Мертвецы (джен)

[Я, в последнее время]

Джеймс Поттер был прав, когда говорил, что тот, кто делает что-то за деньги, поступает мотивированно. Мне следовало с самого начала потребовать у старика денег вместо его никчемного уважения и обстановки секретности вокруг моей персоны. Все, что я делал, создавало в моей голове видимость могущества, якобы присущего мне, хотя, на самом деле, эта чушь мало тянет на разумный и веский мотив моих поступков.

Раньше я был моложе, хотел завоевать любовь девушки и доказать своим врагам, что я не тот кусок дерьма, которым они считают меня. Здесь я продешевил, п*здец как продешевил, надо было брать деньгами. Мои враги давно мертвы, они сошли в могилу, считая меня куском дерьма, и я уже не смогу им отомстить. Девушка умерла, ни хрена не зная обо мне. И никого не осталось, кроме меня, кто мог бы толком рассказать о них.

Когда я знал их, у нас всех впереди было полно времени.

[Л. Эванс, очень давно]

Помню, как она зашла в мое купе, где я ехал совершенно один, и села напротив. Я силился вспомнить, говорил ли я до этого с кем-нибудь, кого можно назвать девочкой.

— Ты знаешь что-нибудь о волшебстве? — спросила она. — Потому что я ничего не знаю. В моей семье нет волшебников.

Я молчал.

— Так ты знаешь что-нибудь о волшебстве? — настаивала она.

По коридору проехала тележка со сладостями. Толстуха в фартуке заглянула в купе и спросила, не желаем ли мы чего-нибудь. Я ничего не желал, потому что в детстве я не любил сладкое.

— Сколько можно купить на одну монетку? — спросила Лили, доставая из кармана галеон. Я был впечатлен ее богатством.

— Много, дорогая, — с улыбкой ответила толстуха.

Лили выложила все купленное на столик, разделявший нас, а потом полезла в сумку и достала оттуда две бутылки с Кока-Колой. Одну из них она подвинула ко мне.

— Так ты знаешь что-нибудь о волшебстве или нет? — повторила она свой вопрос.

Я протянул руку и взял из горы сладостей шоколадную медальку, хотя из-за рыжих волос Лили мне хотелось апельсинов.

— Кое-что, — ответил я.

— Так ты умеешь говорить, — сказала Лили. Она откинулась на спинку сиденья, и, громко шурша, раскрыла блестящую упаковку огромной шоколадины. — Ты должен рассказать мне все, что знаешь.

Не отрывая взгляд от Лили, я развернул свою медальку и сунул в рот.

— Круто, да? Шоколад сближает, — улыбнулась Лили, увидев, что я разжевал эту дрянь. — Похоже, ты не очень любишь говорить. Это ничего, потому что я очень люблю говорить. Я могу говорить, а ты слушать. Но только не сегодня. Сегодня ты должен рассказать мне все, что знаешь, о волшебстве.

Не могу сказать, что шоколад показался мне вкусным. Сладкое я все же не любил. До встречи с Лили я вообще не любил абсолютно все, чего не мог получить.

Все недоступное было или ненавистно мне, или однох*йственно.

— Как тебя зовут? — спросил я ее.

И больше о Лили ни слова.

[Дж. Поттер, давно]

Помню, как зверь увидел меня, как вспыхнули его глаза. Он медленно поднялся на задние лапы и, кажется, вдохнул поглубже, чтобы издать торжествующий рев.

Я и сейчас иногда надеюсь, что смогу выкрутиться. Но правда в том, что кто-нибудь обязательно грохнет меня перед самой развязкой. Главное вовремя понять, что это конец, и не ошибиться, как это было в тот раз.

Я помню рев зверя, помню чей-то крик, может быть, мой, помню шум, помню яркие вспышки, наверно от заклинаний, что-то рушилось, кто-то тянул меня за собой, прочь оттуда. Потом я ударился головой и следующее, что я помню — небо, совершенно черное, и темноту вокруг.

— Эй, — знакомый голос. — Он очнулся.

Слышу тихий шорох — кто-то встает на ноги рядом со мной, я не знаю, кто это, вижу только модные у маглов остроносые лакированные ботинки.

— Чувак, ты в порядке, — в следующую секунду надо мной склоняется Джеймс Поттер.

Я морщусь, потому что на мою голову обрушивается острая боль, я пытаюсь потрогать лоб, но Поттер перехватывает мою руку.

— Не трогай, — говорит он.

У меня что-то обрывается внутри, свободной рукой я хватаюсь за лоб, ожидая обнаружить там что угодно. Мои пальцы соприкасаются с чем-то липким и влажным, мне снова становится больно.

— Это кровь, чувак, — говорит Поттер, немного сморщив лицо, словно сочувствует мне. — Ты треснулся лбом, а лечащее заклинание не получилось. Я забыл, как там его.

Я смотрю на свои пальцы, вымазанные в крови.

— *бучая латынь, — усмехается Поттер.

Я закрываю глаза и, чтобы открыть их, мне требуются усилия.

— Вставай, — Поттер не спрашивает, он берет мою руку и резко, с силой тянет на себя. Он здоровый, как лось, и я рывком встаю с земли против своей воли.

Я ниже его на две головы и в половину уже. Он выглядит старше своих лет, хотя, наверно, на самом деле, так и должен выглядеть нормально развитый спортивный парень в нашем возрасте. Это я выгляжу младше.

— Прости, мужик, — искренне и спокойно говорит мне Поттер. — Прости, это был отстой.

Я поднимаю на него глаза и не знаю, как выразить всю степень отстойности произошедшего.

— Ты молодец, — говорит мне Поттер.

Неожиданно он кладет руку мне на плечо и заключает в объятия. Он так сильно бьет меня по спине, что я едва не захожусь в приступе кашля. Я не в состоянии сопротивляться, я даже не до конца понимаю, что происходит, хотя часто видел это на квиддичном поле, когда он поздравлял игроков своей команды с победой и благодарил их за отличную игру.

Отличная игра, чувак, вынос мозга. Слышишь, как они визжат? Ты красавчик, дай обниму. Я люблю вас, парни.

Из-за плеча Поттера я вижу Сириуса Блэка, который едва не убил меня, а теперь стоит чуть поодаль, в своих идеальных сверкающих ботинках, со своими идеальными волосами, сунув руки в карманы и откинув голову чуть назад, чтобы смотреть на все свысока. Я вглядываюсь в его лицо, но вокруг слишком темно, я не могу разобрать, кажется мне, или он правда улыбается уголком рта.

Ему было искренне жаль, что его друг встал между мной и монстром, и за всю жизнь он так и не передумал. А я, я честно пытался, но так и не смог возненавидеть его сильнее, чем Джеймса Поттера.

[Р.Люпин, не так давно]

— Самую лучшую музыку слушают мои друзья, — сказал он как-то на традиционной рождественской вечеринке для тех, кто проводит праздники в школе.

Он говорил медленно и иногда улыбался сам себе, особенно когда ел что-нибудь вкусное. Иногда он улыбался мне. Может, так он хотел извиниться за своих великолепных друзей, которые всегда получают все самое лучшее, и за себя, которого они так любят и с радостью принимают в своей блистательной компании. Но когда он делал это, мне казалось, это он показывает мне, как стал бы улыбаться, если бы сожрал меня под Ивой.

— Если лучшая музыка — это то, что доносилось из комнаты мистера Блэка и мистера Поттера три недели назад, когда вы начали отмечать Рождество и проследовали за это прямо в мой кабинет, то я предпочту просто хорошую, — со смешком ответил Дамблдор.

— Нет, в тот раз...это слушаю я, это мой выбор, сэр, — мягко ответил Люпин, и снова улыбнулся. — Иногда мне нравится немелодичный шум.

— Поэтому вы лучше всех из старост справляетесь с первокурсниками, — сказал Дамблдор, смягчая свое критичное замечание относительно музыки, которую слушает Люпин.

Тот улыбнулся в сотый раз за вечер. Я никогда не видел более неприятной, издевательской и жесткой улыбки, чем у Люпина. Однажды я видел, как улыбается Темный Лорд. До Люпина ему далеко.

Я не сказал никому о том, что Люпин оборотень не потому, что так впечатлился личной просьбой Дамблдора. Я испугался, что Сириус Блэк убьет меня за это, перережет глотку. Джеймс Поттер не успеет его остановить, всплеснет руками, глядя на мое захлебывающееся в крови тело, и скажет:

— Парни, что за отстой...чувак....

А Римус Люпин улыбнется, грустно и мягко. Как час назад, когда к нему прямо за праздничный стол прилетела кричалка с поздравлениями от его друзей. Она вопила голосом Поттера.

— Чувак, ты должен был быть здесь! Ты уже собрал свои шмотки?

Люпин не поехал к своим друзьям на празднование Рождества, потому что болел, сильно болел. С 26 по 29 декабря он будет болеть в Визжащей Хижине. Когда он выйдет оттуда, он сядет в поезд и поедет к друзьям на Новый год и на все каникулы, где они будут отрываться за праздники, проведенные порознь.

— Мы скучаем без тебя, чувак. Мы не замышляем ничего хорошего. Всем, кто слышит это — с Рождеством, ребята, всех вас. Плевать на все, это будет отличный год.

Поттер имел в виду первую войну с Темным Лордом. Это на нее он плюнул, Темный Лорд не мог испортить ему год, в который он закончит школу и женится на Лили Эванс, девушке, которую я люблю.

После вечеринки никому не хотелось остаться одному, даже мне, поэтому я присел на лавку в большом зале, с остальными. Все разбились на группы по интересам, хотя народу и так было мало. Я, разумеется, оказался один, потому что у меня не было ни с кем общих интересов.

На некоторых скамейках еще оставались подушечки, когда-то на подушечках сидели. Римус Люпин прошел по залу, собрал их все, обложился ими и сел в полутемный угол, достав какую-то книгу. Я наблюдал за ним издалека. Наверно, мне казалось, что мы во многом похожи — он был молчаливым, худым и маленьким, много читал. К тому же, я чувствовал над ним некоторую власть, ведь мне был известен его самый страшный секрет.

Я увидел, как он задумчиво улыбнулся, прочтя в своей книге что-то интересное или смешное. Я захотел поговорить с ним.

— Ты прекратишь улыбаться или нет? — прошипел я, чтобы начать разговор.

Помню, Люпин поднял на меня глаза, бледный и усталый, как всегда.

— Почему бы тебе просто не пойти в жопу, — мягко сказал он, и улыбнулся мне.

[С. Блэк, совсем недавно]

Я тихо прошел мимо старой истерички с портрета и направился в кухню. Я надеялся, что там никого не будет, я поставлю зелье Люпина на стол, оставлю записку, и мне ни с кем не придется разговаривать, но мои надежды не оправдались.

— Ты шастаешь тихо, как крыса, — сказал Сириус Блэк, хотя сидел ко мне спиной. Я не видел его из-за спинки кресла, но видел потухший камин, на который он пялился.

В кухне было темно, но мои глаза уже привыкли, все казалось каким-то серо-синим.

— Мне больше нравится сравнение с летучей мышью, — ответил я.

— Кого *бет, что тебе нравится, — произнес Блэк, сделав пренебрежительный жест рукой, покоящейся на подлокотнике кресла.

Я поставил банку с зельем на стол и, обойдя вокруг, подошел к Сириусу Блэку. Мне казалось, что на моих глазах происходит чудо — издалека он казался таким же, каким я запомнил его в ночь, когда узнал секрет Люпина. Радующимся тому, что мне больно и страшно, и тому, как паршиво мне будет, когда я пойму, кто меня спас. Бледным, заносчивым, похожим на изысканную фарфоровую куклу, как и все в их гнилой семейке. Он так гордился всем, что с ним связано — даже красотой своих ненавистных сестер, их густыми волосами и горящими глазами он гордился, потому что это были его сестры, а не чьи-нибудь.

Но чем ближе подходишь, тем яснее видишь, что его кожа желтоватая, сухая и покрыта морщинами, как мятый пергамент, глаза запавшие и мутные, пальцы узловатые, и поверить не можешь, что и этим немощным телом он тоже так гордился в свое время.

Злобная заносчивая душа болталась в этом теле, как говно в проруби.

Стакан, который он сжимал в руке, немного дрожал.

— Я принес зелье твоему питомцу и уже ухожу, — сказал я, чуть склонившись к нему. — На вкус оно как поросячий понос. Надеюсь, хотя бы его ты не выпьешь.

— Намекаешь, что я много пью? — бодрым голосом ответил он, отпивая из стакана.

Я внимательно наблюдал за его лицом, это был первый раз, когда я мог рассмотреть его как следует, и я заметил, что мимика Сириуса Блэка осталась неизменной. Он кривился в усмешках, изгибал бровь и запрокидывал голову назад, словно он все еще смазливый мальчишка, а не никчемный накачанный бухлом сухофрукт.

— Ты бы пил, даже если бы я плюнул в каждую бутылку в этом доме, — произнес я.

— Опять мимо, — отмахнулся Блэк. — Все бутылки, которые были в этом доме, я давным-давно опустошил.

Я задумался.

— Вечно тебе не везет, бедный кусок слюнявого дерьма, — выдохнул Сириус Блэк, смакуя каждое слово, и улыбнулся мне уголком рта.

Ответа не требовалось. Ни то чтобы я мог оскорбить Сириуса Блэка как-нибудь, потому что все самое плохое с ним уже случилось.

— Я все еще могу отдать тебя дементорам, — сказал я, впрочем, скорее спрашивая себя, разумно ли это, чем угрожая ему.

— Кстати, — Блэк поднял вверх длинный узловатый палец. — Ты как-то говорил, что смотреть на поцелуй дементора невыносимо.

Я склонил голову набок.

— Я был тогда не в форме для ответа, но вообще-то вполне выносимо, — он пожал плечами. — Мое окошко выходило как раз на то место, где это делают.

Потом Сириус Блэк поднялся на ноги, и я заметил, что он одет в хороший темный костюм, во что-то новое, вероятно, по-прежнему следит за тенденциями магловской моды, — прямо из этого кишечника, из своего фамильного дома.

Он нагнулся, чтобы взять с пола початую бутылку, и довольно твердой походкой направился к выходу.

— А вот, Сопля, слушай, — усмехнувшись, он обернулся в дверях. — Прикол. Зачем Волдеморт носит мантию, ведь у него наверно нет члена.

Он рассмеялся, отвернулся он меня и, хрипло хохоча, направился вглубь дома.

— Нет члена, — смеялся он.

Я стоял у остывшего темного камина, скрестив руки на груди, пока шаги Сириуса Блэка не стихли на лестнице.

[Я, прямо сейчас]

Почти каждый свой день я провожу в компании Пожирателей Смерти и Темного Лорда. Наверное, я полный псих, раз так думаю. Но я действительно считаю, что у Римуса Люпина была самая мерзкая улыбка из всех, что я видел, Сириус Блэк был самым высокомерным, капризным и жестоким человеком, которого я знал, а хороший парень Джеймс Поттер был тем, кого я ненавидел больше всего на свете, потому что Лили Эванс любила его.

— Что за транспорт он использовал? — между делом обращается ко мне Темный Лорд через некоторое время после того, как покушение на Гарри Поттера провалилось.

— Мотоцикл Сириуса Блэка, мой Лорд, — отвечаю я. — Усовершенствованный кем-то.

Темный Лорд в задумчивости прикладывает длинный палец к губам.

— Я его немного помню, этого Сириуса Блэка, он отверг наши предложения в свое время, — говорит он, откидываясь на спинку жесткого трона, похожего на кресло подсудимого. — Он жив?

— Нет, мой Лорд, убит Беллатриссой, своей кузиной, — с почтением отвечаю я.

— М-м, — кивает Темный Лорд. Сегодня он настроен меланхолически, это значит, что мне придется торчать здесь с ним до утра, отвечая на его глупые вопросы, вспоминая что-нибудь и из последних сил пломбируя свои мозги. В конце концов, за этим он и затевает свои посиделки с единомышленниками — покопаться в наших мозгах и воспоминаниях. — Что бы он сказал теперь, этот Сириус Блэк?

Я встаю со стула и позволяю себе отвернуться к окну. Снаружи идет дождь, ветер гоняет по улице гнилые листья, оконное стекло в каких-то мутных разводах. Это место и правда грязная яма, очень подходит для беседы с огромным сероватым червем, который зачем-то носит мантию, ведь и правда, при всем уважении, мой Лорд, едва ли у Вас есть член, чтобы его прикрыть.

— Думаю, мой Лорд, Сириус Блэк сказал бы, что этот ржавый кусок дерьма с люлькой бирюзового цвета не может быть его мотоциклом.

The end.