Найди меня (джен)

Елизавета Юрьевна крепко обняла свою дочь и сказала тихо, но твёрдо:

— Всё будет хорошо, Поля. Мы с тобой поднимем Машу вдвоем.

Леонидовна кивнула: после смерти отца они с мамой медленно восстановили отношения, и Полина поняла, что ей есть, куда уйти. Когда Ваньку не нашли и волонтёры постепенно стали разъезжаться, Леонидовна поняла, что пора бежать. Жить и дальше у соседки было просто невозможно, а вернуться домой Полина не могла, понимая, что Толя, вновь напившись, просто прибьёт её.

Маша хмуро посмотрела на маму и бабушку, а затем подхватила два пакета со своими вещами и молча пошла в свою комнату. Девочка не хотела уезжать от отца, у неё даже случилась истерика. Маша была уверена, что всё просто вернётся на круги своя, так, как было у них до Вани, и не хотела верить, что её папа может причинить вред матери.

— Она привязана к папе, — пояснила Полина, убирая непослушную прядь за ухо.

— Ей уже двенадцать, при разводе она может сказать, что хочет жить с отцом, — обеспокоенно сказала Елизавета Юрьевна.

— Толя не будет оспаривать место жительства ребенка, — отмахнулась Леонидовна.

— Дай-то бог, девочка, дай-то бог, — покачала головой Лиза, тяжело вздохнув.

Елизавета Юрьевна до сих пор корила иногда себя за то, что оставила дочь с отцом в то далекое лето и позволила Поле сломать себе всю жизнь.

— Помянем Ванюшку? — спросила Полина, впервые решившись сказать о сыне, как о мертвом.

— Помянем, — кивнула дочери Елизавета Юрьевна.

Леонидовна обняла себя за плечи, тело вдруг вспомнило ощущение маленького тельца в объятиях, от этого ощущения стало жутко и холодно, пусто. Даже слёзы выступили на глазах.

Жизнь потекла по-новому, спокойно, размерено. Полина вновь привыкала жить без оглядки. Она вновь могла не смотреть на часы, ожидая Толю, могла не гадать, почему муж задержался. Решил помочь приятелю или подработать, или напился. Ещё несколько месяцев Леонидовна ловила себя на том, что в пять сорок начинает смотреть на часы, беспокоиться, нервно ходить по дому или огороду, ожидая того, что уже не могло случиться. Страх, что въелся в саму суть Полины, не хотел покидать тело и мысли.

Лето сменилось осенью и в начале октября Леонидовна вернулась домой с тортиком, весело позвала:

— Мама! Машка! Пойдем тортик есть!

— А что у нас за праздник? — спросила у мамы девочка, с ожиданием посмотрев на любимое птичье молоко.

— Нас развели! — радостно сказала Полина.

— О! Поздравляю! — обняла дочь Елизавета Юрьевна, крепко и тепло.

Леонидовна прижалась к маме, вдруг почувствовав себя вновь той легкой, свободной девчонкой, что приезжала из города домой с учебы. Словно бы груз прожитых лет спал с плеч, давая возможность дышать полной грудью, вновь чувствовать радость.

Елизавета Юрьевна отстранилась первой, и только тогда Полина заметила, что Маша ушла из кухни.

— Мама, я сейчас вернусь, — улыбнулась Поля.

— Иди, я сделаю нам чай, — кивнула Лиза, погладив дочку по спине. — Дети даже плохих отцов любят.

Полина кивнула, хотя понимала, что, будучи отвратительным мужем, Толя был всё равно хорошим отцом, и это было самым страшным. Постучав в двери, Поля открыла двери детской комнаты, не дождавшись разрешения дочери.

Полина думала, что Маша плачет, но та сидела на своей постели и зло смотрела в стену перед собой, и даже не повернулась, когда мать зашла и села на постель рядом.

— Пойдем есть торт, — обняла за плечи дочку Поля.

Машка резким движением плеча попыталась скинуть с руки матери с себя, зло ответив:

— Ты забрала у меня отца. Я тебе этого никогда не прощу!

— Я забрала у себя мужа, — ровно ответила Полина, пригладив непослушные волосы дочери. — Толя как был твоим отцом, так и останется.

— А если он ещё раз женится? А если другая ему родит сына? — спросила Маша. — Я тогда ему буду не нужна!

— Маша, если твой отец тебя любит, то другие дети не смогут ему заменить тебя, — осторожно сказала Поля, чувствуя, что говорит, как ступает по весеннему льду. — Если он разлюбил тебя после того, как появился Ваня, то виноват не Ваня, а твой отец.

— У меня хороший папа! — резко отозвалась Машка. — Это ты родила сына, не подумав обо мне.

— Ты меня винишь? — спросила Полина, нахмурившись. — После всего, что я для тебя сделала, ты меня винишь?

— Прости, мамочка, — тут же пошла на попятную дочь и, повернувшись, поцеловала матери руки. — Прости… Я не права. Пойдём есть торт.

Поля поднялась на ноги и протянула дочери руку, та тут же подскочила, крепко взяв маму за неё. Полина погладила Машку по ладони, стараясь разбудить ту любовь, что чувствовала к дочери тогда, когда девочка была маленькой, в то время, пока Вани ещё не было в их жизни.

В пятницу вечером к ним приехал Толя, чтобы забрать дочь на выходные. Полина замерла у окна, не смея выйти во двор и проводить дочь к отцу. Она всё ещё боялась оставаться с бывшим мужем наедине без полицейских рядом. Поля знала, что Ваню ей Толя никогда не простит. Она видела, как Маша села на переднее сидение рядом с отцом и что-то принялась ему рассказывать. Полина очень хотела знать, что же девочка рассказывает Толе.

Вернулась Маша домой в воскресенье поздно вечером и сообщила:

— Папа мне телефон подарил, новый.

— Хорошо, — кивнула Поля. — Дашь мне номер?

— Конечно, мамочка, — кивнула Машка.

Полина вздрогнула, понимая, что мамочкой её дочь никогда не звала раньше. Это было страшно и слишком дико. Но Поля не стала спрашивать, как провела Машка выходные с отцом: она не хотела слышать ответа и поэтому не спрашивала.

Толя вздрогнул и разлепил глаза. В доме было темно, за окном светили только звезды, а мобильный разрывался громоподобным в ночной тишине звонком. Мужчина глянул на экран и на мгновение даже обрадовался: на экране светилось «Дочь». Толя подумал, что в час ночи Машка может позвонить только в одном случае — что-то случилось с её матерью. После того, как Леонидовна погубила сына, Анатолий возненавидел жену, и даже развод никак не унял этой ярости в душе.

— Папочка, мне Ваня приснился, — сообщила Маша, едва отец ответил на звонок.

Толя тяжело вздохнул, разочарованно понимая, что Леонидовна жива и здорова.

— Мне тоже он снится, — признал мужчина, впервые озвучивая свою боль.

— Братик звал меня и просил его найти, — продолжила говорить Машка. — Ваня говорил, что там холодно и сыро. Что мы его все бросили…

— Это просто кошмар, родная, — заверил Толя, хотя нехороший холодок прошелся по спине.

— Он просит: «Найди меня», — пожаловалась дочь папе. — Он мне с пропажи каждую ночь снится и просит его найти.

— Почему ты мне раньше не говорила? — спросил Анатолий.

— Мне мама запретила, — тихо сказала Маша.

— Это просто кошмары, родная, — заверил Толя. — Мне тоже снится иногда, что Ваню увозят далеко-далеко… Ложись спать, не бойся.

— Прости, что разбудила, — отозвалась дочь и отключила вызов.

Анатолий ещё долго лежал в постели, сон всё не шел, а слова Маши крутились в голове. Толя очень хотел найти сына, вернее, его тело. Мужчина не верил, что Ваня еще жив, пусть где-то далеко, с чужими людьми. Анатолий просто хотел похоронить сына, поставить крест, чтобы было место, куда можно прийти и погоревать.

— Найди меня, — повторил Толя, смотря на давно не белёный потолок.

Кривые тени от веток деревьев отбрасывали тени на стены, словно бы тёмные пальцы сжимали комнату, грозя сжать и самого Анатолия. Мужчина лежал, пытаясь успокоиться, выкинуть из головы страшные мысли о том, что его малыш, его долгожданный сын лежит и разлагается где-то в лесу — одинокий, забытый, брошенный, словно бы ненужный мусор.

Утро далось Толе тяжело: сказывался и прерванный сон, и выпитое накануне. Мужчина поехал на работу, но даже тяжелый труд и вечерние посиделки с самогоном и лучшим другом не выгнали из головы последней просьбы Вани: «Найди меня».

Толя немного перебрал и проснулся ночью с трудом, хотя телефон положил рядом, на подушку рядом с собой, на место, на котором раньше спала Леонидовна.

— Он мне опять снился, — сообщила Маша.

— И что он сказал? — спросил сонно Анатолий.

— Что земля сырая, холодная, а корни дерева больно прорастают в тело, — сообщила дочь отцу. — Он не хочет там лежать. Ему там плохо. Он говорит, что слышит иногда твой голос, но ты его не слышишь.

— Мой голос? — спросил Толя, понимая, что это глупо, невероятно, безумно.

— Твой голос, — повторила Маша. — Он спросил, почему ты его не ищешь? Почему забыл так быстро?

— Я не забыл, — заверил Анатолий.

Уже когда странный и страшный ночной разговор окончился, Толя лежал в постели и смотрел на стены, пытаясь представить, как острые тени-ветки протыкают живую или не очень плоть.

— Это глупо… Глупо… Глупо… Это просто живое детское воображение, — тихо повторял, как молитву, Анатолий.

Заснул мужчина под утро и снились ему страшные кошмары, в которых острые корни наживую рвали тело Толи, он кричал, но земля попадала в рот, не давая звукам вырваться на волю. А над ним ходили люди, говорили, смеялись, что-то обсуждали. И не слышали его. Не искали.

С трудом отработав день, Толя вернулся домой, даже отказался от предложения напарника посидеть и отдохнуть. Анатолий обвёл взглядом свой сад, с десятка полтора деревьев. Он понимал, что это глупо, безумно, но всё же взял лопату и принялся копать под старой яблоней, убедив себя, что делает это для другого, не ищет сына под корнями, а просто готовится выкорчёвывать давно уже не плодоносящую яблоню.

Под корнями никого и ничего не было и Толя, ложась спать, пообещал себе, что больше не будет копать. Сон пришёл мгновенно, но и со звонком он проснулся моментально.

— Папа, Ваня просил тебе сказать: «Спасибо!», — сообщила Маша.

— За что? — спросил Анатолий, окончательно скинув остатки сонливости.

— Ты начал его искать, Ваня слышал, как ты копал, — сообщила девочка. — Теперь он верит, что ты его найдёшь.

— Я его обязательно найду, — пообещал Толя, скорее самому себе, чем дочери.

Маша не могла знать, что Анатолий окопал всю яблоню, и мужчина осознал, что не может, просто не может подвести сына сейчас, когда осталось только последнее, что он мог сделать для Вани.

Поля крутилась у зеркала, с удивлением поняв, что, скинув мужа, начала скидывать и вес. Полина даже показалась себе более юной, словно время повернулось вспять. Ей уже было не всё равно, что носить и чем краситься. Она купила себе новое платье и куртку, поменяла осенние ботинки и потратила часть зарплаты на сущую глупость: купила яркие тени для век. Модные у молодёжи в городе. Поля не собиралась ими краситься, понимая, что телятнице, тем более бабе лет сорока, они не подходили. Слишком яркие и жизнерадостные. Но сейчас она нанесла их жирным слоем и любовалась собой в зеркало.

— Мамочка, — не поздоровавшись, вошла в комнату Машка и замерла, рассматривая Полину.

— Стучать нужно, — смутилась Поля, потянувшись к дискам, чтобы снять слишком смелые тени.

— Тебе идет, — заверила Маша, подойдя к старому трельяжу. — Прости, я буду стучать. А можно я тоже глаза тенями накрашу?

— Тебе ещё рано, — отозвалась Полина.

— Так я же накрашу, посмотрю, и вытру, — пообещала дочь. — Мамочка, можно? Я в таком виде никуда не пойду.

— Ладно, присядь, я сама тебя накрашу, — сдалась Поля.

Маша села на пуфик, послушно прикрывая глаза и стараясь лишний раз не смотреть в зеркало, пока мама её красила. Лишь когда Полина сообщила, что всё готово, Машка поднялась и принялась на себя смотреть. Она стала выглядеть гораздо старше, лет на шестнадцать, и очень похожа на свою мать. Маша скривилась и сообщила:

— Мамочка, ты права, мне не идет!

— А я говорила! Таких юных девочек косметика старит, — рассмеялась Поля, дав дочери ватные тампоны и средство для снятия макияжа.

— Гораздо, — кивнула Машка, хотя ей не понравилось лишь то, что они с матерью стали еще более похожими.

Косметика словно бы стерла с лица девочки черты Толи: скулы стали заметнее, нос — тоньше, а губы более пухлыми. Маше не нравилось видеть в зеркале копию матери.

Поля рассмеялась и сообщила:

— Я пойду сегодня в кафе. Встречусь с подругами. Буду поздно.

— А у тебя есть подруги? — удивилась Маша.

— Конечно, — чуть обиженно ответила Полина, стерев яркие тени и нанося более сдержанные, коричневые. — Твой папа запретил с ними общаться, но я им всё равно звонила, пока была на работе. Да и на работе повелись подруги.

— А твой бывший, Поля, совсем с ума сошел, — сообщила смешливая полная Катя, поправив декольте на кофточке.

Екатерина была килограмм на пятьдесят больше, чем следовало бы, но не комплексовала по этому поводу, а наоборот, гордилась своей огромной, необъятной грудью и часто одергивала свою жёлтую кофту, чтобы бюст был ещё более заметным.

— Совсем спился? — весело спросила Полина.

— Нет, пить он последнее время совсем уже не пьёт, — отозвалась подруга. — В Васильково так у бабы Клавы скоро будет финансовый кризис — главный покупатель отпал.

— Тогда в чём дело? — спросила уже с любопытством Поля.

— Он роет под каждым деревом в вашем саду, — сообщила Катя. — К весне все деревья замерзнут. Он им корни отрывает.

Если бы Полина не сидела, то рухнула бы, она побледнела, что было заметно даже в полутёмном кафе.

— Ты чего? — спросила Екатерина обеспокоенно.

— Ничего, — соврала Поля, залпом выпив бокал вина. — Я просто ему на выходные раз в две недели дочь отдаю же. А сейчас — страшно стало.

— А… Ну то и понятно, — кивнула Катя. — Прекрати к нему Машку отпускать. Я своих детей к бывшему не пускаю.

Полина кивнула и как-то криво улыбнулась.