Спи. Спи, Гермиона. (гет)

Мы прячемся от этих проклятых егерей в лесу. Мы не можем нормально заснуть, потому что отовсюду слышатся пугающие шаги. Нам так страшно. Мерлин, знал бы кто, как нам страшно! Проблема в том, что страшно нам не за себя. Ты боишься за свою семью, они ведь у тебя магглы. Гарри боится за всех, абсолютно за каждого. А я за тебя. Гермиона, как же я за тебя боюсь, ты себе представить даже не можешь! Раньше боялся, что уйдёшь к другому, к Краму, например. А вот теперь, что уйдёшь из этого мира. Умрёшь, и тебя не станет. Ведь это так реально! Ненавижу эту войну, ненавижу этих егерей, ненавижу себя, тебя, всех. Как я мог допустить влюбиться в лучшую подругу? В самую умную и красивую? Знаешь, что самое страшное? Я, наверное, так и не смогу признаться тебе в своей любви. Я ведь трус, хоть и гриффиндорец.

Ты тихонечко вздыхаешь во сне, а я задерживаю дыхание — боюсь, что разбудил тебя. Но ты спишь дальше, совсем немного улыбаясь. Что тебе снится? Может быть, твои мама и папа. Может быть, Косолапус мило замурлыкал — ты его так давно не видела. А может быть я. Я озираюсь, нет ли кого рядом. Когда я думаю о тебе, о моментах, когда мы можем быть вместе, у меня начинается паранойя. Кажется, что кто-то может прочитать мои мысли, а потом рассказать о них тебе. Ты бы, наверное, виновато на меня посмотрела и только. А я бы ушёл и постарался никогда больше не встречаться с тобой. Но нет, конечно, на меня никто не смотрит. Кроме нас в палатке только Гарри, но он уже давно спит.

Я помню каждый момент, связанный с тобой. Помню и то, как увидел тебя первый раз. Ты мне так сильно понравилась, но я боялся этого чувства, поэтому старался вести себя холодно, а получалось так, словно хочу обидеть. Я никогда этого не хотел, Гермиона, никогда, поверь! Я не смог бы этого захотеть. Обидеть тебя — это как применить к самому себе Круциатус. Но ты так часто плакала из-за меня. Начиная с первого курса. Ты даже Хэллоуин праздновать не стала. На тебя тогда напал тролль. Мерлин, сейчас бы я показал этому троллю, но тогда мне самому было до жути страшно! И знал я только «Вингардиум Левиоса». Но, из-за этого, тогда ты посмотрела на меня с уважением. Будто я спас тебя. Каждый следующий мой шаг был направлен на то, чтобы ты ещё раз на меня так посмотрела. Что поделать мне, Гермиона, если я не красавец, не слишком уж умён, да и не так храбр, как должен? Что мне поделать для того, чтобы ты увидела во мне не только своего друга? Я мучаюсь этим вопросом вот уже седьмой год, а ты краснеешь и зарываешься в свои книжки, когда я делаю попытку.

Я уверен, ты уже догадываешься, но я всё равно не могу сказать это проклятое «я тебя люблю». И в который раз просто провожу рукой по твоим волосам, когда ты спишь.

Ты перестаёшь улыбаться, мне кажется, что это из-за меня, и я опять готов не дышать, пока ты не уснёшь. Но это просто сон сменился. Теперь тобой, наверное, завладела война. Не только в реальном мире, но и во сне. Даже там нам нельзя отдохнуть от этого страха. Твоё дыхание сбивается, ещё несколько минут ты ворочаешься, а потом резко открываешь глаза и удивлённо смотришь на меня. Я отодвигаюсь от твоей кровати и пытаюсь встать, хотя зачем? Ты уже видела меня.

— Рон? Что ты…

Я качаю головой и говорю только:

— Спи…

Я глажу тебя по плечу и немного сжимаю его. Ты чувствуешь, что с тобой всё ещё мы, какими бы не были страшными твои сны и реальность. Через несколько минут ты засыпаешь, а я всё ещё сижу возле твоей кровати. Я признаюсь тебе немного позже, а пока...

Спи. Спи, Гермиона.