Маг и Маргарита (гет)

Душным летним вечером в зеленых сумерках безлюдной липовой аллеи на Паддингтон-Грин появился одетый с иголочки пожилой джентльмен в черном костюме с шелковыми лацканами, лайкровых перчатках и фетровой шляпе. Казалось, зной ему ни капли не докучает, до того отрешенным, задумчивым и погруженным в себя он выглядел. При ходьбе джентльмен опирался на трость с набалдашником из белой слоновой кости, а на вид ему было не меньше семидесяти. Глаза у него были необыкновенные, зоркие и проницательные, неестественного янтарного оттенка, молодые и очень-очень старые одновременно, будто пожилой господин не живет, а только созерцает эту сумасшедшую жизнь со стороны и не находит ее хоть сколько-нибудь занимательной.

Вдоль аллеи по обеим ее сторонам стояли скамейки — все пустые, кроме одной. На ней сидел худосочный темноволосый юноша, по виду заводской рабочий с лондонской окраины. Его желтая, в мелкую клеточку хлопчатобумажная рубашка с короткими рукавами была заправлена в брюки не по росту, из которых нелепо торчали голые щиколотки. Поравнявшись с пареньком, джентльмен в костюме остановился и поглядел на него с интересом.

— Если позволите, я присяду? — вкрадчиво спросил он.

— Конечно, сэр! — встрепенулся юноша и услужливо подвинулся в сторону, хотя места на скамейке было предостаточно.

Пожилой мужчина присел рядом, сложил кисти рук на набалдашник и несколько минут сидел неподвижно, вглядываясь своими острыми янтарными глазами куда-то вдаль, в сторону Эджвер-роуд, откуда отдаленно доносились рокот автомобильных моторов, позвякивание велосипедных звонков и тяжелый шум колес двухэтажных автобусов. Юноша заметил сбоку на его шляпе маленькую брошь из латуни в виде буквы «К».

— Время близко, — вдруг изрек незнакомец.

— Простите?.. — удивленно переспросил паренек.

Джентльмен медленно повернул к нему голову и сказал, улыбнувшись краем рта:

— Не каждый день в Лондоне можно встретить человека с величайшей судьбой в истории.

Юноша закашлялся. От незнакомца веяло таинственной угрозой, и от него же необъяснимо исходила мудрость веков, которая приковывала к нему внимание намертво.

— Надо заметить, вы очень скромны, сэр, — с робкой усмешкой пробормотал паренек.

— О нет, это я не о себе, — небрежно махнул стянутой с руки перчаткой пожилой джентльмен. — Это я о вас, молодой человек.

— Уверяю вас, это какая-то ошибка. Во мне нет ничего великого: я не политик, не актер, не спортсмен и даже не студент Кембриджа. Я просто… никто.

— Но ваши новеллы о короле Артуре весьма неплохи, надо признать, — лукаво улыбнулся мужчина.

Парень вздрогнул — откуда ему известно о новеллах? Разве что главный редактор захудалого лондонского издательства, который посоветовал юному энтузиасту сжечь его бесталанные рукописи в печи, разболтал все коллегам?

— Знатоки поспорили бы с вами, сэр, — кисло заметил он. — Мне говорят, что я грубо исказил легенду.

— Все это вздор, дорогой юноша. Грубейшим образом легенду исказили те, кто переписывал ее десятки раз, не сохранив из подлинных фактов почти ничего, и только ваши рассказы соответствуют истине. Можете поверить мне как непосредственному очевидцу событий.

Молодой человек изумленно взглянул на собеседника, а тот и ухом не повел. Шутник он или сумасшедший? Впрочем, последнее было подумано не в осуждение незнакомцу — не ему, кого с малых лет таскали по психиатрам, пренебрежительно думать о душевнобольных людях.

— Вы читали мои рассказы? — улыбнулся юноша.

— Читал. Они написаны великолепно, а главное, правдиво.

— Но я нигде не публиковал их и почти никому не показывал.

— Ну, вам-то должно быть известно, что мир устроен сложнее, чем привыкли считать обыватели. Разве того, кто с детства вынужден скрывать свои необыкновенные способности, можно удивить чем-либо подобным?

У парня непроизвольно открылся рот. Не осталось сомнений, что перед ним некто, кому известны самые тайные, непостижимые уму законы мироздания, некто, кто может ответить ему на вопросы, мучившие его всю сознательную жизнь.

Ведь у парня даже имени толком не было. Вернее, имя-то было, но с чьей-то легкой руки его однажды заменило прозвище «маг», да так и приклеилось к незадачливому молодому человеку, что даже он сам величал себя не иначе как маг.

Отца у него не было — убили в войну, а мать жила в глухой деревне на западе Корнуолла, хотя родом они все были, вообще-то, из Лондона. В четыре года мальчик начал взглядом двигать предметы у себя в комнате, и перепуганная молодая женщина, отдав последние деньги, потащила сына к доктору, светилу европейской психиатрии. О священнике или медиуме она почему-то не подумала, а ведь большинство женщин на ее месте в первую очередь решили бы, что ребенок одержим злым духом. Психиатр, тщательно осмотрев маленького пациента, заключил следующее: «Боюсь, мэм, мы столкнулись с необъяснимым наукой явлением, против которого бессильны препараты и любые методики коррекции. Мой вам совет: если не хотите, чтобы вашего сына до старости таскали по лабораториям и конференциям, как подопытную мышь, или использовали его способности в качестве секретного оружия для спецслужб, забирайте его и уезжайте подальше от больших городов. Может быть, там у него будет шанс на нормальную жизнь».

Прошло пятнадцать лет, прежде чем повзрослевший мальчик смог убедить мать, что он способен успешно контролировать свою загадочную силу и может вернуться в Лондон. Лондон манил его своими огнями, шумом улиц, каменными великанами, но одного этот город исправить был не в силах — маг по-прежнему оставался очень одинок. Он устроился токарем на завод, а единственным его развлечением в тесной съемной квартирке, расположенной рядом с промышленной зоной, было сочинение историй. Их сюжеты приходили внезапно, как из ниоткуда, но были удивительно стройными и захватывающими. Они рассказывали о легендарном короле Артуре, волшебнике Мерлине, злой фее Моргане, прекрасной и мудрой королеве Гвиневре, храбрых рыцарях Круглого стола. Это были истории о великой дружбе и великом предательстве, о войне добра со злом, в которой почему-то не оказалось победителей. Магу подчас самому казалось, что он был участником этих событий — до того живо они ему представлялись, но не было в мире ни единой души, кому бы он мог показать свои творения, не боясь быть осмеянным. Одна робкая попытка отнести рукописи в издательство закончилась оглушительным провалом и отбила охоту пробовать опубликоваться снова.

И вот, наконец, он видел перед собой человека, который понимал его с полуслова и мог, казалось, читать его мысли, будто открытую книгу. Это и пугало, и восхищало одномоментно. Маг вдруг мистическим образом проникся к незнакомцу абсолютным доверием и обратился к нему практически с мольбой:

— Что вам еще известно об этом? Прошу, расскажите мне.

— Судьба, юноша, — многозначительно произнес джентльмен и слегка стукнул тростью по асфальту. — Судьба управляет нами и зовет нас, невозможно убежать от своего предназначения. Твоя судьба скоро позовет тебя, будь к этому готов.

— Значит, все это не зря? — с надеждой спросил парень. — Эти мои… способности, моя уединенная жизнь?

— Люди похожи на растения, — продолжал вслух рассуждать пожилой господин, обведя взором зеленую рощу. — Кому-то суждено цвести и приносить пользу, кто-то зачахнет за ненадобностью, а кто-то разрастается ядовитыми побегами и душит ими всю оранжерею. Скоро Альбион встретит новый рассвет, но тьма идет впереди. Да, тьма идет впереди.

Эти слова ясности в душевную сумятицу мага не внесли, а вызвали какое-то новое, тревожное, липкое чувство, от которого захотелось поскорее избавиться. Джентльмен поднялся на ноги и протянул ему визитную карточку. Тут же на Эджвер-роуд громко загудели клаксоны, завизжали женщины, раздался треск стекла. Юноша очертя голову бросился на шум и в несколько секунд оказался на улице, где возбужденная толпа облепила автобус, а в нескольких метрах лежало бездыханное окровавленное тело. Превозмогая ужас и отвращение, маг вгляделся в черты мертвеца и узнал в нем мистера Бернса, главного редактора книжного издательства, в которое он обращался.

Юноша скривился от приступа тошноты, а затем снова обратил взгляд на аллею Паддингтон-Грин. Она была совершенно пуста. Тогда он прочел наконец визитку, которую все еще держал в руке. На ней аккуратным старинным шрифтом было напечатано всего два слова: «Профессор Килинг».

Кончилось лето, отшумела осень, пронеслась снежными ветрами зима. Маг больше ни разу не видел загадочного профессора и в чем-то даже был этому рад. Юноша с детства знал, что он необычный человек и предназначение у него, вероятно, необычное, и в этом-то и была вся его драма. Ему не хотелось быть особенным, но кто-то свыше поставил его перед фактом: так, мол, и так, судьба твоя записана золотыми буквами на скрижалях истории, и не имеешь ты права быть как все. Вот и Килинг сказал ему то же самое, озвучил, наконец, то, что маг сам давно про себя понял, а озвучив, как в воду канул. Что он имел в виду? Что приближается? О какой тьме шла речь? Уж не грядет ли новая война, подобная той, которая отгремела не далее как десяток лет тому назад? И при чем тут он, парень из английской глуши, обладающий талантом воспламенять предметы без спичек и убирать крошки с пола без помощи метлы? Вопросов было много, а ответить на них мог только господин в костюме и с тростью. Все это было похоже на бесконечный дурной сон, вся жизнь мага была похожа на дурной сон, пока однажды не произошло нечто, что изменило ее окончательно и бесповоротно.

Был ранний час утра. Впрочем, не слишком ранний, а как раз такой, когда улицы полны спешащих на работу людей и автомобили с автобусами шныряют по дорогам в огромном количестве, а где-то под землей гудит и грохочет метро. В этот час маг волею судьбы оказался на Пикадилли и напрочь забыл, зачем он там оказался, как только увидел ее. Девушку, похожую на прекрасное изваяние какого-то искусного мастера былых эпох. Она шла по оживленной улице в легком весеннем пальто и шляпке с изогнутыми полями, опустив глаза, и несла в руках огромный, помпезный, аляповатый букет белых лилий. Лилии эти казались тревожными, душными, недобрыми и ярко выделялись на темном пальто. Незнакомка подняла голову и долгим взглядом посмотрела на мага — из всей толпы на него одного. Его поразила не столько ее статная, холодная красота античной богини, сколько небывалое, никем не виданное одиночество в больших зеленых глазах.

Она свернула в тихий безлюдный переулок, стуча каблуками по тротуару, а юноша понял, что ни в коем случае не должен упустить ее из виду, словно от этого зависит сама его жизнь. Он пошел за ней, повинуясь этому странному чувству. Так они шагали рядом в ногу: она немного впереди, он — следом за нею, пока девушка вдруг не остановилась и не спросила, обернувшись:

— Нравятся вам мои цветы?

В эту самую секунду маг понял, что знает ее давным-давно, что они, должно быть, встречались в прошлой жизни, и он испытывал к ней сильные чувства. Может быть, любил, а может быть, ненавидел. И она тоже его узнала, вот в чем была штука!

— Нет, — честно ответил маг.

Девушка посмотрела на него без удивления, будто заранее ждала такого ответа, и в голосе ее зазвучала обреченность:

— Вы вообще не любите цветов?

Юноша неловко улыбнулся ей, как бы извиняясь:

— Нет, я люблю цветы, только не такие.

— А какие? — спросила она с интересом.

— Я простые люблю. Не такие… пышные.

Незнакомка разочарованно посмотрела на свой букет и бросила его на мостовую. Маг, пожалев о своих словах, подобрал цветы и протянул ей, но она, оттолкнув их, зашагала дальше. Он побежал за ней с этими глупыми лилиями в руках, пока девушка не отобрала у него букет и не выбросила в урну для мусора. После она взяла юношу под локоть, и они вместе затерялись в лабиринте лондонских улиц.

Оказалось, что девушку зовут Маргарет, что ей немногим больше двадцати, и она работает секретарем в бюро. Родителей Маргарет потеряла еще в детстве, и ее ввиду отсутствия других близких родственников взял на воспитание друг отца — одинокий мужчина сурового нрава, сухой и подчас жестокий. В шестнадцать лет девушка сбежала от опекуна и порвала с ним всякие связи, начав жить самостоятельно.

Маргарет была совершенно одинока, и это обстоятельство быстро и прочно сблизило ее с магом. Она каждый вечер приходила в его квартиру в многоэтажном доме на окраине города, с восхищением слушала его рассказы и называла их гениальными. Маг в кои-то веки чувствовал себя счастливейшим из людей, но не из-за признания его таланта, а потому, что в его бессмысленной жизни появился человек, вдруг и сразу наполнивший ее смыслом. Наверное, любовь и должна выглядеть так, хотя юноша не чувствовал себя влюбленным. Он любил ее сатиновые платья в полоску и в крупный горошек, мягкие черные локоны до плеч, завитые и уложенные в салоне, тонкий аромат французских духов, ее нежную улыбку, чистый звонкий голос и сияющие глаза, но не ее саму.

Иногда они спорили. Маргарет отчего-то прониклась сочувствием к ведьме Моргане и порой рьяно защищала ее, чем приводила мага в крайнее замешательство.

— Но, послушай, Моргана предала своих друзей, — возражал он. — Артур не сделал ей ничего плохого, а она пыталась убить его ради трона.

— Просто она была одинокой, — убеждала его Маргарет. — Ее никто не любил, и она никого не любила, а если бы кто-нибудь поговорил с ней, я верю, что она переменилась бы.

— Нет, — маг улыбнулся, подошел к ней и обнял за плечи. — Если человек зол, ему никакие разговоры не помогут. И что это за оправдание — одиночество? Мы с тобой, например, одинокие, а все-таки не злые.

— Уже не одинокие, правда? — со смущенной улыбкой сказала Маргарет и вдруг отвела взгляд. — Злых людей, может быть, и вовсе не бывает. Все добрые, только некоторые об этом забыли.

— Мечтательница ты, — ласково дотронулся до ее носа маг.

— Ты тоже мечтатель, — тихо смеясь, ответила Маргарет.

Он поцеловал ее нежно и бережно, обращаясь с ней как с хрупким цветком, который боялся сломать, а за окном цвела лондонская весна, и где-то глубоко под землей грохотало метро.

На газовой плите бодро свистел чайник. Маргарет сидела за кухонным столом и глядела на мага печально и немного робко.

— А все же, как тебя зовут? — спросила она с любопытством.

— Разве это важно? — улыбнулся маг.

— Нечестно получается: ты обо мне почти все знаешь, а я о тебе — почти ничего. Кроме того, конечно, что ты гений и заслуживаешь такого признания, о котором даже боишься помыслить.

Маг посмотрел на нее с нежностью. Он хотел рассказать ей все: и о бегстве в Корнуолл, и о годах одиночества и насмешек сверстников из деревни, и о страхах матери. Да он, черт возьми, мог наколдовать ей из воздуха букет фиалок! Да ведь только она испугается и сбежит, или сочтет его сумасшедшим, или сама сойдет с ума. Нет, пусть уж лучше все остается как есть.

— Джон, — коротко ответил юноша, разливая кипяток по чашкам.

— Врунишка! — рассмеялась Маргарет. — Ты не Джон, я бы знала.

— Но это правда. Мне дали такое имя при рождении.

— Оно тебе не подходит.

— Вот и я о том же. Имя это, в сущности, ничто. Оно ничего не выражает. Подумаешь, Джон! Сколько Джонов по всему миру? Чем я от них отличаюсь, чем они отличаются от меня? Нет, имя — сущий пустяк.

На кухне воцарилось молчание. Тишину нарушали лишь тиканье настенных часов с надтреснутым циферблатом и позвякивание ложечки, которой Маргарет размешивала сахар в чае.

— А я сны вижу, — произнесла она слегка дрогнувшим голосом, — вещие. Только они все тревожные, недобрые. И сбываются всегда. Хоть бы раз что-нибудь хорошее приснилось, что-нибудь светлое, а то один мрак. Того и гляди ума лишусь. Знаешь, тем утром, когда мы с тобой встретились, мне словно голос какой-то был, чтобы я покупала лилии и шла на Пикадилли. Я и взяла их только для того, чтобы ты меня узнал, а не встретились бы мы тогда, я бы, может, в Темзе утопилась.

— Ну зачем ты так! — с жалостью воскликнул маг.

— Думаешь, я сумасшедшая?..

Он отрицательно помотал головой, но как-то неуверенно. Маргарет улыбнулась быстрой, рваной улыбкой, а затем взглянула на часы, стрелки которых указывали на половину десятого вечера.

— Мне пора идти! — спохватилась она, так и не притронувшись к остывшему в фарфоровой чашке чаю. — Совсем забыла, что у меня отчет к завтрашнему дню не готов.

После Маргарет снова посмотрела на мага, и в ее глазах он ясно увидел совершенное отчаяние. «А хочешь, я останусь? Насовсем останусь? Только скажи, только попроси, только дай какой-нибудь знак!» — умоляла она взглядом. И он бы сказал, и попросил, и дал бы сотню знаков, только отчего-то вдруг застыл как истукан. Какая-то невидимая сила сковала его и сделала немым, а Маргарет взяла свою сумочку, и застучали каблучки по лестничной площадке, и скрылось белое в синий горошек платье в пролете бетонных ступеней.

Маг закрыл за ней дверь и тяжело поплелся в комнату с наглухо задернутыми плотными шторами. Включив потолочный свет, он вздрогнул: в старом хозяйском кресле с потертой обивкой сидел Килинг собственной персоной и вертел в руках свою трость.

— Вы? — потрясенно выдохнул маг. — Как вы сюда попали?

— Наконец-то мы встретились снова, дорогой юноша, — пропел Килинг высоким, немного скрипучим старческим голосом и улыбнулся ему по-родственному. — Судьба Альбиона решается в эти дни.

— К-какая судьба Альбиона?

— Девушка, которая только что покинула твой дом, ведьма. Она должна умереть.

И тут маг вспыхнул от гнева.

— Она не ведьма! Кем бы вы ни были, сэр, я запрещаю так высказываться о моей подруге в моем же доме! Убирайтесь прочь!

— Я уже слышал это раньше, — спокойно заметил профессор, — и видел, к чему привели эти разговоры. Твоя мягкосердечность погубила все в первый раз, этого не должно случиться снова.

— Я не понимаю, о чем вы, — пробормотал маг уже менее категорично. От голоса Килинга его бросало в дрожь, он пытался взять себя в руки, но абсолютно безуспешно.

— Она говорила тебе о снах? — профессор вел свой допрос мягко, не как инспектор, но как внимательный и участливый врач. — Говорила?

— Говорила, — бессильно просипел маг.

— Сила ведьмы начинает пробуждаться. Скоро к ней вернется память о том, кто она есть и кем была. Как и к тебе. Если это случится, конец настанет всему — теперь ведьма утопит в крови всю землю, и Величайший Король не сможет вернуться в свои владения, потому что от них не останется ничего. Одно пепелище. Миллионы загубленных жизней, моря слез, дым и стоны до самых небес — вот что ждет мир, если позволить ведьме жить.

— Она… не ведьма! Она… моя…

— Любая связь между вами оборвется в тот же миг, когда она осознает свою сущность. Ты всегда спрашивал себя, в чем твое назначение, юноша. И я говорю тебе: твое назначение в том, чтобы исправить ошибки прошлого, спасти мир от погибели и построить Великий Альбион вместе с Артуром, возвращение которого уже совсем близко.

— Артур? — растерянно переспросил маг, смутно начиная что-то вспоминать.

— Твои рассказы не плод твоего воображения. Это твоя прошлая жизнь. Ведь ты, — профессор сделал долгую, тягучую паузу, — Мерлин.

Юноша тихо застонал и сполз по стене на пол. Реальность разлетелась на мелкие ошметки, а затем снова начала собираться как бы в виде паззла, и все медленно встало на свои места.

— А она… — маг сглотнул ком в горле. Килинг продолжал смотреть на него пытливо и с пониманием. — Моргана.

— Совершенно верно, юный чародей.

— Дракон! — догадался Мерлин. Воспоминания поползли ему в голову как потревоженный клубок змей, полетели снарядами, замелькали слепящими солнечными бликами.

— Я ждал нашей встречи очень долго, Мерлин. Как ты понимаешь, я не мог появиться в этом времени в своем истинном обличии, но как только Альбион будет построен, я освобожусь от пут человеческого тела и обрету свободу.

Мерлин слушал его вполуха. Перед его глазами все еще стояли платье в горошек, исчезающее на лестнице, и нетронутая чашка холодного чая.

— Быть этого не может! — захлебываясь слезами, пробормотал он. — Быть не может! Я не смогу, не смогу!

Килинг, опершись на трость, поднялся с кресла и подошел к юноше. Из внутреннего кармана пиджака он достал маленький пузырек из темного стекла и протянул Мерлину.

— К этому яду нет противоядия. Будь храбрым, Мерлин, это твой священный долг. Ты не имеешь права отказаться. Помни о том, чем все закончилось в прошлый раз. Сейчас все будет в тысячу крат хуже.

Мерлин трясущимися пальцами принял пузырек из его рук. Из-за слез перед глазами все размылось, а голову и сердце нестерпимо разрывало изнутри.

— Она была моей единственной радостью, — всхлипывая, прошептал он.

— Ты не прав, юный чародей, — сочувственно возразил Килинг. — Она не твоя радость, она твое горе и твоя самая большая беда. Вспомни об этом, вспомни и прими верное решение.

Тяжелые шаги его стихли в прихожей, а Мерлин злобно воззрился на проклятый пузырек и сжал его в кулаке с намерением раздавить. Стекло оказалось прочным — прочнее, чем решимость Мерлина. Может ли он допустить, чтобы прекрасный ангел, которого он встретил на Пикадилли с цветами в руках, низвергнулся с небес и превратился в дьявола? Ответ был простым и ясным, как день.

Время будто застыло на старинных часах с трещиной. Он ни разу не улыбнулся ей за вечер, смотрел воспаленным взглядом тревожно и виновато, а еще словно бы куда-то сильно торопился и невольно раздражался по этому поводу. Она попыталась его обнять, он отпрянул от нее и сел за стол — пей, мол, чай, а то остынет.

— Ты меня не любишь, — вырвалось у нее, но за стол она все-таки села.

Он вздрогнул и снова посмотрел на нее с мукой.

— Это не так.

— Так. Когда любят, ничего не боятся, а ты чего-то боишься. Ты меня боишься?

— Нет, я не боюсь, — он опустил взгляд. — Пей чай.

Она повиновалась и машинально сделала глоток. В горле вдруг нехорошо запершило, она попробовала откашляться, но стало еще хуже. Гортань сдавил сильный спазм, дыхание перекрыло, и она с ужасом обо всем догадалась. Неужели он ее?.. За что, за что?!

— Прости меня! — он в слезах опустился на колени перед ней, задыхающейся и хрипящей. — Я ни за что на свете не причинил бы тебе зла, если бы не знал, чем все закончится. Я знаю, какой ты стала бы, я не мог этого допустить. Я убиваю не тебя, я убиваю ее. Умоляю, прости, прости!

Она попыталась ударить его слабеющей рукой, но силы окончательно покинули ее, взор заволокла темная мутная пелена, и она рухнула в объятья своего убийцы.

Маргарет проснулась у себя дома с пронзительным визгом, вероятно, перебудив всех соседей. Несколько секунд она в панике держалась за горло и пыталась отдышаться, бешено вращая глазами. Поняв, наконец, что на данный момент ей ничего не угрожает, она немного успокоилась, но тут на смену страху пришло чувство горчайшей обиды и разочарования. Часы показывали три часа ночи. Маргарет, сидя на смятой постели, закрыла лицо руками и разрыдалась. Вот так он ей отплатит за все! Так отплатит за любовь, добро и ласку! Боже, какая она дура, ну какая же дура — пригреть на собственной груди змея и позволить ему себя ужалить!

Маргарет откинула одеяло так резко и брезгливо, словно оно и было тем самым ядовитым змеем. Босиком вскочив с постели, она принялась одеваться — сама не знала, зачем и куда пойдет, главное было выбраться из темного плена квартиры, где все пропитано ужасом и горечью.

Она выпорхнула на пустынную ночную улицу, как птица из клетки, и побежала куда-то, не разбирая дороги. Мимо проплывали бледные фонари, черные витрины, вывески: булочная, нотариус, частный врачебный кабинет такого-то доктора. Что же это за улица? А впрочем, не все ли равно?

Из глаз в два потока хлынули слезы и придушили Маргарет. Плакала она долго, не жалея себя, выплакивая всю боль от предательства человека, которого так наивно посчитала своей судьбой. Она так и видела его синие глаза, эти гадкие, виноватые синие глаза, в которых еще вчера тонула. И утонула бы. Насмерть. Но за что, за что он с ней так? Что она ему сделала? Откуда эта жестокость и эти нелепые извинения? Как у него может хватить совести извиняться за такое? Как это мерзко, цинично, подло, чудовищно! Как она ошиблась в этом человеке, как же ошиблась…

Вслед за болью и негодованием пробудилось в душе что-то новое, потекло по венам, хмельно ударило в голову. Острые ноготки с изящным маникюром впились в белые ладони почти до крови, слезы разом высохли. Не прольется больше из ее глаз ни одной слезинки — она так решила. И уж конечно она больше не приблизится к своему убийце ни на метр. Пусть удивляется сколько угодно, а удовольствия наблюдать свою агонию она ему не доставит.

Из густой темноты майской ночи появился почтенный, богато одетый джентльмен с тростью. Маргарет посмотрела на него равнодушным взглядом. Кем бы он ни был, хоть самим дьяволом, ей положительно все равно. Ну и что же, что дьявол? Ну и замечательно, ну и хорошо. Джентльмен тем временем подошел ближе и, вынув из кармана пиджака белый носовой платок с вышитой большой буквой «К» в уголке, заботливо протянул ей. Маргарет молча взяла платок и высморкалась.

— Благодарю, сэр, — глухо проговорила она, возвращая вещь владельцу.

— Оставьте себе. Я вижу, вы глубоко расстроены, мисс. Опасно в таком состоянии ходить одной по улицам, тем более, ночью.

— Опасно? — усмехнулась Маргарет и нервно расхохоталась как сумасшедшая. — Опасно влюбляться в незнакомцев и доверять им свою жизнь, а ходить по ночам в городе не опасно. Преступники — это не обязательно те, кто в обносках бегает по подворотням с ножом, зло иногда бывает очень даже миловидным, сразу и не поймешь.

— Вот об этом, милая юная леди, я и хотел с вами потолковать, — джентльмен улыбнулся, и его странные янтарные глаза странно блеснули в свете фонаря.

— Неужели? — недоверчиво спросила Маргарет, чувствуя, что здравый смысл понемногу возвращается к ней и берет верх над эмоциями.

— Вы справедливо заметили, что зло не всегда бывает с клыками и револьверами. Порой человек сам не знает, какова глубина зла в его душе.

Маргарет, одолеваемая противоречивыми чувствами, охотно согласилась с непрошеным собеседником.

— Рано или поздно зло вырывается наружу, и тогда… — многозначительно продолжал незнакомец. — Горе тому человеку и всем, кто рядом с ним.

— Извините, я пойду домой, — пробормотала девушка, поежившись от внезапно накатившего дурного предчувствия, и застучала высокими каблуками новых туфель по мостовой.

— Вы хотите знать, почему человек, которого вы полюбили, попытается вас убить, — сказал ей вдогонку старик. — Я могу ответить на этот вопрос.

Маргарет застыла на месте, словно пораженная молнией. Она обернулась и посмотрела на незнакомца дикими глазами. Ее губы задрожали, она еле слышно прошептала:

— Откуда вы знаете?

Пожилой джентльмен подал ей руку ладонью вверх.

— Я знаю, что было, что есть и что будет. Вы должны сказать только одно слово: «да» или «нет».

Страшная и восхитительная мысль посетила Маргарет при взгляде на его проницательное морщинистое лицо: да он же не человек! Что он потребует за свою услугу? Заберет душу? Что ж, пускай забирает, все равно ее душа умерла этой ночью, так что и терять нечего. Она сейчас вступит в союз с кем угодно и продаст что угодно, лишь бы понять, почему с ее любовью и доверием так обошлись. Жгучая жажда мести пожаром разгоралась в ее груди. Да, она отомстит! Ах, как славно она отомстит! Вложив свою руку в его, Маргарет уверенно, холодно ответила:

— Да.

И тут сделалось что-то совсем невообразимое: в мгновение ока ночная лондонская улица сменилась пустым, холодным, темным залом средневекового замка.

— Чт-то это такое? — поразилась девушка, теряясь взглядом в высоких каменных сводах потолка.

— Ваша коронация, миледи, — спокойно ответил пожилой господин и хлопнул в ладоши.

Стремительно начали загораться свечи на подсвечниках, на столах, длинными рядами расставленных вдоль стен, на люстрах, покачивающихся на массивных цепях под потолком. В другом конце зала на возвышении стоял высокий позолоченный трон с бархатной обивкой, а к нему стелилась алая ковровая дорожка. Маргарет окинула себя взглядом и обнаружила, что одета в платье из чистого шелка с отделкой из золотой парчи, как у средневековой принцессы. Нет, не принцессы, королевы!

— Позвольте препроводить вас на трон, — галантно предложил господин в костюме. К слову, костюм его остался прежним.

— Что за дурацкая мистификация? — хмыкнула Маргарет не без возмущения. — Что все это значит, позвольте узнать?

— Вы узнаете все в свое время, а сейчас извольте пройти к трону и начать церемонию коронации.

Они вдвоем под руку двинулись по залу. Ковровая дорожка мягко поглощала их шаги, сохраняя вокруг абсолютную, зловещую тишину. Бегло поглядев на лицо спутника, Маргарет изумилась холодности, обозначившейся в его выражении — это была холодность палача, ведущего жертву на эшафот. Неистовый страх завладел ее нутром, и она сильно пожалела о том, что погорячилась и опрометчиво дала свое согласие на сделку с этим существом, но ноги сами шли вперед, делая ее лишь послушной марионеткой в чужой жестокой игре.

Маргарет машинально поднялась по ступеням к трону и села на него. Двери зала с протяжным скрипом распахнулись сами по себе, и внутрь хлынули люди: лорды, леди, рыцари, слуги и даже крестьяне. Из толпы выделился один человек и почтительно приблизился к коронуемой особе. Это был красивый молодой мужчина в рыцарской кольчуге. Его кожа имела мертвенно-бледный оттенок, а по лицу и телу струилась вода, стекая с пальцев на каменный пол и ковровую дорожку.

— Сэр Ланселот Озерный, — поклонился рыцарь. — Я к вашим услугам, миледи.

— Что с ним такое? — спросила Маргарет, беспокойно ерзая на неудобном сидении.

Пожилой господин, который привел ее сюда, безмолвно стоял в стороне и наблюдал за этим мистическим действом. Ланселот тем временем поцеловал руку Маргарет, и она содрогнулась от невыразимого ужаса: его губы совершенно ледяные! Он мертвец!

— Пожалуйста, прекратите это! Умоляю! — жалобно простонала девушка, отдернув руку.

Но пытка только начиналась. Ланселот встал по правую сторону от Маргарет, заливая тронные подмостки водой, и молвил на весь зал:

— Позвольте нам засвидетельствовать свое почтение к вам, госпожа!

К трону вереницей потянулись другие ожившие мертвецы. У кого из плеча торчал топор, у кого из груди — стрела, у кого не было половины головы, у кого на животе расплылось огромное кровавое пятно, кто был отравлен, кто замерз насмерть, у кого на шее болталась петля. И все, все подходили к Маргарет, кланялись и целовали руку, и не было им числа!

— Прошу, Ланселот… — бессильно всхлипнула она, не особо надеясь на понимание и участие. — Остановите это!

— Никак нельзя, миледи. Вы королева, а они ваши подданные. Это неотъемлемая часть церемониала.

— Но они же все мертвы! И я никакая не королева. Уверяю вас, это ошибка! Отпустите меня!

— Коронация должна состояться, — безапелляционно повторил Ланселот.

Публика, будто шагнувшая с экрана голливудского фильма ужасов, выстроилась рядами по всему залу. Откуда-то вынырнул церемониймейстер с великолепной короной, украшенной драгоценными камнями, вот только из-под полы мантии у него торчал премерзкий хвост с кисточкой.

Маргарет уже не кричала, не зажмуривалась и не отворачивалась. Она страстно желала, чтобы ее кто-нибудь прикончил, только бы прекратились эти муки. Ланселот торжественно возгласил:

— Леди Моргана, примите эту корону как знак вашей силы и власти!

Сердце захолонуло и рухнуло в груди. Хор покойников дружно грянул «Да здравствует королева!», и хвостатый церемониймейстер водрузил ей на голову раскаленную корону, которая жестоко обожгла лоб несчастной. Откуда-то — Маргарет-Моргана уже не разбирала, откуда, — сверху по ее лицу и волосам потекла кровь, испачкала шелковое платье, залилась в уши, глаза и рот, а хор все кричал, нестройно гудели трубы, и не было этому аду конца. Ледяной ветер ворвался в окна, задул свечи, пробрал холодом до костей. Аппетитные кушанья на столах сгнили, покрылись плесенью и паутиной, источая жуткие зловония, трон превратился в хлипкий деревянный стул, а роскошное платье — в черные рваные лохмотья. В мозгу коронованной ведьмы гулким эхом набата раздавалась последняя мысль: «Помогите… Помогите… Помогите!»

Несколько дней от Маргарет не было никаких вестей. Она не приходила, не отвечала на телефон у себя дома. Мерлин за эти несколько дней извелся и осунулся — он переживал, не вернулась ли к ней память о прошлой жизни, а еще он переживал за нее, что, в общем-то, странно, если уже приговорил человека к смерти без права помилования. Маргарет — добрая, чистая, немного наивная и смелая, верит в людей и справедливость. Моргана — холодная, жестокая, подлая, мстительная. Словом, воплощенное зло и коварство. Мерлин не испытывал к ведьме ни малейшей жалости, вонзая ей Экскалибур меж ребер, и теперь пытался воскресить хоть каплю той холодной решимости, которая помогла ему в прошлый раз. Тогда у него был умирающий Артур на руках и разбитые мечты за плечами, а сейчас только эти несчастные лилии, никак не желавшие отвязываться от памяти.

Резкое дребезжание дверного звонка раскололо надвое гнетущую тишину. Сердце пропустило удар и заколотилось снова с бешеной скоростью. Мерлин усилием воли поднял себя за шиворот и пошел открывать. Она пришла, Моргана. Нет, Маргарет. Пока еще, к счастью, Маргарет. Впрочем, к какому такому счастью? Она стояла и улыбалась, а глаза у нее были грустные-грустные. И платье зеленое, как тогда. Как тогда! Боже, боже!

— Привет, — сказала она негромко и вошла в освещенную тусклой лампой прихожую, снимая шляпку на ходу.

Мерлин нетвердо взял шляпку у нее из рук и водрузил сверху на вешалку. Надо бы поцеловать хотя бы в щеку, но как целовать человека, если собираешься его убить?

— Сегодня душно весь день, к ночи соберется гроза, — говорила Маргарет, отвернувшись к мутному зеркалу на стене, обклеенной дурацкими желтыми обоями в полосочку. — Извини, что не приходила, было очень много работы, и…

Несколько капель яда в чае сделают свое чудовищное дело. А у нее ни родных, ни подруг, ни мужа — никто ее, бедолаги, не хватится, разве что коллеги. Ну, не явится она на работу неделю, оборвут все телефоны, потом напишут заявление в Скотленд-Ярд, а там сиротой никто и заниматься не станет. Мало ли их таких, исчезнувших бесследно милостью горе-возлюбленных…

— Тебе не интересно то, что я говорю? — с легкой обидой в голосе спросила она.

— Нет, мне интересно. Очень интересно.

— Мне тоже не интересно, я просто собираю всякую чепуху, которая лезет в голову, — виновато улыбнулась она уголком губ. — Чем сейчас займемся?

— Проходи на кухню, — сказал Мерлин надтреснутым голосом. — Ты, наверное, проголодалась.

В верхнем кухонном шкафчике стоял проклятый пузырек. На газовой плите свистел эмалированный чайник. Мерлин отвернулся, чтобы Маргарет не видела слез в уголках его глаз, а она как нарочно не сводила взгляда с его затылка.

— Извини, я оставлю тебя на минуту, — вдруг сказала она и торопливо покинула кухню, давая Мерлину фору.

Он трясущимися руками достал пузырек, откупорил крышку, накапал ей в чашку яд, залил кипятком. Вот и все. Осталось только в очередной раз пережить ее смерть и не сойти с ума.

Маргарет вернулась. Мерлин был бледен и сам едва держался на табуретке.

— Послушай, я знаю, что ты собираешься сделать, Мерлин, — проговорила она хрипло, ввинчиваясь взглядом в его лицо.

У Мерлина от неожиданности потемнело в глазах, завертелся под ногами пол — неужели она все знает? Неужели она вспомнила?

— М-моргана? — еле выдавил он из себя, лихорадочно соображая, что ему делать при таком повороте событий.

— Веришь ли, я сама не понимаю, кто я, — усмехнулась она. — Нет, ты не подумай, я не осуждаю тебя за то, что ты задумал. Я это по твоим глазам поняла, как только вошла к тебе сегодня. Ты уже все решил и правильно сделал, кто-то ведь должен защищать мир от таких сумасшедших, как я.

— Моргана…

— Только две просьбы, Мерлин, — слезы брызнули у нее из глаз, но лицо сохраняло волевое выражение. — Не вини себя ни в чем и запомни меня, пожалуйста, такой, какая я сейчас.

Прежде чем до Мерлина дошел смысл ее загадочных слов, Моргана схватила свою чашку со стола и залпом выпила половину ее содержимого.

— Нет! — вскрикнул Мерлин надрывно, страшно и бросился к ней, подхватывая на руки.

— Т-так н-надо, — прохрипела Моргана, выпуская из легких остатки воздуха.

— Нет, нет, зачем, зачем?! Моргана, нет! — уже не кричал, а выл Мерлин.

Если бы он умел исцелять магией такие отравления, он не позволил бы ей уйти, и плевать на все! Он обхватил ее крепко, словно пытаясь удержать на месте душу, покидающую тело, сполз вместе с ней на пол, спиной ощущая холод кафеля. Моргана в последний раз дернула дрожащими губами в подобии улыбки, и взгляд ее остекленел.

— Не-е-ет! — истошно завопил Мерлин, и тут уж циферблат часов разбился окончательно, и стекла вылетели из окон острыми брызгами.

Он сидел так два часа, укачивая ее остывающее тело, плача, воя, всхлипывая, бессвязно бормоча что-то успокаивающее, как будто Моргана могла его слышать. Такая юная, такая красивая! Неужели единственное, что он мог ей предложить, это два глотка яда?

— Мерлин, ты не должен так убиваться из-за нее, — назидательно прозвучал голос Килинга.

Профессор вошел на кухню, отряхнул табурет от осколков и уселся напротив Мерлина.

— Оживи ее, — сорванным голосом потребовал юноша.

— Не могу. Никто не может.

— Она изменилась. Я понял это, я увидел это, ей не нужно было умирать! — последние слова Мерлин прорычал.

— Это был ее добровольный выбор, — невозмутимо отвечал Килинг. — Надо сказать, она оказалась мудрее тебя, Мерлин. Моргана предпочла смерть своему падению, за это надо отдать ей должное.

Яркой вспышкой промелькнула в мозгу догадка, и в душе у Мерлина разгорелась такая ярость, которой он еще не испытывал ни в этой, ни в прошлой жизни.

— Так это ты, — с глубоким презрением процедил он, — ты склонил ее к самоубийству!

— Я ее ни к чему не склонял, но она должна была увидеть, в кого превратится со временем. На этот раз я решил сам подстраховаться. Как видишь, не зря.

Мерлин издал невыразимый по силе отчаяния вопль, и в ладони у него начала формироваться огненная сфера, в которую стекалась вся его ненависть, вся боль.

— Мерлин, возьми себя в руки! — грозно осадил его Килинг.

— Она должна жить! Как угодно, чем угодно верни ее к жизни!

— Увы, она уже далеко и не вернется, как бы мы с тобой ни старались. Мерлин, это благо для нее, для тебя, для Артура и для всего остального мира. Ты не понимаешь, как…

Мерлин в приступе слепого гнева запустил в профессора огненным шаром, но тот ловко отклонил заряд в сторону, и кухонная занавеска мгновенно вспыхнула пламенем вместе с подоконником.

— Мерлин! — глаза драконочеловека ярко сверкнули.

Мерлин, покрывшись мелким бисером пота, бросил дикий взгляд на чашку, где еще оставался яд. Решение созрело моментально.

— Что ж, ты не оставил мне выбора. Одну я ее не брошу.

— Мерлин! Не смей! — испуганно воскликнул Килинг, догадавшись о намерениях юного мага.

— Твое здоровье! — с безумной ухмылкой произнес Мерлин, опрокинул в рот оставшийся в чашке чай и упал рядом с Морганой посреди кухни, объятой огнем.

Вдруг не стало ни огня, ни боли, ни ярости в груди. Гудящий Лондон двадцатого века остался далеко позади, внизу, съежившись вместе со всеми британскими островами, а затем и вместе с землей. Мерлина бросило резко в сторону, как в автобусе, наскочившем на колдобину, все вокруг потемнело, а затем забрезжил где-то на востоке робкий рассвет. На востоке ли? В этом новом тихом месте есть ли названия у сторон света? И сами стороны? И есть ли свет?..

Мягкий песок омывали игривые волны, таинственно мерцающие бледными огнями подводных светлячков. И вода, и небо были усыпаны этими светлячками — то ли звездами, то ли маленькими электрическими лампочками. Мерлин приподнялся и увидел лежащую рядом на песке Моргану. Она сделала глубокий вдох и, распахнув глаза, поглядела на него удивленно.

— Мерлин? Мы живы?

— Живы мы или умерли, разве это важно? Послушай, какая кругом тишина, — улыбнулся он.

Моргана села и погрузила босые ступни в прохладную воду.

— А как здесь оказался ты? — недоумевала она.

— Я не мог отпустить тебя одну.

Моргана припала к его груди, закрыла глаза и заплакала. Мерлин обнял ее и стал гладить по волнистым волосам, с наслаждением подставляя лицо легкому ночному ветерку. Их уединение нарушил Килинг, внезапно появившийся на берегу вечного озера.

— Итак, настал конец истории, — заключил он, задумчиво покачав головой.

— Дракон?.. — растерянно поморщился Мерлин. — Это загробный мир? Мы все мертвы?

— Это Авалон, юный чародей. Мои поздравления — вы оба достигли вечной блаженной обители бессмертных. О нет, вы не живы, но и мертвыми вас не назовешь. Смерти вообще не существует как таковой. — Килинг снял шляпу и долго вглядывался в сверкающую тьму небес. — Я должен извиниться перед вами. Да, извиниться перед вами обоими. Даже существа, подобные мне, могут ошибаться. Я неверно истолковал пророчества об Альбионе и невольно столкнул вас с истинного пути, хотя и не хотел. Клянусь, я не хотел… Я, Мерлин, часть той силы, которая хочет блага, но вечно совершает зло. Ты должен простить меня, как и ты, Моргана. Это ваш приют, — он обвел рукой пространство вокруг себя, — проживите здесь то, что вам не дано было прожить на земле.

— Спасибо! — со слезами радости на глазах прошептал Мерлин и улыбнулся старому приятелю.

— Ты заслужил этого, юный чародей.

— А я? — неуверенно спросила Моргана. — Я тоже останусь в Авалоне?

— Конечно, фея Моргана, — мягко подтвердил Килинг. — Ты прощена.

Она улыбнулась, ее глаза заблестели ярче звезд, и весь облик феи преобразился — не было никого прекрасней ни на земле, ни в Авалоне.

— А теперь, — старик надел шляпу и оперся на трость, — наши с вами пути навсегда расходятся. Да, это конец истории. Прощайте!

С темной половины неба сияла золотистая луна и освещала путь, которым скрылся в вечности последний дракон, ставший на время человеком.

Мерлин обернулся в противоположную сторону и увидел посреди пышных райских садов прекрасный дворец, обвитый виноградом, с высокими витражными окнами и серебряными шпилями башен.

— Смотри, — с улыбкой сказал он Моргане, — это твой дом, твой вечный дом.

— Красивый! Похож на Камелот, — восторженно прошептала она, а затем с тревогой спросила: — А Артур? Я должна попросить у него прощения!

— Ты попросишь. Где бы сейчас ни был Артур, мы с ним обязательно встретимся, обещаю.

— И у остальных тоже, — добавила Моргана, печально вздохнув. — У всех.

— У всех, у всех, — утешал ее Мерлин. — Они все придут к тебе и сядут с тобой пировать. Будут гореть свечи, заиграет музыка, ты обнимешь каждого, и все обиды забудутся. Ты будешь любима, ты узнаешь, как хорошо быть любимой, а одиночество и страх уйдут навсегда. Ты будешь спать, Моргана, твой сон будет крепким и безмятежным. Поспи, милая, ты всегда так плохо спала, а я сберегу твой сон и уже никогда тебя не покину.

Его слова струились ласковым шепотом, таким же ласковым, как прикосновение авалонских вод, и у Морганы начали сладко слипаться веки. Удивительное видение взбодрило ее на миг — в ровном золотом круге луны четко обрисовался черный силуэт летящего дракона и тут же исчез.