряла. В какой-то степени, всё что ни делается… Нет, отогнала я от себя эту мысль. В тот день я потеряла всех своих друзей. Я и сама должна была погибнуть, но почему-то выжила. Я долго не могла понять причины этого, пока в прошлом году мне всё не стало ясно. Я выжила, чтобы встретить его.

Конечно, нас не могло не потянуть друг к другу. Мы оба прошли через ад (разве что его война всё же была немного короче). Мы оба очень чутко воспринимали то, что с нами происходило, и оба каким-то невероятным образом умудрились не очерстветь, не потерять себя в разыгрывавшейся вокруг катастрофе. И мы оба были готовы в любой момент снова стать солдатами, только уже на «гражданской» службе, что подчас таит в себе гораздо больше опасностей, чем самая жестокая война.

Но… Да уж, закатила я глаза, разглядывая белоснежный потолок нашей чистенькой, уютной ванной комнаты — всегда есть это «но», не правда ли? В первые недели, что мы встречались, пока ещё осторожно присматриваясь друг к другу, меня поразило, как он страдал. Нет, я знала, что чувствуют люди, пережившие потерю — я сама к тому моменту уже успела многих потерять, — но то, что случилось с ним… Будто часть его души буквально вынули и обратили в пепел, и теперь он жил лишь с половиной себя. Как в том популярном фэнтези, где жуткие твари высасывали из человека душу. Меня всегда поражал этот литературный образ, а сейчас я встретилась с человеком, с которым это произошло в реальности.

И разве можно было, учитывая это обстоятельство, винить меня в том, что я скрыла от него правду о своём прошлом? Она бы его убила, в этом не могло быть никаких сомнений. После смерти его лучшего друга этот удар добил бы его окончательно, и он наверняка наложил бы на себя руки, даже не став слушать моих жалких попыток оправдаться.

Поэтому я промолчала. Я не могла его потерять. Я так сильно его полюбила, столь сильным было моё желание навсегда соединить наши жизни в одну, что я промолчала, сочтя это утаивание высшим благом, которым были способны одарить нас небеса. Я уже представляла себе, как мы вместе начнём новую жизнь, как он забудет о своей потере, а я забуду о своей прежней жизни. И пусть на это уйдут годы, в конечном итоге всё обязательно будет хорошо, как в тех детских сказках, неизбежно заканчивающихся словами «и жили они долго и счастливо».

И тут моим радужным планам почти пришёл конец. «Пришёл конец», потому что несколько месяцев назад «умерший» друг внезапно «воскрес», озарив своим появлением ужин, который должен был стать самым незабываемым в нашей жизни. Я была поражена. Поражена, надо признать, скорее в хорошем смысле — отсюда и слово «почти». Интуитивно я сразу же почувствовала, что он не только не сможет меня раскусить — слишком уж часто эмоции и любовь к театральным эффектам вносили корректировки в его логические рассуждения — но и станет моим хорошим другом. Не стоит понимать это неправильно — мне искренне захотелось с ним подружиться. Он был очень умным, забавным, немного ранимым и бесконечно впечатлительным. Под воздействием его обаяния я даже позволила себе расслабиться и, словно глупая тетеря, дала ему повод подозревать меня в неких экстраординарных способностях («Это что-то вроде кода!..»), но, поскольку его разум оказался затуманен эмоциональным выбросом, он, несмотря на всю свою гениальность, повёл себя как ещё более глупая тетеря, совершенно ничего не заподозрив.

Сделав глубокий вдох, я посмотрела на висящие в ванной комнате часы. До его пробуждения у меня оставалось ещё около десяти минут — для шокирующих признаний срок более чем достаточный. Если сейчас я промолчу, назад дороги не будет. Если сейчас я ничего не скажу, то потом, если — не приведи Господь! — правда всё же откроется, я всё потеряю. И некому будет встать на мою сторону. Потрясение будет слишком тяжёлым для них обоих, и они оба меня растерзают.

Поднявшись с пола, я быстро умылась и посмотрела на себя в зеркало. Сегодня был день моей свадьбы. Мой любимый человек наконец-то дождался начала своей новой, счастливой жизни. Его лучший друг будет говорить трогательную речь, которая, конечно, вызовет слёзы на глазах всех гостей, а потом сыграет на скрипке. Самый счастливый день в нашей жизни. Выходя навстречу этим незабываемым мгновениям, я уже знала, какое нужно было принять решение.