Постарайся быть счастливым (гет)

Некого винить, что внутри так пусто.

Слишком много слов для простого чувства.

Я боюсь твоих поцелуев, Рюноске. Ты кусаешь мои губы с такой силой, словно это не живая плоть, а фруктовая мякоть, а потом с непонятным удовлетворением наблюдаешь за тем, как я вытираю с подбородка слюну и кровь. За три месяца пора и привыкнуть, но по телу все еще пробегает холодок, когда твое лицо с надменной усмешкой вплотную приближается к моему.

Я раньше и не подозревала, что ты умеешь так усмехаться — мрачно, высокомерно, презрительно, почти с отвращением. Твое лицо всегда напоминало гипсовую маску, но оказалось, что усмешка смотрится еще страшнее. Может, из-за непривычности? Уголки тонких, бескровных губ приподнимаются только тогда, когда мы наедине. В кругу остальных коллег натягиваешь привычную маску, входишь в образ бесстрастного, невозмутимого мафиози. Только я вижу другую сторону.

Три месяца назад я, обезумев от неопределенности и тоски, призналась тебе. Выплеснула все, что кипело внутри, рискуя работой и репутацией. Я предложила завязать отношения, хотя почти не надеялась на успех авантюры. Смелая? Может быть.

Я ведь бросалась в самое пекло ради твоего спасения, Рюноске. Стреляла по врагам, почти ничего не видя из-за кровавой пелены перед глазами. Стояла перед сильнейшими эсперами, еле дыша от боли. Но во всех этих случаях я не испытывала животного ужаса, делала то, что считала нужным, а признаваясь, тряслась и заикалась. Зуб на зуб не попадал.

— Можно попробовать, — проронил ты, почти не разжимая губ.

Ты согласился. Не потому, что испытывал симпатию. Не потому, что считал привлекательной. Даже не потому, что считал удобной и безропотной. Ты влез в это болото из чистого любопытства, желая проверить себя и меня на способность перевоплощаться в нормальных людей, без жестокости и раболепства. Ничего не получилось. Ты — все тот же монстр. Я — все та же покорная шавка. Экзамен на нормальность мы с треском провалили.

Так нельзя любить, разрывая жилы...

Боюсь твоих поцелуев, но еще сильнее пугают объятия Расемона. Глубоко вдыхаю, когда черные лоскуты устремляются к телу, желая стянуть его так, чтобы перехватило дыхание. Обычно такое случается после особенно бурных приступов нежности с моей стороны. Ты раздражаешься, когда я ласково перебираю смоляные волосы или поглаживаю острые скулы. Тогда в ход идет Расемон, а за ним и пощечины.

Лоскуты врезаются в плоть, словно проволока, а увесистые оплеухи напрочь выбивают из дурной головы робкие мысли о взаимности. Связав смертоносной способностью, в два шага преодолеваешь расстояние между нами, а я, опасаясь посмотреть тебе в глаза, падаю на колени. В такие моменты я готова к занавесу, финалу, эпилогу. Вряд ли смерть жалкой пешки вызовет трепет и сострадание в рядах мафии. Судьба вырезает на скрижалях моей жизни имя "Рюноске", а низкое скорбное небо поливает надпись слезами дождя. Расемон сдавливает тело подобно корсету, носимому дамами прошлых веков.

— Навязалась, — шипишь ты. — Будто без тебя проблем мало...

Слова бьют под ребра похлеще кулаков, ведь я могла бы решить если не все проблемы, то многие. Прекрасно знаю, что долго ты не проживешь, но несмотря на это, могла бы сделать каждый день наполненным смыслом. Ты не позволяешь помогать себе и в то же время говоришь о проблемах. Нравится страдать, быть непонятым?

Если увидишь в моих глазах хоть каплю жалости, то без сомнений придушишь на месте, поэтому из последних сил пытаюсь подавить ненужное чувство. Но ты вдруг начинаешь судорожно кашлять, объятия Расемона ослабевают. Наверняка на теле остались багрово-синие отметины от сдавливающих лоскутов. Уродливые, болезненные отметины. Захлебываешься кровавым кашлем и падаешь рядом со мной, вытирая с лица брызги. Почти как я после твоих поцелуев...

Как тебя позвать, чтобы ты услышал?

Как тебя догнать, ведь шаги все тише?

Ты так близко и так далеко... Черные лоскуты исчезают, сейчас тебе не до меня. Чудовищный кашель разрывает горло, вынуждая скорчиться в три погибели. Сейчас мы оба беспомощны, уязвимы, но к счастью, рядом нет врагов. Я прихожу в себя после экзекуции Расемоном, а ты борешься с коварной, убийственной болезнью. Наши взгляды не пересекаются, мы угрюмо молчим, словно заговорщики. Сидим на грязном асфальте, нисколько не заботясь об одежде.

Мы сами — грязь. Нас не может запачкать что-то внешнее.

Алые цветы наших расставаний...

Я пыталась уйти от тебя. Мы жгли друг друга раскаленными углями упреков, пронзали иглами оскорблений, стараясь причинить побольше боли. Припоминали ошибки, слабости, тайные грехи. Рвали веревки, опутывающие нас. Я понимала, что не смогу победить тебя и снова превращалась в покорную собачонку, возвращаясь с позором.

Когда возвращалась, ты издевательски аплодировал, а в серых глазах разгорался огонь невиданного, неслыханного раздражения. Еще бы. Ты думал, что все закончено, а тут снова я. Ты ненавидишь романтику, когда она исходит от меня, но сам иногда позволяешь себе широкие жесты. Об их истинной причине могу только догадываться, ведь ты не любишь и не способен любить.

Ты дважды дарил мне огромные букеты. Купил черное бархатное платье. Зачем это все, если бьешь, издеваешься, ненавидишь? Ты улыбался, когда я примеряла платье... Мне так хотелось верить, что после этого наши отношения выйдут на новый уровень...

А может, ты улыбался искренне? Может, в твоей душе есть хоть капля симпатии?

Кто знает...

Медленная смерть от твоих касаний...

Меня бьет крупная дрожь, когда ты обнимаешь, притягиваешь к себе. Сила и власть, исходящие от тебя, подавляют настолько, что признания застревают в горле, не решаясь вырваться наружу. В такие моменты я с трудом проглатываю нежные слова и в отчаянии наблюдаю за твоими действиями. Ладонь, скользящая по щеке, может дать оплеуху, расслабляться нельзя. Хочется верить, что тебе действительно нравится мое сбивчивое дыхание, встревоженность, жертвенность.

Я отдам за тебя жизнь, Рюноске. Отдам, не задумываясь, ведь это для меня естественно. В воспаленных, лихорадочных снах вижу черный силуэт с Расемоном за спиной, мое проклятие и вдохновение. Пишу стихи, но их никто никогда не увидит. В этих строчках — мучительный надрыв, разорванные в клочья нервы, гаснущие искры странного, выпрошенного у судьбы счастья. В этих строчках — душа винтика портовой мафии.

Слишком мало сил, чтобы ставить точку...

Нет, не смогу расстаться с тобой, Рюноске. Пусть мучают, пытают, разрывают на части, но без тебя жизнь не имеет смысла. Ты все еще сидишь на асфальте, опустив голову, но уже не кашляешь. Подползаю к тебе, ощущая боль при каждом движении. Осторожно, робко обнимаю худые плечи, чувствуя тепло, вдыхая сладко-горький запах одеколона. Прикасаюсь к запястьям, ладоням.

Ты смотришь на меня широко распахнутыми глазами, словно не понимая, что произошло. Болезненный, жестокий приступ кашля настолько измучил тебя, что восстанавливаться придется долго. Ничего, помогу. Сделаю все возможное, даже если не получу никакой благодарности. Лишь бы только чувствовать тепло, прикасаться, быть рядом...

Но что это? Холодная рука сжимает мою — крепко, уверенно. Не вижу ненависти в серых глазах и ликую, но внешне остаюсь спокойной. Твоя ладонь убеждает меня в том, что не напрасны все труды, испытания, отчаянные решения.

Просто постарайся быть счастливым...

— Постарайся быть счастливым со мной, Рюноске, — шепчу я. — Просто постарайся.