Thunder and Lightning (гет)

Гермиона помогает миссис Уизли с уборкой комнаты, когда снова видит Сириуса. Половина лица у нее закрыта полотенцем, в руке зажат Доксицид, и она кожей ощущает, как нагрелась температура в комнате за секунду до того, как раздался его голос. Она с усилием заставляет себя не смотреть на его стройную фигуру и принимается с показным интересом разглядывать жужжащие шторы. Она может слышать, как Сириус вполголоса о чем-то говорит с миссис Уизли.

«Гермиона, я…» — вспоминает она его голос, такой низкий и волнующий; тогда ей удалось собрать мысли воедино, заставить себя отстраниться и выйти из кухни. Она поднимает глаза и смотрит на него, и не может не думать о его руке, держащей ее запястье, о его лице, залитом дождем, о его языке во время их поцелуя.

Она откладывает бутылку с Доксицидом и тихо обходит Фреда с Джорджем, останавливаясь рядом с Сириусом. Он упорно делает вид, что не замечает ее передвижений, появляется ощутимая напряженность в его словах, и его нервы напряжены в попытке не выдать себя ничем.

Он наклоняется, чтобы лучше рассмотреть письменный стол, и его голос ощутимо дрожит, когда он дальше разговаривает с миссис Уизли. Голосовые связки с трудом проталкивают такие, казалось, знакомые слова: красивый, боггарт и ужасно.

Взгляд Гермионы приковывает к себе полоска кожи, виднеющаяся между брюками и рубашкой. Он может ощущать ее взгляд, словно тот материален, словно это ее рука или губы прикасаются к нему.

Молли вежливо с ним соглашается, и когда Сириус поднимается, она наклоняется, чтобы взглянуть через замочную скважину стола, как это только что делал он. Сириус переносит своей вес на правую ногу, чтобы его рука, будто случайно коснулась левой руки Гермионы. У Гермионы перехватывает дыхание, и ей хочется вскрикнуть от этого прикосновения, но она вынуждена молчать, ведь миссис Уизли так близко, а в комнате полно людей.

Она хватает первую попавшуюся вещь с пыльной полки и делает вид, что пристально изучает ее. Притворятся, что ничего странного не происходит, что ее мозг вовсе не забит мыслями о красоте и опасности. Гермиона продолжает перебирать вещи, прекрасно зная, что если она остановится, то ее поглотит ощущение его рядом с собой, ощущение того, что он находится так близко, и у нее просто не останется другого выбора, как прижаться к нему крепче. Она кладет вещь на место и смотрит на свои пальцы, рассматривая их с таким вниманием, словно Сириус не стоит рядом с ней, словно ее сердце не бьется в два раза быстрее. Линии на подушечках пальцев, эти изогнутые линии, они заполнены темной пылью.

Она может слышать все еще говорящую миссис Уизли, пристально рассматривающую стол, и совершенно не осознающую то, что происходит прямо у нее за спиной. Для Гермионы голос миссис Уизли кажется еле слышным и становится еще тише, в то время как прикосновение руки Сириуса становится все более реальным и очевидным. Она резко втягивает воздух и скашивает на него глаза, улавливая на его лице маску спокойствия.

Рука Сириуса медленно движется вверх по ее левой ноге, а когда проскальзывает на внутреннюю сторону ее бедра, у нее не остается другого выхода, как прекратить эти прикосновения. Она не может ни на чем сосредоточиться, только на Сириусе и его руке, рождающей у нее внутри раскаты грома, на воспоминании о его руках на ее бедрах и на груди. Гермиона все так же рассматривает пыль на пальцах и чувствует жар его кожи сквозь ткань брюк. Она воображает его разгоряченное тело под своими пальцами, прикосновения, что заставят кровь кипеть, а тело распадаться на сотни кусочков. Ей видится жар тела, скользящие руки, стирающие саму суть Гермионы и оставляющие одно лишь создание, некий гибрид Гермионы и Сириуса, результат их страсти.

Его рука продолжает свое движение вверх, и она теряет способность рассуждать, в то время как его запястье опирается на внутренний край ее cлегка выпирающей косточки таза, а чуткие пальцы скользят по промежности сквозь ткань брюк. Круговым движением надавливает рукой еще сильнее, и она резко выдыхает, в эту минуту собственное дыхание кажется ей громом, напоминая, что миссис Уизли стоит слишком близко.

В дверь громко звонят, и Сириус уходит, спеша успокоить орущий портрет матери. Он оборачивается на ходу к Гермионе: половина ее лица скрыта за гривой волос, а сами глаза потемнели от сдерживаемых чувств.

* * *

– У меня не получается его открыть, – произносит Джинни, дергая старинный серебряный медальон. Гермиона ничего на это не отвечает, продолжая рассматривать их отражение в стеклянных шкафах, становясь так, чтобы четко видеть отражение Сириуса. Их лица кажутся окутанными пыльной дымкой, словно если бы они стояли за грязной марлевой занавеской.

Она пристально смотрит на отражение Сириуса, ожидая того момента, кода их взгляды пересекутся и вспыхнут вновь. Но он не смотрит, кажется, даже не обращает на нее внимания. Она хмурится и оборачивается к Джинни:

– Что?

Переводит взгляд на овальный медальон, лежащий на протянутой руке Джинни, на крышке которого выгравирована готическим шрифтом большая буква Б.

– Он прекрасен, правда? – говорит Джинни, но, кажется, что она находится невообразимо далеко. Несколько мгновений Гермиона молчит, созерцая медальон.

– Гермиона?

– О, – встряхивает она головой, словно сбрасывает пелену, окружившую ее разум. – Извини. Да. Прекрасен.

Джинни пожимает плечами и кладет его обратно, открывая следующую дверцу и переводя свое внимание на что-то еще. Гермиона оглядывается вокруг: все чем-то заняты. Ее глаза на длительное время вновь приковывает к себе отражение Сириуса. Его лицо оживленно, и она может слышать отзвук его голоса, когда он смеется или говорит что-то Гарри.

Она не может понять, почему ведет себя так глупо, почему ее мозг не может думать ни о чем другом, кроме него, что желания тела, затмевают разум. «Все, что касается Сириуса и меня – все это не правильно», – скользит мысль в ее голове. И она решает думать о других вещах, о школе, о своих друзьях.

Несмотря на это, ее ладонь сжимается на серебряном медальоне, прежде чем она выходит из комнаты, бросив взгляд на присутствующих, что отражаются в зеркальных шкафах. Никто ничего не замечает, и когда они переходят в другую комнату, серебро мертвым грузом оттягивает ее карман.

* * *

Джинни заснула прямо на диване, и Гермиона быстро проскальзывает в комнату, что им отвели, словно вор. Оказавшись в комнате, она с облегчением слышит звук защёлкнувшего замка.

Гермиона распахивает окно, так как в комнате невыносимо душно. Она скидывает одежду и ложится в постель обнаженной, но даже несмотря на это, ее тело покрыто маленькими капельками пота.

Она слышит вначале слабо, а потом все более отчетливо разговор Сириуса и Ремуса, находящихся в соседней комнате. Пока она пытается себя убедить, что все ее чувства — не более чем увлечение и что она никогда не сможет быть вместе с Сириусом, Гермиона свешивается с кровати и тянется за лежащим на полу брюками. Она засовывает руку в передний карман и достает медальон.

Гермиона рассматривает его, чувствуя прочную связь с этой вещью, делающей ее ближе к Сириусу, заставляющей верить, что все будет реальностью, а не мечтой. Она водит пальцем по тонким линиям буквы все то время, пока ее разум спорит сам с собой.

«Ты слишком молода», – говорит ее логика, в то время как она переворачивает медальон и касается гладкой поверхности.

«Что все скажут по этому поводу?» – громче спрашивает она, в то время как Гермиона проводит ногтем вдоль кромки медальона, стараясь открыть.

«Ты для него ничего не значишь», – теперь ее логика почти кричит на нее, а крошечные петли медальона отказываются поворачиваться и открываться, оставаясь плотно закрытым.

«Ты не любишь его», – громкий голос превращается в шепот, в то время как она надевает цепочку через голову и позволяет медальону свободно упасть ей на грудь.

Она прижимает руку к своим бедрам, осознавая, что прекрасная серебряная вещь – единственное, что на ней надето. Придя в себя, она плачет горькими слезами разочарования.

* * *

Сириус в одиночестве пьет на кухне чай, когда входит растрепанная Гермиона с завязанными кое-как в хвост волосами и мятой пижаме. Она ничего не говорит и даже не смотрит на него. Он же наблюдает за ее спиной, как она наливает горячий чай из чайника себе в кружку.

Он может видеть изгиб ее позвоночника, прикрытый тонкой тканью рубашки. Его взор скользит вверх, чтобы задержаться на ее шее. Он моргает. На ее шее отчетливо виднеются красные пятна. Он встает прямо за ее спиной, но ее руки все так же неспешно продолжают наливать чай.

– Что случилось с твоей шеей? – спрашивает он и его горячее дыхание, заставляет шевелиться волоски на ее голове.

Она стягивает покрепче рубашку у шеи и твердо говорит:

– Ничего.

Вблизи это больше похоже на ожог. Присмотревшись, Сириус замечает выглядывающую из под ворота тонкой работы цепочку. Он притягивает ее за плечи и резко поворачивает вокруг оси, резко оттянув ворот рубашки, чтобы увидеть цепочку, спускающуюся вдоль ключиц и заканчивающуюся большим овалом. Внутри овала светится буква Б, опаляя ее кожу.

– Ничего не выйдет, — тихо произносит она, вспоминая, как неистово пришлось ей использовать все заживляющие заклятие, которые она только знала, но ожог так же быстро появлялся вновь. – Мне очень жаль, я не…

Он резко прерывает ее:

– Все в этом доме может чувствовать кровь, Гермиона.

– Грязную кровь, — выдыхает она. И ей так стыдно, что она украла медальон, стыдно, что поступила так глупо.

– Почему ты взяла его? – спрашивает он, и тысячи воспоминаний о том, как этот медальон покоился на его груди, и как он в ярости бросил его на пол в тот день, когда разорвал все отношения с семьей и сбежал.

– Он напомнил мне вас, – говорит она, – когда вы… когда я… когда мы вместе, я чувствую, что все это нереально… я имею в виду, что это все ведь не может быть реальностью?

Она смеется над собой, смотря вниз.

Он не в силах понять, как она может быть столь наивной, не понимает, почему она не видит, насколько прекрасна. Он бережно берет ее лицо в ладони и нежно проводит пальцем по щеке.

– Гермиона, – произносит он. – Это реальность.

И он целует ее.