Фраза будущего (гет)

Ацуши казалось, что её разрывает на части от боли. Не только физической, но и внутренней. На спине кровоточили раны от плётки, которой её сегодня в очередной раз били, а на душе скреблись кошки, потому что она никак не могла помочь малышке Яичи, и её тоже наказали. Девочке было всего пять лет, тем временем как самой Ацуши — десять. Она считала своим долгом защищать младших, ведь она опытнее, ей будет уже не больно получать наказания, а вот если пострадает кто-то из мелких, это сломает их, разрушит им жизни. Она не могла позволить этому произойти.

Вся жизнь Накаджимы казалась чёрной и беспросветной, наполненной болью и страданиями. Казалось, что она никогда не выберется из этого порочного круга ненависти — работники приюта ненавидели её, она ненавидела их. Всё было взаимно в плане чувств. Её кучу раз обзывали, били, морили голодом, унижали. Но что было самым отвратительным, так это то, что Ацуши привыкла к такому отношению. Было уже практически не больно, разве что внутри образовалась давящая пустота, которая с каждым днём всё росла и росла.

Пока внезапно на её запястье не появилось изображение в виде спиральки. В тот момент она лежала на полу, уставшая, потная, на боку горел свежий ожог от кочерги, а перед глазами, застланными пеленой слёз, стояла эта синяя завитушка. Тогда она послужила для Накаджимы чем-то особенным, спасительным, что позволило ей выбраться из этого безумия, прийти в себя и самой не сойти с ума. А может, она и сошла с ума, если так старательно хваталась за какой-то глупый рисунок на собственном запястье.

С одиннадцати лет жизнь Ацуши изменилась.

Бить стали чаще: не только за себя, но и за других. Кричали на неё тоже чаще, постоянно говорили о её никчёмности и глупости. И единственным лучиком света в этой непроглядной тьме сиротского приюта были рисунки и кривые фразы, изредка появляющиеся на запястьях.

Накаджима знала, что это значит: у неё есть соулмейт — человек, который будет её любить, который всегда будет ей помогать, с которым она будет рядом. Надо только подождать. Потерпеть. Эта боль и эти унижения пройдут, и в конце её будет ждать лишь счастье.

К сожалению, девочка не могла ответить своему соулмейту: ни ручек, ни карандашей им не давали. Была идея выцарапать у себя на руке послание осколком стекла, который она недавно нашла, но какова вероятность того, что оно дойдёт до адресата? А если вдруг на его руке тоже появятся эти шрамы? Она не может позволить себе ранить другого человека. Особенно — её человека.

А потому послания каждый раз были отчаяннее: Ацуши видела, что её соулмейт хочет получить хоть какой-то ответ, однако сделать этого она никак не могла. Оставалось только ждать, надеяться и верить. Они будут счастливы. Обязательно.

Когда ей исполнилось тринадцать, директор её сиротского приюта решил дать разрешение на обучение детей писать: читать они уже умели. Их усадили за большой стол, дали карандаши, поставили доску и написали на ней несколько иероглифов. Осчастливленная Ацуши принялась их переписывать в тонкую тетрадочку, после чего попыталась незаметно нарисовать у себя на запястье что-нибудь, однако карандаш практически не рисовал на коже, что расстраивало девочку. Лишь три бледных полоски пересекали запястье. Однако тем же вечером Накаджимы увидела, как синей ручкой были обведены её попытки иероглифов. Глупая улыбка расползлась по лицу. Теперь её соулмейт знает, что она видела все его послания.

Порой Ацуши пыталась себе представить, как он выглядит. Всегда почему-то выходил высокий блондин с карими глазами и милой улыбкой. Нарисованный, правда — однажды она подсмотрела отрывок из какого-то аниме, и теперь этот образ не вылезал у неё из головы. Накаджима понимала, что на деле её человек окажется совсем другим, но почему-то хотелось верить в этот светлый образ.

Спустя полгода работники сиротского приюта прознали про существование у неё соулмейта. Так больно Ацуши не было никогда. Ей втыкали гвозди в раскрытые ладони, били хлыстом, царапали кожу кончиком ножа, заставляли по ночам спать в страшном лесу, кишащем злобными тварями. Жизнь стала казаться кошмаром. День за днём девочка страдала. Она не понимала, за что с ней так обходятся, что она сделала. Однако всё, что она могла — это глотать слёзы по ночам и смотреть на завитушки на своём запястье. Прежняя любовь к ним граничила с ненавистью: ну почему он продолжает рисовать на своём запястье, а она из-за этого страдает? Почему ей плохо, а он где-то там веселится? Почему жизнь так несправедлива?

Хотелось умереть, но Ацуши не могла. Все эти пытки её не убивали. Как бы тяжело ей не было, ничто не доводило её до смерти. Самой убить себя было очень страшно, руки дрожали, а на глаза наворачивались слёзы. Поэтому она терпела. А последним сообщением, которое она получила от своего соулмейта, было: «Пожалуйста, умри». Накаджима никогда никому не желала смерти, даже директору, ей даже ручек в руки не давали! И она поверить не могла, что родной, любимый человек будет желать ей смерти. Эта фраза просто появилась у неё на запястье.

Появилась и сломала всю жизнь.

Наверное, она бы сошла с ума, однако ей относительно повезло: в восемнадцать её выгнали из приюта, после чего началась тяжёлая жизнь за пределами этого Ада. Было легко, просто, свободно! Хотелось бегать, кричать, прыгать, однако сил не было совершенно, а урчащий желудок давал знать о себе каждые пять минут.

Из транса ставшей обыденной жизни её вывели плывущие по течению ноги, а их обладатель оказался весьма специфичной личностью, который помог ей обрести не просто дом и работу, но и смысл жить дальше. Помогать людям. Что может быть прекраснее? И пусть всю жизнь в ней никто не нуждался — даже её соулмейт пожелал ей смерти, когда ей было пятнадцать. Но зато теперь она может доказать всем, что она жива! Что она существует не просто так!

Жизнь наполнилась ослепительными красками, однако страхи прошлого не отпускали.

Дадзай всегда говорил, что прошлое надо оставить в прошлом, а Акутагава, с которым они совсем недавно побили босса Гильдии, доказал ей это. И пусть она злилась на него, пусть терпеть не могла, однако понимала: его слова правдивы и искренни. А потому надо действительно отбросить прошлое.

И тогда Накаджима решила начать с самого простого: с соулмейта. Сидя как-то в офисе, она взяла ручку и долго думала, что написать. Пока не придумала:

«Прости».

Она извинилась за все те долгие годы, что он думал, будто брошен, когда она не умела писать, за то, что порой ненавидела его и за то, что влюбилась в другого, не в её соулмейта.

Такое в их мире иногда происходило, но всегда плохо заканчивалось. Природа жестоко наказывала тех, кто шёл против неё. А потому Ацуши молчала о своих чувствах к суицидальному наставнику, лишь изредка прикусывая губу и рассматривая его из-под ресниц.

Дадзай Осаму был в сотни раз лучше, нежели тот образ, который она представляла в виде своего соулмейта в тринадцать. Он был опытнее, умнее, задорнее, веселее, ярче, сильнее, находчивей! Ацуши было легко рядом с ним.

А ещё было грустно: у Дадзая-сана был соулмейт, однако всё, что она знала о них — это то, что они пока не встретились. А ещё его соулмейт попросил его умереть. Это казалось Накаджиме таким печальным и знакомым. Её тоже просили умереть.

Внезапно Дадзай-сан, сидевший рядом, зашевелился и чуть отодвинул край бинтов, обнажая запястье. А потом, улыбнувшись, взял ручку и что-то нарисовал. В ту же секунду на запястье Накаджимы появилась нелепая завитушка.

— Дадзай-сан? — с сомнением в голосе спросила девушка, удивлённо переводя взгляд со своего запястье на его. Абсолютно идентичные завитушки и иероглифы были нарисованы на них.

Осаму похлопал глазами, улыбнулся, подскочил к Ацуши и крепко-крепко её обнял, что-то прошептав. Накаджима тогда не поняла что — кровь прилила к ушам и единственное, что она могла слышать — это свой бешеный стук сердца.

Или это было сердце Дадзая-сана?

Во всяком случае, всю следующую неделю Осаму ходил довольный, словно кот, объевшийся сметаной, и на каждом углу трещал, что у него есть соулмейт. А Ацуши лишь краснела и мысленно просила наставника успокоиться. А тот даже перестал совершать попытки умереть: как рассказал Рампо-сан, услышав историю об удивительном появлении пожелания смерти когда-то давно, это работники приюта прокрались ночью к Ацуши и написали это. А потом избили. Опять. Они хотели сломать её, уничтожить, растоптать. И только сейчас, спустя столько лет, девушка понимала, почему. Понимала, но не принимала. И не прощала. Такое не прощается.

Счастье и радость Осаму дошли до такой степени, что одинаково уставшие от Дадзая члены Боевого Детективного Агентства и Портовой Мафии скинулись и организовали этой парочке эсперов путешествие на другой конец Земного шара. Ибо нечего доставать бедных людей. У них, вон, работы много. Не до чужой любви им.