Достойный сын (джен)

Орсон старался работать как можно больше. Где-то глубоко внутри зрело чувство, что он упускает драгоценное время, будто не сделал нечто очень важное… Он по-прежнему проводил на «Воронке» почти каждый день, сканируя и записывая все свои маршруты, а также догадки о том, каким образом механизмы станции улавливали и преобразовывали звучание сингулярностей. Дневник профессора Суллика не мог ответить на все его вопросы. Если профессор и подозревал о значении Мау для культа Матери, он об этом просто не написал. Ретар знал не больше, чем сказал, а в обширной библиотеке не нашлось и строчки о том, кто такие Мортисы и какими силами они обладали.

Все, что смог вспомнить сам Орсон про Абелот, — это детские сказки-страшилки. Ему стало ясно, что кто-то приложил массу усилий, чтобы истинные знания так и остались недоступны большинству жителей Галактики.

Душевное равновесие, и без того расшатанное, трудно было сохранить еще и из-за проклятых видений из прошлого, защититься от которых Орсон не мог ни с помощью лекарств, выданных психологом, ни с помощью горького крепкого кафа. Сны продолжали приходить, мучая его и заставляя сомневаться в своем рассудке.

…Впереди Орсона шел тот, кого он привык называть «куратор». Имена здесь существовали только у воспитанников, и то неизвестно, какие из них были настоящими. В холодной лаборатории, больше похожей на операционную, стоял большой матовый цилиндр белого цвета, который куратор и начал готовить к работе. Страх сковал Орсона. Хотя он считал себя взрослым в свои пятнадцать, он почувствовал, как к глазам подступают слезы. Заикаясь, он спросил:

— Что будет со мной, сэр? Я умру? Я был недостаточно хорош на последнем экзамене? Я… я больше не достоин?

Куратор обернулся и поманил Орсона ближе.

— О, напротив! Ты весьма достойно выдержал все испытания, дружок, — мягко сказал мужчина. — И тебя, без сомнения, ждет особый путь. Но, прежде чем вступить на него, следует избавиться от лишнего. Этот аппарат сделает так, что ты оставишь при себе все знания, полученные здесь, но лишишься определенных воспоминаний. Даже не так — мы их просто блокируем.

— З-зачем?

— Галактике еще рано знать о своем светлом будущем, Орсон Кренник. Они еще не готовы встретиться с Матерью и принять ее дары с благодарностью. Поэтому все достойные проходят эту процедуру и даже под пытками не смогут раскрыть нашу общую тайну. Тебя ждет блестящая карьера, мальчик. Не сомневаюсь — ты, как никто другой, способен приблизить возвращение Матери.

— Но… если я не справлюсь, сэр?

В теплых карих глазах куратора как будто что-то захлопнулось, и взгляд его стал холодным и оценивающим. Он сказал ровным голосом:

— Тогда твое место займет другой достойный. И еще один совет. Там, в Академии, где ты должен будешь продолжить начатое здесь обучение, найди того, кто покажется тебе лучшим. Держись рядом с ним, используй его так, как тебя учили: поставь его в зависимость от себя, привяжи к себе любым способом, и ты упрочишь свое положение стократно. Бойся только двух вещей: выбрать не того и упустить контроль над чувствами, потому что…

— Привязанность работает в обе стороны, — заученно ответил Орсон, и куратор одобрительно кивнул.

— Ты справишься, Орсон.

Он очнулся от злобного воя сирены. Криффова «Воронка» снова сбоила, а он так и не смог найти этому причину. Отчаянно мутило — накануне они с Сивроном конкретно перебрали. Орсон тяжело поднялся и прошел в освежитель, чтобы умыться. Плеснув в лицо ледяной водой, он поднял взгляд на зеркало и обомлел. Точнее, ноги подкосились от страха, а дыхание застряло в горле. Так он не пугался ничего и никого в своей жизни! В отражении позади него стояло… Ну, наверное, это была женщина. Высокая фигура, облаченная в простое белое платье. Длинные белые волосы, наполненные тьмой глазницы и улыбка, буквально от уха до уха, наполненная частоколом острейших зубов.

Стремительно развернувшись, одновременно пытаясь нащупать на поясе несуществующий бластер, Орсон не увидел никого. Он медленно выдохнул сквозь зубы. Надо завязывать с пьянками в обществе бездонного тви’лека! Почти успокоившись, Орсон повернулся, чтобы выключить все еще льющуюся воду, и глухо вскрикнул. Страшное существо в отражении никуда не делось. И если раньше оно стояло в проеме двери, то теперь — прямо у него за спиной.

— Так вот ты какой, достойный сын, — прошелестел голос твари. — Я рассчитывала на кого-то помоложе. Но и это сойдет.

Нервная дрожь пробила от макушки до пят, и Орсон впился побелевшими пальцами в бортик раковины.

— Не сопротивляйся, просто открой свой разум, и я подскажу, что надо делать, — искушающе прошептала тварь. — Ведь я в твоей крови. В крови всех, кто имеет на теле мой знак.

Против воли Орсон поднял руку и обнажил предплечье. Тварь из отражения провела тонкими бледными пальцами над его кожей, и под ней ярко вспыхнул-проступил проклятый символ, причинив жгучую боль.

— Помни о своем долге, — с тихой угрозой произнесла женщина, и все исчезло.

Орсон проснулся в своей кровати, не в силах понять, был ли то сон во сне или же все случилось наяву. Закатав рукав нательной рубахи, он с облегчением выдохнул — символ так и не проявился над старым шрамом.

Весь день он не мог сосредоточиться. В голове крутилась та самая фраза существа: «Я в твоей крови». При чем здесь кровь? Советоваться с Сивроном Орсон не решился — тви’лек при любом удобном случае грозился отправить его к психологу. Нет, здесь нужен специалист другого профиля. Приняв решение, Орсон направился в лазарет.

Плешивый доктор Тавин встретил его встревоженными вопросами, но Орсон заверил его, что не ощущает последствий применения «Ксантума», а просто хотел бы провести общую диагностику. Подготавливая оборудование, доктор поделился тем, что к нему довольно редко заходят именно на осмотр. Обычно это производственные травмы, а основная нагрузка — у психолога, вот уж кому не позавидуешь. Док оказался компанейским и весьма общительным. Орсону это не мешало — погруженный в собственные мысли, он вряд ли слышал то, о чем говорил Тавин.

Наконец все было готово, и доктор предложил Орсону занять место в специальном ложементе, окруженном виртуальными кольцами-диагностами. Едва он улегся на жестком анатомическом ложе, кольца задвигались вдоль его тела, сканируя показатели и выводя определенные данные на инфопланшет доктора. Тот сверял данные с нормальными значениями и что-то отмечал световым стилусом.

— Нет ли в результатах чего-то странного? — спросил Орсон.

Доктор удивленно приподнял брови.

— Я бы не сказал, что в вашем организме есть нечто аномальное, полковник. Ну, к примеру, гортань недавно переделывали. Хороший уровень, кстати, достойный столицы. Даже модуляции голоса сохранили. Есть следы старой операции на сердце, скорее всего, проведенной еще в детском возрасте. Я думаю, что устанавливали кардиостимулятор, но затем заменили его более совершенным рассасывающимся имплантом. Печень барахлит и курить надо меньше, вот и все. Ничего особенного, иначе заметил бы в ваше прошлое посещение. А вообще, — доктор поправил стилусом очки на переносице, — вам очень повезло — в таком возрасте иметь довольно неплохие показатели. Поверьте, у многих на Мау дела обстоят куда хуже.

Орсон не смог сдержать разочарованного вздоха, но тут доктор странно, как-то задумчиво постучал кончиками пальцев по электронной деке и обратился к уже поднимающемуся с ложемента Креннику:

— Скажите, а как часто вам говорят, что вы везунчик?

Орсон растерянно пожал плечами.

— Я избежал по меньшей мере тридцати покушений на свою жизнь. Это считается за везение? Да и какое отношение это имеет к…

— Есть еще одна панель анализов, но ее не используют уже лет двадцать. Возможно, аномалию, которую вы ищите, можно обнаружить как раз в этих показателях.

— Что это за панель? — заинтересовался Орсон.

— Пустяки. Всего лишь определение мидихлориан в крови.

— Это по которым джедаев выявляли?

Игнорируя подозрительность в тоне пациента, доктор с нажимом спросил:

— Так будем смотреть или нет?

Без особой надежды Орсон вновь опустился на ложе, пока док колдовал над терминалом, вводя какие-то коды и протоколы. Как только он закончил, виртуальные кольца снова заскользили вдоль тела Орсона, вдруг полыхнув тревожно алым цветом.

— Ничего себе! — присвистнул Тавин. — Сорок процентов!

— Это плохо? — занервничал Орсон.

Он вновь начал подниматься, но доктор с силой надавил на его плечи, оставляя в лежачем положении.

— Это странно. Посмотрите… — Одним небрежным взмахом руки доктор перевел картинку со своего планшета на парящий над пациентом монитор. — Показатель нестабилен, цифры меняются от тридцати девяти до сорока одного процента, однако общая тенденция идет на спад.

Словно подтверждая слова доктора, кривая показателя неуклонно снижалась, меняя свой алый цвет на оранжевый.

— Вы чувствительны к Силе, правда, теперь с этим не принято поздравлять. Кстати, в какой руке у меня катетер?

С того места, где лежал Орсон, рук доктора видно не было, но он с уверенностью ответил:

— Конечно, в левой.

— Поразительно! Вы играли когда-нибудь в азартные игры? Может быть, в лотереи?

— Я предпочитаю логические загадки.

— Что ж, вы сохранили кому-то немало средств.

Орсон с любопытством наблюдал, как док мечется от одного стола к другому, набирая полные руки каких-то приборов и инфопланшетов. Он явно был рад случаю исследовать необычный феномен.

— Сколько вам стандартных лет?

— Пятьдесят.

— Странно, что вас не выявил и не забрал Орден. Тогда еще декрет ОВ-СРО-1198 не вступил в силу, и детей массово проверяли на мидихлорианы. Я поставлю вам анализатор, запрограммированный на скачки этого показателя. Не снимайте его несколько дней. Нужно выявить ваш естественный фон и понять причину нетипичного колебания уровня. Отмечайте свое самочувствие в корреляции с показаниями прибора.

Озадаченный Орсон согласился на этот небольшой эксперимент. Спустя несколько дней выяснилось, что уровень мидихлориан в его крови снизился до вполне обычных десяти — тринадцати процентов. Однако после одной из ночных тревог показатель подскочил до нереальных пятидесяти четырех.

— Это просто фантастические цифры! — Тавин покачал головой, изучая данные. — Вы говорите, что при повышении уровня почувствовали недомогание?

Орсон кивнул, скривившись от отвращения.

— Снова тошнота, носовое кровотечение и головокружение?

А еще сны. Эти проклятые сны, но о них Орсон умолчал. Доктор продолжал бубнить себе под нос:

— В норме уровень мидихлориан, каким бы он ни был, не должен вызывать дискомфорта. Причина, по которой вы чувствуете эти периодические недомогания, может быть связана со слишком резким изменением статуса, либо... — доктор снова поправил очки, сверившись со своими бумагами, — либо у вас есть иммунитет, который заставляет организм сопротивляться.

— Чего? — Орсон с неверящей ухмылкой уставился на доктора, однако тот был смертельно серьезен.

— Ваш организм отчаянно борется с мидихлорианами так, словно приучен сопротивляться их влиянию. В первые годы Нового Порядка проводились обширные исследования по увеличению количества мидихлориан в крови обычных людей. Вы не участвовали в этих программах?

— Я бы помнил об этом. — Теперь уже Орсон нахмурился.

— Вовсе не обязательно, — торопливо проговорил Тавин. — По всем признакам ваша кровь ведет себя так, словно уже сталкивалась с принудительным подъемом уровня МДХ и «знает», как реагировать, чтобы защитить вас. Это… Как прививка, понимаете?

Орсон отрицательно качнул головой.

— Что вы имели в виду, когда говорили, что я могу и не помнить?

— В то время активно работали с возможностями мозга и памяти. Да-да, «потрошитель разума» — наследие тех смелых экспериментов. Выяснилось, что особенно гибким разум был у детей. Они безболезненно проходили все процедуры и впоследствии не имели психологических травм.

— Док, я вырос в приюте. Кто бы тратил кредиты на таких, как…

— Не хочу вас расстраивать, но дети без родителей как раз и были самым доступным ресурсом для опытов. Возможно, вы не помните ничего из-за блоков в памяти.

«Мы просто заблокируем опасные воспоминания…»

Орсон опустился в кресло напротив доктора, молча глядя на то, как Тавин торопливо записывает его данные в деку. Лихорадочное возбуждение доктора было понятно — он впервые столкнулся с интересным случаем и явно жаждал написать по этому поводу научную диссертацию. Орсон, тем временем, пытался уложить в голове ставшие известными сведения: его фоновый уровень вполне нормальный, как у большинства обычных людей, однако во время сбоя на «Воронке» происходит резкий подъем МДХ, отчего начинаются видения с ведьмой в белом в главной роли, сны о прошлом и прочие неприя…

Орсон резко выпрямился в кресле.

— Док, а какой уровень мидихлориан был у самоубийц?

— Кто знает? Эта панель анализов не использовалась уже очень давно. Кто бы стал проверять?

Глаза доктора вдруг сверкнули.

— Ну конечно! У меня есть архив крови всех членов базы и экипажей ИЗР!

Когда посланный в дебри лазарета дроид вернулся с нужными образцами недавно отъехавших в мир иной покойников, обнаружилось, что у всех без исключения суицидников фоновый уровень МДХ был в высоком регистре — от двадцати до двадцати трех процентов. Они просто чувствовали это «нечто» острее, чем другие. Зов, как называла это психолог Инда. И реагировали соответственно.

Доктор обещал проверить оставшиеся образцы, чтобы выявить тех, кто мог входить в зону риска, а сам Орсон отправился к Сиврону. Однако начальник научного комплекса и слышать ничего не пожелал, жестко высмеивая любые предположения Орсона. К концу разговора оба уже почти кричали.

— Чем бы оно ни было, Тол, оно находится в центре гравитационной аномалии за «Воронкой»! С каждым всплеском излучения мы все подвергаемся воздействию на психику, и это отнюдь не мои предположения, а вполне жизнеспособная теория твоих же специалистов!

— Ты знаешь правила, — отдуваясь, рычал багровый Сиврон. — Я не могу разрешить полет за границу Запретной зоны. Гравитация там сходит с ума!

— А здесь лишаются разума люди! — Орсон подался вперед, но тви’лек воздвигся из-за стола, грохнув по нему кулаком.

— Нет! Не может быть и речи! И до тех пор, пока я здесь начальник, ты будешь подчиняться моим решениям, Кренник! Так вот, я запрещаю тебе совать свой любопытный нос за буйки опасной зоны. Уяснил?!

Вспыхнув, Орсон четко развернулся через плечо и, чеканя шаг, практически промаршировал к двери, жалея, что не имеет той же власти, что и Тол. Однако он не стал уходить сразу же. Прислонившись лопатками к стене, за которой остался кабинет Сиврона, Орсон поднес к глазам наручный хронометр, все еще внутренне кипя от возмущения. Через пару минут его догадка подтвердилась — голографический дисплей хронометра исказили помехи. Всего пара секунд, но это позволило с уверенностью утверждать: Тол Сиврон лгал. Все это время Мау имела канал связи с внешним миром. Сильный импульс гиперпространственной связи искажал квантовое поле, а все голограммы крайне чувствительны к таким колебаниям.

— Жирная сволочь, — проскрежетал Орсон, одергивая китель. Он не сомневался, кому именно в данный момент понес в клювике новости Сиврон.

— У вашего специалиста есть стоп-слово? — Тол, еще не отошедший от гневной вспышки, уставился в холодные серые глаза гранд-моффа Таркина. — Его возможно как-то… приструнить?

— Нет, иначе он не выполнял бы свою работу так хорошо, — самым краешком тонких губ снисходительно усмехнулся Таркин. — Не паникуйте, Сиврон. Мы же хотим, чтобы Кренник добился результатов, верно?

— Но… — Тол шумно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. — Он уже близок к тому, чтобы узнать об… этом.

Таркин спокойно ответил:

— Кренник слишком прагматичен, чтобы уверовать в мистику, так что еще какое-то время у вас есть. Следите, Сиврон.

Связь прервалась, и Тол откинулся на спинку кресла. В этот момент он ненавидел свою должность, Таркина, обстоятельства и все это дерьмо, что мешало ему спать по ночам.

* * *

Доктор Тавин и психолог Орреш совместными усилиями выяснили, что потенциальные жертвы ночных «всплесков» уже находятся в пограничном состоянии, как и сам Орсон. Вместе с Кви Ксукс они разработали систему, при которой установленный на предплечье пациента аппарат регистрировал аномальный подъем показателей и вырубал его электроимпульсом прежде, чем произойдет очередное самоубийство. Кви согласилась собрать пробный экземпляр и заверила, что много времени для этого не понадобится. Все — и медики, и инженеры — были рады заняться этим маленьким проектом, чтобы остановить потери, ставшие тихим ужасом всего без исключения населения Мау.

Орсон же вернулся в лабораторию и вновь углубился в изучение отснятого на «Воронке» материала. В какой-то момент ему показалось, что на одной из серых стен очередного коридора мелькнул в свете фонарика какой-то неясный золотистый отблеск. Он отмотал запись на несколько секунд назад. Вот, снова этот странный блеск, который он не заметил тогда, когда снимал этот участок станции. Пришлось отсматривать запись покадрово до тех пор, пока в свете фонарика не появилась, чтобы через секунду пропасть снова, крошечная пиктограмма, нацарапанная у одного из ответвлений коридора, ведущего в северный зал с колоннами.

В животе словно смерзлись все внутренности. Это было стилизованное изображение ключа, каким его рисуют маленькие дети. Золото краски потускнело, почти выцвело, но… В голове зашумело, дыхание перехватило, и Орсон вспомнил. Без всяких подъемов уровня мидихлориан, катись они к криффу! Просто детское воспоминание о считалочке, которую в приюте знал каждый ребенок:

Ключики-замочки, золотые точки.

Восемнадцать вправо, ты на перекрестке.

Девять раз налево, спиралька-закорючка.

Пять ступенек, семь мостов,

Ты теперь водить готов.

Вот он — путь, по которому нужно пройти, чтобы найти источник проблем! Все это время безумные сектанты «Достойных сынов» знали, что рано или поздно один из них доберется до этого места, окажется там, совсем рядом с целью их многолетних манипуляций. И они приготовили подсказку для тех, кого Суллик в дневнике так и называл — «ключи». Живые ключи от темницы Абелот! Знаки, оставленные на серых стенах станции, выглядели очень старыми, тусклыми, словно их нанесли украдкой от прочих строителей. Орсон помнил из тех записей архива, что касались килликов, что не все они стремились помочь созданию артефакта. Может, среди них были те, кто считал Мать богиней возмездия? И они нашли способ передать подсказку младшим расам.

Был ли он в тот момент похож на сумасшедшего профессора Суллика, одержимого своей идеей, Орсону было наплевать. Он собирался пройти весь этот путь, даже несмотря на то, что следовать старой считалке, застрявшей в подсознании, — по меньшей мере странно. Просто он помнил, что мостов в северном секторе ровно семь, а «спиралька-закорючка» — не что иное, как огромная винтовая лестница, уводившая во мрак, спускаться по которой Орсон не рискнул тогда. Значит, придется сейчас.

Он считал, что, оказавшись на месте, с легкостью минует все вехи-приметы и сократит себе путь, но не тут-то было. Спустя час блужданий по темному лабиринту «Воронки» Орсон понял, что считалочку не обмануть и надо начинать путь именно от пиктограммы ключа. Пришлось потратить еще несколько часов, чтобы вернуться к самому началу и уже оттуда следовать по тем самым золотым точкам, которые были расположены на уровне глаз взрослого мужчины. Каждая такая точка-веха располагалась метрах в трехстах от предыдущей, а последняя, издевательски подмигнув в свете фонарика, пригласила в самую настоящую паутину из коридоров. Орсон отсчитал ровно восемнадцать поворотов направо и вошел в последний, чтобы оказаться на ярусе, которого не было ни в схемах «Воронки», ни в сделанных им картах. Он бы точно запомнил эти огромные конические колонны, изрезанные какими-то чуждыми символами, практически парящие в воздухе дорожки из прочного и прозрачного материала… И, конечно, тот самый перекресток, что был обещан в стишке.

Повернув налево, Орсон, тихо ступая, двинулся мимо величественных башен из камня и металла. В лицо ему дул теплый ветер, насыщенный запахом меди и почему-то застоявшейся воды. Запах не то чтобы очень приятный. В животе шевельнулся ледяной червячок страха. Он озадаченно остановился — левое крыло перекрестка было прямым, как стрела, тогда как в считалочке сказано, что он должен сделать девять поворотов. Орсон занервничал еще больше, но все же пошел вперед. А когда он увидел, что за «повороты» ему предстоят, нервно хохотнул, оценив черный юмор культистов. От основной дорожки стали отходить тонкие, еле заметные в свете фонарика линии. Абсолютно прозрачные, их выдавал лишь слабый отблеск-отражение. Орсон свернул на первый, ведший в нужном ему направлении. Путь был шириной в ступню взрослого, а внизу — жадная темнота. До рези напрягая глаза, чтобы видеть перед собой мерцание дорожки, Орсон медленно, чудовищно медленно шел вперед, пока не приходилось сворачивать на очередной поворот.

Их действительно было ровно девять. Дальше по плану была «спиралька», но она оказалась совсем не тем местом, о каком изначально думал Орсон. Все было гораздо хуже. Колодец. Мать его, темный, страшный, бездонный колодец! Орсон наклонился над бортиком этой шахты, но не увидел ничего, кроме небольшого участка серой стены. Тут он малодушно подумал, что вовсе не должен заниматься этим. Пусть Таркин пришлет взвод штурмовиков, и те рискуют своей шеей, спускаясь в этот густой мрак. Вздохнув, Орсон закрепил трос из разгрузочного пояса за скобу и начал спускаться. Он не мог предположить, почему авторы стишка назвали проклятую шахту спиралью. Обливаясь холодным потом, медленно спускаясь в узком стволе колодца, Орсон лихорадочно пытался припомнить это место на схемах станции и не мог. А ведь он провел много бессонных ночей над картами и был уверен, что не сможет заблудиться в огромном механизме.

Выход из колодца был только один, и он вел по тесному, даже слишком тесному каньону, так что приходилось передвигаться боком, дыша сквозь зубы. Разгрузочный пояс терся о ледяные стены, которые с каждым шагом будто сдвигались еще плотнее, грозя раздавить Орсона, а потом… Ну, если это и была ступенька, то для великана тридцати метров ростом. Обрыв на пять метров, поджидавший Орсона у выхода из каньона, был внезапным и пугающим до криффовой матери. Здесь свет был, пусть и не очень яркий, так что можно было увидеть далеко впереди еще один обрыв. Пять ступенек, семь мостов…

Пожалуй, мостов ему хватило еще в зале с прозрачными дорожками над бездной. Но, к счастью, на этот раз мосты были пошире и покороче. Нервно покурив перед последним препятствием, Орсон прошел по перекинутому через невообразимых размеров шахту мосту и через сотню шагов по прямой уперся в тупик. Глухая стена, на которой поблескивал золотом очередной символ. Орсон растерянно коснулся пальцами крошечного замочка.

Не успел он разочароваться в своем глупом поступке и совершенно идиотской мысли последовать за стишком из прошлого, как почувствовал, что уже не один в коридорчике. Оглядываться было страшно. Даже не так — жутко до тошноты. Но Орсон, собрав в кулак всю волю, резко развернулся, встретившись взглядом со зловещей женщиной в белом саване.

— Удивительно, как сдает карты судьба, — мягко произнесла она. — Я вижу тебя, достойный сын. Я чувствую тебя.

— Чего ты хочешь? — Пожалуй, Орсон мог бы гордиться собой — его голос не дрогнул, чего нельзя было сказать о противной нервной дрожи внутри.

— Как и все — свободы. — Она улыбнулась ужасающим частоколом острых, как иглы, зубов. — Но я знаю, что ты не хочешь следовать плану, разработанному еще до твоего рождения. Понимаю. Ты таков, каким воспитала тебя жизнь. Жаль, что это бремя выпало именно тебе, но я могу предложить вариант, при котором ты просто не будешь пытаться помешать мне.

— А иначе?

— У меня станет на одного сына меньше.

Орсон почувствовал, как запястье левой руки отозвалось внезапной острой болью. Перед глазами потемнело, и он потерял сознание, а когда очнулся, рядом не было никого. Кряхтя и ругаясь, он медленно встал, растирая запястье.

— Надо сказать доку, чтобы уменьшил силу разряда, — пробормотал Орсон, задумчиво глядя на сплошную стену тупика.

Загадка «Воронки» была раскрыта.