Позади дома 84 по Чаринг Кросс Роуд (гет)

Некоторые из вас узнают место, где происходит большая часть нашей истории. Чаринг Кросс Роуд,84 [1] — довольно известный адрес, несмотря на то, что магазин Marks & Co [2], относящийся к маггловскому миру и когда-то расположенный по этому адресу, давно прекратил свое существование. Однако многие из вас удивятся, узнав, что он не был основным. Дом 84 5/6 — это здание было и остается вотчиной Marks and Sons (Маркс и сыновья), букинистическим магазином магической литературы, созданным в 1900 году, за двадцать лет до того, как, расположившись в двух шагах от основного здания, в доме 84 по Чаринг Кросс Роуд, открыл свои двери Marks & Co.

* * *

В этот знаменательный день в Маркс и сыновья влетел большой черный сокол и бросил письмо, адресованное новому управляющему, на центральный прилавок. Почти мгновенно птица развернулась в воздухе и унеслась прочь.

Молодой человек взял послание в руки, пробежался по нему взглядом, выясняя, кто является адресатом, а затем бросил в корзину под прилавком. Через некоторое время корзина и ее содержимое, совершив небольшое путешествие, попали в маленький кабинет недалеко от отдела продаж, на стол уже слегка замученного — и явно переработавшего — менеджера, где послание было, наконец, открыто и прочитано.

15 декабря 1999

Маркс и сыновья

84 5/6 Чаринг-Кросс-роуд

Милостивый государь или же Милостивая государыня,

Это послание отправляется в ваш магазин в тщетной надежде на то, что ваши умения превышают навыки вашего предшественника. Список требуемой литературы прилагается. Подержанные экземпляры, пребывающие в хорошем состоянии, являются предпочтительным вариантом. Цена в данном случае важна, я не готов заплатить больше, чем указано напротив каждого пункта списка. Я знаком с данными изданиями, полагаю свою оценку вполне справедливой и не буду возражать против списания средств в указанном размере с моего счета в вашем магазине. Книги могут быть доставлены предоплаченной совой при первой же возможности.

Искренне ваш,

Саймон Сопороус

Возведя очи горе, девушка вздохнула, положила письмо в коробку с надписью «К исполнению» и продолжила разбирать корреспонденцию. Одна проблема следовала за другой, и прошло несколько дней, прежде чем у нее появилась возможность написать ответ.

21 декабря 1999

Саймону Сопороусу,

Лондон

Мистер Сопороус,

Прошу простить меня за столь поздний ответ на ваше письмо от 15-го числа этого месяца; список, приложенный вами к нему, весьма обширен, а мне хотелось ознакомиться с заказанными книгами, прежде чем отвечать на запрос.

Большинство книг, разыскиваемых вами, не переиздавались десятилетиями, а в отдельных случаях — веками. Большая их часть является трудами малоизвестных авторов и выпускалась специализированными издательствами. Все вышеизложенное вынуждает меня предположить, что данные издания выходили ограниченным тиражом.

Хочу заверить вас, мистер Сопороус, что сотрудники Маркс и сыновья — как состоящие в штате компании на настоящий момент, так и покинувшие ее — серьезно относятся к своей репутации, и особенно в части работы с клиентами. Мы сделаем все возможное, чтобы раздобыть экземпляр каждой книги из вашего списка в максимально сжатые сроки.

С уважением,

Гермиона Грейнджер

Маркс и сыновья

Постскриптум — счет на два издания из вашего списка прилагается. Почтовая сова должна прибыть сегодня днем. Если состояние книг является удовлетворительным, то мы спишем указанную сумму с вашего счета сегодня вечером.

Г.Г.

* * *

Чтобы вскрыть конверт с логотипом Маркс и сыновья, ему потребовалась всего лишь минута. Затем Саймон присел за миниатюрный стол, чтобы прочесть письмо. Когда он увидел подпись внизу листа, то вздернул одну бровь, а его губы слегка искривились в полу-усмешке. Взгляд мужчины вернулся к началу текста, чтобы прочесть его снова, помедленнее.

Все то же стремление выставить напоказ свои знания, как я погляжу.

Да и склонность к защите неудачников никуда не делась.

Жаль.

А ведь она давно уже должна была перерасти это.

Мистер Уизли, должно быть, счастливо избежал брачной ловушки, если только его жена не сохранила свою девичью фамилию, следуя современным тенденциям.

Положив перед собой чистый лист пергамента, маг начал писать с таким предвкушением, которого не испытывал в течение нескольких лет, улыбаясь уголком рта.

21 декабря 1999

Маркс и сыновья

84 5/6 Чаринг-Кросс-роуд

Госпожа Грейнджер,

Я не колдомедик, поэтому вы можете не обращать внимания на диагноз, поставленный мной, пока не посетите настоящего специалиста, но, вероятно, вам необходимо приобрести очки. Если вы перечитаете мое первое письмо, то, возможно, заметите, что я подчеркнул свое знакомство с заказанными мной книгами. Мне хорошо известно, что их можно считать редкими изданиями, отсюда и мое недовольство деятельностью вашего предшественника.

Если вы считаете, что эта задача выходит за рамки ваших возможностей, более того, за рамки возможностей любого из тех, кто в настоящее время работает в Маркс и сыновья, прошу вас немедленно сообщить мне об этом, и я постараюсь найти более компетентного букиниста.

Экземпляры, которые вам удалось раздобыть, вполне приемлемы.

Искренне ваш,

Саймон Сопороус

* * *

Гермиона поняла, что бессознательно подняла левую руку, чтобы поправить очки, в которых обычно читала, и поморщилась.

Как смеет этот — этот клиент намекать, что у нее проблемы с пониманием прочтенного материала? Она лишь пыталась объяснить, почему большинства запрошенных им книг нет в наличии, а не оправдывалась за то, что...

Гримаса на ее лице превратилась в ослепительную улыбку, как только девушка потянулась за куском пергамента и пером. Гермионе хотелось предложить Сопороусу воспользоваться возможностью и отправить заказ в любое другое место, поскольку в ее магазине его больше не ждут, но знала, что не сделает этого. Ведьма просмотрела записи по счету этого человека с момента получения компанией первого его заказа:он не тратил ежемесячно бешеных денег на книги, но несколько покупок в предыдущем квартале сделал (а сколько до этого — один Мерлин знает).

Надеюсь, не все клиенты, оформляющие заказы с доставкой совами, настолько же очаровательны, как этот.

21 декабря 1999

Саймону Сопороусу

Лондон

Мистер Сопороус,

Если вы перечтете мое предыдущее письмо, то, возможно, заметите, что на выполнение ваших заказов будут направлены все наши усилия.

Запрошенные вами книги будут найдены настолько быстро, насколько это возможно, принимая во внимание их редкость, о которой мы оба, как уже указывалось, осведомлены. Сразу же после этого их владельцам будут сделаны соответствующие предложения о продаже.

С уважением,

Гермиона Грейнджер

Маркс и сыновья

* * *

Когда Саймон внимательно прочитал последнее письмо от госпожи Грейнджер, он издал чуть слышный горловой смешок. Вот уже несколько лет он так не развлекался. Положив послание на лист промокательной бумаги, маг рассеянно посмотрел на него, обдумывая, что будет писать в ответ.

Львицу погладили против шерсти.

А что, если ...

Да.

22 декабря 1999

Маркс и сыновья

84 5/6 Чаринг-Кросс-роуд

Госпожа Грейнджер,

Должен признаться, ваш последний ответ заставил меня почувствовать что-то похожее на ностальгию. Уверен, вы не знаете, что я имею в виду, но ваше письмо заставило меня тосковать по старым добрым временам, когда простой запрос клиента выполнялся с исключительной любезностью со стороны продавцов и их руководства. То было время, когда клиент считался причиной процветания любого магазина.

Мне необходимо осуществить исследование этого специфического феномена превращения клиентов в источник раздражения для современных торговцев и выяснить, существует ли интерес (со стороны собственников, конечно) к организации курсов для своих сотрудников в целях борьбы с данной непривлекательной тенденцией. Названия двух работ по деловому этикету, необходимых мне для этой работы, вы найдете на отдельном листе. Добавьте их в список заказанной мной литературы.

Искренне ваш,

Саймон Сопороус

* * *

Принимая во внимание, что ее первым порывом было немедленно предложить мистеру Сопороусу пойти куда подальше, Гермиона подумала, что лучше отложить это письмо в сторону и не обращать на него внимания в течение оставшегося рабочего времени. Это лучше, чем дать волю своему негодованию, — которого девушка не ощущала в такой степени со студенческих времен, — и написать что-нибудь, о чем она потом, несомненно, пожалеет, дав владельцам магазина повод сомневаться в принятом решении относительно ее повышения до директора.

Следующие два дня ведьма помогала своим сотрудникам справляться с наплывом клиентов, пытавшихся в последнюю минуту докупить недостающие подарки и мелочи для рождественских носков. Она была настолько занята, что смогла выделить всего несколько минут, чтобы обдумать ту досадную проблему, которой стал мистер Сопороус.

Гермиона добралась до пера и пергамента только через несколько дней после Рождества.

— Есть только один способ справиться с этим. Удушить его вежливостью, — произнесла она вслух.

И, надеюсь, он задохнется.

28 декабря 1999

Саймону Сопороусу

Лондон

Мистер Сопороус,

Я рада сообщить вам, что оба издания, указанные в вашем последнем послании, будут направлены по вашему адресу сегодня днем. Боюсь, ни одна из книг не является подержанной, но, так как наша компания считает вас особо ценным клиентом, я использовала все возможности для предоставления скидки на них. Надеюсь, вы найдете указанные в счете суммы сопоставимыми с ценами на подержанные экземпляры в отличном состоянии.

Ваше беспокойство по поводу дальнейшего обучения моих сотрудников очень трогательно. Я обдумала этот вопрос и согласна, что мы должны организовать семинар по улучшению обслуживания наших клиентов.

Гермиона ухмыльнулась при мысли о том, какой именно семинар она собиралась предложить своим боссам: "Клиент всегда прав и другие заблуждения: как обращаться с взыскательными клиентами в условиях современного рынка".

Мы ожидаем поступления редких изданий по зельеварению где-то после Нового года, и у меня есть основания полагать, что, по крайней мере, одна из книг, включенных в ваш список, может входить в эту поставку.

Засим остаюсь искренне Ваша,

Гермиона Грейнджер

Маркс и сыновья

* * *

Ответ Гермионы на придирки прибыл к Саймону наутро после бессонной ночи. Пока он перечитывал запись, сделанную в дневнике несколько часов назад, у него даже не возникло соблазна продолжать изводить молодую ведьму.

Почему ты все еще снишься мне, Лили? На что были похожи последние минуты твоей жизни?

Временами мне хочется увидеть сон о том, что могло бы быть, если бы я прикусил язык и не оскорбил тебя этим прозвищем. Такой сон мог бы придать мне смелости положить конец этой пародии на жизнь и встретиться со всеми вами на другом берегу Леты. Но боюсь, что единственным "вознаграждением" за оказанные услуги будет мое возвращение в этот мир в виде призрака.

Бесконечный путь, вечный поиск искупления.

Твой сын жив, Лили. Что еще можно сделать, чтобы смягчить вину и облегчить бремя, возложенное на мою душу. Пока был жив Тёмный Лорд, мои усилия не пропадали втуне. Их было достаточно, чтобы приглушить твои крики в моём сне.

Я все еще люблю тебя...

Я умоляю: позволь мне, по крайней мере, спать по ночам.

— Я старею, Йорик, — закрыв дневник, обратился Саймон к большому черному соколу, сидящему на жердочке в углу. — Я даже не испытываю искушения увеличить пламя под котлом, в котором подогреваю темперамент госпожи Грейнджер, ожидая, когда же она выйдет из себя.

Птица пару раз тряхнула головой, словно говоря "Да".

— Ты не должен соглашаться, бессердечный ублюдок, — простонал мужчина, поднимаясь и направляясь обратно в спальню. — Я всего лишь устал, а не умер. Напомни мне изменить завещание и оставить тебя сводному брату Хагрида. Один укус — и все будет кончено.

Когда он лег и закрыл глаза, в его голове вновь всплыли слова Гермионы:

«Мы ожидаем поступления редких изданий по зельеварению где-то после Нового года, и у меня есть основания полагать, что, по крайней мере, одна из книг, включенных в ваш список, может входить в эту поставку»

— Ответ, — прошептал маг, обращаясь к потолку. — Пожалуйста, пусть в этой книге будет ответ.

[1] http://en.wikipedia.org/wiki/84_Charing_Cross_Road

[2] http://www.84charingcrossroad.co.uk/

Не получив ответа на свое последнее письмо, Гермиона облегченно вздохнула и выбросила Сопороуса из головы до того момента, как прибыла долгожданная партия изданий по зельеварению.

Вместо того, чтобы подождать, пока книги будут проверены мистером Фитцджеральдом, девушка вызвалась помочь старику в составлении списка.

Возможно, именно легкое разочарование от того, что ожидаемой книги среди новых поступлений так и не обнаружилось, она решила еще раз просмотреть список Сопороуса.

17 января 2000

Саймону Сопороусу

Лондон

Мистер Сопороус,

Сегодня мы получили партию книг, в которую входили редкие тексты, упомянутые в моем последнем письме. К сожалению, те издания, которые я ожидала, не поступили.

Мне попался фолиант с аналогичным названием, но, при ближайшем рассмотрении, я решила, что это не та книга, которую Вы ищете. Однако, поскольку существует вероятность того, что я ошибаюсь, посылаю ее Вам для осмотра. Если книга Вам не подойдет, пожалуйста, верните ее обратно — за наш счет. В противном случае по истечении пяти дней мы спишем денежные средства в соответствующем размере с Вашего счета.

Кроме того, я взяла на себя смелость отправить Вам еще одно сегодняшнее поступление — труд, в котором, как мне представляется, рассматриваются аналогичные вопросы. Я надеюсь, что Вы найдете одну из этих книг (или даже обе) полезными.

Искренне ваша,

Гермиона Грейнджер

Маркс и сыновья

* * *

Несколько ночей почти спокойного сна привели Саймона в такое расположение духа, которое для него считалось хорошим. Несколько часов он занимался заказами одного постоянного клиента. Наконец, выйдя за пределы лаборатории, замаскированной под шкаф (естественно, магически увеличенный), мужчина остановился, машинально продолжая вытирать руки.

На его столе лежала бандероль.

Переведя взгляд на Йорика, зельевар вздернул бровь:

— Сегодня вечером можешь даже не рассчитывать на лишнюю мышку. Ты должен был известить меня, как только посылку доставили.

Всегда осторожный, маг не расслабился, даже когда увидел логотип Маркс и сыновья. Он отметил, что сердце забилось чаще, и попытался справиться с нахлынувшим волнением.

Нужно быть идиотом, чтобы хоть на одну минуту предположить, что это издание будет так легко найти.

Тем не менее, его руки слегка дрожали, пока он вскрывал упаковку и извлекал из нее больший по размеру том. Открыв его и перелистав несколько страниц, мужчина резко захлопнул книгу. Рухнув в кресло, зельевар глубоко вздохнул, и вздох этот выдал его разочарование. Второй том был взят им в руки и тут же отброшен в сторону.

Снова взглянув на птицу, Саймон склонил голову набок:

— Знаешь, свою мышь ты получишь. Действительно, не стоило прерывать меня из-за этой посылки — она того не стоит.

Взяв письмо, маг внимательно прочел его.

— Я удивлен, Йорик. Она, видимо, научилась кое-чему, работая в этом магазине. Если бы я был Дамблдором, я бы высоко оценил ее усилия. Но я не он, не так ли?

Сокол самодовольно фыркнул и отвернулся от хозяина.

— Я еще могу изменить свое решение относительно мыши, неблагодарная курица.

Саймон встал, подошел к столу, вытащил чистый лист пергамента и еще раз посмотрел на птицу.

Он может быть прав. Есть же какая-то старая поговорка о том, что на мед мух ловится больше, чем на уксус — или там о кислоте говорится?

Еле заметно пожав плечами, мужчина принялся диктовать зачарованному перу:

17 января 2000

Маркс и сыновья

84 5 / 6 Чаринг-Кросс-роуд

Госпожа Грейнджер,

Я весьма благодарен Вам за усилия, очевидно, затраченные на поиски двух книг, полученных мной сегодня, но ни одна из них не может быть мне полезной, поэтому возвращаю обе.

Первая, — как Вы и подозревали, — очевидная попытка нажиться на добром имени первоначального автора. К сожалению, только те, кто знаком с подлинным текстом, могут заметить разницу, поскольку оба этих труда написаны довольно давно. Советую подкладывать работу самозванца под дверь, на случай сквозняка. Такой способ использования гораздо более эффективен, и единственная его опасность заключается в том, что кто-то может споткнуться об этот кирпич.

Другой «объект», присланный Вами, — я использую этот термин вместо «макулатура», чтобы избавить Вашу душу книголюба от излишних мучений, — не стоит той бумаги, на которой напечатан. Автор, Эмилин Снирбоди, мошенница, пытающаяся по-быстрому заработать пару галлеонов, поскольку Сахарисса Тагвуд, Мастер Зелий, у которой она якобы проходила стажировку, никогда не брала себе учеников. Никогда.

Надеюсь, Вам все же удастся решить эту поистине сложную задачу, поставленную мной перед Вами.

Искренне Ваш,

Саймон Сопороус

* * *

Когда Гермиона пришла на работу следующим утром, она совершенно не удивилась, увидев обе книги вместе с сопроводительной запиской у себя на столе. Что ее удивило, так это тон письма.

Сарказм, к которому она уже успела привыкнуть, и которого даже ожидала, по-прежнему присутствовал в ровных строчках, но теперь не был нацелен на нее. Более того, его послание было почти — не приятным, нет, назвать его так значило погрешить против истины, — но, по крайней мере, от него не хотелось скрипеть зубами, как от предыдущего, к примеру.

И потом, эта строчка об избавлении ее души книголюба от мучений. Девушка недоумевала, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, любой намек на то, что они с Сопороусом встречались ранее, до первого его письма. Но это имя не ассоциировалось у нее ни с чем.

«Какая же я дура, — пробормотала Гермиона себе под нос. — Работаю в книжном магазине; естественно, человек предположил, что мне нравятся книги. Возможно, запомнил какую-нибудь статью из Пророка , в которой упоминалось мое имя, наверняка одну из тех, что написала Скитер. А если так, то вполне понятно, почему сначала наша переписка несколько… не заладилась. Для этого достаточно, чтобы он поверил малой доле того, что эта женщина писала обо мне»

Отмахнувшись от остатков сомнений, ведьма взяла обе возвращенные книги, решив почитать их дома. Не могут же они быть настолько плохими, как сказал Сопороус?

20 января 2000

Саймону Сопороусу

Лондон

Мистер Сопороус,

Возможно, Вам будет интересно узнать, что все экземпляры книги мисс Эмилин Снирбоди теперь можно найти в том же шкафу, где хранятся остальные наши книги, относящиеся к разделу фантастики.

С уважением,

Гермиона Грейнджер

* * *

Йорику не нравилось, когда незнакомые совы доставляли хозяину письма. Его взъерошенные перья только начали укладываться на место, когда в маленькой квартире раздался звук, которого раньше сокол никогда не слышал. Поэтому можно понять и простить его испуг и последующую ярость.

Саймон Сопороус смеялся — если скрежещущий звук, издаваемый им, можно было назвать смехом. Уже много лет мужчина не использовал свои голосовые связки подобным образом, и последние были не совсем уверены, что способны на то, что вдруг потребовалось, но, тем не менее, старались.

Вот уж действительно, мед.

Я почти готов простить, что она до сих пор не нашла нужные мне тексты.

Почти.

20 января 2000

Маркс и сыновья

84 5 / 6 Чаринг-Кросс-роуд

Госпожа Грейнджер,

Ваше мудрое решение не оспаривать ценность книги является бесценным только потому, что разрушило мою излюбленную теорию касательно будущих хранителей нашей сокровищницы знаний. Дерьмо, пытающееся прикинуться шоколадом высшего сорта, будет существовать всегда, и способность различать их обеспечит неприкосновенность нашего наследия.

Искренне Ваш,

Саймон

* * *

— Как странно.

Мистер Фицджеральд передал девушке чашку чая и опустился в кресло напротив ее стола, держа в руке список полученных книг, которые было необходимо внести в каталог:

— Что такое, драгоценная моя?

— Кажется, мне только что сделали комплимент, но я не совсем уверена, — фыркнула Гермиона. Едва заметно улыбаясь, она убрала письмо в один из ящиков своего письменного стола. — Итак, мистер Фицджеральд, что вы приготовили для меня сегодня?

15 марта 2000

Маркс и сыновья

84 5 / 6 Чаринг-Кросс-роуд

Госпожа Грейнджер,

Если вы все еще занимаете свою должность, и письмо не вернется ко мне обратно, хотя я вполне допускаю, что ваша клятая контора сгорела или закрылась…

Если же ни одной из вышеописанных катастроф не случилось, и поскольку мартовские иды не являются официальным праздником…

Где мои чертовы книги?

Саймон Сопороус

* * *

— Мерзавец!

Слово эхом отразилось от стен небольшого кабинета, и Гермиона очень обрадовалась, что закрыла дверь, прежде чем начать разбирать свою почту.

Где его книги? Если бы она точно знала, где найти их, то господин Сопороус уже вовсю наслаждался бы чтением.

Отдел закупок был осведомлен о перечне книг, требующихся этому заказчику — так же, как и о запросах любого другого клиента, находящегося в поиске какого-нибудь специфического и редкого издания. Девушка даже сделала заметку перепроверить журнал поступлений на случай, если какая-нибудь книга из списка проскользнула незамеченной. Раз никто не выставляет эти книги на продажу, как можно их приобрести?

Очевидно, на протяжении последних месяцев ей нужно было заниматься исключительно изучением частных библиотек в поисках хотя бы намека на его драгоценные фолианты, а затем тупо грабить их владельцев, чтобы ублажить этого человека.

Гермиона глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, и потерла виски. Ей казалось, что она достигла взаимопонимания с Саймоном — своего рода перемирия, — и хотя ведьма признавала, что отсутствие прогресса может стать причиной для некоторого разочарования, но считала, что для такого письма причин не было.

«Так и хочется предложить несколько мест, где он мог бы найти свои дебильные книги; самое первое из них будет ближайшим к тому, где расположилась его задница».

15 марта 2000

Саймону Сопороусу

Лондон

Мистер Сопороус,

Представляю, как Вы будете разочарованы, прочитав это, но я по-прежнему занимаю все ту же должность, что и тогда, когда мы в последний раз обменялись письмами. Чтобы окончательно развеять все Ваши опасения — здание, занимаемое «Маркс и сыновья», все еще цело, и мне ничего не известно о планах по закрытию компании в ближайшем будущем.

Если бы я знала, что Вам необходимы постоянные сообщения о том, как продвигается работа над Вашим заказом, то поручила бы это кому-нибудь из подчиненных, поскольку сама в последнее время стараюсь не разорваться между управлением магазином и поисками очередного неуловимого библиофила, готового расстаться с некоторыми из своих сокровищ. Все, чтобы выполнить заказы ценных клиентов — таких, как Вы.

В следующем месяце я планирую отправиться на остров Мэн для встречи с дилером, который специализируется на перепродаже более не издающихся работ по Чарам; в письмах он намекает, что, возможно, располагает, по крайней мере, одним изданием из Вашего списка и, может быть, приобретет второе до того, как мы увидимся. Кроме того, мне удалось пообщаться с одним джентльменом, который недавно унаследовал от своего деда библиотеку трудов по зельеварению, и я начала переговоры с целью получить для «Маркс и сыновья» право первыми осмотреть собрание и выкупить все желаемое. В инвентаризационной ведомости имущества, составленной оценщиком, числятся три книги из заказанных Вами.

Однако, так как мои усилия (равно как и усилия моего персонала) кажутся Вам, по-видимому, совершенно несоответствующими ситуации, то вынуждена от лица компании «Маркс и сыновья» сообщить, что нам будет очень жаль потерять такого клиента, как Вы. Желаю, чтобы поиски необходимых Вам книг увенчались удачей.

С уважением,

Гермиона Грейнджер

Маркс и сыновья

* * *

16 марта 2000

Маркс и сыновья

84 5 / 6 Чаринг-Кросс-роуд

Госпожа Грейнджер,

Ваше предложение о регулярном обновлении информации касательно состояния моего заказа принято и компенсирует любые будущие просчеты.

Собираясь на остров Мэн, не забудьте прихватить теплую одежду. По вечерам там бывает довольно холодно.

Искренне Ваш,

Саймон Сопороус

* * *

«Регулярное обновление — я никогда...» Бормотание завершилось возгласом отчаяния, топаньем ногой и непреодолимым желанием выпить чашку чая.

Лишь через несколько часов Гермиона вернулась к письменному столу, чтобы перечитать короткий ответ мистера Сопороуса.

Теперь, когда первоначальная вспышка — чего, смятения? Нет, раздражения! — прошла, девушка обнаружила то, что пропустила, читая письмо в первый раз. Он извинялся.

Правда, это были очень корявые извинения, но все же ведьма смогла распознать их. Ей уже приходилось раньше несколько раз наблюдать, как мальчики просят прощения подобным образом. Вот, например, отчетливое воспоминание –Турнир Трех Волшебников в их четвертый год в Хогвартсе, и примирение ее двух лучших друзей сразу после первого задания, когда Гарри даже не дал Рону ничего сказать. Вместо слов последовала забота о здоровье брюнета и изощренные попытки рыжего предупредить друга о драконах. Гермионе было бы гораздо проще просто сказать: «Я — идиотка, прости меня!» — и закончить на этом, но она подозревала, что тут, скорее всего, замешана пресловутая мужская гордость.

Внезапно у нее возникло острое желание отправить обоим приятелям по сове, чтобы предложить пообедать всем вместе в Дырявом котле.

— У меня есть все основания быть недовольной Вами, Саймон, все основания. Интересно, что будет в следующий раз, заноза в пальце?

17 марта 2000

Саймону Сопороусу

Лондон

Мистер Сопороус,

Обязательно положу в чемодан куртку, когда отправлюсь на остров.

Вас устроит, если сообщения о состоянии Вашего заказа будут высылаться дважды в месяц?

С уважением,

Гермиона Грейнджер

Маркс и сыновья

«Иными словами, извинения приняты».

* * *

18 марта 2000

Маркс и сыновья

84 5 / 6 Чаринг-Кросс-роуд

Госпожа Грейнджер,

Два раза в месяц вполне приемлемо, если Вы не делегируете данную обязанность одному из ваших подчиненных. Поскольку управляете магазином Вы, я предполагаю, что Ваши сотрудники совершенно ничего не знают об искомых изданиях. И, так как я не имею ни малейшего желания просматривать с полдюжины работ мошенников или совершенно бесполезных книжонок каждый раз, когда один из Ваших работников решит, что обнаружил клад, то предпочел бы, чтобы любая корреспонденция в мой адрес исходила от Вас.

Прошу не воспринимать мой следующий вопрос, как интерес к Вашей личной жизни. Я ненавижу обращение «Госпожа», внедренное современными ведьмами. Как мне лучше обратиться к Вам, когда я снова соберусь написать — мисс, миссис или мадам?

Искренне Ваш,

Саймон Сопороус

* * *

Вот и еще один двусмысленный комплимент. Гермиона откинулась на спинку стула и решила, что все же это похвала.

Впервые с того момента, как она прочла письмо, в котором упоминалась ее «душа книголюба», девушка попыталась представить себе Саймона Сопороуса. Если бы ее заставили озвучить хоть одну догадку, то ведьма сказал бы, что ее корреспондент, вероятно, пожилой джентльмен. Судя по его посланиям, эдакий своенравный дедушка. Привыкший к тому, что все на свете происходит так, как хочется ему, в соответствии с его расписанием, и впадающий в раздражение, когда остальной мир смеет идти не в ногу с ним. Вероятно, на пенсии, судя по количеству заказанных книг столь разнообразной тематики, а также времени, затраченном на переписку с управляющим книжного магазина.

Она засмеялась, пытаясь вообразить лица некоторых из младших сотрудников, если седовласый волшебник появится перед ними, доведет себя с их помощью до истерики и потребует встречи с «миссис Грейнджер». Такое будут мусолить бесконечно. Особенно, если слухи дойдут до Рона и Гарри.

19 марта 2000

Саймону Сопороусу

Лондон

Мистер Сопороус,

Я не чувствую себя достаточно комфортно, когда ко мне обращаются «Миссис» или «Мадам», а так как «Мисс» напоминает мне школьные годы, то, если у меня есть выбор, обращение «Гермиона» было бы предпочтительнее.

Как и упоминалось ранее, в настоящее время я прорабатываю два варианта возможного получения некоторых книг из Вашего списка. Можете считать это одним из двух мартовских информационных посланий.

С уважением,

Гермиона Грейнджер

* * *

Получив ответ, мужчина был вынужден признать, что начинает ждать сообщений от… Гермионы… и, принимая этот факт во внимание, написал:

20 марта 2000

Гермионе Грейнджер

Маркс и сыновья

84 5 / 6 Чаринг-Кросс-роуд

Гермиона,

Маг остановился, разглядывая написанное. Обращаться к бывшей ученице по имени казалось ему исключительно странным. Незнание девушки о том, что Саймон когда-то преподавал ей, не уменьшало ощущения некоторой неправильности, затаившегося у зельевара глубоко внутри.

Веду себя как болван.

Старый дурак.

Ни она, или кто-либо еще никогда не узнают, с кем переписывается на самом деле мисс Грейнджер, так какая разница?

Дамблдор делал это постоянно, так же как паршивый оборотень, и это еще не самые хорошие примеры…

Просто напиши это чертово письмо и дело с концом.

Вам не обязательно ограничивать себя двумя посланиями в месяц. Если вдруг Вам попадется какой-нибудь стоящий экземпляр, который, по Вашему мнению, может представлять для меня интерес, не стесняйтесь сообщить мне об этом.

Если Вы собираетесь вести переговоры с мистером Эмерсоном Пибоди, будьте предельно осторожны и бдительны. Он не такой честный, каким был его дед.

Еще одно предостережение, с Вашего позволения. Если на острове Мэн Вам выпадет шанс порыться в закромах дома, который, как я подозреваю, Вы посетите, не покупайте работ Анастиана Хигглеворза. Эти книги были повреждены несколько лет назад во время шторма, и некоторых страниц не хватает. Как ни больно признавать, но на издание этих работ, имеющееся у Пибоди, стоит обратить внимание, если Вас интересуют подобные вещи.

Искренне Ваш,

Саймон Сопороус

P.S. Можете обращаться ко мне, как к Саймону, если хотите.

* * *

Замусоленный и обветшавший том с надписью Заклинания и Чары: сквозь века мирно лежал на столе. Гермиона продолжала покусывать нижнюю губу, размышляя, сообщить ли о книге Саймону.

Саймон. Мысленно девушка не раз обращалась к нему по имени, хотя чаще всего называла мистером Сопороусом (или просто Сопороусом, если он являлся причиной ее раздражения). Однако теперь, когда ведьма думала о нем, как о чьем-то капризном дедушке, казалось странным звать его Саймоном. Это звучало фамильярно, а Гермиона была приучена проявлять уважение к старшим. Попросить его обращаться к ней по имени — одно, но совсем другое...

«Сейчас, когда он предложил, отказаться, безусловно, было бы грубо».

Девушка молча кивнула сама себе, и ее внимание вернулось к фолианту, лежащему на столе. Последние две книги, отправленные ею по собственной инициативе, были с презрением возвращены; помимо того ведьме очень хотелось приобрести это издание для своей личной библиотеки, но мысль, что оно может оказаться полезным некоему клиенту, прочно обосновалась у нее в голове. К тому же, подобная информация — хороший повод для письма, а ей так хотелось узнать побольше о Пибоди.

27 марта 2000

Саймону Сопороусу

Лондон

Саймон,

В наш магазин попало первое печатное издание Заклинания и Чары: сквозь века Игнатии Уайлдсмит. К сожалению, состояние экземпляра таково, что он не представляет ценности даже для антиквара, более того, я глубоко сомневаюсь в целесообразности помещения книги в торговый зал — боюсь, она так и простоит на полке, никому не нужная, пока просто не развалится. Тем не менее, при правильном уходе это издание может прожить еще многие годы, и я надеюсь, в конце концов оно найдет своего владельца.

Если вас заинтересовала эта книга, пожалуйста, дайте мне знать.

Спасибо за предостережения касательно книг Анастиана Хигглеворза, я обязательно тщательно осмотрю их — в случае, если Ваши предположения относительно дома, который я планирую посетить, являются правильными.

Кстати о предостережениях: на что именно Вы намекали, говоря о мистере Пибоди? Вы считаете, он намеревается обмануть нас? Нужно ли мне опасаться подделок?

С уважением,

Гермиона

* * *

После того, как первый шок прошел, Саймон с трудом поборол инстинктивное желание броситься в книжный магазин и выр... Осторожно забрать фолиант из рук этой магглорожденной.

Он бы так и сделал, если б не одна важная деталь. Маг еще не довел до идеала экспериментальное зелье, изменяющее тембр голоса, и, поскольку в число его талантов не входила способность самостоятельно изменять высоту издаваемых звуков, то пришлось отказаться от первоначальной идеи.

«Твою мать! Я не могу поверить… как — ГДЕ она смогла достать...»

Решив, что рвать на себе и без того короткие волосы совершенно бесполезно и никак не поможет получить ответы на некоторые вопросы, мужчина сел писать очередное послание:

Вы совсем с ума сошли, женщина?

Это издание не значится в верхних строках моего списка по двум причинам. Первая — было всего два тиража, и оба — небольшие. Вторая причина — цена за эту книгу, даже в описанном вами состоянии, для меня будет неподъемной.

Выплеснув на пергамент некоторую часть своего раздражения, Саймон перечел написанное. Если уж начистоту, то искушение завладеть данным фолиантом было очень сильным.

Кажется, она не представляет себе его ценности...

Поднявшись, зельевар принялся мерить шагами небольшое пространство, специально оставленное свободным для таких минут. Взглянув на Йорика, он нахмурился.

— Ты, наверное, думаешь, что я должен сказать все напрямую, не так ли? Не знаю, почему я принимаю советы от существа, мозг которого не больше грецкого ореха, — брюзжал Саймон, снова садясь к столу и хватаясь за перо.

— Хотя, — добавил маг, оглянувшись на птицу, — я всегда подозревал, что в глубине сердца ты гриффиндорец, а поскольку человек, который в состоянии наконец выполнить мой заказ, с того же факультета — ты выиграл. Да и к тому же, в том состоянии, в котором находится книга, я все равно не смог бы ею воспользоваться.

Глубоко вдохнув, он снова начал писать.

Я предлагаю сделку.

Если «Маркс и сыновья» не в состоянии благополучно дублировать книги, наложите Защитные чары и чары вакуума на фолиант перед отправкой мне. Я разработал зелье, которое — при использовании чистых сброшюрованных листов бумаги — позволит, при применении в сочетании с правильным заклинанием, дублировать текст. При этом открывать и листать оригинал не требуется, но процесс займет несколько дней.

Это зелье не поступало в открытую продажу до сих пор, поэтому я не могу разрешить пользоваться им кому бы то ни было. Взамен этого я могу сделать копию и для Вас, и вернуть оригинал. К сожалению, его состояние делает его непригодным для использования. Эта книга нуждается в достойном коллекционере, который будет ценить и оберегать ее. Не продешевите при продаже.

Саймон.

P.S. Проще говоря, мистер Пибоди — развратник, использующий любую ситуацию в свою пользу, если ведьма достаточно хорошенькая по его стандартам (или маг достаточно симпатичный).

Запечатав конверт, Саймон поднялся, чтобы прикрепить письмо к лапке Йорика:

— Вот так. Ты отлично знаешь, кому это. И немедля возвращайся с ответом!

* * *

Уже привыкшая к письменным вспышкам Саймона и не реагирующая на них так бурно, как в самом начале общения, Гермиона лишь на мгновение прикрыла глаза, увидев первую строчку очередного послания, а затем продолжила чтение.

После она долго сидела, уставившись невидящими глазами в стену напротив, закусив нижнюю губу.

Несмотря на то, что в настоящий момент книгу было практически невозможно продать — слишком дорого для среднего читателя, слишком много повреждений для того, чтобы ею заинтересовался коллекционер или эксперт по заклинаниям, — она по-прежнему являлась исключительной ценностью. Девушка должна бы была порекомендовать акционерам поместить фолиант в хранилище в Гринготтсе, как еще один предмет антиквариата.

Отправить такую вещь человеку, с которым она никогда не встречалась, и с которым, говоря откровенно, была едва знакома, без официального письма с гарантией оплаты, даже без формального обещания возврата... Если с книгой что-то произойдет, если ее уничтожат или украдут ... В этом случае потеря работы станет самой меньшей из ее проблем, поскольку делу, скорее всего, будет дан официальный ход.

Нет, позволить этому изданию покинуть магазин, не будучи проданным, было бы безумием.

Гермиона Грейнджер погибнет от руки собственного отца (или матери), когда родители узнают, что произошло с ее целевым депозитом, предназначавшимся для оплаты обучения в университете.

27 марта 2000

Саймону Сопороусу

Лондон

Саймон,

Новый владелец Заклинания и Чары: сквозь века века был поставлен в известность о возможности сделать дубликат книги, и решил принять это предложение, если оно все еще в силе. Из-за особенностей Вашего зелья и из уважения к Вашей личной жизни, никому, кроме меня, не будет известно, где и кем будет осуществляться копирование.

Полагаю, Вы понимаете, какой это риск для меня. Боюсь, я не могу с чистой совестью отправить фолиант без Вашего обещания, что ему не будет причинен никакой вред.

Сообщаю также, что были приняты все меры предосторожности, необходимые, чтобы предотвратить дальнейшее ухудшение состояния данного экземпляра. Новый владелец хочет произвести экспертизу для целей страхования, прежде чем книга отправится к Вам, и организация этого процесса может занять несколько дней.

Гермиона.

P.S. Что касается Пибоди, я очень сомневаюсь, что представляю интерес для его альтер эго распутника. Тем не менее, я буду настороже. Спасибо за предупреждение.

* * *

«Я спас не только ее жизнь, но и ее будущее ... Кем бы Уизли ни приходился ей сейчас, — его жизнь, а также жизнь проклятого Поттера были в моих руках, а теперь под сомнение ставится моя способность позаботиться о ... идиотской книжке!» — Саймон кипел от ярости. Мусорная корзинка была до отказа забита черновиками ответа, написанными и выброшенными под пристальным наблюдением Йорика.

Порой зельевара бесила невозможность использовать свое собственное имя, так ненавидимое в магическом мире. Мужчина отвернулся от сокола лишь затем, чтобы повернуться обратно и ткнуть пальцем в направлении бедной птицы:

— Возможно, провести остаток своей жизни в Азкабане — приемлемая плата за то, чтобы зайти в этот магазин, объявить ей, кто я такой, и спросить, считает ли она меня по-прежнему личностью, недостойной скопировать ее драгоценную книжку. Неблагодарная девчонка, — пробормотал маг, наконец подойдя к окну и глядя на прохожего. — Если я никогда не отвечу на письмо, это послужит ей уроком. Пусть она и новый владелец сами выясняют, как снять копию с чертова талмуда.

Саймону совершенно не приходило в голову, что в какой-то степени его реакция на письмо Гермионы была ближе к ревности, чем к оскорбленной гордости. Сердце зельевара по-прежнему принадлежало мертвой женщине, и никто более не рассматривался в качестве кандидатуры на ту роль, которую Лили играла в его жизни. Если в его жизни и было что-то, похожее на дружбу, так это их с Лили отношения, которые закончились целую вечность назад. Маг еще не осознал, что Гермиона стала для него чем-то большим, чем продавец книг, выполняющий заказ, а она была его продавцом книг, черт побери!

Мужчине потребовалось несколько дней, чтобы успокоиться, но, наконец, он смог сесть и написать разумный ответ.

Гермионе Грейнджер

Маркс и сыновья

84 5 / 6 Чаринг-Кросс-роуд

Гермиона,

Чрезмерная осторожность иногда вредит.

С учетом вышесказанного, я могу понять Ваше нежелание посылать такую ценную вещь безликому корреспонденту. На Вашем месте я вел бы себя так же, и даже, может быть, более строго.

Чтобы успокоить Вас и владельца книги, посылаю Вам несколько редких томов из моей библиотеки, чтобы они служили залогом до момента возвращения Заклинания и Чары: сквозь века. Даже все вместе они не стоят и сотой доли обсуждаемого нами фолианта, но это все, что я могу предложить в обмен, кроме своего слова, ничего не стоящего в условиях современного рынка.

Сообщите, если такие условия кажутся Вам удовлетворительными.

Саймон.

P.S. — Если Вы хоть сколько-нибудь похожи на свои фотографии, публикуемые в газетах, не глупите. Распутство Пибоди станет для Вас огромной проблемой.

* * *

Девушка не покраснела, вовсе нет. И неважно, что щекам вдруг стало жарко. Учитывая, что Гермионе еще ни разу не встречалась в газетах фотография, на которой она бы выглядела наилучшим образом, — напротив, обычно фотографам удавалось заснять ее растрепанной или с округлившимися от удивления глазами, раздраженной, потому что ей практически в лицо сунули фотоаппарат… так вот, на основании всего вышеперечисленного оставалось только предположить, что Саймон просто был галантен по отношению к ней.

Или пытается умаслить, чтобы заполучить книгу.

В любом случае, ведьма не смогла удержаться от улыбки до ушей. «По крайней мере, по стандартам дедушки Саймона я могу считаться подходящей жертвой для развратника», — думала она.

Гриффиндорка чувствовала себя чуточку виноватой, принимая его книги как заклад, но, поскольку она выкупила Заклинания и Чары: сквозь века, то теперь обеспечение безопасности этого фолианта было только ее головной болью, и никак не затрагивало интересы компании. По крайней мере, именно так девушка оправдывалась сама перед собой тем вечером, унося домой три редких издания. Ведьма была очень осторожна с литературой по заклинаниям и зельям, но при виде тома по трансфигурации ее дыхание участилось. Профессор МакГонагалл много раз упоминала название этой книги во время занятий по высшей трансфигурации, и Гермионе давно хотелось прочитать ее.

Той ночью девушка почти не сомкнула глаз, читая, пытаясь впитать в себя столько, сколько это было возможно, прежде чем она будет вынуждена вернуть книги их законному владельцу.

1 апреля 2000

Саймону Сопороусу

Лондон

Саймон,

Ваши условия в высшей степени удовлетворительны. Книга Заклинания и Чары: сквозь века отправлена Вам с курьером и должна быть доставлена в течение ближайших двух дней. При возникновении каких-либо проблем прошу Вас уведомить меня.

Третьего числа я отправляюсь на остров Мэн, но дам указания незамедлительно пересылать мне любую корреспонденцию, поступающую от Вас.

Пожелайте мне удачи. Или это я должна пожелать удачи Вам?

Гермиона

* * *

Если бы да кабы во рту росли грибы…

Беспечное, незрелое отношение Гермионы к пожеланиям заставило Саймона почти расчувствоваться. Это беспокоило его, вынуждая отправить ответную записку, и, поскольку было бы грубо не пожелать ей успеха в ее предприятии, он постарался написать так вежливо, как только мог.

2 апреля 2000

Гермионе Грейнджер

Маркс и сыновья

84 5 / 6 Чаринг-Кросс-роуд

Гермиона,

Последний раз, когда я желал кому-нибудь что-нибудь, случился, вероятно, еще до Вашего рождения. Если бы я все еще был таким, как в то время, я пожелал бы Вам безопасного и быстрого путешествия, однако вместо этого я советую Вам довериться хорошо изготовленному портключу.

Надеюсь, вы понимаете мое нежелание отправлять «Заклинания» обратно в «Маркс и сыновья» во время Вашего отсутствия. Может быть, Вы уведомите меня о своем возвращении?

Саймон

* * *

2 апреля 2000

Саймону Сопороусу

Лондон

Саймон,

Вы будете первым, кому я сообщу, что вернулась. Надеюсь, к тому моменту мне будет что написать Вам помимо размышлений о погоде и еде.

Уверена, что с Вами книга в безопасности.

Гермиона

* * *

— Ха! Видишь, Йорик? Я, буду первым человеком, с которым она свяжется, когда вернется. Не этот чертов ублюдок, приобретший бесценное издание. Не Поттер, и даже не — боги, как там Браун называла его ... Вон-вон! — Саймон помахал письмом перед соколом, и в его голосе ясно звучало ликование.

Когда Гермиона, воспользовавшись портключом, вернулась в Лондон, уже стемнело. Она заглянула в офис буквально на пару минут и лишь для того, чтобы убрать в сейф тщательно упакованные свертки, а затем аппарировала прямо в свою квартирку.

Разбирая вещи, девушка вспомнила, что обещала сообщить Саймону о своем возвращении. Она набросала записку на простом кремового цвета пергаменте, не помеченном таким узнаваемым вензелем из букв М и S, присутствовавшем на всех ее офисных письменных принадлежностях.

7 апреля 2000

Саймону Сопороусу

Лондон

Саймон,

Я дома. Поездка стоила потраченных усилий. У дилера оказалось несколько манускриптов, разыскиваемых нами; два из них значатся в Вашем списке. Как только доберусь до офиса завтра утром, тотчас же попрошу мистера Фицджеральда перенести Ваши книги в начало списка на доставку и, если ничего неожиданного не произойдет, мы отправим их Вам девятого апреля.

Еще раз хочу поблагодарить Вас за предупреждение касательно книг Хигглеворза. Вы были правы, их состояние оставляет желать лучшего. Подозреваю, что дилер не ожидал такой тщательной проверки, какую я устроила.

Поскольку я не получала от Вас никаких известий, могу только предположить, — боюсь, довольно оптимистично — что Вам также сопутствовала удача, и попытка копирования «Заклинаний» увенчалась успехом.

Если моя сова будет капризничать, не обращайте на это внимания. Леонтс злится на меня за то, что я покинула его так надолго, и ему совершенно не хочется быть посланным куда-то почти сразу после моего возвращения.

Гермиона

P.S. — Совсем забыла: Ваши три книги у меня с собой, но я не осмеливаюсь просить Леонтса отнести их Вам сегодня. Будет лучше, если я отправлю их Вам с одной из магазинных сов, как только получу ответное письмо.

* * *

Когда неизвестная сова принесла незнакомый на вид конверт, Саймон наложил на несчастную птицу Petrificus Totalus, и та шмякнулась на пол. Ее хвост при падении раскрылся так, что мужчина был уверен: сова балансирует на своеобразном треножнике, состоящем из хвоста и кончиков крыльев, все еще поджав ноги, да под таким углом, что было трудно увидеть конверт, привязанной к одной из них.

Вывернув шею, маг смог, наконец, разобрать свое имя на конверте, и сразу узнал почерк Гермионы. Осторожно сняв письмо с лапы птицы, все еще пребывающей в остолбенении, Саймон слегка поморщился: что-то она наплетет своей хозяйке?

— Йорик, после того, как я сниму заклинание, уговори… Святые вседержители! Я представления не имею, какого рода это создание ─ мужского или женского. Я даже не знаю, принадлежит ли данная сова Гермионе, так что… расслабься.

Взмахом палочки мужчина освободил Леонтса, который сразу же избавился от общества исключительно невоспитанного волшебника, не предложившего ему ни воды, ни заботы. Маг, казалось, гораздо больше был заинтересован в том, чтобы обнюхать письмо, которое, рискуя жизнью, доставил ему филин, чем в том, чтобы прочесть его.

— Ваниль, если не ошибаюсь, а так как я никогда не ошибаюсь ... Это ей подходит, — сообщил адресат письма Йорику, надрывая конверт.

"Оптимистично? Оптимистично ?"

Фыркнув, Саймон взглянул на две готовых копии и оригинал, целый и невредимый.

— Жаль, что вы уже не моя студентка, мисс Грейнджер. Я бы научил вас быть оптимистичной, — проворчал он, садясь за стол и придвигая к себе чистый лист пергамента.

7 апреля 2000 года

Гермиона,

Какого бы мы ни были мнения о собственных достоинствах, порой обстоятельства складываются не в нашу пользу. Я уверен, что Вы не удивились бы, получив от меня сообщение о том, что три тома, находящиеся у Вас, должны быть отправлены владельцу «Заклинаний» с искренними извинениями, и что моя попытка сделать копии завершилась полной неудачей.

Вы не представляете, как я чувствую себя, признаваясь в содеянном. Если это Вам поможет — я никогда, никогда не прощу себя.

Саймон

P.S. — оригинал и Ваша копия будут доставлены Вам утром, неблагодарная Вы девица. Оптимистично… клянусь задницей моей двоюродной бабушки Агаты! Да никто никогда не сомневался в ошеломляющем успехе этого предприятия!

* * *

8 апреля 2000

Саймон,

Вы… Вы… Не знаю даже, как Вас назвать! У меня чуть сердечный приступ из-за Вас не случился. И что Вы сотворили с моим филином?

Вам очень повезло, что он позволил мне погладить себя сегодня утром, хотя и по-прежнему отказывался смотреть на меня, когда я уходила на работу

Вы также можете считать себя счастливчиком по той причине, что я видела обе копии «Заклинаний» и склонна простить Вас.

Девица

* * *

Саймон прочитал записку Гермионы и, хотя он снова сегодня проснулся от криков, громче прежнего раздававшихся в голове, с его губ сорвался смешок. Он потратил уйму времени — так глупо, как ему теперь казалось, — пытаясь улучшить запах, предпочитаемый ею. Взяв хрустальный флакон, зельевар вытащил пробку и понюхал еще раз, сравнивая с ароматом, исходившим от письма, полученного им накануне.

"Пожалуй, сойдет".

8 апреля 2000

Гермиона,

Как мне помнится, некий продавец книг — не будем называть его имя — обещал мне прислать две книги из моего, давно просроченного, заказа; я, однако, чувствую в себе сегодня странную склонность к всепрощению.

К письму, которое Вы сейчас читаете, должен быть приложен небольшой пакет. Если таковой отсутствует, Йорик сгорит со стыда, я уверен. Это маленький знак моей благодарности за все усилия, приложенные Вами, — равно как и небольшая взятка, должная побудить Вас продолжать в том же духе.

Полагаю, этот запах понравится Вам больше исходящего от Вашей почтовой бумаги, поскольку я использовал специальную смесь ванили и нескольких капель двух других мягких масел. В отличие от неуклюжего сотрудника писчебумажной фабрики, пропитавшего Ваш почтовый набор излишним количеством масла хурмы, состав, содержащийся в приложенном флаконе, имеет более воздушный аромат, обладая в то же время гораздо большей устойчивостью.

Что касается вашего друга-дилера... Никогда не забывайте одного из главных принципов торговли — Caveat Emptor, то есть «Будь осторожен, покупатель!» Если бы ваш "друг" учился в Хогвартсе, то Шляпа, несомненно, отправила бы его на Слизерин. Дилер всегда прежде всего дилер, а дружеские отношения длятся до тех пор, пока речь не заходит о бизнесе.

Ваш любимый филин улетел от меня таким же, каким прилетел. Был ли он ранен?

Саймон

* * *

Гермиона поняла, что натворила, только когда

прочла письмо и посмотрела на бутылочку, обнаруженную в прилагавшемся пакете. Два дня назад она отправила письмо клиенту из своего дома, а вчера подписала свою записку в совершенно неподобающей манере. Словно флиртовала с ним.

Девушка застонала и уронила голову на руки. Вчера, позавчера… Она давно уже перешла границу между деловым общением и фамильярностью. «Этот корабль уже давно отчалил».

Гермиона переносила заказы Саймона в верхнюю часть списка на закупки, доверила ему очень дорогую и уникальную книгу, позволила назвать себя девицей, не написав ни слова в ответ, даже для вида... а теперь вот этот хрустальный флакон.

Если акционеры узнают об этом, то уволят ее. Или нет? Она сама видела как-то раз, как Маркс строил глазки вдове, зашедшей к ним за книгой по садоводству.

Не то чтобы я строила глазки Саймону! Это просто ... сама мысль о том, что ... Дедушка Саймон.

Но в какой-то момент, после того, как их состязание на звание Язвы года прекратилось, девушка стала с нетерпением ждать его посланий. Она знала наверняка, что ее письма давно уже перестали быть строго официальными.

Почему, спрашивается, так произошло? Ответ, как подозревала Гермиона, крылся в том, что ни разу за все время их переписки Саймон не спросил ее о Гарри. Он никогда не затрагивал тему войны, не спрашивал, как это было, и что она делала.

Ее корреспондент обращался с ней, как если бы она была просто Гермиона Грейнджер, менеджер книжного магазина, и Гермиона ценила это. Ей это нравилось.

Ей нравился Саймон. По крайней мере, настолько, чтобы обмениваться с ним шутками в письмах, делить с ним любовь к книгам и время от времени делать мелкие поблажки ... как другу. Ничего большего.

С этой мыслью девушка наконец-то снова свободно вздохнула и подняла голову. Она потянулась к бутылочке и, осторожно вытащив пробку, сделала глубокий вдох.

9 апреля 2000

Саймон,

Сегодня произошло нечто ужасное. К моему большому огорчению, я обнаружила, что беру взятки. Подозреваю, что должна чувствовать гораздо больше беспокойства по этому поводу, чем ощущаю сейчас; возможно, пьянящий аромат, который я в настоящее время источаю, помог преодолеть все глупые сомнения относительно данного вопроса.

Вы отлично знаете, что с моим филином что-то не так; я просто не могу понять, что послужило ему причиной для такого расстройства. У Вас есть собака?

Прилагаю две книги, которые мы обсуждали ранее. Надеюсь раздобыть для Вас еще что-нибудь к концу месяца.

Гермиона

P.S. — Если некая дама хочет принять ванну, используя определенный запах — например, тот, который был как-то получен ею в качестве взятки, сколько капель нужно добавить в ванну с горячей водой?

* * *

«Всемогущие боги! Неужели она ничему так и не научилась на моих уроках? Если капнуть это в горячую воду… С девчонкой больше проблем, чем того стоят книги».

Саймон бросил письмо и два новых, почти в идеальном состоянии тома на столе, снова направившись в свою небольшую лабораторию. Несмотря на все свое ворчание, в глубине души он был очень доволен тем, что Гермионе понравился запах, и, раз она хочет наслаждаться им и тогда, когда принимает ванну, она получит все необходимое для этого.

Два дня спустя достигнутый результат наконец-то удовлетворил его.

11 апреля 2000

Гермиона,

Я не принадлежу к числу счастливых обладателей чесоточных дворняжек, равно как и к числу кошатников. Мне достаточно компании Йорика, которому удается содержать себя и свой насест в должном порядке. Вы упоминали, что Ваш филин был огорчен Вашим отсутствием; возможно, это единственная причина? Если бы чувствительность была мне присуща, я бы расстроился, прочитав ваши намеки на то, что способен причинить вред чужой сове.

Книги, несколько более изношенные, чем я ожидал, находятся все же в приемлемом состоянии и прибыли благополучно.

Смесь, присланная мной ранее, не подходит для того, чтобы добавлять ее в воду, принимая ванную. Высокая температура разрушит тонкую связь между маслами, созданную мной, чтобы получить желаемый аромат, который, однако, не будет слишком навязчивым. И, поскольку Вы выразили желание принимать долгие томные ванны, то, пока я томлюсь в ожидании прочих заказанных книг, направляю Вам на пробу небольшой образец соли для ванн. Сообщите, соответствует ли она Вашим ожиданиям. Если нет, то в состав можно внести небольшие коррективы. Соль должна издавать тот же аромат, но быть менее устойчивым, чем парфюм на масляной основе.

Саймон

* * *

Соль для ванной была испытана тем же вечером, что и получена, но Гермиона написала ответ только на следующий день, решив отправить свое письмо из дома, а не из офиса.

12 апреля 2000

Саймон,

Рада слышать, что книги находятся в приемлемом для Вас состоянии, тем более что мне пришлось съездить на остров Мэн, исключительно чтобы заполучить их для Вас. Вчера вечером, лежа в ванной — кстати, соль, сделанная Вами, чудесна, и, хотя запах к концу дня был и не таким сильным, как если бы я пользовалась маслом, уходя с работы домой, я все еще пахла им, — я задумалась: как дорого обходится Ваше зелье? То, которое Вы применяли к «Заклинаниям»?

Прежде чем Вы придете в ярость, хочу добавить: спрашиваю об этом лишь потому, что мне пришла в голову следующая мысль. Одна из причин того, что Ваш заказ потребовал так много времени для достижения хоть какого-то прогресса — определенный уровень минимального качества состояния книг. Однако если бы я могла расширить сферу поиска, включив в нее издания, которые другие люди не рассматривают как потенциальное приобретение...

Это просто тема для размышления.

Гермиона

P.S. — Будьте повежливее с моим филином. Может быть, ваш Йорик его расстроил?

* * *

Сохранились ли у Вас хотя бы рудиментарные зачатки знаний по зельеварению, мисс Грейнджер?

После того, как Саймон заклинанием уменьшил большую банку соли для ванной, которую должен был доставить Йорик, он приступил к написанию своего письма-«теста».

Как будто готовлю материал для контрольной.

Мужчина прервался и уставился в пространство перед собой, размышляя над своими ощущениями.

Хорошо это или плохо, что я совершенно не обеспокоен такими ассоциациями?

Он слегка пожал плечами, и зачарованное перо вновь задвигалось по пергаменту, маскируя его настоящий почерк.

В долгосрочной перспективе все это не имеет значения.

12 апреля 2000

Гермиона,

У Йорика безупречные манеры, и они останутся таковыми до тех пор, пока филин, обсуждаемый нами, не приземлится на его насест; чего нельзя сказать о Вашей чертовой птице, которая, едва просунув свой клюв в мое окно, бросила Ваше письмо на пол и тут же упорхнула.

Какие Ваши высказывания сподвигли его относиться к моей корреспонденции подобным образом?

Должен признаться, мне не приходило в голову использовать мое зелье, чтобы продублировать все нужные мне книги. Хорошая идея. Произведя на скорую руку некоторые вычисления, я составил список различных ингредиентов, которые мне понадобятся. Среди них есть один, запасы которого у меня недостаточны. Поскольку я редко выхожу из дома, не могли бы Вы добавить пинту яда акромантула в список своих покупок, когда в следующий раз отправитесь по магазинам? Этого должно хватить; возможно, немного даже останется про запас.

Неизменно Ваш,

Саймон

* * *

Гермиона посмотрела на раскрытый дубликат «Заклинаний», лежащий на столе рядом с ней, а затем опять на письмо.

Что именно в Мастерах зелий делает их такими занозами в чужих задницах? Испарения? Может, их обучают сарказму одновременно с тем, как правильно нарезать кубиками корни и толочь в порошок панцири жуков?

Саймон вел себя так же мерзко, как и профессор Снейп в свою бытность. А еще существовал профессор Слагхорн, который вызывал раздражение совсем иного толка.

12 апреля 2000

Саймон,

Вы могли бы просто написать, что зелье дорого в производстве.

Я ничего не говорила о Вас Леонтсу, отправляя его в первый раз, но была вынуждена пообещать ему несколько приятностей, чтобы заставить летать к Вам впоследствии.

Кстати, Йорик — очень красивая птица. Он предпочитает что-нибудь конкретное из корма или ласк? Желательно, чуть дешевле, чем пинта яда акромантула.

Гермиона

* * *

— Она снова успешно сдала экзамен. Наверняка, все это лишь благодаря одному экстраординарному профессору, учившему ее несколько лет, — сообщил мужчина Йорику, делая вид, что полирует ногти. Взяв в руки перо, изменяющее его почерк, Саймон постучал им по подбородку, решая как ответить на письмо.

13 апреля 2000

Гермиона, дорогая,

Если бы я просто заявил, что зелье обойдется слишком дорого — что Вы написали бы мне в ответ? Вопросы, вопросы и еще раз вопросы, не так ли?

Уверен ли я? Есть ли способ, чтобы удешевить стоимость? Заменить какой-нибудь ингредиент или сварить зелье каким-либо иным способом?

Хотя, возможно, оказалось бы забавным разнести в пух и прах несколько Ваших предложений, которые, я уверен, были бы блестящими, но не лучше ли было бы дать Вам возможность самой найти обоснование?

На самом деле, Вы должны радоваться, что стоимость зелья так высока. Если бы каждый мог делать дубликаты книги, которую хочет приобрести, Вы бы вскорости остались без работы. Если я когда-нибудь найду недорогой ингредиент, могущий послужить заменой яду акромантула, я постараюсь заблаговременно предупредить Вас о необходимости сменить род деятельности.

Йорик — это курица, притворяющаяся соколом и не заслуживающая особого отношения. Ему опять не удалось — уже в который раз — сообщить мне, когда пришло Ваше письмо. Тем не менее, он, похоже, любит белых мышей гораздо больше, чем коричневых. И бисквиты, когда они ему перепадают.

Саймон

* * *

15 апреля 2000

Саймон,

Сейчас середина месяца, и я задолжала Вам новости касательно исполнения Вашего заказа. Я встречаюсь с господином Пибоди за ужином на следующей неделе, чтобы обсудить покупку книг из библиотеки его покойного деда. Как мы обсуждали ранее, я заявлю о своем желании приобрести три издания, числящиеся в Вашем списке. На данный момент я не видела книг, о которых идет речь, и не хочу излишне обнадеживать Вас касательно их состояния.

Саймон, я не знаю, как спросить, но… мы знакомы? Я имею в виду, может быть, помимо нашей переписки, мы встречались когда-то? Возможно, я училась в Хогвартсе вместе с одним из Ваших детей? Или внуков?

Я знаю, мои вопросы могут выглядеть странно, особенно сейчас, но иногда Ваши фразы кажутся мне такими знакомыми, не говоря уже о ваших замечаниях по поводу моего любознательного характера. Возможно, Вы просто напоминаете мне кого-то из тех, кого я знала раньше.

Гермиона

* * *

Письмо Гермионы потрясло Саймона больше, чем он хотел бы признать. Насколько легко он позволил себе расслабиться и проявить некоторые черты своего истинного характера всего через несколько писем...

Возможно, настало время вернуть ее письмо невскрытым.

Мужчина изучил написанное Гермионой и был несколько огорчен, отметив, что она считала его достаточно старым, чтобы быть дедушкой.

«Дерзкая девчонка».

Если она считает меня пожилым человеком, то может не удивиться, если письмо придет обратно с отметкой «Адресат умер».

Зельевар покачал головой, отказываясь от идеи. И дело не только в том, что девушка не найдет некролога в газетах. Ему было просто неохота придумывать себе еще одно имя, чтобы скрываться под ним всю оставшуюся жизнь.

Я должен убедить ее, что мы никогда не встречались, но если я солгу, поймет ли она это?

Несколько часов он расхаживал по комнате взад и вперед, погрузившись в размышления, пока, наконец, не нашел, как ему казалось, способ ввести Гермиону в заблуждение, не используя откровенную ложь.

В конце концов, он все еще хотел получить книги.

16 апреля 2000

Гермиона,

Книги Пибоди — если они все еще хранятся в библиотеке его деда, и Эмерсон не раскидывает их вокруг в поисках чего-то, что он полагает ценным, — скорее всего, пребывают в отличном состоянии.

Следует ли мне повторить предупреждение о его характере?

Думаю, нет.

Возможно, мы и встречались когда-то. Предполагаю, что неоднократно, но даю почти стопроцентную гарантию, что, если бы мы встретились сейчас на улице, то Вы не отличили бы меня от пресловутого Адама, пока я бы не представился.

Мой возраст позволяет мне иметь ребенка, который мог бы посещать Хогвартс одновременно с Вами; тем не менее, у меня его нет. Внуки у меня могли бы появиться так рано, только если бы я начал обзаводиться детьми в крайне юном возрасте, и мои отпрыски последовали бы моему примеру. Чтобы избавить ваш разум от дальнейших размышлений, спешу сообщить, что не имею живых родственников, помимо восьмиюродных кузенов.

Что касается Вашего любознательного характера... Вы недооцениваете той известности, что Мальчик-который-выжил приобрел с помощью газет. Любой обитатель магического мира наслышан о Трио и его подвигах.

Неизменно Ваш,

Саймон

Вы недооцениваете той известности, что Мальчик-который-выжил приобрел с помощью газет. Любой обитатель магического мира наслышан о Трио и его подвигах.

Конечно. Разве она уже не заподозрила этого несколько месяцев назад? Саймон считает, что знает ее, или, по крайней мере, достаточно знает о ней, чтобы делать предположения о ее характере. И все на основании газетных статей.

«Какая же часть его знаний основана на лжи и полуправде, преподносившихся как факты на протяжении последних десяти лет? Неудивительно, что он никогда не задавал мне банальных вопросов: вероятно, считает, что уже знает ответы».

Охватившее Гермиону острое чувство разочарования казалось совершенно неуместным, но она ничего не могла с собой поделать. Как не могла избавиться и от странного беспокойства, которое начала испытывать, узнав, что дедушка Саймон ... не дедушка.

Она не писала ему вплоть до катастрофического ужина с Пибоди, ожидая, пока заказанные мистером Сопороусом книги будут добавлены в общий каталог и подготовлены к отправке.

22 апреля 2000

Саймон,

Три книги будут доставлены во второй половине дня; если ничего не случится, завтра мы спишем необходимую сумму с Вашего счета.

Поскольку Вы оказались правы относительно Пибоди и его намерений, я хочу отблагодарить Вас, сообщив следующее: вся та сенсационная чепуха, которую Вы читали или слышали о Золотом Трио, является полной чушью. На каждый опубликованный факт приходится полдюжины выдумок.

С уважением,

Гермиона Грейнджер

* * *

Узнав, что Эмерсон Пибоди остался верен своим прежним привычкам, Саймон на мгновение прищурился. Он ненадолго оторвался от письма, обдумывая, разумно ли будет послать мистеру Пибоди небольшой подарочек.

Слишком мало времени прошло после ее визита. Эмерсон обвинит ее.

Прочитав записку, Саймон вскинул бровь. Он привык, что Гермиона писала длинные послания, в которых было больше тепла, чем в этом. Мужчина без труда определил, почему письмо показалось ему резким.

Ее на самом деле волнует, что другие думают о ней.

Очаровательно.

Совершенно глупо.

И все же — очаровательно.

22 апреля 2000

Гермиона,

Книги прибыли, и я счел их удовлетворяющими моим требованиям. В моих планах числится отправка Пибоди «подарка» в ближайшем будущем — по истечении времени, достаточного для того, чтобы вину не возложили на Вас. Вы можете что-нибудь предложить?

Боюсь, Ваше предупреждение опоздало. Истинная природа большинства работников пера открылась мне давным-давно. Подозреваю, что при написании статей объем тиража обычно более важен, чем процентное соотношение истины и лжи. Вряд ли найдется большое количество желающих читать голую правду без прикрас.

Неизменно Ваш,

Саймон

* * *

Одна из сов компании Маркс и сыновья летела по утреннему небу. К ее лапе были привязаны два конверта. На первом был отпечатан обратный адрес магазина.

30 апреля 2000

Саймон,

Месяц заканчивается. Хотела бы я, чтобы мне было о чем сообщить Вам. Надеюсь, в следующем месяце наметятся положительные сдвиги.

Гермиона

На втором в графе «Отправитель» значилось имя Гермионы.

Саймон,

Есть много вещей, которые были бы полезны мистеру Пибоди, с его всюду лезущими ручонками, неуместными высказываниями и его заоблачным либидо. Однако я предпочла бы оставаться на своей должности в обозримом будущем, и, поскольку мне придется встретиться с ним, по крайней мере, еще один раз, чтобы завершить переговоры касательно последнего лота, то будет лучше, если мои идеи останутся при мне.

Тем не менее, это не должно помешать Вам преподнести вышеозначенному субъекту любой выбранный Вами подарок.

Я не знаю, что именно когда-то настроило Вас против прессы, но не могу сказать, что не согласна с Вами. По крайней мере, сейчас.

На самом деле, за несколько последних дней я поняла, что многого не знаю о Вас, в то время как Вам, кажется, известно многое обо мне. Моя жизнь, как говорится, открытая книга для Вас, что в очередной раз ставит меня в невыгодное положение.

Это выбивает меня из колеи. Боюсь, что мое душевное состояние отразилось на моем предыдущем письме к Вам.

Гермиона

* * *

Саймон никогда не пользовался маггловским телефоном и никогда ни с кем не переписывался подолгу. Поэтому он даже и не подозревал, с какой легкостью человек исповедуется безликому голосу или чистому листу пергамента. Мужчина обнаружил, что поверяет Гермионе то, о чем никогда не сказал бы даже Дамблдору, владевшему его душой с того дня, когда была убита Лили.

В конце концов, Грейнджер никогда не узнает, кто настоящий автор писем, подписанных именем Саймон. Ведь так?

Гермиона,

Книг, которые у меня уже есть, пока вполне достаточно. Не стоит слишком беспокоиться. Если изданиям, все еще числящимся в моем списке желаемых приобретений, суждено найтись — они найдутся.

Я постараюсь рассказать Вам о себе, но Вы должны понять кое-что: моя жизнь — так уж сложилось — никогда не была ничем иным, как открытой книгой. Поэтому нет ничего удивительного, что я довольно-таки сдержанно отношусь к представителям прессы, да и к людям вообще. Мои глупые решения и некоторые сопутствующие им обстоятельства еще в юности заставили меня прятать свои чувства под маской безразличия. Позже это вошло в привычку, которая осталась со мной на всю жизнь. Привычку, от которой я никогда и не хотел избавиться. Привычку, благодаря которой я выжил. Пусть я и не кричу об этом на каждом перекрестке, но! Я все еще дышу. Все еще переставляю ноги и все еще — до сих пор — жив, что могут сказать о себе далеко не многие.

Мои потребности просты. Кроме списка книг, заказанных мной в Вашем магазине, у меня не так уж и много желаний. На самом деле, я всего лишь скучный старый перечник, проводящий почти все свое время тет-а-тет с курицей, пытающейся выглядеть соколом.

Неизменно Ваш,

Саймон

* * *

— Книг, которые уже есть, пока вполне достаточно? Кто этот человек и что он сделал с Саймоном? — вопрос был адресован коту. Живоглот внимательно посмотрел на нее, повернулся спиной и начал вылизывать лапу.

Саймон назвал себя скучным старым перечником, который проводит время исключительно со своей птицей. Большая часть вечеров Гермионы была занята попытками поговорить с котом и совой.

— Ну и кто же тогда я? Для старой перечницы я еще слишком молода, правда же?

Глотик закончил вылизываться и, потеревшись головой о колени хозяйки, направился в сторону кухни, к своей миске с едой.

— Не то чтобы у меня друзей не было, — крикнула вслед ему девушка. — Просто после работы я обычно чувствую себя уставшей, и мне никуда уже не хочется. На самом деле у меня все замечательно. И я не одинока, у меня широкий круг общения. Правда-правда. У меня есть Гарри и Рон, я переписываюсь с Виктором и Пенелопой. Да что далеко ходить, только сегодня я обедала с мистером Фицджеральдом. Он рассказал мне кучу историй о своем новорожденном внуке, и ... и ... Господи, какая я неуклюжая! — взвыла Гермиона, свалившись с дивана.

Она решила, что в следующий раз, когда одна из ее коллег пригласит ее сходить куда-нибудь вечером повеселиться в компании, надо соглашаться. Несмотря ни на что.

— Только не среди недели. И если мне не надо будет вставать рано утром на следующий день. А еще миссис Тонкс может попросить меня посидеть с Тедом, или… Мда, каким бы термином не определялась молодая женщина, которая живет в точности как скучная старая перечница, ты первый кандидат на эту позицию, детка!

По плану тут должны были начаться долгие размышления над тем, что на самом деле Гермиона предпочитает проводить время именно дома в одиночестве, разговаривая с совой или кошкой, нежели сидеть в баре или клубе в окружении совершенно незнакомых ей людей, пытающихся изобразить подобие разговора, перекрикивая раскаты бас-гитары. Но вместо этого Гермиона взяла в руки свои письменные принадлежности.

Саймон,

Надеюсь, Вы не сочтете меня бесцеремонной; я отдаю себе отчет в том, что наше странное общение началось с деловых отношений — если можно это так назвать, — а не с желания одного из нас найти себе друга по переписке. Однако я обнаружила, что пишу Вам гораздо чаще, чем необходимо для обсуждения списка. В последнее время я ловлю себя на том, что предвкушаю чтение Вашего очередного письма. Даже несмотря на то, что оно вполне может оказаться грубым.

Я знаю, Вы гораздо старше меня, но мне кажется, между нами гораздо больше общего, чем можно было бы предположить. Наши последние письма — нечто большее, нежели обыкновенный обмен корреспонденцией между среднестатистическим менеджером магазина и его клиентом — по крайней мере, я так считаю. Если я ошибаюсь или неправильно истолковала ситуацию, то, прошу Вас, поправьте меня. Я, однако, уже привыкла считать Вас практически другом.

Если Вы не возражаете, если не считаете это слишком неуместным, то я хотела бы продолжать писать Вам — когда есть о чем, конечно, поскольку я не хотела бы понапрасну тратить ни Ваше, ни мое время — не официально, а в частном порядке. Вы по-прежнему будете раз в две недели получать отчет о состоянии Вашего заказа от Маркс и сыновья, но основная часть моей рабочей корреспонденции подшивается в клиентские папки, а в наших с Вами письмах есть некоторые моменты, которыми я не хотела бы делиться с аудиторами.

Иногда я чувствую, что следовало бы промолчать, а не выставлять свои мысли и чувства на всеобщее обозрение. За примером далеко ходить не надо — несколькими строками выше я в очередной раз написала много лишнего, рискуя нарваться на грубый отказ и, более того, быть вызванной на ковер к начальству после того, как оно узнает, что я сделала. Заверяю Вас, не в моих правилах приставать к любому, обратившемуся в Маркс и сыновья, чтобы сделать заказ через совиную почту. Я до сих пор не знаю, как это произошло, и почему я не послала Вас куда подальше, когда получила Ваше второе по счету, довольно-таки грубое письмо. Может быть, у меня есть некая склонность к мазохизму? Так глубоко запрятанная, что я даже и не подозревала о ней?

Уже поздно, и мне нужно отправить это письмо, прежде чем я передумаю.

Ваш друг,

Гермиона

* * *

Саймон сидел без малейшего движения вот уже три часа. Наконец Йорик забеспокоился и перелетел на ручку кресла, в котором устроился хозяин .Это движение разрушило болезненный ход мыслей, занимавших мужчину с момента получения последнего письма Гермионы.

— Что ты думаешь об этом, цыпленочек мой? — Саймон помахал посланием перед соколом, как будто тот на самом деле мог прочитать и прокомментировать его. — Она называет меня другом и приятелем по переписке. Это, должно быть, маггловский термин, — рассеянно продолжал зельевар, понимая, что просто не хочет посмотреть фактам в лицо.

Сама по себе идея была ужасающей. Магглорожденная студентка, над которой он когда-то столько издевался, считает его другом? Это просто невозможно.

— Я, должно быть, теряю рассудок или становлюсь чересчур добрым, — пробормотал Саймон, встав, чтобы подойти к столу. Оглянувшись на Йорика, он добавил:

— Чертовски хорошо, что я уже не декан и не директор Хогвартса. Теперь, завидя меня, студенты бы не пытались найти убежище, о нет! Они радостно приветствовали бы меня или, и того хуже, приходили бы ко мне в кабинет, чтобы засорять своими подростковыми проблемами мой бедный, растерявшийся мозг.

Сев за стол, мужчина выдвинул ящик и стал рассматривать две папки, лежащие в нем. Первая была набита деловыми письмами, во второй хранились послания Гермионы. Глаза Саймона слегка сузились, когда он вытащил из этой второй папки все содержимое и разложил перед собой. Ему не нужно было перечитывать письма, чтобы вспомнить, о чем в них говорится, но он все равно читал каждое перед тем, как убрать обратно в папку. Закрыв ящик, Саймон поднялся и отошел от стола.

5 июня 2000

Гермиона,

Мне потребовалось несколько дней, чтобы все обдумать и признать Вашу правоту. Вы для меня то, что люди определяют как «друг».

Не обижайтесь на мою формулировку. У меня были знакомые, коллеги, начальники, враги и даже деловые партнеры. Друзей у меня нет вот уже лет двадцать. Хотя когда-то был один человек. Подруга детства, умершая слишком рано.

Прежде чем начать жалеть старого пердуна, пишущего эти строки, Вы должны понять, что такой выбор, в общем-то, сделан мной. Дружба предполагает откровенность и доверие, и стала бы камнем преткновения на пути, который я избрал.

Если Вы перестанете писать мне, дни окажутся не такими яркими, ночи будут длиннее; и хотя мне не хочется это признавать, я буду бесконечно скучать по Вашим письмам.

На самом деле, возраст ощущают лишь молодые. Я не чувствую какой-либо разницы между собой нынешним и собой в Вашем возрасте. Жизнь преподнесла мне несколько суровых уроков, и я полагаю, что вызубрил их; тем не менее, я достаточно умен, чтобы понять, что мне еще есть чему поучиться. Да, собственно, возраст ведь и не отражается на бумаге, так какое же он имеет значение?

Ваш друг,

Саймон

P.S. — Я совершенно не возражаю против Ваших планов касательно разделения корреспонденции на отчеты, которые Вы высылаете мне, и Ваши личные письма.

* * *

Ах, Саймон,Саймон…. Он не хотел, чтобы Гермиона жалела его, но она не могла выполнить это желание. Девушка испытывала что-то близкое к той меланхоличной грусти, которая порой охватывала ее — в те моменты, когда ей становилось жалко себя. Хорошо, что это случалось не так часто.

Она вспомнила свою жизнь до того момента, как подружилась с Гарри и Роном. Как бы ни нравилось ей общество книг и домашних животных, бывали времена, когда больше всего Гермиона нуждалась в дружеском общении. Хотя бы в форме письма.

10 июня 2000

Саймон,

За время, прошедшее с того момента, как я отправила Вам письмо, и до получения ответа от Вас, состояние болезненного ожидания стало для меня почти привычным. Чем дольше Вы хранили молчание, тем больше я убеждала себя, что оскорбила Вас; что Вы планируете расторгнуть и деловые отношения между нами, и просто подбираете идеальные формулировки для уничтожающего ответного послания, которое должно будет указать мне мое настоящее место.

Думаю, не стоит объяснять, как я рада, что оказалась неправа. Учитывая, что как только появляется Ваш Йорик, у большинства моих сотрудников немедленно находятся какие-то дела вне офиса, шансы на то, что кто-то прочтет Ваш отказ от работы с нами, были крайне незначительны. Это уберегло бы меня от унижения, но я в любом случае не хотела бы получить такое письмо от Вас.

Вы пишете, что возраст ощущают лишь молодые; позволю себе не согласиться с Вами. По крайней мере, не полностью согласиться. Не только молодые люди порой интересуются лишь физическим возрастом, забывая об эмоциональной зрелости. Я не могу вспомнить, чтобы хоть раз подумала: «Я не могу это сделать, я недостаточно взрослая для этого», но отчетливо помню, сколько раз другие люди, старше меня, заявляли мне, что я слишком молода для того или иного. Я устала от этого идиотизма: мне, в восемнадцать лет выжившей в битве за Хогвартс, которая унесла так много жизней, мне, пережившей столько всего... говорят, что в столь юном возрасте нельзя правильно оценить произошедшее; что меня нужно холить, лелеять и убеждать в невозможности повторения случившегося; что у людей, занимающих высокие посты, нет времени, чтобы прислушиваться к словам ребенка — даже если этот ребенок пытается предупредить их, что все повторится снова, если мы не выучим урок, преподанный нам жизнью. Да, я испытала многое, гораздо больше, чем многие, но все это перечеркивалось одним простым фактом — мне было всего восемнадцать лет.

Вам может показаться, что я все еще переживаю по этому поводу. Наверное, повзрослев — хотя и не слишком, — я просто стала циничной.

Хотела оспорить всего лишь одно утверждение, и опять растеклась мыслью по древу.

Вы можете считать себя счастливчиком: Вам приходится только читать мой бред. Говорят, что излагая свои мысли устно, я слишком увлекаюсь.

Передайте своему соколу: хотя у меня в квартире нет мышей, есть печенье, которое ему может понравиться. Рецепт я получила от клиента, который разводит сов и других хищных птиц. Леонтс обожает эту выпечку. Если Йорик может ненадолго задержаться в следующий раз, я с удовольствием угощу его.

Гермиона

* * *

13 июня 2000

Гермиона,

Я пишу эти строки не для того, чтобы пробудить жалость в Вашем сердце, но чтобы помочь Вам посмотреть на ситуацию под другим углом. Неужели Вам никогда не приходило в голову, что кто-то может позавидовать Вам? Не тяжким испытаниям, выпавшим на Вашу долю, но заботе и участию, доставшимся Вам впоследствии. Ваши переживания из-за того, что Вас холили и лелеяли, — всего лишь струйка дыма по сравнению с огнем, снедающим меня из-за отсутствия подобного нежного ухода.

Что бы Вы предпочли хранить в своем сердце?

Саймон

P.S. Я разрешил Йорику остаться на печенье, но не предлагайте ему чаю: от этого напитка он становится нервным и раздражительным.

* * *

16 июня 2000

Саймон,

Я прошу прощения за очень краткий отчет, отправленный Вам вчера: у нас был самый разгар инвентаризации.

Конечно же, с того момента, как я вошла в здание магазина, до того, как вышла из него — на два часа позже, чем обычно, и так на протяжении трех дней, — я не присела ни на минутку. И уж тем более у меня не было времени на длинное (или хотя бы относительно подробное) письмо.

К счастью, инвентаризация закончена, я дома и наконец-то могу дать ногам отдохнуть.

Йорику, кажется, понравилось угощение, хотя я так и не решилась покормить его с руки: клюв этой птицы производит несколько пугающее впечатление. Все же, Ваш сокол не выглядел обиженным, когда я положила печенье на стол и подтолкнула к нему. Не уверена, что Йорик понял, как вести себя с моим котом, ведь он в первый раз задержался у нас достаточно долго для того, чтобы повстречаться с Живоглотом.

Подозреваю, что Вы правы. Конечно, как бы я ни ворчала, сетуя на то, как со мной обращаются, не знаю, что стало бы со мной, если бы никто не заботился обо мне и не интересовался мной. Мне кажется, это ранило бы меня еще больше. Полагаю, что, по крайней мере, соблазн повернуться к миру спиной был бы велик.

Ну, хватит об этом.

Не хочу писать о грустном; я устала, разочарована и не совсем трезва...

Красное вино или белое?

Триллер или комедия? Фантастика или публицистика?

Я знаю, что Вы зельевар, а Вам известно, что я управляю книжным магазином. Но что Вы делаете, когда хотите отдохнуть? Я читаю, что неудивительно. Но бьюсь об заклад, Вы не знаете, что я еще и вяжу. Иногда и во время чтения!

Что мне действительно хочется, так это начать писать. Я всегда хотела этого, даже больше, чем стать премьер-министром или балериной, или профессором в Хогвартсе.

Кем Вы хотели стать, когда были ребенком, Саймон?

Гермиона

20 июня 2000

Гермиона,

Если друзья по переписке обмениваются подобного рода корреспонденцией, то я наконец-то выяснил, почему у меня нет друзей. Какую пользу можно извлечь из столь тривиальной информации? Я удовлетворю Ваше любопытство, ответив на эти дурацкие вопросы, но только лишь потому, что Вы были нетрезвы, когда задавали их. Полагаю, к тому времени, как Вы получите мое послание, Ваше состояние изменится к лучшему.

Я предпочитаю Огденское, но если вынужден пить вино — пью красное.

Художественная литература ─ пустая трата времени. Поэтому ─ нет.

Триллер или комедия ─ в каком смысле? Пьесы? Поскольку я ни разу не был в театре, у меня нет предпочтений.

Я действительно зельевар, и знаю, что Вы управляете книжным магазином.

Развлечься. Что за странное словцо. Не думаю, что я «развлекаюсь».

Мне нравится экспериментировать. Ничто не приносит такого удовлетворения, как появление на свет зелья, которое никогда еще никто не варил и, возможно, никогда не повторит за мной.

В список вещей, приятных мне, также входят бокал хорошего бренди в дождливую ночь и жаркий огонь в камине. Иногда, если есть настроение, к этому добавляется сигара. Присовокупите одну из моих научных книг, особенно если это долгожданная книга, и я буду почти доволен.

Это то, что Вы подразумеваете под развлечениями?

Мое детство закончилось слишком давно и было слишком коротким для того, чтобы лелеять какие-либо мечты. К тринадцати годам мой выбор жизненного пути был уже сделан, и обходные варианты не рассматривались.

Нужно ли Вам антипохмельное зелье, чтобы держать его под рукой?

Неизменно Ваш,

Саймон

* * *

25 июня 2000

Саймон,

Хоть зельеварение и не стало моей профессией, я вполне способна сама сварить полный котел антипохмельного зелья... Или забежать к аптекарю рано утром, до начала рабочего дня.

Что касается корреспонденции подобного рода между друзьями, боюсь, что в Вашем случае я не совсем уверена. Видите ли, все мои остальные адресаты ─ люди, с которыми я познакомилась лично прежде, чем вступить в переписку. Нам не нужно было задавать друг другу вопросы, обычные для тех, кто только начинает общаться друг с другом, ведь ответы-то уже известны.

Вы, мой друг, напротив ─ практически чистый лист для меня. Я почти ничего не знаю о Вас, кроме двух фактов: Вы можете рассмешить меня, а следующим же предложением разбудить во мне желание выдрать все волосы сначала у себя на голове, а потом и у Вас. Из Ваших предыдущих писем я поняла: Вы не принадлежите к тому типу людей, что готовы открыться любому. Я не хочу совать свой нос в Ваши личные дела, − и не стесняйтесь прямо указывать мне на излишнюю любознательность, являющуюся моей природной чертой, − поэтому остаются лишь несущественные вопросы, которые люди обычно задают при первом знакомстве.

Например, я вообще-то не употребляю алкоголь, но уж если пью, то предпочитаю что-нибудь с фруктовыми нотками. Первая и единственная моя дегустация Огденского закончилась тем, что большая часть проглоченного была выплюнута, а чувствительность к моему языку вернулась только через десять минут. Возможно, Вы заметили, что я становлюсь болтливой, когда выпью слишком много, и это − главная причина того, что я стараюсь не пить с незнакомцами.

Я прочту любую книгу, оказавшуюся передо мной, но питаю особую склонность к литературе романтической. Мне так и представляется, как Вы усмехаетесь, прочитав предыдущую фразу. Вероятно, Вам совсем неинтересно, какое выражение лица сейчас у меня.

Касаемо того, что я подразумеваю под развлечениями — думаю, сюда можно отнести все, приносящее удовольствие. Даже если это подразумевает отличный бренди, хорошую сигару и книжку поинтересней. Замените бренди на чашку какао, а сигару на ванну с пеной, и вот Вам один из моих излюбленных способов провести вечер. Я бы предложила Вам попробовать, но Вы не похожи на любителя полежать в пенной ванне.

В Вашей жизни все еще нет места обходным вариантам? Или это один из тех вопросов, которые я не должна задавать?

Гермиона

* * *

Потолок заволокло сигарным дымом. Саймон не смаковал Огденское или бренди, нет — эти напитки предназначались для особых случаев; зато чай в его чашке был крепким и горячим. Удобно устроив ноги на скамеечке, мужчина откинулся на спинку кресла и приступил к чтению только что полученного письма Гермионы, то хмыкая, то комментируя вслух: «Вряд ли».

Отложив письмо, он продолжал пить чай маленькими глотками и даже не заметил, как докурил сигару. Не было ни малейшего сомнения, что Гермиона будет очень расстроена, если когда-нибудь узнает, что они были знакомы, прежде чем начали переписку.

— Можешь ли ты представить, Йорик, что за послания получал бы профессор Снейп? Держу пари, они совершенно не походили бы на нынешнее.

Вернувшись за письменный стол, Саймон ухмыльнулся.

— На самом деле, я совершенно уверен, что они были бы очень пристойными и содержали бы в себе исключительно ответы на запросы о книгах.

25 июня 2000

Гермиона,

Вы ошиблись. Я не усмехнулся.

Я вздохнул.

Каждая женщина, — многие из них гораздо, гораздо старше Вас, — похоже, имеет склонность к романтическому вымыслу. Это приводит меня в недоумение.

Неужели все женщины так сильно стремятся — в некоторых случаях я бы даже сказал «отчаянно» — сделать себя рабой какого-то мужчины? Рожать ему детей, готовить для них всех и убираться с утра до вечера? Я знаю несчетное количество блестящих умов, отправившихся по этому пути, потому что они думают (или их заставили думать), что их жизнь должна быть именно такой.

Вы не упомянули Вашу связь — должен ли я называть это так? — с одним из одноклассников. В течение достаточно долгого времени общество считает, что Ваш роман закончится свадьбой. Вы уже Уизли во всем, кроме фамилии, Гермиона?

Что я знаю про Молли Уизли, так это то, что она прекрасная жена и мать. Окончила Хогвартс, связала свою жизнь с Артуром и провела остаток своей жизни, рожая одного ребенка за другим. Найдутся те, кто скажет, что она счастлива такой судьбой. Я не знаю, ведь у меня никогда не было возможности спросить ее об этом.

У Вас есть.

Перед тем, как броситься в священную западню брака, убедитесь, этого ли Вы хотите.

Что до обходных путей, то моя дорога теперь только моя. Поэтому в обход я пойду или прямо, зависит только от меня. В случае, если Вы еще не догадались, я не женат и никогда не был.

Я не чистый лист, просто закрытая книга. Та, которой не все равно, кто ее читает. До сих пор Ваши вопросы не касались чего-то слишком личного и не были чересчур навязчивыми. Если же они станут таковыми, вы не получите ответа.

И нет, я не из тех, кто принимает ванную с пеной. Вы бы предпочли пузырьки соли? Если так, я попытаюсь разработать подходящий состав, поскольку мое антипохмельное зелье Вы отвергли.

Неизменно Ваш,

Саймон

* * *

1 июля 2000

Саймон,

Романтика подразумевает много больше, чем вступление в брак и пожизненное рабство. Я думаю, что если Вы когда-нибудь взглянете хотя бы на один так называемый «женский роман», то обнаружите, что большинство подобной литературы основное внимание уделяет развитию отношений, любовных отношений, если хотите, а не тому, что происходит в следующие десять лет после того, как прозвучали брачные обеты. Мы читаем их, чтобы убежать от реальности, получить возможность представить себя на месте героини, вообразить, что за нами ухаживает, нас соблазняет мужчина нашей мечты. На несколько часов мы становимся остроумными, привлекательными и желанными, и на следующий день нам чуть-чуть легче противостоять суровой правде реального мира.

Молли Уизли удивительная женщина, жена и мать, и поскольку Вы не знакомы с ней лично, мне несколько некомфортно продолжать обсуждать ее с Вами.

После такого резкого осуждения семейной жизни я должна бы сообщить, что вполне счастлива в замужестве, и оказать Вам честь первому поздравить меня с предстоящим появлением на свет Уизли-младшего.

Однако, я, напротив, довожу до Вашего сведения, что в настоящее время не состою в романтических отношениях ни с кем, в том числе и ни с Рональдом Уизли, которого, если не возражаете, я предпочла бы не обсуждать сейчас; но если бы и состояла, можете быть уверены, что я не стала бы рабой ни для какого из мужчин. Если вообще найдется тот, с кем я хотела бы провести остаток моей жизни. Это не значит, что я не буду готовить для него, если мне вдруг захочется сделать это (а он будет готов рискнуть жизнью, съев все, что бы я ни подала ему). Это не значит, что я не буду убираться: я предпочитаю чистоту и порядок в доме, и буду убираться для моего собственного спокойствия. Но у меня есть ответные требования: вытирать ноги, заходя в дом, не беспокоить меня, когда я читаю, и…

И я уверена, что Вам не захочется читать этот список до конца, настолько он длинный.

Вы когда-нибудь принимали ванну с пеной? Если нет, то откуда Вы знаете, что Вам это не понравилось бы? Смею предложить Вам выделить час времени как-нибудь вечером и попробовать; только не забудьте сначала защитить Вашу книгу от воды.

Вы уже разбаловали меня туалетной водой и солью для ванн, так что я должна бы сказать Вам, что не стоит возиться с пеной. Но я не буду делать этого, поскольку в последнее время чувствую себя донельзя жадной.

Кстати, о ваннах: у меня свидание с хорошей книгой и горячей ванной, а посему на этом письмо придется закончить.

Гермиона

P.S. На случай, если я не слишком понятно изложила свои мысли: я просто хотела поддразнить Вас. Я действительно ценю Ваше нежелание видеть меня в ловушке несчастливого замужества. Спасибо. Я подумаю.

* * *

6 июля 2000

Гермиона,

Ваша чертова пена для ванной сегодня взорвалась и испортила три зелья в моей лаборатории, юная леди. Излишне говорить, что она еще не совсем готова, а я еще не выжил из ума, чтобы искупаться в ней.

Из всего, что Вы сообщили мне в своих письмах, я делаю простой вывод: Вы безнадежный романтик. Должен предупредить Вас, что во мне романтики нет ни капли.

В свое время я пролистал пару романтических историй, и ситуации, описанные в них авторами, были абсолютно нереалистичны. Вздымающиеся груди героинь, герои, которые, задыхаясь, прибывают в самый последний момент, чтобы предотвратить любые бедствия (иногда автор переиначивает сюжет, и в роли спасателя выступает героиня), истинная любовь и вечное счастье (иногда задерживающееся вследствие трагического недоразумения)… таков был стандартный рецепт для приготовления подобного творения последний раз, когда я обращал на них внимание. Что-нибудь изменилось с тех пор?

Я тянул с ответом, сколько было возможно, потому что не хочу положить конец нашей дружбе. Предупреждаю еще раз: я не романтик. Я прочел постскриптум Вашего письма бессчетное количество раз, и я не поддразниваю Вас. Чтобы между нами не было никакого недопонимания, Вам необходимо знать следующее: мне абсолютно все равно, счастливы Вы в браке или нет. Вы, насколько я понимаю, обладаете кое-чем исключительно редким для Вашего возраста, да и вообще для нынешнего времени: интеллектом. Мне просто не хочется видеть, как Вы растрачиваете его попусту.

Неизменно Ваш,

Саймон

P.S. Достигли ли Вы удовлетворительного результата в переговорах с мистером Пибоди? ?

* * *

10 июля 2000

Саймон,

Юная леди. Так меня не называли уже давным-давно. Сложно перестать воображать Вас ровесником моего дедушки, хотя Вы и настаиваете, что недостаточно стары для этого.

Не сомневайтесь, я никогда не осмелилась бы предположить, что Вы можете быть романтичным. Ни за что. Я несколько озадачена: почему так важно отсутствие романтических черт в Вашем характере по сравнению с моим предполагаемым статусом безнадежного романтика? Разве Вы никогда раньше не слышали фразу «противоположности притягиваются»? У нас ведь не роман или что-то в этом духе. Если бы для того, чтобы считать кого-то другом, мне нужно было полное сходство характеров, неужели Вы думаете, я продолжала бы общаться со своими одноклассниками?

Никогда не думайте, что Ваша честность может положить конец нашей дружбе. Жизнь научила меня предпочитать суровую правду паутине лжи которой многие люди пытаются опутать вас, когда хотят чего-то или боятся обидеть. Я, в свою очередь, буду честна и скажу, что, быть может, Вам и неважно, если я окажусь в западне и буду несчастна, но окажись Вы на моем месте — мне будет не все равно. В этом вся я, и не думаю, что кто-либо из нас изменит свое мнение по этому вопросу в ближайшее время.

Гермиона

P.S. Меня начинает тошнить от мистера Пибоди. Я ужинаю с ним завтра. Независимо от того, придем ли мы к соглашению, после вышеупомянутого ужина я планирую больше никогда не находиться с этим человеком в одной комнате.

* * *

Когда Саймон получил письмо, его глаза все еще были мутными после ночи, наполненной бесконечными кошмарами. В такие дни, как этот, усилия остаться в живых казались бессмысленными, а защитные силы организма — иссякшими. Маг не сомневался: если он сейчас ответит на довольно-таки веселое послание Гермионы очередной «суровой правдой», то их дружба закончится, резко и некрасиво. Письмо было аккуратно сложено и убрано.

«В другой раз», — пробормотал зельевар и закрыл за собой дверь в лабораторию.

Пока он работал над зельями, ему открылась вся ирония ситуации. Было время, когда Саймон трудился в подземельях Хогвартса, пытаясь вбить некоторое подобие знаний в головы студентов, и когда он мечтал о такой жизни, какую вел сейчас.

В последний раз он общался лицом к лицу с другим человеком, — неважно, магом или магглом, — больше года назад. Письма Гермионы были большим, чем просто слова на бумаге, которыми обмениваются два предполагаемых друга. Саймон отказывался признаться даже самому себе, что ему не хватает общения с людьми.

Всемогущие боги!

Скоро я начну оплакивать чертова оборотня.

Убрав ингредиенты, маг вышел из лаборатории и направился к письменному столу.

Она предпочитает суровую правду. Она ее получит. Немножко. И посмотрим, какую «дружбу» ей все еще будет хотеться предложить мне.

Если бы он остановился и задумался над своими мотивами, то был бы очень смущен. Это был еще один «тест», но очень далекий от тех, к которым Саймон привык .

11 июля 2000

Гермиона,

В предыдущих письмах Вы упомянули кое-что, оставленное мной без комментариев. Я хочу вернуться к этому сейчас.

Вы говорите, что понимаете: во мне отсутствует романтизм, и что это не имеет значения. Вы также говорите, что предпочитаете «суровую правду». Вот она.

Мне сорок лет. Достаточно стар, чтобы быть вашим отцом, недостаточно стар, чтобы быть вашим дедом. По моему возрасту Вы наверняка понимаете, что я был жив во время первого возвышения Темного Лорда, так что отнеситесь серьезно к моим словам.

Я позволил Вам поверить, что не знаком с Молли Уизли. На самом деле, какое-то время я общался с ней, но не вторгался в ее личную жизнь, и не спрашивал, довольна ли Молли своей судьбой. Миссис Уизли была выдающейся ведьмой, которая, на мой взгляд, впустую растратила свою жизнь на воспитание выводка детей, унаследовавших легкомысленность своего отца. Разве Вы не замечали, как легко дается ей волшебство? Как она управляется со всем этим сумасшедшим домом, который называет своей семьей?

Насколько я знаю, от руки Молли погибла Беллатрикс Лестрейндж. Фаворитка Темного Лорда. Одна из самых сильных его солдат.

Уже только по одному этому случаю должны были Вы понять: с Молли шутки плохи. Чего она могла бы добиться, что совершить, если бы на ее талии не был так туго затянут фартук?

Вы писали, что пытаетесь предупредить людей, что «это» может произойти снова. Человечество обречено повторять свои ошибки. Возможно, существовал маг, который мог бы предотвратить террор, устроенный Темным Лордом.

Дамблдор.

Именно он привел Тома Риддла в Хогвартс. Наблюдал, как растет его мощь. Если кто и мог заметить склонность будущего Темного Лорда к злу, так это Дамблдор.

Мне пришлось прерваться и пройтись по комнате, прежде чем я решился заверить Вас в этом. Я знал Дамблдора. Не так хорошо, как думал; и это становилось тем очевиднее, чем дольше длилось наше знакомство.

Многие называют его «величайшим магом». Я зову его «великий манипулятор», потому что именно им он был.

Люди для него были не «людьми», а пешками, должными идти тогда, когда это было ему необходимо, туда, где он нуждался в них для борьбы с Темным Лордом. Пешкам не позволялось знать «слишком много». Знанием же с ними делились редко и весьма неохотно.

Как много жизней было пущено в расход, потому что великий и мудрый Дамблдор уже наметил план и не хотел, чтобы одна из его шахматных фигур нарушила баланс? Я говорю об этом неохотно, потому что и в лучшей своей ипостаси я — хладнокровный подонок. Но даже я был потрясен некоторыми его уловками.

Его сердце было не просто холодным. Оно было каменным. Просто должно было быть.

Теперь Вы знаете, почему я предупреждал Вас. Я не романтик, никогда им не был и не буду. Жизнь слишком коротка для мечты, если твоя единственная награда − кошмары.

Саймон

P.S. Ради Мерлина! Просто капните не оставляющий следов яд в ужин Пибоди и ведите дальнейшие переговоры с вдовой! Она, вероятно, отблагодарит Вас, отдав всю библиотеку.

* * *

Закутавшись в любимую фланелевую пижаму и одеяло, установив на кондиционере настолько высокую температуру, что еще чуть-чуть — и станет совсем жарко, Гермиона никак не могла сосредоточиться на основной части письма Саймона. Слишком свежи еще были воспоминания о том, как она целый вечер пыталась уклониться от авансов Пибоди и в то же время остаться с ним в нормальных отношениях ради книг.

Книги. Книги безопасны. Книги не пытаются заставить тебя вспомнить то, что ты надеялся навсегда изгнать из своих мыслей. Книги не заставляют тебя поверить в свою историю, чтобы завоевать твое доверие, а потом ...

Что потом?

Гермиона всхлипнула и покачала головой, еще раз мельком взглянув на постскриптум, на секунду отвлекшись. «И этот мерзкий извращенец еще и женат».

Она аккуратно сложила письмо и сунула его в верхний ящик своего стола, поверх других, полученных ею от Саймона за все время их переписки. Прошло несколько дней, прежде чем девушка написала ответ: короткая записка на бланке Маркс и сыновья. Всего лишь одна фраза, уведомляющая Саймона, что в прилагающейся бандероли находится книга из его списка, да подпись, состоящая из должности и фамилии.

В течение нескольких дней Гермиона размышляла, отправлять ли книгу. Саймон был не первым человеком, заказавшим ее, и его цена не была самой высокой; но с того самого момента, как Пибоди упомянул, что «нашел» эту книгу в библиотеке своего деда, она хотела заполучить ее для Саймона. Именно из-за этого ведьма ужинала с Пибоди гораздо дольше, чем хотелось бы, хоть и чувствовала себя не в своей тарелке, и вела светскую беседу, пока он расправлялся с десертом, чтобы потом обсудить сделку.

Ее ночи были наполнены кошмарными сновидениями, и, в конце концов, Гермиона поняла, что до тех пор, пока она не перестанет вспоминать все, что хотела забыть, пока не отрешится от сомнений и подозрений, искажающих ее мысли, только зелье Сна без сновидений способно помочь ей.

25 июля 2000

Саймон,

Возможно, меня еще не было на свете во время первого возвышения Сами-Знаете-Кого, но я отлично осведомлена о разрушениях, последовавших за его возвращением. Я была свидетельницей того, как Молли Уизли − милая, добрая Молли Уизли — произнесла Непростительное, собрав ненависть и тьму в своем сердце, чтобы осуществить самое бесповоротное из всех проклятий. Я была там в ночь, когда она потеряла своего сына. Я была там в ночь, когда Колин Криви, Ремус Люпин, профессор Снейп и многие другие погибли из-за сумасшедшего и его последователей. Мне было восемнадцать лет, я боролась за свою жизнь против ведьм и магов, которые овладели Темной магией еще до моего рождения, и с кем я вряд ли могла сравниться в мастерстве. Мне чрезвычайно повезло, что я не погибла в ту ночь.

Вы говорите о шахматных фигурах Дамблдора; я была одной из них. Может быть, не пешкой: подозреваю, что я была слишком ценна, чтобы принести меня в жертву слишком рано; Гарри нужна была моя непоколебимость для выполнения порученного ему задания. Думаю, я была ладьей. Да, это, кажется, подходит. Но я не питаю никаких иллюзий относительно того, что в момент, когда я перестала бы приносить пользу, в тот самый момент, когда я больше не была бы необходима для осуществления великого плана Дамблдора, я была бы отдана на волю судьбы. Вы хоть представляете, какие меры были предприняты для охраны моей маггловской семьи? Для охраны беззащитных родителей грязнокровной подружки Гарри Поттера?

Ничего не было сделано. Вообще ничего. Мне пришлось самой заняться этим, защитить их единственным способом, какой я смогла придумать, и теперь они ненавидят меня за то, что я с ними сотворила.

Но они все еще живы, в то время, когда многие другие мертвы. Поэтому я считаю, что моя жертва не напрасна.

Я считаю, что заслужила право мечтать, если захочется. Если это поможет мне провести еще одну ночь, не просыпаясь от собственного крика, не видеть снова и снова, как умирает человек, а я ничем не могу помочь ему, не способна спасти его, и лишь тихо плачу и сглатываю горечь, скопившуюся в горле.

А что делали Вы, Саймон? Вы говорите о его первом возвышении, но где Вы были, когда он возродился? Вы называете его Темный Лорд. Это привычка его последователей. Это то, что Вам хотелось бы увидеть в будущем, мой друг. Другие, может, и не пропустили бы подобное высказывание мимо ушей; к счастью, Вы состоите в переписке с «романтической» Поллианной, так? Прочитав Ваши слова о Дамблдоре, я склонна полагать, что Вы были посвящены в некоторые из его планов в тот или иной момент. Каким бы манипулятором директор ни был, сомневаюсь, что он поделился бы такой информацией с кем-то, кому не доверял. Только поэтому я пишу Вам сейчас.

Ужин с Пибоди был довольно удачным. Я не только смогла приобрести еще одну книгу для Вас, что само по себе является подвигом; мне удалось озадачить моего собеседника, упомянув Ваше имя. Я пыталась отвлечь его от вопросов касательно моих последующих планов на вечер, и, боюсь, ляпнула первое, что пришло на ум. Полагаю, я должна извиниться за это.

Кажется, он и не догадывается, кто Вы, или откуда Вы можете знать его. Сначала я предположила, что Вы были приятелями с его покойным дедушкой и никогда не встречались с младшим Пибоди. Но тут прибыло Ваше письмо, а с ним и ночные кошмары, и неожиданно у меня появилось много свободного времени, чтобы ночной порой смотреть на потолок и думать.

Кто Вы, Саймон?

Я могу сказать Вам, кем Вы не являетесь. Вы не сорокалетний зельевар Саймон Сопороус. Я проверяла. Среди зельеваров есть один Сопороус, но он слишком стар, чтобы быть Вами, судя по Вашим непрестанным напоминаниям.

Возможно, Вы его внук, пытающийся заработать на жизнь и вынужденный использовать имя и репутацию своего родственника, чтобы завоевать место на рынке?

Или у Вас есть другая причина, чтобы прятаться за чужим именем?

Просто ответьте мне на один вопрос, Саймон, дайте мне увидеть это на бумаге, чтобы я успокоилась и решила, как быть дальше.

Я сделала то, что сделала в ту ночь, для Гарри. Не для магического мира, не для Дамблдора, а для Гарри, Рона и себя, чтобы положить конец опустошению и смерти, прежде чем я не выдержала бы и сломалась.

Когда Волдеморт пал, на чьей стороне Вы были? Его, Дамблдора, или своей собственной?

Гермиона

* * *

Слишком гордый, чтобы написать письмо с просьбой о прощении, Саймон сначала был весьма рад получить ответ от мисс Грейнджер после двухнедельного молчания.

Потом он прочел письмо.

Маг злился на Гермиону и бедного Йорика до тех пор, пока не признал, что за ту неприятную ситуацию, в которой он оказался, винить можно только самого себя.

26 июля 2000

Гермиона,

Вы спрашиваете, кто я?

На чьей «стороне» я был?

Это не так просто.

Печальная истина состоит в том, что... Я больше уже ни в чем не уверен.

В молодости я принял Метку Темного Лорда. Мой повелитель уничтожил единственное, что я когда-либо любил, и от меня осталась лишь пустая оболочка.

Дамблдор взял эту оболочку и наполнил ее своим замыслом. Этот замысел был ужасен по сути своей. Мне он открылся лишь в самом конце.

Моя задача завершена. Дамблдор мертв. Темный Лорд мертв. А я снова пустая оболочка.

Кто я?

Я Саймон.

Сорокалетний зельевар, который просто хочет спокойно прожить остаток своих дней.

Неизменно Ваш,

Саймон

* * *

Разумно было бы показать письма, по крайней мере, самые последние, Гарри. Он прошел подготовку как аврор, и знает, что делать с человеком, признавшим, что он Пожиратель Смерти, и, возможно, избежавшим наказания.

Но ее инстинкты, ее сущность, − все говорило ей не делать этого. Этот человек − Саймон − заслужил шанс на спокойную жизнь. Особенно если ее подозрения верны.

«Или он просто дурачит меня. Это гораздо вероятнее, чем Снейп, восставший из мертвых и не желающий от меня ничего, кроме книг».

Сомнения терзали ведьму большую часть ночи, пока, наконец, незадолго до рассвета, Гермиона не принялась за ответное письмо.

27 июля 2000

Ах, Саймон,

Вы так напоминаете мне одного человека, безвозвратно ушедшего несколько лет назад. Слишком сильно напоминаете.

Я не понимаю, как или почему, у меня очень много вопросов, но

У кончика пера ручки Гермионы образовалась небольшая чернильная лужица; рука девушки замерла, в то время как хозяйка ее покусывала нижнюю губу.

Наконец, ручка опустилась ниже и задвигалась, начав новую строку.

Человек, о котором я пишу, трагически погиб во время финальной битвы, и хотя его уход оплакивают, мне нравится думать, что ему сейчас гораздо лучше, чем было при жизни.

Я должна бы поступить определенным образом с информацией, которая не так давно стала мне известна, но ради жертвы, принесенной вышеуказанным человеком, я не стану делать этого. До тех пор, пока у меня не появятся основания сожалеть о своем решении.

Надеюсь, Вы понимаете, что я пытаюсь сказать; я обнаружила, что тонкость не является моей сильной чертой. Если нет, или если я ошибаюсь, во всем этом нет смысла, но если я права...

Невзирая на все вышесказанное, Вы − Саймон. Сорокалетний зельевар. И мой друг.

Гермиона

Она знает. В общем-то, ничего удивительного, учитывая все эти дурацкие намеки, которыми были наполнены мои письма. Но Гермиона, по всей видимости, готова сохранить мой маленький секрет.

Саймон медленно сложил письмо и почти было положил его на столик, стоящий рядом.

И о взятке речь не идет.

Зато попахивает угрозами.

Сжимая в руке последнее послание от своей «подруги», Саймон поднялся и подошел к письменному столу.

Я должен попытаться.

И никакой лжи.

28 июля 2000

Гермиона,

Я не пал смертью храбрых в последней битве, так что никак не могу быть тем человеком, о котором Вы думаете. Если Вы чувствуете, что должны поделиться той немногой информацией, полученной от меня, с соответствующими людьми, в качестве доказательства моих противоправных действий − не колеблясь делайте это.

Я бы сам поступил так.

Я не умер по очень простой причине. Меня спасло неведение Дамблдора и Сами-Знаете-Кого. Оба они, несомненно, собирались покончить со мной, как только задание, назначенное мне, было бы выполненно. Но я не круглый дурак, и понимал, что ждет меня в будущем. Я сам позаботился о своей защите, точно так, как Вы позаботились о своих родителях. Потому что знал: скорее всего, никто больше не озадачится моей судьбой.

Благодарю Вас за книгу. Я знаю, насколько она дорогая и редкая.

Не потеряйте себя в мечтах, Гермиона. Всегда опирайтесь на реальность и помните уроки, преподнесенные нам жизнью. Расскажите о пережитом детям Ваших детей.

Расскажите обо всем, чтобы им не пришлось однажды жить в страшном сне.

Неизменно Ваш,

Саймон

P.S. Обещайте мне лишь одно: если Вы решите сообщить обо мне куда следует, предупредите меня за сутки. .

* * *

Обещайте мне лишь одно: если Вы решите сообщить обо мне куда следует, предупредите меня за сутки.

«Кому я сообщу? Как можно вообще надеяться убедить кого-то в том, что Вы Снейп, если я сама не уверена в этом? Они засунут меня в Мунго, думая, что у Гермионы Грейнджер, в конце концов, съехала крыша».

Девушка лежала на кровати, уставившись в потолок. Голова шла кругом от мыслей, преследовавших Гермиону со времени последнего письма Саймона.

Я видела, как умирал Снейп. Своими глазами видела. Его смерть снилась мне бесконечное количество раз. Саймон, очевидно, не умер. Логика говорит, что Саймон не может быть Снейпом. Но если Снейп не умер... тогда Саймон не лжет, заявляя, что он не погиб трагически в ту ночь, и... и моя голова взорвется, если я не остановлюсь.

Гермиона скатилась с кровати и босиком прошлепала по коридору на кухню. Наполнив чайник водой, она поставила его на плиту, чтобы вскипятить.

«Это должен быть он. Не так ли? Может быть, я схожу с ума»…

30 июля 2000

Саймон,

Я попросила Леонтса доставить мое послание после восхода солнца; надеюсь, мне повезет, и эта чертова птица послушается. Если нет ... упс. Вся вина лежит на мне, ведь это я вылезла из-под одеяла среди ночи, чтобы написать Вам.

За последние несколько дней я написала и разорвала несколько писем. Каждое из них начиналось не так, как предыдущее, поскольку каждый раз мне удавалось убедить себя в чем-то еще. Теперь я просто не знаю, что думать.

Надеюсь, что Вы гордитесь собой. Вам удалось сбить с толку «самую умную ведьму своего поколения», как называют меня в газетах.

Вы попросили предупредить за сутки, если я когда-либо решу рассказать кому-нибудь о Вас. Я хотела бы дать Вам такое обещание, на самом деле хотела бы − но не могу. Я больше не способна слепо довериться кому бы то ни было. Но обещаю: пока у меня нет оснований полагать, что Вы опасны не только для моего психического здоровья, Ваша тайна в такой же безопасности, как и мои собственные, насколько это от меня зависит.

Клянусь всем, что имеет для Вас хоть какое-то значение.

Получилось ли у Вас что-нибудь с моей пеной для ванны?

Гермиона

* * *

... написала и разорвала... писем... Каждое из них начиналось не так, как предыдущие... Теперь я просто не знаю, что думать.

Саймон громко выдохнул. Его напрягшиеся было мышцы расслабились, а голова откинулась на спинку кресла. Он на мгновение прикрыл глаза, потом снова выпрямился и дочитал письмо до конца.

Фыркнув, мужчина огляделся, ища взглядом своего цыпленочка.

− Йорик, послушай, что тут написано: «Получилось ли у Вас что-нибудь с моей пеной для ванной?» Можешь ли ты вообразить, что этот ребенок...

Саймон замолчал и нахмурился.

− Не ребенок. Мисс Грейнджер уже не ребенок, на что тут же не преминула бы указать.

Он окинул взглядом свою маленькую квартирку, отмечая все приготовления, что уже осуществил. Большинство его вещей не первой необходимости были уменьшены, упакованы и готовы к переезду хоть сейчас.

Пусть все так и остается. Возможно, я чересчур расслабился. Был слишком уверен, что обо мне все забыли.

Хотя эта мысль должна была бы огорчить его, Саймон обнаружил, что, напротив, чувствует себя лучше, чем когда-либо.

Он и вспомнить не мог, когда вообще чувствовал себя так.

«Или не хочу вспоминать», − решил маг, встал и потянулся. По пути в лабораторию он остановился у насеста и погладил сокола:

− Я становлюсь слишком старым для этих игр, Йорик. Чересчур умными выросли детишки. Да и правила постоянно меняются, несмотря на то, что за веревочки дергать уже некому.

Йорик, которому не особенно нравилось, когда его гладят по голове, попытался куснуть палец хозяина, оказавшийся в этот момент прямо перед клювом у птицы.

− Поосторожней, цыпленочек мой. Ты же не хочешь занести грязь в субстанцию, которой просто-таки суждено стать лучшей пеной для ванны на свете, не так ли? Гермионе это не понравилось бы, − уже уходя, сообщил Саймон, обернувшись и погрозив питомцу тем же самым пальцем.

4 августа 2000

Гермиона,

Потребовалось несколько дней, и вот Ваша пена для ванны готова. Увеличьте небольшой фиал, который Йорик принес Вам — должна получиться литровая бутыль. В зависимости от того, сколько «пузырьков» требуется Вам в Вашей ванной, одной или двух полных крышек должно хватить. Добавляйте в воду больше, чем три, только если Ваша ванная примерно того же размера, что и ванная префектов в Хогвартсе.

Леонтс показал себя настоящим джентльменом. Солнце уже начало подниматься над горизонтом, когда он доставил Вашу − или я должен сказать «мою»? — отсрочку приведения приговора в исполнение. Поскольку я не был уверен, чего ожидать в ответ на мое прошение, то уже подготовился к очередному переезду. Надеюсь, когда-нибудь «самая умная ведьма своего поколения» простит меня за то, что я сбил ее с толку. Возможно, следующие строки моего письма еще больше запутают Вас.

Я действительно опасный человек, Гермиона. Никогда не сомневайтесь в этом. Просто я не причиняю вреда, пока меня не вынудят к этому. Как видите, разница есть, и еще какая. Предполагаю, что мне не следует делиться с Вами подобной информацией, но не могу вынести и мысли о том, что меня сочтут тряпкой или трусом.

Я не стыжусь имени, данного мне при рождении. И поступков своих не стыжусь. Если меня вычислили, я не стану лгать. Надеюсь, Вы хоть чуть-чуть понимаете, что я пытаюсь сказать.

Заметили ли Вы, что я стал откровеннее с Вами? Просто я не верю маленькой лжи, изложенной в Вашем последнем письме. Будто бы Ваше доверие ко мне не является безоговорочным.

Если бы Вы не доверяли мне, разве попросили бы меня сварить «зелье»? Даже такое безобидное, как пена для ванны?

Неизменно Ваш,

Саймон

P.S. Обязательно сообщите мне, сколько времени Вам понадобилось, чтобы принять решение: попробовать «зелье» или избавиться от него .

* * *

Этот человек явно пытался свести ее с ума. Должно быть, и сам невменяем.

Гермиона не питала иллюзий: Саймон был бы опасным противником. Даже не зная (во всяком случае, наверняка) степени его мастерства владения палочкой, — как-то пошло прозвучало — девушка испытала на себе его нрав, хотя и запечатленный на бумаге, достаточное количество раз, чтобы подозревать, что он вовсе не та метафорическая собака, что лает да не кусает. Саймон определенно кусался.

Вероятность быть укушенной удваивалась, если он действительно был Северусом Снейпом, призраком из прошлого.

Помимо этого, Гермиона немного злилась на себя за то, что стала открытой книгой для своего «друга по переписке».

Пора вернуться к более безопасным темам. По крайней мере, на время.

5 августа 2000

Саймон,

Я − чернослив. Чудесный, пахнущий ванилью чернослив, который провел слишком много времени, отмокая в своей пенной ванне. Если Вам это интересно, я включила воду почти сразу после того, как Йорик покинул мою квартиру. Если бы моя ванная была по размеру такой же, как ванная префектов, я бы никогда не выходила из дома. Как Вы думаете, сколько мне пришлось бы дать курьеру на чай, чтобы он принес мне ужин прямо в ванную комнату?

У меня плохие новости относительно Вашего заказа: даже не представляю, где искать оставшиеся книги из Вашего списка. Пожалуйста, не считайте, что это означает мою капитуляцию: я просто не знаю, когда ожидать каких-либо новостей.

Гермиона

* * *

6 августа 2000

Гермиона,

Вы − безнравственная женщина. Распутница.

Перед тем, как Вы начнете протестовать, позвольте мне уточнить, что за картина родилась в моем сознании благодаря Вашему письму.

Красивая молодая ведьма возлежит в своей ванне в облаках пены. Ее волосы собраны в небрежный пучок, несколько выбившихся локонов обрамляют лицо, влажное от пара… И тут входит мужчина, несущий еду и напитки.

Учитывая, сколько пены останется к тому моменту, курьеру стоило бы предложить Вам плату за подобное зрелище.

Лично я предложил бы.

Саймон

* * *

— Я… Что… Нет, я не… Я… Что? –прижав ладонь к пылающей щеке, Гермиона в ужасе смотрела на письмо. Прочтя его еще раз, четко слыша слова, будто произнесенные таким знакомым мужским голосом, она застонала.

Румянец смущения начал трансформироваться в нечто иное, как только ей представилась описанная сцена. Сознание Гермионы автоматически подсунуло ей картинку: Саймон, пытающийся уместиться рядом с ней в ванне, неожиданно оказавшейся такой маленькой. Что примечательно, Саймон походил на ее досточтимого профессора, когда последний надрал задницу Гилдерою Локхарту на показательном выступлении в дуэльном клубе. Одного этого должно было бы хватить, чтобы потушить разгорающееся в ней пламя. Не хватило. На самом деле, пламя только разгорелось сильнее. «Вот черт!»

Он назвал меня безнравственной женщиной. Распутницей. Красивой. По крайней мере, я думаю, что эпитет «красивая» предназначался мне.

6 августа 2000

Саймон,

Вы пили? А прямо сейчас − Вы пьяны?

Гермиона закусила нижнюю губу и быстро вымарала оба предложения.

Упс.

Если Вы не хотите ничего знать о пене, то не надо спрашивать.

Я собираюсь принять ванну , − она покачала головой и зачеркнула последние два слова, − сделать кое-что, а затем отправлюсь в постель.

По всей видимости, безнравственная и распутная,

Гермиона

P.S. Чем больше я думаю об этом, тем шире улыбаюсь. Никто никогда не называл меня так раньше. Никогда.

* * *

Читая определенно взволнованный ответ некоей мисс Гермионы Грейнджер на свое последнее письмо, Саймон Сопороус рассмеялся глубоким, озорным смехом. Как только Йорик вылетел из окна, унося его предыдущее послание, магу сразу же захотелось отменить свое поручение птице, но было слишком поздно.

Саймон никогда не был красивым мужчиной. Многие считали, что он уродлив, как тролль. Поскольку у него никогда не было желания являться объектом открытых издевок, Саймон даже не пытался заигрывать с девушками, в отличие от любого другого парня, пусть и с заурядной внешностью. Его сердце всегда было одержимо Лили Эванс. В противном случае, повзрослев, он, может, и попытался бы завести подружку.

Те немногие «романтические» отношения, связывавшие его с представительницами прекрасного пола, в качестве партнерш всегда предполагали проституток. С ними не нужны были комплименты или красивые поступки, поэтому способность взволновать женщину, а, возможно, даже заинтересовать ее, была для Саймона чем-то новым.

И очень, очень заманчивым.

Его захлестнуло чувство, которого он никогда не ощущал ранее, и Саймон безумно хотел вновь испытать подобное. Он не осознавал, что флиртует, так как никогда не делал этого — ни в разговорах, ни в письмах. Если бы кто-то предположил, что именно флиртом маг сейчас и был занят, то потряс бы его до глубины души. Он достаточно долго наблюдал, как студенты обмениваются влюбленными взглядами, чтобы заметить ухаживания других, но не был знаком с ощущениями, рождавшимися в процессе. В противном случае, он бы понял, как легко к этому привыкнуть.

7 августа 2000

Гермиона,

Милая моя распутница, я не злоупотребляю алкоголем. За всю свою жизнь я никогда не напивался. Стаканчик Огденского, бокал красного вина или глоток бренди − все, что я когда-либо позволял себе. Раньше мне в любой момент могло потребоваться не замутненное выпивкой сознание. Теперь я не хочу стать алкоголиком благодаря чрезмерному употреблению спиртных напитков, особенно в одиночку.

Йорик, везучая птица, принесет Вам бутылку медовухи примерно в то самое время, когда, по моим предположениям, Вы будете нежиться в пенной ванне.

Почему?

Вы напоминаете мне медовуху, и мне нравится представлять, как Вы потягиваете этот напиток из бокала во время своих водных процедур. Пейте его умеренно. Он сладкий, не обжигает горло и при злоупотреблении может привести к летальному исходу.

Неизменно Ваш,

Саймон

* * *

Милая моя распутница...

Думая о недавно полученном письме, Гермиона еще глубже погрузилась в ванную, наполненную слегка покалывающей пеной. Она не собиралась купаться, но, угостив Йорика печеньем, понюхала содержимое принесенной им бутылки и прочла письмо Саймона. Искушение поступить именно так, как он предложил, было сильным.

Медовуха была точно такой сладкой, как он и писал, и Гермиона выпила лишь один бокал, желая сохранить сознание относительно ясным, чтобы попробовать разгадать головоломку, которую представлял собой ее адресат.

Его последние письма отличались: менее формальные, почти...

«Почти что? Как если бы я его привлекала?» − она отпила очередной глоток, и по ее губам скользнула неверящая улыбка.

Сидя по шею в теплой воде, укрытая шелковистой пеной, с волосами, собранными на макушке, Гермиона и вправду почувствовала в себе толику того распутства, в котором ее обвинили.

В конце концов, придется выбраться из ванной и придумать, что написать ему в ответ. Но не сейчас.

8 августа 2000

Саймон,

Медовуха была чудесна. Именно такая, как Вы описывали. Я налила себе маленький стаканчик и медленно пила, стараясь, чтобы она не ударила мне в голову. Не думаю, что мне удалось опьянеть, но я сочла, что будет лучше отложить сочинение ответного письма на следующий день. На всякий случай.

Кто знает, какие дерзкие вопросы могли бы прийти мне в голову.

Ну, на самом деле, я знаю, какие вопросы, и, вероятно, мы оба выиграем, если я придержу свое перо. Правда-правда.

Гермиона

P.S. Мне действительно не стоит задавать такой вопрос, но я просто ничего не могу с собой поделать. Неужели Вы на самом деле представляете меня принимающей ванну?

Не могу поверить, что и вправду написала это, и все же я не тянусь за новым листом бумаги, и не пытаюсь вымарать целую строчку, так что... Представляете?

* * *

9 августа 2000

Милая моя распутница,

Представляю ли я тебя принимающей ванну?

Я сижу здесь, в моем кресле, курю сигару, пью чай или, возможно, наслаждаюсь бокалом коньяка, и визуализирую твой вечерний обычай. Ты писала, что предпочитаешь горячую воду, поэтому мне представляется, что ты слегка порозовела от пара, наполняющего помещение, еще до того, как погрузилась в воду. Я вижу, как ты опускаешься в пену: вот мелькнула одна стройная ножка, вот вторая... Вздыхаешь ли ты, удобно устроившись в ароматной ванне?

В моих фантазиях ты проводишь губкой, покрытой все той же пеной, сначала по одному своему плечу, затем по другому. Струйки воды спешат покрыть твою кожу поцелуями, омывают твои соблазнительные формы, ласкают твое тело. Наконец, ты поднимаешься: раскрасневшаяся, благоухающая и очень, очень влажная. Словно Венера из моря.

Неотразимая.

Я надеюсь, ты понимаешь, что каждый вечер в этот момент часть меня находится рядом с тобой. Ведь твоя пена для ванны придумана мной, а в каждом зелье, которое я изобретаю, остается частица меня.

Странно. Я начинаю завидовать этой пене.

Ты думаешь, что моим мыслям лучше бы оставаться невысказанными? Я слишком долго хранил подобные чувства в себе. Думаю, пора предоставить им свободу.

Таким образом, возвращаясь к твоему вопросу: представляю ли я тебя принимающей ванну?

Полагаю, мое письмо можно считать безусловным «да».

Неизменно твой,

Саймон

* * *

«О. Боже. Мой». Слова эти были произнесены едва слышно, и могли квалифицироваться как шепот.

Гермиона тяжело сглотнула и оглядела квартиру в поисках чего-нибудь, что дало бы понять: все это лишь часть шутки или галлюцинация.

Не найдя ничего, указывающего, что данное письмо всего лишь последнее из многих, написанных ей Саймоном, девушка внимательно прочла его еще раз, вздрагивая при мыслях о присутствии части автора в ее вечерней ванне. Подобная концепция казалась ей довольно-таки эротической, и Гермиона неожиданно обнаружила, что ей жарко.

Она развязала галстук, в котором ходила на работу, и заставила себя приготовить легкий ужин, прежде чем обдумать предстоящую попытку написать ответ.

«Я даже не знаю его. В смысле, я его знаю, но в тоже время и не знаю. Я даже не знаю, кого представлять себе, когда думаю о нем».

О, но ты знаешь, ведь так? Права ты или ошибаешься, но ты представляешь и его лицо, и его голос.

Так что ж с того, если ты никогда с ним не встречалась? Да и не встретишься, скорее всего. Что плохого в том, чтобы немного пофлиртовать? Чуть-чуть поддразнить? Да, это не в твоем характере — так позволь себе хоть немного пожить настоящей жизнью. Саймон же делает это.

11 августа 2000

Саймон,

Я должна признаться: каждый раз, когда я душусь ароматом, который ты придумал, каждый раз, когда я опускаюсь в ванну и чувствую прикосновения воды, ласкающей мою кожу — я думаю о тебе.

Особенно несколько последних вечеров. Почти как если бы ты был здесь, в одной комнате со мной, и смотрел на меня.

Такие мысли точно относятся к тем, которым, как я считала, лучше оставаться невысказанными, но теперь, когда они облечены в слова, у меня нет никакого желания снова скрывать их от тебя.

Ты знаешь часть моего почти ежевечернего ритуала; расскажи мне что-то подобное о себе! Сидишь ли ты в кресле с сигарой, погруженный в мысли или хорошую книгу? Занят ли ты чем-то совсем другим? Я хочу знать. Хочу, чтобы мне было о чем думать в следующий раз, когда я буду окружена тобой и твоей пеной для ванны.

Гермиона

* * *

«Хочу, чтобы мне было о чем думать в следующий раз, когда я буду окружена тобой и твоей пеной для ванны»

Саймон испытал вдруг неодолимое стремление рассказать ей о том многом, что он делал — и все же ни о чем.

За сколько из моих поступков она осудит меня, даже если они были совершены под руководством Дамблдора?

Поймет ли она, как низко ему пришлось пасть, чтобы сделать необходимое? Из какой пропасти он все еще пытался найти обратный путь наверх? Саймон провел много часов, борясь с собственным желанием сделать Гермиону своим духовником , пока разум не одержал победу.

Она не спрашивала, что он сделал в прошлом. Гермиона интересовалась настоящим. Об этом он может рассказать. Только когда квартиру Саймона заполнили сумрачные тени, зажег он свечу и начал писать.

14 августа 2000

Моя милая, распутная, романтичная мечтательница,

По ночам, когда мне не спится, а туман рассеивается, я поднимаюсь на крышу своего дома. Часто я довольствуюсь наблюдениями за теми, кто находится ниже, чем я. Иногда мне хочется рассмотреть небо, но, как тебе известно, маггловские огни, что окружают нас, делают это сложным. В такие ночи я не могу ограничиваться моим домом или же его крышей. Я отправляюсь в полет.

Я всегда был созданием тьмы. Ночным существом. Им являюсь и теперь как никогда. Ночь снисходительна и склонна прощать. Ее объятия так легки, что позволяют мне поверить наконец в свою свободу.

Хотела бы ты полетать со мной, Гермиона? Я бы обнял тебя, укутал в теплый плащ. Ты бы почувствовала, как пахнет дождь, еще до того, как он прольется на этот уставший старый город. Посмеялась бы над медленно передвигающимися существами, привязанными к земле. Увидела бы, как солнце скрывается за вершинами гор, прежде чем повернуть обратно.

Может быть, однажды ночью ты услышишь стук в окно и увидишь меня с плащом в руках. Полетишь ли ты со мной?

Неизменно твой,

Саймон

Гермионе действительно начинало нравиться, как ее корреспондент обращался к ней в последнее время. Очень неплохо для человека, настаивавшего на том, что он не романтик.

Правда, сообщать ему эти свои мысли она не станет.

Гермиона прикусила нижнюю губу и потянулась за ручкой.

20 августа 2000

Саймон,

На какое-то мгновение я словно оказалась под одним плащом с тобой, прижимаясь к твоему теплому телу. Если бы я была уверена, что мой поступок останется безнаказанным, то обняла бы тебя и уткнулась лицом тебе в грудь, чтобы почуять твой запах и вспоминать его потом. От тебя бы пахло немного сигарным дымом, немного зельями, над которыми ты несколько часов назад трудился в своей лаборатории, и немного просто тобой. Саймоном.

Я и хотела бы отправиться с тобой в полет, который ты описал так красиво, но не могу. Не могу летать. Технически я способна подняться в воздух, но обычно все заканчивается плохо. За последние два года я не провела на метле ни секунды; даже не уверена, что помню, как это делается.

Гермиона

Она сознавала, что не ответила на его последний вопрос, и что упущение это было преднамеренным. Оставалось надеяться, что Саймон не заметит. Если он появится за ее окном или в ее квартире, пойдет ли она с ним? Гермиона не знала.

Одно дело письма. Личная же встреча... «Решилась бы я? Возможно. Даже если и нет, полагаю, что устоять было бы очень тяжело».

— ~ 8 ~ —

«Если бы я была уверена, что мой поступок останется безнаказанным, то обняла бы тебя...»

− Йорик! Только подумай, до чего нахальна эта маленькая продавщица книг, − глядя куда-то в пространство, прокомментировал мистер Сопороус. Эти слова нисколько, ни в малейшей степени не соответствовали охватившему его чувству удовольствия.

«...то обняла бы тебя и уткнулась лицом тебе в грудь, чтобы почуять твой запах и вспоминать его потом»

Саймон вдруг ощутил неодолимое желание сообщить своей корреспондентке, что метла им не понадобится, и что причин сомневаться нет. Как только он понял, о чем думает, то бросил письмо на стол и отошел в другой конец комнаты.

− Она не ведьма, − убежденно заявил маг, глядя соколу прямо в глаза, а затем, кивнув, продолжил: − Она сирена или же вейла, притворяющаяся безобидной продавщицей книг.

Повернувшись, Саймон сделал несколько шагов, взмахнул руками, снова развернулся и направился обратно к насесту сокола, вновь заглядывая ему в глаза:

− Я понял! Других доказательств не потребуется! Свидетелей того, как я покинул Хогвартс одной памятной ночью, в избытке. Меня тут же схватят и отправят в Азкабан, а тебе, − зельевар осуждающе затряс пальцем прямо перед клювом бедной птицы, как если бы все происходящее было ее виной, − тебе придется выживать самому, борясь с пернатыми собратьями за каждого сочного червячка.

Тяжело вздохнув в завершение свой речи, он наложил на квартиру охранные чары и отправился на крышу. Темнота и отталкивающее заклинание, наложенное на дверь чердака, гарантировали, что его не побеспокоят.

Смотря вниз, на людей, идущих по улице, Саймон понял, что верит: Гермиона не сообщит властям о том, кто скрывается под личиной мистера Сопороуса, даже если у нее будут железобетонные доказательства.

Не будь дураком.

Она гриффиндорка. Для нее это дело чести.

Его глаза сузились, когда он вспомнил, как первокурсница Грейнджер поступила с Лонгботтомом.

Тогда Дамблдор отобрал кубок у моего факультета, награждая баллами любой, самый незначительный поступок, который пришел ему на ум.

Гермиона сделала это для Поттера. Своего друга.

Резко вдохнув, Саймон вздернул подбородок.

Она считает меня... другом. Сделает ли она то же самое для меня при необходимости?

Маг присел на выступ крыши. Его глаза были открыты, но он не замечал окружающего мира, поняв наконец, какое значение придавала Гермиона слову «друг».

«Но почему?» − совершенно озадаченный, спросил он сам себя. − Зачем рисковать стольким во имя дружбы?

Саймон вскочил и помчался домой — искать папку с письмами девушки. Он листал их до тех пор, пока не нашел листок, содержащий искомые фразы:

«...Человек, о котором я пишу, трагически погиб во время финальной битвы, и хотя его уход оплакивают...»

«...ради жертвы, принесенной вышеуказанным человеком...»

«Невзирая на все вышесказанное, Вы − Саймон. Сорокалетний зельевар. И мой друг»

Перечитывая эти слова, Саймон понял, что, даже считая его своим бывшим профессором, вернувшимся с того света, Гермиона предлагала ему дружбу. Человеку, обращавшемуся с ней и двумя ее друзьями так несправедливо, выказывавшему столько ненависти и отвращения... Она все равно предлагала свою дружбу этому человеку.

− Дурацкая, никому не нужная сентиментальная чушь, − пробормотал зельевар, взяв чистый лист пергамента. Пора было выяснить, действительно ли эта девушка считает его другом.

Чертовски хорошо, что я еще не распаковал вещи.

21 августа 2000

Гермиона,

Я искренне верю: ты появилась на свет только для того, чтобы испытывать мое терпение, даже если не размахиваешь яростно вытянутой вверх рукой. Перечитай мое последнее письмо. Ты что, пытаешься перестать быть невыносимой всезнайкой? Намекнул ли я хоть словом , что собираюсь пользоваться метлой?

Неизменно твой,

Саймон

P.S. Не забудь, что ты обещала мне, моя милая распутница.

— ~ 8 ~ —

Он начал письмо с ее имени, и Гермиона почувствовала укол разочарования.

Разочарование быстро превратилось в нечто большее, имени чему она придумать не могла.

... даже если не размахиваешь яростно вытянутой вверх рукой...

... невыносимой всезнайкой...

...собираюсь пользоваться метлой?

Конечно, у нее были подозрения. Она даже была почти уверена, и вот теперь держала в руках подтверждение своих догадок. Это не должно было стать для нее сюрпризом, нечему было удивляться.

Так почему же ей кажется, что земля закачалась под ногами?

«Он жив. Снейп жив. Боже, я должна сказать Гарри, я должна... Нет, я не могу сказать Гарри. Пока нет. Вдруг ему захочется поделиться такой новостью с остальными, и все они захотят пообщаться с Саймоном, который мечтает только о том, чтобы его оставили в покое».

Она кивнула сама себе, не замечая, что Живоглот вскочил на диван и обеспокоенно тычется ей в руку.

«Каким-то образом он действительно выжил».

Внезапно Гермиона успокоилась, хлопая ресницами по мере того, как ее мозг обрабатывал очередной шквал мыслей и информации. «Боже мой, я заигрывала с Северусом Снейпом!» Еще больше ее встревожила следующая мысль: «И он отвечал на мои заигрывания!»

22 августа 2000

Саймон,

Чуть было не написала «Сэр». Вот она, сила привычки. А, скорее всего, нервы.

Да, признаюсь: я несколько нервничаю. Хотя, возможно, и не по той причине, о которой ты подумал.

Неожиданно ты обрел черты реального человека. Знаю, это звучит глупо, но ты с самого начала знал, кто я, как выгляжу, как говорю... У моего корреспондента, мистера Сопороуса, не было ни лица, ни голоса — только имя. Да, в последнее время, читая твои письма, я представляла некий образ — собственно, твой образ, — но это была всего лишь фантазия, а никак не реальность.

Теперь же мне открылось, что я знаю этого человека. Знаю до известной степени. Я встречалась с ним, знаю о нем больше, чем среднестатистический студент, и видела его смерть. Только вот, получается, он не умер.

Прибавьте к этому игривость наших последних писем — нечто, совершенно не вяжущееся с образом того самого человека. Наконец я поняла, что на самом деле не знаю ничего.

Некоторое время я размышляла, каким именем теперь называть тебя. И все же «Саймон» кажется мне вполне подходящим, тем более что мы оба согласились, что ты — Саймон. Так тому и быть.

Дорогой мой Саймон,

Я помню свое обещание, и оно неизменно.

Урегулировав, таким образом, наши отношения, перейдем к обсуждению полетов. Стыдно признаться (собственно, я вообще ненавижу признаваться в своей негодности к чему-либо), но отсутствие метлы, вряд ли поможет. Мне доводилось быть наездницей летающего существа. Наездницей, способной лишь цепляться за своего так называемого скакуна, боясь упасть и разбиться насмерть. Весь полет я прижималась бы к тебе, словно моллюск к камню, держала бы тебя крепче капкана и не осмелилась бы даже смотреть по сторонам, а не то что наслаждаться окружающим миром. В конце концов, я, наверное, сдавила бы тебе горло так, что ты не смог бы вдохнуть, а затем мы оба полетели бы вниз — навстречу нашей смерти. Прелестное завершение вечера, не правда ли?

Твоя распутная подружка,

Гермиона

— ~ 8 ~ —

«Дорогой мой Саймон...» Эти слова то и дело всплывали в сознании Саймона. Он поймал себя на размышлениях о голосе повзрослевшей мисс Грейнджер: на что похож, как может звучать.

Как сильно ему хочется услышать свое настоящее имя, произнесенное этим голосом.

— Чушь. Полнейшая чушь, — пробормотал маг и продолжил работу.

Завершив дела в лаборатории, зельевар затворил за собой дверь и, потирая руки в предвкушении, направился в спальню.

Проходя мимо Йорика, он поинтересовался:

— Чем мы поужинаем сегодня, цыпленочек мой? Может, одним из твоих родственников?

Сбросив плотную рубашку и брюки, служившие лабораторным обмундированием, Саймон отправился в ванную, чтобы принять душ. Заметив флакон одеколона, приобретенного для свиданий с «ночными бабочками», маг взял его, принюхался, открыв пробку, нахмурился, вылил жидкость в раковину и бросил пустую бутылку в мусорное ведро.

Не спутаешь с лабораторными запахами. Что-то... пряное.

Он стоял под струями воды, и в его сознании всплывало все больше и больше фраз из ее письма.

...я представляла некий образ — собственно, твой образ, — но это была всего лишь фантазия...

«Она представляла в своих фантазиях меня? Настоящего меня? — спросил сам себя Саймон, закрывая глаза и подставляя голову под воду, льющуюся из душа. — Я думал, девчонка считается самой умной ведьмой своего поколения. Нет, все это не имеет никакого смысла»

Выключив воду, он схватил полотенце и быстро обтерся. На глаза ему попалось собственное отражение в одном из двух зеркал, и он вздрогнул, увидев незнакомца по ту сторону стекла. Подойдя ближе, изучил отражение и задумался: понравились бы Гермионе изменения в его внешности?

«Всего лишь имя, ни лица, ни голоса. Как мало ей известно»

Он провел пальцем по абсолютно прямому носу, и уголок рта дернулся вверх.

«Все же она знает мой голос. Несчастный попугай был обделен судьбой в этом плане. Что теперь с ним сталось?»

Саймон возненавидел Гилдероя Локхарта с первого взгляда только потому, что тот стал профессором ЗОТИ. Чучело павлина, абсолютно ничего ни о чем не знающее. Но когда оказалось, что все студентки, и даже некоторые студенты, влюбились в этого фата, на смену ненависти пришло презрение.

Не то чтобы ему когда-нибудь на самом деле хотелось обожания и подобострастия учеников. Нет, что мастер зелий прежде всего хотел от них, так это внимания к деталям и точности. Но сама мысль о том, что лишь благодаря своей внешности Локхарт может выйти сухим из воды в любой ситуации до тех пор, пока способен улыбаться... Северусу Снейпу добиться этого было не суждено никогда.

Саймон улыбнулся своему отражению, отметив зубы, ставшие ровнее и белее, и хмыкнул. Ему вспомнилось выражение на лице Локхарта, когда тот — бедный няшка Гилдерой — пролетел через весь помост и приземлился на задницу во время демонстрационной дуэли. Это был один из немногих моментов абсолютной радости в жизни Снейпа.

«Жаль, у Криви не было с собой камеры в тот день

Криви. Знаю ли я его имя...

Перед его мысленным взором появился список, и мужчина уткнулся лбом в зеркало.

Колин.

Мертв.

Слишком многие... Мертвы и похоронены.

Саймон приподнял голову, чтобы посмотреть в глаза своему зазеркальному двойнику. Эту усмешку любой студент, которому он когда-либо преподавал, опознал бы как выражение абсолютного презрения.

«Так кто дал тебе право остаться в живых? Порочное желание не скитаться по этой земле призраком? Может, только этого ты и заслуживаешь».

Набросив халат, он вернулся к столу и взял письмо Гермионы, чтобы перечесть его.

26 августа 2000

Моя милая распутница,

Не могу представить себе смерти слаще.

Погибнуть, наслаждаясь тем, что красивая молодая женщина обнимает меня, прижимаясь изо всех сил. Вдыхать аромат ее волос, возможно, ощущать их мягкие прикосновения. Единственное, о чем бы я сожалел, − тебе тоже пришлось бы умереть. Нет, это совершенно невозможно.

По крайней мере, еще долгие-долгие годы.

Заставь меня улыбнуться, Гермиона. Поделись со мной своими фантазиями. Расскажи, каким ты представляла меня раньше, до того, как получила неоспоримые доказательства моей личности. Видишь, я все еще не могу поверить тебе. Как можно мечтать о подземельной летучей мыши, да еще и такой носатой?

Неизменно твой,

Саймон

— ~ 8 ~ —

Погибнуть, наслаждаясь тем, что красивая молодая женщина обнимает меня, прижимаясь изо всех сил.

Даже зная, что ее корреспондент имел в виду всего лишь совместный полет, Гермиона почувствовала, как по телу разлилось тепло, а сердце забилось немного быстрее.

«Он хочет знать мои фантазии?»

2 сентября 2000

Дорогой Саймон,

Честно говоря, не думаю, что когда-либо фантазировала о моем бывшем профессоре. По крайней мере, среди моих фантазий не было таких, что предполагали бы нечто замечательное для тебя.

Нет, пожалуй, я ошиблась: была одна. Думаю, вскоре после окончания моего второго года в Хогвартсе. В основном, правда, я мечтала о том, что некий профессор ЗОТИ получит по заслугам, и в моем воображении эта мечта сбывалась снова, и снова, и снова.

Подозреваю, однако, ты интересовался фантазиями несколько другого рода. Если я ошибаюсь, окажи любезность нам обоим и просто не читай письмо дальше. Пожалуйста.

В последнее время я начала представлять, что было бы, если бы ты − он − находился здесь, в моей квартире, когда я купаюсь. Дверь в ванную комнату слегка приоткрыта, чтобы мой кот мог зайти, если захочет. Я лежу, почти полностью погрузившись в воду, укрытая хлопьями пены. Дверь медленно распахивается. На пороге стоит мужчина в черном. Взгляд его темных глаз скользит по помещению, освещаемому свечами. От неожиданности я сажусь, и теперь только тонкий слой пены служит защитой моей скромности. Я хочу что-то сказать, но слова замирают в горле, когда мужчина делает шаг вперед и закрывает за собой дверь. Он движется ко мне, а его руки — те самые руки, за которыми я так пристально следила на уроках, чтобы скопировать технику, — избавляются от рубашки, звякают пряжкой ремня, расстегивают верхнюю пуговицу брюк.

Я должна бы потребовать, чтобы ты немедленно вышел, но по низу живота разливается тепло, заставляя меня вздернуть подбородок и поинтересоваться, что это такое, по твоему мнению, ты делаешь. Ты начинаешь говорить, и мои внутренности словно плавятся. Я никогда не слышала, как звучит мое имя, произнесенное твоим голосом, но могу представить, как это может звучать. Хорошо. Больше, чем просто хорошо. Почти сравнимо с ощущениями от прикосновения твоего пальца к моей нижней губе, будто просящего позволения скользнуть в мой рот и быть пойманным нежным укусом. Я не могу не задаваться вопросом, какой ты на вкус.

Есть и другие фантазии. Как бы там ни было, не все они настолько недозволенные. В одной я просто отрываюсь от книги, чтобы узнать твое мнение о только что прочитанном, а ты отвечаешь мне без малейшего намека на раздражение, которое всегда раньше слышалось в твоем голосе, когда ты обращался ко мне. В другой мы вместе работаем в лаборатории над каким-то зельем, которое я не могу идентифицировать, и твоя рука случайно касается моей. Вот и все, лишь намек на контакт, но мне его было достаточно, чтобы захотеть прижаться к тебе. Возможно, было бы мудрее описать одну из таких фантазий, а не ту, первую.

Возможно также, что не стоило мне писать это письмо, лежа в ванной и потягивая медовуху, присланную тобой. Она не только делает меня несдержанной на язык, но еще и превращает мою ручку в довольно-таки необузданное создание.

Спокойной ночи, Саймон. Не знаю, получилось ли у меня заставить тебя улыбнуться, но, по крайней мере, я надеюсь на это. Приятных тебе сновидений.

Твоя Гермиона

— ~ 8 ~ —

Ее последнее письмо лежало нераспечатанным на столе вот уже несколько дней. Саймон не был уверен, что хочет знать, высмеивает ли Гермиона его в своем послании, хотя и ожидал этого. Если он никогда не откроет конверт...

— Господи, это просто нелепо, — зарычал Саймон на пятый день, в очередной раз проходя мимо стола. Его взгляд задерживался на письме каждый раз, как только маг оказывался рядом с этим чертовым предметом обстановки. Приходилось загружать себя работой до такой степени, чтобы не обращать внимания на белый прямоугольник. По крайней мере, Саймон надеялся, сможет не обращать внимания.

Он схватил письмо и разорвал конверт.

Зацепившись взглядом за первую, приветственную строчку, Саймон поначалу не решался читать дальше.

Во всяком случае, я все еще «дорогой».

«...не думаю, что когда-либо фантазировала о моем бывшем профессоре. По крайней мере, среди моих фантазий не было таких, что предполагали бы нечто замечательное для тебя».

Он довольно быстро выяснил, насколько хорошо лгал самому себе. Острый укол разочарования — и рука с письмом опустилась будто сама собой. Рухнув в кресло, Саймон оглянулся на Йорика:

— Мне нужно бы поблагодарить ее за то, что не пыталась... Как там говорят? Смягчить свою жестокость. Наша мисс Грейнджер пряма в высказываниях и излагает суть вопроса, — сообщил он, продолжив чтение.

Фраза, относящаяся к Локхарту, вызвала слабую улыбку.

Похоже, фотография в конце концов не понадобилась.

Он прочел еще два абзаца. Перечел их второй раз, третий, четвертый... Рот Саймона слегка приоткрылся, но ни единого звука не слетело с его губ. Маг потер глаза, несколько раз быстро открыл и закрыл их, а потом прочитал тот же текст пятый раз.

— Йорик? — это прозвучало надтреснуто, дребезжаще, и Саймону пришлось откашляться. — Она... Я... Боже мой!

Ему вдруг невероятно захотелось взглянуть на другие образцы почерка мисс Грейнджер, и и оставшуюся часть послания он проглядел по диагонали. Положив его на стол перед собой, Саймон еще раз посмотрел на буквы, складывающиеся в слова и строчки. Вытянув из папки с предыдущими письмами одно наугад, он положил его рядом.

— Она действительно написала это, — прошептал маг сам себе. — Она действительно...

Убирая старое письмо на место, он вдруг обратил внимание на собственные кисти рук. Держа их перед собой, зельевар начал разглядывать шрамы и изъяны, которые только ему и были видны по-настоящему.

«...те самые руки, за которыми я так пристально следила на уроках, чтобы скопировать технику — избавляются от рубашки, звякают пряжкой ремня, расстегивают верхнюю пуговицу брюк»

Саймон полностью осознавал, какой эффект ее слова производят на определенные части его тела, но письмо словно было зачаровано. Он не мог остановиться и перечитывал его снова и снова.

«Я должна бы потребовать, чтобы ты немедленно вышел,»

— Чертовски непохоже на это, — пробормотал маг себе под нос.

«но по низу живота разливается тепло, заставляя меня вздернуть подбородок и поинтересоваться, что это такое, по твоему мнению, ты делаешь. Ты начинаешь говорить, и мои внутренности словно плавятся»

Он тяжело сглотнул и откашлялся, а затем удобнее устроился в кресле, почти пристыженно взглянув на Йорика. Читать подобное письмо в присутствии птицы казалось неправильным.

Он что, смотрит на мой...? Могу поклясться, что так и есть.

— Давай, займись делом, найди себе мышь или еще что-нибудь, ленивая ты курица, — заявил Саймон грубо. — Это мое письмо, и я не собираюсь им делиться.

Йорик, естественно, проигнорировал эту тираду, повернувшись к хозяину спиной.

«Я никогда не слышала, как звучит мое имя, произнесенное твоим голосом, но могу представить, как это может звучать. Хорошо. Больше, чем просто хорошо. Почти сравнимо с ощущениями от прикосновения твоего пальца к моей нижней губе, будто просящего позволения скользнуть в мой рот и быть пойманным нежным укусом. Я не могу не задаваться вопросом, какой ты на вкус».

— Мерлин мой, — простонал Саймон. Ему хотелось отправиться в чертов книжный магазин, найти ее, уволочь в ее же квартиру и наполнить проклятую ванну... наполнить...

— Дурацкой долбаной пеной! — прорычал маг, поднимаясь с кресла, взглянул на Йорика, издавшего протестующий крик, и направился к спальне, все еще сжимая письмо Гермионы в руке.

— Заткнись или найди себе новый дом! Тебе чертовски повезло, что ты не можешь смеяться, не то стал бы обедом! — рявкнул Саймон и захлопнул за собой дверь спальни.

Через несколько часов Йорик снова повернул голову, чтобы посмотреть на дверь, из-за которой появился Саймон, освежившийся, переодевшийся и в гораздо лучшем настроении. Письмо, к настоящему времени очень измятое, было аккуратно сложено и убрано в специальный ящик стола. Сузив глаза, маг встретился взглядом с соколом. Конечно же, птица не знала, чем он занимался в другой комнате, но Саймон все еще чувствовал себя немного неловко.

— Заткнись, при... глупая птица. Письмо остается моим, так что держи свои чертовы когти подальше от него!

Йорик, удовлетворенный таким ответом и принявший его как совершенно нормальный, отправился спать.

После того, как Саймон наконец-то приготовился написать ответное письмо, он понял, что не знает, как это сделать. В его фантазиях никогда не фигурировали студентки. Ну, если только в то время, когда он сам был студентом. Маг, однако, полагал, что Гермиона не оценит фантазий, в которых объектом являлась мать ее лучшего друга.

Его мысленному взору вновь представилась прежняя, до невозможности юная Гермиона из прошлого. Саймон не мог заставить себя представлять девочку, почти дитя... Черт побери! Поднявшись, он направился к куче газет, сваленной в углу, чтобы найти ее свежую фотографию, и отыскал одну, почти в полный рост. Снимок, очевидно, был сделан, когда Гермиона спешила куда-то.

«Да бывает ли, чтобы она не спешила?», — фыркнул Саймон и вернулся к столу.

8 сентября 2000

Я больше не знаю, как обращаться к тебе. Сирена? Искусительница? Все эти слова не могут в полной мере выразить то, что я хотел бы сказать.

На случай, если ты еще не догадалась: твое письмо вызвало у меня нечто гораздо большее, чем улыбка, так что определения «безнравственная женщина» и «распутница» по-прежнему подходят тебе. Нечестивая, распутная сирена? «Искусительница» нравится мне больше. Может быть, потому что это старомодно. Как, полагаю, и я.

Мне пришлось разыскать в газетах одну из тех фотографий, что тебе столь неприятны. Я не мог заставить себя отвечать так, как собираюсь это сделать, не заменив образ ребенка из моих воспоминаний видением красивой молодой женщиной, которой ты стала.

Нужно ли мне рассказать, что мы делали в этой пенной ванне? Я никогда не «занимался любовью», моя искусительница, так что, возможно, моя техника несовершенна, но и неопытным меня назвать нельзя. Потом мы, мокрые и удовлетворенные, выбрались бы из ванной, только лишь для того, чтобы продолжить наши занятия на твоей кровати. Именно там я наконец-то смог бы как следует рассмотреть тебя, распробовать твой вкус, насладиться тобой.

Заколка давно уже не скрепляет твои волосы, и они рассыпались по подушке. Клише, я знаю, но для меня это нечто новое. Желание увидеть подобную картину наяву настолько сильно, что причиняет мне боль, моя искусительница.

Я смотрю на твое изображение: ты спешишь куда-то, удаляясь от фотографа, и твоя юбка чуть поднимается, на мгновение приоткрывая бедро. Ты и правда такая нежная на ощупь, какой кажешься?

Саймон поднялся и подошел к окну. Он не мог заставить себя более откровенно излить свои чувства на бумаге, но представить себе все мог совершенно отчетливо.

Ты — все, о чем я написал, и многое другое. Ты околдовала меня своим видением, Гермиона. Это все, о чем я сейчас могу думать.

Более чем когда-либо твой,

Саймон

— ~ 8 ~ —

15 сентября 2000

Дорогой Саймон,

Если кто из нас и искуситель, так это ты. Я никогда не писала подобных писем кому-либо до тебя. Прежде чем мы стали переписываться, я никогда не ловила себя на том, что предаюсь совершенно непозволительным фантазиям в самое неподходящее время. Никогда не шептала чье-то имя, будучи одна в своей постели.

Я пытаюсь представить себе, на что будет похоже твое прикосновение, но мои руки не могут стать адекватной заменой твоим. Я представляю, как ты делаешь то же самое, думая обо мне, произнося мое имя.

Гермиона тряхнула головой, отгоняя видение, и продолжила писать.

Если я безнравственна или распутна, так это ты сделал меня такой.

Каким бы ограниченным ты ни полагал свой опыт, он, скорее всего, больше, чем мой. Слышать твой голос, шепчущий «искусительница», чувствовать тепло, когда ты выдыхаешь это слово мне прямо в ухо, ощущать мягкое прикосновение твоих губ к нежной коже моей шеи... Как я могу придираться к твоей технике, если не способна даже думать?

Ты нашел мою фотографию? Ты действительно считаешь, что я красивая?

Издав стон, она вымарала последнее предложение. «Не хочу, чтобы он считал меня ребенком, неуверенным в себе и выпрашивающим комплименты»

Могу только надеяться, что это был один из лучших снимков. Клянусь, фотожурналисты очень стараются поймать меня в те моменты, когда я выгляжу как можно хуже.

То, что мы с тобой делаем, наши письма — все это ново для меня. Я уверена, это ужасающе очевидно. Мне просто хотелось, чтобы ты знал: я писала письма и другим людям, — сотни, тысячи писем;— но ни одно из них не было похоже на наши. Даже не знаю, зачем я сообщаю это тебе.

Мне пора спать.

Твоя Гермиона

P.S. Чуть не забыла: меня не будет дома несколько дней. Я отправляюсь к родителям. Приближается мой день рождения, и мама решила использовать этот случай как предлог для того, чтобы устроить небольшое семейное сборище. Меня предупредили, что прибудут родственники, с которыми я не виделась уже очень давно, и мама хочет, чтобы я приехала на день или два пораньше. Ей нужно рассказать мне, чем я занимаюсь, а, вернее, что она рассказывала всем о моей жизни. Мама ведь не может говорить, что я ведьма. Даже если я ведьма, которая всего лишь работает в книжном магазине.

Когда Леонтс доставил очередное письмо Гермионы, Саймон дремал (во всяком случае пытался вздремнуть) на софе. В последнее время Лили часто навещала его. Видимо, уже недостаточно было заставлять снова и снова переживать ночь ее смерти. Грустная, бледная Лили приходила в его сны, обвиняя в отступничестве от принесенной когда-то клятвы вечной любви.

Отчаянная попытка использовать маггловскую психологическую технику с изумительно точным названием «позитивное мышление» и думать об их общей с Гермионой фантазии только все усугубила. Лили молча плакала, серебристые слезы текли по полупрозрачному лицу, всегда остающемуся недосягаемым. Каждый раз, просыпаясь, Саймон обнаруживал себя запутавшимся в простынях, тяжело дышащим, в попытках дотянуться до нее. Этого никогда у него не получалось.

Держа все еще не распечатанное письмо Гермионы в одной руке, пальцами другой он погладил конверт. Нашелся человек, который на самом деле считал его другом. Человек, который, судя по направлению, принятому их перепиской, мог когда-нибудь стать чем-то большим, чем друг.

− Прости, Лили. Никто не сможет занять твое место, − прошептал Саймон, поднявшись и усталой походкой направившись к столу. Письмо пролежало там несколько дней, прежде чем он решил вскрыть конверт.

Узнав, что приближается день рождения Гермионы, Саймон нахмурился, размышляя. Ему не раз приходилось делать подарки: радовать своих знакомых, таких, например, как Малфои, было целесообразно. Взяв в руки редкое издание по трансфигурации, то самое, что как-то раз посылал мисс Грейнджер, он подумал, не снять ли копию.

Зелья осталось слишком мало. Когда-то эта книга должна будет сменить владельца. Почему бы не сейчас?

18 сентября 2000

Милая Гермиона,

Поскольку ты, вероятно, все еще гостишь у родителей, я просто хочу пожелать тебе счастливого дня рождения. Если Йорик выполнит поручение так, как от него ожидается, то, без сомнения, мое пожелание сбудется.

Неизменно твой,

Саймон

— ~ 8 ~ —

Гермиона приложила все усилия, чтобы никто не заметил Йорика, доставившего бандероль. Девушка несколько раз извинилась перед соколом за неподобающий прием. На время поездки к родителям она поручила Леонтса заботам своего коллеги, господина Фитцджеральда, и совершенно не подумала захватить совиное печенье на случай, если кто-то пришлет ей письмо.

Послание Саймона было настолько кратким, что Гермионе пришлось напомнить себе: у нее нет оснований испытывать разочарование. Будто выискивая скрытый смысл, она перечитала записку с начала до конца несколько раз, покусывая нижнюю губу, и успокоилась только когда мать сказала, что от помады скоро не останется и следа.

Подарок с лихвой искупил краткость письма. Мисс Грейнджер узнала книгу с первого взгляда и, охваченная радостью, понятной любому библиофилу, закружилась в подобии танца по кухне, прижимая заветный том к груди.

19 сентября 2000

Дорогой мой Саймон,

Спасибо, тысячу раз спасибо.

Хотела бы я написать больше, чем пару строк, но торжественный обед начнется через двадцать минут, а мне еще нужно аппарировать в Косой переулок, чтобы позаимствовать одну из магазинных сов и отправить это письмо сегодня.

Твоя Гермиона

— ~ 8 ~ —

Закрыв последнюю из присланных Гермионой книг, Саймон просмотрел список еще не полученной литературы: в основном, все, что пришлось оставить в Хогвартсе. Содержание было ему хорошо знакомо, а, значит, ничего нового там не найдется.

Пришло время признать свое поражение.

Даже сама мысль об этом раздражала, но признать поражение означало положить конец бесплодным попыткам и получить возможность уснуть — пусть и навсегда. Очень заманчиво. Саймон выдвинул нижний ящик письменного стола и извлек из его глубин небольшой пузырек.

«Рубиновый цвет, — рассеянно отметил маг, наблюдая, как свет от лампы, оставленной включенной на противоположной стороне комнаты, преломляется в стеклянных стенках бутылочки. — Изумрудный оттенок был бы уместнее»

Он варил это зелье с особой тщательностью. Достижение требуемого эффекта в течение нескольких секунд, безболезненность хоть и не гарантирована, но почти стопроцентна. Единственное, что останавливало — страх. Не смерть и не мучения, что могут предшествовать долгожданному покою, страшила его, но возможность не упокоиться и остаться призраком. Да еще, может, и в Хогвартсе.

— Святые вседержители, только не там. Где угодно, лишь бы не там, — пробормотал Саймон, убирая флакон. — Пойти по стопам Биннса — такого никто не снесет.

Встав и одернув джемпер, маг фыркнул:

— Правда, в таком случае, Йорик, мне хотя бы не нужно будет беспокоиться о своей одежде, даже если котел какого-нибудь студента решит взорваться.

Сова, выглядевшая незнакомой, но, видимо, уже доставлявшая почту мистеру Сопороусу раньше, влетела в окно и повела себя точно как Леонтс: бросив свою ношу, тут же улетела.

− Это со мной что-то неладно или птицы становятся невоспитаннее день ото дня? — негодующе поинтересовался зельевар у Йорика, направляясь к письму, лежащему на полу. К счастью, конверт приземлился лицевой стороной вверх, а последние сомнения рассеялись, как только маг узнал почерк Гермионы. После минутного смущения Саймон вспомнил заключительные слова последнего письма мисс Грейнджер.

− Проклятье. Ее родственники-магглы не знают, что она ведьма. Спорим, это был не Леонтс.

Оглянувшись на Йорика, Саймон вздернул правую бровь.

− И как же она объяснила твое появление и принесенную тобой посылку, мой пернатый дружок? − маг наклонился, поднял конверт и внимательно осмотрел его. − Во всяком случае, это не вопиллер.

20 сентября 2000

Дорогая моя Гермиона,

Полагаю, что должен извиниться перед тобой. Именно так, если я правильно помню, и поступают друзья, когда кто-то из них совершает... скажем прямо, глупость. Очевидно, я был не совсем в себе, раз, получив твое письмо и узнав, что приближается твой день рождения, послал тебе ответ и посылку с Йориком.

Только получив твою последнюю записку, доставленную незнакомой совой, я вспомнил, что еще говорилось в твоем прошлом письме. Ты собиралась провести некоторое время в кругу родственников. Все они магглы, и не знают, что их Гермиона − ведьма. Поскольку вопиллера от тебя не приходило, и ты, кажется, довольна подарком, очевидно, что тебе удалось устроить все так, что никто ничего не заподозрил.

Перечел предыдущий абзац. Можно подумать, что писал его, будучи навеселе. На самом деле я абсолютно трезв.

Саймон прикрыл глаза и бросил зачарованное перо на стол. Гордость, входившая в список его злейших врагов, не позволит ему просить.

Но разве у меня есть выбор?

Он выдвинул нижний ящик стола и откинулся на спинку стула, сложив руки на коленях. Его мрачный взгляд метался от письма к флакону, который теперь был хорошо виден, и обратно.

Чертова малышка-всезнайка или Биннс?

Гордость сопротивлялась недолго, но ее место тут же оккупировала злость на сложившуюся ситуацию.

Почему это так чертовски трудно? Я поделился с тобой столькими тайнами, почему же так сложно доверить последнюю?

Книги заказывались мной не для того, чтобы просто поставить их на полку. Не стоит тратить энергию, разыскивая ненайденную еще литературу из моего списка: в ней не окажется ничего нового. Заполучить все эти издания мне хочется просто потому, что когда-то их точные копии наличествовали в моей библиотеке, только и всего.

Гермиона, я страдаю от ночных кошмаров, которые не блокируются зельем Сна без сновидений. Большинство людей в нашем мире, вероятно, сочли бы эти кошмары заслуженным и относительно безболезненным «вознаграждением» за мои действия на протяжении многих лет, и, в общем-то, оказались бы правы. Кошмары не были так настойчивы, пока я принимал активное участие в борьбе с Сама-Знаешь-Кем. Они усилились только в последние годы, и я надеялся найти зелье, достаточно сильное и сложное, чтобы заблокировать их снова.

Смею ли я рассчитывать на то, что, если во время одной из твоих бесконечных читательских сессий тебе вдруг попадется информация, могущая оказаться полезной в моих поисках, ты перешлешь ее мне?

Неизменно твой,

Саймон

— ~ 8 ~ —

30 сентября 2000

Дорогой мой Саймон,

Необходимости извиняться нет, уверяю тебя. Скрыть Йорика от окружающих оказалось не слишком трудно. Когда он прилетел, я как раз стояла у одного из окон, выходящих в сад, а мама почти сразу придумала, чем отвлечь гостей.

− К сожалению, частью ее стратегии стали несколько моих младенческих фотографий. Голопопая малышка Гермиона, носящаяся по дому с подгузником вместо парашюта, − размышляла вслух мисс Грейнджер, решив, что подобные детали Саймону не пригодятся.

Когда-то и меня терзали ночные кошмары, хотя далеко не такие навязчивые, как рассказывается в твоем письме. Хочу, чтобы ты знал: я на твоей стороне. Ты не заслуживаешь подобных мучений, вне зависимости от того, что может сболтнуть какой-нибудь неосведомленный идиот, чьи убеждения противоречат здравому смыслу.

Ты пишешь, что пытаешься подобрать зелье, и что раньше тебе удавалось заблокировать кошмары. Можешь ли ты сказать мне, как именно получалось это сделать? Не пойми превратно: я не настолько высокого мнения о своих способностях, чтобы давать советы мастеру зельеварения. Но твоя информация могла бы стать отправной точкой моих изысканий и ускорить поиск решения.

Мне не нравится сама мысль о том, что ты испытываешь страдания.

Я написала бы это письмо раньше, но все мое свободное время уходило на просмотр личной библиотеки по зельям. Пока не нашлось ничего, что могло бы оказаться полезным. Тем не менее, отчаиваться не стоит: если я не смогу ничего отыскать на собственных полках, то воспользуюсь доступом к хранилищу магазина. Теперь, представляя специфику необходимых сведений, я могу наткнуться на что-то полезное в книгах, которые избежали твоего внимания.

А применить какое-нибудь заклинание ты пробовал?

Твоя подруга,

Гермиона

— ~ 8 ~ —

На первый взгляд письмо Гермионы отвечало его ожиданиям, и даже превосходило их. В сознании Саймона всплыла сценка: класс зельеварения в Хогвартсе; студенты сидят, склонив головы, избегая встречаться взглядами с преподавателем, только мисс Грейнджер тянет руку вверх. Она покусывает нижнюю губу; несложно заметить, как тяжело Гермионе удержаться и не подпрыгивать на стуле.

В представившейся картине было что-то неправильное, и только через несколько секунд Саймон понял, что именно. В его воспоминании-фантазии на месте студентки Грейнджер сидела взрослая Гермиона. Маг пожал плечами и вернулся к чтению письма.

«Когда-то и меня терзали ночные кошмары...»

— Учитывая все происшедшее, это неудивительно, — пробормотал он и замолчал, дочитывая абзац. Беспокойство Гермионы относительно мнения какого-то безликого, безымянного человека, так явно выраженное, странным образом взволновало его. Последующие же вопросы, сбор информации, часть природы Гермионы вызвали улыбку, которая, впрочем, скоро исчезла.

«Мне не нравится сама мысль о том, что ты испытываешь страдания»

Его травмы и болезни никого особо не волновали. Разве что Поппи Помфри; но она, как считал Саймон, суетилась из любви к суете и суматохе. Когда мага покусало уродливое чудовище Хагрида, за помощью он обратился к Филчу, не видя необходимости в визите к хогвартской медсестре. В конце концов, большая часть зелий для школьных нужд была сварена им самим.

— Я провел бы в лазарете целую вечность, — пробурчал он, дочитывая последний, длинный абзац.

− Боже мой! Йорик, кажется, я спровоцировал некую женщину на крестовый поход в мою защиту, − слова и тон явственно отражали недоумение зельевара. Последнее предложение, однако, заставило его нахмуриться.

— Заклинания? Она предлагает попробовать заклинания? — бормоча, Саймон вскочил и двинулся к книжному шкафу, который занимал одну из стен квартиры. Шкаф был заполнен лишь на три четверти, и поиски нужной книги заняли всего несколько минут.

«Если решение все это время смотрело на меня с одной из полок, я удавлюсь», — стучало у мага в висках, пока он устраивался в большом, удобном кресле, чтобы приступить к чтению.

Спустя неделю с небольшим, просмотрев бесчисленное количество заклинаний, Саймон признал свое поражение еще в одной области.

10 октября 2000

Гермиона,

До тех пор, пока ты не придумаешь, как уговорить Флитвика (или другого мага с таким же талантом к чарам) заняться решением моей проблемы, думаю, можно забыть про заклинания.

Что касается моих попыток, на их описание ушло бы слишком много времени. Посылаю тебе с Йориком свои заметки и полученные результаты (хоть последние и далеки от искомого). Если сможешь найти хоть что-то, чего я не испробовал, получишь золотую ложку. Мне вручили ее, когда я стал мастером зелий. В комплекте пойдет мое благословение. Должен, однако, предупредить, что ложку будешь искать сама. Я не уверен, что вспомню, куда ее засунул, поскольку с тех пор, как последний раз вспоминал про сию драгоценность, прошло уже несколько лет.

Неизменно твой,

Саймон

P.S. Ты все еще жуешь нижнюю губу, когда нервничаешь?

— ~ 8 ~ —

Все ли я еще... Гермиона перестала кусать губу и виновато оглянулась.

«Откуда он...»

Конечно, в его письме было много чего более важного, о чем действительно стоило задуматься, но... Почему-то ей потребовалось ужасающее количество времени, чтобы заставить себя перестать размышлять о причинах интереса мистера Сопороуса к дурной привычке мисс Грейнджер.

15 октября 2000

Дорогой Саймон,

Я отвечу на твой вопрос, если ты ответишь на один из моих.

Да, я по-прежнему издеваюсь над своей несчастной губой. Привычка, которую я не в силах побороть, сколько бы ни старалась.

Теперь моя очередь. Когда я увидела твои записи, очередной кусочек мозаики встал на свое место. Письма, полученные мной, написаны не твоей рукой. Записи же сделаны знакомым почерком — я хорошо изучила его за шесть лет учебы в Хогвартсе. Не могу поверить, что мне ни разу даже в голову не пришло: буквы в твоих посланиях выведены красиво, но... не тобой. Как ты это делаешь? Зачарованное перо, пергамент-секретарь, заклинание?

Мне кажется, что я немного скучаю по твоему прежнему почерку.

Хотя у меня и нет мастерства профессора Флитвика, способности к Чарам все же имеются. Если не возражаешь, предпочитаю пока не вычеркивать их из нашего списка окончательно.

Я также планирую начать работу над системой нумерологических уравнений. Если, как я думаю, мне удалось выделить нужные переменные из твоих записей, эта система укажет нам верное направление. К сожалению, уравнения, о которых идет речь, довольно сложны, и мне понадобится некоторое время, чтобы найти их решение.

Когда мы добьемся успеха, Саймон, я совершенно не хочу лишать тебя ложки. Уверена, что ты можешь придумать другое вознаграждение, достойное моих усилий.

Написав последнюю строчку, Гермиона почувствовала, как кровь прилила к щекам. Неизвестно, как истолкует Саймон такое предложение.

«Мне просто придется направить его мысли в верное русло»

Учитывая твою настоящую ситуацию, я понимаю, что встречаться где-то в общественном месте было бы неосторожностью. Однако я буду очень рада, если мы устроим скромное торжество в моей квартире.

Твоя,

Гермиона

Она быстро подписалась, запечатала письмо, боясь передумать, и привязала его к лапе Леонтса.

— Лети, пока я не начала сокрушаться о своей глупости.

— ~ 8 ~ —Взглянув на свое искривленное отражение в бокале, который он держал в руке, Саймон громко расхохотался.

16 октября 2000

Гермиона,

Ты угадала. Я использую зачарованное перо, поскольку слишком многие — как и ты, полагаю, — узнали бы мои каракули.

Я как-то написал тебе, что, если мы встретимся, ты не узнаешь меня. Не узнаешь, пока я не заговорю. Так что, если когда-нибудь у нас будет повод для праздничного ужина, не стоит устраивать его в твоей квартире. Тем более, что я могу позволить себе шикарный вечер. Так можно будет избежать неудобных вопросов мистера Уизли или тени, что может бросить на твою репутацию гость-мужчина.

Спасибо тебе за заботу, но я совершенно не представляю, как можно применить в данном случае нумерологические уравнения.

Неизменно твой,

Саймон

— ~ 8 ~ —

Так что, если когда-нибудь у нас будет повод для праздничного ужина, не стоит устраивать его в твоей квартире. Тем более, что я могу позволить себе шикарный вечер.

Либо до него не дошло, что она хотела устроить вечеринку в своей квартире, либо...

«Либо он все прекрасно понимает и пытается вежливо отказать мне, − Гермиона надулась и потянулась за коробкой полурастаявшего мороженого. — И при чем тут Рон?»

16 октября 2000

Мой дорогой Саймон, ты, должно быть, не сдавал Тритонов по Нумерологии. По— настоящему талантливый нумеролог любую вещь, любой предмет, любого человека, любой вопрос и любой из возможных ответов может преобразовать в уравнение. Любое уравнение решаемо.

Не хочу показаться нескромной, но профессор Вектор говорила, что у меня есть склонность к нумерологии.

Твоя,

Гермиона

P.S. Полагаю, Рон скорее задаст один из неудобных вопросов, если услышит о моих посиделках в шикарном ресторане с человеком, которого он никогда не встречал раньше. Совсем другое дело, если тот же самый человек поужинает со мной в приватной атмосфере моего личного жилища.

Скажу больше: учитывая мои подозрения относительно того, как мой друг провел последние несколько месяцев, мне пришлось бы танцевать на улице обнаженной, предлагая себя каждому встречному, независимо от того, мужчина это или женщина, прежде чем у Рональда Уизли появились бы хоть какие-то основания усомниться в моей репутации.

На этот раз к посылке не прилагалось традиционной записки от Гермионы, да и почерк, которым был написан адрес, принадлежал не ей, но Саймон все же вскрывал обертку в значительном нетерпении. Издание, представшее его глазам, было старым знакомым, но в новом обличьи.

Не может быть.

Он раскрыл книгу посередине и перелистнул несколько страниц.

Пятно на том же самом месте. Пятно от чая, который я разлил.

Невозможно...

Он осмотрел задний форзац. Отрицать очевидное было бесполезное.

Это действительно моя книга.

На обложке стоял экслибрис Дамблдора. Маленький значок уже потускнел, но все еще был виден. Именно там, где и должен был быть — в нижнем углу, почти у самого корешка.

Воспоминания о забытом Рождестве заполнили сознание Саймона; глаза его затуманились. Дамблдор тогда сказал, что разбирал свою библиотеку, избавляясь от ненужных экземпляров, сообщил, что данное издание ему больше не пригодится, и поинтересовался, не хочет ли он забрать ее себе. Старый хитрец знал и о том, как сильно желает этого Северус, и о том, что он никогда не примет эту книгу просто так. Временами от ненависти к старику Саймона просто-таки трясло, но... это был единственное, что он получил в подарок от кого—либо за всю свою жизнь.

Он опустился в кресло, прижимая томик к груди. Непривычная влага в глазах вынудила запрокинуть голову, чтобы не уронить ни слезинки. Несколько раз сглотнув, Саймон наконец смог расслабиться и сосредоточить внимание на вновь обретенном сокровище. Положив его на колени, он тщательно изучил обложку, выискивая новые повреждения, которые могли появиться за то время, пока книга ему не принадлежала.

Когда Саймон полностью осознал случившееся, то стиснул зубы. Его скромное собрание книг, которое он так ценил, согласно завещанию должно было перейти библиотеке Хогвартса. Вместо этого оно распродавалось по частям.

Кто-то стащил несколько томов и торгует ими из-под полы?

Или украдено все собрание?

Студент? Нынешний Мастер Зелий?

Минерва?

Даже самому себе он не мог признаться, насколько болезненна для него одна только мысль, что от его собственности, пусть и бывшей, избавились так небрежно. Лучше злиться, чем страдать. Заплутавшая скиталица со всей бережностью была уложена в соответствующий ящик стола, дабы ненароком не повредить ее, стискивая в руках.

— Они не имели права! — кипятился Саймон. — Никакого права! Сколько еще из моих книг лежит в этом чертовом книжном?

Тяжело дыша, он вышагивал перед клеткой Йорика взад и вперед, обдумывая, как составить список, чтобы отослать Гермионе, при том, что не знал, какие из книг могли быть проданы.

— Ничего не поделаешь. Придется нанести ей визит.

Поджав губы, он направился в лабораторию. Пришло время использовать доработанное Оборотное, которое должно изменить тембр голоса. И плевать, если даже он станет, как у пятнадцатилетней девчонки, которой отдавили ногу.

Некоторое время спустя, засунув флакон с зельем поглубже в карман мантии, Саймон Сопороус пустился в путешествие по улицам Лондона. Находиться опять в людской толпе неожиданно оказалось сложнее, чем он ожидал, и не единожды Саймон раздумывал, не вернуться ли обратно в свою квартиру.

Я не трус, черт возьми. Мне нет необходимости прятаться за юбками женщины или за ее умением торговать книгами.

Я могу это сделать.

Они всего лишь люди, а не шпики, стремящиеся сдать меня аврорам.

До магазина «Маркс и сыновья» было не так далеко, но Саймону казалось, он шел целую вечность. Скользя взглядом по изданиям, выставленным в витрине, он никак не мог понять, успокаивает его отсутствие знакомых обложек или, наоборот, заставляет нервничать еще больше.

Отвернувшись, Саймон вытащил из кармана маленький пузырек и добавил волосок, снятый с расчески одного из соседей. Омерзительный вкус зелья заставлял просто-таки мечтать о порции Огденского, и Саймон пообещал себе улучшить состав при первой возможности. Сжав зубы, он через силу сделал несколько глотков и остановился, почувствовав изменения в гортани. Убрав флакон в карман, Саймон повернулся и открыл дверь.

«На первый взгляд тут все без изменений», — подумалось ему, как только он перешагнул порог. И тут же следующая мысль: раз бандероль подписана не Гермионой, может, ее и вовсе нет в магазине.

Заметив приятного на вид мужчину за одним из прилавков, Саймон подошел и поинтересовался, здесь ли мисс Грейнджер, едва сдержавшись, чтобы не скорчить гримасу.

Пресвятые вседержители.

Я говорю долбаным фальцетом.

— ~ 8 ~ —

Продавец хотел было предложить свою помощь, но что—то в человеке по другую сторону прилавка заставило его просто кивнуть и обратиться к коллеге с просьбой подменить ненадолго.

Услышав стук в дверь своего кабинета, Гермиона оторвала взгляд от документов. Она появилась в магазине всего несколько минут назад — вернулась из поездки по стране, за время которой повстречалась со многими продавцами книг. Когда ей сообщили, что в торговом зале находится клиент, желающий поговорить с ней, Гермиона нахмурилась. Она сдвинула свои очки для чтения наверх, как ободок, осмотрела себя, и лишь убедившись, что выглядит вполне презентабельно, вышла в зал.

Клерк осторожно качнул головой в сторону высокого темноволосого джентльмена, нетерпеливо шагающего туда-сюда между полками, периодически останавливающегося, чтобы быстро осмотреть ту или иную книгу, затем вернуть ее на место и снова зашагать по проходу.

Гермиона, изо всех сил стараясь изобразить самую что ни на есть приветливую улыбку, подошла ближе, остановилась всего в нескольких футах позади мужчины и кашлянула:— Добрый день! Гермиона Грейнджер — это я. Чем могу помочь вам, мистер?..

— ~ 8 ~ —

Расхаживая между книжными шкафами, Саймон целиком и полностью погрузился в чтение названий и изучение переплетов. И сам магазин, и люди, находившиеся в нем, будто растворились в пространстве, пока Саймон искал своих утраченных спутников из прежней жизни. Том на третьей снизу полке привлек его внимание... И тут за спиной кто—то кашлянул.

Надо сказать, Йорик никогда не кашлял. Во всяком случае, пока чертова птица жила у Саймона, он ни разу такого не слышал. Поэтому, возможно, его реакцию можно счесть простительной. Саймон развернулся, низко приседая и одновременно доставая свою палочку, которую выставил в направлении шума. Какое заклинание или же проклятие замерло у него на губах, никто уже никогда не узнает. Оно было позабыто, как только Саймон увидел своего противника.

Медленно опустив палочку, мистер Сопороус стоял и глазел на женщину, которой писал столь часто. Его взгляд скользил по мягким изгибам ее фигуры, чьи достоинства, возможно, несколько умалялись аккуратной белой блузкой и брюками. Увидев Гермиону во плоти, он почувствовал себя совершенно сбитым с толку. Впервые за очень долгое время Саймон не знал, что сказать. Он застыл в нерешительности, а мысли в его сознании сменяли друг друга так быстро, что он не успевал контролировать их.

Сказать ей или нет... выпил зелье... незнакомый голос... потом выяснится... можно легко объяснить... отвлекал внимание... волновался, что подслушают...

Все произошло в считанные секунды. Саймон глубоко вздохнул, собираясь уже заговорить, и этот вдох уберег его от поступка, который мог стать трагической ошибкой.

У воздуха, наполнившего легкие Саймона, был запах — тот самый запах, что он создал для Гермионы, — и легкая улыбка на мгновение смягчила суровую линию губ, а взгляд потеплел.

Значит, ее письма не пустая лесть.

Вот он, шанс пообщаться с умным человеком. С человеком, которому известно, кто такой Саймон Сопороус на самом деле. Когда он все же открыл рот, чтобы заговорить, ему вдруг подумалось:«Дьявол и преисподняя! Она что-то сказала, но что именно, черт побери?»

Еле заметно склонив голову, Саймон убрал палочку подальше и извинился:— Прошу прощения, госпожа... Гермиона. Вы застали меня врасплох, и... От старых привычек избавиться крайне сложно.

Осознание того, что он находится в магазине, среди других людей, вернулось в полной мере, и Саймон поинтересовался:— Можем ли мы поговорить наедине?

— ~ 8 ~ —

Палочку на Гермиону в последний раз направляли год назад, а то и больше, и теперь она с облегчением убедилась, что ее рефлексы еще живы (пусть реакция и стала несколько медленнее, чем раньше). В то же время мисс Грейнджер встревожило неожиданное открытие: мгновенно извлечь волшебную палочку из недр удобного во всех других отношениях делового костюма не представлялось возможным. К тому времени, когда ее пальцы наконец сомкнулись на рукояти, противник уже начал опускать свою палочку.

Не сказать, чтобы Гермионе тут же стало спокойнее.

Она по—прежнему сжимала палочку, держа руку за спиной, и прикидывала, сколько всего людей в магазине. В случае открытого конфликта хотелось бы свести потери к минимуму.

Стоящий напротив глубоко вдохнул, и она напряглась. Затем еле заметная улыбка — не улыбка даже, а лишь намек на нее, — мелькнула на его губах, и он спрятал палочку. Гермиона не отрывала взгляда от его рук, следя за каждым движением, наблюдая, как посетитель разоружается. Она чуть было не пропустила мимо ушей его извинения и то, что он назвал ее по имени.

Услышав столь неформальное обращение из уст человека, которого она, без сомнения, никогда раньше не встречала, Гермиона застыла на месте. Столбняк только усилился, когда у нее спросили, можно ли поговорить наедине.

Ей тут же захотелось сказать какую-нибудь гадость, но она сдержалась.

— А о чем вы хотели бы поговорить со мной, мистер?.. — она снова не закончила свой вопрос, надеясь, что посетитель представится и ей, возможно, станет понятна причина его фамильярности.

— ~ 8 ~ —

Она его не узнала.

Совершенно нелогично, крайне удивительно, но Саймон поморщился от разочарования. Вообще говоря, ему полагалось заходиться в экстазе. Результат работы магглов-стоматологов явно стоил той боли, что пришлось вытерпеть. Все усилия, все время, потраченные на использование различных зелий и кремов, не говоря уж о прочих магических изощрениях, которые должны были изменить его нос и цвет кожи, были потрачены не зря. Нос Саймона — по крайней мере, как представлялось ему, — все еще оставался достаточно крупным, но уже не загибался крючком, как раньше. Он едва удержался, чтобы не проверить собственные ощущения, коснувшись кончика носа пальцами. Его желание осуществилось. Полная анонимность.

Гермиона его не узнала. Саймон ждал этого — и все же был разочарован.

Похоже, я полный идиот.

Чуть склонив голову, он еще мгновение изучал свою подружку по переписке.

Ну, а теперь окончательно распишемся в собственной дурости.

Еще раз оглянувшись, чтобы выяснить, есть ли еще кто—то в зоне слышимости, Саймон произнес лишь одно слово: «Сопороус», — и стал ждать ответной реакции.

Друзья мы или враги, Гермиона? Что ждет меня? Беседа в укромном уголке? Или дорога в Азкабан?

— ~ 8 ~ —

Сопороус.

Она ясно услышала его фамилию, но прошло несколько драгоценных секунд, прежде чем сочетание звуков обрело смысл.

— Саймон? — имя прозвучало слишком хрипло, и Гермионе оставалось лишь надеяться, что он ничего не заметил. Человек, стоявший перед ней, был совершенно не похож на бывшего учителя. Она искала в его лице хоть что—то, напоминавшее о профессоре Снейпе, а тяжесть на сердце все росла.

Гермиона моргнула; складка, стягивавшая уголок ее рта, разгладилась, пальцы, сжимавшие палочку, расслабились.— Вы... я хотела сказать — следуйте за мной, пожалуйста.

Идя впереди, она успокаивающе кивнула, проходя мимо вызвавшего ее в зал клерка; оказавшись же внутри своего небольшого кабинета, пропустила спутника вперед, тихо закрыла дверь и прислонилась к ней. Гермиона медленно окинула своего гостя взглядом, подмечая малейшие детали, словно пытаясь запомнить их на тот случай, если никогда больше не увидит его. Когда ее взгляд метнулся от рук Сопороуса к его глазам, она благословила дверь, так удачно оказавшуюся прямо за спиной и послужившую хоть и шаткой, но опорой, поскольку Гермионе показалось, что ее шарахнули по голове кирпичом.

— У вас его глаза, — хрипло выдохнула она. — И его руки.

Оттолкнувшись от двери, Гермиона выпрямилась и попыталась успокоить бешено стучащее сердце. — Я сразу не заметила, но сейчас... Как вам удалось?.. — она указала на лицо Саймона.

— ~ 8 ~ —

Следуя за Гермионой, Саймон не мог отвести взгляда от ее спины, от едва заметно покачивающихся бедер, обтянутых брюками. Вообще-то, женщин в штанах он не одобрял. Его мнение претерпело сильные изменения за несколько минут, потребовавшихся, чтобы дойти до кабинета — предположительно, кабинета Гермионы.

Что—то внутри Саймона протестовало, сопротивлялось вечной обязанности отвечать ей. Он отрицал, что в его душе есть место романтике. Ему обычно удавалось подавить эту часть своей личности с помощью саркастических комментариев и насмешек над окружающими. И вот его внутренний романтик, содержавшийся под строгим контролем на протяжении сорока лет, решил, что пришло время поразмяться. Сейчас неподходящий момент для бесконечного множества вопросов и ответов. Разве она не понимает? Разве не знает?

Но она — та самая женщина, писавшая ему в письмах о ванных, пузырьках и так долго сдерживаемом удовольствии. Ее хриплое «Саймон» заставило его пылать от страсти; впрочем, он возжелал Гермиону, всего лишь наблюдая за ее походкой.

«У вас его глаза — и руки», — тон, которым это было произнесено, заставил Саймона думать о спальнях и тайнах. Последний удар, от которого треснула его броня.

Шагнув вперед, стоя почти вплотную к Гермионе, Саймон приложил палец к ее губам и, встретившись с ней взглядом, покачал головой. Он проклял зелье, которое выпил, чтобы изменить свой голос, и поклялся не произносить ее имя до тех пор, пока действие снадобья не прекратится.

— Мои глаза. Мои руки, — прошептал Саймон, а потом на смену пальцу пришли его губы, нежно пленившие ее рот.

Я был прав. Сладкая, как мед.

— ~ 8 ~ —

Гермиона не ожидала, что он подойдет так близко, и уж конечно не ожидала, что он прикоснется к ней. Несколько слов шепотом, и вот Саймон уже целует ее — она едва успела ощутить горечь разницы между тем, как звучал его голос теперь и в ее воспоминаниях. А потом больше не осталось времени, чтобы думать, больше вообще ничего не осталось, только ощущение его губ на ее губах, только самый сладкий поцелуй в ее жизни.

Их с Роном поцелуи всегда шли в комплекте с учащенным дыханием, борьбой языков и бушующими гормонами. И никогда — с нежной настойчивостью, теплом и желанием.

На мгновение Гермиона подалась вперед, прежде чем медленно отстраниться, припомнив, где они находятся.

— Почему здесь? Почему именно сейчас?

— ~ 8 ~ —

Гермиона качнулась к нему, и Саймон уже было потянулся прижать ее к себе, когда она начала отступать. Он был совершенно готов получить пощечину или, хуже того, оказаться осмеянным, но ее простой вопрос ошеломил его. Гермиона не отвергла его ухаживаний, напротив: казалось, она почти приветствовала их. Облегчение, смешанное с чувством, напоминающим радость, комком встало в горле, так что он не мог говорить. Наконец, Саймон нерешительно улыбнулся и, протянув руку, легко погладил Гермиону по щеке, а затем коснулся ее волос, наслаждаясь их мягкостью.

Почему?

Что-то не могу припомнить.

— Я... Это больше не имеет значения, — Саймон опустил руку. Он не лгал. Книги сейчас были последним, о чем он думал. Бесчисленные тома теснились на полках этого магазина вчера, стоят здесь сегодня и никуда не денутся завтра.

В отличие от Гермионы.

Ему пришло в голову, что нужно отступить хотя бы на шаг и дать ей возможность свободно передвигаться, но увеличивать расстояние между ними не хотелось. Все, чего ему хотелось — вновь ощутить вкус ее губ, распробовать тайну, скрывающуюся за ними. Его взгляд задержался на ротике Гермионы, и Саймон бессознательно облизнулся в предвкушении.

— Пока действие дурацкого зелья, которое я выпил, чтобы изменить голос, все еще длится, скажи: как ты думаешь, ты могла бы закончить с работой на сегодня и отправиться в какое-нибудь более безопасное место? Там я постараюсь ответить на большую часть миллиона вопросов, которые — я уверен — роятся в твоей кудрявой головке, — Саймон поднял бровь и слегка улыбнулся, чтобы смягчить слова.

— ~ 8 ~ —

— Более безопасное?

— Заметьте, из нас двоих взвизгнул не я.

Когда Гермиона писала несколько последних писем, она ничего так не хотела, как улучить немного времени наедине со своим адресатом. Но все ее желания были лишь словами на бумаге и жаркими ночными грезами. Сейчас же они воплотились в реальность, и перед ней стоял мужчина из плоти и крови. Мужчина, который только что ее поцеловал.

— Зелье? Ты хочешь сказать, твой голос вернется? Ох, слава Богу, — Гермиона почувствовала, что ее щеки покраснели от смущения, и попыталась скрыть это, прищурившись и пристально посмотрев на Саймона: — Мои волосы вовсе не кудрявые! Подобные комплименты не лучший способ убедить меня закончить рабочий день прямо сейчас.

— ~ 8 ~ —

В ответ на эту тираду он лишь приподнял брови. Приятно, конечно, было слышать, что Гермионе нравится настоящий тембр его голоса. Теперь надо еще как-то найти способ использовать этот факт в своих интересах, чтобы вытащить ее из магазина. Саймона не особо волновали ее грозные взгляды: сотни раз он видел, как она с таким же выражением лица смотрела на двух своих приятелей, и все же они еще живы.

По крайней мере, по слухам.

«Она еще довольно юна, вот и краснеет, — подумал он. Затем ему в голову пришла другая, крайне тревожная мысль. — Те письма... не могли же они быть написаны девственницей! А вдруг? Может, из-за этого она рассталась с Уизли?»

Раньше подобный вариант не приходил ему в голову.

Фраза из последнего письма Гермионы вертелась где-то на краю его сознания, тем не менее оставаясь вне досягаемости.

Что-то про танцы на улице в обнаженном виде, предлагая себя всем... Святые и вседержители. Может, все-таки она и девственница.

Сделав, наконец, шаг назад, Саймон кивнул и присел на край стола, слегка расставив ноги.

Придать искушению другую, более знакомую ей форму?

— Я разработал вариацию оборотного зелья, влияющего только на голосовые связки. К несчастью, я, кажется, позаимствовал волосок у чертова тенора, — сообщил Саймон несколько раздраженно.

Взяв одну из книг, лежавших на столе, он нахмурился, сделал вид, что она ему не понравилась и положил обратно. Достав из кармана часы, заметил:

— У меня осталось примерно три четверти часа, а потом мне придется уйти.

Подняв глаза и встретившись взглядом с Гермионой, Саймон убрал часы, склонил голову и, слегка прищурившись, стал изучать ее волосы.

— Возможно, я ошибся касательно текстуры твоих волос. Можно еще раз прикоснуться к ним? — он прекрасно знал, что ее волосы были мягкими на ощупь и совершенно не вились. Саймон даже не пошевелился, не собираясь слезать со стола. Он ждал. Ждал, захочет ли она сократить расстояние между ними. Его нынешнее положение отлично подходило для того, чтобы понаблюдать, как Гермиона приблизится, и сделать из этого должные выводы ... Если она приблизится.

Кто же ты, Гермиона?

Сама невинность, играющая в женщину, или же моя безнравственная, распутная ведьмочка?

— ~ 8 ~ —

Гермиона оглянулась на дверь, желая лишний раз убедиться, что закрыла ее, хотя и не совсем понимала, почему это кажется сейчас таким важным.

Она знала, что ее гость, такой безобидный с виду, ведущий вполне себе светскую беседу, был не тем, кем казался. Под его маской скрывался Северус Снейп. Никто в здравом уме не осмелился бы охарактеризовать Северуса Снейпа как безобидного. Хитрый — да. Выдающийся интеллект — определенно. Опасный — наверняка.

Гермиона еще раз окинула его изучающим взглядом, на этот раз не выискивая намеков на схожесть своего нынешнего корреспондента с бывшим преподавателем. Его новый внешний вид не был непривлекательным — большинство людей, видевших прежнюю ипостась Сопороуса, наверняка сказали бы, что он сильно изменился к лучшему, — но Гермиона не назвала бы его красавцем. Симпатичный? Пожалуй.

Кого ты пытаешься обмануть? Ты бы не позволила ему поцеловать себя, если бы не сочла его... по крайней мере, привлекательным. И не захотела бы поцеловать его еще раз, чтобы узнать, будет ли этот следующий раз таким же, как и первый.

Медленно, осторожно, словно подкрадываясь к дикому животному, Гермиона подошла поближе к гостю.

— Мне было бы интересно увидеть твои заметки касательно данной модификации Оборотного. Если, конечно, ты не против, — она остановилась прямо перед ним, а затем сделала еще шаг, оказавшись между его колен. Затем, прежде чем ее порыв смелости закончился, Гермиона сняла очки для чтения, до настоящего момента служившие ободком, и наклонилась, чтобы аккуратно положить их на стол, а затем тряхнула головой, окончательно высвобождая свои волосы.

— Ну, так что?

— ~ 8 ~ —

Глядя на осторожно приближающуюся к нему Гермиону, Саймон вдруг понял, как чувствуют себя мыши, завидев вылетевшего на охоту Йорика. Сортировочная шляпа не ошиблась. Грейнджер была истинной львицей. Царственная медлительность её движений только подчёркивала уверенность хищницы в собственных намерениях, и это заставило Саймона на мгновение нахмуриться. Пусть он никогда не был ее деканом, но все равно заметил: женщине Грейнджер не хватает чего-то, что было в Грейнджер-девчонке.

Куда исчезла ее детская непосредственность? Куда ушел восторг, с которым Грейнджер взирала на этот мир?

Он окутывал ее, точно мантия, особенно в ее первый год в Хогвартсе. Яркий, ослепляющий восторг, подобный всполоху молнии на темном небе.

Саймон несколько опечалился, вдруг точно поняв, что случилось.

И ее непосредственность, и ее восторг покоятся в холодных темных могилах вместе с умершими.

Когда Гермиона спросила, не покажет ли он ей свои заметки по модификации зелья, у Саймона чуть дернулся правый уголок рта. А ее смелый выбор позиции — между его ног, — заставил вспомнить старые детские стишки про паука и муху. Приманка в виде модифицированного Оборотного сработала, и Гермиона оказалась именно там, где он и хотел.

Ну и что теперь, черт побери?

На мгновение Саймон запаниковал. Он вступил на совершенно незнакомую территорию. Дамы, с которыми он привык иметь дело, не требовали деликатного обращения. Гони монету, и тебя обслужат в соответствии с пожеланиями. Он смотрел, как Гермиона снимает очки, как встряхивает волосами, и паника внутри нарастала.

Ее последняя фраза требовала каких—то действий, и, хотя Саймон не был львом, мозги у него имелись.

«Романтика. Она писала, что женщины любят романтику. Нужно было читать эти чертовы книжонки, а не жечь их», — мелькнуло в его сознании. Тем временем он наблюдал, как его рука осторожно касается ее волос, проникая за их занавес. Трудно было смотреть ей в лицо, не отрываясь, когда так хотелось скользнуть взглядом ниже, чтобы увидеть манящую ложбинку между полушариями грудей, скрытых под одеждой.

Если я смог обмануть Темного Лорда, заставив его считать меня своим верным последователем, то смогу и себя одурачить, заставив поверить в свою способность к романтике.

Его другая рука вскоре также зарылась в локоны Гермионы. Понадеявшись, что она не сделает ничего дурного неким совершенно незащищенным в такой позиции частям его тела, Саймон позволил своим пальцам наслаждаться мягкостью ее кожи. Воспретив, тем не менее, им путешествовать так далеко, как ему хотелось, установив границу выше линии ее плеч.

— За всю свою жизнь я никогда так не ошибался, — пробормотал он тихо и тут же с ужасом осознал, что просчитался в продолжительности действия зелья: на последнем слове его голос дрогнул и вернулся к нормальному звучанию.

Саймон кашлянул, а потом фыркнул:— Вероятно, мне следует перефразировать последнее утверждение?

— ~ 8 ~ —

Бессмысленно пытаться сдержать дрожь, пронизавшую ее от звуков его настоящего голоса. А уж когда Саймон — Северус коснулся ее волос, дотронулся до ее кожи...

— Скажи... Назови меня по имени.

— ~ 8 ~ —

Он заметил, что она дрожит, но приписал это офисной прохладе и тонкой блузке, а не своему голосу. И тут Гермиона попросила произнести ее имя.

Назвать ее по имени? И всего-то? Невозможно, чтобы все оказалось настолько просто.

Саймон уже чуть было не открыл рот, чтобы... и тут озадачился новой проблемой.

И как, черт возьми, я должен произнести ее имя?

Нежно?

Громко?

Просто имя, и ничего больше?

Вот дерьмо. В письменном виде общаться было как—то проще.

И тут его осенило — как нельзя более вовремя.

— Как же мне называть тебя? Сирена? Искусительница? Или просто — Гермиона?

— ~ 8 ~ —

Ужасно — Гермиона почти ожидала услышать, как он обращается к ней по фамилии. «Мисс Грейнджер».

И обнаружила, что его выбор имени доставил ей необычайное удовольствие.

Сирена... Искусительница...

Она на мгновение прикрыла глаза, чтобы насладиться звучанием голоса Саймона, тем, как он выговаривает каждый слог — будто ласкает его. И особенно тем, как произносит ее имя.

Я долго не смогу уснуть сегодня: воспоминания будут преследовать меня. Впрочем, они принесут с собой поистине приятные сны.

Удовлетворенно улыбнувшись, она открыла глаза:— Все эти имена прекрасны, но, думаю, пока простого «Гермиона» будет вполне достаточно, Саймон.

Гермиона закусила нижнюю губу, вдруг задумавшись, как же ей обращаться к нему.

— Я знаю, сейчас ты зовешься Саймоном, но мне... Как же мне называть тебя? — повторила она его же вопрос.

— ~ 8 ~ —

«Пожалуй, трюк удался», — решил Саймон. Его взгляд вернулся к лицу Гермионы в тот самый момент, когда она открыла глаза. Саймон, конечно, был и магом, и зельеваром, и много еще кем, но в первую очередь он был мужчиной. Мужчиной, который внезапно обнаружил, что не всегда может контролировать собственное тело. Когда Гермиона на миг смежила веки, его глаза, например, тут же обозначили новую цель для изучения — её декольте. Шея, видимо из солидарности, чуть изогнулась, слегка наклоняя голову, чтобы обзор был больше. Никто не пожалел о затраченных усилиях.

Он сдавлено фыркнул, когда в его голове промелькнуло: «извращенец». И улыбнулся почти так же, как Гермиона, только немного грустно. В его мечтах он беседовал с этой женщиной, лежа с ней в одной постели. В этих мечтах она называла его настоящим именем.

Пришло время вернуть мечты туда, где им следует быть. Вернуть их Гермионе.

— Саймон, — сказал он твердо, безо всякой недоброжелательности в голосе. — Я Саймон Сопороус, им мне и следует оставаться.

— ~ 8 ~ —

Разочарование, пронзившее Гермиону тонкой иглой, было нетрудно преодолеть, подумав обо всех письмах, которыми они с «Саймоном» обменялись в течение последних нескольких месяцев.

Северуса Снейпа она уважала и скорбела по нему, но Саймон... это Саймон от письма к письму все больше открывался перед ней, Саймон стал ее другом и теперь, явившись во плоти, искушал Гермиону больше, чем она могла признаться даже самой себе.

То, что два этих человека были, по сути, одним и тем же, не имело никакого значения на данный момент. Возможно, потом... если обстоятельства сложатся подходящим образом...

Он выполнил ее нелепый каприз, назвав по имени; как может она отказать ему в просьбе? Гермиона проигнорировала свой внутренний голос, утверждающий, что она уже и так выполнила предыдущую просьбу Саймона, позволив коснуться своих волос, и разве теперь они не в расчете?

— Просто Саймон? Нельзя ли звать тебя Зануда, или же Мой Личный Геморрой? — озорно улыбнувшись, Гермиона задумалась, не будет ли благоразумнее отойти подальше.

Она изучала его лицо, выискивая первые признаки опасности, особое внимание уделив рту.— Полагаю, обращение «мой друг Саймон» тоже подходит? — перестав улыбаться, Гермиона облизнула губы.

— Дорогой мой Саймон, — выдохнула она, а затем, поддавшись желанию, закрыла глаза и наклонилась вперед, чтобы поцеловать его в губы.

На этот раз она была готова и полна решимости запомнить все ощущения от поцелуя, вкус его, чтобы проанализировать позже ночью, дома, оставшись наедине с собой. Кто знает, будет ли у нее когда-нибудь еще один шанс поцеловать Саймона.

Неуверенно положив руки ему на плечи, чтобы сохранить равновесие, она склонила голову ровно настолько, чтобы прикоснуться своими мягкими губами к его рту, ощутить его твердость, простонав что-то одобрительное.

— ~ 8 ~ —

Вздернув бровь, Саймон открыл было рот, чтобы возразить, когда Гермиона воспользовалась грязным приемом. Она не только прошептала «Дорогой мой Саймон» так томно, что самые стойкие бастионы его обороны задрожали от этого шепота... Она поцеловала его. Наклонилась, поцеловала, а после издала самый приятный звук, который можно себе представить.

Его нерешительность длилась не дольше секунды. Он ответил на поцелуй, мягко, нежно, точно уговаривая впустить. Поскольку Гермиона осмелилась положить руки ему на плечи, Саймон решил обнять ее за талию. А когда его ладони очутились там, притянуть Гермиону поближе показалось хорошей идеей. Рукам его было не очень удобно в таком положении, и чтобы облегчить их дискомфорт, Саймон позволил им отправиться в путешествие по спине Гермионы.

Протест, на мгновение зародившийся внутри, тут же был побежден удовольствием, что испытали его пальцы, прикасающиеся к ней.

Ты решил покончить с мечтами, помнишь?

Покончить с проклятыми мечтами... Заткнись уже!

— ~ 8 ~ —

Возможно, Саймон и секунды не промедлил с ответным поцелуем, но Гермионе эта секунда показалась вечностью. Сознание кричало, что она делает большую ошибку, что сама напрашивается на мучительное неприятие, что он наверняка собирается оттолкнуть ее и...

И тут Саймон притянул ее ближе. Те самые руки, о которых она фантазировала, согревали ее спину, а поглаживания, несомненно, свели бы с ума, если бы не спасительная блузка, притуплявшая ощущения.

Одной мысли о его теплых руках, скользящих по ее обнаженной спине, было достаточно, чтобы Гермиона неожиданно застонала. Она прижалась к нему еще ближе; одна ее рука плавным движением отпустила плечо мужчины только лишь, чтобы запутаться в его волосах. Гермиона приоткрыла рот, чтобы лучше распробовать вкус Саймона. И если его губы нежно умоляли, то ее — требовали. Она чуть потянула его за волосы в жесте молчаливого поощрения.

— ~ 8 ~ —

Иногда Саймон играл в подчинение с дамами, которых нанимал, но чаще всего на первый план выходило время, которое он мог потратить на подобные занятия, а не его настоящие желания. Поскольку он никогда не целовал кого-то, кто испытывал бы к нему настоящую страсть, Саймон был немного озадачен агрессивностью Гермионы. Однако не настолько сильно озадачен, чтобы прервать поцелуй или даже вообще не ответить на него.

Это был вызов — даже если она сама так не думала. Никто из бросавших Саймону вызов не уходил с поля боя невредимым. Его губы перехватили контроль над поцелуем, одна рука скользнула чуть выше по спине, усиливая нажим, другая двинулась вниз. На вкус Гермиона была все равно что запретный плод, и, хотя Саймон жадно пожирал глазами райский сад, распростершийся перед ним, вопрос о ее невинности пока еще не был снят с повестки дня.

Или об отсутствии вышеупомянутой...

Он слишком часто становился объектом шуток или же уловок, чтобы не поинтересоваться зубами дареного коня. Прервав поцелуй, но не выпуская Гермиону из объятий, Саймон окинул изучающим взглядом ее лицо, особое внимание уделив припухшим губам. Когда он наконец заговорил, в его голосе слышалась хрипотца, а взгляд выдавал страсть, таившуюся в глубине души:— Скажите мне, что это не игра, мисс Грейнджер.

— ~ 8 ~ —

— Если это игра, то я не знакома с ее правилами, — ответила Гермиона, более взволнованно, чем хотелось бы. Теперь, когда они не целовались, все вдруг стало слишком реальным: ее учащенный пульс, ощущение прижимавшегося к ней тела Саймона — твердого, теплого, мужского тела. Находиться так близко к нему оказалось достаточно, чтобы почти потерять голову, чтобы действовать импульсивно и совершать поступки, нехарактерные для Гермионы. Желание поцеловать Саймона снова нарастало. Поцеловать, прижаться, потереться животом о столь явно выступающую выпуклость. Желание было таким сильным, что пугало.

Гермиона попыталась сделать шаг назад, немного увеличить расстояние между ними, чтобы прийти в себя хоть немного, но Саймон крепче обнял ее, не желая отпускать.

На мгновение иной страх овладел Гермионой: она смотрела в глаза хищника, который вполне мог поглотить ее всю, если только она не будет достаточно осторожна. Затем Саймон отпустил ее, и она шагнула назад.

— Мне, наверное, не следовало этого делать. Ты... У меня от тебя голова кругом. Я не ожидала такого, — нервничая, Гермиона обеими руками начала приглаживать волосы назад, скручивая их в некое подобие пучка.

— ~ 8 ~ —

Правый уголок рта Саймона едва заметно дернулся. Он сидел, не двигаясь, терпеливо ожидая, пока она приведет в порядок прическу, точно рыцарь свои доспехи. Саймон понимал подобную необходимость чувствовать себя в безопасности, а ситуацию — держать под контролем. И если его взгляд остановился на неких интересных выпуклостях фигуры Гермионы, поднявшей руки, чтобы закрепить пучок, то виноват в этом портной, сшивший блузку, не правда ли?

Когда она закончила возиться с волосами, Саймон медленно скользнул со стола и шагнул ближе. Заметив вспышку страха в ее глазах, он тут же передумал. Мелькнувшей в его сознании идее использовать письменный стол не по назначению придется подождать другого раза.

Саймон подцепил подбородок Гермионы пальцем и запрокинул ее голову ровно настолько, чтобы запечатлеть почти целомудренный поцелуй, в последний момент прикусив нижнюю губу — точно в обещание.

— Я тоже не ожидал подобного, Гермиона, — спокойно сообщил он, проведя рукой по ее волосам. — В следующий раз — а он будет, этот следующий раз, ведь ты заверила меня, что не играешь со мной, — позволь мне самому ослабить застежки твоих доспехов.

Окинув взглядом кабинет, Саймон ухмыльнулся, не в силах сдержать порыв подшутить над ней в своей излюбленной манере:

— Мне, вероятно, следует удалиться, оставив тебя заниматься делами. Сколько бедных душ страдает и чахнет в ожидании своих книг, только потому что ты... хм... развлекаешь меня.

— ~ 8 ~ —

Ослабить застежки моих доспехов?

Загадочная фраза тут же вылетела у нее из головы, как только Гермиона осознала предварявшее эти слова утверждение. Неужели он действительно думал, что она просто играет с ним?

Если кто-то и должен бояться остаться в дураках, так это она.

Но поцелуи подействовали на него так же, как и на меня.

Подумав об этом, она нашла в себе силы сделать глубокий вдох и улыбнуться в ответ: — Мои сотрудники, являющиеся высококвалифицированными специалистами, обрабатывают большую часть заказов. Только избранные попадают на мой стол.

Ну ты и ляпнула, Гермиона.

Она знала, что покраснела от смущения, и разозлилась на себя еще больше.

— Только самые раздражающие и надоедливые. Думаю, собственно, поэтому наша переписка и началась.

— ~ 8 ~ —

Ее слова заставили Саймона рассмеяться. Он быстро оглянулся. Если бы Гермиона знала его недавние планы на стол...

Уверен, меньшим, чем пощечина, я бы не отделался.

Романтика. Женщины хотят романтики, не так ли? Что было бы ...

Нет, если бы я попытался подхватить Гермиону на руки и бросить на стол, то, вероятно, уронил бы ее, а затем и сам грохнулся бы сверху.

Решив, что стол отлично вписывается в любовную сцену, Саймон задумался над тем, как ошеломить Гермиону и заманить ее туда, а затем свести с ума поцелуями.

Непохоже, что она много весит, но, помнится, одна женщина чуть не сломала мне спину...

Гермиона, скорее всего, обнаружит левитационные чары и оскорбится... этот вариант вычеркиваем.

Решив несколько обезопаситься, Саймон протянул Гермионе руку. Взглянув на нее, она протянула в ответ свою, взяв его ладонь. Саймон обнял девушку за талию двумя руками и, приподняв, усадил на стол.

— Моя очередь, — сказал он с загадочной улыбкой, раздвигая ее ноги своими, стремительно погружаясь в прощальный поцелуй. Его руки удерживали ее голову, пока его губы — на этот раз не спрашивающие позволения, — ласкали ее рот, смакуя его сладость так, будто имели на это полное право.

Неохотно отпустив девушку, Саймон снова улыбнулся и сделал шаг назад.

— До следующей встречи, Гермиона.

— ~ 8 ~ —

— Точно. До следующей встречи.

Следующая встреча? Благодарение Богу!

Гермиона коснулась своих губ, все еще изогнутых в ошеломленной улыбке, глядя вслед уходящему Саймону. Дверь в кабинет начала медленно закрываться. Гермиона поймала на себе взгляд мистера Фитцджеральда и поняла, что все еще сидит на столе.

Она слабо махнула рукой и спрыгнула на пол, густо покраснев до корней волос.

— Да, вероятно, я повела себя не лучшим образом, — бормотала она, усаживаясь в кресло. — Нельзя закрываться в кабинете с привлекательным мужчиной в рабочее время. Что подумают остальные? Что я тут валяю дурака, целуясь до изнеможения, и... плохой же пример подаю я своим сотрудникам.

Она кивнула сама себе, а затем, схватив ручку и ежедневник, быстро сделала в нем запись.

«На заметку: прекратить надевать старые трусы, собираясь на работу. На всякий случай»

20 октября 2000

Дорогой мой Саймон,

Написав слова, что раньше так легко ложились на бумагу, я оставила перо. Потому что все еще помню, как сказала их тебе в своем кабинете вчера.

Вчера.

Ты так и не объяснил, почему пришел в магазин. Почему вчера? Почему не в любой другой день? Почему вообще пришел?

Мне нравится думать, что тебе хотелось увидеть меня. Однако в своих письмах ты продолжаешь отрицать романтическую сторону в своем характере, а потому я просто не могу представить, что тебя вдруг охватило безумное желание зайти ко мне на работу лишь для того, чтобы зацеловать меня до беспамятства, а затем снова исчезнуть.

Не то чтобы я возражала.

Так что же привело тебя в мой магазин?

И поскольку я уже начала мучить тебя вопросами, то задам еще один. Ты обещал объяснить, как тебе удалось изменить свою внешность. Эти изменения, они навсегда? Их нужно как-то поддерживать? Они исчезнут со временем? Как ты это сделал? Еще один вариант оборотного, наподобие зелья для голоса?

Поскольку сейчас ты далеко от меня, не думаю, что на этот раз тебе удастся отвлечь меня так же легко.

Твоя,

Гермиона

— ~ 8 ~ —

— Это не письмо! — объявил Саймон Йорику, вскочив с кресла у камина и размахивая посланием. — Это инквизиция! Она что, думает, мне больше заняться нечем, только на ее вопросы отвечать? Сначала спросила, какое вино мне нравится. Потом начала интересоваться всяческими непристойностями. Выясняла, нравится ли мне художественная литература. Задавала сотни дурацких вопросов.

По правде говоря, в данный момент ему совершенно нечем было заняться. Но в очередной раз выслушав обвинения покойной Лили, он был не в лучшем настроении. Да еще голос Гермионы, звучащий из ниоткуда в самые неподходящие моменты: «Дорогой мой Саймон...»

Именно так она произнесла эти слова перед тем, как поцеловала его...

— А, да пошло все на хрен, — Саймон вытащил журнал, в котором на протяжении двух лет конспектировал собственные действия, направленные на изменение своей внешности. Сев за стол, он начал листать записи, размышляя, с чего и как начать.

«Этот рецепт — целиком и полностью моя идея. Гермионе будет не с чем сравнивать. Не стоит и упоминать его», — решил он, просматривая страницы, относящиеся к зелью, в состав которого входило несколько «запрещенных» ингредиентов. Саймону еще не доводилось применять эту свою разработку на практике, но, возможно, наступит день, когда она ему потребуется.

Час спустя Саймон посмотрел на сделанные заметки, вскинул бровь и разорвал их пополам, а после выкинул в мусорное ведро. Достав чистый лист пергамента, он ухмыльнулся.

20 октября 2000

Гермиона,

Поскольку у меня совершенно отсутствует желание тратить годовой запас чернил и неисчислимое количество пергамента — не говоря уже о лапах и крыльях бедного Йорика, — я вкладываю в письмо портключ. Если ты хочешь узнать ответы на некоторые из своих вопросов, то будешь держать его в руке завтра ровно в три часа дня.

Саймон

Достав из стола один из нескольких портключей, зачарованных на его квартиру, Саймон активировал его и положил в конверт вместе с запиской.

— Йорик!

— ~ 8 ~ —

Без десяти час. Гермиона рассматривала невинный на первый взгляд предмет, лежащий на кухонном столе. Когда она открыла письмо, портключ упал ей на колени. Гермиона озадачилась: зачем Саймон прислал ей брелок, причем с рекламой магазина подержанных автомобилей? Слоган, выбитый на брелке, звучал так: «Если вам не терпится, вы знаете, к кому обратиться».

«Должна признать, что мое поведение во время поцелуя могло показаться несколько напористым, но это вовсе не означает, что мне не терпится потрахаться».

Записка все объясняла, но Гермиона так и не поняла, почему вообще у Саймона оказался такой брелок.

Спустя несколько мгновений, надежно спрятав портключ в карман, она уже вихрем носилась по квартире. Каждая книга, каждый лист, каждая бумажная салфетка с торопливыми каракулями на ней, имевшая хоть какое-то отношение к кошмарным сновидениям Саймона — все это складывалось в кучу на журнальный столик. Раз уж Гермиона действительно собирается в гости, она придет туда не с пустыми руками.

Большая часть ночи ушла на изучение рабочих бумаг, подбор наиболее подходящих ссылок и тщательное копирование записей, сделанных с использованием ее личного шифра. В конце концов, в сумке оказались три книги и пара папок.

Теперь, рассматривая плоды своих ночных трудов при свете дня, Гермиона испытывала отчаяние. Решение задачи не приблизилось, напротив: исследование породило еще больше вопросов.

Взглянув на часы, она поняла: осталось всего несколько минут, до того, как портключ перенесет ее... Куда перенесет, неизвестно, но если рассуждать логически, то именно туда, где сейчас Саймон.

Гермиона провела рукой по волосам, проверяя, не удалось ли какой-нибудь прядке выбиться из низкого пучка, который потребовал столько усилий. На пререкания с косметическим зеркалом ушло больше времени, чем обычно, к тому же она перерыла весь гардероб, прежде чем остановиться на чем-то, похожем на ее обычный офисный наряд.

«Надеюсь, получилось не слишком обыденно, но и не расфуфыренно. Уж точно ничего особо эротичного: не хочу дать Саймону повод думать, что я намерена соблазнить его.

Ладно, может быть, и намерена. Совсем чуть-чуть намерена».

В желудке появились непонятные, но явно неприятные ощущения; Гермиона повесила сумочку на плечо и протянула руку к портключу.

— ~ 8 ~ —

Конечно же, она появилась ровно в назначенное время. Едва не улыбнувшись от облегчения, Саймон сумел справиться с собой и слегка нахмурился. Поднявшись с кресла, он сунул часы в карман и пошел навстречу гостье.

— Десять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер, — шпильки, удерживающие ее волосы, одна за другой полетели в сторону мусорного ведра. Чуть прищурившись, Саймон провел руками по высвобожденным из пучка кудрям Гермионы и взял ее лицо в ладони.

— Чуть лучше, — прокомментировал он скучным голосом, и лишь наклоняясь вперед за поцелуем — как он надеялся, лишь первым поцелуем этого дня, — позволил себе на краткий миг выказать свою заинтересованность во взгляде.

— ~ 8 ~ —

Голос профессора Снейпа, снимающего баллы, до сих пор мог заставить Гермиону чуть ли не вытянуться по стойке «смирно».

Пока она пыталась сообразить, что такого сделала, руки Саймона уничтожили плоды ее тяжких трудов по укрощению волос. Все это — испорченная прическа, отнятые баллы, — рассердило Гермиону, но тут он наклонился и поцеловал ее. И было что-то в его взгляде, что смягчило последние слова, которые едва ли можно было принять за комплимент, а прикосновение его губ совершенно успокоило.

Через некоторое время она отстранилась, и на ее лице появилось то же суровое выражение, какое доводилось видеть Рону и Гарри, когда Гермиона считала: их очередной замысел добра не принесет.

— Десять баллов?

— ~ 8 ~ —

Казалось, что пальцы Саймона настолько заинтересованы ее линией подбородка, что живут своей жизнью. Саймон позволил им пребывать в этом заблуждении, чуть наклонив голову и встретив почти сердитый взгляд Гермионы. Вздернув бровь, он медленно кивнул.

— За то, что не проверила, куда тебя перенесет портключ, — серьезно выговорил он гостье. — Его мог прислать не я. Или же, например, я мог изменить свое мнение о том, насколько позволительно одной надоедливой маленькой продавщице книг знать, кто я и как я теперь выгляжу.

Медленная, ленивая улыбка появилась на его губах.

— Хочешь попытаться заработать снятые баллы?

— ~ 8 ~ —

Нужно было ударить его по голени за то, что назвал ее надоедливой, но Саймон был прав. Кроме того, Гермиона подозревала, что он дразнил ее.

Вместо того чтобы пнуть его, она закатила глаза:

— Портключ принес мне твой Йорик, а я сомневаюсь, что кто-то может настолько не ценить себя, чтобы попытаться перехватить твоего сокола во время выполнения задания. Письмо было написано твоим пером, в нем упоминался портключ, и... Ты прав, мне не стоило хватать его, не проверив, кем он выслан и куда меня перенесет, но, — ее черты смягчились, и она слегка дернула плечом. — Я доверяю тебе.

Во взгляде Гермионы вновь появилась суровость, но на этот раз к ней примешивалась изрядная доля озорства:

— Я не собираюсь писать эссе, чтобы заработать дополнительные баллы, если ты на это намекаешь.

— ~ 8 ~ —

«Я доверяю тебе».

«Ты не должна», — ответ почти сорвался с губ Саймона, и он едва успел сдержаться. Разве она не знает? Разве не понимает, сколь многие доверяли ему на протяжении многих лет, а теперь обратились в тлен и прах?

Глубоко вздохнув, Саймон отпустил ее и прошел в столовую, расположенную рядом с кухней. В небольшом помещении стоял крепкий дубовый стол и два совершенно неподходящих к нему стула.

— Сегодня никаких эссе, Гермиона, — сказал Саймон, улыбаясь несколько натянуто. — Мы можем посидеть здесь или перед камином.

Взглянув в сторону последнего, он добавил:

— Должен предупредить, что стулья неудобные, больше часа-двух на них не просидишь, но, вероятно, они более... способствующие сбору информации, если твое время ограничено.

— ~ 8 ~ —

Саймон отошел, и Гермионе захотелось топнуть ногой от досады. Конечно, она сдержалась; у нее было слишком много самообладания для того, чтобы в самом деле затопать ногами, и, тем не менее, желание не проходило.

То он прикасается к ней, поддразнивает, то отдаляется. Словно вода в неисправном кране — то горячая, то холодная. И мужчины еще смеют утверждать, что женщины настолько сложные существа, что их тяжело понять.

Гермиона посмотрела на маленькую столовую, затем ее взгляд скользнул к паре кресел у камина и столику между ними. Задумавшись, она на мгновение закусила губу.

— У меня нет других планов на сегодняшний день, — Гермиона сглотнула, с преувеличенным вниманием рассматривая небольшую, почти уютную гостиную Саймона. — Как и на вечер. Так что, думаю, я предпочту устроиться с комфортом. Конечно, если ты не собираешься выставить меня за дверь через час-другой.

Она повернулась к нему и улыбнулась:

— Постараюсь не допустить, чтобы мягкость сиденья повлияла на сбор информации, но если я начну слишком отклоняться от темы, мы всегда можем пересесть.

— ~ 8 ~ —

Наверное, годы одиночества, и, как следствие, отсутствия необходимости постоянно контролировать выражение своего лица, явились причиной тому, что собственные глаза никак не хотели слушаться Саймона. Их точно магнитом притянуло к двери спальни, и он с трудом заставил свой взгляд переместиться обратно к Гермионе.

«Она совершенно не это имела в виду», — отчитал он себя.

« Черт».

— У меня нет вина, — легко улыбнулся Саймон, одновременно беря Гермиону под локоток и ведя ее к креслу поменьше. — Но, если ты ничего не имеешь против чая, у меня есть несколько отличных сортов.

Усадив ее, Саймон чуть склонил голову, и уголок его рта вновь поднялся в улыбке.

«Нет планов на вечер... Это неплохая новость», — проинформировало его либидо.

— Если будешь хорошей девочкой и не станешь слишком докучать мне своими вопросами, то, пожалуй, сможешь убедить меня поделиться с тобой печеньем-другим.

« Ужин! Здесь! С тобой!» — заходилась воплями практическая сторона его мозга.

Саймон несколько раз моргнул: он был действительно очень рад, что Гермиона решилась использовать портключ, только вот живот сводило от тревоги. Гермиона была первым человеком в его жизни, кого он пригласил к себе в гости в прямом смысле этого слова, и вполне возможно, что, поразмыслив над своим приглашением как следует, Саймон попридержал бы его. Верно, когда-то его праздное времяпровождение летних каникул в Тупике Прядильщика прерывалось посещениями ведьм и колдунов, но их визиты всегда оставались деловыми, и касались либо Дамблдора, либо Темного Лорда.

На данный момент, правда, Саймона гораздо больше беспокоило содержимое кухонных шкафов, а вернее, его отсутствие. Желание отправить Йорика с заказом к бакалейщику нарастало.

«А съел ли я... Да. В прошлый четверг.

Чтоб его!»

— ~ 8 ~ —

Она видела, как взгляд Саймона метнулся к закрытой двери, за которой, как подозревала Гермиона, скрывалась его спальня.

«Интересно».

— Чай — это замечательно. А если печенье окажется шоколадным, то ты сможешь убедить меня вести себя очень-очень хорошо.

Она знала, что флиртует — ну, или по крайней мере изо всех сил пытается флиртовать, — и надеялась, что ее слова прозвучали хотя бы вполовину так же естественно, какими ей казались. Что-то в Саймоне заставляло ее желать флирта, дразнить, чтобы увидеть, возможно ли заставить его испытывать те же чувства, которые он вселяет в нее.

Поставив свою сумку рядом с креслом, она посмотрела на собеседника, пытаясь сохранить серьезное выражение лица:

— Наверное, к лучшему, что у тебя нет вина, все равно для него еще слишком рано. К тому же, если бы ты запасся бутылкой, мне пришлось бы предположить, что у тебя имеются бесчестные намерения по отношению ко мне, и ты попытаешься напоить меня, чтобы осуществить их.

Гермиона откинулась в кресле и скрестила ноги. Неожиданно ей подумалось, что решение надеть юбку до колена и туфли на невысоком каблуке было абсолютно правильным.

— С чего хочешь начать? Чай? Или ответы на вопросы?

«Или вообще что-то другое?»

Она не шутила, говоря о своих планах. Гермиона не возражала поцеловать Саймона еще раз — или даже несколько раз, — и была вполне уверена, что ему поцелуи понравятся, и даже очень, поскольку предполагала, что Саймон хочет этого не меньше нее самой.

Уж тем более она не шутила, говоря о шоколадном печенье. Гермиона слишком нервничала, чтобы пообедать дома, и подозревала, что, если не перекусит в ближайшее время, ее желудок заявит о себе во всеуслышание.

— ~ 8 ~ —

У него в доме привлекательная женщина. Женщина с ошеломительно красивыми ногами. Женщина, которая пришла к нему в гости просто так, не с посланием, и не с какой-то тайной целью. Женщина, которая, если он не ошибся, напропалую флиртует с ним.

« Перестань пялиться на нее, идиот. Тебе уже давно не пятнадцать».

Как такое возможно? Когда он видел ее, у него только что слюни не текли, и в то же время во рту пересыхало от волнения. Порошок из рога единорога, который Саймон использовал в работе, — и тот был не такой сухой.

Он хотел эту женщину так, что практически умирал от желания. И не представлял, как действовать дальше.

— Ответы, но не мои, — весьма решительно заявил Саймон.

Опустившись на корточки рядом с креслом Гермионы, он вопросительно заглянул ей в лицо.

— Я собираюсь отправить Йорика с заказом, если ты останешься на ужин. Какое именно вино ты предпочитаешь? — он осторожно коснулся изящной лодыжки гостьи и начал поглаживать ее легкими движениями. — Или попросить медовухи?

От намеков и недомолвок голова шла кругом. Саймон заявил — настолько открыто, насколько это было возможно, — что его намерения по отношению к Гермионе были самыми что ни на есть благородными.

— ~ 8 ~ —

Если бы Гермиона была котенком, то точно бы замурлыкала, как только Саймон начал гладить ее лодыжку. А так у нее всего лишь перехватило дыхание, да ступня непроизвольно выгнулась в подъеме.

Саймон снова отвлекал ее от вопросов. Гермионе очень хотелось позволить ему продолжать, но прежде необходимо было кое-что прояснить.

У нее никогда не получалось казаться скромницей, тем более что намного проще было просто предупредить о своих желаниях и избежать потенциальных недоразумений.

Она потянулась к Саймону, чувствуя себя при этом немного странно, как если бы собиралась, приласкать гиппогрифа, и положила руку ему на плечо. Ее пальцы на мгновение коснулись его кожи — чуть ниже уха.

— Мне хотелось бы остаться на ужин, если ты не против. Тем не менее, ты должен знать: если захочешь поцеловать меня сегодня вечером, тебе не нужно для этого поить меня ни вином, ни медом, но несмотря на то, что меня влечет, безумно влечет к тебе, я не собираюсь спать с тобой, вне зависимости от того, сколько выпью. По крайней мере, не сегодня.

Встретившись с ним взглядом, она прикусила губу и задумалась, сможет ли сдержать свое слово, когда наступит время.

— Все еще хочешь, чтобы я осталась?

— ~ 8 ~ —

Воодушевленный реакцией Гермионы на прикосновения, Саймон продолжал ласкать шелковистую кожу ее стройной ножки. Никогда ранее он не смотрел на женские лодыжки как на эрогенную зону, и теперь размышлял, где еще почти невесомое касание способно доставить удовольствие.

Услышав заданный ему вопрос, он почти что улыбнулся, и сдавленно хмыкнул. Вздернув бровь, Саймон несколько секунд внимательно смотрел на Гермиону.

— Я очень хочу, чтобы ты осталась, — подтвердил он, потянувшись к ней за поцелуем. И уже почти коснувшись ее губ, добавил, — клянусь, я не буду настаивать, чтобы ты переспала со мной.

— ~ 8 ~ —

Совершенно не обнадеженная его словами Гермиона посчитала их своего рода предупреждением. Она объявила о своем намерении не ложиться в постель с Саймоном, а он — о своем. «Справедливо, в общем-то», — подумала она, слегка вздрогнув, когда его губы накрыли ее рот, и едва не застонав, когда его рука скользнула вверх по гладкой коже ее ноги.

«Слава Богу, я сегодня побрила ноги».

Как бы ей ни хотелось сесть на пол с ним рядом — кресло было слишком мало для двоих, — Гермиона была достаточно умна, чтобы понимать: такой поступок только сыграет Саймону на руку. «Такие сильные руки, и такие приятные прикосновения».

Она легко укусила его за нижнюю губу, а потом отодвинулась так далеко, как только позволяло кресло.

— Ты что-то сказал про чай?

* * *

Вспомнив слова одного из писем Гермионы: «Он будет готов рискнуть жизнью, съев все, что бы я ни подала ему», — Саймон отклонил ее предложение помочь в приготовлении ужина. Прежде чем сесть, он поставил в самый центр стола тарелку с несколькими видами сыра — как острого, так и обычного. Не слишком обильный десерт, но Саймон любил сыр.

— Надеюсь, ты не ждала получить в качестве напитка нечто пенистое и сладкое, — заявил он, наполняя бокал Гермионы. Отставив бутылку, Саймон жестом указал на светлую гауду, для себя выбрав ломтик нежной горгонзолы.

— Вот этот сыр должен хорошо сочетаться с твоим вином. По крайней мере, Люциус однажды сказал мне именно так, — он фыркнул, а потом ухмыльнулся: — Конечно, с Люциусом никогда не знаешь, чему верить.

Пульсация в висках прекратилась, по крайней мере, на некоторое время. Саймон не знал, голод ли был причиной его головной боли, или же она прошла благодаря самому факту их совместного ужина. К счастью, Гермиона, очевидно, не переняла от Уизли отвратительную привычку разговаривать с набитым ртом.

«Кстати об Уизли...»

Пришло время Гермионе ответить на несколько вопросов. Проглотив последний кусочек горгонзолы, Саймон склонил голову набок и вопросительно посмотрел на гостью:

— Как вышло, что ты все еще не Уизли? Поттер, насколько я знаю, уже связал себя узами брака с младшей сестрой своего приятеля. Неужели у твоего романа с рыжеволосым вратарем не случилось счастливого конца? — в голосе Саймона слышался лишь намек на его обычный сарказм.

Беседа приняла неожиданное направление, и Гермиона замерла, широко раскрыв глаза. Ранее, пока она смотрела, как Саймон готовит простую, но вкусную еду, она засыпала его вопросами, что одолевали ее разум.

Что он сделал со своей внешностью? И насколько этот процесс обратим?

Она с облегчением услышала, что большинство изменений обратимы, поскольку вызваны зельями и мазями, которые Саймон должен использовать на регулярной основе. Несколько пропущенных доз, и различия между Саймоном и Северусом почти сотрутся. Останется всего-то — нос прямее, зубы лучше, волосы короче. И трагичное отсутствие развевающейся преподавательской мантии. Хотя Гермионе пришлось признать: пока готовился ужин, она получила массу удовольствия от созерцания чудесного вида, благодарить за который нужно маггловские брюки. «Кто бы мог подумать, что все эти годы профессор Снейп скрывал под мантиями такую классную задницу?»

Гермиона решила, что лучше попридержать вопросы о его ночных кошмарах до конца ужина, чтобы не портить трапезу неприятной беседой.

Видимо, у Саймона подобных предубеждений не было.

Она проглотила кусочек сыра, камнем застывшего у нее на языке, и отложила остаток на тарелку. Вытерла пальцы о салфетку, отпила вина — и все это время размышляла, сказать ли собеседнику, что ее отношения с Роном не его ума дело, или нет.

— У нас с Роном случились непреодолимые разногласия, — за целый день сегодня ее голос еще не звучал так холодно. — Он считал меня снулой бесчувственной рыбой, неспособной понять его потребности, я же полагала его невоспитанным хамом, который не мог понять мои. Он заявил, что я фригидна. Я ответила, что он свинья... В конце концов, мы поняли: лучше остаться друзьями.

Гермиона потянулась к бокалу и сделала глоток, глядя на Саймона.

— Как вышло, что ты не умер? Я отчетливо помню тебя, истекающего кровью на полу Визжащей Хижины, и тем не менее ты жив.

Слова, произнесенные Гермионой, не отражали всей полноты чувств, которые она питала к самому младшему Уизли. Зато ее тон говорил о многом. Слушая объяснения, Саймон удивленно поднял брови. Он совершенно не подозревал, что настроение человека может настолько измениться от заданного ему вопроса.

«Фригидной? Он еще больший кретин, чем я думал».

Саймон воздержался от прикосновения к собственному горлу, услышав вопрос, заданный в свою очередь Гермионой, и поставил чашку обратно на блюдечко. Он знал, что высокий ворот свитера скрывает шрамы, но непроизвольно поморщился, снова вспомнив, как клыки Нагайны вонзились в его шею.

Отведя взгляд потемневших глаз от содержимого своей чашки, Саймон чуть улыбнулся:

— Ну же, Гермиона. Умнейшая ведьма своего поколения не должна смущаться элементарной задачей. Ты придумала, как защитить своих родителей. Что бы ты сделала на моем месте?

«Что бы я сделала? Умерла, наверное».

Она видела, как на мгновение исказилось лицо Саймона, и почувствовала себя слегка виноватой за то, что задала вопрос, гарантированно должный разбередить старые раны. Хоть и сделала так в отместку после того, как Саймон спросил о Роне. Пусть она и считала Рона своим другом, относясь к этому, впрочем, с осторожностью, мысль о неудавшихся отношениях с единственным человеком, которого она когда-либо любила, по-прежнему заставляла ее занимать глухую оборону. И она выместила свои чувства на Саймоне.

Гермиона глубоко вздохнула и отставила пустой бокал.

— Не знаю, что сделала бы на твоем месте, Саймон. Когда нам не удалось найти тело, во мне, конечно, зародились сомнения, но я видела то, что видела, и у меня не было особых оснований надеяться, что ты мог бы выжить. Все думали, что кто-то из оставшихся Пожирателей забрал твое тело и тайно захоронил его. Они, вероятно, предполагали примерно то же самое. Узнать у твоего портрета, что с тобой приключилось, или же поинтересоваться, почему он не разговаривает, было невозможно: он не пережил сражения в замке. Мне кажется, Гарри говорил, что портрет нашелся в одной из обрушившихся комнат, выгоревших почти до неузнаваемости.

Честно говоря, у меня тогда были более насущные проблемы, чем разгадка случившегося с телом моего бывшего профессора. Кроме как после случайных кошмаров, до недавнего времени я почти не размышляла об этом. А даже если бы и размышляла… Вероятность того, что ты дожил до утра, даже если тебе так или иначе удалось выбраться из хижины, была бесконечно мала.

Гермиона кивнула на кресла у камина:

— Давай пересядем, если ты не против. Мне вдруг стало как-то зябко.

— Абсолютно не против, — спокойно ответил Саймон, вставая и отодвигая ее стул. — Может быть, вместо вина налить тебе коньяка?

Хладнокровное, жесткое заявление о том, что ни одна из сторон не удосужилась проверить его состояние, не вызвало удивления. Саймон прекрасно знал, что в хаосе последней битвы всем было не до того, и тем не менее ему пришлось подавить вздох, рожденный ощущением пустоты в груди.

Прежде чем Гермиона поднялась, он протянул руку, чтобы на мгновение коснуться шелковистых волос гостьи, и вдруг понял, что устал. Устал от притворства, от одиночества, служившего единственным вознаграждением за искупление ошибок молодости. Не дожидаясь, пока низменные инстинкты одержат над ним победу, Саймон отошел к полке, на которой держал вполне приличный коньяк и бутылку Огденского. Плеснув себе виски, он сделал большой глоток, обернулся и поднял бокал в приветственном жесте.

— Если мне придется отвечать на подобные вопросы, тебе лучше как следует напоить меня.

Когда Гермиона устроилась в том же самом кресле, куда Саймон усадил ее вначале, чувство вины усилилось. Он явно не хотел обсуждать ни события ночи битвы за Хогвартс, ни то, как ему удалось выжить, оправиться от ранения, которое должно было стать смертельным. Жестоко добиваться ответов, но Гермиона нуждалась в них почти так же, как в очередном глотке воздуха.

— Что бы ты ни пил, мне подойдет. — Она подозревала, что Саймон не единственный, кому понадобится выпить что-то покрепче, прежде чем их беседа окончится. — Давай, неси сюда бутылку.

Взглянув на бутылку, которую он все еще держал в руке, и потом на Гермиону, Саймон мысленно пожал плечами. Она продолжала доказывать, что уже давно не ребенок.

— Как скажешь. Я умываю руки, — он достал пустой бокал. Сев и налив себе почти до краев, Саймон жестом предложил Гермионе поднять ее бокал и наклонил бутылку:

— Дай знак, когда хватит.

— Спасибо, достаточно, — к этому моменту жидкости в бокале было чуть больше, чем на два пальца, и Гермиона знала, что такого количества вполне хватит, чтобы поддержать ее некоторое время.

Саймон не сказал, что они пьют, но запах казался смутно знакомым. Очень осторожный глоток, от которого все ее тело содрогнулось, подтвердил подозрения. Огденское.

Гадость полная, но цель была достигнута. Под воздействием виски и тепла, исходящего от камина, озноб постепенно отступал.

— Так о чем ты говорил?

Он попытался заговорить, не отводя от нее взгляда, но не смог. Посмотрел на огонь, на жидкость в бокале. Сделал еще один большой глоток, и только потом уселся поглубже. Поскольку кресла располагались скорее рядом, чем напротив друг друга, оказалось легко притворяться перед самим собой, что он, наблюдая, как пламя в камине пожирает заранее положенное туда полено, беседует с Йориком.

— Когда вы с Поттером ушли, я был практически мертв, — ровным голосом заявил он.— Чтобы обмануть Темного… Волдеморта, мне нужно было иметь при себе зелье Живой Смерти. Дураку было ясно, что Лорд спустит на меня Нагайну. Он ведь обожал терроризировать окружающих своей тварью.

Саймон замолчал и медленно отхлебнул виски.

— Смитвик, как вам известно, разработал очень эффективный антидот. Артур Уизли может это подтвердить. Найти способ объединить два зелья в концентрированный раствор и добавить туда Крововосстанавливающее оказалось несложно.

Он слегка усмехнулся и на мгновение взглянул в ее сторону, а потом снова уставился на огонь.

— Благодаря маггловскому шприцу, которым я поспешно уколол себя в бедро, раствор оказался в моей крови, прежде чем Волдеморт повернулся ко мне спиной. Как только он оставил меня умирать, я тут же заклеил рану на шее, ну а затем появились ты и чудо-мальчик.

Он покачал бокал в руке, глядя, как закручивается воронкой оставшееся в нем виски.

— Когда действие зелья закончилось, я смог аппарировать в Тупик Прядильщиков, последнюю, так сказать, обитель моих предков, где и залечил свою рану окончательно. Что до чертова портрета... Его сожгли прежде, чем я покинул Хогвартс.

Саймон мрачно взглянул на собеседницу и не менее мрачно поинтересовался:

— Удовлетворено ли ваше нездоровое любопытство на сегодняшний вечер, мисс Грейнджер?

«Я снова мисс Грейнджер».

Она осторожно глотнула Огденского, не будучи уверенной, радоваться или беспокоиться, что виски не обжигает так сильно, как раньше. Возможно, ее горло начинает неметь?

— Если вы интересуетесь, остались ли у меня еще вопросы, боюсь, ответ разочарует вас или, по крайней мере, истощит остатки вашего терпения. — Сделав еще глоток, Гермиона практически не поморщилась и ощутила приятное тепло. — Тем не менее, мистер Сопороус, подозреваю, никто из нас особенно не стремится продолжать обсуждение настолько деликатной темы сегодня вечером.

Пока еще он не поднялся, чтобы выставить ее за дверь. Гермиона решила считать это положительным знаком, невзирая на все косые взгляды и интонации.

— Саймон, — она допила остатки виски, поставила бокал на столик и потянулась к руке собеседника. — Спасибо, что рассказал мне.

Гермиона на мгновение задержала руку, не уверенная, что ее прикосновение будет воспринято положительно, а потом отбросила осторожность и накрыла пальцы Саймона своими.

Прежний Северус немедленно отдернул бы руку, и если бы Саймон увидел хоть намек на жалость в глазах Гермионы, то поступил бы так же. Но не найдя его, только кивнул и сделал еще глоток. Он не сжал ее пальцы в ответ — это было бы слишком по-дамблдорски, — а лишь легко погладил, прежде чем осторожно отнять свою руку.

После исповеди квартира показалась ему меньше, чем обычно. Саймону стало просто необходимо выйти на крышу, и поскольку было бы верхом грубости оставить гостью сидеть в одиночестве, он поднялся и достал два плаща из небольшого шкафа рядом с входной дверью.

— Хочешь прогуляться со мной на крышу? Я могу почти стопроцентно гарантировать, что искушения сбросить тебя с нее у меня не возникнет, — Саймон чуть улыбнулся.

Крыша. Ей до сих пор было памятно письмо, написанное им всего несколько месяцев назад, в котором он рассказал ей, как выходит на крышу, когда чувствует себя неспокойно.

Гермиона улыбнулась в ответ и приняла предложенный плащ:

— Польщена таким приглашением. Мне хотелось побывать там с тех пор, как я прочитала о ней в письме.

Идя вслед за ним из квартиры и вверх по лестнице, она накинула позаимствованный плащ на плечи. Гермиона не могла не уткнуться носом в ткань, чтобы проверить, пахнет ли она как Саймон, и была благодарна, что он шел впереди и не мог наблюдать ее глупости, пусть и минутной.

«Веду себя, как школьница, влюбленная в капитана сборной по квиддичу».

Вид с крыши был почти таким же, как она себе и представляла. Звуки города приглушены достаточно, чтобы не раздражать. Луны не было видно, но Лондон светился своим собственным светом, что позволяло ей видеть профиль Саймона в окружавшей их темноте.

Легкий октябрьский ветер нагонял прохладу, и Гермиона плотнее запахнула плащ.

— Красиво.

Если бы Саймон был повесой, то такие слова послужили бы сигналом начать нашептывать Гермионе на ушко милую чепуху о том, что ее красота затмевает собой город, лежащий внизу. Но Саймон повесой не был, и ничего подобного не произнес. Вместо этого он заметил, что Гермиона запахнулась потуже, и вспомнил, как она мерзла чуть раньше. Подойдя ближе, Саймон укутал ее в свой плащ. То, что при этом ему пришлось обнять ее за плечи, по его мнению, было в некотором роде наградой.

— Да, порой вид отсюда бывает неплох, — он смотрел на ее макушку. Легкий ветер играл с кудрями Гермионы, и несколько завитков коснулись его лица. Это напомнило Саймону недавнее краткое прикосновение ее пальцев.

— Ты в моих объятиях — что ж, летим? — он вопросительно поднял бровь и слегка усмехнулся, пытаясь угадать реакцию Гермионы.

Когда-то он уже задавал ей подобный вопрос, и в то время страх удержал Гермиону от ответа. Страх падения, и — она должна была признаться себе в этом сейчас, — страх встречи с Саймоном. В своих письмах Гермиона могла казаться соблазнительной, уверенной в себе женщиной, которая могла рассмешить Саймона и даже заставить его желать себя, но в реальности... На самом деле она была все той же старой-доброй Гермионой Грейнджер, и когда Саймон спросил у своей милой, распутной, романтичной мечтательницы, отправится ли она с ним в полет, Гермиона испугалась, что разочарует его или же что он, в некотором роде, ее разочарует — и их отношения, какими бы странными они ни были, окончатся.

Теперь остался только страх, мучивший ее с первого года обучения в Хогвартсе, — страх падения. Все свелось к единственному вопросу: доверяет ли она Саймону настолько, чтобы поручить его заботам свою жизнь?

Гермиона повернулась, уткнулась лицом ему в грудь, крепко обняла, двумя руками вцепившись в свитер.

— Если ты уронишь меня, я сделаю тебе больно. Очень-очень больно.

Она старалась, чтобы эти слова прозвучали шуткой, но едва уловимое беспокойство в голосе выдало ее.

Гермиона подняла голову, чтобы посмотреть на Саймона, напряженно стараясь разглядеть черты его лица в темноте.

— Я чуть-чуть нервничаю. Нет, это ложь: я в ужасе... Просто поцелуй меня сначала, ладно?

Памятуя ее признание в письме, Саймон ожидал, что Гермиона откажется и бросится вниз по лестнице, сказав на прощание какую-нибудь гадость. Обнаружив себя в ее объятиях, оказался несколько выбит из колеи, а небольшая дрожь в ее голосе окончательно добила его. Руки Саймона сами собой поднялись, чтобы отвести волосы с лица Гермионы. В его груди появилось непривычное чувство нежности, которое угрожало, того и гляди, комком подобраться к горлу.

— Проклятая идиотская гриффиндорская гордость, — прошептал он хрипло. — Полет не входит в обязательную программу нашего вечера, Гермиона. Я всего лишь пошутил и ожидал, что мне придется гнаться за тобой вниз по лестнице.

Саймон коротко поцеловал ее и улыбнулся по-настоящему, чувствуя себя вполне безопасно в темноте.

— Однажды, когда ты будешь уверена, то встанешь мне на ноги, обнимешь меня, и мы полетим.

Он дал ей возможность отступить, и Гермионе очень хотелось воспользоваться ей.

Безумно хотелось.

Тем не менее его забота, казалось, только упрочила решимость Гермионы сделать это — отправиться в полет без метлы.

«В объятиях Саймона».

Она перестала цепляться за его свитер и опустила руки. Посмотрела на город, а затем обняла Саймона за шею обеими руками и аккуратно встала ему на ноги. Эта поза напомнила Гермионе, как она маленькой девочкой танцевала с отцом.

— Я уверена.

Саймон не солгал Гермионе, назвав себя созданием тьмы. Темнота была нежна, добра и более чем готова позволить ему такую свободу, которой день никогда не давал. Скользящим движением достав палочку из рукава, Саймон несильно сжал ее в правой руке, левой же обнял Гермиону за талию.

— Наконец-то я вижу свою мечтательницу, — в голосе Саймона послышалось легкое удивление, а затем он наклонился и поцеловал ее.

«Ventus sinus ut meus mos», — подсказало сознание, а палочка начала свое вращение над их головами. Пара поднималась, медленно поворачиваясь, пока Саймон не решил, что они достигли нужной высоты. Разорвав поцелуй, он посмотрел в сторону и вниз. Они висели довольно высоко над зданием, и Лондон распростерся под их ногами.

— Что скажешь, моя необузданная мечтательница? Летим дальше или возвращаемся?

Где-то в подсознании Гермиона отмечала изменения вокруг них, понимая, что они означают. Однако пока губы Саймона касались ее губ, пока глаза ее были крепко закрыты, Гермиона могла притворяться, что под ногами у них с Саймоном по-прежнему крыша.

Но потом он заговорил, задал вопрос, и Гермиона захныкала — очень тихо, надеясь, что Саймон не услышит, не поймет страха, который она так старалась подавить.

Осторожно открыв сначала один глаз, а потом другой, Гермиона рискнула посмотреть вниз. Вздохнув, она обняла Саймона еще крепче и поняла, что если смотреть на него или же на ночное небо над их головами, то ей становится спокойнее.

— Я… мм… не слишком тяжелая для тебя? Нам не грозит опасность рухнуть на землю кучей переломанных костей?

Саймон держит ее, он не даст ей упасть. Она не позволит ему дать ей упасть. Гермиона еще теснее прижалась к нему и рискнула еще раз взглянуть вниз.

Как только первая волна парализующего сознание ужаса схлынула, Гермиона поняла, что зрелище, открывшееся ей, действительно захватывает.

— Не могу поверить, что это вообще возможно.

Саймон, конечно, не собирался возражать против близости, коей они сейчас наслаждались, но в нем все еще оставалось немало от учителя. Насколько он мог судить, Гермиона была опасно близка к истерике.

— Гермиона, — это прозвучало почти резко. — Прекрати болтать и выслушай меня. Внимательно выслушай.

Уверившись, что завладел ее вниманием, Саймон поднял бровь и заговорил самым своим суровым преподавательским тоном:

— Тебе нужно верить в возможность наколдовать струю воды, бьющую из конца твоей палочки, или ты просто наколдовываешь эту струю? Нужно ли тебе верить, когда ты творишь Incendio или запускаешь долбаные огненные колокольчики на мантию безвинно пострадавшего профессора, в то время как он пытается — смею добавить, изо всех сил пытается, — спасти задницу твоего соученика?

Он снова говорил тем самым тоном, который всегда привлекал внимание Гермионы в классе. Этого было достаточно, чтобы отвлечь ее от размышлений на тему, когда же они упадут на землю и умрут.

— Ну, я же тогда не знала, что ты на самом деле делал! Подожди, ты знал, что это я? И не наказал меня... Безусловно, сейчас не время вникать во все случившееся когда-то.

Ей даже не пришло в голову забеспокоиться, что она уже не так тесно прижимается к нему.

— Ты хочешь сказать, что можешь летать — умение настолько редкое, что большая часть магического мира даже не подозревает о подобной возможности, — просто потому, что можешь? Просто делаешь это — и все? Тогда почему же все не могут? Почему я не могу?

— Святые вседержители, женщина, — прорычал Саймон, насупившись. Он не расстроился, просто вернулся к своему менторскому тону. Она поймет, даже если им придется провести здесь всю ночь.

— Просто удивительно, что тебе удалось школу закончить. Слушай, и, ради Мерлина, включи свои чертовы мозги и подумай, о чем я говорю. Что это за заклятия, Гермиона? Я не упомянул еще два из них.

— Все их я могу использовать, — забормотала себе под нос Гермиона, раздраженная тем, что ее отчитали как неграмотного первогодку.

Она скривилась, обдумывая проблему, оценивая и отбрасывая возможные ответы, покусывая нижнюю губу.

Огненные колокольчики — портативные чары огня, это очевидно. Aguamenti — еще одни чары, на этот раз генерирующие воду...

— Огонь и вода, — моргнула Гермиона. — Огонь и вода, земля и воздух, четыре стихии?

Невозможно, чтобы это было так просто.

— Ты можешь летать потому, что существует некое заклинание, создающее воздух, или ветер, или что-то в этом роде, которым ты можешь управлять так, чтобы поднять тебя над землей, верно? Никто никогда не говорил мне ни о чем подобном!

В ее голосе слышался азарт познания. Гермиона изогнулась, чтобы лучше видеть собственные ноги, как будто надеялась заметить видимые признаки работы заклинания.

Она поняла идею, но не весь ее потенциал. Даже Волдеморт не осознал, насколько далеко можно зайти в использовании.

Слегка качнув головой, Саймон пояснил:

— Чары не создают воздух или ветер, Гермиона. Они управляют ими. При правильно подобранном сочетании заклинаний мы могли бы строить воздушные замки на облаках. Проверь одной ногой пространство между моими, — велел он ей, при этом твердо держа ее за талию.

Гермиона уже было начала выполнять задание Саймона, но тут ее инстинкт самосохранения вновь заявил о себе.

— Я... не уверена, что смогу, — ее слова прозвучали намного тише, чем ей хотелось, и ночной ветер сделал все возможное, чтобы унести их прочь неуслышанными.

«Возьми себя в руки, женщина. Ты вломилась в Гринготтс, противостояла Пожирателям смерти, выдержала пытки ненормальной суки и заявила Молли Уизли, что не выйдешь замуж за ее сына, даже если ад замерзнет. По сравнению с этим, выполнить его просьбу проще пареной репы».

— Пареная репа, точно.

Гермиона не отрывала взгляда от своих ног и на всякий случай покрепче ухватилась за Саймона, осторожно исследуя пространство между его ногами носком своей туфли.

— Потрясающе, — Гермиона подняла голову и улыбнулась ему. — Насколько трудно управлять стихией? Как ты думаешь, ты мог бы меня научить?

Саймон все еще ломал голову над высказыванием про репу, когда Гермиона наконец выполнила его просьбу. Последовавшие вопросы почти соблазнили его совершить небольшое падение — каких-нибудь несколько метров, — но умирать от удушья не хотелось, и соблазн был подавлен.

Поскольку они продолжали подниматься и скоро должны были оказаться в поле зрения магглов во всей красе, Саймон не ответил сразу, занявшись заклятием дезиллюминации. Ему сразу вспомнилось все, через что пришлось пройти, дабы удостовериться: Волдеморт так и не понял, что секрет его последнего «преимущества» известен не только самому Темному Лорду. Опасность, в которой окажется Гермиона, да и он сам, в случае, если кому-то из бывших Пожирателей Смерти станет известно о ее знаниях...

— Нет, — обрубил он. — И прежде, чем начнутся все твои «почему» и «отчего нет», просто скажу: если ты станешь носиться по воздуху туда-сюда без метлы, это будет неосторожностью как с твоей, так и с моей стороны.

И не отрывая взгляда от ее лица, неожиданно для себя самого добавил:

— Во всяком случае, не сегодня. Одна лишь великая и мистическая Трелони знает, что будет завтра.

«И какого хрена я это сказал? «Нет» было вполне достаточно».

Гермионе не нравилось представлять себя букой, но когда она услышала от Саймона «нет», то была почти уверена, что надулась. И подозревала, что это не особенно привлекательное зрелище.

Она уже было собиралась довольно резко заявить, что Гермиона Грейнджер не носится по воздуху взад и вперед — на метле или без нее, — и что его замечание в лучшем случае всего лишь оскорбительно, когда Саймон дополнил свой ответ.

Улыбка еще мягче, еще нежнее, чем прежде, появилась на ее лице. Она опять встала ему на ноги и прижалась к его телу, теперь не потому, что опасалась за свою жизнь, а потому, что просто хотела сделать это. Ее голова покоилась на его плече. Гермиона почувствовала себя довольно смелой, на мгновение коснувшись губами подбородка Саймона, прежде чем переключить внимание на огни города.

Здесь и сейчас ей было хорошо.

С обучением полетам можно подождать.

А в том, что Саймон станет учить ее, она была уверена.

Саймон нахмурился, глядя сверху вниз на женщину, прижимавшуюся к нему. Чудо чудное — вопросов больше не предвидится. Только едва ощутимый поцелуй. Он чувствовал себя почти… безмятежно. И хотя чувство это было приятным, да к тому же давно позабытым, Саймону сделалось не по себе.

Он обвел взглядом ночное небо, выискивая грозовые тучи, которые — он был уверен в этом, — уже собирались обрушиться на них с Гермионой, ничего не подозревающих. Когда Саймон не нашел никаких оснований для беспокойства, на сердце у него стало еще тревожнее. Темнота вдруг перестала казаться успокоительной. За ее пеленой скрывались опасности, которых он не мог разглядеть. Ад потребует свою плату, так или иначе.