Быть ассасином (джен)

В своей жизни человек совершает множество поступков, даже не задумываясь об их значении. Он посещает различные места, встречается с людьми, общается с ними — и не задумывается, верны ли его действия, не допустил ли он где-то ошибку. Точно так же сороконожка не раздумывает, какой ногой ей переступать.

Человек не боится совершить ошибку потому, что в жизни в принципе нет абсолютно правильных путей. Почти любой исход дела может выглядеть успехом и провалом — в зависимости от того, как посмотреть. Большинство людей верят в то, что их жизненный путь, несмотря на отдельные ошибки, ведет их к верной цели — верят благодаря тому, что сами не понимают, к какой цели стремятся, и стремятся ли вообще. Конечно, эта вера — лишь иллюзия, но благодаря ей мы можем жить, не задумываясь о смысле каждого нашего деяния. Если бы человек осознал, что его жизненный путь и само его существование — одна большая ошибка, он бы предпочел смерть или забвение в безумии…

У ассасина все иначе. У него есть цель — миновав многочисленные ловушки, настигнуть жертву и нанести смертельный удар. К этой цели ведет путь — как правило, один-единственный. Ассасин обязан просчитать этот путь среди множества ложных путей, постичь все его повороты и пройти по нему до цели, не отвлекаясь ни на что. Если ассасин не может этого сделать — он плохой ассасин…

Хороший ассасин подобен сороконожке, которая обдумывает каждый свой шаг, при этом ничуть не теряя в скорости.

Серый Ястреб был одним из лучших ассасинов. О его деяниях ходило немало слухов; впрочем, он как-то сам признавался, что большая часть этих слухов придумана им самим. Он заставлял своих жертв бояться его, сделав этот страх таким же эффективным оружием, как и его заспинный клинок.

Ходили слухи, что Серый Ястреб бессмертен, как сам Шам-Марум, что он действовал задолго до Восстания. Говорили, что он был одним из первых ассасинов, во время Очищения пришедших на службу солнцеподобному Шам-Маруму. Утверждали даже, что Серый Ястреб и Повелитель Убийц — один и тот же человек; впрочем, это уже была явная небылица…

Рынок был подобен городу в городе, где можно было продать и купить все: мясо и рыбу, молоко и пиво, зерно и специи, овощи и фрукты, драгоценности и поделки ремесленников-варваров, керамику и бронзу, рабов и шлюх, дурманящие зелья и шарлатанские снадобья… Здесь можно было послушать арфистов и флейтистов; полюбоваться на танцовщиц; поглазеть на факиров, что принимали самые удивительные позы, лежа на закрепленных режущими кромками вверх ножах; или рискнуть деньгами и сыграть с уличным шулером в скорлупки.

Адзумма вел себя так, как должен вести себя праздношатающийся приезжий, впервые попавший в столицу. Он придирчиво разглядывал товары на прилавках, приценивался, торговался, спорил с приказчиками — в итоге так ничего и не купив. Пару раз сыграл в скорлупки, выиграв два медяка (при желании он мог бы разорить шулера в хлам, всякий раз замечая, куда тот прячет шарик, однако это неизбежно привлекло бы к удачливому новичку внимание). Глазел на танцовщиц, факиров, заглянул в палатку, где демонстрировались разные диковинки: двухголовый теленок, одноглазый младенец и девушка-змея, без рук, со сросшимися вместе ногами и длинным раздвоенным языком (как-то Серый Ястреб рассказывал им, как фабрикуются подобные уродцы; после этого Адзумме долго снились кошмары). Можно было подумать, что он совершенно забыл о своей миссии. Но это было не так.

Целенаправленно искать то, о сущности чего ты понятия не имеешь — глупость. Адзумме нужна была зацепка, которая позволила бы ему продвинуться к цели; а такой зацепкой в принципе могло оказаться все, что угодно. В этом случае лучшей тактикой было просто бродить, внимательно поглядывая вокруг — рано или поздно ты найдешь искомое, если, конечно, не прозеваешь его.

Этот парень лет двадцати сразу привлек внимание Адзуммы — он вел себя довольно странно. Похоже, он боялся слежки — его глаза бегали туда-сюда, словно кого-то выискивая; он петлял по рынку, как будто желал сбить возможных преследователей со следа.

Кто он, этот подозрительный неизвестный? Неужели собрат-ассасин? В таком случае, это довольно слабый ассасин. Или, может быть, это простой вор, спешащий по своим темным делам? Не исключено… В любом случае, за ним следовало проследить.

Тем временем подозрительный тип направился к выходу на площадь. Адзумма направился за ним.

На площади собралась большая толпа; Адзумма быстро потерял подозрительного парня в людской толчее. Прислушавшись к разговорам, он понял, ради чего все эти люди собрались здесь.

Казнь.

На площади появились городские стражники. Размахивая дубинками, они оттеснили народ к краям площади. Адзумма подобрался достаточно близко, чтобы видеть происходящее, но в то же время не слишком близко к оцепившим середину площади стражникам: во-первых, те могли крепко приложить дубинкой по голове, а во-вторых, ассасину вообще не стоило без надобности попадаться им на глаза.

На площади появились люди в таких же шлемах, как и у стражников, и в выкрашенных пурпуром набедренниках.

— Добродетельные горожане! — провозгласил один из них, выйдя в центр площади. — Сегодня ночью гнусные злодеи покусились на жизнь верного слуги нашего солнцеподобного государя Шам-Марума, да хранит Его Бог-Светоносец! Убийцы попытались проникнуть в покои сиятельного купца Нур-Маджира, однако благодаря решительным действиям охраны преступники были схвачены! По закону, главы крупнейших гильдий имеют право сами решить судьбу того, кто виновен в преступлении против них. Решение сиятельного Нур-Маджира непоколебимо — убийцы должны получить то, что заслужили! Смерть!

— Смерть! Смерть! Сме-ерть!! — выкрикивали люди. Адзумма, впрочем, заметил, что начали кричать, следом за глашатаем, где-то около пяти-шести человек; другие подхватили их крик спустя немного времени. «Интересно, — подумал он, — если бы этих людей не подзуживали крикуны в толпе — стали бы они с таким пылом требовать для несчастных смерти? Ведь они наверняка знают, что ассасины действуют по приказу царя; стало быть, требовать смерти царских слуг как-то… С другой стороны, раз эти слуги потерпели неудачу — умереть для них лучше всего. Они оказались плохими ассасинами, а плохой ассасин… м-да…»

Тем временем за спиной глашатая рабы в пурпурных набедренных повязках возводили виселицу для казни. На землю уложили четыре балки и соединили их бронзовыми скрепами. На получившуюся раму уложили доски и водрузили сверху конструкцию, напоминающую ворота без створок. На верхней перекладине были сделаны два крюка. Чувствовалось, что эти рабы делают свою работу не в первый, и даже не во второй раз.

Восемь рабов, сгибаясь под тяжестью, вынесли на площадь черный паланкин. Адзумма решил было, что это прибыл сам Нур-Маджир, но из паланкина вышел всего лишь мускулистый бритоголовый мужчина с завязанным тряпкой лицом. Следом за ним появился человек со скованными руками; об этом человеке можно было сказать лишь то, что когда-то это был мужчина, ныне оскопленный. Все его тело представляло один сплошной след от пыток. Веки и рот обреченного были наглухо зашиты; нос был отрезан, оставшуюся дыру также зашили, но не до конца, чтобы человек мог дышать.

«Странно… — подумал Адзумма. — Глашатай говорит, что убийц было несколько; да и крюков для подвешивания жертв два… Между тем налицо лишь один приговоренный. Что это значит? Неужели?..» — от страшной догадки ассасина бросило в жар. Что, если второй приговоренный — он, Адзумма? Но как, как они пронюхали, как?!

— Недавно в городе? — раздался бас едва не над ухом. Скосив взгляд, Адзумма увидел носатого бородача с позолоченной серьгой в ухе. — Когда я впервые увидел казнь преступника, меня тоже в пот бросило. Ничего, если ты решишь здесь обосноваться — привыкнешь!

Проклятие!.. Адзумма едва не сделал чудовищную ошибку. Надо успокоиться и все тщательно обдумать.

Ассасин перебрал все свои действия за последнее время, но так и не вспомнил, где он мог выдать себя. Значит, его предали? Но кто?! Добрейший Зигнаццу, хозяин гостиницы? Пьяный нищий? Паломники? Из всех этих людей Адзумма подолгу общался лишь с Зигнаццу; но и ему ассасин не сказал ничего такого…

Ладно. Как говорится, не можешь сопротивляться обстоятельствам — поддайся им. В конце концов, все мы ходим под Богом-Светоносцем …

— Сиятельный Нур-Маджир, глава Пурпурной гильдии! — провозгласил глашатай.

На площади появился еще один паланкин — на этот раз пурпурный. Его окружали вооруженные щитами и саблями телохранители. «Неужели это и есть тот самый купец? — подумал взволнованный Адзумма. — Я стою от него в нескольких шагах; будь у меня что-нибудь вроде духовой трубки, стреляющей отравленными шипами — судьба главы Пурпурной гильдии была бы решена… Правда, я в этом случае вряд ли сумею уйти отсюда живым… Ах, как мне добраться до него?..»

Рабы тем временем разместили под виселицей дощатый постамент, на который затем палач заставил взойти казнимого преступника. Под кожу осужденного были вогнаны особые крючья на цепях; свободные концы цепей палач надел на верхний крюк.

— Давай, подвесь его! — кричали из толпы. — Пусть повисит на собственных жилах, пусть омоется кровью — авось смоет свои грехи, грязный ассасин!

И в этот момент совсем рядом с пурпурным паланкином Адзумма увидел знакомое лицо! То был подозрительный парень, которого ассасин видел на рынке. Протиснувшись между двух зевак, он взмахнул рукой, что-то бросив на площадь. По земле покатились два небольших — чуть меньше кулака — круглых предмета, шипящих и испускавших дым.

Один из круглых предметов, подкатившийся к стоящему на земле паланкину Нур-Маджира, с громким хлопком взорвался, окутав все вокруг облаком вонючего дыма. Спустя секунду взорвался и второй предмет, оказавшийся едва не на середине площади. Из дыма раздались панические крики стражников.

Тем временем Адзумма услышал громкие хлопки взрывов позади себя, среди людей. Толпа в панике шарахнулась вперед.

Адзумма знал, что за оружие применил его собрат — теперь уже не могло быть сомнений в том, что подозрительный парень тоже был ассасином. Серый Ястреб рассказывал о «гремучих шарах» — сферических сосудах из глины, начиненных смесью на основе селитры. Как орудие убийства они подходили мало; но с их помощью можно было отпугнуть или отвлечь противника, создать дымовую завесу, вызвать панику в толпе…

Охваченная паникой толпа напирала; пытавшиеся удержать ее стражники были сбиты с ног и затоптаны. И тогда телохранители Нур-Маджира обнажили сабли и принялись рубить наступающую толпу. На мостовую ручьями хлынула кровь.

Адзумма в мгновение оказался окружен трупами и изувеченными, истекавшими кровью людьми. Кто-то с силой толкнул его; на мгновение Адзумма увидел того самого бородача с серьгой в ухе, что говорил, как его бросило в пот от зрелища казни. Левый глаз бородача был выпучен от боли и ужаса; правый… правого глаза, как и всей правой стороны головы, не было. Должно быть, этот бородач принял удар сабли на себя, успев заслонить Адзумму.

Среди пришедших поглазеть на казнь было немало носивших при себе, несмотря на строгий запрет, кинжалы и ножи. Пытаясь вырваться, они кромсали без разбору, направо и налево. Давка окончательно превратилась в резню.

…Адзумма наконец перевел дух. Он стоял, прижавшись к стене, сжимая в руке окровавленный обломок ножа (нож, видимо, он отобрал у кого-то в толпе), а одежда насквозь промокла от крови. Рядом жались к стенке выжившие.

Вид площади, усеянной мертвыми телами и частями тел, производил гнетущее впечатление. Паланкин палача был опрокинут; сам палач — уже с открытым лицом — сидел рядом, и рабы обрабатывали ему обширную рану на голове. Пурпурный паланкин все еще тлел; видимо, он загорелся от взрыва «гремучего шара». В паланкине никого не было.

На виселице теперь висело два человека. Кроме прежнего приговоренного, там был и тот самый ассасин с «гремучими шарами». Он висел, подвешенный за ребро, и стонал от боли.

Рядом с виселицей находился человек с пурпурной повязкой на руке; видимо, это был состоящий на службе главы гильдии наемник. Он был в меру развит, в меру мускулист, в меру высок — одним словом, его нельзя было назвать примечательным. Похоже, ему тоже пришлось участвовать в драке — правая его рука была забинтована.

На середину площади вышел глашатай.

— Горожане! — воскликнул он заметно охрипшим голосом. — Горожане! Сейчас мерзкий ассасин пытался сделать то, что не удалось его собрату. Но благодаря божественному заступничеству… — тут глашатай на мгновение запнулся, переводя дух, — …а также благодаря самоотверженности телохранителей его гнусные замыслы сорвались! Сиятельный Нур-Маджир жив и в безопасности, а дрянной убийца получил по заслугам! И такая судьба ждет всех, кто покусится на слуг нашего великого солнцеподобного государя Шам-Марума, да хранит его Бог-Светоносец!

Бросив обломок ножа, Адзумма медленно побрел вдоль стены. Ему нужно было все хорошенько обдумать.

— Твари… — услышал он. — Мерзкие кровожадные твари…

Прислонившись к стене, на земле сидел юноша, немногим моложе самого Адзуммы. Его лицо было искажено отчаянием.

— Кровавые ублюдки… — повторял он. — Мерзавцы…

— Ты про кого? — нагнулся к нему Адзумма.

Увидев Адзумму, юноша вздрогнул и сжался, словно от удара.

— Что тебе надо? — прошипел он. — Шпионишь? Выискиваешь врагов Нур-Маджира? Так отведи меня к Мардаббу и скажи, что я желал смерти его господину. Все равно… без Ширу… — Юноша заплакал.

— Послушай… — Адзумма сел рядом с юношей. — Я не знаю, кто ты и кого ты потерял, но если в этом виновен Нур-Маджир — знай: само небо свело нас!

— Что ты хочешь… сказать?..

— У меня есть свои счеты с Нур-Маджиром. Мой отец был преуспевающим купцом, пока не заключил с «пурпурными» сделку. В итоге Нур-Маджир разорил его, да еще и обвинил в мошенничестве… Из тюрьмы отец вышел больным, безумным, и вскоре умер. Да, кстати, меня зовут Адзумма.

— Меня зовут Гугал, — юноша явно проникся доверием к Адзумме, — Ширу была моей сестрой. Кроме Ширу, у меня никого не было… Когда началась паника… мы потеряли друг друга в толпе… Потом я вновь увидел ее… «Пурпурный»… держал ее за волосы… замахивался мечом… Меня… сбили с ног… отполз к стенке… Не могу!.. — Гугал вновь зарыдал.

— Не плачь! Настоящие воины… — Адзумма вспомнил Серого Ястреба, — не плачут даже тогда, когда враги потрошат их заживо.

— Я… не… — всхлипывал Гугал. — Ах, если бы… Серый Ястреб… легендарный ассасин… он… покарал бы… и Нур-Маджира… и его прихвостня Мардабба…

Услышав прозвище своего учителя, Адзумма навострил уши.

— А если я скажу тебе, — он перешел на шепот, — что я ученик Серого Ястреба?

От удивления Гугал даже перестал плакать.

— Так ты…

— Да, я ассасин, но стал им лишь недавно. Тем не менее, я хочу быть достойным славы своего учителя…

— Ты собираешься убить…

— Тссс! О таких вещах не стоит говорить даже шепотом! Да, смерти Нур-Маджира желают очень, очень многие, даже… — не договорив, Адзумма многозначительно замолчал.

— Но ведь вам, наверное, нельзя открываться другим…

— Да… Я нарушил запрет; но я пошел на это только потому, что полностью тебе доверяю… Тот человек у виселицы, с забинтованной рукой…

— Это и есть Мардабб, наемник Нур-Маджира. Охотник на ассасинов… Одни говорят, что ассасины убили всю его семью; другие — что он сам когда-то был ассасином…

— Да, Серый Ястреб говорил мне о нем… Я почти не сомневаюсь, что никаких ассасинов здесь не было. Мардабб просто нанял бандита, предложив ему убить Нур-Маджира и снабдив его «гремучими шарами». Тем временем его люди взяли преступника из тюрьмы, изуродовали его, и принялись трезвонить повсюду, что поганые ублюдки едва не добрались до драгоценного царского слуги, но были схвачены и скоро предстанут перед судом Бога-Светоносца. Мардаббу оставалось только ждать, пока зверек на глазах у всех залезет в ловушку, чтобы вздернуть его рядом с тем изуродованным бедолагой.

— И Мардабба не испугала возможность подобного? — Гугал бросил взгляд на политую кровью площадь, где стражники стаскивали мертвые тела в кучу.

— Неужели ты полагаешь, что преданного слугу сиятельного Нур-Маджира остановит подобный пустяк?

— Но зачем он это сделал?

— Ради меня. Он знает, что смерти его хозяина хотят слишком многие, и этого вполне достаточно. Он посылает им предупреждение — смотрите, будущие убийцы Нур-Маджира, на участь, которая ждет и вас!

— Но ты не отступишь, верно?

— Конечно. А сейчас нам надо выбираться отсюда… Не сомневаюсь — охране купца не нужны свидетели, которые будут всюду рассказывать, как «пурпурные», вместо того чтобы предотвратить резню, сами приняли участие в ней. Выжившие будут брошены в личный зиндан Нур-Маджира; а дальше охрана сама решит, кого отпустить, кого передать в царскую тюрьму, а кого… ты понимаешь сам.

— Ох… моя нога…

— Хм… Похоже, сильный ушиб… или перелом.

— Неважно… Главное, чтобы ты сумел сбежать… Ведь ты сможешь?

— Конечно. Хорошему ассасину известна тысяча способов побега из тюрьмы, и главный из них — не попадать туда.

— Тогда уходи… Даже если меня убьют… я приму смерть с радостью… при мысли о том, что за меня и за Ширу… есть кому отомстить…

— Ну уж нет! Не для того я доверился тебе, чтобы потом бросить! — Адзумма поднял Гугала с земли. — Давай, обопрись на меня…