Талант (гет)

Способность Акико Йосано трудно переоценить. Никто не рискнет отрицать то, что женщина безумно талантлива в лечении ран и переломов, даже самых страшных. Изысканная красавица управляется с даром легко, играя, словно ее нисколько не волнует садизм применяемых методов. Пока пациент стучит зубами от боли и страха, Акико с улыбкой разминает руки, грациозно потягивается, напоминая изящную дикую кошку.

Приступая к лечению, Йосано никогда не произносит успокаивающих слов, не пытается ободрить несчастного. Зато результат превосходит все ожидания. Человек, только что готовый проститься с жизнью, стремительно выздоравливает, не уставая благодарить спасительницу. Но Акико ненавидит лесть и подхалимство, особенно исходящие от мужчин, всегда резко пресекает излияния пациента, говоря, что всего лишь выполнила свою работу, не более.

Йосано может помочь всем, кроме Дазая Осаму. Бывший мафиози просто блокирует, обнуляет исцеляющую способность, превращая ее в пыль, прах, мусор. Акико следовало бы возмущаться, злиться, ведь подобные вещи сильно бьют по самолюбию, подтачивают самооценку.

Но она только грустно улыбается, вспоминая тот день, когда коллеги привели раненого Осаму. Обморочно бледного, задыхающегося, судорожно зажимающего кровоточащую рану. Осаму ненавидит боль. Акико тогда чуть не поседела, несмотря на профессиональную циничность, толстокожесть.

В глазах Дазая настолько явно отражалась беспомощность перед физическими страданиями, что у Йосано задрожали руки, пробежали мурашки по позвоночнику. Осаму громко стонал, цепляясь за руки Ацуши и Куникиды. Даже Доппо, не испытывающий особой симпатии к напарнику, смотрел на него с сочувствием и страхом, а Накаджима чуть не плакал, искренне переживая.

Попытка помочь детективу закончилась сокрушительной неудачей. Дазая отправили в больницу. С этого дня Акико начала присматриваться к нему, замечая каждую мелочь. Влипла, увязла в мерзкой трясине по самые уши. Поведение детектива заставляет Йосано глотать антидепрессанты, сжимать до хруста пальцы и даже грызть ногти, портя идеальный маникюр. Дазай непредсказуем, втягивает окружающих в водоворот безумия, нисколько не заботясь об их психике.

Дазай, глумливо улыбаясь, проверяет на прочность нервы коллег, рассказывая о количестве проглоченных таблеток или грибов, а Акико мысленно благодарит высшие силы за то, что ничего не получилось. Значит, еще рано. Но когда же закончатся безумные эксперименты?! Когда Дазаю надоест выворачивать наизнанку ее душу, словно старый носок? Вряд ли Осаму ни о чем не догадывается, он умен и знал много женщин.

Йосано никогда не плачет и даже подозревает, что эта способность у нее атрофирована. В ситуациях, когда другие женщины рыдают, сотрудница ВДА рисует на клочках бумаги деревья, спирали, квадраты. Чертит непонятные символы, рискуя навлечь на себя насмешки, упасть в глазах окружающих. Ну и пусть. Лишь бы только забыть тот проклятый день, когда привели раненого Осаму. Лишь бы только побороть жгучее желание залезть в его голову, расставить там все по местам, выкинуть суицидальные замашки, безответственность, инфантильность.

Акико понимает, что такие, как Бессердечный пес, не меняются, но надежда, глупая надежда умирает последней. Единственный плюс этой ситуации — проснувшийся в Йосано творческий азарт. Будучи равнодушной к современным технологиям, она пошла по традиционному пути. Купила холсты, перестала пускать в квартиру назойливых приятельниц.

Дазай говорит о смерти.

Акико рисует.

Дазай флиртует с официантками.

Йосано трепетно наносит на холст мазки, создавая по памяти портрет человека, способного унизить, растоптать одним взглядом.

Демоны не всегда бывают безобразны, иногда они принимают облик светлых ангелов и затем жестоко разочаровывают, наступая на больные места, с хрустом ломая кровавую коросту едва затянувшихся ран. Однажды утром Осаму подошел к Акико и заметил, что у нее красные воспаленные глаза.

— Бурная ночь? — проронил Дазай, облокотившись обеими руками на стол, заведя ногу за ногу. — Но, возможно, я ошибаюсь. Красные глаза могут быть последствием напряженных размышлений о причинах неудач в личной жизни. В таком случае даже посочувствовать не могу, так как мне это незнакомо. Не имею подобного опыта, увы. Печаль, печаль...

Пока детектив произносил жестокие слова, Йосано, не отрываясь, смотрела на два красных пятна, украсивших бинт. Как ей хотелось изобразить одну эту руку — тонкую, с длинными пальцами, нервно подрагивающими, скребущими стол... Дома Акико, с раздражением сбросив пальто и сапоги, бросилась к холсту, вспоминая сбивчивое повествование Ацуши о совместном с Акутагавой задании.

Накаджима рассказал, что Рюноске произнес слова, от которых повеяло могильным холодом.

"Любой, кто пытался понять Дазая, становился пленником его разума".

Йосано понимает, что попала в клетку, оказавшись заложницей не только ума Осаму, но и его тела. Плавные движения перебинтованных рук завораживают, хочется зубами содрать эти дурацкие повязки, припасть горячими губами к оголенной коже, провести языком по шрамам.

"Интересно, много ли их?"

Кисть дрожит в руке. Улыбающееся лицо Дазая на холсте расплывается. Завтра в агенстве корпоратив, вечеринка с конкурсами и призами, а настроение оставляет желать лучшего. Йосано обреченно моргает, представляя напившегося и дурачащегося Дазая, красного от злости Куникиду, растерянного Накаджиму, многозначительно подмигивающего Рампо.

Акико, ненавидящая корпоративы, с удовольствием похоронила бы дурацкую традицию. Также женщина ненавидит спиртное, не понимая, почему ее всегда уговаривают пригубить хотя бы шампанское.

"Никакого уважения к личности, сплошные стадные инстинкты. Вроде умные люди, детективы, а понять не могут."

Йосано вздыхает, отправляясь в ванную. Она не может проигнорировать вечеринку, ведь тогда Фукудзава сильно расстроится.

Акико не испытывает желания рисовать остальных сотрудников агентства, хотя типажи ей, несомненно, нравятся. Чего стоят только Рампо и Куникида! Эдогава — воплощенный интерес к жизни, а Доппо — строгое олицетворение педантичности. Ранимый и трогательный Ацуши производит впечатление серой мыши, но в нем есть искра, позволяющая совершать смелые, даже безрассудные поступки. Казалось бы, эти люди достойны изображения на холсте, но нет, Йосано не хочет их рисовать.

Только Осаму удостоился такой чести — быть запечатленным рукой Ангела смерти. Рукой, умеющий причинять такую боль, что самые кошмарные сны меркнут, растворяются, не выдержав сравнения с утонченной пыткой. Только Дазай удостоился смешивания красок, подбора оттенков, тщательного разглядывания готовой картины. Предатель портовой мафии и весьма неоднозначный сотрудник ВДА смотрит со всех стен комнаты Акико.

После контрастного душа Йосано засыпает почти мгновенно, крепко обняв темно-фиолетовую подушку. Снам не суждено потревожить ее в эту ночь, они и так приходят слишком часто. Непозволительно часто.

Сейчас — покой.