Искренне твой... (гет)

Волны сердито захлестывали берег, скатываясь со скал серым кружевом морской пены. Небо хмурилось и темнело все сильней, точно готовясь зарыдать. Ветер завывал, метался между высокими башнями, заставляя деревянные конструкции стонать и натужно вздыхать.

— Нет, красавица моя, ты никуда нынче не полетишь, — сказал Вильгельм Шарп. — Погодка будет сегодня хоть куда, сдует ветром и сгинешь в морской пучине! Да, понимаю я, что срочно. А как же!.. Всем надо срочно, как же иначе! Только что они знают о штормах? Настоящих штормах, нешуточных. Эта ночка выдастся еще та, поверь моим старым костям! — и с этими словами он закрыл деревянные ставни.

Его собеседница несогласно курлыкнула, но была бережно подхвачена под лапки и непреклонно водружена на заколдованный насест. Вильгельм Шарп погладил ее по перышкам тыльной стороной ладони и не спеша похромал дальше по длинному коридору перевалочной совятни, что возвышалась над морем на восточном побережье Британии.

Две почти одинаковых по окраске совы смерили друг друга враждебными взглядами, и та, что была чуть повыше, наклонилась и нагло утянула из кормушки лучший кусок. Этого её соседка уже не стерпела. Угрожающе вытянула шею, распушилась и издала воинственный клич.

Вильгельм Шарп прибежал на шум крыльев и возмущенные вопли, когда весь пол уже был усеян коричневым пухом, а почти идентичные письма валялись среди ошметков корма.

— Ах вы негодницы! — укорял он драчуний. — Вы же на службе! Ну и что, что на привале? Посмотрите, что с письмами натворили! — он с трудом разогнулся, подняв раскатившиеся свитки и обдул каждое письмо, подслеповато сощурился, пытаясь различить витиеватые надписи на свитках.

Совы понуро нахохлились и послушно позволили заново привязать к лапкам письма, после чего уселись каждая на свой насест, подчеркнуто не обращая друг на друга внимания.

Вильгельм Шарп только вздохнул, затем подкрутил седой ус и размашисто взмахнул палочкой, убирая образовавшийся беспорядок.

* * *

Милая Мари!

Пишу тебе в надежде, что ты ответишь мне.

Как твои дела? Здоровы ли близкие? Как здоровье тетушки Жанетт? Специально спрашиваю отдельно, памятуя о ее исключительности.

Так непривычно складывать слова в осмысленные фразы на чужом языке, но я изо всех сил стараюсь! Я должна научиться к следующему году свободно изъясняться на нем с изяществом, достойным нашей школы. Не думаю, что у меня получится, но я должна продолжать.

Ты, вероятно, спросишь зачем? Отвечу: иначе я не пройду отбор и меня не возьмут на стажировку в Хогвартс. Наша директор призвала нас готовиться к этому изо всех сил, так как пройдут только лучшие. Я бы очень хотела увидеть Хогвартс. Ты ведь училась там? Пожалуйста, опиши мне его. Какой он? Мрачный и холодный или теплый и гостеприимный? Похож ли на Шармбатон?

Видишь, я стараюсь разнообразить свой лексикон. Вот говорить без акцента у меня не получается, но я буду стараться.

Кстати, если я выучу английский, то смогу расширить свой кругозор в плане чтения. Так печально, что многие книги не переводят на французский. Знаешь, я хотела бы выучиться на ликвидатора проклятий. Говорят, у англичан много литературы на этот счет, но я не знаю, с какой начинать. Надеюсь, со временем я разберусь.

Преподаватели говорят, что еще рано об этом думать. Особенно таким, как я. Как думаешь, правы ли они? В конце концов, в следующем году я закончу школу. Разве не пора определяться уже сейчас?

Заканчивается обеденный перерыв, и я уже должна прощаться, пока еще есть возможность отправить сову, не дожидаясь вечера.

Я очень жду твоего ответа, Мари.

Сердечно твоя,

Ф.

Ярко-белое солнце безжалостно резало привыкшие к темноте гробницы глаза. Он спешно задернул полог палатки, снял с головы чалму, встряхнул освобожденными волосами и дернул плечом, сбрасывая птицу. Сова вспорхнула и слепо заметалась по палатке. Пришлось ловить заклинаниями и насильно сажать в клетку. Глупая птица…

И не менее глупое письмо. Чужое. Адресованное кому-то в Англии, но прилетевшее в Египет.

Он перечитывал простые безыскусные строки девичьего послания и почему-то начинал улыбаться. Настолько чуждо-наивным и невинным оно казалось среди этой атмосферы жары, грязи, песка и ежедневной изнуряющей рутинной работы.

Конечно, читать чужие письма нехорошо и даже опасно, но в этот раз он совершенно не виноват. Он ведь думал, что это письмо ему.

Такой юной особе стоило бы знать, что письма надо защищать. Хотя бы самым простеньким заклинанием, стирающим текст, если вскроет не тот адресат.

Надо же, хочет быть ликвидатором проклятий… Удивительно. Нечасто встречаются подобные девушки. Даже интересно, что на уме у таких? Представляют ли они, что это такое на самом деле?

Сколько ей? Шестнадцать? Семнадцать? Что она знает, кроме школьных правил и изысканных манер? Она ничего не знает. И это к лучшему.

Каково это, когда оказываешься замурованным в древней гробнице и несколько дней пытаешься пробить себе выход? Каково это, когда пара умников-стажеров выкапывают скелет какого-то то ли фараона, то ли визиря и даже не думают об элементарной защите. Он думал, что не справится — он ведь не целитель! — но сумел задержать то заклятье, иссушающее внутренности, до помощи настоящих целителей. Руки до сих пор трясутся, это нормально. Хочется успокоиться, найти что-то, на что опереться душой и восстановить умиротворение и покой. Саид предлагал выпивку или дурман, но это он уже пробовал. Такому чопорному англичанину, как он, от них только хуже. Наутро голова трещит так, что не помогают ни зелья, ни молитвы.

Страшная у него профессия, иногда до безумия, до одури. Но столь же безумно интересная — снимать заклятия слой за слоем, восстанавливать поврежденные вещи, быть реставратором, целителем и аврором одновременно.

Он ходит с этим нелепым письмом весь вечер, держа его в кармане, смотрит на бескрайнее звездное небо, на острые верхушки пирамид, на яркий мимолетный закат. Слушает переливчатый говор местных, фырканье и ржание верблюдов, далекий вой пустынных мантикор. Хочется рассказывать об этом и о многом другом, но едва ли найдется человек, которому интересны будут его рассказы.

Сегодня вечер глупостей. Определенно.

* * *

Милая девушка!

К сожалению своему, не знаю вашего имени, а обращаться по одной лишь букве кажется мне довольно невоспитанным.

Пишу вам из далекого Египта, так как считаю правильным уведомить вас, что почтовая служба нашего мира далеко не идеальна и порой приносит письма совершенно не по адресу. Как им это удается, несмотря на всю старательность сов? Одно слово — магия!

Поэтому с прискорбием должен сообщить, что для своей подруги вам придется написать новое письмо. Так как это попало совершенно не в те руки, и адресата зовут отнюдь не Мари.

Упреждая ваш по сути своей справедливый упрек, что чужие письма читать неправильно, должен сказать, что пойми я сразу, что оно не мне, то немедленно отложил бы его в сторону. Однако признаюсь: сначала я вскрыл его и прочитал, и лишь потом понял, какая ошибка произошла. Прошу простить меня великодушно!

К слову, вот это заклинание @@@@@__@@@@ способно впредь уберечь вас от подобных случайностей. Оно сотрет текст вашего письма, если его решится прочитать не тот, кому оно адресовано.

Позволю себе заметить, что ликвидаторы проклятий очень хорошо владеют такими заклятиями, так как им в силу профессии ведомы многие тайны, которые обычным волшебникам лучше не знать.

Если вы хотели бы больше узнать об этой профессии, то советую вам начать с книг известного аврора и ликвидатора проклятий Жана де Бюсси. Он подробно рассказывает о многих нюансах и не вдается в такие заумные нравоучения, как это любят английские писатели.

Смело делаю вывод, что вы свободно владеете французским, если обучаетесь в Шармбатоне, и вам будет проще начать с французской литературы. Однако очень похвально, если вы питаете интерес к другой культуре и языкам.

Ах да, я совсем забыл представиться. Очень невоспитанно с моей стороны. Меня зовут Уильям, и да, я англичанин, временно проживающий и работающий в Египте. Пишу вам по-английски, ибо хотя я и знаю французский, но не в той мере, чтобы без словаря написать столь развернутое послание.

Поскольку я обучался в Хогвартсе, то могу ответить на ваш вопрос о нем. Это смело, я знаю, так как вопрос был адресован не мне. Но в оправдание скажу, что от воспоминаний о Хогвартсе настолько тепло на душе, что я не смог удержаться.

Хогвартс огромен и постоянно меняется. Чужака он может поразить как суровостью, так и блистающим великолепием. Все зависит от того, с какими чувствами человек пришел туда.

Там бывает очень тепло — в гостиных, спальнях и классах (кроме класса зельеварения), но вот в коридорах, увы, бывает промозгло, особенно зимой. Вероятно, это сделано для того, чтобы ученики не болтались по коридорам без дела и не подвергали себя опасности без присмотра старших. Впрочем, в детях и подростках дух приключений всегда могуч и полон сил, так что эти меры едва ли помогают.

О Хогвартсе можно рассказывать бесконечно, однако я боюсь вас утомить, поэтому не стану более занимать ваше время.

Еще раз прошу прощения, что прочитал не свое письмо и взял на себя смелость ответить. Однако надеюсь, что не нанес вам тем самым большого оскорбления.

С уважением,

Уильям.

* * *

Флер Делакур смотрела на совершенно незнакомый почерк неизвестного человека, перечитывая раз за разом неровные крупные строчки. Хотелось одновременно провалиться сквозь землю и совершенно по-глупому рассмеяться. Какое забавное… приключение и совершенно не по ее вине. Маленькая тайна, разгоняющая тоскливую чопорную скуку жестких правил и строгих предписаний. К тому же она же не собирается отвечать на это письмо. Мало ли кто его писал...

А то, что она идет в библиотеку на поиски указанных книг, это просто от природного любопытства.

А то, что она, закусив от сосредоточенности нижнюю губу, старательно выводит буквы на чужом языке, пытаясь не наляпать грамматических ошибок, то это просто… это просто… языковая практика! Вот!

Уважаемый Уильям!

Не скрою, я была очень удивлена вашему письму, но решила ответить вам, потому что вовсе не сержусь на вас. В жизни бывают всякие случайности, и в этой никто из нас не виноват.

Напротив, благодаря вашему письму я узнала, что должна написать своей подруге заново, а так бы я оставалась в неведении и расстраивалась из-за отсутствия ответа.

Ах да, я же еще не представилась. Меня зовут Флер. Это значит цветок по-французски. А ваше имя что-то значит на вашем языке?

Вы очень интересно рассказываете про Хогвартс! Мне было бы очень любопытно услышать рассказ о нем от того, кто учился в нем. Возможно, вы могли бы дать мне совет, чего стоит остерегаться и какие неочевидные правила не стоит нарушать? Я учусь в Шармбатоне, и у нас довольно лукавые правила. Нельзя делать ничего, что может опорочить репутацию школы, но каждый преподаватель трактует это по-своему. Приходится быть очень осторожными и аккуратными.

У нас могут назначить взыскание, если про тебя ходят какие-либо неприятные слухи, даже неподтвержденные. У хорошего человека — идеальная репутация, так говорят. В Хогвартсе не так?

Кстати, ваш совет с заклинанием мне очень пригодится. И я опробовала заклинание на этом письме. Подумала о вас, таинственном отправителе, и заколдовала письмо. Интересно, сработает ли? Напишите, пожалуйста, если все же решите ответить.

C уважением,

Флер.

* * *

— Не посидишь с нами? — окликнул его Саид, когда Билл был уже на пути в палатку.

Пылающий оранжевый костер в прохладе пронзительно-синей ночи манил к себе горячим жаром, и Билл остановился в нерешительности.

— На! — Саид ловко опустил ему на ладонь жестяную кружку с огневиски. — Садись!

Билл хмыкнул, окружил себя защитным заклятьем, защищающим от скорпионов и змей, и опустился напротив.

Похожее заклятье висело над всем лагерем и в идеале защищало обитателей от незваных шуршащих пришельцев. Впрочем, это отнюдь не освобождало от необходимости каждое утро перетряхивать одежду и вылавливать всевозможную пакость из собственных брюк.

— Слышал, магглы собираются вскрывать ещё одну гробницу? — окликнул его Саид. — У нас не больше недели, чтобы обработать её. Кригхурф прислал письмо, просит поторопиться.

Билл хмыкнул и отхлебнул из кружки. На зубах привычно заскрипел песок, огненная жидкость обожгла горло и разошлась теплой волной по телу.

Ну конечно, стал бы Саид, этот хитрый пустынный лис, подзывать его просто так. Ему всегда было что-то надо, чаще всего в обход правил и техники безопасности. Кригхурф — их куратор от гоблинской конторы — торопил их всегда. В конторе царила дикая грызня, и упустить заказ было смерти подобно.

Билл был наслышан об этой системе. Гоблины с благословения Статута сотрудничали с маггловскими археологогами, узнавая маршруты грядущих экспедиций, и направляли вперед оперативные группы, которые снимали защитные проклятья и обрабатывали территорию, зачищая все магические следы и извлекая древние магические артефакты. Артефакты и восемьдесят процентов обнаруженного золота уходили гоблинам, разведанные маршруты — археологам, а с полученной прибыли кормились оперативники, к числу которых относился и Билл со своей группой.

И насколько Билл знал, никаких маггловских археологов не планировалось весь ближайший месяц. С чего бы так сужать сроки?

— У нас защита на исходе, — отозвался он хмуро. — Вот что важно. Я своих ребят на убой не поведу.

Саид хитро и маслянно сверкнул плутоватыми глазами.

— Двойной оклад и премия, если поторопитесь!

Билл вскинул брови и тут же поморщился: сожженная на лбу кожа шелушилась и саднила. Ему уже не терпелось уйти в палатку и закончить этот неприятный разговор. Его ждало ненаписанное письмо.

— Дождемся поставок и пойдем, — он пожал плечами. — С чего такая спешка?

— Снаряжение добудем, — Саид подмигнул. — Завтра к вечеру привезут.

Прямо так и привезут? Без единого скандала? Это уже становилось интересным.

— Я спрошу ребят. Согласятся — пойдём.

— А они уже согласны, — вкрадчиво улыбнулся Саид и наклонился к Биллу ближе. — Дело только за тобой, командир! Или тебе уже не нравится им быть?..

Билл молча опрокинул в себя остатки огневиски.

— Вот, значит, как… — произнес он спокойно и перевернул кружку, глядя, как прозрачные капли медленно стекают по стенкам на вездесущий песок. — Ладно.

На душе стало совсем погано. Эти ублюдки знали, что он не даст угробить молодняк, и устроили все за его спиной, поставив перед фактом.

Значит, все-таки черные археологи. Впрочем, Билл давно догадывался, что Кригхурф приторговывает на сторону, но не хватило ума вовремя уйти. Надо было писать заявление о переводе ещё несколько месяцев назад.

— Сделай то, о чем просят, получишь повышение и самые лучшие рекомендации, какие только можешь себе представить. Ты ведь не хочешь копаться в этой пыли весь остаток своих дней? — Саид похлопал его по плечу и отстранился, поправляя угли в кострище. — Выдвигаемся послезавтра.

Билл молча кивнул и встал.

Ему хотелось что-нибудь разбить, но он лишь втянул в грудь побольше сухого пустынного воздуха и двинулся в палатку. По пути он заметил Джамала, одного из своих оперативников. Молоденький парнишка при взгляде на Билла втянул голову в плечи и отвел глаза. Видать, знал, о чем шел разговор у костра.

Зря старался, Билл был не расположен говорить. Он задернул полог палатки и резко взмахнул палочкой, накладывая звуконепроницаемый барьер. Так он хотя бы мог выматериться в голос.

Мантия полетела в одну сторону, мягкие туфли, позволяющие легко ходить по песку — в другую. Билл с размаху пнул пяткой стол, зашипел от боли, и от души немного отлегло. Свитки, нагроможденные на нем, с недовольным шуршанием начали расползаться в разные стороны, а на пол мягко спланировал знакомый листок, письмо пятимесячной давности. Билл поднял его и задумчиво поднес к носу, вдыхая тонкий и нежный, почти уже неуловимый аромат цветов.

Духи впитывались, наверное. Или крем, которым девочка смазывала руки.

Среди ярких, буйствующих и прилипчивых ароматов масел и специй Египта этот запах казался каким-то далеким призраком, словно отдаленная тень несбыточной мечты.

Я прошла отбор, Билл! Ты представляешь? Я поеду в Хогвартс!

Говорю я по-прежнему с акцентом, но у мадам Максим не лучше, как оказалось. Так что мне простили эту недоработку, вот только английские заклинания мне лучше не произносить.

Ты, помнится, говорил, что можно оказаться с коровой на голове, если неправильно поставить ударение? Я попробовала, кстати! Это просто байка, никакой коровы! Правда, что-то все равно пошло не так, и я чуть не спалила штору в общей спальне.

Представь, вдруг меня выберет кубок? Что я тогда буду делать? Даже не представляю!

Ты обещал написать про ту историю с верблюдом. Ловлю тебя на слове!

У меня недавно случилась смешная история, когда я пыталась подружиться с гранианским жеребцом. У меня была корзинка с морковью, но я даже представить не могла, что этот хитрец, чопорно отказываясь от подарка, вынашивает зловещий коварный план. В итоге он изводил меня минут десять, а затем улучил момент и вырвал из рук всю корзину целиком. Корзинка хрустела на его зубах не хуже моркови! Мадам Жассен сказала, что больше не даст мне кормить их…

Он лег на тахту, все ещё сжимая письмо в руке. Девочка, юная наивная девочка, веселая, манерная, смешная…

В последнее время ему приходилось повторять себе это все чаще.

Интересно, какая она на самом деле, эта девочка-полувейла? Красивая? Наверняка. Если, конечно, не выдумала все это про себя. Впрочем, даже это неважно.

Он цеплялся за нее мысленно, держался за её образ, легкий и неуловимый, волшебный и воздушный, который будто бы олицетворял всю ту далекую жизнь, беззаботную и безмятежную, которая ждала его там вдали, где-то в недостижимых мечтах.

Это помогало держаться на плаву. Пока у него было, о чем мечтать, он не собирался сдаваться. В конце концов, он сам выбрал этот путь.

Обливаясь потом, утопая в грязи и пыли, осыпая отборной бранью поганых верблюдов, которые вели себя не лучше того гранианского жеребца, а то и подлее, Билл вбирал в себя все, что могла предложить ему эта жизнь. Пыльная, жгучая, пропитанная красным перцем и розовым маслом, вонью скота и ледяным дыханием проклятых пирамид, она захватывала его целиком, пленяла опасной яркостью и тем смеющимся озорством, которое он видел порой в глазах городских танцовщиц.

И он описывал эту жизнь, как умел. Порой неловко, грубовато, нелепо, то едва находя слова, чтобы описать красоту египетской чернильной ночи, то листами повествуя о хитром заклятье, которое пришлось распутывать несколько дней подряд, по колено увязнув в зыбучем песке. Когда он после окатил себя прохладной водой, по плечам потекли глиняные ручейки, а волосы ещё долго висели грязными сосульками, не желая расставаться с прилипшей пылью.

Помнится, Джамал тогда предложил заплести ему косы, какие были у него самого. Тонкие, тугие, похожие на мелких змей, блестящие от масла и отталкивающие серую пустынную грязь. Билл согласился и потом с удивлением разглядывал себя в зеркале. С ними он казался себе совсем мальчишкой, только что окончившим Хогвартс, юным, легкомысленным, словно и не случалось с ним тех страшных вещей, о которых знали лишь он и его напарники.

В тот раз он долго рисовал у костра, пытаясь запечатлеть то, что увидел в зеркале, подштриховывая многочисленные косы и украшающие их медные бусины, густую бороду на лице и строгий английский профиль. Такой дикий образ… Он сомневался, что такое стоит посылать юной девочке, в отличие от наброска кочующего племени туарегов, верблюда, задумчиво пережевывающего дамский льняной шарф, смеющихся маггловских туристов и оскалившейся мумии, которой он для пущего смеха пририсовал бороду, как у директора Дамблдора, и длиннющие усы.

И все же он вложил и этот рисунок в конверт, просто как один из многих. Ему так хотелось поделиться с кем-то этой частичкой жизни, этой свободой и лихостью, которая открылась ему. Никто из родных не понял бы, а даже если бы кто-то из братьев и понял, то неминуемо возжелал того же. А вот своей жизнью Билл, в отличие от рисунков и рассказов, делиться был не готов.

Девочка-француженка все равно не знала его лица. Это было безопасно.

…Решил послать тебе несколько набросков того, что меня окружает. На днях к нам приходило племя туарегов. Они кочевники, но весьма современные, нанимаются развлекать туристов, фотографируются с ними за деньги. Когда ко мне два года назад приехала семья, маму настойчиво пытался очаровать один из них. Меня привлекли переводить его комплименты, и я честно пытался при этом не смеяться. Учитывая, что братец рядом услужливо подсказывал мне варианты, то, наверное, мы были похожи на придурков. По крайней мере, мама высказалась именно так и в отместку решила выкупить у того туарега половину его сувениров за два галеона. Справедливости ради, мне бы он отдал их за тридцать кнатов, но это было бы неуважение к столь шикарной женщине.

Схема почти сработала, но тут его верблюд сжевал мамин шарф, и вся трехчасовая работа по обольщению пошла насмарку. Утрата шарфа была невосполнима, и в целях дипломатии бедняге пришлось уступить весь товар по нормальной цене. На следующем рисунке, кстати, виновник торжества!

А вот такие прически они заплетают приезжим иностранцам. Не знаю, как это смотрится на европейце. Что скажешь? Странный образ как по мне, но взгляд, тем не менее, чем-то цепляет.

Эта милая усатая мадам чуть не откусила мне руку на днях. Прятался в ней неупокоенный дух, которого пропустили мои ребята, я заметил — да поздно. На заметку: ликвидатор проклятий должен быть очень увертливым и прытким. Иногда выносливость даже важнее магии, учти это на своем Турнире!

* * *

Эта случайная переписка длилась уже не первый месяц и так прочно вошла в жизнь, что Флер порой не представляла, что будет делать, если однажды ответное письмо не придет и сова улетит в пустоту.

Письма копились в шкатулке, с каждым разом они становились все толще, дополняясь рисунками, скопированными страницами книг и редкими колдографиями. Один рисунок Флер особенно любила. Образ европейца, ставшего настоящим порождением пустыни. Простой портрет в профиль, с любовно прорисованным плетением затейливых африканских кос и лишь слегка намеченными чертами лица. Удивительно, но в этих неуловимых тонких штрихах Билл сумел передать что-то из того, о чем так ярко и живо писал. Порывистость и резкость, дыхание опасности, грубые и веселые нравы ликвидаторов, забрасываемых в самые потаенные глубины египетских пустынь.

Флер восхищалась этим образом, суровым и задумчивым одновременно. Если бы она была чуть более романтичной натурой, она могла бы даже в этот образ влюбиться. Однако Флер не желала обманывать саму себя, она легко признавала неоспоримую правду:

Такой, как она, в этих землях места не было.

Билл потому и писал ей с такой легкостью, открываясь с такой непосредственной живостью и искренней захватывающей радостью, поскольку был уверен, что она никогда не окажется там же, где был он. И пусть Флер иногда видела во снах серую пустыню и вздорного верблюда, которого так недолюбливал Билл, пусть вздрагивала иногда от нечаянной радости, просыпаясь от того, что мужчина с портрета протягивал ей руку и улыбался, она продолжала ходить на уроки, учить сложный квакающий английский язык и была твердо уверена в незыблемости своей нынешней жизни.

Родители спокойно отнеслись к её желанию стать ликвидатором проклятий в Гринготтсе. В их представлении эта работа сводилась, в основном, к пыльным кабинетам и перебиранию не менее пыльных бумажек.

Флер не собиралась их разочаровывать, тем более она сильно подозревала, что для таких приключений, какие переживал Билл, нужно сильно постараться, чтобы тебя, кроме бумажек, подпустили куда-то ещё.

Турнир Трех Волшебников наглядно показал ей, насколько она не готова. Флер переживала это глубоко в себе, вскидывала подбородок выше и улыбалась холодной чарующей улыбкой вейлы. Благо никто не требовал от неё однозначной победы, она была, скорее, украшением, острой перчинкой турнира, хрупкой девой, оказавшейся в плену контракта. Так подавали это французские газеты.

Красивая девочка, опаленная пламенем дракона — это ли не сенсация? Ох уж эти дикие английские нравы, вздыхала мадам Максим и писала длинные воззвания попечительскому совету Шармбатона. Французская школа в этот раз боролась не за первенство, а за доходы и финансирование.

Флер должна была просто дойти до конца. Она неплохо справлялась до второго тура, пока накануне её не вызвала мадам Максим.

— Милая, — пророкотала она, стоило Флер подойти. — Присядь-ка, мне надо кое-что тебе сказать… Ох уж эти англичане!..

Хорошо, что Флер послушалась. Из кабинета мадам Максим она вывалилась, судорожно хватая ртом воздух и сотрясаясь в немой истерике. Не такую цену она готова была платить за свой проигрыш. Только не Габи, не сестренка! Они забрали её! Обманули родителей и забрали жертву для своей игры!

Ублюдки!..

Она успела черкнуть Биллу короткую записку перед тем, как гонг известил о начале бойни. Бумага была забрызгана слезами и пятнами чернил. Наверное, они размазались, пока она привязывала письмо к лапке почтовой совы.

Я до последнего думала, что это игра, вот только они не играли. Они забрали мою сестру и поставили на кон её жизнь. Ненавижу Англию! Ненавижу их всех!

Думай обо мне… Пожалуйста!

Никогда ещё Флер так не жалела, что ответ не придет мгновенно.

Письмо от Билла пришло спустя три дня, когда Флер уже пережила весь ужас, отчаяние и унижение от своего поражения. Свой самый страшный момент она ощутила, когда невидимая безжалостная рука выдернула её из удушающей хватки гриндлоу, и бесстрастный голос объявил, что Флер Делакур сошла с дистанции. Проиграла.

Проиграла не только Турнир, но и ту невинную жизнь, которая зависела только от неё. Ей казалось, что она сходит с ума, она металась в беспамятстве, пока из воды не вынырнул четвертый чемпион, тянущий за собой двоих пленников. В этот момент Флер готова была отдать ему все победы мира. Скажи ей кто-нибудь встать на колени перед этим растрепанным мальчиком и целовать его ноги, она бы подчинилась без малейших колебаний.

Флер, я знаю, что это письмо дойдет до тебя, когда все уже закончится. И тем не менее, я точно знаю, что все закончилось хорошо.

Габриэль останется жива. Они не посмеют убить маленькую девочку, гражданку другой страны! Не посмеют!

Если ты выиграла, то тебе действительно повезло и ты по-настоящему могущественная волшебница! Волшебники очень редко преуспевают под водой, даже зная нужные заклинания. Там все работает иначе.

Если ты проиграла, то не вздумай опускать руки! Ты сильная и жесткая, будущий ликвидатор проклятий, помнишь? Тем более мало кто справится в таких условиях без поддержки. Я бы, к примеру, не справился, с водой я не дружу. Недавно оказался в море и чуть не утонул, засмотревшись на какую-то пеструю рыбину.

Что касается Турнира, то просто дотерпи до его конца. Благо он все же для детей, он мирный и никто не бьет другому в спину. Я участвовал в таких играх, жестоких и грязных. Гоблины любят устраивать такие соревнования для практики, заодно дают волшебникам прочувствовать свою дикость и гнилость души.

Если проиграл, проживешь несколько очень унизительных и мерзких моментов жизни. Не буду описывать, каких именно, это грубые и дурные материи, но я не жалею, что тогда проиграл. Это подготовило меня к тому, что в жизни будет ещё хуже. Больше я не проигрывал.

Туманная, хмурая Англия угнетала её. Сырая, стылая и серая, она завораживала красотой печальных пейзажей и одновременно с тем словно убивала в ней прежнюю живость и смех. Флер мечтала вернуться в солнечную цветущую Францию, рисовала букеты цветов и гранианских жеребцов, кружащих над Шармбатоном, высокие деревянные совятни и профиль мадам Максим, которой с невероятным удовольствием пририсовывала огромный кривой нос и уродливые сердечки в глазах.

Наверное, Билла утомляло такое обилие писем, но Флер больше не с кем было поговорить об этом. Он не знал её, не терял голову от её чар и имел на все свой беспристрастный взгляд со стороны. Флер и сама не знала, когда его мнение стало так важно для неё.

Он был для неё добрым другом, теплой тайной, хранителем секретов её души, которые она бесхитростно раскрывала ему, подчас даже не осознавая этого сама. Иногда лежа в постели, она не могла отказать себе в искушении нафантазировать себе его образ и представить их встречу наяву. Она думала об этом совсем мимолетно, боясь спугнуть робкую мечту, но все же думала.

Почему-то из головы не выходил тот странный вольный образ с портрета. Это мог бы ведь оказаться он? А вдруг?

Она бы хотела этого?..

День третьего испытания подступал все ближе, когда случилось то, чего Флер боялась больше всего. Письма перестали приходить.

Билл прислал последнее письмо в конце мая, наполненное какой-то жгучей тоской и болью, будто бы сочащейся с бледно-желтых, припорошенных песком страниц.

…Иногда я думаю, если мы сгинем здесь, нас похоронит лишь песок. Нас никто не найдет, никто не узнает.

Прислали снаряжение. Дерьмовое, прямо скажем. Перчатки дырявые, кожа самая грубая, даже палочку в руке не удержать. Идти с таким — паршивая затея, но мы все равно пойдем. Деваться некуда.

Знаешь, я принял решение. Если все пройдет гладко, то я вернусь в Англию в июне. Семья зовет приехать, поддержать Гарри. Думаю, я буду болеть сразу за двух чемпионов.

Флер, ты будешь в Хогвартсе в июне? Хочешь, встретимся?

Прости, глупости пишу на ночь глядя. Мы выдвигаемся утром, успею только отправить сову, и… Надо бы стереть предыдущее предложение, но я не хочу.

Я действительно хочу увидеть тебя… будущего прославленного ликвидатора проклятий.

Это неправильно писать тебе такое, я пьян и сам себе противен. Я глупец, Флер. Я так трепетно хранил эту пустынную романтику лишь для себя одного, воображал себя свободным, хотя оказался всего лишь глупым щенком на длинном поводке. И сегодня за этот поводок хорошенько дернули. Для гоблинов мы не более чем пешки.

Знаешь, я похоронил двух мальчишек сегодня вечером — схватились за проклятый артефакт в прохудившихся перчатках. Я ничего не сделал, меня даже не было рядом. Меня привели к их телам, они были похожи на высушенные мумии. А теперь я должен объяснить их семьям, как так вышло.

Я ведь не могу сказать, что наш квадрат продали черным археологам, поэтому командиры торопят нас изо всех сил, бросают в пекло без всякой страховки. Вынуждают рисковать жизнями ради их проклятой жадности. Я никому не смогу этого сказать, ведь доказательств у меня нет.

Я больше не могу, Флер! Это моя последняя вылазка.

Если захочешь увидеть друга по переписке, то приходи к домику лесника двадцать четвертого утром. Я буду ждать тебя там.

Прости, если это последнее мое письмо тебе.

Искренне твой,

Билл Уизли.

На дворе догорало последним пламенным закатом безмятежное двадцать третье июня.

Флер уронила голову на руки и заплакала.

* * *

Летом солнце вставало рано, но все равно утро выдалось холодным.

Флер шла, зябко кутаясь в мантию, мокрая от росы трава обжигала холодом голые ноги, попадала в туфельки, заставляя их липнуть к коже.

У неё было ещё около двух часов, прежде чем прозвонит колокол на завтрак. Она не знала, зачем идет туда, к домику местного лесника. Все ведь и так понятно.

Все было кончено, когда отправленная сова вернулась с её письмом обратно. Адресата на прежнем месте больше не было.

У Флер сжималось сердце каждый раз, когда она видела огненно-рыжие головы кого-либо из его братьев. Знали ли они? Она боялась спрашивать. Боялась узнать наверняка сама, боялась, что узнают они. Бремя этой тайны ей предстояло нести в одиночку.

Солнце пробивалось сквозь густую листву, усыпая сверкающими каплями узкую тропинку и стволы деревьев. Флер улыбалась ему непослушными губами и чувствовала, как непрошенные слезы сами катятся по щекам.

Сегодня можно. Пока не прозвонит колокол.

Билл Уизли… Это имя ему подходило, мягкое и звучное в одно и то же время. Он заслуживал её слёз, он заслуживал того, чтобы его оплакали.

К самой хижине Хагрида Флер приблизиться не отважилась, осталась в сени деревьев. Присела под одним из деревьев, утерла ладонью слезы и устало прислонилась спиной к стволу.

— Я пришла, Билл, — шепнула она в пустоту. — Я здесь…

Никто ей не ответил, и тогда Флер просто прикрыла веки, слушая рассветный хор лесных птиц. Слезы текли по щекам, но Флер больше не пыталась их остановить.

А потом она услышала чьи-то торопливые шаги, будто бы человек, издающий эти звуки, изо всех сил пытался не бежать.

Флер открыла глаза: высокий человек с таким знакомым и одновременно с тем незнакомым лицом взбирался на пригорок, прихрамывая на левую ногу. Ярко-рыжие волосы, собранные в хвост, горели настоящим пламенем в солнечных лучах.

Билл Уизли нерешительно приблизился к ней, и Флер улыбнулась.

— Ты гасплел косички!

— И побрился, — Билл сел рядом, с трудом согнув в колене ногу. — В косичках, как оказалось, заводятся вши. Египетский госпиталь был от меня не в восторге.

— Когда ты вегнулся?

— Вчера, — Билл криво усмехнулся. — Сразу, как госпиталь разрешил оформить порт-ключ. Прости, что не писал. На будущее: в Александрии нет ни одной приличной совятни. Так что все письма в итоге шли на лондонскую квартиру, там просто громадный ворох бумаги и вопиллеров.

— Боишься, что мать тебя убьет, да?

— За это убьет точно, — Билл похлопал себя по ноге. — Придется наложить парочку маскирующих проклятий. Не выдашь?

Флер лишь покачала головой и протянула ему руку. Билл посмотрел на неё с удивлением, но после осторожно сжал её пальцы в своих.

— Пги пгиветствии пгинято пожимать руку, во Фганции уж точно, — пояснила Флер. — Здгавствуй, Билл Уизли.

— Я читал французские романы, и там делают иначе, — Билл Уизли улыбнулся лукаво, точно хитрый рыжий лис, а затем наклонил голову, невесомо прикасаясь губами к тыльной стороне её ладони. — Здравствуй, Флер Делакур! Ты ещё не отказалась от идеи выучиться на ликвидатора проклятий?

— Пгедлагаете свою пготекцию, мигстер Уизли? — Флер склонила голову набок. — Это сегьезный аггумент!

— Решение по-прежнему за вами, мисс Делакур, — в тон ей шутливо отозвался Билл Уизли и отпустил её ладонь. — Приезжай осенью, когда откроется набор.

Флер не знала, что её ждет уже сегодня, не знала, к чему приведет это знакомство, но в одном она была уверена, с этого дня у неё в Англии станет на одного друга больше.

А может быть, и не только друга…

Но зачем же забегать вперед?