Жизнь по буквам (джен)

Гермиона сидела в кресле, низко склонив голову над толстой папкой, из которой, словно высунув языки, торчали края пожелтевших от времени колдографий и документов. Она аккуратно, буква за буквой в который раз уже обводила ставшую за долгие годы совместной работы почти родной фамилию: «Shakelbolt».

Слезы, казалось бы, уже исчерпавшие себя за месяц, прошедший со дня убийства Кингсли Шеклболта, застилали глаза, но сил смахнуть их просто не было. Он был ее наставником, учителем; был тем, чьему мнению она доверяла всегда и во всем. Теперь, когда его не стало, Гермиона чувствовала себя потерянной, разбитой и одинокой. Она глубоко вдохнула, пытаясь унять сбившееся дыхание, и последний раз обвела заветные буквы, с силой надавливая на перо.

«SH». Один звук, две буквы — таким был и он: немногословный, порой немного сложный, но неизменно однозначный и четкий.

«A». Первая буква алфавита. Как же символично — он был тем, за кем шли даже заранее зная о том, что этот путь навсегда вычеркнет их из книги судеб; тем, кого безоговорочно уважали друзья и боялись враги.

«K». Больше всего эта буква ассоциировалась у Гермионы со словом: «key» — «ключ». Он действительно был в ее жизни ключом, открывшим ту дверь знаний, войдя в которую, она нашла свое призвание в жизни.

«L». Как ни парадоксально, но именно с этой буквы начиналось слово, погубившее его: «lie» — «ложь», и с нее же — слово, дававшее ему силы бороться до последнего вздоха: «love» — «любовь». Он любил жизнь, любил окружавших его людей, среди которых у Гермионы было свое место; любил страну, ради которой пожертвовал многим и сделал еще больше.

«E». Такая банальная, но удивительно коварная буква — она есть в его фамилии, но никто ее не произносит. Возможно, это судьба, что его убийцей оказался простой клерк, чье имя начиналось с той же буквы.

«B». Гермиона усмехнулась, вспомнив, что среди маггловской молодежи эта буква имела особый смысл: две «b», написанные подряд, читались как «born to be» — «рожденный быть». И для него это выражение подходило на все сто.

«О». Простая и незамысловатая, эта буква, как и он сам, несла гармонию, ассоциируясь с чем-то целостным, объединяющим.

«L». И опять, обводя по контуру неказистый крючок, Гермиона подумала о двойственности его значения: похожа на петлю виселицы и воздушный шар одновременно; смотря как перевернуть ее.

«T». Почему-то подумалось о температуре. Возможно потому, что именно ее так часто обозначают этим символом. И опять все правильно, опять буквы говорили за него: он всегда был спокоен, словно глыба льда, и в то же время жизнь бурлила в нем с такой силой, что если можно было бы измерить ее градусником, то серебристая полоска ртути подползла бы к самой верхней отметке и, надувшись пузырем, взорвала бы бесполезную стекляшку.

Гермиона медленно поднялась со своего места, выключила настольную лампу, освещавшую небольшой кабинет мягким зеленым светом и, направив волшебную палочку на папку, шепнула: «Closare».

Коричневый пергамент опоясала золотистая нить, которую тут же скрепила с бумагой жирная сургучная печать. Это был конец. Последняя встреча, пусть и ненастоящая. Дело об убийстве министра магии Кингсли Шеклболта было закрыто.

Накануне получили поцелуй дементора бывшие Пожиратели Смерти, обманом проникшие в Министерство и заманившие Кингсли в ловушку. Справедливость была восстановлена, но ничто уже не могло вернуть его — того, чья жизнь читалась по буквам.