Вопреки (гет)

Руки коснулось что-то влажное, и Люциус опустил взгляд. На подоконник перед ним забрался Ра, ткнулся носом в ладонь хозяина, требуя ласки, и Люциус почесал его за ухом, как нравилось низзлу.

* * *

 

Живоглот прожил ещё два года после возвращения Гермионы домой. Но однажды Торри, заикаясь, сообщил Люциусу, что эльфы нашли в парке умершего питомца жены и сейчас не знают, как рассказать об этом хозяйке, потому что не хотят её расстраивать. Люциус велел показать место, где они нашли Живоглота. Сам заклинанием создал ямку в земле, сам переместил в неё кошачье тело и сам засыпал его землёй. Это было последнее выражение благодарности существу, которое в трудный для его семьи час привело Гермиону в дом его предков, под защиту его родовой магии.

Эльфам он запретил рассказывать Гермионе о смерти её питомца и сделал это сам, когда после долгого отсутствия Живоглота она начала догадываться, что больше его не увидит. Известие она приняла стойко, хотя всё-таки всплакнула, когда Люциус обнял её.

В тот год раздумывать над подарком ко дню рождения Гермионы ему не пришлось — выбор был очевиден. Люциус усмехнулся, вспоминая взгляд Гермионы, когда вместо привычного объёмного подарка в нарядной упаковке он протянул ей папку с бумагами. Удивление, граничащее с разочарованием, которое она не смогла скрыть полностью.

— Тебе не кажется, что стоит больше доверять своему мужу? — насмешливо спросил он, когда она бросилась ему на шею, разобравшись, что бумаги — это оформленная на её имя лицензия на содержание низзла, а сам подарок ей ещё предстоит выбрать.

— Прости, — ответила она. — Наверное, сработал стереотип. Я каждый раз жду от тебя сюрприза и пока разворачиваю упаковку, пытаюсь угадать, что под ней. В этот раз упаковки не было, угадывать не пришлось. Но этот сюрприз — один из лучших твоих подарков.

Выбирать подарок они отправились через несколько дней, хотя выбрать его не получилось — подарок сам нашёл их. Они только присели в гостиной в доме заводчика низзлов, чтобы за чашкой кофе обсудить нюансы поведения питомца в новом доме, как вдруг Гермиона тихонько вскрикнула от неожиданности, а в следующую секунду, цепляясь за её платье, на колени к ней забралось большеухое белое с чёрными крапинами чудо и, громко урча от удовольствия, свернулось в клубок. Отвлекшись немного на детёныша низзла, они продолжили разговор, в конце которого хозяин предложил им пройти в другую комнату, чтобы выбрать питомца.

— Не нужно, — отказалась Гермиона. — Мы, кажется, уже нашли того, кого возьмём. Правда, малыш? — и погладила низзла, который успел уже перебраться выше и уткнуться мордочкой ей в шею.

— М-м-м, — замялся заводчик. — Должен предупредить, миссис Малфой, что этот детёныш… можно сказать, бракованный…

— То есть? — резко обернулась к нему Гермиона.

— От таких экземпляров отказываются получать потомство. Уши у него значительно больше, чем обычно бывают у низзлов. Сейчас это придаёт ему дополнительное очарование, но с возрастом будет смотреться неэстетично: голова будет выглядеть слишком тяжёлой для тела. Поверьте моему опыту, такой внешний вид взрослых особей скорее отталкивает, нежели вызывает умиление. Хотя расцветка у него очень редкая. Подойдите к окну и посмотрите на него в лучах солнечного света. Видите? — спросил он, когда Гермиона последовала его совету. — То здесь, то там появляется мерцание, словно лучики от сияния драгоценных камней. — Гермиона кивнула, и он продолжил: — Такая разновидность так и называется — бриллиантовая. Некоторые волоски у низзла имеют утолщения, которые отражают солнечный свет. Очень-очень редкая расцветка. Так что детёныш этот, можно сказать, голубых кровей, но использовать его для разведения не стоит: высока вероятность того, что дефект может передаться по наследству.

— Мы не собираемся разводить низзлов, — твёрдо ответила Гермиона. — Нам нужен преданный друг, который принесёт радость в нашу жизнь и чью жизнь мы сделаем комфортной. Только посмотрите, какой у него умный взгляд! Разве можно от него отказаться? — с мольбой посмотрела она на Люциуса.

— Моя жена любит брать под крыло несчастных и обездоленных, — с усмешкой съязвил он. — Это её подарок. И раз она хочет взять под опеку этого низзла — значит, так тому и быть.

— А мой муж предпочитает диковинки, — не осталась в долгу Гермиона, глядя на него с задором и благодарностью.

Это был тот редкий случай, когда они не прятали своих чувств при посторонних людях. Если Люциусу требовался специалист, то он предпочитал связываться с фанатами своего дела. Такие люди могли быть невероятными занудами, но даже прочитав множество книг, невозможно было подчерпнуть столько верной информации, сколько за одну беседу с ними. Выбранный Люциусом заводчик был как раз из таких фанатов, увлечённым только низзлами, и если и замечавшим вокруг что-то ещё, то неспособным использовать это во вред — в данном случае искренность чувств между бывшим пожирателем и магглорождённой волшебницей.

— Я не возьму с вас денег, — сказал он, когда Люциус спросил о цене низзла. — Просто сделайте так, чтобы этот малыш был доволен жизнью рядом с вами.

Кличку новому питомцу жены дала Патрисия — она как раз читала книгу по истории Древнего Египта. Когда малыш уселся на солнце, его действительно словно окутало сияние, так что дочь сравнила его с маленьким солнышком, упомянув в числе ласковых слов имя древнеегипетского божества, на что неожиданно для всех детёныш мяукнул.

Ра в самом деле оказался умным животным. Ласку он проявлял ко всем членам их большой семьи, но хозяевами признавал лишь Гермиону и Люциуса. Именно так, обоих. Хотя по словам заводчика низзл обычно выбирал себе только одного хозяина, которого считал главным, ко всем остальным относился скорее снисходительно.

Он будто чувствовал магическую преграду вокруг поместья, за которую нельзя было выходить. Как уж смогла договориться с ним Гермиона, Люциусу было неизвестно, но с тех пор, как Ра поселился в доме, проблем с ним у Гермионы не было — ведь лицензия была выдана на её имя, и ответственность за сокрытие низзла от глаз магглов несла именно она. Правда, сигнальные чары по периметру имения Люциус всё-таки для подстраховки наложил — но за семь лет они ни разу не сработали.

Как и Живоглот, сумел Ра пробираться в любой уголок Малфой-мэнора, даже в хозяйскую спальню, зачастую растягиваясь в ногах спящих Люциуса и Гермионы. Но он словно чувствовал, когда становился в их постели третьим лишним, и просто уходил. Такая понятливость со стороны животного нравилась Люциусу, и он спокойно относился к тому, что частенько питомец жены выбирал местом для отдыха его рабочий стол, тесня при этом хозяина, а иногда и мешая работать.

Уши у низзла с возрастом действительно стали непропорционально большими по сравнению с головой, но в какой-то момент этот дефект стал достоинством: вместо обычно стоящих торчком уши согнулись, как у собак, придавая своему владельцу очаровательный вид и делая его уникальным.

 

 * * *

— Пришёл предупредить, что Николас скоро будет здесь? — усмехнулся Люциус, поглаживая мурчащего низзла.

Ра имел странную особенность предчувствовать скорое появление членов семьи. В общем-то, собрались уже все, кроме Николаса. Люциус заметил, что и Гермиона стала чаще поглядывать в сторону ворот, ожидая своего первенца.

* * *

 

Отношения со средним сыном были сложными. Воспитывать Николаса Люциус старался так же, как и Драко. И до поступления в Хогвартс всё шло так, как, с точки зрения Люциуса, было правильно. Да и во время учёбы — тоже. Что что-то надломилось в отношениях с сыном, Люциус почувствовал за два года до окончания школы. Разговоры всё чаще напоминали скрытый конфликт. Люциус ощущал, что сын словно противостоит ему, но почему — не мог понять. Нет, Николас не вел себя непочтительно, но… ощущение противодействия всему, что говорит Люциус, не исчезало. В результате каникулы, которые раньше радовали встречей с детьми, стали напряжённым временем. Гермиона успокаивала мужа, говоря про переходный возраст, про то, что сын переживает, поскольку уже нужно определяться, чем заниматься после Хогвартса.

— С Драко не было таких проблем, — во время одного из разговоров в сердцах сказал Люциус.

Наступила долгая пауза, а потом донёсся голос Гермионы — тихий и какой-то чужой:

— Да, мы с Драко в этом возрасте уже стали взрослыми.

Дёрнувшись, словно от удара, Люциус посмотрел на жену — и увидел, как в её глазах блеснули слёзы. Прошлое, когда они находились по разные стороны баррикад, вновь дало о себе знать. А ведь Люциус уже стал забывать об этом. Нет, от своего прошлого он не отказался, но Гермиона в его восприятии давно не была врагом — не только сейчас, но и тогда, «когда они с Драко уже стали взрослыми».

Не зная, что сказать, Люциус отвернулся и с силой сжал перила беседки. Он не слышал шагов Гермионы, только почувствовал, как она прижалась к нему со спины, обвивая его руками.

— Я не упрекаю тебя за прошлое, — произнесла она. — И не хотела сделать тебе больно. Просто посмотри на проблему с Николасом с другой стороны. Уж лучше эта непонятная ситуация с его противостоянием, чем то, через что пришлось пройти Драко.

— Согласен, — глухо ответил Люциус.

Поднырнув под его рукой, Гермиона встала перед ним и продолжила разговор:

— Я уже пыталась поговорить с Николасом. Правда, безрезультатно. Для меня ведь тоже всё это в первый раз, не только для тебя. И я тоже не знаю, как нам сейчас действовать. Знаю только, что нужно проявить терпение и не давить на сына. Возможно, он сам не до конца понимает, что его тревожит, или не может облечь свои желания в слова… Я, конечно, попробую поговорить с ним ещё раз. Но знаю точно: придёт время, и мы узнаем, что с ним происходит.

— Я боюсь, что когда мы об этом узнаем, может быть поздно что-то делать, — сказал Люциус, выпуская на волю лишь толику того страха не уберечь детей, который преследовал его со времени, когда он не смог уберечь от беды Драко.

— Я тоже этого боюсь. Но для того, чтобы узнать, необязательно давить на него. Можно наблюдать за ним и использовать другие источники...

— Я уже разговаривал и с Оливией, и с Драко. Они не понимают, что с ним происходит, — покачал головой Люциус.

— Значит, давай подождём немного. Нам ещё дважды проходить через это. Может быть, сейчас нам нужно просто научиться, как справляться с подобной ситуацией.

— Моя мудрая жена, — с усмешкой произнёс Люциус и с удовольствием отметил, что её щёки порозовели. — А выслушивать без смущения комплименты ты до сих пор не научилась, — поддразнил её.

 

Но когда обучение в Хогвартсе было закончено, вопреки ожиданиям ситуация стала ещё хуже. На попытки выяснить, чем сын собирается заниматься дальше, Николас отвечал, что не знает.

Он наотрез отказался, когда Люциус попытался привлечь его к участию в семейном деле. Его не привлекала спортивная карьера. Хотя на седьмом курсе он всё-таки вошёл в команду Слизерина по квиддичу, и его факультет снова стал чемпионом в тот год. Люциус с Гермионой присутствовали на паре матчей с его участием, и даже Гермиона, не особо любившая эту игру, подмечала, что сын играет очень хорошо. Джинни Поттер же настоятельно рекомендовала Николасу попробовать себя в качестве профессионального игрока в квиддич.

Закончил Николас школу неплохо. Не с одними отметками «превосходно», как Оливия, но всё же неплохо, так что шансы сделать карьеру в качестве служащего у него были хорошие. Но на предложение отца устроиться в министерство ответил, что одного дипломата для их семьи более чем достаточно. Оливия действительно работала в министерстве магии и за несколько лет сумела подняться по карьерной лестнице. «Ваш характер, мисс Малфой, похоже, полностью соответствует вашему имени», — сказал ей Олливандер, когда она нашла свою палочку. У старшей дочери в самом деле обнаружились способности вести, казалось бы, даже безнадёжные переговоры и добиваться компромисса. Даже сейчас, когда Оливия взяла отпуск, чтобы ухаживать за маленьким сыном, в особо сложных случаях обращались к ней за помощью.

На просьбу Люциуса предложить Николасу работу в лаборатории ответил отказом сам Драко.

— Я понимаю твоё беспокойство, — сказал он. — Через год, наверное, и я тоже буду так переживать за Скорпиуса. Но зельеварение Ника не интересует, разве ты не видишь? Если бы он хотел, он сам попросил бы дать ему работу: он знает, что я не отказал бы.

Только через несколько месяцев удалось вызвать сына на разговор.

— Я хотел бы совершить кругосветное путешествие, — сказал Николас наконец что-то определённое.

— С какой целью? — поинтересовался Люциус.

— Хочу попробовать кое-что сделать.

Люциус вопросительно посмотрел на него, но ответа на свой безмолвный вопрос не получил, так что задал его вслух:

— Что именно?

— Не хочу пока разглашать деталей, — покачал головой Николас. — Скажу лишь, что надеюсь найти своё призвание в жизни.

Люциус скептически хмыкнул:

— Кругосветное путешествие — дорогое удовольствие. Где ты планируешь взять на него средства?

— Сначала хотел попросить помочь маму. Но потом решил всё-таки обратиться к тебе.

Люциус замолчал, раздумывая.

— Сколько времени ты планируешь путешествовать? — наконец спросил он.

— Года два, — ответил Николас.

— Немало, — рассмеялся Люциус. — Хорошо, допустим, я оплачу это двухгодичное путешествие. Ты из него вернёшься. Но вдруг не добьёшься того результата, на который рассчитываешь? Что будет тогда?

Николас закрыл глаза, но по его лицу Люциус без труда прочёл, что он борется с собой.

— Если я не смогу добиться того, чего хочу, — наконец ответил сын, — обещаю, что соглашусь на любую работу, которую ты сочтёшь для меня лучшей.

— Даже так? — за насмешливым тоном Люциусу удалось-таки скрыть удивление.

— Могу дать клятву, — подтвердил Николас.

Равнодушие, прозвучавшее в его голосе, задело Люциуса. Но помогло принять решение.

— И у меня будет ещё одно условие, — сказал Николас под конец разговора.

— Условие? — переспросил Люциус, не скрывая раздражения о того, что сын осмелился ставить ему ещё какие-то условия.

— Условие, — повторил Николас, не испугавшись угрозы, прозвучавшей в голосе отца. — Пообещай, что в этом путешествии твои люди не будут сопровождать меня.

Согласиться на это было сложно. Но Люциус всё-таки согласился:

— Хорошо. Но у меня есть встречное условие. Раз в несколько дней ты будешь писать матери, чтобы она не волновалась. Обещаю, что не буду выяснять, чем именно ты занимаешься, если нам будет известен хотя бы путь твоего передвижения.

Сын сдержал обещание, и в последующие два года исправно присылал письма, в которых, впрочем, не было ничего о том, чем он занимается. Об этом знала Оливия, но она отказалась рассказывать, сославшись на слово, данное брату.

Вернулся Николас возмужавшим, загоревшим, с блеском в глазах и… невероятным количеством колдографий.

— И вот на это он потратил два года?! — бушевал Люциус.

— Ты не понимаешь, — сказала Гермиона, спокойно перебиравшая пачку колдографий сына в ожидании, пока пройдёт гроза. — Вспомни, что фотоаппарат ему ты подарил сам. А сейчас тебя возмущает, что у сына раскрылся талант, который он не стал зарывать в землю, а попытался развить. Посмотри, — предложила она, — вот на эту колдографию. Или на эту. Каждая из них словно рассказывает целую историю. Николас чувствует, в какой момент нужно нажать кнопку. Вспомни ту нашу колдографию, на которую я люблю смотреть. Ему удалось запечатлеть проявление твоих чувств. С твоим самоконтролем это действительно дорогого стоит.

— Этот талант не обеспечит ему достойное будущее, — всё ещё возмущённо, но уже не так категорично возразил Люциус.

Гермиона пожала плечами:

— Он — твой сын. Думаю, когда он попросил тебя профинансировать его путешествие, у него был уже план и того, как извлечь из результатов этого путешествия материальную выгоду. Но вряд ли он захочет делиться с тобой своими планами, если ты будешь на него давить. Дай ему возможность попробовать. Он может ошибиться, но это будет его ошибка. — Она подошла и прижалась к его груди. — Я боюсь, Люциус. Боюсь, что если сейчас Николас не почувствует нашу поддержку, он либо сломается и всю жизнь будет винить в этом нас, либо уйдёт из семьи. Я не хочу ни ломать сына, ни терять его. К тому же Драко в своё время ты позволил заниматься зельеварением. И посмотри, чего он добился сейчас. Разве ты не гордишься им? И ведь ты по-прежнему ведёшь все дела сам, давая сыну возможность заниматься тем, что ему нравится. Неужели Николас, над которым, в отличие от Драко, не довлеет звание наследника рода, не имеет права на шанс заниматься в жизни тем, что доставляет ему удовольствие?

Разговор с женой притупил негодование Люциуса, и в следующий раз беседа с сыном была конструктивной.

— У тебя уже есть план, как твое увлечение сможет тебя обеспечить? — спросил Люциус.

Некоторое время Николас в задумчивости сидел молча, словно решая что-то для себя, затем вышел из кабинета, сказав, что скоро вернётся.

А когда вернулся, положил перед отцом колдографию. Которую… Люциус уже видел.

Около полугода назад в одном из журналов появилась колдография, поднявшая бурю в магическом мире. На ней была изображена химера, кормящая своего детёныша. Автором значился некий мистер Хантер, но всем было понятно, что это всего лишь псевдоним. Впрочем, выяснить личность фотографа особо не стремились, но вот его смелостью откровенно восторгались. Подобраться так близко к одному из самых опасных магических существ — для этого требовалась невероятная смелость, граничившая с невероятным везением… или безумием.

— Ты понимаешь, что будет с твоей матерью, когда она узнает об этом? — придя в себя, спросил Люциус, сумевший понять всё, что не сказал сын.

Николас кивнул:

— Поэтому и рассказываю всё это тебе, а не ей.

Он отошёл к окну и некоторое время молча смотрел в него. Затем обернулся и начал свой рассказ:

— Я помню, ты сердился, что несколько месяцев после окончания Хогвартса я часто бывал в доме Поттеров. На самом деле я отправлялся к ним, чтобы оттуда перемещаться в мир магглов. — При воспоминании о том, как безуспешно он тогда пытался выяснить, чем занимается Николас в доме друзей, в душе Люциуса закипела ярость, которая усилилась при известии, что он ещё и бывал в мире магглов. Но внешне он остался невозмутимым, не желая прерывать столь редкий откровенный разговор с сыном. — Дядя Гарри помог мне устроиться на курсы маггловской фотографии. Поверь, отец, это было очень познавательно. Магглы считают это искусством. В нашем мире фотография считается увлечением или источником заработка, но до уровня искусства она не дотягивает. Я знаю, тебе неприятно слышать, что за помощью я обратился не к тебе или маме, но ты был бы однозначно против. К тому же мне нужна была помощь человека, который не только научил бы не выделяться среди магглов, но и помог обосноваться среди них. Маму я не мог попросить — ей пришлось бы скрывать, в чём она мне помогает. Я не хотел, чтобы между вами были тайны. А дядя Гарри уже делал для мамы подобное… В общем, лучшего варианта я не увидел. После окончания курсов и твоего согласия помочь мне с расходами на кругосветное путешествие я прожил среди магглов ещё несколько месяцев, занимаясь практикой. Изучая фотографию, я размышлял о том, как можно применить все эти знания в нашем мире. Особенно меня привлекла идея снимать животных в их естественной среде. Ведь среди волшебников такого никто ещё не делал, отец! — посмотрел он на Люциуса. — Я по нескольку часов, а то и дней мог провести в засаде ради того, чтобы сделать один-единственный удачный снимок. Я учился фотографировать немагических животных в условиях их обитания. Я специально рассказываю об этом, чтобы ты знал: я не действовал под влиянием лишь желания. Я целенаправленно нарабатывал навыки в менее опасных условиях, где гарантированно мог себя защитить. Одновременно с этим я изучал особенности поведения магических животных. Сначала снимал неопасных, потом постепенно наращивал степень риска. Химеру я снимать не планировал. Загорелся идеей, когда в Греции в гостинице услышал разговор двух охотников о том, что поблизости объявилась химера. Но к тому времени у меня уже были кое-какие наработки для съёмки опасных животных. В частности, зачарованные фотоаппараты, перемещающиеся после автоматической съёмки в другое место, откуда я мог забрать их без риска для себя. Я потратил время, чтобы выспросить у охотников про повадки химеры и нанял их, чтобы они помогли расставить аппараты в тех местах, где был шанс застать её. Я рассказываю подробности, чтобы ты знал: да, я пошёл на риск, но это был риск многократно продуманный и подстрахованный.

— Я рад, что ты объяснил мне всё это, — сказал Люциус, когда сын прервал свой рассказ. Слова Николаса о том, что он тренировался на съёмке немагических животных, поубавили его гнев, вызванный известием о пребывании сына в мире магглов: обычные животные для волшебника были в полной мере неопасны. — Рад и тому, что к подобным вылазкам ты подходишь ответственно, словно к подготовке боевой операции. Но ты не ответил на мой вопрос: твоё увлечение сможет обеспечить тебя?

— За эту колдографию я получил столько, что мне хватило не только покрыть свои расходы — а они были не такими уж и маленькими, отец! — но и прожить пару месяцев, не трогая тех денег, которые ты выделил мне, — усмехнулся Николас, а в его глазах светилась гордость. — Разумеется, постоянно рисковать ради таких снимков я не собираюсь. Есть ещё куча возможностей не только заниматься фотографией, но и зарабатывать с её помощью.

— Например?

— Ну, самое очевидное — я могу устроиться репортёром в газету или журнал. Астория и тётя Джинни обещали мне помочь с рекомендациями, если я надумаю заняться этим. Я могу оказывать услуги фотосъёмки на торжествах. И у меня есть все шансы основать своё дело и добиться успеха. Разумеется, я отдаю себе отчёт, что для этого потребуется время и финансовые вложения. Но я профессионал, отец. Пока ещё с небольшим опытом, но всё же профессионал. Нужно только показать людям преимущества услуг профессионала перед любительской съёмкой.

Убеждённость, звучавшая в голосе сына, успокоила Люциуса: по всей видимости, Николас действительно действовал обдуманно. Поэтому следующий вопрос он задал с искренним интересом:

— И как конкретно ты хочешь этого добиться?

— Я хочу организовать выставку своих работ. Думаю, из того, что я привёз, вполне можно набрать нужное количество снимков. И я уже попросил Асторию помочь мне с организацией. Если выставка будет иметь успех — возможно, выпущу книгу.

— Ну что же, — сказал Люциус. — Ты меня заинтересовал. Я участвую. Финансово, — усмехнулся он, когда Николас удивлённо уставился на него. — Организационные вопросы оставляю вам с Асторией. И это инвестиции, а не подарок, — уточнил он. — Так что у тебя будет дополнительный стимул подойти к мероприятию со всей ответственностью.

— Спасибо, папа, — выдохнул потрясённый Николас.

— Подожди, у меня есть ещё пара вопросов, — остановил его Люциус, когда сын собрался закончить разговор. — Ты понимаешь, что даже при условии, что ты станешь востребованным и у тебя не будет конкурентов, вряд ли ты заработаешь столько, сколько смог бы, помогая мне в семейных делах?

— Я понимаю, — после небольшой паузы ответил Николас, — что не смогу достигнуть того уровня жизни, который даёшь мне ты. Но всё-таки считаю, что смогу содержать и себя, и свою семью, когда она у меня появится. Если же этого будет мало — надеюсь, что эмоциональное удовольствие от осознания, что я являюсь первопроходцем в своём деле, компенсирует то, что вместо роскошной моя жизнь будет всего лишь обеспеченной.

— Хорошо, — задумчиво произнёс Люциус, удивлённый столь зрелым рассуждением сына. — Второй вопрос: кто знает об этом? — кивнул он на колдографию в руках Николаса.

— Кроме меня и редактора журнала, который купил этот снимок, только ты.

— Оливия?

— Нет, — усмехнулся Николас. — Она знала лишь о том, что я занимаюсь фотографией. Я слишком сильно люблю сестру, чтобы заставлять её переживать.

 

Казалось бы, на этом проблема исчерпала себя. План Николаса медленно, но верно воплощался в жизнь. Напряжение из общения исчезло, не ощущалось противоборства со стороны сына. И всё же… чувствовалось, что есть что-то ещё, что беспокоит его. Правда, чувствовал это, видимо, только Люциус — Гермиона ничего похожего не ощущала. Решив, что, возможно, он ошибся и просто по инерции ещё видит сложности там, где их нет, Люциус не стал заострять внимание на проблеме. Но по привычке продолжал наблюдать за сыном. И привычка сослужила ему хорошую службу.

 

Как и обещал жене, Люциус сделал традицией ежегодный отдых в Малфуа. Порой они с Гермионой отдыхали в поместье по несколько дней вдвоём или с младшими детьми, но летом на месяц сюда переезжали все обитатели Малфой-мэнора.

Люциус привязался к Малфуа. В первую очередь, конечно, потому, что это был дом его предков. Гордость, которую он испытывал, может понять лишь тот, кто сам принадлежит к роду — уходящей корнями в прошлое последовательности поколений: вроде бы твоей личной заслуги нет ни в чём, тебе просто посчастливилось родиться в такой семье, но… чувствуешь гордость от того, что ты сопричастен к целым поколениям перед тобой, от того, что ты — связующее звено в цепи между прошлым и будущим, цепи длиною в несколько веков… Конечно, Люциус понимал всё это и раньше — Малфои не зря считались одним из старейших магических родов Британии. Но сейчас эти чувства словно заиграли новыми, более яркими, красками, и вместе с радостью и гордостью усилилось и чувство ответственности и долга: сохранить, не дать прерваться, не позволить затеряться во времени…

Малфуа стал для него своеобразным убежищем. Малфой-мэнор тоже для него всегда был больше, чем домом. Он был для него неким источником, местом, где Люциус в сложные периоды черпал силы… Но вместе с тем в Малфой-мэноре никогда нельзя было забыть о своих обязанностях — сначала как наследника, а потом — главы рода. Энергетическим источником для Люциуса Малфуа тоже стал, а вот чувство долга переставало довлеть… Возможно, всё дело было как раз в том, что управление текущими делами поместья Люциус передал Гермионе, а серьёзных проблем, требующих его вмешательства, не появлялось. Даже почта сюда приходила реже — только действительно неотложные письма. И Люциус чувствовал здесь себя просто любимым мужем и отцом.

Он давно уже заметил, что единственное место в мире, где он мог расслабиться — это его покои в Малфой-мэноре. Только там он чувствовал себя защищённым. И не только физически. Даже при его выдержке и постоянном самоконтроле невозможно было быть в таком напряжении круглосуточно. Две комнаты стали тем местом, где Люциус не только отдыхал, но и позволял себе быть самим собой. Этот порядок немного нарушился, когда вместе с ним поселилась Гермиона — всё-таки открываться ей тогда он готов не был. Но он и сам не заметил, когда случилось так, что он перестал закрываться от неё. Все самые откровенные разговоры с женой происходили только в их комнатах.

И вот теперь появилось ещё два места, где Люциус чувствовал себя так же свободно. Первое — это комната, которую выбрала себе Гермиона, когда поселилась в Малфуа. И хотя защитных заклинаний, как в Малфой-мэноре, на неё наложено не было, всё же никто без позволения хозяев в неё войти не посмел бы: то, что больше нельзя заходить в родительскую спальню, когда вздумается, Лайнусу объяснила либо сама Гермиона, либо кто-то из старших детей, а все остальные и так знали, что такое недопустимо. Вторым же местом стала… баня. Которую Люциус посещал только с Гермионой. Не то чтобы ему была нужна её помощь, нет. Скорее, это был их своеобразный ритуал с того дня, когда она сказала, что сможет позаботиться о муже не хуже эльфа. Люциусу нравилось чувствовать, как нежно она массирует ему голову, помогая мыть волосы, как бережно трет мочалкой его кожу, как тщательно подбирает комфортную температуру воды, чтобы смыть пену… Но главным было не это. В какой-то миг Люциус понял, что большее удовольствие ему доставляет осознание того, что он может себе позволить быть беззащитным в присутствии Гермионы. И дело было не в том, что тело было полностью обнажено, не в том, что палочки они оба оставляли в первой комнате, уберегая их от излишнего воздействия влажного воздуха — всё это было и в Малфой-мэноре, когда они принимали душ или ванну вместе. Скорее, дело было именно в том, что ванная комната находилась в тех же покоях, на которые были наложены защитные заклинания. В Малфуа же граница защищённости проходила по границе самого поместья, и мир Люциуса, где можно быть самим собой, словно расширился. А места, где он находился только с Гермионой, которой доверял как себе самому, стали средоточием этого мира.

Да, Люциус привязался к Малфуа. Но единственным, кто разделял эту его привязанность, была, пожалуй, только Гермиона. Для Лайнуса, родившегося и проведшего здесь первые четыре года своей жизни, ничего необычного в доме не было. Такое же отношение — скорее всего, в силу возраста — было и у Патрисии. Драко, хотя и с интересом исследовал поместье, всё же по возможности избегал всего, что имело отношение к его будущим обязанностям главы рода. Оливия проявила интерес в большей степени к содержимому библиотеки, чем к самому дому.

И только отношение Николаса к поместью для Люциуса оставалось непонятным. Каждую поездку в Малфуа он словно ждал, но в поместье вёл себя как обычно. Разве что очень много времени проводил в одиночестве, и откуда-то Люциус знал, что это время Николас посвящал тому, чтобы изучить поместье лучше кого бы то ни было.

В год возвращения Николаса домой после путешествия во время традиционной поездки в Малфуа всей семьёй Люциус в первое утро застал сына возле башни. В самом нахождении Николаса в этом месте ничего необычного не было, но Люциус обратил внимание на то, как прислонившийся к стене сын прикасался к камню. «Словно к святыне», — вспомнились ему слова Гермионы. Но развить эту мысль сразу не получилось. Николас словно почувствовал присутствие отца и обернулся. А затем ушёл — как Люциусу показалось, слишком поспешно, хотя перед уходом и перебросился с ним парой вежливых фраз.

«Слишком» — вот как следовало охарактеризовать последующие два года жизни Николаса. В его жизни всего стало слишком: слишком много событий, слишком много внимания общества, слишком много риска… Даже Люциус, считавший, что поддержание внимания к себе приносит семье больше пользы, нежели вреда, предпочёл бы, чтобы этого внимания было меньше.

Фотовыставка сына вызвала интерес, и Николас увлечённо ставил перед собой задачи и добивался их, развивая собственное дело. Со временем Люциус убедился, что поступил правильно, поддержав его.

Однако вопреки его обещанию не рисковать часто снимки опасных животных публиковались с завидной регулярностью. О первой паре новых фотографий Люциус узнал постфактум, но очень быстро начал разбираться по поведению сына, когда он затевал очередную вылазку. Впрочем, долго хранить тайну Николаса не удалось.

Вернувшись из очередной поездки, сын, как обычно, сразу же отправился к матери. Соскучившаяся по нему Гермиона крепко обняла его, но внезапно отстранилась, глядя на свою испачканную кровью ладонь, а затем вновь устремила взгляд на Николаса.

— Что это? — спросила она. — Ты ранен?

На лице Николаса мелькнуло замешательство, но уже через миг он рассмеялся:

— Пустяки. Тебе не стоит беспокоиться. Всего лишь поскользнулся на горной тропинке и ударился. Ещё не до конца зажило…

— Сядь, я хочу взглянуть, — Гермиона сказала это негромко, но тоном, которого не смел ослушаться никто из детей.

Бросив взгляд на отца, в котором Люциус прочитал просьбу о помощи, Николас сел и послушно отогнул ворот, открывая взгляду матери шею с двумя слегка кровоточащими полосками.

— Видишь, ничего страшного, уже почти всё зажило… — попытался он захватить инициативу в разговоре.

— Хватит! — прервала его Гермиона. — Ты думаешь, я не смогу отличить случайную царапину, которая залечивается одним заклинанием, от раны, нанесённой магическим животным? Сколько времени она не заживает?

— Похоже на следы от укусов чизпурфлов, — сказал подошедший поближе к ним Люциус.

Николас быстро посмотрел на него и… подхватил подкинутую отцом идею.

— Верно, — сказал он. — Мама, правда, ну ничего страшного. Я снимал авгуреев в лесу. Чизпурфлы, видимо, почувствовали во мне новый источник магии и неожиданно напали. Я просто оказался не готов к такому.

Гермиона перевела взгляд с сына на мужа, затем обратно.

— Снимал авгуреев? — в задумчивости переспросила она, и по её тону следующий вопрос Люциус предугадал раньше, чем он прозвучал: — А химеру и мантикору снимал тоже ты?

Вздрогнув от неожиданности, Николас посмотрел на неё и… кивнул.

Гермиона встала и прошлась по комнате.

— Ты знаешь, сын, — наконец сказала она, — я старалась всегда тебя поддерживать во всём. Я всегда считала тебя очень рассудительным. Но так рисковать… Какой в этом смысл?

Николас вскочил с места, и Люциус заметил, как он с стиснул зубы. Но, глубоко вздохнув, спокойным голосом сообщил, что хотел бы отдохнуть с дороги и продолжить разговор позже.

— Николас, — окликнул его Люциус. — Подожди меня в библиотеке. Мне нужно кое о чём тебя спросить.

Кивнув, Николас вышел из гостиной.

— Вот уж не думал, что настанет день, когда не ты меня, а я тебя буду успокаивать, — насмешливо сказал Люциус, подходя к Гермионе.

— Ты знал, чем он занимается, и скрывал это от меня, — сердито ответила она, сверкнув глазами, и увернулась от протянутой к её щеке руки, делая шаг прочь. Тогда Люциус резко дёрнул её за запястье к себе, заставляя вновь посмотреть на него, и положил ладонь ей на затылок, не давая возможности отвернуться и в то же время поглаживая большим пальцем её щёку.

— Знал. Скрывал, — согласился он. — Потому что не хотел, чтобы ты переживала. Поверь, у нас очень рассудительный сын. Когда он расскажет тебе, как тщательно готовится к таким поездкам, ты тоже поймёшь, что беспокоиться не о чем. И если он сказал, что эта рана — случайность, — значит, это действительно случайность. — Он коснулся губами её лба и закончил: — Ты же знаешь, что я не позволил бы ему подвергать себя риску бездумно.

Вздохнув, Гермиона прижалась к его плечу.

Николас ждал его в библиотеке, и как только Люциус вошёл, вскочил с кресла и сказал:

— Папа, спасибо, что подсказал с чизпурфлами. Я немного растерялся. Не думал, что рана начнёт кровоточить…

— Ну, а теперь я слушаю правду, — ответил Люциус, усаживаясь за стол. — Что произошло?

— Я был в Африке, — немного помешкав, ответил Николас. — Фотографировал фвуперов. Сам понимаешь, что съёмка не должна была быть очень долгой. Я толком-то и снять ещё ничего не успел, когда увидел, что на дереве притаился хищник. Я сразу трансгрессировал, но в прыжке он успел попасть в воронку трансгрессии лапой и мазнуть меня когтями.

— И… кто это был? — спросил Люциус, уже догадываясь, кого именно повстречал сын. — Кто?! — требовательно повторил он, заметив, как сын замялся.

— Нунду, — с явной неохотой сказал Николас.

Руки Люциуса непроизвольно вцепились в столешницу, сердце бешено застучало, перед глазами всё затянулось белым цветом, а сквозь шум в ушах доносились слова Николаса:

— Совсем молодой. Видимо, только-только начал осваивать самостоятельно территорию. Никто из местных не видел его, иначе меня предупредили бы. Моё сообщение о появлении нунду вызвало переполох, и на него началась охота. Я понимаю, ты рассержен. Я провёл неделю в лечебнице в Африке и ещё неделю здесь, в госпитале Святого Мунго. Целители сказали, что рана безвредна, только заживать будет долго. Так что всё обошлось.

— Нет, ты всё-таки не понимаешь, — не до конца придя в себя, резко ответил Люциус, подошёл к сыну и, с обеих сторон от него положив руки на подлокотники кресла, навис над ним, вынуждая смотреть на себя, не пропуская ни одного его слова. — В общем, так. Я не настаиваю, чтобы ты бросил своё увлечение. Я даже не настаиваю, чтобы ты перестал снимать животных совсем. Но со съёмками опасных магических животных ты заканчиваешь. Иначе… твоя мать узнает всё.

Люциус выпрямился, гневно глядя на сына. Это был очень грубый шантаж, но Люциус готов был использовать любое средство, дабы заставить Николаса перестать рисковать. Конечно, он никогда не сказал бы Гермионе, что они едва не потеряли сына, встретившего самое опасное в мире магическое существо. Но, к счастью, сын верил в другое — что отец способен рассказать жене эту правду. А значит, сделает всё, чтобы не дать ему повода огорчить мать.

Дверь открылась, и на пороге показалась Гермиона.

— Ник, мне нужно тебе кое-что сказать, — произнесла она, входя в библиотеку.

— Мы уже закончили, — ответил Люциус. — Можете остаться здесь. Я пойду в кабинет, мне нужно поработать.

— Нет, подожди, — остановила его жена. — Будет лучше, если ты будешь присутствовать. — Сев рядом с Николасом и взяв его руки в свои, она продолжила: — Сынок, я видела, что мои слова насчёт бессмысленного риска задели тебя. Я говорила на эмоциях и не очень понятно выразила свои мысли, поэтому хочу сделать это сейчас. Ты знаешь, что и я, и твой отец, и твой старший брат — мы все были на войне. К сожалению, любая война без жертв не обходится. Но, по крайней мере, на войне понятно, во имя чего человек погиб. Я не говорю сейчас о том, кто был прав или не прав в этой борьбе. Каждый из нас сражался за то, во что верил и что считал правильным. Я говорю о том, что мы все теряли там близких людей. Но то было военное время. А сейчас — нет. И мы не хотим больше терять близких. Я восхищаюсь твоей смелостью. Но любой риск, связанный с угрозой жизни, ни для меня, ни для твоего отца сейчас, когда нет войны и нет идеи, за которую нужно бороться, не имеет оправдания.

Николас перехватил руки Гермионы, сжав их в своих, и прижался к ним губами. Она же ненадолго коснулась его макушки щекой, а затем подняла взгляд на мужа в поисках поддержки.

— Надеюсь, твоей матери удалось донести до тебя то, что я не раз говорил тебе, — сказал Люциус.

Николас, не поднимая головы, кивнул.

 

Съёмки магических животных продолжались, и в последующие годы Николас сделал ещё несколько снимков даже опасных животных. Но теперь, когда Гермиона всё узнала, он перед поездкой детально рассказывал о своих планах родителям, чтобы они убедились, что риск, которому он подвергается, минимален. И пару раз скорректировал свои планы, усилив защиту благодаря их советам. Но это всё было уже позже. Тогда же, после того разговора, Николас прекратил съёмки на природе. Только спокойствия Гермионе и Люциусу это не принесло, потому что сын занялся квиддичем. На уровне любительских команд, но по сути это были всего лишь формулировки: игра требовала хорошей подготовки и формы, и грань между любителями и профессионалами была весьма тонка. Игроки — что профессионалы, что любители — получали одинаковые по своей тяжести травмы. Так что в жизни Николаса один вид риска сменился на другой. Но с этим Люциус и Гермиона смирились: травмы, получаемые в игре, давно и успешно лечились, а жизнь сына была на виду, поскольку родители старались присутствовать на каждой игре Николаса, где бы она ни проходила.

В это же время имя среднего сына начало часто упоминаться в скандальных новостях и слухах. Началось всё, пожалуй, с того, что одна из команд-соперников, проигравшая команде Николаса, попыталась оспорить результат игры, мотивируя тем, что один из игроков, то есть Николас, был не любителем, а профессионалом, поскольку играл в школьной команде по квиддичу на последнем курсе. Попытка оспорить результат провалилась, но вот внимание к Николасу магическое общество проявляло теперь уже не только в связи с фотографией, но и с квиддичем, а вслед за этим — в связи с устраиваемыми Николасом вечеринками и с его отношениями, которые возникали и заканчивались слишком быстро и часто.

Поначалу появление имени сына по таким поводам в газетах не нравилось Гермионе. Впрочем, как и Люциусу. Только вот поведение сына было… безупречным. Вечеринки, которые организовывал Николас, действительно проводились с размахом и шиком. Но по информации Люциуса в них не было ничего, что могло вызвать у сына проблемы с законом: там не применялись запрещённые зелья и артефакты и действовали правила, предупреждающие конфликты. Нарушить эти правила можно было лишь раз, после чего нарушитель ни при каких обстоятельствах не мог быть приглашён снова. Так что очень быстро встречи у Николаса, хотя и не были слишком частыми, приобрели славу вечеров для избранных. Только вот приглашения на них получали не те, кто, по мнению Люциуса, мог быть полезен сыну, а те, кто был ему интересен. Но поскольку и в этом Николас проявил свойственные ему предусмотрительность и разумность, убеждать сына приглашать тех, чьи связи будут ему выгодны, он не стал. А Гермионе объяснил, что скандалы вокруг имени Николаса создают обиженные из тех, кто не получил приглашений или наоборот, был исключён из круга избранных. И со временем к таким сплетням жена начала относиться легче и даже с юмором.

Ещё одной головной болью Люциуса стали известия о любовных похождениях сына. Он с самого начала дал понять Николасу, что знакомить семью тому следует лишь с девушкой, с которой собирается связать свою жизнь. Так что от частого появления в их доме новых лиц Люциус с Гермионой были избавлены. Оливия, конечно, знала обо всех связях брата, но ни одной из них не придавала значения. Люциус тоже получал информацию об этом, и среди имен порой мелькали имена дочерей весьма влиятельных людей, так что Люциус напрягался, ожидая скандала. Но — удивительное дело! — Николас умудрялся расставаться с девушками так, что ни одна из них не предъявляла ему претензий, а с некоторыми из них даже сохранил приятельские отношения.

— До меня дошли слухи о твоей новой пассии, — сказала ему как-то Гермиона, когда сын навестил их во время отдыха в Италии. — Ты наконец-то познакомишь нас со своей девушкой?

— Мамочка, — поцеловав Гермиону и усевшись на парапет террасы, ответил он, — я познакомлю тебя только с той девушкой, которой сделаю предложение. Пока я её ещё ищу.

— И кого же ты пытаешься найти? — вмешался в их разговор Люциус, читавший утреннюю газету, в которой имя сына опять упоминалось в светской хронике в связи с очередным разрывом отношений, что вызвало его раздражение.

— Единственную, — ответил Николас, пожав плечами, словно ответ был очевиден. — Хочу, чтобы у меня было так же, как у вас с мамой.

Услышав его ответ, Гермиона поперхнулась кофе.

— Поверь, сынок, — откашлявшись, сказала она, — как у нас с папой — не лучший вариант.

— Ну, я имел в виду результат, а не процесс, — пояснил он.

— У другого процесса и результат будет другой, — прокомментировал Люциус, давая понять сыну, что с таким подходом единственную он может и не найти.

— А я всё-таки попытаюсь, — ответил Николас.

 

— Не могу понять, что с ним не так, — делилась своими переживаниями Гермиона спустя какое-то время, когда они вдвоём прогуливались по парку Малфой-мэнора. — Вроде бы и добивается всего, чего хочет, и мы его в этом поддерживаем. Только у меня ощущение, что он что-то продолжает искать и не может найти.

— Единственную? — спросил Люциус, вспоминая недавнее откровение сына.

— Нет, — покачала головой Гермиона. — Драко говорил, что в школе он обращал на себя внимание девочек, но ни с кем не встречался. И после окончания школы до путешествия тоже. Если бы дело было в этом, думаю, скандальные истории мы услышали бы уже тогда. Знаешь, взвешенностью своих решений он похож на тебя даже больше, чем Драко. Но сейчас Николас словно… сорвался. Я бы предположила, что он стал, как говорят в мире магглов, зависим от адреналина. Постоянная потребность преодолевать опасности, — пояснила она на безмолвный вопрос Люциуса. — Но он довольно спокойно переносит длительные периоды отсутствия риска. Да и тщательно минимизирует все угрозы, мы с тобой в этом не раз уже убеждались. Странно, но порой мне приходят мысли, что он ищет себя самого. Интересно, что с ним случилось в том путешествии?

Кругосветное путешествие — именно с ним связывали изменения, произошедшие с Николасом, все члены семьи. И только Люциус, размышляя о переменах в поведении Николаса, упорно возвращался воспоминаниями к тому дню, когда увидел сына, прижавшегося к башне в Малфуа. «Словно к святыне», — опять всплыли в памяти слова Гермионы.

Люциус даже воспользовался омутом памяти, чтобы припомнить все детали той их встречи, а затем просмотрел также воспоминания обо всех их совместных посещениях Малфуа, прежде чем понял, наконец, что не давало покоя сыну. И это понимание вызвало противоречивые чувства, потому что то, о чём сын мечтал, чего желал, было… невозможно.

Люциус в самом деле собирался завещать Малфуа Николасу — Гермиона оказалась права, когда посоветовала поступить так, ибо из всех детей именно Николас испытывал некую привязанность к дому, Люциус отмечал это не раз. Но то, что эта привязанность гораздо сильнее и глубже, что этот дом является для сына не только источником сил и местом связи с родом, но и средством достижения самых амбициозных мечтаний — этого Люциус не мог даже предположить.

Это был тот случай, когда Люциус попытался поставить себя на место другого человека. Что чувствовал бы он, зная, что его мечты недостижимы? Такого не было никогда. Да, не всегда Люциус добивался желаемого, но всё-таки большая часть тех целей, которые он ставил перед собой, была им достигнута. Что же касается того, что не исполнилось… Жизнь показала, что он вполне может обойтись без этого или в ней было что-то более значимое и ценное для него.

Возможно, сейчас, когда он уже прожил почти половину жизни и прошёл через то, через что провела его судьба, он смирился бы и даже, наверное, отнёсся бы в какой-то степени философски к этому. Но не в молодости, когда мечты и амбиции достигали небес, а в нём жила непоколебимая уверенность, что при правильных решениях и действиях он может достичь всего, чего желает.

Нет, не получалось у Люциуса представить, как ощущает себя сын — даже для него желания Николаса были слишком смелыми. Хотя… его желания он понимал. Понимал, наверное, как никто другой, и так, как не понимал никогда раньше. И стали ясны и это невероятное стремление к риску, и частая смена отношений… Николас не искал себя, как казалось Гермионе. Себя он давно нашёл. Только сознавал, что ни к чему хорошему это не приведёт, лишь внесёт разлад в их дружную семью. Он сделал свой выбор в пользу спокойствия семьи. Вытравливал из себя опасные мечты, заменяя образующиеся в душе пустоты реальной опасностью…

Люциус никогда не относился к Николасу как к наследнику рода. Он воспитывал его так же, как Драко, передавая те же знания и чувство долга перед семьёй и родом, что и старшему сыну. Только если изначально воспитание Драко было нацелено на ответственность за принимаемые решения, то от Николаса так же, как от остальных детей, требовалось учиться безоговорочно подчиняться решениям старшего в роду. Каково же было ему, сыну глав двух магических родов, появившемуся в магическом браке, сознавать, что он всегда будет только вторым?

— Мне нужно принять непростое решение, — сказал он Гермионе, когда не мог больше игнорировать её обеспокоенные взгляды. — И я не могу тебе пока ничего сказать. Обещаю, что расскажу, как только разберусь во всём.

— Если я могу помочь…

— Ты поможешь мне, если просто будешь рядом, — не дал договорить он и, чтобы она поняла, насколько для него это действительно важно, притянул к себе так, что кроме как смотреть на него, ей не оставалось ничего другого. — Поверь, сейчас мне это нужнее всего.

Гермиона вздохнула и прижалась к нему, безмолвно пообещав свою поддержку. В том числе и благодаря этой её поддержке ему удалось решиться на невозможное. Разделить род — однозначно ослабить его. Да его предки, положившие жизни на то, чтобы в магическом мире Малфои всегда считались одним из самых сильных родов, прокляли бы его даже за шальную мысль об этом. А мысли Люциуса были не шальными — он раздумывал над этим всерьёз.

Единственным, на что делал ставку Люциус, было его предположение, что магия, по воле которой они оказались связаны с Гермионой, до сих пор влияла на их жизнь. Основания думать так у Люциуса были весьма весомые: видение, после которого он понял, что готов простить жене всё, лишь бы она была жива. Свидетелей их разговора с Гермионой в ночь второго появления рун не было, так что ничем иным, кроме как проявлением магии их брака, объяснить то видение было невозможно. Может быть, и в этот раз она поможет? А может быть, ему и нужно сделать именно это? Ведь обязательным условием их с Гермионой брака было рождение ребёнка. Несмотря на рождение двух детей, первенцем всё-таки стал мальчик. Не потому ли, что ему предназначено продолжить род? У Люциуса был наследник, но вот род Гермионы, главой которого она являлась, должен был прерваться на них с Мелиссой: дети, рождённые ими, принадлежали уже родам их мужей.

Как бы там ни было, всё это были лишь догадки, и Люциус не был до конца уверен в принятом решении, когда пригласил сына в кабинет, чтобы сообщить о своём намерении передать ему поместье во Франции. Понимал ли Николас весь смысл, всю значимость поступка отца? Николас по-прежнему будет младшим братом Драко, но, отдавая ему сейчас, будучи действующим главой рода, более старое родовое поместье, коим являлось Малфуа, Люциус тем самым уравнивал те ветви родового дерева, которые потянутся от его двух сыновей. Это было то же самое, как если бы у него было два сына, родившихся в один день и час, и невозможно было бы определить, кто из них появился хоть на миг раньше, чтобы определить старшего и младшего. Это значило, что Николас тоже становился наследником рода. Но способен ли был он всё это понять?

Николас понял. Сидевший в расслабленной позе напротив отца, он мгновенно поменял её, подавшись ему навстречу. На его лице читалось потрясение.

— Ты… говоришь это серьёзно? — недоверчиво спросил он.

— Ты считаешь, что я стал бы шутить такими вещами? — вопросительно поднял бровь Люциус.

— Нет, конечно, нет. Но ведь это означает…

— Именно, — кивнул Люциус. — Сделай так, чтобы я не пожалел об этом.

— Клянусь тебе, папа, — прошептал Николас с таким чувством, что отец поверил: эту клятву сын сдержит, чего бы ему это не стоило.

Люциус кивнул ещё раз, принимая клятву, и встал.

— Я распоряжусь подготовить все необходимые документы. Когда они будут готовы, сообщу о своём решении официально. До этого времени никто о нём не должен знать.

— Я понял, — тоже вставая, ответил Николас. — Спасибо.

Он сделал движение, собираясь повернуться к выходу, но внезапно развернулся к отцу и, сделав шаг вперёд, обнял Люциуса со словами:

— Я люблю тебя, папа.

В первую секунду Люциус… растерялся. Подобные выражения чувств он приветствовал лишь у дочерей, для сыновей считал их излишними, неверными, а порой и опасными. Но… услышать эти слова из уст сына оказалось приятно, и Люциус, помедлив, обнял его в ответ:

— Я тоже люблю тебя, сын.

— Я знаю, — Николас поднял голову, и на его лице Люциус увидел улыбку.

— Знаешь? — усмехнулся он. — Откуда же?

— Мама сказала. Давно, — ответил сын на вопросительный взгляд Люциуса. — Ещё до поступления в Хогвартс.. Я… я случайно услышал, — голос Николаса прозвучал немного виновато, — как ты назвал маму грязнокровкой. Когда я спросил её, что это означает, наш разговор пришёл к тому, что мама тогда сказала, что как бы ни складывались отношения между вами, она никогда не сомневалась, что ты любишь нас с Оливией, и я тоже не должен в этом сомневаться.

— До поступления в Хогвартс? — переспросил Люциус.

— Да. Вы с мамой тогда ещё очень сильно поссорились…

— Понятно. Что же, мама была права, — мягко сказал Люциус. — Можешь идти.

Знакомое тепло разлилось в его груди после слов сына. Несмотря на прежние отношения, пересчитать случаи, когда он в лицо назвал жену грязнокровкой, хватило бы пальцев на руках, и Люциус помнил их все. Судя по словам сына, его разговор с матерью состоялся после того, как Люциус взял жену силой. После того поступка она должна была его возненавидеть. Но… она вновь защищала его. Потому что считала это справедливым. Вопреки всему защищала его. Люциус довольно улыбнулся. Даже если он ошибся с решением передать Малфуа Николасу, его стоило принять хотя бы ради того, чтобы узнать поведанное сыном.

 

Через несколько дней Люциус пригласил к себе Драко, Николаса и Гермиону.

— Рано или поздно встанет вопрос о наследстве, — начал он, избегая смотреть на лицо жены и старательно игнорируя её побелевшие пальцы — настолько сильно после его слов она сжала подлокотники кресла. — Об этом я хочу поговорить сегодня. Драко как мой старший сын и будущий глава рода унаследует половину всего — такой порядок был утверждён ещё Армандом Малфоем, и я не собираюсь ничего в нём менять. Вторая половина будет равными частями разделена между Николасом, Оливией, Патрисией и Лайнусом. Но я изымаю из будущего наследства часть имущества и сам определяю, кому что достанется. Малфой-мэнор, само собой, останется у Драко. Лайнус получит поместье в Шотландии. Малфуа будет оформлено на имя Николаса сейчас.

Говоря это, Люциус смотрел на старшего сына — то, как воспримет эту новость он, было сейчас важнее всего. Но Драко всего лишь коротко усмехнулся и продолжил слушать.

— Для Оливии и Патрисии я куплю дома, которые будут считаться их личным имуществом, и распоряжаться им смогут только они по своему усмотрению. Что касается французского и шотландского поместий, то они не могут быть проданы никому, кроме владельца Малфой-мэнора, и то только в случае крайней необходимости. Передать по наследству их можно тоже только своим прямым потомкам. В случае наследования по женской линии владелица должна будет вернуть себе или взять заново фамилию Малфой, и её наследники тоже. Если какая-то ветвей рода прервётся, то принадлежащее ей поместье возвращается в собственность владельца Малфой-мэнора. Если владелец Малфой-мэнора приложит руку к прерыванию двух других ветвей рода, то поместья станут ненаходимыми — я наложу на них такие заклинания. Впрочем, на Малфой-мэнор тоже.

Я не перестаю быть главой рода, так что, пока это так, в полной мере своими правами вы воспользоваться не сможете.

Теперь о ваших обязанностях по отношению к моей жене. Её ежемесячное содержание не должно быть менее достойным, чем супруги действующего главы рода. Средства для этого должны выделять все мои дети, независимо от того, являются ли они её родными детьми или нет. Как вы это будете делать — по очереди или одновременно — договариваться будете между собой. Также моя жена сохраняет право жить в любом из домов, принадлежащих роду Малфоев, столько, сколько пожелает, и так часто, как пожелает, независимо от того, является ли его владелец её родным ребёнком или нет. Вы все совместно обязаны будете приобрести для неё отдельный дом, если таково будет её желание. Разумеется, ваши обязанности перед моей женой появятся только тогда, когда я сам по какой-либо причине не смогу их выполнять. Всё сказанное мною будет закреплено магически.

Ну, и напоследок я хотел бы сказать вот что. Лайнус ещё мал, поэтому со временем вы должны будете объяснить ему всё, что услышали от меня сегодня. Также вы будете поддерживать сестёр и защищать их, если понадобится. И друг друга, разумеется, тоже. Теперь можете задавать вопросы.

— Вопросов нет, всё понятно, — ответил Драко. — Мне нужно идти, у меня подходит следующий этап приготовления экспериментального зелья. — Дождавшись согласия отца, он поднялся. Но прежде чем уйти, хлопнул Николаса по плечу: — Поздравляю. Я рад за тебя, брат.

— Подожди, я с тобой, — рванул вслед за ним Николас.

В кабинете остались лишь Люциус с Гермионой.

 

Люциус опустился на диван напротив жены, и некоторое время они сидели молча, глядя друг на друга. Разговор назревал уже давно.

— Что происходит, Люциус? — не выдержала наконец Гермиона. — Зачем это всё?

— Иди ко мне, — Люциус протянул ей руку, и, немного помедлив, жена вложила в неё свою и пересела на диван. Он легко провел костяшками пальцев по её щеке, а затем прижал к себе.

— Помнишь наш разговор насчёт наследства, когда я назвал тебя меркантильной? — после небольшой паузы спросил он, и Гермиона кивнула. — Мы шутили, но тот разговор заставил меня задуматься. В истории моего рода обычно всегда рождался один сын — будущий наследник. Если в семье были ещё дети, то, как правило, дочери. А если и рождались братья, то к моменту передачи наследства в живых оставался только один. Он и получал всё наследство. Но я… люблю всех своих детей одинаково. И не хочу, чтобы кто-то из них когда-нибудь решил иначе. Если с девочками всё более-менее понятно — каждая из них получит приданое, когда соберётся замуж, и, как уже сказал, дом в своё личное владение, чтобы обе они знали, что у них есть свой дом, на который никто, кроме них, не будет иметь прав. Но с сыновьями всё сложно… Я хочу, чтобы каждый из них никогда не забывал про свои обязанности и долг перед родом. Но чтобы при этом они всегда оставались одной семьёй. Наследство — весьма вероятная причина появления разногласий между ними. Поэтому я пытаюсь предупредить возникновение таких ситуаций. Чтобы не только наши дети, но и наши внуки, и правнуки не порвали родственных связей. Поэтому мне нужна твоя помощь, — при этих словах Гермиона подняла голову и удивлённо посмотрела на него, но не сказала ни слова. — Я предусмотрел, что поместьями Малфоев всегда будут владеть только Малфои по крови. Предусмотрел, что если кому-то придёт в голову избавиться от родственников другой ветви Малфоев ради того, чтобы завладеть поместьем — он не получит ничего. Мы должны предусмотреть как можно больше ситуаций, когда наша семья может разделиться, чтобы сейчас, пока есть такая возможность, предупредить их появление. Я хочу, чтобы ты тоже подумала над этим, прежде чем я оформлю все эти условия в родовых документах.

— Сколько времени у меня есть? — спросила Гермиона.

Люциус довольно улыбнулся, и его голос прозвучал очень мягко, когда он ответил:

— Достаточно. Месяца два-три, а то и немного больше.

Говорить что-то ещё ей было необязательно, Люциус и так всё понял, но она пообещала:

— Я подумаю. — И после небольшой паузы спросила: — Это единственная причина разговора о наследстве?

— Разумеется.

— Тогда зачем ты заговорил об обязанностях по отношению ко мне?

— Ты — моя жена, и заботиться о тебе — моя прямая обязанность. Так что твой вопрос меня удивляет. — Гермиона выскользнула из его объятий, встала и отошла. — Я сказал тебе уже однажды: я хочу быть уверен, что сделал всё, чтобы ты была в безопасности, если меня не будет рядом. С тех пор ничего не изменилось. — Плечи Гермионы напряглись. — Милая, посмотри на меня, — велел он.

Она медленно обернулась. Гермиона плакала редко, но сейчас Люциус как никогда был рад блеснувшим в её глазах слезам, ведь это означало, что все сомнения, которые она держала в себе, скоро выплеснутся наружу, и тогда он сможет внушить ей мысль, которая со временем окрепнет и станет такой же сильной, как её нынешний страх, с которым ему не удавалось справиться уже долгое время.

— Иди ко мне, — позвал он и вновь протянул ей руку, как несколько минут назад. Всхлипнув, Гермиона стремительно сделала несколько шагов, и, упав рядом, разрыдалась, спрятав лицо у него на груди.

— Мне так страшно, Люциус, — наконец призналась она.

— Я знаю, — ответил он, гладя её по спине. — Чувствую уже несколько месяцев. Думаешь о нашей разнице в возрасте?

— И об этом тоже, — всё ещё всхлипывая, прошептала Гермиона, но напряжения в её голосе уже не было. — После того случая…

— Знаю, — прервал её Люциус, вспоминая о событиях, произошедших не так давно.

За несколько месяцев до этого Поттер попросил его помочь с артефактом, попавшим в руки мракоборцев. Люциус согласился — артефакт и вправду был интересным. Сняв защитное заклинание, они приступили к исследованию — двойная проверка показывала, что наложенных заклинаний на артефакте больше нет. Но пока ещё не удалось создать ни одного проверочного заклинания, позволяющего узнать, не является ли предмет порталом. В результате Люциус, прикоснувшийся к артефакту первым, оказался в какой-то пещере. Ему хватило времени лишь на то, чтобы в созданном заклинанием свете увидеть, что перед ним находится возвышение, всё вокруг которого было усыпано человеческими костями. Даже Люциусу, бывшему пожирателю смерти, стало не по себе от увиденной картины. И тут всё его внимание привлёк чёрный дым, появившийся в центре возвышения. Люциус создал барьер, сносно сдерживавший дым, подбиравшийся к нему. Это оказалось единственным способом защитить себя, так как заклинания, пущенные им в неизвестного противника до того, как клубящаяся тьма приблизилась к нему почти вплотную, не возымели действия. Попытка вызвать Торри тоже оказалась безуспешной, из чего Люциус сделал вывод, что либо что-то препятствует трансгрессии, либо его закинуло очень далеко от дома. В любом случае оставалось лишь постараться сохранить силы, рассчитывая только на себя и на Поттера, который уже наверняка начал действовать, чтобы отыскать его.

Пробыл Люциус в той пещере недолго — всего каких-то двенадцать часов. Правда, дались ему эти двенадцать часов нелегко: приходилось держать щит в кромешной тьме и абсолютном безмолвии. Время прекратило свой бег, ощущение голода подтачивало силы, начали появляться слуховые галлюцинации… И только взгляд Гермионы, полный любви и света, который Люциус целенаправленно вызывал из глубин памяти, давал ему силы продержаться всё это время. Когда вспыхнул настоящий свет, Люциус зажмурился, но продолжал удерживать щит. И снял его лишь тогда, когда услышал звуки борьбы — кем бы ни был прибывший, он прибыл не один и сейчас явно сражался с обитателем пещеры.

Ему ещё хватило сил, чтобы съязвить, что главный аврор не слишком торопился, когда тот оказался рядом с ним, помогая ему встать.

— Простите, мистер Малфой, — сказал Поттер, — место, куда вас переместил портал, вычислили достаточно быстро. Больше времени потребовалось для того, чтобы договориться с местным министерством магии — бюрократизм невозможно победить нигде.

— И где мы?

— В Южной Африке. Это, — он жестом обвёл пещеру, — место человеческих жертвоприношений какому-то древнему духу, которые практикует тайная секта. Местные власти борются с ней уже не одно десятилетие, и сейчас, похоже, окажутся очень близко к своей цели. Просто чудо, что вы смогли продержаться столько времени.

Люциусу ещё хватило сил, чтобы дойти на своих ногах до комнаты в министерстве магии, куда они переместились с Поттером порталом. Он гневно посмотрел на своего спутника, когда услышал голос Гермионы, доносившийся из комнаты в конце коридора, по которому они шли.

— Сам я не сказал бы, — правильно истолковав его взгляд, ответил аврор-который-выжил. — Но Гермиона оказалась в министерстве через полчаса после того, как вы исчезли, словно что-то почувствовала, и отказалась уходить, пока о вас не появятся сведения. Я согласился, чтобы она помогла разобраться с тем, что произошло с вами — по крайней мере, пока она была сосредоточена на решении этой задачи, она не накручивала себя. Да и я не глупец, чтобы отказаться от её знаний и логики в такой ситуации. Так что так было лучше. И скажите спасибо, что она не оказалась в той пещере — отговорить её оказалось весьма сложно.

— Спасибо, — процедил Люциус.

— Миссис Малфой, — донёсся до них голос дежурного аврора, — неужели вы — вы! — действительно переживаете?

— Что вас удивляет? — раздался ответ Гермионы.

— Просто вы — магглорождённая, а Малфой — правая рука Волан-де-Морта, пусть и в прошлом. Никогда не верил в то, что ваш брак в самом деле был заключен по любви, как это преподнесли газеты.

— Вы учились на Гриффиндоре? — быстро спросила Гермиона.

— Да, — ответил аврор.

— Тогда вы должны понимать, что такое долг — гриффиндорцам это чувство прививается в большей степени, нежели другим факультетам. Люциус Малфой — мой муж и отец моих детей.

— Простите, но даже гриффиндорец не будет переживать так, как вы, из одного только чувства долга.

— Вы правы. Но всё остальное касается только меня и моего мужа.

— Картер! — рявкнул Поттер, ускоривший шаг, как только услышал первый вопрос любопытного подчинённого, и теперь стоявший на пороге комнаты. — Вам нечем заняться?

— Простите, сэр.

Подошедший вслед за Поттером Люциус заметил, как дежурный поспешно скользнул в какой-то угол. А потом увидел жену. Она не кинулась ему навстречу, не разрыдалась, просто стояла и ждала, когда он подойдёт сам. И только на её лице читалось испытываемое ею облегчение.

Их руки потянулись навстречу друг другу, когда он подошёл к ней. Не отрывая взгляда от её лица, поднёс её руку к своим губам. А когда она наклонила голову, чтобы прижаться щекой к его руке, он… увидел в её волосах тонкую серебристую прядь. Которой утром того дня ещё не было.

— Пойдём домой, милая, — негромко сказал Люциус, сумев не выдать голосом своего потрясения. — Катись к чёрту, Поттер! — рыкнул, не особо сдерживаясь и выплескивая злость на весь мракоборческий центр, что владела им в ту минуту, услышав, как главный аврор выражал сожаление о случившемся.

Ему ещё хватило сил дойти до камина, чтобы переправиться в Малфой-мэнор. Но едва он ступил в гостиную, как потерял сознание. Последнее, что он помнил — вскрик Гермионы и её руки, когда она попыталась подхватить его.

Очнулся Люциус через три дня в соседней с хозяйскими покоями комнате, которая когда-то была спальней Гермионы. И первое, что он увидел, было лицо жены, дремавшей в стоящем рядом кресле. Оно осунулось, под глазами темнели круги. Люциус шумно вздохнул, и этот звук разбудил Гермиону. Она с тревогой взглянула на него, а затем в одно мгновение оказалась возле него на кровати.

— Слава богу! — выдохнула она, гладя его лицо и покрывая его поцелуями. — Я уже вся извелась. Тише, — прижала к его губам палец, — тебе нельзя пока говорить. Я всё расскажу сама.

И она рассказала. В пещере он не терял концентрации почти половину суток, удерживая щит, и это привело к магическому истощению. Когда он потерял сознание, Гермиона велела эльфам перенести его именно в эту комнату и попросила жившую теперь по соседству Маргарет Крейтон осмотреть мужа. И когда Маргарет сообщила, что срочного вмешательства целителей не требуется, Гермиона приняла решение не обращаться в больницу Святого Мунго, уверенная, что Люциус сам отказался бы от этого — последнее его пребывание там было связано с неприятными воспоминаниями для них обоих.

— Макдаф смог прийти лишь раз, так как он подменяет нескольких коллег и практически живёт сейчас в больнице. Но он подтвердил диагноз Маргарет и дал ещё несколько рекомендаций дополнительно. Они сказали, что если ты будешь следовать их советам, то через неделю полностью восстановишься. Если будешь пытаться ускорить этот процесс — можешь проваляться в постели и пару месяцев. Так что, сэр, будьте любезны, прислушайтесь к советам специалистов. Прошу, хотя бы ради меня, — прошептала она ему на ухо. — Я не выдержу, если мне придётся видеть тебя таким ещё два месяца. В эти три дня я едва не лишилась рассудка от страха. — Люциус закрыл глаза, давая ей обещание, и она с улыбкой продолжила: — Я ненадолго отлучусь. Только сообщу детям, что ты пришёл в себя. Они очень переживают. Представляешь, Николас даже из Австралии примчался, как только узнал, что с тобой случилось. Нет, никто из детей не видел тебя в таком состоянии. Когда мы вернулись, поблизости никого из них не было, а сюда я запретила им заходить. Ещё я пошлю эльфа к Маргарет — она сказала, что нужно вызвать её, когда ты придёшь в себя. И распоряжусь, чтобы тебе приготовили еду — она сейчас должна быть лёгкой, но питательной, так что пару дней тебе придётся соблюдать диету. Первое время мышцы могут не слушаться, так что тебе понадобится помощь. Я пришлю Торри. А после того, как поешь, можно будет попробовать разговаривать. Но Маргарет, думаю, к этому времени будет уже здесь. Я скоро, — коснулась она его губ своими, а он слегка улыбнулся: за несколько минут жена рассказала ему всё, что интересовало его в тот момент.

За неделю Люциус восстановился полностью. Тот случай действительно заставил его задуматься о том, что будет с его семьёй, если вдруг его преждевременно не станет. Но об этом Гермионе Люциус благоразумно не говорил, потому что на неё то происшествие оказало куда большее влияние, чем на него. Когда после снятия проклятия Арманда они вернулись домой, какое-то время она особенно остро воспринимала любые разговоры на тему того, что может их разлучить. Со временем этот страх она сумела побороть. Но после происшествия в пещере он вернулся.

На самом деле она испытывала то же самое, что и Люциус: боязнь потерять близкого человека. Только проявлялось это чувство иначе. У Гермионы его появление теперь провоцировали разговоры на тему возможной смерти и… их разницы в возрасте, ибо простая логика говорила о том, что у Люциуса больше шансов покинуть этот мир раньше жены.

Аргументы, чтобы побороть этот страх Гермионы, у Люциуса были уже давно готовы. И сейчас он, наконец, дождался того момента, когда свой страх она уже не смогла держать в себе.

— Миссис Малфой, — тоном строгого экзаменатора спросил Люциус, — не подскажете ли мне средний возраст жизни волшебника?

Гермиона удивлённо вскинула на него ставшие уже сухими глаза, но ответила:

— По разным данным от ста сорока до ста пятидесяти лет.

— И этот возраст постепенно увеличивается. А вы хорошо помните родословную своего мужа?

— Скорее да, чем нет, — не понимая, к чему клонит Люциус, ответила она.

— Тогда вы наверняка помните, что предки вашего мужа, перешагнувшие шестидесятилетний рубеж, жили о-о-очень долго?

Такая особенность действительно была присуща их роду: мужчины либо покидали этот мир до шестидесяти лет, причём не всегда по естественным причинам, либо, если переживали этот возраст, то жили действительно долго, успевая принять участие в воспитании не только правнуков, но порой и праправнуков. Гермиона кивнула, и Люциус с удовольствием заметил, как страх постепенно исчезает из её взгляда.

— Я уже перешагнул этот рубеж, — продолжил Люциус, не гоня из голоса мягкость и нежность. — И собираюсь прожить не меньше, чем среднестатистический волшебник. И минимум ближайшие тридцать или даже сорок лет продолжать возглавлять род. Надеюсь, этого нам хватит с избытком. Потому что я хочу, чтобы каждый твой день, не омрачаемый пустыми страхами, был наполнен радостью рядом с теми, кто тебе дорог. По крайней мере я именно так собираюсь прожить всё отпущенное нам время.

Гермиона судорожно вздохнула и прижалась к груди мужа.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Я знаю, милая, — традиционно ответил он, касаясь губами её макушки. — Знаю.

Некоторое время прошло в молчании, а потом Гермиона задумчиво произнесла:

— Николас не был удивлён.

Люциус облегчённо выдохнул: раз Гермиона нашла задачку, которую следует решить, — значит, свои эмоции она взяла под контроль. Поэтому с лёгкой усмешкой спросил:

— Чем именно?

— Этим разговором. Он знал о том, что ты скажешь?

Люциус молча кивнул.

— Почему об этом знал Николас, но не знал Драко? Ведь твоё решение его касается в большей степени. А он достаточно спокойно отреагировал. Ещё и Николаса поздравил как-то странно… Люциус…

— Да, милая, — поддразнивая, ответил Люциус. — Эти вопросы тебе лучше задать Драко или Николасу. А меня заждались отчёты служащих.

— Люциус! — возмущение в голосе жены позабавило его.

— Николас или Драко, — повторил он, усаживаясь за стол и больше не обращая на неё внимание. И только когда за Гермионой закрылась дверь, он позволил себе улыбнуться.

 

— Я всё узнала, — сказала Гермиона тем же вечером. Закончив расчёсывать волосы, она налила на руки очередной косметический шедевр от Драко или Мелиссы и, втирая его в кожу, присела на кровать.

— Звучит угрожающе, — усмехнулся Люциус. Он уже расположился в постели с книгой в ожидании, когда Гермиона завершит вечерний туалет перед отходом ко сну. — Что именно?

— Всё, что ты не захотел объяснить мне сам и о чём посоветовал узнать у Драко или Николаса.

— И с кем из них ты поговорила? — кинув на неё быстрый взгляд, Люциус вновь опустил глаза к книге.

— С обоими. Сначала я попыталась узнать у Драко, но он отказался со мной разговаривать. — При этих словах поднятая рука Люциуса замерла на несколько мгновений, прежде чем перевернуть страницу. — И тогда я расспросила обо всём сына.

— Ты получила ответы на все вопросы? — спросил Люциус, размышляя совсем о другом — о том, что, желая предупредить возможные разногласия между детьми, не посеял ли он сам зерно их будущей вражды.

— Более чем. Я хотела сказать…

— Что именно сказал тебе Драко, когда отказался разговаривать с тобой? — резко прервал её Люциус, захлопнув книгу и чуть не швырнув её на прикроватную тумбу, и вперился взглядом в жену.

— Да ничего особенного, — удивлённо ответила Гермиона. — Он проводил эксперимент, и ему было не до разговоров. Поэтому он отправил меня с вопросами к Николасу.

— Я хочу увидеть ваш разговор, — глубоко вздохнув, уже спокойным тоном сказал Люциус, и протянул руку к лежащей на тумбочке волшебной палочке.

— Хорошо, — всё ещё удивлённым тоном согласилась Гермиона, — я оставлю воспоминания в омуте…

— Нет! — прервал её Люциус. — Я хочу увидеть прямо сейчас, — кивком показав, что имеет в виду легилименцию, выжидающе посмотрел на жену.

Она на пару мгновений закусила губу — всё-таки позволить кому-то проникнуть в свой разум, даже если это очень-очень близкий тебе человек, невероятно сложно. Но затем кивнула, закрыв глаза, сделала глубокий вдох и медленный выдох, расслабляясь, и после посмотрела в глаза мужу.

Безусловно, Люциус знал, что он очень много значит для Гермионы — но оказалось, что даже и вполовину не представлял себе, насколько сильны её чувства. Вихрь её эмоций окутал его теплом, в которое захотелось окунуться с головой и остаться там надолго, если не навсегда. Но, взяв себя в руки, Люциус отыскал в её памяти тот момент, когда, покинув библиотеку, она направилась в лабораторию Драко.

— Ты немного не вовремя, Грейнджер, — раздражённо сказал старший сын, когда Гермиона появилась на пороге лаборатории. — Или давно не толкла ингредиенты для зелья?

— Если тебе нужна помощь, я готова, — не обращая внимания на его тон, отозвалась Гермиона, надевая защитный фартук и усаживаясь за стол напротив Драко.

— Я пошутил, — более спокойно ответил он. — Пока ничего не нужно. Хотя… Не очень люблю нарезать травы, так что можешь заняться этим, — подтолкнул к ней пучок сбора. — Только нужно очень-очень мелко. — И когда Гермиона согласно кивнула, вытащил из шкафа у стены и протянул ей баночку с кремом: — Намажь руки, чтобы сок не въелся в кожу.

Сделав какие-то пометки в свитке на столе, Драко переключил внимание на Гермиону:

— Итак, зачем ты пришла?

— Тебя сильно задело решение Люциуса передать Малфуа Николасу?

— Честно? — усмехнулся он. — Совсем не задело.

На пару секунд Гермиона подняла взгляд, чтобы пытливо проверить искренность его слов, но потом снова вернулась к травам.

— Ты был чем-то недоволен, когда ушёл, — уверенным тоном сказала она.

— Нет… Да… Это не связано с Николасом и Малфуа, — немного растерявшись, произнёс Драко.

— Тогда с чем?

Наступила довольно долгая пауза, но потом сын всё-таки ответил:

— Знаешь, я всегда радовался, когда между тобой и отцом налаживались отношения. В такое время всем в доме словно дышать становилось легче. Помню, даже Скорпиус, будучи совсем маленьким, сказал об этом. А после того, как ты вернулась, не припомню дня, чтобы между вами с отцом были хоть какие-то разногласия… серьёзные, по крайней мере, — уточнил он. — Мне никогда не приходило в голову, что отец, полюбив тебя, предаёт память о маме… Никогда не приходило… до сегодняшнего дня, — уже тише закончил он и вдруг резко протянул руку, намереваясь забрать травы. Но Гермиона, сумев предугадать перепад настроения сына, ловко передвинула свою работу на недосягаемое для него расстояние. — Не надо было тебе этого говорить, — рассердился Драко. — Грейнджер, отдай травы! И уходи.

— Подожди! — ответила она и положила свою руку на его запястье, прикрытое тканью рукава.

Драко сердито засопел, но руку вырывать не стал и молча ждал, что она ещё скажет.

— Ты зря плохо думаешь об отце. Он любил Нарциссу.

— Тебя он любит сильнее, — возразил Драко, освобождаясь от руки Гермионы, но не прерывая разговор. — Ты же знаешь.

— Знаю, да. Но я никогда не стремилась занять в его сердце место твоей матери. В начале нашего брака мы с Люциусом были врагами, и всё, чего я хотела тогда — не сойти с ума от безысходности и не сломаться… Когда я поняла, что вижу в нём уже не врага, а мужчину, готового на немыслимые поступки ради своей семьи… Когда поняла, что люблю его… — Гермиона замолчала, подавляя подступившие к глазам слёзы. — Было больно, — продолжила она, когда сумела взять себя в руки, — от понимания, что я уже не смогу его разлюбить, а он никогда не полюбит меня. Но когда тот, кто считает тебя врагом, дает знать, что ты много значишь для него сейчас и что он хочет разделить с тобой будущее… Наверное, в тот миг я поняла, что все сомнения в чувствах и намерениях Люциуса, которые могли возникнуть у меня, он уже поборол в себе сам, и если решился быть со мной откровенным — значит, уверен в себе. И всё, что было в его жизни раньше, сразу как-то перестало иметь значение. Да, наверное, он любит меня сильнее, чем любил Нарциссу. Но ты должен знать и понимать: Нарцисса была его первой любовью. Первой женой и матерью его первенца. Она разделила с ним более двадцати лет и самые страшные события в его жизни. Я никогда, слышишь, никогда не слышала от него ни одного плохого слова о Нарциссе, хотя знаю, что в их отношениях были проблемы. Ты должен знать, что в его сердце всегда будет место, которое принадлежит лишь твоей матери. Да, возможно, сейчас не такое большое, как было раньше, когда Нарцисса была жива. Но оно есть. И не исчезнет, пока сердце Люциуса бьётся.

Драко поджал губы и немного помолчал.

— Спасибо, — наконец сказал он. — Что сказала мне это. Сказала сейчас. Я понял бы и сам. Но бог знает, сколько времени прошло и сколько неприятных ситуаций возникло бы, пока этого не случилось.

Гермиона только улыбнулась в ответ.

— Ну вот, всё готово, — сказала она спустя какое-то время, когда нарезала всю траву. Очистив руки и сняв фартук, она спросила: — Скажи, а почему вдруг именно сегодня тебе пришли в голову мысли, что Люциус предал Нарциссу?

Драко усмехнулся.

— Отец когда-нибудь говорил тебе, что любит тебя?

— Нет, — помотала головой Гермиона. — Ни разу.

— Ну, считай, что сегодня он признался в этом всему миру. Всё, Грейнджер, иди, — не обращая внимания на её потрясённое лицо и сосредотачиваясь на изготавливаемом зелье, сердито сказал Драко и даже махнул рукой в сторону выхода, прогоняя её. — Если ты не совсем поняла смысла поступка отца, то после разговора с Николасом разберёшься во всём.

Гермиона недовольно скривилась, но мешать пасынку не стала и молча направилась к выходу.

— Грейнджер, — всё-таки окликнул её Драко и даже оторвался от зелья, чтобы взглянуть на неё. — Если бы вдруг это зависело от меня, я и сам отдал бы Малфуа Николасу. С самого первого раза, когда мы приехали туда к тебе, чувствовалось, что между ним и замком словно возникла связь. Он наверняка сделает гораздо больше, чем сделал бы я, чтобы сохранить родовое гнездо. Но моё решение никогда не имело бы таких последствий, как сейчас, когда это решение принял отец.

Люциус позволил себе ещё ненадолго задержаться, чтобы окунуться в эмоции Гермионы, и, покинув её сознание, с улыбкой посмотрел на жену.

— Всё в порядке? — спросила она.

— Всё просто замечательно, — отложив палочку и притянув к себе Гермиону, ответил он.

Страх, что его поступок в будущем приведёт к вражде между старшими сыновьями, оказался безосновательным. Запоздавшая на пару десятков лет сыновья ревность Драко была изящно задавлена на корню Гермионой. Так что всё действительно было замечательно.

— Ты хотела что-то сказать, — напомнил он, по-прежнему обнимая жену.

— М-м-м… — промычала она. — Я поняла, что совсем не разбираюсь в родовой иерархии в магическом мире.

— И поэтому в ближайшие месяцы будешь занята тем, чтобы восполнить пробелы в знаниях, — рассмеялся Люциус.

— Совершенно верно, — улыбнулась она в ответ и, посмотрев на мужа, добавила: — И ещё я хотела сказать тебе спасибо.

— За что?

— За всё, что ты делаешь для наших детей. И… — она коснулась рукой его щеки, — для меня.

Люциус повернул голову, скользя губами по внутренней стороне её ладони. Как там сказал Драко? Он признался всему миру? Пожалуй, действительно так. Не весь мир, конечно, но тот, кто способен был это сделать, поймёт наверняка истинную подоплеку поступка Люциуса. Потому что да, это было сделано и для Гермионы тоже. Если бы Люциус хотел видеть своим наследником Николаса вместо Драко, достаточно было бы объявить об этом. Но такое сложное решение, связанное с определённым риском… Безусловно, дело было и в его привязанности к Гермионе — но это даже самому себе Люциусу было сложно объяснить. Просто в какой-то момент мелькнула мысль, что дать их общему старшему сыну те возможности, которые были бы у него, если бы ему повезло быть первым ребёнком не только Гермионы, но и Люциуса — это большее, что он может сделать для любимой женщины.

— Ты же знаешь, что я предпочитаю… более ощутимое выражение благодарности, — сказал он, целуя её в шею.

Гермиона издала короткий смешок, вывернулась из его рук и вытянулась на постели.

— Какую же благодарность предпочитает мой господин? — мурлыкнула она, поднимая руки над головой к изголовью кровати.

Люциус усмехнулся. Понимала ли Гермиона, каким сильным возбуждающим эффектом для него обладали эти два слова и один этот жест, и пользовалась ими сознательно или нет? Они сумели преодолеть кризис после того, как он взял её силой, но привязывать себя к кровати она довольно долго после этого не позволяла. И когда спустя длительное время она вновь согласилась, для Люциуса это стало не столько средством разнообразить физическое удовольствие, сколько знаком возобновления её доверия ему. Что же касается слов «мой господин»… Он действительно установил правило называть его так во время их игр, и Гермиона послушно следовала ему. Для Люциуса это был своеобразный способ показать грязнокровке её место. До того дня, когда в поместье переехала Мелисса. В тот день, а вернее, ночь, он дал понять жене, что хочет возобновить более жёсткие отношения в постели. И хотя он сказал ей, что будет больно, всё же понимал, что после двухлетнего перерыва потребуется время, чтобы её тело стало сильнее и выносливее для такого секса. Поэтому в ту ночь он ограничился тем, что несколько раз подводил жену к пику наслаждения, не позволяя получить разрядку. Он до сих пор с удовольствием вспоминал, как она кричала, когда он, наконец, сжалился над ней и подарил самый долгий и сильный оргазм из тех, что она испытала к тому времени в своей жизни.

— Теперь я понимаю, почему тебе это так нравится, — обессиленная, она буквально рухнула ему на руки и в полузабытьи восторженно прошептала: — Мой господин.

С той ночи он перестал требовать от неё, чтобы она называла его господином, — ибо никакое следование правилам не дарило ему того наслаждения, какое он получал, когда она произносила эти слова сама: с мольбой, с признательностью, желая его задеть или заигрывающе — одним словом, когда эти слова были эмоционально окрашены тем, что она испытывала в тот миг.

Люциус внимательно наблюдал за лицом Гермионы. С лёгкой улыбкой, расслабившись, она прислушивалась к своим ощущениям, позволяя мужу воплощать свои фантазии. Лёгким смазанным движением Люциус провёл по её груди — и она прикусила губу, а на лице читалось ожидание продолжения ласки. Но вот появилась сосредоточенность — она поняла, что вовсе не зачарованные верёвки обвивают её запястья и лодыжки. Распахнув глаза, она взглянула вверх, на свои руки, и потрясённо выдохнула:

— Дьявольские силки? Зачем?

— Верёвки оставляют возможность движения. Я же хочу, чтобы твоё тело было зафиксировано как можно жёстче, — ответил он, призывая горящую свечу. — К тому же растения не будут натирать кожу.

И с удовольствием услышал, как её дыхание участилось, увидел, как она снова закусила губу, а в её глазах отразилось предвкушение того, что они снова будут принадлежать лишь друг другу.

 

* * *

Ра, свернувшийся клубком на подоконнике, внезапно поднял голову и мяукнул. Люциус встал и вновь подошёл к окну — чтобы увидеть, как на дорожке от ворот появляется Николас со своей спутницей. Об этой девушке Люциус почти ничего не успел выяснить, кроме того, что она происходила из старинного испанского магического рода. После того, как сын поселился в Малфуа, он прямо попросил отца отозвать своего соглядатая, и Люциусу пришлось пойти ему навстречу: запретить пребывание на территории поместья тому, кого он не желал там видеть, теперь было во власти Николаса, так что человек Люциуса всё равно не мог приблизиться к нему достаточно близко, чтобы сообщать какие-то ценные сведения, а ссориться из-за этого со средним сыном не входило в планы отца. Так что сейчас он с повышенным интересом разглядывал девушку, которую Николас решил-таки представить своим родным, да ещё в такой день, как тридцатилетие семейной жизни родителей. Из-за расстояния рассмотреть её хорошо не получалось. Всё, что удалось отметить — одета она была скорее удобно, чем изысканно, но, в общем-то, стильно, длинные тёмно-русые волосы и солнцезащитные очки, которые она закрепила на голове, когда Николас представлял её Гермионе. Люциус с интересом наблюдал за происходящим внизу. Гермиона что-то сказала, невеста Николаса (насколько Люциус помнил, звали её Анна-Мария) что-то ответила, показав на свою сумочку. Потом сказала что-то ещё и, открыв сумочку, судорожно попыталась что-то найти в ней. Затем смущённо (это даже из окна Люциус рассмотрел очень хорошо) прижала руку к груди и сказала что-то Гермионе. Жена в ответ улыбнулась и успокаивающе коснулась её руки.

— Дедушка! — раздался звонкий возглас, и в библиотеку ворвался четырёхлетний ураган по имени Астрея Малфой. — Дедушка, Ра опять куда-то спрятался. О, он тут! — удовлетворённо выдохнула она и подбежала к Люциусу. — Пойдём! — и протянула руку к низзлу, на что тот предупреждающе зашипел.

— Асти! — строго осадил её Люциус. — Низзлы — магические животные. И опасно пытаться заставлять их делать то, что им не нравится.

— Но мы с Патриком хотим поиграть с ним!

— А Ра, по всей видимости, не хочет играть с вами, — ответил Люциус и выжидающе посмотрел на внучку. Он сам поражался, насколько снисходительно относился к её поведению — ни Патрисия, ни даже Лайнус не посмели бы вести себя так в его присутствии. Но этот его взгляд воспринимала как следовало даже Астрея.

— Но… ты же можешь сказать ему, чтобы он поиграл с нами? — уже не так смело предположила она.

— Могу. Но тебе нужно самой научиться устанавливать контакт с волшебными животными.

— Мне нужно попросить его поиграть с нами? — спросила после небольшой паузы, во время которой она, наморщив лоб, обдумывала верное решение задачки, заданной дедом.

— Как вариант можно попробовать и попросить, — согласился Люциус.

— Ра, пожалуйста, пойдём играть с нами, — просящим жестом прижав ладошки к груди, обратилась малышка к низзлу.

Тот настороженно посмотрел на хозяина, и Люциус сделал движение головой в сторону двери. Приказ был понятен, и Ра, встав, потянулся, пару раз недовольно ударил хвостом по бокам, но спрыгнул на пол и царственно проследовал к выходу из библиотеки, сопровождаемый Астреей.

— И если кого-то из вас Ра поцарапает — даже не смейте жаловаться, — сказал вслед ей Люциус. Сказал строго, чтобы дети были осторожны и не донимали низзла избыточным вниманием.

Появление внучки вновь вызвало чувство вины — как всегда, когда Люциус вспоминал об Астории, умершей после того, как она дала жизнь младшей дочери. Асторию любили все в семье, и её смерть стала потрясением для всех. Но у Драко, Люциуса и Гермионы в душе до сих пор были кровоточащие раны.

* * *

 

То, что старший сын с женой давно хотели ещё раз стать родителями, Люциус узнал слишком поздно. И хотя Гермиона не раз говорила, что ему не в чем себя упрекнуть, и где-то в глубине души он понимал, что она права и он ничего не смог бы сделать, всё же мысли, что он не справился с обязанностями главы рода, время от времени появлялись.

Ещё живя в Малфуа, Гермиона познакомила Драко с Маргарет Крейтон, которая в своё время была целителем Святого Мунго, а позднее, когда покинула магический мир во время войны, работала акушером в маггловском мире. Именно она подтвердила, что сложности у Драко и Астории действительно есть, но они преодолимы. Правда, для этого потребуется время, но время у них было — оба они по меркам магов были ещё молоды. Поначалу они ездили к Маргарет во Францию, но после того, как Гермиона вернулась в Англию, первое, что она собралась сделать — купить небольшой домик по соседству и пригласить Маргарет жить в нём. Люциус страшно рассердился, когда узнал об этом: не столько потому, что она решилась на такую покупку, сколько потому, что хотела сделать это втайне от него.

— И как ты собираешься следить за состоянием дома? — выговаривал он жене. — По обычаю понадеешься на порядочность человека?

— Маргарет очень ответственна, — защищалась Гермиона. — Но дело даже не в этом. За столько лет она стала всё равно что членом семьи. Вспомни, что Лайнус даже называет её «ба Мэгги»!

Напоминание о последнем факте вызвало раздражение, но серьёзного контраргумента у Люциуса в запасе не было. Лайнус действительно называл Маргарет бабушкой и с восторгом воспринял идею того, что она будет жить поблизости. Сам Люциус встретился с Маргарет лишь однажды, и симпатии, равно как ко всем магглорождённым волшебникам, к ней не испытывал. Но ко времени их первой встречи Люциус уже знал и подробности её знакомства с Гермионой, и особенности их общения, и то, какую помощь она оказывала Гермионе на протяжении пяти лет, поэтому при отсутствии симпатии не вызывала она у него и неприязни. И не возражал против продолжения общения с ней жены и сына лишь потому, что членам его семьи это доставляло истинное удовольствие. Поэтому уже более спокойно он вынес своё решение:

— Раз это для вас так важно, пусть будет так. Но купишь этот дом не ты, а я. Пару раз в месяц под видом помощи в уборке дом будет осматривать эльф. И это не обсуждается.

— Но… — растерялась Гермиона, — я… хотела купить ей дом в маггловской деревне…

— Ну что же, придётся ей согласиться жить среди волшебников, — безапелляционно ответил Люциус. — Если захочет, чтобы Лайнус навещал её время от времени, то возможно это только в магическом мире.

Ему показалось, что Гермиона сейчас запрыгает словно ребёнок, которому подарили желанную игрушку, — настолько сильная радость была написана на её лице. Но она лишь сделала пару шагов и крепко-крепко обняла его.

— Спасибо! — отстранившись, сказала она и добавила смущённо: — И ещё… Я… не планировала брать с Маргарет плату за проживание…

Люциус слегка пожал плечами:

— Ну, если в случае необходимости она готова будет вспомнить своё целительское прошлое — будем считать, что мы в расчёте.

Возможность в любое время дня и ночи обращаться к целителю уровня Макдафа не имела цены — уж кто-кто, а Люциус умел просчитывать свою выгоду. А то, что Маргарет в прошлом была не просто целителем, а очень хорошим целителем, он уже успел выяснить. Да, она давно не практиковала, но для серьёзных случаев был Макдаф, для лёгких — семейный колдомедик. К услугам же Маргарет планировалось прибегать тогда, когда вопрос был выше компетенции семейного врача, но не хотелось обращаться к Макдафу, который был, как правило, занят.

Маргарет сумела помочь сыну и его жене. Узнав, что Астория ждёт ребёнка, Драко отказался от поста преподавателя Хогвартса, сказав, что свой долг он выполнил сполна, обеспечив непрерывную преемственность традиций Слизерина. Теперь среди его выпускников были те, кто мог возглавить факультет. Он же хотел посвятить время семье и любимой работе.

Но, как оказалось, не только на род Малфоев было наложено неизвестное проклятие — в роду Астории тоже передавалось такое. Что именно это было за проклятие — так до конца выяснить и не удалось. О нём из архивов своей семьи, которые ранее прочитать не удавалось, узнала Астория уже после того, как забеременела. Видимо, для активации проклятья обстоятельства должны были сложиться определённым образом — и в случае с Асторией они сложились именно так после наступления второй беременности. Маргарет во время очередного обследования выявила непонятное магическое влияние на Асторию и ребёнка, и Астория рассказала ей всё, но… только после клятвы Маргарет сохранить всё в тайне. Конечно, Маргарет Крейтон пыталась бороться, но обещание, данное ей Астории, ограничило её возможности в этом. Впрочем, насколько разобрался Люциус, проклятье было из тех, что действуют лишь раз, но наверняка. Так что своей жертвой Астория избавила от проклятья всех, в ком текла хоть частичка крови Гринграссов.

Но всё это стало известно лишь после её смерти — от Маргарет и из письма, которое Астория оставила у неё для Драко. Люциус, Драко и Гермиона — каждый из них так или иначе считал себя виноватым в смерти Астории. Люциус — потому, что оказался столь недальновиден, что не узнал о сложностях в жизни старшего сына и не сделал ничего, чтобы помочь ему. Драко — потому что мечтал об ещё одном ребёнке, а Астория любила его настолько сильно, что хотела исполнить мечту мужа. Гермиона — потому, что посоветовала воспользоваться им услугами Маргарет как специалиста, знакомого не только с магической, но и маггловской медициной.

Но, видно, смерть Астории была недостаточно сильным испытанием для их семьи, потому что вслед за этим на них обрушилось ещё одно: Драко отказался принимать дочь, ради которой Астория пожертвовала своей жизнью. Сын даже потребовал, чтобы малышки не было в Малфой-мэноре. Люциус готов был понять и принять горе сына и дать ему время прийти в себя, но отправлять девочку в другое поместье отказался, ограничившись тем, что поселил её в противоположном крыле дома, в бывших покоях Нарциссы. Опекать внучку стали Гермиона и Мелисса, которая, к счастью, тоже недавно стала матерью и предложила кормить девочку грудным молоком наряду с родным сыном. Не была малышка обделена вниманием и старшего брата. Поначалу Люциус всерьёз опасался, что и Скорпиус, как отец, отвернётся от девочки — внук тоже первое время избегал новорождённую. Но Астория постаралась, чтобы он полюбил сестру ещё до её рождения, и напомнила ему об его обещании заботиться о ней и защищать её в ещё одном письме, оставленном ею для сына.

Имя Астрея для дочери выбрала сама Астория, и Люциус с Гермионой и Скорпиусом решили назвать её именно так. Драко не только не проявлял интереса к дочери, но раздражался при любых попытках родных вынудить его хотя бы взглянуть на неё. Не присутствовал он и на крещении девочки.

Переломный момент наступил через год, в канун годовщины смерти Астории. Люциус занимался делами, когда почувствовал боль в запястье. Родовая печать срабатывала время от времени, хотя и реже, чем раньше. Но эта боль была ему незнакома. Зная, что Гермиона точно находится дома, Люциус отправился на её поиски. Подходя к гостиной, услышал, как она разговаривает с Драко, и замер, прислушиваясь.

— …как подумаю, что она пережила за эти месяцы, — говорил Драко. — Как ей было, наверное, страшно. Это же так страшно — жить, не имея надежды, и знать, в какой день умрёшь. А я… даже не догадывался ни о чём. Словно на крыльях летал, строил планы, как мы будем жить дальше…

— Не принимая дочь, ты не вернёшь Асторию. Но тем самым ты обесцениваешь её жертву, — ответила Гермиона. — Ведь Астория пожертвовала жизнью, чтобы подарить тебе ребёнка, о котором вы мечтали…

— Ты не понимаешь, Грейнджер! — в сердцах воскликнул Драко.

— Действительно, где уж мне? — фраза была произнесена ледяным тоном. — Ты забыл, что я была в похожей ситуации? — уже мягче продолжила она. — Да, Люциус, к счастью, остался жив. Но я не знаю, что хуже — знать, что любимый человек умер, или знать, что он жив, но вы не будете вместе. В моём случае я так и не смирилась с этим полностью.

— Прости, Грейнджер, — в голосе сына прозвучало раскаяние. — Я просто не знаю, как жить дальше.

— Просто жить. И постараться сделать то, что уже не сможет Астория. — Руку Люциуса вновь обожгло болью. — Завтра твоей дочери исполняется годик. За что ты наказываешь крошку, которая ни в чем перед тобой не виновата? Ей и так не повезло, что она никогда не увидит мать. Но за год она ни разу не видела и отца.

— Скажи, Грейнджер, почему? Почему Астория так поступила? Почему ничего не рассказала мне, когда узнала? Конечно, я очень хотел ребёнка. Но я… — голос Драко стал тише, — не уверен, что между его жизнью и жизнью Астории выбрал бы ребёнка.

— Наверное, потому, что она знала это, — ответила Гермиона. — И не хотела ставить тебя перед таким выбором.

— Поэтому решила всё сама, — с горечью отозвался сын.

— И поэтому тоже, — согласилась Гермиона.

— А есть ещё что-то? — по-прежнему с горечью усмехнулся Драко.

— Думаю, да. Правда, не знаю, смогу ли объяснить так, чтобы ты понял… Видишь ли, любая мать, если она настоящая мать, способна пожертвовать жизнью ради своего ребёнка. Но если речь идёт о ребёнке от любимого мужчины… Для такого ребёнка женщина пожертвует всем.

— Говоришь так, словно знаешь разницу лично. Это из-за Лайнуса, да?

— Это так заметно? — улыбнулась Гермиона. — Да, двойняшек и Патрисию я люблю, как любая мать любит своих детей — просто потому, что это её дети. Но Лайнус… Лайнус для меня прежде всего ребёнок, которого подарил мне любимый человек.

— И на месте Астории ты тоже выбрала бы жизнь Лайнуса?

— Я уже выбирала жизнь Лайнуса. Об этом никто не знает, кроме меня и Маргарет. Но роды были достаточно тяжёлыми — всё-таки не зря беременным советуют не беспокоиться, а у меня, ты помнишь, никакого спокойствия не было на протяжении почти всей беременности. Я взяла с Маргарет слово, что если встанет вопрос и том, кого спасать — меня или ребёнка, она будет спасать ребёнка.

Боль в запястье всё нарастала, и Люциус сделал шаг в сторону входа в гостиную. Гермиона сидела в кресле, возле неё, прислонившись спиной к её ногам и откинув голову ей на колени и закрыв глаза, на полу сидел Драко, а Гермиона гладила его по волосам. Увидев мужа, она незаметно помотала головой, прося не мешать разговору с сыном, и Люциус вновь шагнул назад в надежде, что ей, наконец, удастся изменить отношение Драко к дочери.

— Как её зовут? — услышал он вопрос сына. — Девочку.

— Астрея.

— Почти как Астория.

— Да, — согласилась Гермиона. — Тори сама выбрала это имя для неё. И малышка с каждым днём всё сильнее становится похожей на маму…

Боль в запястье стала невыносимой, и, стараясь ступать бесшумно, Люциус вернулся в кабинет. Легче не стало, но в кабинете хотя бы можно было не следить за мимикой, потому что для его самообладания эта боль оказалась испытанием. Впрочем, довольно скоро она исчезла, а спустя пару минут в кабинет вошла Гермиона.

— Ты слышал весь разговор? — усевшись к нему на колени и коснувшись лёгким поцелуем его губ, спросила она.

— Нет, только часть, — ответил Люциус, обнимая её. — И каков результат?

— Драко отправился в комнату дочери взглянуть на неё.

— Хоть что-то, — пробормотал он.

— Да, хоть что-то. Я попросила Скорпиуса не оставлять его наедине с девочкой — не могу отделаться от опасения, что он не готов так быстро справиться с собой. Но, думаю, через несколько дней это неприятие дочери пройдёт. Она же очаровательна. Драко просто не сможет больше ненавидеть её.

— Ты молодец, — Люциус улыбнулся и погладил жену по щеке.

Она накрыла его ладонь своей и потёрлась о неё щекой. Затем её ладонь ласкающе заскользила вниз по его руке. И вдруг на лице Гермионы появилось недоумение, и она перевела взгляд на его запястье: оно покраснело и вздулось так, что всегда свободно прокручивающийся брачный браслет впился в кожу до крови.

— Что это? — испуганно спросила Гермиона. — Что случилось? — Потом догадка мелькнула на её лице. — Это из-за того, что я гладила по волосам Драко, да? Он… он выглядел таким потерянным, — извиняющимся тоном пояснила она, — словно не знает, как и куда сделать следующий шаг. Мне в тот миг он показался ребёнком, которому нужна поддержка матери. Ну, или старшей сестры, — добавила, заметив, как Люциус вздёрнул брови. — Я действовала интуитивно. Но я думала, что печать срабатывает лишь тогда, когда прикасаются ко мне, и не знала, что это повлияет на тебя. Прости, — сказала она, касаясь губами его запястья.

— Я тоже не знал об этом, — ответил он. — Не переживай. Результат стоил того.

И щёлкнул её по носу, подбадривая.

— Это правда, что ты попросила Маргарет спасать Лайнуса, если во время родов пришлось бы выбирать между его и твоей жизнями? — сменил он тему.

— Я не хотела, чтобы ты знал об этом, — ответила она, отворачиваясь от него, и когда он не дал ей этого сделать, подтвердила: — Правда.

— Хорошо, что такого выбора делать не пришлось, — сказал Люциус, прижимая жену к себе. Потому что, как и Драко, уже не был уверен, что если бы теперь для него встал вопрос о выборе между жизнью ребёнка и жены, он сделал бы однозначный выбор в пользу ребёнка.

Усилия Гермионы не пропали даром, и постепенно Драко наладил отношения с дочерью. Того восторга, как со Скорпиусом, при общении с ней он не проявлял. Но постепенно они сближались, и в её последний день рождения Драко даже устроил небольшой праздник, хотя сам не смог долго изображать радость — всё же этот день был и днём смерти любимой женщины.

 

* * *

Воспоминания отвлекли его внимание от происходящего на улице, и Люциус очнулся лишь тогда, когда почувствовал, как со спины к нему прижалась Гермиона.

— Неужели Николас наконец нашёл свою единственную? — с усмешкой произнёс он.

— Похоже, что да, — отозвалась Гермиона, подныривая под его рукой и становясь рядом. — И я даже уже успела познакомиться с ней.

— И каково впечатление?

— Мне она понравилась.

— Такая же невыносимая всезнайка, как ты, да ещё в очках? — не удержался от поддразнивания Люциус. — Впрочем, к очкарикам ты питаешь особую слабость, я помню.

— Люциус! — полушутливо, полувозмущённо Гермиона хлопнула ладонью по его груди. — К Гарри невозможно не питать слабости — у него есть харизма. А с чего ты решил, что она носит очки? Солнцезащитные очки — не показатель…

— Она слишком близко поднесла к лицу сумку, когда пыталась там что-то найти. Кстати, чем ты её так смутила? Я даже отсюда это рассмотрел.

— Я её не смущала. Спросила, где её вещи. Она мне показала свою сумочку — она тоже сделала себе сумку с чарами незримого расширения. Насчёт всезнайства не знаю, но девушка, по крайней мере, образованная, это точно. Она приготовила мне подарок, но не смогла его быстро найти, потому что у неё в сумке попадали книги. Она извинилась и сказала, что отдаст мне подарок позже, когда разберёт свои вещи, вот и всё.

— Понятно. А что ещё можешь сказать о первом впечатлении?

— Ну… — Гермиона слегка пожала плечами, — образована, говорит без акцента на трёх языках, занимается исследованием магических животных, любит путешествовать, воспитана и… темпераментна, — с улыбкой закончила перечислять она. — Одним словом, то, что нужно Николасу. Но не это главное.

— О, а вот и подтверждение тому, что она носит очки, — кивнул в окно Люциус, где Николас принудительно забрал у девушки солнцезащитные очки и надел ей обычные, после чего притянул её к себе, чтобы поцеловать в люб, а затем приподнял её подбородок и что-то сказал, явно подбадривая. — Так что тогда главное?

— То, как на неё смотрит Николас.

— Хм… И как же?

— Как ты на меня, когда мы с тобой наедине.

— Ну что же, дай бог, чтобы он не ошибся, — закончил обсуждение Люциус.

— Лонки сказала, что обед будет готов через двадцать минут. Ты освободишься или сказать, чтобы стол накрыли попозже?

— Минут через тридцать освобожусь. Только закончу кое-что.

— Хорошо, — Гермиона коснулась губами его щеки и направилась к выходу.

Люциус в задумчивости снова взглянул на Николаса и его гостью, а сам подумал о том, что за трёх детей уже наверняка можно быть спокойным.

Старший сын добился признания в обществе. Не такого, какого для него хотел бы Люциус, но жизнь и самого Люциуса сложилась не так, как он хотел. Драко просто обожал сына и постепенно сближался с дочерью. Да, потеря жены очень сильно отразилась на нём. Но время потихоньку залечивало и эту рану: в последний раз, когда Люциус снова сказал Драко, что ему следует больше времени проводить в обществе, где, возможно, он встретит новую спутницу жизни, тот уже не потребовал, как раньше, прекратить разговор, а попросил не давить на него и дать ему время, чтобы почувствовать себя готовым к новым отношениям.

Министерская карьера Оливии стала неожиданной для всех в семье, включая Люциуса. Его умница дочь всегда тяготела к чарам. Но, как оказалось, за её успехами ещё во время учёбы скрытно следил Кингсли Бруствер, которого она удивила своими рассуждениями по какому-то вопросу, касавшемуся международной политики. И сразу же после окончания школы предложил ей должность в отделе международного магического сотрудничества — самую низкую, что вызвало негодование Люциуса. Но министр магии при первом же удобном случае сам заговорил с Люциусом и Гермионой, чтобы объяснить им, что он специально предложил Оливии именно эту должность, дабы она смогла как много большему научиться и стать настоящим профессионалом, прежде чем станет руководить другими. А в том, что карьера Ливи будет стремительной, Бруствер не сомневался — и, как показали дальнейшие события, оказался прав.

С мужем Оливия познакомилась там же, на работе. Благосклонности Люциуса будущий зять поначалу не вызывал. И дело было даже не в его происхождении — он хоть и носил фамилию Трэверс, был полукровкой. Но с этим фактом Люциусу удалось смириться — в конце концов, Оливия была тоже полукровкой. Люциусу не нравилась его излишняя невозмутимость — качество, незаменимое для дипломата, но в его случае воспринимавшаяся скорее как бесхарактерность и мягкотелость. Гермионе он нравился, однако Люциус был против его отношений с дочерью — до того дня, когда что-то резко сказал Оливии в его присутствии.

— При всём уважении, сэр, я не хотел бы, чтобы с моей будущей женой разговаривал подобным тоном кто бы то ни было. Даже если это её самые близкие люди, — сказал Трэверс, не отводя взгляда и продолжая смотреть в глаза Люциусу, когда тот взглянул на него, всем видом выражая готовность уничтожить его на месте.

Оливии, в ужасе подскочившей к нему, с трудом удалось увести его от отца, погасив зарождающийся конфликт.

Вечером того же дня дочь зашла к нему и, переживая, попросила Люциуса забыть сегодняшние слова их гостя.

— Он назвал тебя своей будущей женой, — ответил ей Люциус. — Но пока ты не стала даже невестой. Он собирается официально просить твоей руки? Или вы планируете поставить нас всех перед фактом, что вы уже женаты? Поверь, тогда ему в этом доме точно не будут рады.

— То есть… ты не сердишься на него? — спросила она, и в её глазах Люциус явственно прочитал, что она не смеет поверить, что такое возможно. — Или… — во взгляде блеснула догадка, — спровоцировал его специально?

Спровоцировал — звучало слишком громко. Нет, именно эту ситуацию Люциус не создавал. Но, тем не менее, он разными способами добивался того, чтобы вывести будущего зятя из привычного ему равновесия, чтобы узнать, как он поведёт себя, если встанет вопрос выбора между Оливией и чем-либо ещё. И эту проверку Трэверс выдержал с честью, встав на защиту любимой девушки даже от её отца, у которого было достаточно возможностей разлучить их, если он посчитает, что так будет лучше для дочери. Поэтому Люциус ответил:

— Должен же я хотя бы немного быть уверен, что отдам тебя замуж за человека, который будет защищать свою жену при любых обстоятельствах. — Дочь со словами благодарности бросилась его обнимать, и когда она подняла голову, глядя на него сияющими от радости глазами, он, не скрывая беспокойства, закончил: — К сожалению, будет ли он защищать тебя всегда, покажет только время.

Сына Оливия родила ровно через девять месяцев после свадьбы, день в день. Но, как часто обсуждали Гермиона и Люциус, день, когда она подарит им ещё одного внука или внучку, довольно близок — судя по тому согласию и любви, что царили в её браке.

И вот теперь Николас тоже нашёл свою судьбу. И где-то в глубине души Люциус чувствовал, что не будет возражать против его избранницы: то, что он уже увидел, подкреплялось впечатлением жены — а мнению Гермионы в отношении среднего сына он доверял даже больше, чем себе.

Уже через год и Патрисия закончит обучение в школе. Но мысли, как сложится её судьба, одолевали Люциуса несколько лет. Сама она говорила, что хочет, как Гермиона, после школы поступить в академию и изучать древние руны — но заниматься не переводами, а работать с артефактами. Способности у Патрисии действительно были, и для практики Гермиона, когда это было возможно, позволяла дочери помогать со своими заказами. Но Люциуса не отпускало ощущение, что, как и старшие дети, Патрисия удивит свою семью, занявшись совсем не тем, чего ждут от неё сейчас.

А ещё через два года окончит школу и Лайнус. И вот из-за него Люциус тревожился больше всего. Их с Гермионой младший сын оказался очень одарённым. Любые предметы в школе давались ему легко — видимо, способности к учёбе передались ему в полной мере и от отца, и от матери. Даже окклюменцией Лайнус овладел словно играючи: во время каникул после второго курса Люциус объяснил сыну принципы и показал несколько упражнений, не планируя пока серьёзных занятий — и на следующее лето тот приятно удивил его результатами своих самостоятельных тренировок. Люциус не сомневался, что и легилименция дастся младшему сыну легче, чем Драко и Николасу. Однако лёгкость, с которой сын овладевал магией, стала и проблемой — Лайнус просто не мог определиться, к чему стремиться дальше. Тревогу Люциуса Гермиона пока не разделяла, веря, что через год, в крайнем случае — через два, сын разберётся в себе. Но со стороны Люциуса было бы глупостью не подтолкнуть его к тому, чтобы он попытался добиться самого высокого положения в их мире. «Нет, сын, — подумал он, — у меня ещё есть время, чтобы развить в тебе честолюбие. А уж твоя мать позаботится о том, чтобы оно не навредило тебе».

Люциус проследил взглядом, как две пары — Николас с Лайнусом и Анна-Мария с Патрисией, — переговариваясь о чём-то, поднимаются по ступенькам ко входу в дом. Он не увидел, когда младшие дети, улетевшие куда-то в парк, вернулись. Но судя по тому, что вели они себя по отношению к гостье вполне дружелюбно, девушка понравилась и им.

Пора было спускаться к праздничному столу, за которым в этот раз должна была собраться вся семья. И Люциус, и Гермиона были против того, чтобы отмечать сегодняшний день — тридцать лет со дня заключения их брака. Но все дети, как один, настаивали на этом. И тогда Люциус с Гермионой сдались, правда, поставив условие, что дети сами и займутся организацией праздника. Люциус согласился ещё и потому, что основную роль в этом он отводил Драко — пора было всё-таки постепенно привлекать старшего сына как будущего главу рода к делам. Сейчас их ждал семейный обед, а вечером — званый ужин для более широкого круга приглашённых. Как оказалось, помимо друзей Гермионы с семьями приглашения приняло достаточно много и нужных людей — всё-таки за эти годы Люциусу удалось восстановить положение Малфоев в магическом обществе.

Тридцать лет… Хотел бы Люциус, чтобы эти тридцать лет были прожиты иначе? Порой такие мысли приходили ему в голову: что он мог добиться большего, ведь мечтал когда-то о другом… Нет, не о посте министра магии, но о том, чтобы быть незримой правой рукой того, кто управляет миром — те его предки, которые занимали именно такое положение при власть предержащих, добивались наибольших успехов, и Люциус всегда восхищался ими. Но нужно ли было ему это, если взамен у него не было бы Гермионы и их детей? И отвечал на этот вопрос Люциус без заминки: нет. Семейная жизнь его сложилась куда как лучше, нежели он когда-либо мечтал. Его дети пользовались в обществе тем, чего Люциус никогда не стремился получить для себя: искренним уважением и любовью окружающих. Конечно, в значительной степени это случилось благодаря Гермионе. Но Люциус не жалел: в детях он видел в равной степени отражение себя и любимой женщины. Женщины, которая любила его так же сильно, как он её: вопреки всему. И возможность быть с той, что понимала и принимала его так, как Гермиона, Люциус не променял бы ни на что.

Усмехнувшись, неожиданно для себя самого спросил вслух:

— Говоришь, милая, что иногда хочется просто услышать?

Что же, ему всегда, с того самого первого раза, когда он подарил жене её волшебную палочку на Рождество, нравилось делать подарки Гермионе. И несмотря на то, что брачный обряд, связавший их, был тридцать лет назад нежеланен им обоим, сейчас в честь этого события Люциус приготовил подарок для жены — годовое кругосветное путешествие, в которое они вдвоём должны были отправиться на следующий день. Но почему бы вечером, когда они останутся наедине, не добавить к этому подарку ещё один, сказав ей то, что она хотела узнать?

И он направился к выходу, решив, наконец, как именно ответит на вопрос, который Гермиона задала ему утром.

«Только с тобой я и был по-настоящему счастлив».

 

~*~*~

В заключение не могу не сказать ещё несколько слов.

1. Эта история появилась в первую очередь благодаря, конечно, читателям, проявлявшим интерес к восприятию событий Люциусом.

2. Не могу обойти словами благодарности Шахматную лошадку, автора "Nec plus ultra", который я прочла раз десять, не меньше, от корки до корки, а уж сколько раз перечитывала отдельные куски — и не счесть. Именно читая заключительный монолог Люциуса, который для меня звучит как песня, я, как уже упоминала, поймала волну, на которой был написан фанфик.

3. Отдельная благодарность двум читателям — olva и Ирина У. Перерывы, когда не приходило в голову ни одной строчки, всё-таки случались. И так получилось, что появление комментариев именно этих читателей помогло преодолеть кризисы. Очень признательна за то, что они нашли время написать такие объёмные и эмоциональные отзывы . Для меня же самым важным было то, что даже при изложении от первого лица, которое ограничивает возможности описать характер другого человека, читатели сумели-таки понять Люциуса.

4. В этот раз, к сожалению, у меня не было редактора. Так что если вдруг у читателей появятся замечания относительно логики и грамматики, а также какие-то вопросы — вероятно, фанфик будет ещё редактироваться и дополняться.

5. Фанфик выкладывается пока на том сайте, который наиболее удобен автору, в том числе и с точки зрения редактирования. Для тех читателей, которые предпочитают другие ресурсы, — обязательно историю выложу и на других сайтах, где опубликованы первые две истории, но попозже. Насколько попозже — пока сказать не могу.

Всех читателей поздравляю с Новым годом! Тех, кто празднует Рождество — и с Рождеством! Здоровья вам и вашим близким! И мирного неба нам всем!