Звезда Вифлеемская (гет)

Вечером двадцать четвёртого декабря, в самый Рождественский сочельник, Гермиона Грейнджер в одиночестве бродила по заснеженному парку лондонской Клиники святого Томаса и решалась на преступление. Уже не первое подобное за почти тридцатилетнюю жизнь.

Если поймают и в этот раз, штрафом уже не отделаться. Скорее всего, Визенгамот назначит тюремный срок в Азкабане.

Но отказаться от задуманного она не могла. Обещания, данные себе, нужно выполнять ещё строже, чем обещания, данные другим. Гермиона и в том, и в другом была человеком прямолинейным и непреклонным. Нужно только собраться с духом. Глаза её снова обратились к светящимся стеклянным дверям входа в клинику. Заходить туда было морально тяжело, и дело даже не в страхе наказания.

Она в волнении прошла уже четыре круга по больничному парку и изрядно замёрзла. Пар вырывался изо рта, лёгкая курточка не грела. Но зато глаза наслаждались: в Лондон наконец-то пришла настоящая зима. Ноги утопали в пушистом мягком снегу, искрящемся и переливающемся под светом фонарей. Снегопад начался с утра крупными хлопьями и к вечеру укутал город сугробами. В такие вечера звуки улицы глохнут, поглощённые снегом, словно ватой. И слышно только скрип под каблуками и тихое, едва различимое шуршание миллионов снежинок, опускающихся друг на друга и сверкающих перламутровыми гранями.

«Земля надевает фату, — подумала Гермиона, — чтобы обвенчаться с небом в Рождество». И тут же горько себя одёрнула: какое уж там венчание. Земля прикрывает грязь, чёрные замёрзшие лужи, голые измождённые ветки старых дубов, как руки, вытянутые к небу в мольбе о солнце и скорой весне. Зима занавешивает страдания больших и малых существ, отчаянно ждущих тепла. Скрывает смерть под своими кружевами. Но, как ни рядись, лживое серебро растает, и грязь вылезет наружу.

Так и у людей. Можно быть внешне ухоженным и опрятным, говорить правильные слова. Но если у тебя внутри грязь, чем ни прикрывай, она себя обнаружит.

А бывает и наоборот, хорошего человека сразу и не разглядишь.

Она снова вспомнила о Снейпе, своём бывшем профессоре и любовнике, бросившем её год назад, тоже под Рождество. И ощутила горечь одиночества.

Формально она не одна, у неё есть друзья. Через пару часов её ждёт в Норе шумное и жизнерадостное семейство Уизли, где соберутся Поттеры и Лонгботтомы с детьми. Будет многолюдно и весело. И дома ждёт целая гора празднично упакованных подарков для них. Но в последнее время Гермиона ощущала себя одинокой даже с друзьями. Кому нужен этот самообман? Он расползался, как мокрый снег, открывая в чёрных проталинах горькую правду.

У неё и правда тяжёлый характер. Она любит командовать и не терпит возражений. Резкая в суждениях, принципиальная, дотошная. Навязчиво правильная. Снейп ей всего этого не говорил, вообще, он ушёл от неё тихо и спокойно, объяснив, что причина в нём, и ему тяжело поддерживать отношения. Но несказанные слова всегда звучат громче сказанных.

Весь прошедший год она ела себя поедом, что делала всё неправильно и сама оттолкнула его. И, что греха таить, всё ещё вспоминала, как хорошо было с ним. Выходит, только ей одной.

Их отношения, собственно, и начались из-за такого рождественского преступления, которое оказалось раскрытым. Три года назад Снейп помог ей избежать суда и наказания в Визенгамоте, а потом между ними пробежала искра, и они стали встречаться. И на следующее Рождество пришли в эту больницу нарушать закон уже вдвоём. Сегодня она снова здесь одна. Но память о том, как они целовались под старыми деревьями парка прежде, чем войти в светящуюся больничную дверь, тоже была причиной продолжать сложившуюся традицию несмотря на страх быть пойманной.

Они встречались полтора года. Со Снейпом было спокойно и уютно. За двенадцать лет, прошедшие со дня победы, Гермиона успела получить пусть и небольшой, но ценный опыт отношений с мужчинами. До Снейпа он был скорее негативным. Рон, её первый партнёр, вёл себя как избалованный ребёнок, которому нужна нянька. Гермиона два года старательно исполняла эту роль, потом устала и сбежала. Хорошо, не успели пожениться и родить детей. Им с Роном удалось остаться друзьями, но больше её стараниями. Рон после войны предпочёл не вырастать и остаться подростком. Спорт, вкусная еда, выпивка и секс — вот всё, что его интересовало. Живя с ним, Гермиона часто прикрывала своё недовольство работой, и действительно, работала тогда день и ночь, получив пусть и небольшую, но ответственную должность в Министерстве. Карьера оказалась ценнее отношений с Роном, и это говорило само за себя. Разрыв Рон воспринял на удивление спокойно.

Затем в её жизни последовательно появилось ещё двое коллег по работе. Что один, что другой быстро начали уговаривать Гермиону уделять им больше внимания, а в перспективе вообще бросить работу и заняться семьёй. Гермионе это становилось в тягость, и она бросала своих любовников, не дотягивая до того дня, когда кто-то из них получит законное право распоряжаться её жизнью.

Снейп же не был ни на кого похож. В отношениях он оказался осторожным и высоко ценил свою свободу. Её подтолкнуло к нему любопытство, желание узнать, что скрывается за маской вечно угрюмого и раздражённого профессора. И любопытство было вознаграждено, как человек он оказался гораздо интереснее всех тех, с кем ей до того доводилось иметь дело.

Они сближались медленно, почти полгода ходили на свидания, стараясь понять друг друга. Потом решились на секс, не без инициативы самой Гермионы. Сам Снейп ещё год, скорее всего, ходил бы вокруг да около. Воспоминания о сексе с ним пробудили в душе теплоту. В этом Северус был мастером. Легилименция ли была тому причиной или что-то другое, но он чутко улавливал все желания Гермионы и старался доставить ей удовольствие. В отличие от других мужчин, доставлявших удовольствие только себе.

Снейп оставался всё таким же интровертом, в её дела не лез, в свои не очень-то пускал. Сближался с ней по шажочку, по капельке. Но даже так у них не сложилось. Когда Гермиона начала поговаривать о том, чтобы жить вместе, Снейп отдалился, а потом и вовсе ушёл от неё. Наверное, посчитал слишком душной.

Прошёл год, а она никем его не заменила. Даже не пыталась, если честно. Гермиона всё больше погружалась в себя, вытесняя горечь несбывшихся надежд достижениями в работе. Ей за год подняли зарплату и назначили начальником отдела. На работе проходила вся её жизнь.

"Интересно, что он сейчас делает? С кем проводит этот вечер?" — вдруг грустно подумала она. И, так как ответа не было, заставила себя переместить размышления в область собственных планов.

То, что она сейчас собиралась сделать, могло положить конец карьере. Да, что греха таить, и свободе тоже. Но определённо не конец самоуважению. Есть вещи важнее карьеры и даже свободы. Например, бессмертная душа. И когда, как не в Рождество, о ней вспоминать.

Больница звала к себе, светилась окнами всех своих десяти этажей. Некоторые из них были украшены еловыми лапами и сверкающими гирляндами. Но это тоже обман, как снежное кружево на чёрной грязи. В этом месте нет беззаботности и веселья.

Гермиона остановилась перед входом, снова глянула на стеклянные двери. Потом палочкой старательно вычертила на себе сложный узор диагностических чар и стала медленно подниматься по скользким ступенькам. «Раз, два, три — начало игры…»

Игра эта, которая уже давно перестала быть игрой, началась давно, больше десяти лет назад, сразу после победы над Волдемортом. Они тогда с трудом восстанавливали свою разрушенную войной жизнь. Снейп попал под суд и отсидел по его приговору два года в Азкабане. После освобождения, в Хогвартс он уже не вернулся, остался в Лондоне, открыл в Косом переулке лавку зелий и купил небольшой дом. Жил на доходы от лавки.

А Гермиона страдала от посттравматического расстройства. Диагноз поставил ей магл-психотерапевт, старый друг родителей, которому она рассказала, что ездила в зону боевых действий и видела много смертей. Поведала она и про свои навязчивые идеи, появившиеся спустя полгода после победы, страхи и панические атаки. Что не может ни от чего испытывать радость, а только тяжёлую скорбь, разочарование и горе. Психотерапевт-то и посоветовал ей не замыкаться в себе, не сидеть в четырёх стенах, а больше общаться с людьми, дарить подарки и устраивать друзьям сюрпризы.

Идея дарить подарки оказалась интересной. Однако воплотить её было не так просто. Гермионе хотелось дарить анонимно, чтобы люди не чувствовали себя обязанными. Однако она быстро обнаружила, что годится это занятие только для мира маглов. С магами быть анонимной рождественской феей не так уж просто.

Поскольку дело шло к Рождеству, она стала размышлять, какие у людей есть желания, чего они просят у Бога в ночь светлого праздника. Сначала просто гуляла по улицам Лондона и раздавала деньги нищим, стараясь порадовать. Но, заглянув несколько раз в их мысли, была обескуражена цинизмом. Её деньги будут потрачены, по большей части, на алкоголь, а сама она в глазах этих людей отражалась такой уродливой и глупой, что брала оторопь. Кто-то завидовал наличию у неё лишних денег, некоторые презирали.

Её захватила идея исполнить желание, которое было бы для человека несомненно полезным, но она всё больше понимала, что Сантой работать трудно. Люди желают ненужного и даже вредного, сами не знают, чего хотят. И, откровенно говоря, частенько бесятся с жиру. Зайдя в любимую кофейню, Гермиона выяснила, что милая пара, работавшая там, желает диаметрально противоположных вещей. Муж мечтает о втором ребёнке от любимой жены. А она втайне надеется, что любовник разведётся с женой и сделает ей предложение. Лучше бы не знала. Как исполнять такое?

Перед Новым годом, проходя мимо морга, зашла в траурный зал, возле которого плакали несколько женщин. Их желания были такими пронзительными, что от них кружилась голова. «Почему ты, Господи, взял сыночка, забери уж и меня, где твоя справедливость?», «Заснуть и не проснуться», «Очнуться от кошмара, это всё не настоящее». Неизбывная, тяжёлая мольба, идущая от самого сердца людей, вперемешку с хулением Бога, даже с проклятьями за несправедливость. Гермиона трусливо сбежала от них, слишком тяжело было находиться рядом, только подошла на минуту к матери погибшего парня и обняла её, и сунула в руку крупную купюру. Нет на свете ни таких денег, ни такого заклятья, чтобы утешить плачущую по сыну мать.

Размышления о тех, кому в праздники плохо, привели её в городскую больницу. Пациенты, лежащие там, желали выздоровления. Хотя не все, конечно, и это внезапно стало для Гермионы открытием. Некоторым болезнь помогала удерживать возле себя близких, требовать внимания, кому-то — ничего не делать и жить на пособие по инвалидности. Болезнь была похожа на корову, которую они доили, и отбирать её было сродни грабежу. Она и не стала.

Побывав в городском онкологическом центре, в числе прочих пациентов, она увидела супружескую пару лет пятидесяти, где муж боролся с раком четвёртой стадии. Он страстно желал избавления от разрастающейся в голове опухоли. Заглянув в голову жены, Гермиона оторопела. Тридцать лет терпевшая побои, пьянство и издевательства мужа, женщина лелеяла робкую надежду, что он наконец умрёт, и остаток жизни она проживёт спокойно, не вздрагивая каждый раз от звука открывающейся входной двери. Больной муж-тиран стал характером гораздо мягче здорового, но она настолько возненавидела его за годы брака, что лишь его смерть могла полностью её успокоить.

Сколько в головах было тайных проклятий, мрака и ненависти! Приятные с виду люди искренне и горячо желали несчастий более успешным соседям, коллегам, родным. Хотели отомстить за обиды и превзойти соперников в социальном статусе, завидовали, злились. Такие желания она исполнять не собиралась, они не имеют отношения ни к Рождеству, ни к Богу. И счастья не принесут. И уже начала смутно понимать, почему Санта не дарит подарки взрослым.

По воле случая оказавшись в клинике святого Томаса, она исполнила желание умирающей от острого лейкоза четырёхлетней девочки и её родителей. Малышке стало легче, вопреки прогнозам, она выздоровела. Семья была по-настоящему счастлива. И это вернуло Гермионе хорошее настроение. Впервые за долгое время она осознала, что не зря коптит небо. С тех пор и ходит сюда.

Поднявшись по лестнице, Гермиона увидела молодого доктора с реанимационным чемоданчиком, курящего сигарету у порога. Через стекло входной двери просматривался пустой холл больницы. Она хотела было зайти, но доктор, скользнув взглядом по её лицу, нехотя выдавил:

— Не приёмное время, мадемуазель. Вас не пустят. Приходите завтра.

Гермиона кивнула, молча разглядывая его. Медицинские чары — интересная штука. Если смотреть на неживые объекты или перебегать глазами с предмета на предмет, как обычно, они никак себя не проявляют. Но стоит на пять секунд задержать пристальный взгляд на человеке, чары начинают сканировать его тело. И проступает нежно-зелёная сеточка сосудов, слоёв мышц, кожи. Потренировавшись, можно направлять взгляд вглубь тела или концентрироваться на поверхности, захватывать целый орган или его часть. Если есть патология, цвет чар меняется: красный сигналит о воспалении, переломах, жёлтый — о снижении активности. Дисфункции переливаются разными цветами радуги.

Три года назад, когда она всеми правдами и неправдами раздобыла эти чары в клинике Сент-Мунго, рассматривала всех подряд, не могла наиграться, прочла кучу медицинской литературы, чтобы понимать, что видит перед собой. Сейчас уже это занятие не представляло особенного интереса, диагностика незнакомых людей ей разонравилась. Чем можно помочь человеку, живущему обычной жизнью, который улыбается и не знает, что у него в почке или в голове растёт злокачественная опухоль? Одно расстройство. Это крепко застревает в голове и мешает нормально жить.

На молодом докторе она задержала взгляд. Обычный с виду неприметный худой парень со светлыми торчащими волосами. А вот рисунок его чар насторожил. С доктором придётся поговорить.

— Вам нельзя курить, сэр, — тихо и серьёзно проговорила она, — у вас больное сердце.

Его лицо приняло удивлённое выражение, брови взлетели вверх, и взрослый мужчина сразу превратился в мальчишку. Гермиона даже спросила себя, сколько ему лет.

— Откуда вы знаете? Мы знакомы?

Увидев, как она качает головой, догадался:

— А, я понял. Акроцианоз?.. У меня посинели нос и губы?

— Да, сэр, — соврала она, — такое бывает при пороках сердца.

— Вы правы, — сказал он и затушил недокуренную сигарету, — гадкая привычка. Не могу избавиться.

— Вы работаете в больнице, сэр?

— На скорой помощи, — он кивнул на тёмную машину у приёмного отделения, — пациента привезли.

— Помогите мне, сэр, — попросила она, — попасть в детское отделение, в реанимацию.

— У вас там кто-то лежит?

— Племянник. Майкл Митчелл, тот самый, которого сбили вчера на Трафальгарской площади под новогодней ёлкой.

— Сочувствую, — доктор поспешно отвёл глаза. Видно, дела у малыша плохи.

Вчера, просматривая лондонские новости, Гермиона увидела в выпуске, что шестилетнего мальчика сбил грузовик, потерявший управление и вылетевший на площадь, где ребёнок стоял возле наряженной ёлки. Узнав, что мальчика отвезли в клинику святого Томаса, Гермиона решила навестить именно его. Может, надо было прямо вчера, но её, как на грех, завалили работой и личными поручениями министра. Сегодня всё повторилось. Только вечером она смогла вырваться сюда и очень спешила. Но, дойдя до больницы, вдруг засомневалась. Стало страшно, что её снова поймают и уволят с работы.

А больше всего пугало то, что она опоздала, и ребёнок уже умер. Как тогда будет чувствовать себя рождественская фея, не поднявшая свой тощий зад, не бросившая глупые бумажки тогда, когда его ещё можно было спасти?

Фея тряслась за свою никчёмную жизнь, тянула время, боясь нарушить дурацкий Статут о секретности, за который уже однажды огребла от министерских ханжей, никогда не заглядывавших в глаза матери умирающего ребёнка. И лишь в самый сочельник, когда чиновники рассаживались за праздничные столы, беззаботно жрать и веселиться, могла украдкой пробраться в реанимацию и спасти маленькую жизнь. Если ещё осталось, кого спасать.

— Вас должны пропустить вместе с его родителями, — ответил на её вопрос доктор, — я про вашего мальчика вчера слышал, но как он сейчас, не знаю.

— С его родителями я в ссоре, а малыша хочу увидеть, помогите мне, доктор, прошу вас. — ответила Гермиона, подходя ближе и накрывая ладонью то место на груди доктора, где противным жёлтым пятном светилась болезнь. — А я помогу вам. Мы с вами в каком-то смысле коллеги.

— Вы врач?

Не отвечая, она отчётливо произнесла несколько странных, непонятных слов.

В её ладони, под пальцами, частично спрятанная в рукаве, ожила и слегка завибрировала палочка, через которую в грудь доктора потекло тепло, исцеляющее недуг.

— Вот так, сэр, всё у вас будет хорошо.

— Что вы делаете?.. — удивился он и попытался шагнуть назад, но она удержала его второй рукой.

— Стойте, стойте, всего минуту. Не больно же вам? Приятно?

— Да, — неуверенно сказал доктор. Скоро его растерянное лицо сменило выражение на более приветливое. Он накрыл ладонью её руку на своей груди.

— Что вы сделали? — спросил он. — У меня голова перестала кружиться. Весь вечер мучился.

— Маленькое рождественское чудо, — задумчиво отозвалась Гермиона, освобождаясь из-под ладони удивлённого врача и рассматривая изменившийся зелёный рисунок чар. — Так уже лучше.

Доктор ещё несколько минут растерянно водил ладонью против сердца, словно не веря, что прекрасное самочувствие, которое только что к нему пришло, не растает, как дым. Потом неуверенно улыбнулся.

— Ничего не понимаю, но мне и правда стало так хорошо.

Гермиона кивнула.

— Так и должно быть. Теперь ваша очередь мне помочь. Проводите меня в реанимацию, пожалуйста.

Он несколько секунд с сомнением смотрел ей в глаза, потом кивнул.

— Сдаётся мне, что вы говорите неправду. Никакой у вас там не племянник. Вы не навредите мальчику?

— Наоборот, сэр, хочу помочь. Если успею.

— Так же, как мне?

— Примерно, — улыбнулась она, глядя ему в глаза.

Он достал из своего чемоданчика одноразовые халат и бахилы и протянул ей.

— Тогда наденьте это и идите за мной.

Она сдала вещи в гардероб, прошла с доктором мимо бдительной охраны, и уже начала подниматься по лестнице к отделению интенсивной терапии, когда сзади раздался раздражённый мужской голос:

— Том! Я что, должен тебя искать по всей больнице? У нас вызов! Куда ты пошёл?

Снизу к ним подбегал недовольный круглолицый доктор, размахивая папкой для бумаг.

Провожатый Гермионы вздохнул и, кивнув коллеге, смущённо обернулся к ней.

— Дальше идите сами, мадемуазель. На второй этаж и направо. Я должен уезжать. Надеюсь, ваш малыш выздоровеет.

Она благодарно улыбнулась:

— Не курите больше, доктор Том. Берегите здоровье. Оно принадлежит не только вам.

— А как вас зовут? — спохватился он.

— Джин! — ответила она, — и, наклоняясь к нему, шепнула: — Не рассказывайте обо мне никому!

"Что ж, придётся придерживаться изначального плана", — решила Гермиона, подходя по коридору к отделению ОРИТ⁽¹⁾. И, достав из сумочки шапку-невидимку, натянула на голову.

1) Отделение Реанимации и Интенсивной Терапии

Вернуться к тексту