Успеть первой (гет)

Мон Мотма не сказала бы, что довольна своей жизнью. Пусть она и была успешным политиком, вращающимся в кругах высшей власти с девятнадцати лет, это вовсе не означало, что она полностью состоялась как женщина, жена и мать. Договорной брак с Перрином Ферта стал ее личной катастрофой, хоть и принес в свое время политические дивиденды. Однако никакая выгода не могла заменить Мон Мотме живое общение с семьей.

Одинокая не только в постели, но и в Сенате, явно выбиваясь из большинства голосов, прославляющих злой гений Императора Палпатина, она использовала любую возможность, чтобы оспаривать его абсолютную власть. Конечно, приходилось соблюдать осторожность, и потому в своих публичных выступлениях и протестах Мон Мотма являла собой сдержанность и благоразумие, чтобы не вызывать подозрений и не привлекать внимание спецслужб.

Имперская служба безопасности ревностно охраняла покой режима, отсеивая бунтовщиков и активно занимаясь поиском внутренних врагов. И пока Мон Мотма жила двойной жизнью, играя роль порядочного сенатора от системы Чандрила и в то же время будучи вдохновителем и лидером недовольных властью Императора, ее муж, Перрин, устраивал званые вечера и с удовольствием принимал участие в светской жизни столицы. Впрочем, даже это обстоятельство Мон смогла использовать к своей выгоде, оправдывая те затраты, что уходили на осторожное финансирование восстания. Однако как долго еще она сможет водить за нос имперских ищеек?

Порой Мотма уставала от всего этого: необходимости притворяться, тащить на себе хрупкий, полный разногласий Альянс сопротивления и изображать частичное согласие с политическим курсом. Она отчетливо видела, куда ведет этот путь. К тотальному контролю за каждой системой, каждой планетой. Некоторые из военной элиты уже практически в открытую обсуждали способы и методы, с помощью которых можно было бы добиться подобной власти над мирами галактики, и их голоса становились все громче.

Долгими бессонными ночами сидела она, укутавшись в шаль, и смотрела на огни и башни Корусанта. Ее иммунитет как сенатора неуклонно таял с каждым годом: при Императоре Сенат превратился в нечто декоративное — совещательный орган, к которому можно и не прислушиваться, всего лишь дань традициям Старой республики. Сколько еще времени должно пройти, пока Император окончательно от него не откажется?

В этот раз Перрин превзошел самого себя: прием проходил под сводами пентхауса Империал-Плаза. Превосходные интерьеры, мозаика исилийского стекла, хрустальный купол, подсвеченный нежно переливающимся перламутром, и, разумеется, музыка, дорогие напитки, неспешные разговоры… и десятки приглашенных гостей, часть которых Мон Мотма даже не знала лично.

Шелестя подолом мятно-зеленого платья в тон цвету глаз, Винми Ленз плавно подошла к Мотме и радушно улыбнулась.

— Ждали только тебя, дорогая.

Мон обвела холодным взглядом беспечно болтающих гостей, сбивающихся в кружки по интересам, которые вряд ли заметили ее появление, и приподняла брови в фальшивом удивлении.

— Неужели? По-моему, Перрин отлично справляется с ролью шута и не дает никому заскучать.

— Ты несправедлива к нему, Мон, — понизив голос, едва ли не с укором произнесла подруга. — Он приглашает на такие вечеринки отнюдь не первых встречных.

Мон Мотма улыбнулась с изрядной долей горечи.

— И у многих ранговые планки на груди.

Винми пожала плечами, на которых покоился невесомый палантин жемчужного цвета.

— Установить связи с военной элитой — не самый плохой способ держать руку на пульсе Столицы, не так ли? — сказала она. — И да, дорогая… Может быть, откажешься от своей монашеской мантии хотя бы на вечер?

Мон Мотма с искренним удивлением оглядела свой строгий, официальный наряд — белоснежное, до самого пола, платье, аккуратно подчеркивающее талию, и минимум украшений.

— Это моя…

— Да-да, твоя повседневная одежда. — Винми деликатно тронула подругу за рукав, одними глазами указывая на группу офицеров, стоявших неподалеку. — Но в этом ты не сможешь произвести нужного впечатления… И не надо так страшно хмурить брови! — На губах верной помощницы заиграла лукавая улыбка. — Просто позволь себе расслабиться, Мон!

Как именно смена привычной сенаторской мантии сможет произвести впечатление на военных, Мотма даже не стала задумываться. Она с девятнадцати лет привыкла гордиться тем, что является госслужащим и политиком, а потому искренне не понимала, почему должна изображать кого-то еще. Между тем, Винми, отошедшая к столику и успевшая вернуться с парой бокалов, наполненных вишневым вином, продолжала просвещать подругу:

— Мофф Джеральд Вайцель хотел с тобой поговорить, но уехал, так и не дождавшись.

Мотма и Ленз медленно прогуливались по залу, отвечая на приветствия мужчин благосклонными кивками и с удовольствием потягивая сладкое вино. Устроившись на удобном диванчике, женщины обменялись одинаково злорадными взглядами.

— Я тоже не особенно мечтала о встрече с губернатором.

Вдруг Винми любезно улыбнулась кому-то, и ее взгляд игриво заблестел. Не глядя на Мотму, она тихо проговорила:

— Обрати внимание, у барной стойки стоит мужчина.

— Белый мундир? — скептически фыркнула Мон, подавив желание сложить руки на груди. — Плохая шутка, Винми.

— Он не военный. Какое-то особое подразделение… Инженерный корпус.

— И что я должна…

— Он отлично трахается.

— Что? — севшим голосом произнесла Мон, во все глаза рассматривая довольную улыбку подруги.

Та, будто и не замечая праведного возмущения сенатора, повторила:

— В отличие от Перрина, этот мужик интересуется женщинами, и, поверь, он умеет пользоваться своим агрегатом.

Свои слова нахалка сопроводила жестом из разряда тех, которыми обмениваются рыбаки, хвастаясь уловом.

— Твоя легкомысленность не оказывает чести родине, которую мы представляем, — укоризненно качнув головой, сказала Мон, но Винми только отмахнулась.

— Родине плевать на то, с кем и как мы проводим время. Честь и достоинство хороши до тех пор, пока не влияют на личную жизнь. И если ты по-прежнему будешь ходить в своей белоснежной рясе, в ней тебя и похоронят.

Мон Мотма тяжело задумалась над словами Винми, даже не заметив, когда та упорхнула, чтобы потанцевать с очередным офицером. Ее глубоко задевало то, что в глубине души она была согласна с Винми. Ей уже сорок, она совершенно одна, лишена тепла и хоть какой-то тени счастья… Перрин так ни разу и не подошел к ней, даже чтобы просто поприветствовать, да она и не хотела видеть его рядом. Взгляд то и дело возвращался к указанному подругой офицеру. И впрямь хорош собой. Много пьет, но Мон Мотма и сама была бы не прочь сейчас выпить что-то покрепче вина. В какой-то момент их взгляды встретились, и Мон, вздрогнув, опустила голову. Какая разница? Она все равно не сможет пойти на адюльтер, так как ведет публичную жизнь и не должна себя никак дискредитировать.

— Вы танцуете? — внезапно раздался рядом мягкий баритон.

Подняв взгляд, Мон увидела того самого офицера. Он стоял перед ней, почтительно склонившись и протягивая ладонь. В черной перчатке. Отчего-то эта деталь заставила Мон Мотму собраться, и, твердо глядя в голубые, как и у нее, глаза мужчины, она ответила:

— Сожалею, но я не слишком хорошо танцую.

— Разрешите?

Не дождавшись разрешения, мужчина сел рядом на диван, по-прежнему не спуская странного, тревожащего взгляда с ее лица.

— Орсон Кренник, специальная консультативная инженерная группа. Вам нет нужды представляться — сенатор Мон Мотма, непримиримый противник любых инициатив правящего режима.

Она прищурилась, только теперь позволив себе рассмотреть его лицо: светлая кожа, бледные веснушки и лучики морщинок в уголках глаз. Любит улыбаться. Приятные, мягкие черты, но в голубых глазах Мотма увидела нечто темное. Способен на жестокость?

— Не так непримирима, как вы думаете, — с горьким смешком возразила она. — Иначе я бы здесь не сидела.

— Похвальная осторожность продлевает жизнь.

Весь их разговор был очень тихим, вполголоса. Как аккуратные шаги по тонкому, едва схватившемуся льду. Один неверный шаг — и ледяная прорубь. Мон Мотма работала с людьми всю свою жизнь, и прямо сейчас она чувствовала опасность. Не яркую, как вспышка сверхновой, и не острую, как ледяная кромка ножа, прижатого к шее. Нет, эта опасность подкралась к ней неслышно, на мягких лапах. У нее были внимательные ледяные глаза и белые, как у самой Мон, одежды. Белый — цвет чистоты и благочестия.

Вдруг их внимание привлек многоголосый вскрик ужаса — гости, столпившиеся перед огромным экраном телестерео, наблюдали за мелькавшими кадрами, и даже с того места, где сидела Мон Мотма, были видны огненные вспышки взрывов.

— Что это?.. — потерянно прошептала она, старательно отыгрывая ничего не понимающую сенаторшу, хотя план нападения повстанцев на перевалочную имперскую станцию Бакаин планировала лично.

— Сегодня террористами был взорван автоматический терминал Бакаин, — ровным голосом сообщил Кренник. — Это произошло несколько часов назад по стандартному времени.

— Ужасно.

Он покосился на нее с промелькнувшей на тонких губах улыбкой, и Мон Мотма ощутила неведомо откуда взявшуюся нервозность. Уж очень понимающей была эта усмешка.

— Действительно, — подтвердил он все так же ровно, почти безэмоционально. — Без продовольствия и помощи остался целый континент, пострадавший от взрыва супервулкана. Колония на Пране получала все необходимое для борьбы с последствиями стихии через этот терминал.

Чувствуя, как глубоко внутри разверзается та самая ледяная пропасть, Мон Мотма повернулась к Креннику и переспросила:

— Что вы сказали? Вулкан? Об этом не сообщали в голонете. — Голос ее был отвратительно слабым, неуверенным.

Он кивнул, глядя ей прямо в глаза.

— Трагедия произошла не так давно. — В его голосе впервые проскользнуло легкое сожаление. — Но, как известно, террористам наплевать на человеческие жизни. Более того, можно с уверенностью сказать, что операцию планировал либо трус, либо женщина.

— Отчего вы так считаете?!

Мон очень надеялась, что ее невольный страх, вырвавшийся из-под маски, будет истолкован как проявление шока и негодования. Она даже повысила голос, чтобы звучать в правильной тональности, однако сердце продолжало гулко отбивать ритм в горле, а взгляд метался в поисках хоть одного надежного ориентира. Орсон, склонившись к ней, в жесте участия взял ладонь женщины, словно успокаивая.

— Это достаточно очевидно. Только трус напал бы на беззащитную станцию, руководствуясь лишь одним мотивом — нанести Империи любой, даже такой маленький ущерб. Женщина же выбрала бы именно терминал Бакаин, потому что так можно было бы избежать жертв. Мгновенных жертв, разумеется. Такая гуманность делает ей честь, но вряд ли это оценят жители колонии.

Мон Мотма смотрела на свою ладонь, которую держал в сильных пальцах Кренник. Он слегка поглаживал ее, будто испуганного зверька, — кожу царапал грубый шов перчатки. Только теперь Мон поняла, что ее действительно трясет. Она облажалась! Ничего не знала о вулкане. Она отняла у колонистов надежду пережить те несколько недель, пока Империя не наладит на орбите новый перевалочный пункт.

Ей стало тошно, и она вырвала руку из хватки Кренника. Тот смотрел молча, словно изучая, и взгляд этот был неприятно проницательным. Не слишком-то похоже на офицера инженерного корпуса!

— И… много людей придут к похожим выводам?

— Если даже мне, простому архитектору, не составило труда провести цепочку сопоставлений, то, уверяю вас, в Империи найдутся люди, которые знают, что делать. Почему вы вышли замуж за Перрина?

Внезапная смена темы озадачила Мотму, и она ответила единственное, что пришло в голову, — правду.

— Наш брак заключен по договоренности. По сути, мы были совсем детьми. Но почему?..

— Он явно вас не достоин.

Кренник, все еще сидевший слишком близко, опустил взгляд на ее губы, и Мон буквально почувствовала его, как настоящее прикосновение. Она невольно облизнулась, тотчас уловив, как изменилось лицо офицера. Алчность. В том, как он смотрел на нее, как до этого держал ее руку… Жадность, похоть. Ей захотелось встать, резко вскочить и отойти, сбежать, но Мон Мотма не желала привлекать к ним внимания и потому осталась сидеть, однако сложила руки на коленях, словно благочестивая монашка, а взгляду добавила холода и презрения.

— Ваши слова грубы и недостойны офицера.

Кренник снова улыбнулся, будто именно этого и ждал. Мон поняла, что угадала: когда он улыбался вот так, широко и светло, в уголках синих глаз собирались милые морщинки.

— В чем же моя грубость? — В его голосе появились тягучие нотки, завлекающие, обманчиво мягкие. — Я всего лишь хотел сказать, что считаю вас невероятно, безумно привлекательной, и мне жаль, что ваш муж этого не видит. Слепец просто не заслуживает вас.

Кренник больше не коснулся ее ни рукой, ни плечом, просто продолжая сидеть рядом, и — будь она проклята! — Мон чувствовала жар и смятение под его странным взглядом. Вожделеющим… Таким непристойным, что внутри внезапно бурно и ярко отозвалось ее собственное возбуждение.

— Как вы считаете, что ждет этих негодяев, посмевших нанести ущерб Империи?

Мон трусливо сменила тему, отвернувшись и взглянув на экран, у которого все еще стояли шокированные люди.

— Скорее всего, то же, что ждет каждого, кто посмел встать на пути режима. Однако, если горе-полководец уцелеет, уверяю вас, он столкнется с расколом в рядах своих единомышленников.

* * *

— Это невозможно. — Голос Гарма Бел Иблиса звонко разнесся над гомонящим собранием. — Наши беззубые атаки не наносят противнику серьезного урона.

— Вы же понимаете, что, если мы перейдем грань, Император спустит своих генетических ищеек и они отловят нас по одному? — Дейла Маар вперила горящий взгляд в сидевшую во главе стола Мон Мотму.

— Именно поэтому мы вынуждены перебиваться такими детскими выпадами в сторону противника. Пока с этим готовы мириться, мы еще можем продолжать укреплять Альянс. — Мотма сцепила бледные пальцы в замок и подняла голову, встречаясь взглядом с рассерженным кореллианцем.

— Именно! — взревел Гарм, сжимая могучие челюсти и кулаки. За его широкой спиной стояли верные ему люди — угрюмые, решительные. — Если вы не готовы сражаться, в чем смысл вашего Альянса? Что это — союз трусов и глупцов? Сборище крыс, кусающих исподтишка?

— Успокойтесь, Бел Иблис! — прикрикнула Маар. — Когда вы бросаете семечко в землю, то сразу ожидаете появления цветущего дерева?

— Пока вы трясетесь над «ростками восстания», как наседки, мы упускаем нечто важное! Финансовые потоки Империи изменились. Слишком много материалов и средств исчезает в неведомом направлении, и, как вы все понимаете, это означает только одно — Империя приступила к реализации своего плана по установлению удушающего контроля над системами и планетами.

— Это еще не доказано, — попыталась остановить кореллианца Мотма.

Она понимала его недовольство, но не имела права так рисковать. Она слишком долго и кропотливо собирала тех, кто сейчас составлял костяк восстания, из своих денег финансировала приобретение техники… Поспешность порывистого Бел Иблиса могла уничтожить все то, за что она боролась долгие годы!

— Не нужно ничего доказывать, — сквозь зубы процедил Бел Иблис. — Достаточно ознакомиться с «Инициативой Таркина».

Он выбросил руку над столом, и терминал тут же вывел на приемную платформу пересланный файл — четкую голограмму текста. Все, кто находился в зале, могли прочитать его.

— Это — объявление войны. И если мы не собираемся адекватно ответить на этот террор, наше сопротивление не имеет смысла.

— Очередной манифест очередного военачальника. — Спокойный голос Бейла Органы заставил Мотму слегка расслабиться. — Вы не хуже меня знаете, что часто это только сотрясение воздуха.

— Нет, уважаемый Органа. Это вы ничего не знаете и не хотите понимать. Горманский мясник — это вам не рафинированная корусантская элита. Когда свое слово говорит тиран, при имени которого сжимается задница даже у хаттов, стоит прислушаться!

Мон Мотма встала, обведя собрание суровым взглядом.

— Я не потерплю раскола. Мы боремся за свободу, а не за то, кто больше противников убьет. Если кого-то не устраивает такое положение, он может уходить. Альянс будет придерживаться прежней тактики — избегать открытого противостояния столько, сколько нужно для того, чтобы нарастить силы, не привлекая внимания к нашей деятельности. Силовые террористические акции могут нарушить это равновесие.

Ее прервал смешок Гарма Бел Иблиса. Могучий мужчина, саркастически усмехаясь, произнес:

— Что ж, тогда нам с вами больше не по пути. Я понимаю Со Герреру — действие лучше молчаливого протеста. Если вы и дальше собираетесь гнить в этом болоте, я принимаю ваш выбор. Я же с этого момента начинаю свою войну.

Развернувшись, Бел Иблис ушел, забрав своих людей, свои корабли и все то, что он привнес в Альянс повстанцев. Это стало мощным, сокрушающим ударом, и Мон Мотма не знала, сможет ли оправиться от него.

Был уже поздний вечер, когда в кабинет Мотмы без стука вошел Дэвитс Дравен. Этому человеку она доверяла, как себе, и встретила его появление усталой, но любезной улыбкой.

— Наш кореллианский друг оказался не так уж и не прав, — признал Дравен, размещая на столе перед Мотмой небольшой голопроектор. — Пусть по «Инициативе Таркина» известно немного, кое-что мои люди все же смогли разузнать.

Проектор заработал, и в голубоватом мерцании голограммы перед женщиной развернулся документ. Прочитав его, она подняла взгляд на генерала и терпеливо спросила:

— Что это за список?

— Здесь указаны специалисты, задействованные в особых программах, которые курирует лично Таркин. Имена довольно известные, включая Амеса Уравана, Галена Эрсо, Губачера и Тола Сиврона.

Мон Мотма нахмурилась, увидев в середине списка знакомое имя. Орсон Кренник. Указав на него Дравену, она сказала:

— Видела его на приеме Перрина. Это всего лишь интуиция, но… На мой взгляд, он знает больше, чем положено инженеру средней руки.

Дравен хмыкнул, кивнув своим мыслям.

— Здесь кроется одна странность. Всех этих разумных существ отличает громкая известность: гранд-мофф не скупится на средства, снабжая свои проекты лучшими профессионалами. Настоящая кузница талантов. И среди этих светочей затесался никому прежде не известный тип с довольно темным прошлым. Казалось бы, мелочь, но я тоже зацепился за него. Если бы мне доверили составлять подобный реестр, я бы поместил ответственного за проекты не на первой строчке, а как раз в середине. Непримечательный, со скромным послужным списком, с непрофильной профессией, поставленный над департаментом со слишком размытыми задачами… Идеальный вариант.

Мон Мотма медленно кивнула, уже догадываясь по напряженному выражению лица Дравена, что дальнейшая информация ее не обрадует. Генерал не стал ее разочаровывать.

— Надо признать, Таркин позаботился о безопасности своих ученых. За несколькими из них конвоем ходят штурмовики, но это как раз понятно: любой бы держался за возможность открытий и возможность наложить на них лапу, но откуда у нашего скромного архитектора такая мощная охрана?

Над проектором появилось смазанное, плохого качества голофото, на котором, впрочем, Мон Мотма без труда опознала Орсона Кренника в окружении воинов в черных доспехах. Слайд сменился, и теперь над платформой можно было увидеть странный, чем-то напоминающий шаттл «лямбда» корабль со скошенными крыльями и странной геометрией корпуса.

— У этого криффа дорогие игрушки, — жестко усмехнулся Дравен. — Как вы думаете, каждый может играть в солдатиков и кораблики в натуральную величину?

Мон Мотма отрицательно покачала головой.

— На досуге этот «архитектор» развлекается проектированием оружия для своей охранки; их доспехи лучше и эффективнее обычных; корабль, на котором он передвигается, имеет броню и параметры, о которых обычным офицерам приходится только мечтать. Все говорит о том, что на нем завязано многое.

Мотма решительно встала, ободряюще улыбнулась генералу и сказала:

— Стоит познакомиться с ним поближе.

Во имя восстания можно и потерпеть несносного наглеца и при следующей встрече не отбрасывать в сторону протянутую руку.

* * *

Она приходила в это место, надежно спрятав лицо и руки под плащом с глубоким капюшоном. Ее одежда больше не блистала белоснежной чистотой невинности и смирения. Напротив, теперь в этих секретных вылазках Мон Мотма предпочитала одеваться в серое и черное. Так меньше шансов привлечь к себе нежелательное внимание. Так проще сливаться с темнотой и двигаться в унисон с тенями. Вдоль по тесной улочке, со всех сторон сдавленной массивами зданий, уводящей вниз, на все более безнадежные ярусы Корусанта, бесконечного города, пожирающего собственные руины и возрождавшегося на своих осколках.

Дворцы и ослепительное великолепие благополучных уровней остались далеко позади и вверху, там, где еще могло проехать беспилотное такси. Теперь Мотма аккуратно двигалась, почти бесшумно обходя лужи нечистот и не касаясь стен, покрытых плесенью и выщербинами. Она хорошо знала дорогу и нашла бы ее с закрытыми глазами.

Что бы сказал муж, узнай он о ее секрете? Как посмотрела бы дочь? С некоторых пор Мон Мотме, сенатору от Чандрилы, было наплевать на их мнение. С тех самых пор, как она впервые познала любовь и ласку другого мужчины. Это в его сильные, крепкие объятия так стремилась она под покровом тайны и тьмы, позволяя ему все то, чего никогда не позволила бы лощеному супругу.

Открывая дверь в отдельный бокс дешевого отеля, она со вздохом облегчения снимала надоевший плащ и встречала все такой же пылкий, страстный поцелуй, как и в первый их раз. Тогда ей показалось, что Орсон Кренник груб, безыскусен и нетерпелив, но оказалось, что это она, Мон Мотма, просто не знала, как ей на самом деле нравится. Удивительно — она не знала, а этот мужчина все понимал. Он провел ее гранями наслаждений и удовольствий, ему она могла доверить свое тело, и именно здесь, на нижних ярусах Корусанта, исчезали ее последние бастионы нравственности и морали. Здесь она была не сенатором и не лидером Альянса, а просто женщиной, не отказывающей себе в удовольствии.

Протяжно выстанывая его имя, она раздвигала бедра шире, позволяя его умелым пальцам и языку трудиться над ее блаженством, зная, что обманчивая мягкость и деликатность его движений вскоре превратится в безудержный шторм. Орсон трахал ее, как портовую шлюху, словно в первый и последний раз. Иногда жестоко и порывисто, иногда медленно и нежно, сводя с ума изысканными ласками, но Мотме нравилось и это. Больше никаких вежливых прикосновений — только жадные пальцы, ласкающие ее грудь, жесткие толчки и все новые и новые волны удовольствия. Никаких осторожных слов — они приходили сюда не за этим.

Мон слушала его короткие, тихие стоны, вторя им, словно эхо. Она наслаждалась тем, как потрясающе чувствуются вместе их тела… Его глаза, казалось, светились в полумраке и сквозь сигаретный дым, которым они делились друг с другом. А потом влажный, ненасытный рот вновь накрывал ее воспаленные соски и отправлялся все ниже, путешествуя по ее телу, и Мон Мотма стонала в голос, совершенно не стыдясь этих громких звуков. С ним вообще не нужно было стыдиться.

Здесь, рядом с ней, он снимал, наконец, свои черные перчатки, и она могла видеть его руки — не ухоженные, с идеальным маникюром, а шершавые, в пятнах ожогов и росчерках шрамов. То, что он был вынужден скрывать от безупречных и холеных аристократов. И Мон Мотма научилась ценить это.

Перебирая влажные волосы любовника, каштановые с ранней проседью, она чаще молчала, глядя на то, как он вновь курит и щурится. Довольный, сытый, испивший ее до дна. И она знала, что, вернувшись домой, тихо проскользнет в свою спальню и еще долго будет лежать на хрустящих простынях со сладкой болью между ног, окутанная тем самым запахом — табачной горечью и мятной свежестью.

Воскрешая в памяти их редкие разговоры, Мотма будто под микроскопом препарировала фразы, ища в них хоть малейший признак слабости, поджидая момент, когда любовник расслабится настолько, что доверит ей действительно важную информацию. Но даже спустя несколько лет столь странных отношений Кренник все еще был слишком осторожен, и она знала о том, что он тоже изучает ее. Затеянная ими игра щекотала нервы, будоражила кровь и служила отличным аперитивом к сексу.

Мон Мотма жалела лишь об одном: когда-нибудь им придется убить друг друга. И она надеялась успеть первой.