Корни старого дерева (джен)

Жан ищет Эрена. Опять. На этот раз Эрен нужен не Леви, а Ханджи и вернувшемуся из Стохеса командующему Эрвину. Эрен снова что-то натворил. Жан пока не знает подробностей, но зачем бы ещё им вызывать чёртова смертника вот так срочно?

Проверив на всякий случай укромные уголки в городе, Жан выбирается в поля. Лошадь вышагивает спокойно, высохшая без дождей земля бьётся под копытами, но у самого Жана на душе паршиво. В прошлый раз он нашёл Моблита. В этот раз тоже может что-то случиться. С одной стороны, он этого категорически не хочет, с другой, если вернётся ещё кто-нибудь из тех, кого они оставили на погребальных кострах… Жан не то чтобы будет против. Он, скорее, не хочет находить их сам. Тешиться ложными надеждами…

Марко… В воспоминаниях сам собой встаёт улыбчивый веснушчатый мальчишка с тёмными волосами. Забавно, что Жан помнит его именно таким. Мальчишкой. Они были одного возраста, и в их паре Марко был серьёзным, а Жан — дураком. Но Марко навсегда останется кадетом 104 набора, а Жан скоро станет командиром отряда Разведкорпуса.

Тряхнув головой, он отбрасывает мысли о Марко и осматривается. Всё-таки поиски Эрена — неплохой повод прогуляться за пределы пыльного города в полумраке Стены.

Осень в этом году сухая и красивая. Здесь, в предгорьях, трава не выгорает так сильно, а потому всё ещё зелёная. А вот деревья уже красные. Жан не знает, какие именно растут вокруг Сигансины, но они все красные, багряные, багровые, алые — можно бесконечно перечислять оттенки. Изредка мелькают жёлто-оранжевые пятна, и Жан задерживает взгляд на них, будто они особенные.

На зелёной траве красные листья выглядят пятнами крови. Кажется, такому сравнению неоткуда возникнуть: светит солнце, вокруг чирикают и чвякают неперелётные птицы, небо ярко-голубое, где-то неподалёку журчит в канаве озорной ручей, в котором лягушки гоняются за листьями… Но нет, Жан слишком привык видеть на траве кровь.

Он направляется к одиноким деревьям на холмах. Сегодня стоит начать с берёзы. Она кажется Жану самым безобидным одиноким деревом из тех, с которыми его познакомил Эрен. Бело-пятнистая, почти прозрачная, она стоит на холме над рекой, вокруг которого бушуют ивы. Берёза возвышается над ними, и вершину её холма видно издалека. Там никого нет.

Вокруг вяза несколько дней назад Жан тоже никого не видел. Но, думает он, у берёзы нет и не может быть подземелья под корнями.

С яблони, которая растёт чуть дальше, уже слетела вся листва. Жан вспоминает, как она выглядела летом. Отделённая от всего остального сада тропой, без единого яблока и какая-то мёртвая. А ещё у неё на стволе есть три щербины, похожие на искажённое мукой лицо. Слишком похожие, поэтому яблоню Жан любит ничуть не больше, чем старый вяз.

Сегодня рядом с яблоней шумно: детишки играют в салочки. Однако Эрена нет, и никто его не видел.

Отбившись от детского «Дяденька разведчик, а расскажите про Зверотитана!» парой страшных фраз и жутких звуков, Жан возобновляет поиски. На очереди ободранная ёлка — дерево без преувеличения страшное, но почему-то оно не вызывает такого отторжения, как вяз и яблоня.

Ёлка растёт даже не на холме, а на небольшой горушке почти под самой Стеной. Недалеко поднимается тёмная линия леса, маячат неприветливые серые скалы, а она торчит в небо, худая, как исчадье Подземного города. От ёлки к подножию горушки сползает колючий кустарник, который нельзя обойти, не сломав. Жан не тратит времени на подъём: и так понятно, что, раз колючки не тронуты, Эрен туда не лазил. Можно ехать к вязу.

Вяз яростно шелестит листвой, перебирает ветвями в воздухе, хотя на склоне даже трава не шевелится. Ветра нет. Зато у корней Жан замечает человека. Снизу плохо видно, но это, кажется, женщина.

Жан, уже привычно оставив лошадь у подножия холма, взбирается к вязу и замирает. Под деревом, привалившись виском к могильной плите, которой совсем недавно здесь точно не было, лежит Микаса. Она выглядит необычно: волосы сильно отросли, потрёпанный красный шарф сбился набок, да и вообще она как будто чуть старше…

Чем дольше Жан смотрит на неё, тем сильнее ему чудится, будто в последний раз он видел её очень, очень давно. Вроде бы это «давно» было сегодня утром, во время завтрака, но… Но нет. «Давно» исчисляется годами, и это ощущение крепнет с каждым мигом, с каждым шагом.

Жан садится на корточки рядом с Микасой, и она, как кошка, почуявшая опасность, резко открывает глаза.

— Жан? Ты пришёл навестить Эрена? — сонно спрашивает Микаса.

— Да, я его ищу, — неуверенно отвечает Жан, озадаченный такой постановкой вопроса.

— Он здесь.

Микаса с больной улыбкой отодвигается от плиты, и Жан видит надпись:

Эрен Йегер

835-854

— Ч-что?!

Что за бред написан на этой плите? Эрен жив. Сейчас вообще только восемьсот пятьдесят первый!

Жан смотрит на Микасу и не понимает. Микаса смотрит в ответ и вдруг начинает нести такое, от чего у него волосы на голове встают дыбом.

— Ты в старой форме… Выглядишь, как будто не было ни Марли, ни Дрожи Земли, ни войны с Эльдией… Хистория вчера прислала мне записку. Она сказала, что материковое посольство убили Йегеристы. Ты ведь был там, Жан? Пожалуйста, скажи мне.

— Конечно, меня там не было.

Жан хочет с ней согласиться, у неё ведь явно припадок, а с психами нельзя спорить. Но слова вырываются против его воли. Какие, к чёрту, Йегеристы? Эрен что, секту основал?

— Ты в старой форме… — задумчиво повторяет Микаса, вновь склоняя голову к плите. — Я вижу тебя во сне. Тебя и те беззаботные времена…

Микаса обычно крайне немногословна, а сейчас она бормочет и бормочет. И плачет, а это тоже на неё не похоже. Впрочем, плачет она как раз соответственно характеру: молча, не по Эрену ведь.

— Тш-ш-ш, успокойся. Всё хорошо, всё хорошо.

Жан не умеет утешать девчонок. Успокаивать сумасшедших — тем более. Он неуверенно обнимает Микасу, берёт её на руки и несёт прочь от проклятого вяза. Ветви тянутся за ним на несуществующем ветру, но Жан и Микаса уже слишком далеко.

Он подсаживает Микасу в седло и всю дорогу придерживает, чтобы не упала. Опять он искал Эрена, а возвращается с новой загадкой.

В штабе Жана встречают с беспокойством. Он передаёт Микасу врачу, а сам подробно пересказывает их разговор Ханджи и командующему.

— Микаса… — задумчиво бормочет Ханджи. — Знаешь, Жан, а ведь я и сама… Мне тоже кажется, что я не видела её очень давно. И Леви, и Армина…

— Армин погиб год назад, — мрачно напоминает командующий. — А вот Леви был здесь, когда мы обсуждали дневник Ильзе и деревья.

— Я здесь. — Леви появляется откуда-то из бокового коридора, кривясь куда сильнее, чем обычно. — Но откуда-то помню тот же бред, что и Микаса. Сговор со Зверотитаном, пробуждение колоссов в Стенах… Вот только там, в моих воспоминаниях… — Он стучит себя по лбу указательным пальцем. — …погиб не Армин. Там я выбрал его.

Они втроём, не сговариваясь, смотрят на командующего. Жан пытается представить, что было бы, если бы выжил не он, а Армин. Получается нечто маловразумительное.

— Тогда это какой-то другой мир, — заключает Ханджи. — Жан, найди всё-таки Эрена. Сдаётся мне, он и об этом может что-то знать.

— Определённо. — Леви криво усмехается и исподлобья смотрит на Жана. — Иди.

— Есть.

Жан выходит из здания штаба и долго пялится на свою лошадь, меланхолично жующую чахлый куст у конюшни. Он осмотрел всё. Где ему искать Эрена, да ещё и в темноте? Осень же, скоро закат. Посмотреть в той могиле? Ага, идти ночью к вязу — прекрасный план. От этого дерева и днём-то ничего хорошего ждать не приходится — кто знает, что оно ночью сотворит?

Но Жан одёргивает себя и едет к старому вязу. Разведчик он или где? Да, вступил в корпус не из храбрости, но что ему дерево после титанов? Что ему неизвестность после внешнего мира?

* * *

Ханджи снова сидит в палате Моблита. На этот раз, забыв про всякое подобие приличий, она сбрасывает сапоги и забирается к стенке у изножья. Моблиту не остаётся ничего другого, кроме как тоже сесть, опершись спиной о стену. Так им обоим более или менее удобно.

Уже глубокая ночь. Пятна от светящихся окон на плитах внутреннего двора исчезают одно за другим, и снаружи остаётся лишь шорох опавшей листвы под ногами какого-то полуночника. Шурх, шурх, шурх. Звяк — на землю падает что-то металлическое, и эхо разносит лязг по двору. В пустоте осеннего вечера звуки слышны особенно хорошо, и только дыхание рядом совершенно бесшумно.

В палате темно, да и у Ханджи нет левого глаза, а Моблит сидит именно слева. Она безотчётно шарит рукой по одеялу, пока не находит чужую ладонь.

— Вы пришли что-то рассказать, — напоминает Моблит так спокойно, словно это не его руку сейчас сжимают холодные пальцы.

— Жан нашёл Микасу там же, где и тебя. Она говорит странные вещи. И Леви их подтверждает, и Саша.

Саша, буквально час назад вернувшаяся из Рагако, утверждает, что была там одна. Якобы после смерти Конни в битве за Сигансину — от ожогов дыхательных путей — она присматривает за его мамой. Ханджи точно помнит, что они уезжали туда вдвоём, но — чёрт, чёрт, чёрт! — она уже ни в чём не уверена.

— И что они все говорят? — мягко спрашивает Моблит.

— Что мы вступили в сговор со Зверотитаном, модернизировали Разведкорпус, побывали в Марли… Что Эрен разгромил Либерио, место, где жили эльдийцы, и забрал себе ещё одного титана… В тот день убили Сашу. Какая-то эльдийская девочка застрелила! Потом Эрен решил уничтожить всё человечество при помощи колоссов — помнишь титана из Стены? Потом… Леви говорит, что в его воспоминаниях я погибла, пытаясь задержать армию колоссов в одиночку, пока Разведкорпус отступал, представляешь?

Моблит сжимает её руку и, кажется, усмехается.

— Пока это самое правдоподобное в вашем рассказе.

— Ах ты!..

— Что было дальше, капитан? — спрашивает Моблит, невидимо улыбаясь.

— Дальше…

Ханджи хочет продолжить, но застревает на последних словах. Она как будто действительно помнит свою смерть. Помнит жар, помнит языки огня, лижущие тело, помнит падение… Но… но если это Сигансина? Если это падение в колодец? Если это иллюзия разума, и на самом деле она этого не помнит?

Армин когда-то говорил, что вычитал в дедушкиной библиотеке, будто память может врать. Та же Саша ничего не помнила, пока не поговорила с Микасой. Да и Леви вроде не помнил, пока рассказ Жана не услышал…

— Где чёртов Эрен?! — кричит Ханджи, забыв, где находится.

— Тише, — шипит Моблит, — тише, капитан, иначе вас выгонят.

— И ты сможешь лечь спать.

Моблит в ответ вздыхает — то ли тяжело, то ли сочувственно — и замечает:

— Я теперь всё равно не усну. Рассказывайте.

— Дальше говорит только Леви. Парадиз оказался самым сильным — и единственным, в общем-то, — государством мира, и Йегеристы, последователи Эрена, начали возрождать Эльдию. Я же рассказывала тебе, что это?

— В подробностях.

Ну да… Долгая история возвращения Моблита обернулась историей всего мира от Фрица и Имир до современности. И Моблит терпеливо всё это слушал.

— Разведкорпус пошёл против них и осел на континенте. Спустя несколько лет они отправились на Парадиз послами доброй воли, но Йегеристы, не простившие предательства, напали на них. Леви и Жан погибли. Возможно, ещё кто-то.

Ханджи замолкает. Она продолжает цепляться за руку Моблита, как за спасительный рычаг УПМ, который не даст ей соскользнуть в полыхающую бездну. Она ничего не понимает, и это впервые не радует, не вызывает интереса, а пугает. Мир словно расколот надвое. Спокойное и знакомое «здесь» и ужасное непонятное «там».

— По крайней мере, теперь понятно, что случилось со мной, — произносит Моблит. — Похоже, это не я воскрес. Это вы все умерли.

— Хочешь сказать, мы находимся в… — Ханджи не знает, как это назвать. В культе Стен посмертие выражается через титана, но они сейчас явно не в его брюхе.

— …посмертии? — подсказывает Моблит, обрубая все её философские размышления, и добавляет: — Знаете, капитан, как и тогда, в Сигансине, я бы хотел, чтобы вы жили. Но раз уж вы умерли… я рад видеть вас рядом.

Ханджи приходится по-совиному вывернуть шею, чтобы увидеть его лицо. В мягком свете единственной свечи Моблит кажется чрезмерно загадочным. На самом деле он просто улыбается, но Ханджи любит загадки. Поэтому она придвигается ближе и, уткнувшись в его плечо невидящим глазом, отвечает:

— Я тоже рада, что ты со мной.