Дорога к тебе (гет)

Вот так мы жизнь и заканчиваем: распив приворотного зелья и отравленного алкоголя, который предназначался даже не мне. Но Феликс Фелицис, придумавший зелье везения, очевидно, невзлюбил меня с того самого момента, как я поймал удачу за квоффл без его благословения. Я прямо чувствую, как этот тип посматривает на меня с облака, остервенело покручивая колесо фортуны, и ждёт, когда я соизволю к нему подняться для серьёзного разговора. Но я держусь. Я, чёрт возьми, почему-то ещё держусь. Мимо проплывают какие-то важные картины из моей жизни, а я знаю, что это как осознанное сновидение, но мозгов в этом сновидении у тебя настолько мало, что фантазия становится бедной, как грязная нищенка в Лютном переулке, в котором я впервые побывал в конце лета, когда следили за Малфоем. Так, о чём я думал секунду назад? Не важно.

Помню, ты стояла под мантией так близко ко мне, что твои вечно всклокоченные волосы набивались мне в рот, а я стоял и отплёвывался, ворчал и снова отплёвывался. Ты лишь раздражённо прикладывала палец к губам и выдыхала «Тщщ!», а я умолкал, но ненадолго. Чёрт меня тогда дёрнул вспомнить лохматых пауков, вот уж хороша ассоциация, а ты обиделась…

МЕРЛИН В ЮБКЕ!

Никогда, никогда нельзя думать во сне о том, чего боишься больше всего: оно непременно красочно к тебе явится, и никуда ты от него не убежишь и не спрячешься, потому что будешь думать о нём. Я гляжу на проползающее членистоногое, у которого почему-то твоя причёска, Гермиона. Теперь мне кажется, что из-под каштановых кудрей этой твари сейчас покажется твой укоризненный взгляд, Мерлин, а я ещё жаловался на бедную фантазию. Кыш, кыш, я тебя не знаю!

Ну почему, почему в моей жизни, даже в виртуальной, пауков больше, чем у остальных? Спасибо природному везению и фамильной неприязни мистера Фелициса, я уже чувствую его буравящий взгляд, и колесо Фортуны, к которому он хочет меня пришпилить и раскрутить как следует. Держаться, Уизли!

Кто ты?

Я?

А кто я?

А Мерлин его знает… Вот кстати и он, дефилирует в юбке. Может быть, если его хорошо попросить, он смягчится и не пустит меня на это облако?

Пока мои мозги текут как каша, облако Феликса постепенно темнеет, превращаясь из пуховой перины в изношенную и дырявую ветошь. Будет гроза.

Вот и ты тогда залетела к нам такая же: вся грозная, резкая, наэлектризованная и сразу же застряла у меня поперёк горла, словно ком и не даёшь вздохнуть, чертовка. И всё-то у тебя получается лучше: и заклинания, и знания, а я рядом с тобой бестолковый рыжий болван с грязным носом. Шла бы ты лучше в Когтевран и не была мне занозой, так нет же, яростно отодвинула дверь купе и ворвалась в мою жизнь, растоптала все мои мысли, и стою я теперь как идиот, и ничего умного сказать не могу, одна ты в уме околачиваешься. Только и остается теперь, что набивать через открытый от восхищения рот мой пышущий бабочками и прочими насекомыми живот.

А ещё я чувствую, как меня всё ещё тянет наверх, но я крепко сжимаю ладони, чтобы моя душа по-прежнему за них держалась. Неужели я никогда тебя больше не увижу? Столько раз я уже задавал себе похожий вопрос, что смешно становится, ей-мерлину.

Лежишь ты вся оцепеневшая, холодная, единственная, добровольно согласившаяся (и ни у кого не спросившая) бесстрашно взглянуть в глаза Василиску. А теперь даже сердце не бьётся, я слушал. Неужели, ты никогда меня больше не ударишь учебником? Я стою у твоей кровати и чувствую запах больничного крыла. Ничего, я с тобой. Скоро поспеют мандрагоры, а мы с Гарри упадём в Тайную комнату под унитазами и всё будет хорошо. Только почему я знаю будущее? Я что, профессор Трелони? Но её я узнал лишь на третьем курсе, когда ты постоянно исчезала, помнишь? Мы ведь тогда ссорились… Или только поссоримся? Сейчас проходишь мимо больничной кровати и гладишь своего плешивого кота, бросая на меня полный презрения взгляд. Неужели, мы больше никогда не будем друзьями? Да, я кожей ощущаю, что ты смотришь на меня, даже когда ты отвернулась. Странно, правда? С чего это началось, почему наша дружба закончилась? Я бегу за тобой по школьному коридору, и смотрю в морду этого гадкого кота на твоих руках, но почему на меня смотрит… Крам?! Я закрываю глаза и мотаю головой, а когда их открываю, вижу, что ты уже скрылась за поворотом. Стой, откуда в Большом Зале поворот? А откуда здесь Большой Зал?

Но вот ты идёшь самая красивая на этом балу, любая вейла просто веник рядом с тобой, а этот кретин с гигантскими бровями держит тебя под руку: неужели, у меня больше никогда не будет шанса? Но почему мы одни? Люди вокруг, у них у всех нет лиц, это нормально, ведь по существу я вообще здесь один, но почему я так остро ощущаю твоё присутствие?

А ты ведь с ним целовалась! Целовалась, предательница, когда я сидел и ждал, когда ты наконец бросишь эту славянскую мартышку и сядешь рядом со мной. Вот с чего началось то, что закончило и перечеркнуло всё лучшее…

А теперь всё, теперь ещё час бреда и я, очевидно, под громкий хохот и свист Фелициса возношусь на небеса и буду смотреть на тебя каждый день. Или останусь призраком, как Ник, чтобы ходить за тобой, выпрашивая у тебя прощения. То-то Фред с Джорджем покатятся со смеху, мама будет долго ругать меня и грозить кулаком, а ты… Ты будешь кричать, что ненавидишь, кидать в меня книги, натравливать птичек, но все они будут пролетать сквозь меня, нет, так не пойдёт, я ведь даже не смогу к тебе прикоснуться. Лучше бей живого.

Я спиной чувствую кровать, ту самую на которой ты тогда лежала неподвижно уставившись куда-то в пустоту, наверное, ты там видела что-то другое, а я вижу одну лишь тебя. Мои глаза закрыты, я в кромешной тьме, как в магловском кинотеатре, стою столбом (или сижу сгорбившись?) и смотрю эпизоды из своей жизни, и нет здесь ни одного кадра без тебя, хмуришься, смеешься, каждая черта твоего лица надежно зафиксирована в моём сознании в самом высоком разрешении. И сейчас смотрю я этот фильм и хочется мне надавать главному герою по мордам, чтобы вправить этому рыжему ублюдине мозги. И я вправляю, я бью себя по лицу, но ничего не чувствую, а мои настоящие, реальные руки настолько чугунные, что я их ни за что не подниму, а если подниму и начну себя колотить, то это будет то ещё зрелище...

Реальность во сне настолько бредова и субъективна, что пока я отвлёкся на избиение себя, экран куда-то успел исчезнуть, а может быть, его и не было вовсе, но кадры по-прежнему продолжают мелькать, а через секунду я понимаю, что это не кадры, это озеро в котором я продолжаю утопать уже, наверное, час. Гарри пытается меня спасти, а я хочу сказать ему, чтобы он забрал тебя, а не меня, чтобы не дал этому насупленному зануде спасти тебя, чтобы оставил меня здесь, мне всё равно скоро к Феликсу Фелицису на разборки.

Гарри жмёт плечами, берёт тебя и иащит наверх, а я выплываю сам.

Я один в чистом поле и слышу смех Лаванды. Пытаюсь скрыться от него, но он становится всё громче и громче, а ноги по-прежнему ватные, поэтому не убежать, и не спрятаться никак. Сейчас она набросится на меня сзади и завопит очередные глупости прямо мне в ухо, какой болван меня дёрнул с ней встречаться?!

Всего бы этого не было, если бы…

Я запинаюсь и падаю в кроличью нору и мгновение думаю, что вот так я спасся и делаю шаг вперёд... Я попадаю в другую секцию библиотеки, оборачиваюсь: а позади меня уже маячит Крам, так бы и врезал ему с досады или воткнул в его хмурую морщинку на лбу большую ромашку: чтобы он выглядел глупо и ты никогда не пошла бы с ним на бал.

Я вижу, как ты сидишь между рядов библиотеки, я наклоняюсь и сажусь рядом с тобой, но не могу сказать что-то вслух. Я пришёл к тебе или ты ко мне, а все слова застряли у меня в горле. Я осторожно прижимаюсь своей щекой к твоему плечу, осторожно, чтобы не спугнуть, но не вижу твоего лица, ты по-прежнему листаешь книгу.

Этот дурень уже подходит к тебе, я чувствую его шаги сзади и постараюсь унести тебя подальше, чтобы он не успел тебя пригласить, но ноги словно приросли к полу библиотеки, я чувствую я должен что-то сказать, но мой язык прилип к нёбу и я не могу вымолвить ни слова.

Ты даже не поворачиваешься ко мне, словно не видишь, а я трясу тебя, чтобы ты на меня посмотрела.

— В таком случае отравитель плохо знает Слизнорта, — слабым, хриплым голосом говоришь ты, словно съела пинту мороженого. Что за чертовщина, но я слышу твой голос, поэтому сижу (стою? лежу?) и улыбаюсь. — Всякий, кто знает его, знает и то, что такую вкуснятину он, скорее всего, оставит себе.

Так ты со Слизнортом ела мороженое... Интересно, но плевать. Я счастлив! Счастлив, что ты и правда рядом!

— Гермиона… — слабо говорю я, но из меня доносится какое-то бульканье, хотя мне уже всё равно, бред окончился и я спокойный и счастливый провалился в сновидение, утопая в запахе из моей амортенции.