Мотылёк  (гет)

Ты пишешь в первую очередь для себя.

Если тебе нужна философия, то пусть она будет.

Главное, не дави.

Лучше философия, идущая от сердца,

чем надуманные сюжетные линии.

Читатели, настоящие читатели,

смотрят больше не на слова, а на эмоции автора.

Никакие интриги им не нужны,

если автор их выдавил с трудом.

Им нужна твоя душа.

И твое сердце.

А тебе нужно либо дать им то,

что они хотят, либо попытаться надуть.

Только надувательство должно быть очень качественным,

иначе настоящий читатель не поверит.

Renardy

Акт первый: Зелье

* * *

— Северус, посмотри какое яркое солнце! Правда, красиво?

Девушка в ответ беспечно смеется, запрокинув голову. Сильный порыв ветра вырывает из ее рук белый зонтик и, подхватив, уносит его вдаль. Но сейчас это совершенно не имеет значения. Ведь она смеется. Она счастлива.

* * *

— Нет, мисс Грейнджер! Об этом не может быть и речи! — казалось, мой возмущенный возглас долетал даже до Астрономической башни.

— Но почему? Северус, глупо не использовать такую возможность! Шанс обучаться в Сорбонне дается один раз в жизни, и потом….

— А что потом? — поинтересовался я, отрешенно рассматривая ее лицо.

— Ну как же, мы решили, что, когда я окончу учебу, мы сможем открыто заявить о своих чувствах. Нам не нужно будет прятаться, лгать. Наши отношения больше не смогут вредить репутации, — Гермиона посмотрела на меня огромными карими глазами.

Опять. Как полгода назад, обещая мне, что наша связь не будет ей в тягость. Шепча, что любит меня и никогда не предаст. Какой же наивной она тогда была. А может это я, старый дурак, слишком заигрался в любовь и захотел поверить в истинность этих чувств. Дело даже не в двухлетней разлуке, которая ожидает нас, когда Гермиона поедет учиться в Сорбонну. А она уедет, я в этом не сомневаюсь. Дело в ней.

Мисс Грейнджер выросла, изменилась, стала решительной. Порой я жалею, что дал тогда слабину и позволил себе надеяться на благосклонность судьбы. Позволил зародиться тому, что Гермиона именует «связью». Слово режет слух. Словно есть что-то постыдное в этом, что-то, что стоит спрятать, укрыть от чужих глаз, чтобы, не дай Мерлин, никто не узнал. Собственно, этим мы и занимаемся последние четыре месяца. Таимся, прячемся, лишь иногда урывая пару часов для редких встреч. И все наши отношения состоят из скупых улыбок, украдкой брошенных взглядов в классе и пары поцелуев. А ведь все так хорошо начиналось: золотые октябрьские листья, кипящие котлы и постоянные вопросы, выводящие меня из себя.

А порой так хочется ее обнять, прижать к сердцу и не отпускать. С горечью вспоминаю тихий зимний вечер, потрескивающие дрова в камине и приятную тяжесть ее тела в моих руках. Гермиона о чем-то размышляла, а я с удовольствием перебирал пальцами мягкие локоны. Хорошо тогда было, уютно. Мы делали только первые шаги навстречу друг другу, не пытаясь скрывать наших чувств. Как же я скучаю по тому времени…

— Гермиона, я устал.

Она пару раз удивленно моргнула. Затем, произнесла медленно, четко выговаривая каждое слово:

— Хорошо, мы продолжим разговор завтра.

Приблизившись ко мне, девушка стала на цыпочки, мазнула губами по моей щеке и ушла не оглядываясь. А я стоял возле стола и смотрел перед собой невидящим взором, ощущая пустоту в том месте, где должно находиться сердце. Но разве оно у меня еще есть?

* * *

— Мистер Уизли, я настоятельно советую вам прислушаться к шепоту мистера Поттера и не добавлять корень вербены в ваше кхм… зелье, — заметил я, нависая над котлом гриффиндорца, в котором кипела дурно пахнущая жижа.

Злобно посмотрев на меня, Уизли все же положил корень на стол. Разумное решение. Сомневаюсь, что класс смог бы без потерь перенести еще один взорванный котел. В прошлый раз Поттеру здорово досталось от глотка «Бодрости» в исполнении его друга. Благо, Гермиона в это время сидела в противоположном конце класса, помогая Лонгботтому с его варевом.

Развернувшись, я не спеша обошел класс, время от времени критикуя промежуточные результаты. В котлах мистера Малфоя и мистера Томаса плескалось прозрачное зелье с легким розовым отливом. Гермиона же сумела добиться идеального результата. Впрочем, как и всегда. Остальные ученики не могли похвастаться столь же хорошими зельями. У большинства они приобрели жуткий синеватый оттенок — значит, эти студенты не выдержали временную паузу, перед тем как добавить лапки цикады.

Вернувшись к столу и повернувшись лицом к ученикам, я подытожил:

— Что ж, весьма неплохо. Для студентов-третьекурсников.

Пристально обведя взглядом притихших молодых людей, я продолжил:

— Меньше, чем через месяц, вы окончите школу, седьмой курс. Надеюсь, к тому времени вы сумеете хоть что-то вынести с моих уроков и не опозориться на предстоящих экзаменах.

Сделав несколько шагов вперед, я остановился возле стола, за которым сидели Поттер и Уизли. Первый внимательно наблюдал за мной, слегка наклонив голову. Второй — скривился, встретившись со мной взглядом, и бросил в котел лежащий на столе ингредиент. Я поморщился — что за небрежность! — и собрался сделать Уизли замечание. Не успел. Жижа в котле вспенилась и с негромким хлопком брызнула в разные стороны. Я едва успел сотворить щит, чтобы закрыть учеников от капель зелья, понимая, что себя защитить я не успеваю. Последнее, что помню, перед тем как провалиться в спасительную темноту, это обжигающая жидкость на моем лице и тихий шепот: «Профессор».

* * *

— Как он? — спросила госпожа директор у медсестры.

— Плохо. Тяжелое состояние, очень тяжелое, — ответила мадам Помфри.

— Он будет жить? — Минерва с тревогой посмотрела на бледное лицо профессора Снейпа. Участки кожи, на которые попало испорченное зелье, покрывали жуткие ожоги. И без того не слишком привлекательное лицо мужчины приняло вид гротескной маски, которую в спешке слепил горе-скульптор.

— Не знаю, — ответила волшебница, поправив одеяло на груди у зельевара.

— Что ты имеешь в виду?

— Минерва, он впал в состояние, близкое к коме. Все его жизненные показатели замедлились. Если ты имеешь в виду, будет ли он дышать? Да. Есть? Вероятно. Думать и чувствовать? Определенно нет.

Медсестра говорила жестким, сухим, ничего не выражающим голосом. Будто судья, выносящий заключённому смертный приговор, который уже не подлежит обжалованию.

— Что же теперь делать? — директор растерянно посмотрела на мадам Помфри. У нее никак не укладывалось в голове, как такое могло произойти. Одно испорченное зелье и стойкий, как казалось раньше, зельевар навеки прикован к больничной койке.

— Ждать. Или он сам вскоре выйдет из комы, или… — волшебница сделала паузу, предоставляя Минерве самой додумать конец предложения.

Женщина, нахмурившись, подошла к окну и замерла там на несколько минут. Затем сказала, не поворачиваясь лицом к медсестре:

— Я считаю, что мы должны связаться с Мунго и перепоручить заботу о Северусе им. Ты сделала все, что было в твоих силах. Больше мы ничем не можем помочь.

— А как же…

— Зелья? Я думаю, Гораций согласится временно заменить Северуса.

— Я не об этом, — раздраженно поведя плечами, сказала медсестра. — Что будет с профессором Снейпом, когда он очнется?

— Если очнется, если, — с этими словами директор покинула больничное крыло.

За дверью волшебница столкнулась с взволнованной мисс Грейнджер. Минерва очень удивилась, увидев старосту школы возле дверей больничного крыла, но не стала ничего говорить. Глаза девушки лихорадочно блестели, она то и дело покусывала губы, словно пыталась отвлечься.

— Профессор, как себя чувствует мистер Снейп? — спросила староста Гриффиндора, сцепив руки в замок.

— Не очень хорошо, мисс Грейнджер. Сейчас он в коме. Мы не знаем, как помочь ему выбраться из этого состояния, — ответила волшебница.

— Он… очнется? — тихий девичий голос был едва различим.

— Я не знаю, — так же тихо сказала женщина. — Гермиона, я надеюсь, что этот разговор останется между нами. Мне не хочется паники в школе.

—Д-да, — кивнула головой гриффиндорка.

* * *

Темно — вот первое слово, которое пришло мне на ум, как только я убедился, что не сплю и могу более-менее трезво оценивать окружающую обстановку. Я лежал на животе. Под ладонями ощущалась мягкая, податливая материя, а нос улавливал тонкий аромат свежескошенной травы. Проведя рукой рядом с собой по поверхности, я с удивлением ощутил, как сминается и покалывает этот «ковер». Хм, с учетом того, что я потерял сознание в классе зельеварения, то должен ощущать под собой либо холодные камни, либо свежие, накрахмаленные простыни, а не траву. Чертов Уизли! Что за дрянь он умудрился сварить в своем котле? Я сделал глубокий вдох, что бы взять себя в руки. Нужно успокоиться и определить, где я нахожусь. Аккуратно перевернувшись на спину, я на мгновенье замер, прикрыв глаза ладонью. Затем, выждав немного, открыл их и обвел взглядом окружающую меня местность.

Я лежал на зеленой траве, а высоко в небе горело яркое солнце. Странно. Со всех сторон до горизонта тянулся луг. И больше ничего: ни деревьев, ни животных, ни людей. Вокруг была лишь бескрайнее поле. «Что ж, по крайней мере, не пустыня», — подумал я, усмехаясь и вставая на ноги. Убедившись, что палочка на месте, я решительным шагом направился на запад. Нужно найти людей или какое-то здание. Не может же эта зелень быть везде, верно?

Акт второй: Двойник

* * *

Она медленно снимает платье, стоя ко мне спиной. Дюйм за дюймом оголяется ее бархатная кожа. Я сжимаю кулаки, борясь с желанием подойти, коснуться губами округлого плеча, ощутить пьянящий запах юного тела. Нельзя поддаваться искушению, нельзя. Ведь она не настоящая. Она — иллюзия.

* * *

Сколько я уже иду? Час? Два? Вечность? Такое впечатление, что это поле никогда не закончится. Я устал, у меня болят ноги. От ветра, дующего в лицо, слегка покалывает кожу. «Наверное, обгорел», — мелькает в голове мысль. Сделав еще несколько шагов вперед, я остановился, прикрыв глаза левой рукой. В правой я продолжал сжимать волшебную палочку, опасаясь, что на меня могут внезапно напасть. Сказывается давняя привычка и врожденная осторожность. А может, это паранойя? Мерлин его знает!

Упрямство, заставляющее меня двигаться вперед, оказалось не безграничным. Сдавшись, я опустился на землю, продолжая закрывать глаза от яркого солнца. Интересно, что бы сказала Гермиона, узнай, что я признал свою слабость? Скорее всего, мягко улыбнулась, стараясь скрыть свое ликование. Представив ее упрямое лицо и закушенную губу, я невольно рассмеялся: эта картина была безумно забавной.

— Не думаю, Северус. Девочка не стала бы скрывать своих эмоций. Она — гриффиндорка, — раздался рядом спокойный голос. Вздрогнув, я обернулся и резко выбросил вперед руку с зажатой в ней палочкой. Тонкий конец оказался как раз на уровне покрытого морщинами лица. Лукавые голубые глаза с интересом смотрели на меня. Сглотнув вставший в горле комок, я прошептал:

— Ты мертв.

— Я — нет. Он — да. Хотя я бы не стал с уверенностью это утверждать. Старый лис имел в рукаве много козырей, — доверительно сообщил мне Дамблдор, чуть наклонившись вперед.

Прищурившись, я внимательно оглядел сидящего напротив меня мужчину. Длинные седые волосы, серебристо-белая борода, нелепая фиолетовая мантия с вышитыми на ней золотистыми звездочками — все говорило о том, что передо мной сидит ныне покойный директор Хогвартса Альбус Дамблдор. Еще раз окинув взглядом волшебника, я, нахмурившись, сказал:

— Ты не Альбус. Он мертв вот уже два года. Я сам его убил.

— Верно, — подтвердил «директор».

— Кто ты? — не сводя глаз с мужчины, я медленно поднялся на ноги и отошел на несколько шагов назад. Если незваный гость нападет, дистанция обеспечит мне несколько секунд форы.

— Я — твой друг или наставник, или внутренний голос — называй как хочешь, ведь суть от этого не изменится, — волшебник лёг на спину и насмешливо посмотрел на меня снизу вверх. От этого взгляда мне стало неуютно. Даже так, лежа на спине, псевдо-Дамблдор выглядел внушительней меня, излучая непонятную силу — жуткую и мощную.

— Друг? А почему же ты тогда принял облик Альбуса? — задал я вопрос, внимательно наблюдая за мимикой и жестами моего собеседника. Годы шпионской деятельности научили меня обращать внимание на любые, даже самые незначительные мелочи.

Таким непривычным, но в тоже время знакомым жестом волшебник медленно провел пальцем по губам, затем, не спеша, поднялся на ноги и закрыл ладонями лицо. Замерев в таком положении на миг, он резко убрал руки за спину. Вместо лукавых голубых глаз на меня смотрели горящие красные точки. Лицо стоящего напротив меня человека расплывалось, теряло чёткость, бледнело, обретая хищные, змееподобные черты. Миг — и передо мной стоял Темный Лорд.

— Так лучше? — поинтересовался он.

Крепче сжав рукой палочку, я занял оборонительную позицию. Я был готов к нападению в любой момент, но противник не спешил нанести мне первый удар. Вместо этого он молча стоял и рассматривал меня так, словно видел впервые в жизни.

— Я рас-с-сочарован, Северус-с-с, — тихое шипение неприятно резало слух. Я почувствовал, что моя спина покрылась мелкими мурашками.

— Прекрати! — приказал я, осознавая, что если передо мной действительно стоит Вольдеморт, то эти слова его еще больше разозлят.

К моему удивлению, волшебник мягко рассмеялся и, подняв руки в примирительном жесте, сказал:

— Знаешь, Снейп, ты редкий засранец и закомплексованный эгоист. Я совершенно отказываюсь понимать, как такая очаровательная девушка могла тебя полюбить.

— Спрашиваю последний раз: кто ты такой? — четко выговаривая каждое слово, я продолжал внимательно за ним следить.

— Я уже говорил: я твой внутренний голос, твоя совесть.

— И как это понимать?

— А зачем? Это надо просто принять! — воскликнул он и растворился в воздухе.

Я ошеломленно уставился на то место, где недавно находился двойник Лорда. Неприятное чувство кольнуло меня. Это возмутительно! Как он мог исчезнуть, толком ничего не объяснив? Чертыхнувшись, я развернулся и… замер, изумленно глядя на маленькую, уютную беседку, увитую зеленым плющом. Она, словно оазис, возвышалась над бескрайней зеленой степью. Но с уверенностью могу сказать, что еще десять минут назад ее там не было! Что же это за место такое: где исчезать в никуда и появляться из ниоткуда в порядке вещей? Немного помедлив, я все же направился в сторону беседки, надеясь, что там у меня появится возможность немного отдохнуть и обдумать сложившуюся ситуацию.

Зайдя в беседку, несколько раз моргнул, привыкая к полумраку. Обвитые зеленью и цветами деревянные доски создавали впечатление, что я нахожусь в каком-то маленьком шалаше, затерянном в кроне столетнего дуба. Посредине стоял квадратный стол в окружении лавочек, поросших травой. На одной из них сидела девушка. Заметив мой взгляд, она улыбнулась и сказала:

— Здравствуй, Северус!

* * *

— … мне так больно видеть тебя беспомощным, — мой тихий голос был обращен к профессору, неподвижно лежавшему на кровати. Его бледное лицо покрывали красные полоски шрамов. Ожоги сошли, но двух недель явно недостаточно для полного исцеления увечий, полученных на том злосчастном уроке. Вздохнув, я продолжила:

— Сегодня я сбежала из Хогвартса. Соврала профессору МакГонагалл, что у меня заболела мама. Она поверила мне, представляешь? А ты говорил, что я не умею врать, — горько рассмеявшись, я подалась вперед и взяла его ладонь в свои руки. — Медсестра в приемной долго не хотела мне говорить, в какую палату тебя поместили. Но я ее убедила. Ты же знаешь, какой я могу быть настойчивой, если мне что-то очень нужно.

Переплетя свои пальцы с пальцами Северуса, я ощутила, как пустота в моей груди начала потихоньку исчезать. Как же хорошо было сидеть рядом с ним, держать его за руку, слышать спокойное дыхание. Но так невыносимо больно знать, что зельевар вот уже две недели не выходит из комы.

— Извини, что я не пришла к тебе раньше. Я скучала. Знаешь, Северус, я жалею, что последний наш разговор закончился так…. печально… — я не закончила предложение, зажмурив глаза. Он не переносил женских слез. Они его раздражали. Вот почему даже сейчас, когда зельевар не может видеть моего лица, я все равно пытаюсь сдерживать их. Не хочу его огорчать.

— На прошлой недели, в среду, Хогвартс посетила комиссия из министерства магии. Они побывали на открытых уроках у седьмого курса. Думаю, тебе не интересно будет слушать о прорицаниях и трансфигурации. Я расскажу тебе о зельях. Профессор Слизнорт прекрасно провел у нас урок. Безусловно, ему далеко до тебя. Такой железной дисциплины, какая царит на твоих уроках, он так и не смог добиться. Нет теперь того очарования, создаваемого твоими язвительными комментариями, нет тихого ужаса, появляющегося на лицах учеников в твоем присутствии, нет даже взорванных котлов. Знаю, ты бы сейчас поморщился и сказал, что мои слова замечательно характеризируют твою методику преподавания предмета. И ты оказался бы полностью прав! Потому что, несмотря на твой вредный характер и зачастую несправедливое отношение к ученикам, они скучают по тебе. Все. Гарри так и сказал представителям комиссии, — аккуратно положив его руку поверх одеяла, я устало откинула голову на спинку кресла. За приоткрытыми дверями были слышны голоса. Двое мужчин о чем-то спорили, волшебница говорила ребенку, что нельзя громко кричать в больнице, а где-то рядом, совсем тихо, играла музыка. Кажется, скрипка. Пронзительная, нежная мелодия разливалась в воздухе, затрагивая натянутые струны моей страдающей души. Пустота почти исчезла, оставляя после себя щемящее ощущение в груди. Сглотнув, я прошептала:

— Больно, Северус, как больно. И горько. Я так боюсь потерять ту нить, что связывает нас, боюсь потерять тебя. Возвращайся, Северус, возвращайся. Ты нужен мне.

Встав с кресла, я подошла к кровати зельевара. Сейчас его лицо было совершенно спокойным. Ласково проведя ладонью по его щеке и наклонившись, я поцеловала в уголок губ.

Отстранившись, я сказала:

— Мне нужно возвращаться в школу. Но я скоро снова навещу тебя. Обещаю.

Подойдя к выходу из палаты и уже взявшись за ручку двери, я резко оглянулась. Лицо Северуса оставалось таким же спокойным.