Элементарно, Шерлок! (джен)

«И когда он вдруг заговаривает об Ирен Адлер или о ее фотографии, то неизменно произносит почетный титул: "Та Женщина"»

(«Скандал в Богемии», цикл «Приключения Шерлока Холмса». Перевод Н. Войтинской)

— Но он никогда ее не увидит.

— Ему плевать. Он теперь презирает ее. Даже не называет ее по имени. Просто «Эта Женщина».

Майкрофт Холмс внимательно смотрит прямо в глаза собеседника. Интересно, у него действительно отсутствует всякая проницательность, или он просто притворяется? Пустое, незачем это выяснять. Майкрофт уже давно перестал задаваться вопросом, зачем брат держит при себе этого человека. Неужели Шерлок настолько тщеславен, что ему становится легче, когда рядом крутится верный почитатель? А впрочем, он отвлекся.

Они беседуют еще несколько минут, после чего Джон забирает дело Ирэн Адлер и уходит с ним в квартиру. Майкрофт ждет. За окном льет дождь, он делает глоток кофе и просто смотрит куда-то перед собой. Конечно, он знает, что телефона бывшей доминантки он больше не увидит — Шерлок оставит его себе в качестве сувенира. Подобные сорочьи повадки, вообще-то, были чужды его младшему брату, но ради Адлер он сделает исключение. Кто знает — возможно, она снова ему позвонит.

Майкрофт хмурится и мысленно себя попрекает. Нет, конечно, она мертва — в этом не может быть никаких сомнений. Бедняжка слишком долго играла с сильными мира сего и запуталась в собственной паутине. Ему было бы ее жаль, если бы не тот факт, что Эта Женщина едва не поставила на колени его страну. Этого Майкрофт бы ни за что не стерпел, так что поделом ей — у других возникнет меньше соблазна переходить дорогу британским властям. И если бы Шерлок не увлекся ею так сильно, Майкрофт уже давно бы о ней забыл. А так…

Дождь продолжает лить как из ведра, и Майкрофт понимает, что он всерьез заинтересован этим вопросом. «Та Женщина». Чего же в ней было такого? Эпатаж? Возможно, кивает сам себе старший Холмс — эпатаж неизменно заставляет Шерлока чувствовать себя не в своей тарелке, сказываются привычки и воспитание. Хотя… Нет, это было бы слишком тривиально.

Ум? Вот это уже ближе к истине, пусть и ненамного. Удобнее всего Шерлоку рядом с простыми людьми (чтобы не сказать, с посредственностями), и когда на горизонте появляется кто-то поистине незаурядный, он не пройдет мимо подобного вызова, и их столкновение может стать тем еще зрелищем. Но, с другой стороны, напоминает себе Майкрофт — а так уж ли Адлер была умна? Нет, по некотором размышлении констатирует он: пусть ее действия и были дерзкими и непредсказуемыми, продуманными их назвать никак нельзя. Будь Адлер действительно умна, она бы не попалась как последняя дура на остроумном, но в сущности идиотском пароле, и не полезла бы туда, куда ей соваться явно не следовало. Нет, если Шерлока привлек ее ум, Майкрофт будет очень разочарован — слишком уж тусклым кажется теперь его блеск.

Но что тогда? Майкрофт еле заметно морщит лоб и делает еще один глоток кофе. Ему не хочется об этом думать, но других вариантов у него не остается. Разгадка лежит на поверхности, и он сам ее сформулировал. «Вот и все, что нужно. Одинокий наивный мужчина, отчаянный хвастун — и умная женщина, с которой он почувствовал себя особенным». Теперь Майкрофт уже не хмурится — к его собственному стыду, ему становится не по себе. Они ведь Холмсы, а у Холмсов все всегда сводится к контролю. Он, Майкрофт, контролирует все нити управления государством. Шерлок с переменным успехом контролирует собственные пороки и благодаря их разумной эксплуатации в часы наивысшей умственной активности творит чудеса. А…

Майкрофт душит запретную мысль в зародыше. Нет, об этом он не может позволить себе даже подумать. Лучше вернуться к Адлер. К «Той Женщине» — единственной, с которой Шерлок чуть не потерял контроль. Что ж, вот Майкрофт и ответил на свой собственный вопрос. Адлер привлекла его брата, потому что ему отчаянно захотелось доказать: он может пойти на риск потерять голову и все-таки выйти из этой схватки победителем. Даже чувства он может обернуть на пользу собственному разуму. Даже их он в состоянии контролировать.

Однако, признает Майкрофт, в этом отношении Адлер оказалась достойным противником, так что Шерлок едва не сорвался. Она лучше других сумела понять и его сильные стороны, и его слабости. Простачок Джон Ватсон будет ходить вокруг да около целую жизнь и так и останется в неведении (может быть, поэтому Шерлок и держит его при себе?..), а вот Ирэн раскусила его в два счета. И цена этого оказалась слишком высокой. Недаром ведь они оба, и Шерлок, и Майкрофт, привыкли на пушечный выстрел не приближаться к подобным чувствам. Стоит лишь дать слабину, и они утянут тебя в небытие — хуже того, в хаос, из которого не будет выхода. И как они смогут применить свой совершенный разум, если окажутся побеждены банальной дешевой драмой?

Майкрофт допивает кофе и встает. На этот вопрос он даже не пытается ответить. В кафе возвращается Джон — как и предполагал старший Холмс, телефона в прозрачной папке больше нет. Честный служака бормочет какие-то оправдания, но Майкрофт на это лишь качает головой. Забрав дело, он прощается с Ватсоном и выходит на улицу. Даже зонт не спасает его от разгулявшегося дождя, так что Майкрофт с удовлетворением усаживается в поданную заранее машину и просит водителя отвезти его домой.

Но непрошеные сентиментальные мысли не хотят его отпускать. По дороге в особняк Майкрофт Холмс с удивлением ловит себя на том, как воображает, какой была бы жизнь Шерлока, не будь Адлер авантюристкой и преступницей. А вдруг они стали бы жить вместе? Вдруг она навсегда привязала бы его к себе? Майкрофт слишком живо видит эту картину: их матушка радушно приветствует «Эту Женщину» на традиционном рождественском обеде, а под столом замышляют очередную проказу кудрявые черноволосые ребятишки. Эта идиллия была настолько абсурдной, что Холмс-старший едва не рассмеялся. Нет, этого никогда не произойдет. Если бы Шерлок относился к Адлер так, как должен относиться мужчина к женщине, с которой он желает связать свою жизнь, он никогда не назвал бы ее «Та Женщина». Нет, тогда бы он вовсе перестал о ней говорить. Ее имя было бы для него тем, чем имя Бога является для иудеев — святыней, словом-табу, которое простые смертные не смеют произносить. Это не говоря уже о том, что в таком случае Шерлок бы обязательно спас ее из рук террористов, а этого, как было доподлинно известно Майкрофту, так и не случилось.

Значит ли это, что в конечном итоге прав оказался прямолинейный Джон? Как он сказал, «он теперь презирает ее»? «Даже по имени не называет»? Несколько мгновений Майкрофт всерьез размышляет над этой проблемой, после чего понимает, что это, в сущности, неважно. Кем бы ни была Адлер для Шерлока, он все равно больше никогда ее не увидит. И титул «Та Женщина» кажется Майкрофту как нельзя подходящим для леди, что навсегда останется для своего джентльмена волнующим, но мимолетным воспоминанием.

«Все, что я хотел вам сказать, вы уже угадали», — ответил он.

«В таком случае, вы, вероятно, угадали мой ответ».

(«Последнее дело», цикл «Записки о Шерлоке Холмсе». Перевод Д. Лившиц)

— У тебя вроде армейский браунинг L9A1 в кармане. Или ты просто рад меня видеть?..

— Все вместе.

Рука с пистолетом, прямая как стрела, не дрожит, когда он плавным отточенным жестом поднимает ее перед собой. Шерлок скрипач, такой нагрузкой его не удивишь. И все-таки он чувствует, как кровь отчего-то стынет в жилах. Ему не страшно, нет. Его просто… застали врасплох.

Мориарти оказался совсем не таким, как он предполагал. Сейчас их разделяет целый бассейн, но даже так Шерлоку понятно, что криминальный гений невысок ростом. Ирландский акцент в его речи заметен (понятно теперь, почему он всегда диктовал свои послания), но не так уж и сильно. На небритом лице ярче всего выделяются глаза — карие, но холодные. Пустые.

Чем дольше продолжается их разговор, тем отчетливее Шерлок ощущает, как на место напряжению приходит… любопытство. Если бы не обвешенный взрывчаткой Джон, он бы чувствовал себя почти расслабленно. Он, конечно, понимает, что Мориарти преступник, мерзавец, повинный в смерти множества людей, но отчего-то его притягивает к нему как магнитом. Ведь если человек умен, гораздо интереснее понять, как он мыслит, чем долго и нудно разбираться в том, на что он тратит свой интеллектуальный потенциал.

Удивительное дело — это всего лишь их первая встреча, а они уже знают друг о друге почти все. Шерлоку не нужно даже строить гипотезы или выводить умозаключения. Достаточно лишь заглянуть внутрь себя. И он не то чтобы изучает собственное отражение — нет, он скорее смотрит в кривое, изломанное зеркало. Оно дает какое-то представление об отображаемом объекте, так что отчасти ему можно верить, но с другой стороны… С другой стороны, все выглядит совсем иначе. Шерлок понимает, как Мориарти мыслит, ведь в этом они очень похожи, но вот в том, что касается мотивации, они кардинально различаются. Мориарти выстроил целую криминальную империю — у Шерлока никогда не хватило бы на это терпения. Мориарти держит на коротком поводке целую армию пособников, которой он управляет, словно кукловод — у Шерлока есть лишь два десятка знакомых бездомных, которые периодически за небольшую мзду выполняют его бесхитростные поручения. Наконец, Мориарти использует свой уникальный ум для того, чтобы служить злу — а Шерлок раскрывает преступления только потому, что ему скучно. Земные блага его не очень-то прельщают, а честолюбие никогда ему особо не досаждало, потому что его неизменно побеждал другой порок — лень.

И только Мориарти удалось изменить этот расклад. С того самого дня, как Шерлок впервые перешел ему дорогу, страстное желание уничтожить этого неуловимого паука стало самой большой амбицией в его жизни. И дело было не в том, что победа над Мориарти стала бы венцом его детективной карьеры и принесла бы ему мировую славу, которая была ему не нужна. Нет, одолеть Мориарти для Шерлока означало одолеть единственного достойного соперника на собственном поле, и ради этого он был готов пойти практически на все.

Однако уже тогда, стоя рядом с бассейном, в котором трагически оборвалась жизнь Карла Пауэрса, Шерлок понимает, что на пути к этой цели он рискует потерять самого себя. Искушение слишком велико, и в какой-то момент он чувствует, что перестает верить в собственные силы. «Шерлок прохвост, Шерлок все подстроил, Шерлок выдумал Мориарти» — это звучит абсурдно, но почему-то в его душу закрадывается сомнение. А может быть, его и правда обманули? Может быть, все это было одной сплошной мистификацией, созданной лишь для того, чтобы развенчать миф о его уникальном таланте? Может быть, Шерлок действительно столь же зауряден, как и все те люди, над которыми он потешался все это время? Может быть, он заслужил это разоблачение?

Наваждение проходит, когда он вспоминает о близких. Джон, миссис Хадсон, Лестрейд. Молли и Майкрофт. Да, в этом и состояло его главное отличие от Мориарти — в то время как паук одиноко восседал в центре своей паутины, Шерлок никогда не был один. И пусть в его распоряжении не было тысячи миньонов, готовых выполнить любое его требование, у него было нечто гораздо более ценное. Друзья. Семья. Те, кто всегда верил в его искренность и кого нельзя было обмануть нелепыми журналистскими «сенсациями».

Поэтому, когда Шерлок поднимается на крышу больницы Святого Варфоломея, он почти уверен в своем успехе. Мориарти неизбежно проиграет, и погубит его не то, что он оказался не таким умным, как Шерлок Холмс, а то, что он не учел нескольких важнейших факторов, потому что, будучи одиноким, никогда не придавал им значения. Шерлок лишь с трудом подавляет ироничную улыбку. Надо же, кто бы мог подумать — Шерлок Холмс, и ведет столь сентиментальные разговоры. Остается лишь надеяться, что эта привычка к глупым размышлениям не останется с ним после окончания дела.

Единственное, что едва не срывает весь план, это внезапное самоубийство Мориарти. Впоследствии Шерлок, положа руку на сердце, скажет самому себе, что этого он не ожидал. Это было той мыслью Мориарти, которая так и не пришла ему в голову. Последняя проблема. И еще одно фундаментальное отличие. Что бы ни делал Шерлок, как бы ни изнывал он от скуки и глупости окружающего мира, он никогда не пустил бы пулю себе в лоб — с его стороны это было бы непозволительным расточительством. Да и в сердце он бы тоже целиться не стал — а то, гляди, еще бы доказал всему миру, что оно у него все-таки есть. Нет, такой уход Шерлоку совсем не по нраву. И то, что Мориарти избрал именно его, вызвало бы у него огромное разочарование, если бы Шерлок не был в тот момент всецело поглощен претворением в жизнь финальной части их плана.

Идеальное место действия для заключительного акта. Крыша старинного здания, поверженный враг и кажущийся непобедимым Шерлок. Через несколько минут он переступит через край и спрыгнет вниз, так что все смогут убедиться в том, что он последовал по стопам Мориарти. Что марионетка, что кукловод — разницы нет, они оба выбирают один бесславный конец. И весь мир будет убежден в этом следующие два года, но Шерлоку будет это безразлично. Теперь, когда Мориарти был побежден, он оказался навсегда упрятан на самом дне его чертогов разума, и он снова вернется к нему лишь тогда, когда свет истины можно будет отразить лишь сквозь кривое зеркало.

«Нерешительность у дверей всегда свидетельствует о сердечных делах»

(«Установление личности», цикл «Приключения Шерлока Холмса». Перевод Н. Войтинской)  

— Она подходит к дверному звонку. Нет, передумала. Нет, позвонит. Нет, она уходит. Уходит. Нет, возвращается.

— Она клиент, дело скучное. Я видел подобные симптомы. Топтания на тротуаре всегда говорят об интрижке.

Что он только что сказал? «Топтания на тротуаре всегда говорят об интрижке»? А ему-то, ради всего святого, откуда может быть это известно? Когда у него последний раз была «интрижка»?

Шерлок одаривает гостей легкой загадочной полуулыбкой и продолжает свою и без того затянувшуюся шаферскую речь. Друзья Джона и Мэри вряд ли заинтересуются сентиментальными переживаниями одиноких запутавшихся девиц — им подавай убийства, чтобы кровь стыла в жилах и волосы вставали дыбом. Скучные предсказуемые болваны.

Его губы продолжают произносить заготовленную речь, а глаза на миг задерживаются на Молли.

Ну, может быть, не все.

В памяти почему-то всплывает тот знаменательный день в начале прошлого ноября, когда героический Шерлок Холмс на пике своего пафоса вернулся в Лондон после двухлетнего отсутствия и сразу же получил лицом в нос от не менее героического доктора Джона Ватсона, которого данное нахальство почему-то крайне разозлило. От этого «возвращение блудного сына» сразу же растеряло всю свою высокопарность, и Шерлок, ощутив какой-то непонятный прилив вдохновения, на следующий день позвонил Молли Хупер и предложил ей поработать его ассистентом, пока Джон не образумится и не сбреет свои нелепые усы. Молли на это согласилась, и вот уже клиенты, как голуби в людном парке, налетели на Бейкер-стрит, словно их поманили туда хлебными крошками, и Шерлок с Молли вынуждены были выслушивать слезные причитания на редкость страшной девицы, чей ухажер оказался ее замаскированным отчимом. «Интрижка», таким образом, была налицо, и Шерлок раскрыл это дело в два счета, но вот неприятное послевкусие не оставляло его еще долгое время.

Конечно, будучи частным детективом, Шерлок сплошь и рядом встречался с подобными делами, хоть и пытался их избегать — по его мнению, копание в чужом грязном белье было недостойным применением его выдающихся способностей. Но почему-то некоторые случаи цепляли его за живое, и он снисходил до невероятных сердечных жестов, которых в иной ситуации ни за что бы себе не позволил. Ведь держал же он за руку упомянутую девицу, пока она проливала свои горькие слезы, ведь пытался же ее утешить. И при этом поймал молчаливый взгляд Молли, который, несмотря на все свои аналитические способности, не сумел прочитать. Почему?

Топтание на тротуаре, сердечные дела. Шерлок Холмс в жизни не топтался на тротуаре, и у него просто в принципе не могло быть никаких сердечных дел. Однако это не означало, что он в них не разбирался. В конце концов, он ведь был ученым, а разве нужно ученому в наши дни взрывать атомную бомбу, чтобы узнать, как она работает? Или расчленять труп, чтобы разобраться в анатомии человека? Нет, ведь это уже сделали до него, так зачем же без толку повторять чужую работу, когда можно просто воспользоваться ее плодами? Вот как раз этим Шерлок, в сущности, и занимался — делая выводы, учитывал опыт других и старался не повторять их заблуждений. И никакое топтание на тротуаре вовсе не было для этого нужно.

Однако была в этих рассуждениях одна небольшая трещина. Шерлок уже давно перешел к рассказу об окровавленном гвардейце, когда его взгляд снова останавливается на Молли и на том субъекте, с которым она пришла на свадьбу — как бишь его зовут?.. Кажется, Том? Или Дик? Или Джерри? Дурацкие идиомы, они только все путают. В любом случае, как бы ни величали этого бедолагу, он все равно клинически безнадежен. Рядом с Молли он выглядит нелепо, а она рядом с ним… просто странно. Почему еще раз она решила с ним обручиться? Кажется, Шерлоку она говорила что-то про секс. Да, несмотря на слова Майкрофта, секс его нисколько не тревожил, и поэтому он капельки ей не верит. Молли была слишком незаурядной женщиной, чтобы ее привлекла обыкновенная физиология — недаром ведь ее приглашал на свидания сам Мориарти. Нет, дело было в другом. В том, что этот мужчина, как бы его ни звали, был… был…

Шерлок запинается и умолкает. В физическом, реальном мире он продолжает говорить, но в чертогах разума он молчит и вдруг понимает, что ему совсем не хочется возобновлять этот монолог. Ведь в таком случае ему пришлось бы многое вспомнить. Вспомнить, как он воспользовался чувствами Молли, чтобы она показала ему трупы Лукиса и Ван Куна. Как в грубой форме открыл ей глаза на то, что ее бойфренд был геем. Как высмеял ее праздничный наряд и упакованный в красивую бумагу подарок. И как потом пришел просить ее помощи, потому что она вдруг оказалась незаменимой. Он навсегда запомнил тот ее взгляд — печальный, но понимающий — когда она сказала ему: «Я не в счет». Почему она была не в счет? Потому что он дал ей это понять? Или потому что она думала, что не принадлежит к его миру, что в нем имеют право вращаться лишь Джон, Лестрейд, миссис Хадсон, а теперь еще и Мэри? Но почему она так решила, это ведь было так… нерационально?

Ее жених поднимается, чтобы высказать свою версию убийства гвардейца. Шерлок внимательно его выслушивает и краем глаза видит, что Молли готова провалиться сквозь землю. Когда Том садится (теперь он точно знает, что это Том), ее раздражение становится очевидным, и Шерлок, вопреки своему самому главному принципу, старается этого не замечать. Об этом он подумает когда-нибудь потом. Сейчас ему надо довести до конца свадьбу лучшего друга.

Когда спустя несколько часов, одно раскрытое дело и одну спасенную жизнь он стоит, окруженный танцующими людьми и внезапно оказавшийся никому не нужным, Молли бросает на него внимательный, немного обеспокоенный взгляд, но он снова его не замечает. Теперь в этом уже нет никакой надобности, ведь отныне они находятся по разные стороны баррикад. Когда-то они оба принадлежали к тем, кто никогда не топчется на тротуаре, но все-таки знает о сердечных делах достаточно много, чтобы помогать в этом вопросе другим. Но потом Молли просто выбрала свой путь — банальный, возможно, но вполне ожидаемый. И Шерлок не винил ее в том, что она так поступила. Ему просто было… грустно. После того как она помогла ему сымитировать самоубийство, он всерьез поверил в то, что она была создана для чего-то большего, и ему было странно видеть ее такой… обыденной. Но, быть может, он просто ошибается, и странным на самом деле был он сам — одинокий детектив в смешной шляпе.

Шерлок не торопясь покидает танцующих и, выйдя на улицу, на ходу надевает пальто. Кажется, он снова оказался неправ. Иногда представлять интерес могут даже affaires de coeur.

«Да, скоро поднимется такой восточный ветер, какой никогда еще не дул на Англию. Холодный, колючий ветер, Уотсон, и, может, многие из нас погибнут от его ледяного дыхания»

(«Его прощальный поклон», одноименный цикл. Перевод Н. Дехтеревой)

— Грядет Восточный ветер, Шерлок. Он тебя унесет.

Мальчик под одеялом жмурится и крепче обнимает плюшевого мишку. Ему отчаянно хочется заплакать, но он изо всех сил старается сдержать слезы и сдавленно, но упрямо возражает:

— Нет. Не унесет.

С полминуты старший брат внимательно смотрит на него, после чего молча возвращается к своей книге. Несколько секунд Шерлок не шевелится, ожидая подвоха, но Майкрофт больше ничего не говорит. Сейчас он снова, как и в каждый подобный вечер, кажется всецело погруженным в чтение.

Несмотря на то, что недавно Шерлоку стукнуло семь лет, родители по-прежнему настаивали на том, чтобы по вечерам, пока он засыпал, компанию ему составлял его старший брат. Конечно, как всякого ребенка, что считает себя ужасно взрослым, Шерлока чрезвычайно уязвляло подобное пренебрежение его почтенным возрастом, однако он не слишком сильно возражал против общества Майкрофта. Ведь ему действительно было немного неуютно засыпать в одиночестве. Загородный дом, где они сейчас жили, отчего-то казался ему каким-то маленьким, и его стены давили на Шерлока, не позволяя ему вздохнуть полной грудью. Он знал, что раньше они жили в другом месте, гораздо лучше и просторнее, но почему-то больше не могли туда вернуться. Шерлока это очень огорчало. Он будто оставил там что-то очень важное, только не мог вспомнить, что.

— А когда мама придет? — робко спрашивает он старшего брата.

— Поздно вечером. Ты уже будешь спать, — не отрываясь от книги, говорит Майкрофт. — Они с отцом и дядей отправились на благотворительный вечер.

— А зачем? — продолжает расспрашивать Шерлок.

— Затем, чтобы пообщаться с другими людьми, — терпеливо поясняет брат. — Взрослые иногда встречаются, чтобы обсудить важные вопросы, и такие вечера очень для этого подходят.

— Понятно, — вздыхает Шерлок. На самом деле, ему совсем это не понятно, но он не может признаться в этом Майкрофту. Майкрофт уже взрослый, и он знает гораздо больше Шерлока. И если он поймет, какой Шерлок глупый, он призовет страшный Восточный ветер, и тот его заберет.

Шерлока снова передергивает. Нет. Ни за что он ему не дастся, этому противному ветру.

— Я скучаю по маме, — вдруг говорит он.

Майкрофт отрывается от книги и с улыбкой качает головой.

— Мама придет поздно вечером, — напоминает он.

— Я знаю, — говорит Шерлок, и в его голосе снова звучит упрямство. Про себя он добавляет: «Но я все равно скучаю».

Старинные часы на полке легонько щелкают, отмечая очередной пройденный отрезок времени. Шерлок зевает, чувствуя, как слипаются его глаза. Не отпуская мишку, он поворачивается на бок и через несколько минут засыпает.

Просыпается он всего через час, но спальню он не узнает — все погружено во мрак, и от этого Шерлоку становится страшно. Видимо, пока он спал, он выронил мишку, потому что сейчас он не может его найти. Пытаясь отыскать игрушку, Шерлок шарит по постели, но все напрасно. Он тянется к тумбочке, чтобы зажечь настольную лампу, но вдруг замирает.

В комнате кто-то есть. Шерлок не видит его, но так ясно ощущает его присутствие, что волосы у него на затылке встают дыбом. Тем не менее, он пытается противостоять страху и вспомнить то, чему его учил Майкрофт. В голове звучит голос старшего брата: «Бояться — это не плохо. Плохо — бояться тогда, когда для этого нет никаких оснований. Ты сможешь прогнать любой страх, если докажешь логически, что он беспочвенен».

Шерлок лихорадочно пытается соображать. К нему в комнату никогда не зайдет посторонний, потому что дом всегда закрывают, и просто так в него не проникнешь. Окна уже закрыты, так что через них не пролезть. А значит, в комнате никого нет. Никого нет. Никого…

— Поиграй со мной, Шерлок…

Он подпрыгивает на кровати, словно ошпаренный. От противоположной стены отделяется какая-то тень, которая начинается двигаться в его сторону, а в следующий миг Шерлок отчетливо слышит собачий лай. Собачий лай и плеск воды, словно кто-то решил искупать своего любимого питомца. И почему-то этот звук исторгает из груди Шерлока такой истошный крик, что в нем на несколько мгновений тонет весь остальной мир.

— Сынок… Сынок, что случилось?..

— Отойди, — знакомые, но неласковые руки хватают его в охапку. Шерлок по-прежнему кричит, и его начинают укачивать, будто он не семилетний мальчик, а двухнедельный младенец.

— Майкрофт! Майкрофт, почему ты его оставил?!

— Я…

— Прекрати, сестра, он все сделал правильно, — укачивание не прекращается. — Это остаточный приступ, скоро он пройдет.

— Отдай мне моего сына, Руди!

— Зачем? Что ты с ним сделаешь? Поможешь? Очень сомневаюсь. Отойди и не мешай — ты и так уже сделала достаточно, дорогая сестра.

Сестра. Отчего-то это слово вызывает у Шерлока беспокойство и, отвлекаясь на эту эмоцию, он потихоньку замолкает. Сестра. Его мама — сестра его дяди Руди, вот в чем дело. Да, конечно. Как он мог забыть.

Больше он ничего не слышит, но, наверное, дело в том, что больше взрослые ничего и не говорят. Шерлок щурится от яркого света — только теперь он понимает, что его спальня больше не погружена во тьму. Он сворачивается калачиком, и кто-то подает ему его плюшевого мишку. По запаху одеколона и по мягким, теплым рукам он понимает, что это его отец.

— Держи, малыш, все хорошо… — его голос звучит как-то непривычно. Неужели он плачет? Это удивляет Шерлока, и он вспоминает, о чем говорил брату, прежде чем заснуть.

— Мама… — тихо зовет он. — Мама…

Следует немой диалог, и дядя все-таки отдает его матери. Она кладет Шерлока на постель и укрывает одеялом.

— Спи, сыночек, спи, — шепчет она. — Это был всего лишь дурной сон… — в отличие от папы, она не плачет, но, пока она гладит его по голове, в ее тонких пальцах он ощущает печаль, и когда Шерлок, обессиленный после криков и рыданий, падает куда-то в пустоту, он решает, что, наверное, причинил им сегодня много огорчений, раз они так расстроились из-за его кошмара.

Под утро Шерлок снова просыпается. В комнате теперь гораздо светлее, и, если он сядет, то сможет без труда убедиться в том, что сюда не проник посторонний. Но Шерлоку не хочется садиться — после пережитого ночью он еще слишком слаб. Он зарывается лицом в мишку, который спит у него под боком, и вдруг понимает, что рядом с ним лежит Майкрофт.

— Ты что проснулся? — тихо спрашивает старший брат. — Спи, еще рано.

Шерлок ничего не отвечает. Он хочет было закрыть глаза, но вдруг пугается. А что, если кошмар вернется?

— Ты чего? — Майкрофт приподнимается и внимательно на него смотрит. Он спит одетым, на одеяле, но Шерлок этого не замечает.

— Собачка, — еле слышно шепчет он.

Майкрофт не шевелится.

— Собачка?

— Да, — сглотнув, кивает Шерлок. — Я слышал собачку. И она… она купалась в речке. Майкрофт, что с ней случилось? — широко распахнув глаза, он смотрит на брата. — Неужели ее унес Восточный ветер?

Майкрофт медлит секунду, после чего кивает.

— Все верно, Шерлок. Ее унес Восточный ветер. И на твоем месте я бы больше никогда о ней не думал.

«Уотсон, — сказал он, — если вам когда-нибудь покажется, что я слишком полагаюсь на свои способности или уделяю случаю меньше старания, чем он того заслуживает, пожалуйста, шепните мне на ухо: «Норбери» — и вы меня чрезвычайно этим обяжете»

(«Желтое лицо», цикл «Записки о Шерлоке Холмсе». Перевод Н. Вольпин)

— Вивиан Норбери, перехитрившая всех. Всех, кроме Шерлока Холмса. Выхода у вас нет.

— Похоже на то. Вы видите меня насквозь, мистер Холмс.

— С этим спорить трудно.

— Возможно, я все же смогу вас удивить.

Впоследствии этот разговор будет повторяться в его голове снова и снова. Он запомнит его на всю жизнь — лучше, чем таблицу Менделеева, на которую он ежедневно смотрит уже больше двадцати лет. Мельчайшие детали, интонации голоса, мимика и повороты головы. Вивиан Норбери останется с ним до конца его дней. Единственная ошибка, которую он не в состоянии будет исправить.

Пуля летит прямо ему в грудь, и Шерлок знает, что на ней значится его имя. Он понял это еще в тот миг, когда увидел «уголок Тэтчер» в доме того консерватора, куда их с Джоном привез Лестрейд. Не предвкушение грядущего дела, не предчувствие опасности, от которой бурлит кровь, а роковая неизбежность. Обрыв, за которым простирается пустота. Не законченная, а проигранная игра.

Когда она стреляет, он не шевелится, не пытается отскочить в сторону. Просто стоит, подняв руки, словно признавая справедливость ее действий. Он ведь сволочь и козел, все ему это твердили, даже Джон. И то, что он только что ей наговорил… Никого не удивит, что она разозлилась. Может быть, когда-нибудь даже найдутся новые андерсоны и донованы, которые захотят ее оправдать или по крайней мере желчно констатируют: «Странно, что никто не сделал этого раньше». А еще Шерлок вспоминает о том, как несколько месяцев назад застрелил Магнуссена. Тот ведь тоже был безоружен, прямо как Шерлок сейчас. И все же он убил его без всяких зазрений совести. Точнее, нет, не убил. Раздавил, как хозяйка давит особо надоедливого клопа. Устраняет его, потому что он приносит одни беды. И Вивиан Норбери сейчас сделает то же самое — устранит Шерлока Холмса, чтобы больше никогда не слышать этот надоедливый писк. Возможно, он даже будет ей благодарен. Ведь и для него это порой становится слишком невыносимо.

Но ничего этого не случается. В последний миг голод выпущенной миссис Норбери пули оказывается утолен другим человеком. Еще один шахматный ход, на который Шерлоку Холмсу нечего ответить.

От отдачи Мэри ударяется о деревянную перегородку и падает. Норбери исчезает из поля зрения Шерлока, он больше о ней не думает. Пуля пробила Мэри грудь, и машинально Шерлок пытается остановить кровь, бормоча какие-то утешительные слова, но это происходит по инерции — на самом деле его мозг словно остановился. Точнее, остановилась та его часть, что подпитывала его существование все эти годы и отвечала за такие вещи, как логика, рациональное мышление и безрассудное, безграничное хвастовство. Теперь эта часть его мозга молчит, зато вместо нее на всю катушку работает другая — та, о существовании которой он приказал себе забыть. Та, благодаря которой он мог чувствовать боль, страдать, даже плакать. Та, что могла заставить его разувериться в собственных силах и даже вызвать вину.

Дальнейшее занимает не больше трех минут. Откуда-то сзади возникает Джон. Он бросается к Мэри, на его лице ни кровинки. Он не знает про Норбери, он вряд ли что-то понял, но это не имеет никакого значения. Того, что он видит, оказывается вполне достаточно. Мэри умирает у него на руках, а затем рядом с ним умирает Шерлок. Нет, умирает не буквально, а метафизически. Эту «смерть» нельзя доказать, постороннему человеку ее нельзя даже увидеть, но на самом деле факт ее присутствия налицо. Ничего уже не изменит того, что из-за Шерлока погибла жена его лучшего друга. Сама того не желая, Вивиан Норбери попала не в назойливого детектива и даже не в бывшего «фрилансера», а в дружбу Шерлока Холмса и доктора Ватсона, и она сразила ее наповал.

Несколько минут они стоят треугольником — Шерлок, его брат Майкрофт и инспектор Лестрейд — а рядом на полу все так же сидит Джон, прижимающий к себе Мэри. Потом сзади раздаются шаги, появляется бригада скорой. Врачи понимают, что опоздали, но они деликатны. Один из них осторожно обращается к Джону, пока другие готовят носилки. Шерлок вдруг осознает, что здесь он лишний. Никого не замечая, он пятится к выходу и идет вдоль аквариумов, не разбирая дороги. Он не знает, пытается ли его кто-то остановить — сознание не воспринимает ни Майкрофта, ни Лестрейда, ни других полицейских. В него снова возвращается Норбери.

В ту ночь Шерлок не спит. Миссис Хадсон нет, она в Греции, так что никто не мешает ему своими причитаниями и охами. Телефон почему-то молчит. Майкрофт, конечно, не стал бы ему звонить, но его беспокоит отсутствие новостей от Лестрейда — тот обычно всегда держит его в курсе дела. Только на следующее утро Шерлок не выдерживает и сам пишет ему сообщение. Он не осознает этого, но оно начинается со слова «Привет». Лестрейд отвечает почти сразу же. Да, они все уладили. Нет, похороны послезавтра. Джон не собирается никого звать, но он хочет, чтобы миссис Хадсон тоже присутствовала. Нет, про него он ничего не говорил. Наверное, ему лучше спросить самому.

Шерлок не спрашивает — Джон просто не дает ему шанса и не отвечает ни на один его звонок. В итоге он приходит на похороны без приглашения, надеясь, что присутствие других защитит его от возможных эксцессов, но этого и не требуется. Джон просто его не замечает. Отныне Шерлок для него пустое место.

После похорон Шерлок больше не звонит. Его сознание начинает постепенно выходить из оцепенения. Снова включаются рефлексы и логическое мышление. Боль утраты сильна, но ее глушит совсем иное чувство. Словно могильный камень, ему не дает вздохнуть вина. Не столько из-за того, что погибла Мэри, столько из-за того, что это его недооценка противника привела к такому исходу. Выбором Мэри было прыгнуть наперерез пуле, а выбором Шерлока было сделать так, что она была выпущена из пистолета. Прав был Майкрофт — Шерлок как был болваном, так им и остался. Только на сей раз это стоило жизни невинному человеку.

Собравшись с силами, Шерлок обращается к миссис Хадсон. Ему стыдно говорить то, что он хочет сказать, поэтому сначала он смотрит на стол, прямо перед собой, но потом все-таки поворачивает голову.

— Скажите мне одно слово: «Норбери». Хорошо? Я буду признателен.

«Ваша жизнь принадлежит не вам, — сказал мой друг. — Не поднимайте на нее руку»

(«Квартирантка под вуалью», цикл «Архив Шерлока Холмса». Перевод Е. Дунаевской)

— «Лишить себя жизни». Неверное выражение — не себя, а кого-то. Жалеть о ней будете не вы. Ваша смерть это всегда испытание для других. Ваша жизнь вам не принадлежит — не покушайтесь на нее.

— А я думала, вы не такой.

— Что? А какой я?

— Лучше.

— Кого?..

— Любого.

После возвращения из «Шеррингфорда» проходит месяц, прежде чем Шерлок возвращается к этому разговору. Удивительно — именно его сестра сказала ему, что он лучше, чем она предполагала. Раньше такого ему никто не говорил. Раньше он обычно выслушивал от других, какой он заносчивый, грубый и невыносимый, и только его родная сестра сказала ему, что в действительности он лучше их всех. Лучше любого другого.

Любопытно, что поводом к этому послужили его слова, его реакция на смерть Мэри. Но этого и следовало ожидать, ведь так он ее и воспринимал. Они с Джоном лишились Мэри и всей той жизни, что она могла бы прожить вместе с ними. После ее ухода образовалась пустота, заполнить которую никому не было под силу. После ее смерти началось их испытание, и пока рано было говорить о том, насколько хорошо они с ним справляются.

Поэтому Шерлок решил сосредоточиться на другом. Раз уж после всего пережитого он получил второй шанс, он не станет тратить время впустую и сконцентрируется на том, что должно бы было попасть в поле его зрения уже давно, не будь он таким эгоистичным идиотом. Последует собственному совету и обратит внимание на тех, кому принадлежала его жизнь. На тех, кем он непозволительно пренебрегал все это время.

Такси останавливается у большого особняка. Шерлок расплачивается, выходит из машины, но медлит, не желая сразу же идти к парадной двери. В глубине души он не совсем уверен в том, что собирается сделать. Конечно, ведь подобное ему в новинку. Впрочем, после того как он узнал о существовании своей младшей сестры, вся его жизнь словно развернулась на триста шестьдесят градусов, так что удивляться было нечему. Все теперь для него будет новым. Если, конечно, он к этому не привыкнет.

Шерлок усмехается собственной мысли. Плотнее кутаясь в пальто (вовсе не по причине холода), он подходит к двери и нажимает на кнопку звонка.

Майкрофт открывает ему сам. Шерлока это тревожит, и от нахлынувшего чувства вины он слегка краснеет. Ведь это они с Джоном тогда придумали тот дерзкий план вывода из строя охраны его старшего брата. Но почему Майкрофт не восстановил прежние системы контроля? Это было странно.

— Шерлок, — кажется, он ничуть не удивлен тем, что видит его. В темных глазах нет эмоций, одна усталость. — Проходи.

Младший брат заходит в просторный холл и снова чувствует неприятный укол воспоминаний. Все-таки тот план по запугиванию Майкрофта был слишком жестоким. Теперь он это понимает.

Молча старший Холмс проводит его в гостиную и знаком приглашает сесть. Шерлок снимает пальто и шарф и устраивается в одном из массивных кожаных кресел.

— Выпьешь чего-нибудь? — вежливым, но безучастным тоном интересуется Майкрофт. Шерлок качает головой, и брат садится в кресло напротив.

— Чем могу быть полезен? — в голосе по-прежнему нет никаких интонаций. Шерлок смотрит на Майкрофта, и впервые взгляд столь отчетливо выделяет их сходства. Младший брат видит себя — те же заостренные черты лица, те же внимательные глаза, пусть и другого цвета, та же тонкая линия сжатых губ. Но вместе с этим он замечает и другое. Неестественная бледность — даже для Холмса это чересчур. Ставшая второй кожей усталость. И слишком механические движения, доведенные до автоматизма. Конечно, Майкрофт всегда был очень сдержанным и скупым на эмоции, но это было уже слишком. Шерлоку хватает пары секунд, чтобы понять: после «Шеррингфорда» Майкрофт потерял волю к жизни. Его больше ничего здесь не держит.

— Я хотел извиниться, — тихо говорит Шерлок. Вызванная увиденным тревога сжимает его сердце, но ему удается ее контролировать. — За то, что целился в тебя тогда. Прости.

Майкрофт делает небрежное движение рукой, но это не выглядит естественным.

— Нечего прощать. Тебя вынудили.

— Но я мог раньше изменить правила игры, — возражает Шерлок. — Я просто слишком медленно соображал. Опять.

Этот комментарий вызывает у Майкрофта сухой смешок.

— Как мы выяснили, быстрота выведения логических умозаключений вовсе не является величайшей добродетелью. Несмотря на то, что в детстве ты решал ребусы медленнее всех, ты все равно всегда был лучшим из нас, Шерлок. И это никак не было связано с дедукцией.

Он качает головой, но возражать не торопится. Только когда Майкрофт полагает, что его слова поставили точку в этом обмене мнениями, Шерлок негромко заговаривает:

— Майкрофт, я только что обрел сестру. Я не собираюсь вслед за этим терять брата.

Он слегка вздрагивает, но внешне кажется не впечатленным.

— Что за мелодраматичные глупости, Шерлок. Ты меня не потеряешь.

— Изволь напомнить, дорогой брат, что в последнее время я стал экспертом по внутреннему миру Холмсов, так что твои попытки списать все на мою интеллектуальную недоразвитость ни к чему не приведут. Ты не сможешь меня обмануть, я хорошо знаю симптомы. Так что, пожалуйста, оставь эту мещанскую хандру — она порочит наше доброе имя.

— Доброе? — желчно повторяет Майкрофт. — И с каких это пор оно стало добрым?

— С тех пор, как ты его носишь, так что уже довольно долго, — бесстрастно парирует Шерлок. Майкрофт ничего не отвечает, и он понимает, что ироничную словесную пикировку лучше не продолжать. Несколько секунд он выжидает, а потом, вздохнув, говорит:

— Майкрофт, что бы тогда ни сказала мама, она была кругом не права. Ты принял трудное решение, но на твоем месте никто не справился бы лучше. И сейчас я прошу тебя разделить эту ответственность со мной. Я еще раз повторяю: я не намерен тебя терять и не позволю тебе сидеть здесь и заниматься бесполезным самоуничижением. Ты нужен мне, Майкрофт. Как был нужен всегда.

Этих слов внезапно становится слишком много, и он встает и берет свое пальто, чтобы сразу же уйти. Пока этого достаточно — им обоим нужно время. А в будущем, кто знает — возможно, они смогут поговорить подольше. Сегодня же Шерлок, надев пальто, ограничивается просьбой:

— И еще кое-что — хотел спросить, не можешь ли ты отправить кого-нибудь на квартиру к Молли Хупер? Кажется, в прошлый раз эти умельцы переусердствовали и перекрутили отопление, так что теперь она жутко мерзнет. Конечно, она слишком стесняется попросить кого-нибудь это исправить, но мы же не можем допустить, чтобы она погибла от холода.

Майкрофт чуть выпрямляется в кресле. Шерлок не видит его лица, но его голос звучит почти обычно.

— Конечно, Шерлок. Я сам за всем прослежу.

— Спасибо, — как можно беспечнее благодарит детектив. — Увидимся.

Он возвращается на вечернюю улицу, и, когда он поднимает руку, чтобы подозвать такси, в его голове вновь звучит голос его младшей сестры:

«Вы не такой, мистер Холмс. Вы… лучше».