Фестиваль звёзд (джен)

Хао вернется и принесет миру то, что обещал — Опачо понимает это, поднимаясь в прозрачном лифте бизнес-центра. Из панорамного окна открывается вид на небоскребы — за многие годы она привыкла к нему. Так же она привыкла к тесному пиджаку и белой блузке, к клиновидным каблукам и неудобным эластичным колготкам, к въевшимся в кожу бретелькам пуш-ап бюстгальтера и выпрямленным кератином волосам; чтобы работать в офисе, нужно выглядеть как человек. Быть человеком.

Опачо чуть за тридцать — теперь она взрослая женщина, красивая женщина, черная женщина. Теперь у нее длинные ноги с изящными икрами и хорошая работа. Опачо — секретарша, Опачо служит человеку, не знающему ничего о духах, приносит ему кофе (с двумя ложками сахара и порцией сливок, моя сладкая!) и распечатывает отчеты. А также позволяет трахать себя на столе около загороженного гигантским папоротником окна. И Опачо не стыдно.

Опачо предала все идеалы господина Хао — мальчишеские, глупые, инфантильные идеалы. Предала их еще тогда, далекие двадцать с чем-то лет назад, когда он не позволил ей остаться возле своего трона.

Опачо по-прежнему видит духов — но умеет не замечать их. Сверхдушой она разучилась пользоваться вовсе, еще в школьные годы: прямые волосы не позволяют ей этого делать. Но Опачо не нужно — Опачо теперь человек.

Иногда она видится с Турбином. Турбин хмурит брови и неодобрительно качает головой. Турбин стареет: морщины расползаются по его лицу, как трещины по сухой земле, но он до сих пор следует пути шамана, как и вьется за ним по пятам его послушный синекожий Джинн.

Турбин живет в арабском гетто в маленькой квартире — Опачо помогает ему разбираться со счетами. У Турбина три сына, красивых и добрых. Было три — старший погиб в уличной перестрелке несколько лет назад. Опачо ходила на похороны.

Иногда Турбин говорит, что всем сердцем ждет возвращения господина, но Опачо лишь поводит плечами: она не знает, как ответить сумасшедшему старику. Иногда Турбин рассказывает о судьбе других приспешников — это Опачо слушает с любопытством.

«Бисмарк, — говорит Турбин, — умерла от рака легких. Она курила много, лечиться не хотела — вот и за месяц совсем угасла. Врачи помочь ей попросту не смогли».

«Фауна… Фауна лежит в психлечебнице. Там ее обкалывают какими-то препаратами, и ходит она — ни живая, ни мертвая. Зан-Чин иногда заглядывает к ней. В лицо, говорит, ее совсем не узнать».

«Пейот. Пейот, он…»

«Хватит, — обрывает Опачо. Тянет прядь выпрямленных волос и морщится. — Хватит на сегодня».

Она предлагает ему деньги в долг — теперь у Опачо хорошая зарплата и длинные ноги — но он отказывается, отвечая, что деньгами не откупиться от господина Хао. «Я помогаю тебе, старый козел», — думает Опачо со злостью, но вслух не роняет ни слова.

…Когда Хао приносит этому миру то, что обещал, Опачо поднимается в прозрачном лифте бизнес-центра и вспоминает морщинистое, когда-то бывшее красивым лицо Турбина. Он улыбается — наверняка улыбается! обнажая желтые старческие зубы, и Опачо улыбается тоже, срывая с волос заколку. Жаль, что кератиновое выпрямление так эффективно, и забавных густых кудряшек никак уже не вернуть!

Опачо заходится смехом и снимает пиджак.

Другие, кто едет в лифте, осуждающе перешептываются, но ей все равно. Ничтожным людям никогда не понять, что конец света надлежит встретить нагим. Нагим, как младенец в материнской утробе. Как душа, что танцует в сиянии Великого духа.

Когда Опачо расстегивает последнюю пуговицу (та, оторвавшись, выскакивает из пальцев и подпрыгивает, ударяясь об пол), вблизи раскатывается взрыв.

Лифт падает.

Но Опачо чувствует прикосновение Короля-Шамана — и ничего не боится.