Breaking the Habit (гет)

Вокруг все твердят, как спелись,

Что ежели стал героем, то должен быть строг и строен-

На каждую лажу мира клинок вынимать из ножен.

Но в этом-то вся и прелесть,

Что если ты стал героем, а ты уже стал героем,

То никому на свете ты ничего не должен.

(Олег Медведев, «Герой»)

Глава 1

Сегодня! Гарри привычным движением нащупал очки на тумбочке рядом с кроватью. Сегодня он наконец-то уедет от Дурслей навсегда. Ему не нужно будет больше возвращаться в этот унылый и ненавистный дом, в котором он провел столько времени и который он никогда не считал своим, что бы там ни говорил Дамблдор. И с тех пор, как он поступил в Хогвартс, ощущение чуждости только усиливалось. Это место ассоциировалось с чем угодно — тюрьмой, ссылкой — но только не с домом. Он всегда чувствовал себя здесь незваным гостем. И никогда — хозяином.

Гарри резким движением откинул одеяло и сел на кровати. Солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы заглянуть в окно спальни на втором этаже и осветить старый будильник на столе рядом с пустой клеткой Букли. Клетка пустовала с самого начала каникул. Сову пришлось отправить с Роном в Нору: Грозный Глаз Грюм считал, что после смерти Дамблдора Пожиратели смерти удвоят усилия в поисках «Избранного», а сова Гарри в магловском районе непременно привлекла бы внимание. По этой же причине он не получал ни новостей, ни писем от друзей. В результате он остался в доме один на один с Дурслями, которые после прошлогоднего визита Дамблдора стали обращать на него еще меньше внимания, если такое вообще было возможно, учитывая их поведение после нападения дементоров перед его пятым курсом. И уж, конечно, Гарри не стремился наладить с ними отношения. Ему хватило прошлых лет презрения, ненависти и страха по отношению к себе.

Гарри задержал взгляд на циферблате: стрелки показывали половину восьмого. Он вздохнул и потянулся за одеждой. Натянул джинсы, футболку и замер — что-то было не так. Гарри внимательно оглядел комнату. Все выглядело так же, как вчера вечером: ряд книжных полок с покрытыми пылью томами, шкаф, клетка на столе, лампа, сундук в углу. Гарри не разбирал вещи, справедливо рассудив, что на Тисовой они ему не понадобятся. Поэтому все так и лежало в сундуке, кроме палочки, мантии-невидимки и метлы. Палочку он каждый вечер аккуратно пристраивал на тумбочке рядом с очками.

Гарри поспешно опустился на колени и заглянул под кровать: метла была на месте. Взяв ее в левую руку, он правой вытащил из-под подушки мантию и облегченно вздохнул. Ну в самом деле, кто мог взять их здесь, если Дурсли настолько боялись войти в его комнату, что тетя даже позволила запылиться книжным полкам; а уж взять что-то до такой степени волшебное... И все-таки что-то не давало покоя. Какая-то деталь, ощущавшаяся на уровне подсознания. Гарри попытался ухватить это ощущение. Словно мелодия, которую никак не можешь вспомнить. Он прислушался, но не услышал ничего подозрительного. В доме не раздавалось ни звука.

Обычно в это время тетя Петунья гремела на кухне посудой, готовя завтрак, а из гостиной доносился звук работающего телевизора: дядя любил смотреть по утрам новости. Сейчас же стояла абсолютная тишина, словно на комнату наложили заглушающие чары. Но этого конечно быть не могло: Гарри слышал, как кто-то из соседей, видимо, не желая стоять в утренней пробке, уже заводил машину, слышал стрекот велосипеда мальчишки-почтальона, развозившего газеты; но в самом доме стояла непривычная тишина. Хоть Гарри и проводил в этом доме только летние месяцы с тех пор, как поступил в Хогвартс, распорядок дня Дурслей, неизменный на протяжении всей его жизни у родственников, он помнил на уровне подсознания. «Может они еще спят или уехали куда-нибудь, не предупредив», — Гарри попытался успокоить себя.

Он снова посмотрел на часы, желая убедиться, что они исправны. Один долгий миг ему казалось, что все можно будет списать на сломавшийся будильник, пока секундная стрелка не перескочила на следующее деление. И еще раз. И снова. Не выпуская из рук метлы, Гарри одним движением накинул на плечи мантию и опустил капюшон. Сунув ноги в кроссовки, он бросился к тумбочке за волшебной палочкой. Он бы не выпускал ее из рук и во сне, если бы не боялся случайно сломать. Рука ухватила пустоту. Палочки не было. Уже осознавая бесполезность своих действий, Гарри бросился на пол и принялся обшаривать его в поисках пропажи. Ладони вмиг покрылись липким потом.

— Lumos! Lumos! — Гарри попытался обнаружить палочку, как в переулке Магнолий, когда на них с кузеном напали дементоры. Ведь тогда палочка засветилась просто на асфальте, а не у него в руке, — Lumos! — ничего не произошло. Было очевидно, что палочка не упала с тумбочки на пол и не закатилась под кровать. Палочку украли. И это были, конечно, не Дурсли. В доме побывал кто-то посторонний. И не просто в доме — в его комнате. И это притом, что после всего случившегося на астрономической башне, Гарри спал очень чутко, то и дело, просыпаясь и вновь погружаясь в беспокойный сон, полный смутных образов.

Гарри лихорадочно перебирал возможные варианты. Это, конечно, был не Волдеморт: он бы просто убил меня». Слишком упорно он этого добивался и уж такую возможность бы не упустил. Взять вместо этого палочку? Вот уж вряд ли. Пожиратели смерти тоже не оставили бы его спокойно спать. Они попытались бы похитить его и доставить Волдеморту. Кроме того Темный лорд и его слуги не смогли бы преодолеть защиту крови, наложенную на этот дом. Если бы они могли это сделать, то, конечно, попытались бы раньше. «Если только защита еще действует, ведь до семнадцатилетия остался всего один день», — напомнил себе Гарри. Кому еще могла помешать его палочка с пером феникса? Дурслям? Гарри взглянул на дверь: та была закрыта на задвижку, которую он приделал перед третьим курсом, во время пребывания в доме номер четыре тетушки Мардж. Да, Дурслям было бы трудновато проникнуть в комнату, оставив дверь запертой изнутри. Гарри обернулся к окну, которое тоже оказалось заперто. Ну да, в этот раз он не ждал Хедвиг с ночной охоты. Значит, его палочку украл волшебник. Но если кто-то колдовал в этом доме, в министерстве бы об этом непременно узнали и уже, конечно, прислали предупреждение или еще что-нибудь похуже, вроде уведомления об исключении из Хогвартса. Не то чтобы он собирался возвращаться в школу, но все-таки... Вряд ли министерскую сову остановило бы закрытое окно. «Если только министерству в такое время есть дело до колдовства несовершеннолетнего. То есть уже почти совершеннолетнего».

Мысли вернулись к подозрительной тишине в доме. Положив метлу на кровать, Гарри повернулся к зеркалу и убедился, что он совершенно невидим под мантией. Снова взглянул на Молнию. Метлу не спрячешь. Ее будет видно, если нести в руке. Но при любой опасности с ней будет не в пример легче спастись бегством. Вряд ли у кого-то из пожирателей окажется метла класса молнии, и уж, конечно, ни один из них не умеет летать так, как он. Определившись с этим, Гарри, взяв метлу в левую руку, подошел к двери и замер, коснувшись задвижки. Затаив дыхание, он медленно отпер дверь и прислушался. «Хорошо, что дверь открывается внутрь — это будет не так заметно из коридора», — подумал Гарри. Прислонив метлу к стене, он взялся двумя руками за ручку и приоткрыл дверь на пару дюймов, в то же время слегка оттягивая ее вверх, чтобы избежать скрипа. Этому трюку его научили близнецы. Как правило, дверь, если за ней не следить должным образом, со временем перекашиваете под собственным весом, увеличивая нагрузку на петли, и начинает скрипеть. Во время диеты Дадли он вполне убедился в правдивости этой теории, выбираясь по ночам на кухню, чтобы перекусить, пока родственники спят. Выглянув в коридор и убедившись, что он пуст, Гарри, продолжая придерживать дверь, открыл ее настолько, чтобы можно было выйти из комнаты. Снова взяв метлу, он выскользнул в коридор, держа Молнию в вытянутой руке так, чтобы она все еще оставалась внутри комнаты. Окончательно убедившись, что никто не подстерегает его под дверью, притянул метлу к себе и, глядя в конец коридора, на лестничную площадку, пошел вперед, стараясь ступать как можно тише. Шесть шагов. До этого момента он и не задумывался о длине коридора, и теперь, дойдя до лестницы, попытался вспомнить, сколько ступенек в лестничном пролете. Он помнил, что вторая сверху ступень скрипит, а четвертую снизу недавно меняли, и сквозь лак еще можно было рассмотреть естественный узор дерева. Но вот сколько там ступеней всего?.. Гарри снова выглянул из-за угла, оставляя метлу скрытой от того, кто мог бы стоять внизу. Его не оставляло ощущение бесполезности всей этой маскировки. Какой смысл устраивать засаду в коридоре, если ты уже смог проникнуть в комнату незамеченным? Засаду на безоружного подростка. С другой стороны, засаду может устроить кто-то другой, кто не знает о краже. «Ага, который предпочтет ждать, пока я выйду, вместо того, чтобы напасть на спящего? Не плоди сущностей сверх необходимого», — одернул сам себя Гарри. «И пропажа палочки, и подозрительная тишина в доме — это все звенья одной цепи».

Осторожно спустившись на один пролет (на поверку в нем оказалось десять ступеней), Гарри внимательно оглядел часть прихожей, видимую с того места, где он стоял. На полу, в паре футов от нижней ступеньки лежала палочка. У Гарри не было никаких сомнений в том, что это его волшебная палочка. Остролист и перо феникса. Он чувствовал это всем своим существом. Он почти ощущал покалывание в кончиках пальцев, глядя на палочку. Перепрыгивая ступеньки, он буквально слетел вниз и схватил ее. Метла со стуком покатилась по полу. Сердце билось очень часто, разгоняя адреналин по венам. Сейчас он в полной мере ощутил, насколько неуютно чувствовал себя без палочки. Хуже, чем без одежды, пожалуй. Гарри давно, еще на первом курсе узнал цену волшебной палочки. Без палочки сильнейший волшебник становился беспомощнее простого магла. Палочка давала волшебнику пищу и кров. От нее зависела жизнь и смерть. И Гарри как никто другой осознавал это. Он очень хорошо помнил чувство беззащитности, охватившее его, когда палочкой завладел призрак Тома Реддла в тайной комнате. Помнил, как остался без палочки во время нападения пожирателей на финале кубка по квиддичу. Как они с Гермионой вели Амбридж по запретному лесу к кентаврам. То есть, это Гермиона вела их, а Гарри был уверен лишь в том, что они оказались в запретном лесу без палочек, наедине с человеком, который не станет, да и, если честно, не сможет защищать ни их, ни даже себя.

Гарри оторвался от разглядывания палочки и нагнулся, чтобы подобрать метлу. От открывшейся ему картины он попятился и, наткнувшись на нижнюю ступень, упал спиной на лестницу, взмахнув руками и чуть не выпустив палочку. В паре шагов от него пол был залит кровью. С лестницы этого не было видно.

Через несколько секунд Гарри смог вздохнуть. Падение выбило воздух из легких. И, кажется, он ободрал спину о ступеньки. Футболка неприятно липла к телу, и Гарри не решался ее поправить. Он понял, что не чувствует боли только из-за выброса адреналина. Разум заполнял безнадежный страх и ощущение, что все это уже было. Весь пол небольшого коридора от стены до стены заполняла кровь, дугой выгибаясь в сторону еще чистого паркета возле лестницы. Кровь текла через щель под дверью кухни.

— НЕТ! НЕТ! Этого не может быть!

Гарри резко открыл глаза. Сердце тяжело стучало в груди. Воздух с хрипом вырывался из легких. Перед глазами плавали цветные пятна. Он сидел на кровати и сжимал край одеяла так сильно, что начинали болеть пальцы. Стены комнаты только угадывались в окружающем сумраке. Он лег обратно и попытался расслабить сведенные судорогой мышцы. Всего лишь сон. Опять.

Он успел сделать два шага к двери. Долго стоял, решая, что предпринять, собираясь с духом, прежде чем сделать шаг по полу, залитому кровью. Боль в спине постепенно нарастала, усиливаясь в такт с пульсом. Он не успел открыть дверь. Рука, потянувшаяся вперед, замерла в воздухе. Множество громких, резких хлопков прозвучали практически одновременно.

— АВРОРАТ! БРОСИТЬ ПАЛОЧКУ! НЕ ДВИГАТЬСЯ! — грубый твердый голос буквально пригвоздил к полу.

Входная дверь распахнулась, с грохотом ударяясь о стену. Стеклянная мозаика витража брызнула на пол. Гарри успел увидеть три фигуры в мантиях: одна присела на колено, две другие взмахнули палочками над ее головой. Гарри, прижавшись к стене, избежал встречи с тремя оглушающими. Следующие отразились от его щитовых чар.

—Stupefy! Stupefy! EXPELLIARMUS! — лучи его заклинаний погасли, не долетев до двери.

— LEVICORPUS! — Гарри без слов взмахнул палочкой. Ближняя фигура со вскриком повисла вниз головой, закрывая обзор остальным нападавшим. Гарри бросился к лестнице. Сзади раздался звон стекла и треск ломающихся досок. Красный луч над головой осветил потолок. Ступенька под ногой разлетелась щепками. Гарри успел подумать, что это была та самая, новая ступенька, в следующий миг что-то сильно толкнуло его в спину, перила вырвались из руки, и наступила тишина. Тишина и темнота.

Темнота сменилась сумраком утра над морем. Он появился на крошечном клочке суши — всего лишь выступающий из воды камень. Появился абсолютно бесшумно, если не считать шороха обуви. Было время, когда он гордился этим. Когда это еще имело для него значение. Гарри ощущал какую-то чуждость этих ощущений. Он ведь не мог аппарировать беззвучно... или мог? Прямо перед ним с плеском разбилась о камень волна. Холодные брызги не долетели до одежды пары дюймов, словно наткнувшись на невидимую стену. В четверти мили перед ним поднимался скалистый берег острова. Без единого деревца или хотя бы куста. Несмотря на то, что даже зимой здесь было не так холодно, чтобы море замерзало. Чайки не устраивали гнезд в расселинах скал. Тюлени не выползали на берег, чтобы погреться на солнце. Да и солнце здесь светило, словно сквозь дымную пелену. Жизнь была чуждой этому месту. Он еще раз взглянул на далекий берег, а потом легко взмахнул появившейся в руке палочкой, словно кнутом. До самого берега по воде, сковывая волны, протянулась узкая ледяная тропинка. Обувь не скользила по льду, волны не перехлестывали узкую тропу, холодные брызги не долетали до человека, неспешно шагающего по странному мостику.

* * *

— Ваше имя?

— Гарри Джеймс Поттер.

— Адрес Проживания?

— Литтл Уингинг, Тисовая улица, дом 4.

— Кем вам приходится семья Дурслей?

— Это семья моей тети.

— В каких отношениях вы были с погибшими?..

* * *

Ледяная тропинка заканчивалась под отвесным утесом, каменную стену отделяла от спокойной воды узкая, футов пять, песчаная полоса, усыпанная крупными камнями: или упавшие обломки скалы, или проступающее сквозь намытый песок скалистое основание острова. Он пошел по песку вдоль берега. Так же неспешно. Не проваливаясь и не спотыкаясь о частые камни. Словно по пешеходной дорожке в городском парке.

* * *

— Вы знаете это заклинание? Знаете, что оно относится к темной магии?

— Да.

— Вы применяли его раньше?

— Да.

— К человеку?

— Да.

— Он умер?

— Нет. Его спасли. Спас...

— Достаточно. Это не относится к делу. Вы применяли к людям еще какие-либо темные заклятья?

— Да. Круциатус...

* * *

Взмах палочки отворяет небольшую дверь в привратной башне. В прошлый визит он был здесь гостем. Нежеланным гостем. Теперь — хозяин. И без того редкие факелы горят через один, освещая грубую каменную кладку. Даже на вид камни холодны и безжизненны. В жилых помещениях стены обиты деревянными панелями, комнаты ярко освещены люстрами. Но здесь даже дерево выглядит мертвым. Правда, осознание этого приходит не сразу. Через пару недель постоянного пребывания. Поэтому здесь так часто меняются дежурные, несмотря на высокую зарплату. Последний, правда, продержался здесь пять долгих лет. Хотя здесь причиной была не выдающаяся сила воли и стойкость. Но ему не требуется ни яркий свет, ни провожатый, чтобы добраться до цели.

* * *

— ...Признается виновным в следующих преступлениях: предумышленное тройное убийство с использованием темной магии; покушение на убийство с использованием темной магии; применение заклинания темной магии Cruciatus к человеку; сопротивление при задержании...

* * *

Сон. Снова сон. Только на этот раз сон перемежался видениями, в которых он снова видел глазами Волдеморта. Давно его не посещали подобные картины. Гарри повернулся на бок и придвинулся к краю лежака, чтобы тонкий, ужасно комковатый матрац не давил в плечо. Светало. На черном фоне стены уже можно было различить серый прямоугольник окна под потолком. Кажется, день будет пасмурным.

Гарри смотрел сквозь решетчатую дверь внутрь камеры. На низком лежаке скрючился в странной позе обросший молодой мужчина. Тонкое одеяло комком валялось на полу. Грязные, свалявшиеся волосы не могли скрыть ломаный шрам на лбу. Как только Гарри осознал, что видит самого себя, вид раздвоился. Теперь он видел край лежака, стену перед собой и одновременно — свою лежащую фигуру в камере. Правда, этот вид мутнел, выцветал, и, когда Гарри поднялся и повернулся к решетке, совсем исчез. Он оказался лицом к лицу с высоким, худым, бледным, абсолютно лысым человеком, похожим больше всего на Фантомаса, в черной мантии, который крутил между пальцами волшебную палочку. Человек улыбался. Гарри чувствовал, что улыбка была настоящей, Человек перед ним на самом деле был в хорошем настроении. Исполнилось то, чего он добивался долгие годы. И должно было исполниться еще кое-что. Гарри поморщился от неприкрытого предвкушения. Улыбка Фантомаса стала заметнее, от чего выражение его лица стало просто отвратительным.

— Том Реддл, — слова прозвучали хрипло. Редко приходилось говорить последние годы. Гарри согнулся в приступе острого кашля.

— Гарри Поттер, — посетитель произнес имя с удовольствием, от чего Гарри снова поморщился. Мужчина — наоборот — говорил гладко и легко.

— Ты обзавелся носом.

— Публичная деятельность обязывает. Обывателям так...привычней.

— Зайдешь? Или так и будем?.. Через решетку?

— А ты кусаться не будешь? — казалось, мужчину развеселило предложение. Гарри промолчал.

— Так и быть.

Названный Томом Реддлом взмахнул палочкой, открывая решетку. Сделал шаг внутрь. Следующим взмахом он создал себе удобное с виду, но довольно скромное кресло черного цвета, без узоров и превратил в такое же лежак, на котором сидел Гарри. Тот, даже не пошевелившись, оказался сидящим в кресле. Хмыкнув, Гарри откинулся на спинку и продолжил глядеть на визитера. Ему на колени упала плитка шоколада.

— Съешь. Хочу побеседовать с вменяемым человеком.

Гарри разорвал обертку и, подвернув фольгу, откусил прямо от плитки.

— Лучший шоколад из Сладкого королевства, — прокомментировал мужчина.

Пока Гарри ел шоколад, Реддл молча осматривал камеру, ни на чем не задерживая взгляд надолго. Палочку он все так же держал на виду, то перекладывая из руки в руку, то поглаживая кончиками пальцев или переводя из угла в угол, словно собираясь бросить заклинание.

Доев, Гарри небрежно отбросил фантик в угол.

— Вот теперь мы можем поговорить, — мужчина сделал небольшую паузу. — Видишь ли, Гарри, вчера, 30 июля, состоялось голосование за кандидатуру министра магии. Можешь меня поздравить. Двадцать семь голосов из тридцати. Это мой первый визит в роли министра, — Реддл улыбался.

— Или тебя больше интересует другая дата? У тебя сегодня день рождения... Ждешь от меня подарка?

Гарри, побледневший как мел после слов о вчерашнем числе, напряженно следил за новым министром магии — Волдемортом.

— Сегодня мне нечего тебе показать.

В душе Гарри мелькнула мысль, что в этот раз Волдеморт пришел только похвастаться министерским креслом, но следующие его слова не оставили надежды.

— Последняя группа бунтовщиков погибла глупо, бездарно. Там не на что смотреть. Закономерно, ведь ими руководила грязнокровка...

Комната погрузилась в молчание.

— Думаешь, это ложь, раз я не принес тебе воспоминания? Думаешь, они живы? — произнес Волдеморт, вглядываясь в бледное лицо парня. С этими словами он бросил к ногам Гарри волшебную палочку. Это была палочка Гермионы. Совершенно точно. Виноград и жила дракона. Значит, она мертва. Перед глазами стояло улыбающееся лицо девушки. Теперь они все мертвы. Чувствуя, как в нем разгорается ненависть, Гарри направил палочку на врага.

— AVADA KEDAVRA! — зеленая вспышка осветила стены и потолок камеры.

— Гарри, — укоризненно начал совершенно невредимый Волдеморт, — боль, гнев — это не те чувства, которые нужны для темной магии. Я думал, ты усвоил урок Беллатрисы. Или я тебя переоцениваю? Хотя, признаю: для первого раза — совсем неплохо.

Гарри молча бросился на Волдеморта, пытаясь ухватить его за горло. На полпути он налетел на невидимую стену отлетел назад.

— Гарри, ты ведь обещал вести себя хорошо.

Поднявшись, Гарри захохотал: после неудачного заклятья человеческий нос Волдеморта исчез, вернув более привычный Гарри образ змеиного лица. Почти сразу смех перешел в сильный кашель.

— Ублюдок! — Гарри остался сидеть на полу, прислонившись к креслу спиной, — Где она? Лестрейндж?

— Ты прервал меня. Я как раз хотел тебе об этом рассказать. Как я говорил, вчера была уничтожена последняя группа сопротивления. Одиннадцать человек во главе с Гермионой Грейнджер. Они оказали сопротивление группе захвата, троих ранили, одного даже убили... Это была Бэлла.

— Ты ее подставил, — Гарри совершенно не чувствовал жалости к этой убийце.

— Конечно. Последнее время она стала приносить больше проблем, чем пользы. Лишние трупы... Я ведь, на самом деле, совсем не хочу убивать волшебников из благородных семей, и других сильных магов, что бы ты обо мне ни думал. Понимаешь, идея посадить тебя сюда была гениальной. Сторонники Дамблдора бросили все свои силы на то, чтобы вытащить тебя из тюрьмы. Этим они открыли мне дорогу к министерскому креслу. Инкогнито, конечно. Сейчас я известен как Лукас Дарем. Бывший Аврор, борец с преступностью. Ведь после того, как тебя посадили, все твои друзья и орден стали бороться с министерством, а не со мной. А мы активно боролись с «террористами, рвущимися к власти». Твоим арестом я отделил радикалистов, не способных принять новый порядок. Колеблющиеся и не уверенные встали на сторону министерства — мою сторону. Бэлле же просто нравилось убивать и мучить. На определенном этапе моих планов она была очень полезна... Но после моей победы... Последние месяцы она все просила отдать тебя ей. Поиграть. Я поставил ей условие: она захватит грязнокровку живой — и ты достанешься ей. Она недооценила врага. В итоге двадцать авроров вместе с подкреплением просто издали стерли с лица земли тот дом, где они засели. Не на что смотреть. — Волдеморт с интересом разглядывал сидящего перед ним парня.

В коридоре послышались шаркающие шаги смотрителя.

— Будут другие, — в душе было пусто. Гарри бессознательно сжимал палочку.

— Конечно. Но твоя работа на этом окончена. Собственно, я пришел, чтобы объявить тебе об амнистии. В связи с избранием нового министра и все такое...

Гарри увидел в проеме двери смотрителя в мантии с капюшоном.

— Ты свободен, Гарри Поттер. AVADA KEDAVRA!

Вот он и умер. Это не было больно. Волдеморт угадал. Семь лет назад, на кладбище, когда предлагал ему «встретиться с судьбой». Может, стоило сдаться еще тогда? Избежать этих бессмысленных страданий. Смертей… Без Мальчика-который-выжил не погибли бы Сириус, Дамблдор, все его друзья… незачем было бы жертвовать жизнью… С друго стороны, если бы он сдался, если бы Волдеморт пришел к власти, смогли бы они остаться в стороне от борьбы, принять новый порядок? И чем бы тогда для них обернулась жизнь в волшебном мире с безумным тираном во главе? Гарри оборвал болезненные воспоминания — ему и так известен ответ, незачем думать об этом сейчас.

Наверное, теперь он узнает, что ждет человека после смерти. И кто прав — ученые или церковь. Только вот славы первооткрывателя ему не видать. И не потому, что до него этим путем уже прошли миллиарды людей. Просто он сам теперь мертв.

Но очевидно, что скептики, предсказывающие гибель сознания или слияние с мировым разумом были не правы. Он четко осознавал себя как личность. Он сохранил свою память и взгляды. Гарри бегло пробежался по событиям своей не слишком длинной жизни. На первый взгляд пробелов в памяти не было. Все значимые события он мог вспомнить. Мировоззрение тоже «никто не трогал»: Волдеморт по-прежнему — плохой, Дамблдор — хороший. Гарри развеселила такая простая оценка. С другой стороны, кто знает, что бы он чувствовал, если бы стал частью вселенского разума. Не слился в «едином потоке сознания», а добавился как источник информации... Бред. Но, по крайней мере, никто не призывал его срочно проходить сортировку и отправляться в библейский Ад или Рай… Можно было впервые за долгие годы насладиться покоем и подумать. На самом деле он давно не чувствовал себя так хорошо. Ничего не болело. Его не мучали приступы кашля, от которых он уже не надеялся избавиться. Но главное — его не терзал постоянный холод — непременный атрибут Азкабана. В тюрьме для волшебников не было настолько холодно физически, иначе заключенные умирали бы в первый месяц; хотя, проведя пару лет в каменном мешке, почти все заполучали проблемы со здоровьем. От бронхита до пневмонии и воспаления легких. Холод Азкабана был внутри. У каждого — свой. Он сковывал сердце и замораживал чувства. Отчаяние и страх с годами сменялись на тупую апатию. Но холод был с узниками всегда и не ослабевал ни на гран. Он не оставлял даже во сне, дополняя постоянные видения, которые после пробуждения превращали реальность в кошмар наяву. Такие сны не давали отдыха ни телу, ни духу.

А теперь холод исчез. Гарри чувствовал себя, как у растопленного камина после долгого дня на морозе. Тепло почти осязаемым облаком окутывало его. Гарри с удовольствием, которое не каждому дано понять, вдохнул воздух, который не обжигал горло, а наполнял легкие живительным кислородом. Мысли сбились с восторженного лада. Он дышит, значит, у него есть тело. До этого Гарри и не пытался пошевелиться. Следом до Гарри дошло, что он лежит на чем-то мягком. Вокруг было темно. Пахло дымом, выделанной кожей и древесной стружкой.

Тишину нарушил резкий звук. Как будто кто-то с когтистыми лапами шагал по стеклянному полу. Цок… цок… цок. Звук раздавался совсем рядом.

Не желая встречать хозяев загробного мира лежа, Гарри попытался встать. Тут же он обнаружил, что его удерживает какой-то покров. Мягкий и податливый, прогибаясь под рукой, он тут же опускался обратно. Стук раздался снова. Ближе.

Гарри вытянул обе руки перед собой и попытался приподнять странный покров. Материал под руками заскользил в сторону, из-под спины стало уползать его мягкое ложе. Гарри напрягся, по спине царапнуло что-то жесткое, справа прорезалась щель света. Покров над ним масляно блеснул. Еще усилие и …он сбросил с себя тяжелую черную кожаную куртку. Куртку Хагрида. Он сидел на полу в до боли знакомой комнате. В хижине на острове, где дядя Вернон надеялся спрятаться от волшебников. Солнечный свет заполнял пространство вокруг. Мысли о смерти обманули его чувства: он просто обернулся курткой во сне. Гарри машинально погладил подкладку, в смятении обводя комнату взглядом. «Этого не может быть. Просто не может…»

Каким-то невероятным чудом он оказался в прошлом. Тридцать первого июля. Тот самый день, когда он впервые увидел волшебный мир. Одиннадцать лет назад. День в день. Сегодня ему исполнилось одиннадцать лет. Или двадцать два…

Цок… цок… цок. Гарри резко повернул голову: в окно стучала клювом почтовая сова. Судя по ее недовольному виду — стучала уже давно и безрезультатно. Гарри неверяще глядел на сову. Та, поняв, что, наконец, привлекла хоть чье-то внимание, прекратила стучать и выжидающе замерла, переводя взгляд с Гарри на спящего Хагрида и обратно. Не дождавшись от людей, находящихся внутри, какой-либо реакции, сова снова постучала в стекло. Цок… цок.

Хагрид пошевелился, от чего диван исторгнул жалобный скрип.

— Гарри… Впусти ее…

Словно во сне Гарри поднялся и подошел к окну. Глядя на птицу, наощупь открыл задвижку и распахнул створки. Сова тут же влетела в комнату, мстительно мазнув крылом по лицу Гарри, но он даже не заметил этого. Комнату наполнил свежий воздух, пахнущий морем и прошедшей грозой, йодом и озоном. Холодный и чистый.

Солнце поднималось над морем. Оно было еще над самой линией горизонта, и солнечный диск был отчетливо виден. Гарри не помнил, видел ли он этот восход в прошлой жизни. Смотрел ли он в окно, когда впускал сову. Мог ли он просто не обратить внимания на восход, занятый мыслями о том, что он волшебник?

В этот раз для него не было ничего важнее этого зрелища. Он просто смотрел, как солнце медленно отрывается от горизонта, впитывал свет и снова чувствовал себя живым. Пять лет без солнца. Пять лет во тьме и холоде, наедине с собственными кошмарами. Солнце поднималось все выше, окутываясь слепящей короной. Поток света выжигал из души тьму отчаяния, которая, казалось, поселилась там навечно под влиянием дементоров. Вымывал боль, рассеивал страх.

Позади Хагрид отогнал сову от своего плаща и зазвенел монетами, отсчитывая плату за доставку газеты.

— Эх. У нас сегодня много дел, да. Так что, надо бы поспешить, — произнес Хагрид после того как разобрался с совой-почтальоном.

Гарри все стоял у окна, глядя на восход, которого он не видел так долго. Солнце слепило, поэтому он снял очки, закрыл глаза и просто впитывал тепло.

«Неужели это все был сон? Учеба в Хогвартсе, друзья… Волдеморт, заключение в Азкабане», — Гарри вздрогнул — память об этой тюрьме была слишком реальной, чтобы быть простым кошмаром. Может, он спит сейчас? Спит в своей камере и видит во сне счастливейший момент своей жизни? Но в Азкабане не снятся приятные сны. Только кошмары. Сейчас он мог быть абсолютно уверен, что поблизости нет ни одного дементора. Он не чувствовал ни малейшего отголоска той ауры отчаяния, которая составляет сущность этих чудовищ.

-Эй, Гарри! Ты в порядке? — лесник, надевший свой универсальный плащ, обеспокоенно смотрел на него.

Гарри вдруг понял, что Хагрид уже несколько раз обратился к нему, но так и не получил ответа.

-Э-э-э… Да. Все в порядке. Просто… я подумал, что мне все это приснилось, — Гарри сказал первое, что пришло на ум. Но Хагрид, конечно, мог отнести это только к вчерашнему вечеру.

-А, ну нет! Ты взаправду волшебник. Когда будем в Лондоне, сам увидишь, — Хагрид рассмеялся. Тревога уже исчезла из его глаз. Объяснение Гарри было вполне правдоподобно. — Пойдем, нам пора двигаться.

Выйдя из хижины (для чего пришлось отодвинуть выбитую дверь), Хагрид, прищурившись, посмотрел на солнце, потом, не удовлетворившись этим, достал из кармана большие часы на цепочке (старый будильник в комнате Гарри и то был меньше) и щелкнул крышкой. Хмыкнув, лесник зашагал по тропинке вниз, в сторону берега, на ходу убирая часы.

Гарри осмотрел вырванные дверные петли. Зрелище было впечатляющим. Металл погнулся словно бумага. На нижней петле был зазубренный разрыв: прежде чем винты вырвало из дерева, петли приняли на себя всю силу удара. Выйдя наружу, Гарри обошел хижину, осматривая потрескавшиеся, но вполне крепкие сваи по углам. Они поднимались до самой крыши и во время шторма не давали домику рассыпаться по досточкам. Гарри шагал медленно, прислушиваясь к скрипу гальки под ногами, чувствуя, как старые кеды увязают в мокром гравии, которым была окружена хижина, как ветер обтекает ладони и треплет волосы. Могли ли все эти мелочи, которых Гарри не помнил или просто не замечал служить доказательством, что мир вокруг реален?

Дверь выходила на сторону, обращенную к берегу; дойдя до другой стороны, Гарри замер, пораженный открывшимся видом. Море до самого горизонта. Остров заканчивался крутым каменистым обрывом. Обрушившиеся камни наполовину выступали из воды под самым берегом. Ярдов на двадцать от берега простиралась полоса полного штиля. Дальше все терялось в блеске. Ветер поднял легкую зыбь, и солнце сверкало в каждой волне тысячами своих отражений.

Свобода. Только теперь, глядя на бесконечный простор перед ним, Гарри ощутил в полной мере, что свободен. Ни стен, ни потолка, ни решеток. Только камни под ногами и бесконечное небо над головой, которое далеко впереди сливалось с поверхностью моря, отделенное от него блеском солнца на волнах.

— Гарри! — Хагрид отвлек его от созерцания. — Ты чего? Я ж тебя потерял! Давай, пойдем. Ты точно в порядке? — Запыхавшийся лесник выглядел встревоженно. Похоже, он успел спуститься до берега, и только тогда обнаружил, что Гарри с ним нет. — Ты зачем ушел?

Гарри ответил ему рассеянным взглядом: — Море… Я… не видел моря.

Даже густая борода, закрывающая пол лица, не смогла скрыть реакции Хагрида. Он нахмурился, так, что густые брови почти сошлись на переносице. Глаза потемнели от гнева. Гарри словно заново увидел Хагрида. Не того, к которому привык, воспринимая как добродушного лесничего. А огромного, свирепого полувеликана. Гарри всегда смотрел на него снизу вверх. Но сейчас он был гораздо ниже, чем привык, отчего Хагрид казался еще больше. Вспомнились разорванные дверные петли.

Хагрид несколько раз попытался что-то сказать, вхолостую открывая рот, потом махнул рукой, издав неопределенное кашляющее восклицание и, наконец, заговорил:

— Ну, ты еще насмотришься. Теперь-то все по-другому будет. Не как у …этих, — видно было, что на язык ему просилось крепкое словцо. — И в Хогвартсе озеро есть. Огромное. Там даже шторм бывает. Вот увидишь. Ну, пойдем.

Хагрид снова зашагал к берегу, поминутно оглядываясь на Гарри. Весь путь лесник возмущенно бормотал себе под нос приглушенным басом. Судя по тому, что Гарри расслышал «Гарри Поттер», «это ж надо», «да как они могли», Хагрид был недоволен Дурслями и их отношением к Гарри.

Действительно, ни разу не видеть моря, живя в Англии, где из любого места до моря езды не более пары часов… Даже приютских детей возили к морю — Гарри вспомнил о детстве Тома Реддла. А Дурсли… да все с ними понятно.

Под конец монолога, почти сливавшегося для Гарри в низкий гул, Хагрид воскликнул «Да куда ж она смотрела, кошка драная!» Вряд ли лесник мог так отозваться о Макгонагалл, поэтому Гарри отнес эту фразу на счет миссис Фигг. После этого вопля души Хагрид замолчал и еще раз оглянулся. Гарри, разглядывавший камешки на тропинке, сделал вид, что ничего не заметил.

Достигнув конца узкой дорожки, Гарри, наконец, смог выйти из-за спины Хагрида и оглядеть берег. Песчаный пляж узкой полосой, футов в тридцать, врезался в скалистый берег. Это было единственное место, пригодное для причала. Кругом из воды торчали острые камни.

До суши было около мили. Теперь солнце светило в спину, и вода между островом и большой землей была удивительного цвета, синего, с зеленым оттенком. Небольшие волны с шипением накатывали на песчаный берег и звонко булькали между камней.

Хагрид уже осматривал лодку, на которой Гарри с Дурслями приплыл сюда. Гарри поспешил к нему присоединиться. Лодка была вытащена на берег, но вот перевернуть ее вверх дном никто не догадался, поэтому она была до верху наполнена водой. Лодка была большая, с водой она должна была весить не меньше пяти тысяч фунтов. Пока Гарри гадал, чем можно вычерпать из нее воду, Хагрид просто перевернул лодку набок. Вода с шипением полилась на песок. Гарри еле успел отскочить от разливающегося потока. Им повезло, что лодка выдержала такое обращение, не развалившись на части, учитывая ночную грозу. Хагрид в одиночку без видимого напряжения отволок лодку до воды.

— Залезай, Гарри.

Хагрид удерживал лодку так, что до кормы можно было достать, не заходя в воду. Как только Гарри залез внутрь и уселся прямо на мокрую скамью впереди, Хагрид, столкнув лодку с песка и, пройдя пару шагов в воде, осторожно забрался в нее сам. Лодка тут же накренилась на корму, и Хагрид поспешил перейти ближе к центру. Гарри на носу совершенно никак не уравновешивал полувеликана. Лодка выровнялась, но теперь стояла дном на песке. Так близко от берега было не достаточно глубоко. Волны разбивались о борта, не в силах даже покачнуть ее. Весла, которыми можно было бы оттолкнуться от берега, они не прихватили. Гарри просто о них не подумал, а Хагрид и не знал, что дядя забрал их в хижину.

Оглядев берег и внутренности лодки, прочно стоящей в песке, Хагрид неопределенно хмыкнул и взялся за свой зонт. Назвать это «зонтиком» Гарри бы не решился. Тот был не меньше четырех футов в длину.

— Ты же никому не скажешь? — с этими словами лесник постучал зонтом по борту, и лодка дернулась вперед, вырываясь из песка. Она погрузилась в воду еще глубже, как будто несла не двоих пассажиров, а дюжину гребцов, что было не удивительно, учитывая вес полувеликана; а потом, плавно набирая ход и слегка покачиваясь с борта на борт, побежала к противоположному берегу. Хагрид отложил зонт в сторону и с довольным видом посматривал вперед.

Гарри провел ладонью по борту, ощущая прикосновение мокрого дерева. Он опустил руку за борт, чтобы почувствовать поток воды, рвущийся между пальцев. Лодка шла быстро, но бесшумно. Над водой разносился лишь прозрачный чаячий крик. Остров с хижиной все отдалялся. Гарри заметил три человеческие фигуры, двигающиеся по берегу. «А как, интересно, Дурсли вернутся с острова?»

Солнце слепило. Гарри закрыл глаза и погрузился в ощущения бегущей воды под рукой, ветра, приносящего мелкие брызги. Тихонько плескали в борта набегающие волны, скрипела скамья под Хагридом. И неумолкающий чаячий плач дополнял букет ощущений Гарри. Вспомнился рассказ Хагрида о заключении, когда его обвинили в открытии тайной комнаты: «Посидишь там и забываешь, кто ты, зачем живешь. Я все мечтал, помереть бы, пока сплю… А потом меня выпустили. И я будто снова родился, все вокруг новое, лучший день в жизни».

Тогда Гарри думал, что хорошо понимает Хагрида. На него самого дементоры действовали ужасно. Страх, отчаяние, холод. И еще воспоминания. Кошмар преследовал его с колыбели. Обморок был, пожалуй, спасением от ужаса и безысходности. И с каждым годом в Хогвартсе у него прибавлялось неприятных воспоминаний. А уж последние три курса…

Оказалось, минутного общения с дементорами было недостаточно, чтобы судить о том аде, на который обрекают провинившихся волшебников. Да, в связи с суровостью наказания, сроки заточения за нарушение большинства законов были относительно небольшие. Неделя, месяц. Но подавляющее большинство осужденных в качестве альтернативы предпочитали выплачивать огромные денежные штрафы (что министерство всячески одобряло), зачастую залезая в долги, лишь бы избежать визита на «остров скорби». Потому что никакие деньги не стоили того, что ждало их в тюрьме для волшебников. Помимо ужасных ощущений, человек, подвергшийся длительному воздействию дементоров, заполучал необратимый урон психике. Конечно, чем дольше был срок, тем сильнее было влияние стражей. Но даже отсидевшие символические сроки, сохраняли массу психических расстройств и отклонений, самым безобидным из которых был сильнейший страх перед Азкабаном и паническое нежелание возвращаться туда. Достаточно сказать, что за всю историю тюрьмы для магов повторно заключены были лишь четверо. Из них один покончил с собой в первую же неделю, перегрызя вены, остальные сошли с ума в течение месяца. Прочие маги, приговоренные ко второму сроку, находили деньги на уплату штрафа, подкупали судей, бежали из министерской тюрьмы или заканчивали жизнь самоубийством. Еще одной причиной не попадать в Азкабан, о которой предпочитали молчать, было влияние дементоров на магию волшебников. Об этом не хотелось даже вспоминать.

И теперь, избавившись от сковывающего холода Азкабана, Гарри мог лишь повторять про себя: «заново родился». Снова и снова. И все вокруг было новым: запах моря, плеск волн, тепло солнечных лучей на лице и прохлада воды под рукой. «Лучший день в жизни».

Скоро, слишком скоро, по мнению Гарри, лодка подошла к берегу. По дну заскребли камни, и прежде чем Хагрид успел схватить свой зонт и отменить заклинание, лодка со скрежетом выползла на берег целиком, резко теряя скорость, отчего Гарри чуть не слетел со своей скамьи. Хорошо, что вокруг не было никого, способного увидеть их эффектный выход на берег.

Хагрид огляделся и направился прямо к крутому берегу, забирая влево. Гарри смутно помнил, как они с Дурслями вышли на берег, но пологий спуск, которым они воспользовались на пути сюда, был гораздо дальше и справа. Берег же перед ними почти отвесно поднимался над пляжем футов на пятьдесят, и нечего было даже думать подняться здесь. Пока Гарри гадал, не хочет ли Хагрид воспользоваться каким-нибудь еще необычным способом перемещения, они подошли к склону и Гарри, наконец, заметил сварную стальную лестницу с вытертыми крашенными перилами, которую хорошо скрывали росшие на склоне кусты. Лестница зигзагом поднималась до самого верха.

Гарри оглядел лесенку, которая крепилась на вбитых глубоко в склон стальных прутьях, оценивая прочность конструкции. Судя по блестящим перилам, лестница пользовалась популярностью, но вряд ли ей приходилось испытывать такую нагрузку, как вес полувеликана. Хагрид, однако, не задумывался над такими мелочами. Он уже преодолел первый пролет, протискиваясь между перилами и теперь, ожидая, смотрел на Гарри.

Пришлось положиться на удачу и последовать за лесником. Похоже, все-таки, лестница была прочнее, чем выглядела. Если бы какой-то пролет не выдержал веса Хагрида, их путешествие окончилось бы, едва начавшись.

Гарри вслед за Хагридом благополучно поднялся на самый верх и, сойдя с последней ступени на безопасную доожку, огляделся. Он стоял на скалистом утесе. Тропа впереди спускалась к небольшому прибрежному городку.

Внизу под берегом послышались громкие возгласы. По пляжу, смеясь и размахивая руками, шагали пятеро детей. Четверо мальчишек лет семи-восьми и, отставая футов на пятнадцать, девочка лет пяти. Все легко одеты и босые. То и дело они наперегонки бросались к кучам водорослей и различного мусора, вынесенного на берег штормом. Они оживленно раскидывали палками бурые кучи в поисках… Гарри не знал, что они ищут. Раковины? Обломки кораллов? Крабов? Но им, определенно, было весело.

Вдруг один из мальчишек радостно вскрикнул и, нагнувшись, поднял что-то из песка. Дети столпились вокруг счастливчика, разглядывая находку, которую мальчик предусмотрительно не выпускал из рук.

— Гарри, пойдем, — уже привычно окликнул его Хагрид.

Они спустились с утеса по тропинке, заботливо посыпанной гравием. Им нужно было пересечь весь городок, чтобы достичь вокзала, который, по словам Хагрида, находился на другой стороне. Окраину городка составляли в основном одноэтажные и двухэтажные дома с крышами ярких цветов, окруженные просторными дворами и садами. В это раннее утро на улицах было еще пусто.

Гарри пытался вспомнить день недели. 31 июля 1980 года… Одиннадцать лет назад. Как и все дети, он не особо беспокоился о том, чтобы знать день недели во время каникул. Дадли был редким исключением, он всегда был в курсе, чтобы смотреть программы по телевизору. Как правило, ужасно глупые. Тем не менее, Гарри всегда выяснял заранее, на какой день недели придется его день рождения. Но одиннадцать лет! Кажется, должен был быть четверг. Спрашивать у Хагрида он не стал. Не так уж это важно. А Хагрид и так уже думает о его жизни невесть что.

Они шли по очередной пустынной улочке, когда до Гарри донесся запах свежей выпечки. Оглядевшись, он тут же увидел характерную вывеску в виде чайной чашки. Здесь коттеджи сменили длинные каменные дома старой постройки, первые этажи которых частично занимали различные магазинчики, в основном закрытые. Вход в кафе располагался ниже уровня улицы. К нему вела короткая, в пять ступеней, лесенка. Дверь была приоткрыта.

— Хагрид, зайдем позавтракать? — В свои одиннадцать лет Гарри, наверное, постеснялся бы просить хранителя ключей, которого он впервые видел. Но теперь ему было двадцать два, позади, где-то в прошлой жизни осталась учеба в Хогвартсе, Турнир, сражение на кладбище и в Министерстве… И еще… нет, об этом не хотелось даже вспоминать…Только не сейчас. У него еще будет время. И с Хагридом он был знаком шесть лет. А еще он не завтракал, и вообще, последний раз ел нормальную пищу пять лет назад.

— А? Ну да, — Хагрид тоже заметил кафе. — То есть, мы же спешим.

Хагрид окинул взглядом худощавую фигуру Гарри и замолчал. Взглянул на кафе.

— Ну, на полчасика, пожалуй, можно задержаться. Только, это, у меня денег магловских не много, а нам еще до Лондона добираться… Может лучше, в Дырявом котле перекусим? — Хагрид кинул взгляд на небезызвестный шрам Гарри. — А, нет… там не дадут поесть спокойно. Гарри, ты вот что, глянь, хватит тут? Я в этих бумажках не очень понимаю, — Хагрид протянул Гарри пригоршню мятых купюр, которые достал из кармана плаща. Денег вполне хватало на скромный завтрак и билеты до Лондона, о чем Гарри тут же и сообщил лесничему.

— Ну и отлично. Тогда пошли. Деньги только возьми, сам заплатишь. Я ж говорю, не понимаю я в них.

В кафе было светло и просторно. Наверное, потому, что пусто. Гарри бы не назвал его большим. Белые столики, белая плитка с ненавязчивым узором на полу. Бежевые стены. При этом обстановка ни в коей мере не была похожа на больничную палату. Барная стойка была синей с белым верхом. Лампы закрыты светло-голубыми плафонами. На стенах в простых тонких рамах висели картины с морскими пейзажами. Они были написаны в одном стиле: широкими мазками, яркими красками. Видно было, что это не репродукции, а подлинники. Наверное, их написали на заказ. А может, просто кто-то из постояльцев решил украсить кафе. На всех картинах море было разным. На ближайшей был изображен солнечный день на берегу. Штиль без единого порыва ветра. Бесконечная гладь воды сливалась с безоблачным небом. Солнца на картине не было, но Гарри словно чувствовал, как оно печет затылок. Пыльные камни, желтая, сухая до ломкости трава на прибрежных скалах. Гарри подошел поближе и смог оценить мастерство художника. Мазки были крупными, видно было, как толстым слоем ложилась краска. Поэтому, конечно, вблизи ни одной травинки он не увидел. Только мешанина серого, красного и желтого. Похожий на фотографию пейзаж вблизи превращался в сюрреалистическую картину из цветных полос и пятен.

На другой картине Гарри с удивлением увидел восход. Точно такой, как он недавно наблюдал на острове. Он снова подошел ближе, чтобы убедиться, что это тоже картина, а не фотография. Написанная такими же, кажущимися грубыми, но на самом деле очень точными мазками.

Это было то самое место и точно такой же восход. Гарри рассматривал острые камни, выступающие из воды. Те же самые камни. Казалось, солнце так же, как и на берегу согревает лицо. Ветер шевелит волосы. Гарри снова накрыло ощущение пространства и свободы.

— Красиво, не правда ли? — за стойкой стояла молодая женщина и приветливо улыбалась ранним посетителям. — Доброе утро. Рада видеть вас в кафе «Бриз». Желаете сделать заказ? — деловым тоном обратилась она к Хагриду. Тут же улыбнувшись Гарри, он продолжила более мягким голосом:

— Эти картины пишет мой муж. Он художник, рисует на заказ. Но эти пейзажи продавать отказывается, хотя за них предлагали большие деньги. Они должны быть вместе. Все эти картины. Он специально плавал на остров, чтобы их написать. Вы должны были видеть остров. Он недалеко от берега. Там еще есть старая рыбацкая хижина. Вы ведь не местные? Я вас раньше не видела. Так как насчет заказа?

Гарри улыбнулся про себя этому словесному потоку. Аромат кофе и сдобы внутри кафе был просто сногсшибающим. Хагрид с беспечным видом продолжал осматривать обстановку, поэтому Гарри после того, как выслушал такое же многословное и подробное описание меню, заказал яичницу, круассаны и кофе. Оглядываясь на Хагрида, он попросил самую большую чашку. Саманта (как она сказала Гарри, она была хозяином, поваром и официантом кафе «Бриз»), принимая заказ, все косилась на Хагрида. Тот, предоставив Гарри разбираться с завтраком, прохаживался между столиками и рассматривал картины, не рискуя садиться на слишком непрочные для него стулья. Как только хозяйка ушла, он воровато оглянулся и достал из-под плаща розовый зонт. Лесничий постучал по ближайшему к нему стулу и одобрительно хмыкнул. Попробовав его рукой на прочность, Хагрид осторожно уселся за столик и улыбнулся Гарри.

— Без магии никак, — пояснил лесничий. — Сам видишь. Только сяду на простой стул — сразу в щепки. У меня-то дома стулья покрепче. Сам делал.

Гарри вспомнил обстановку домика Хагрида. Огромная мебель (как оказалось, ручной работы), кровать с лоскутным одеялом, грубо сложенный камин, различные травы и инструменты, подвешенные к потолку… Так здорово было пить травяной чай из больших кружек и спорить о шансах выиграть кубок школы или квиддичный турнир.

Задумавшись, Гарри упустил момент, когда Саманта принесла их заказ, и очнулся, лишь, когда она, улыбнувшись, поставила перед Хагридом кофе в литровой пивной кружке. После чего она вернулась к своим делам, то записывая что-то в учетной книге за стойкой, то отлучаясь на кухню.

Завтрак был вкусным. А для Гарри, проведшего без нормальной еды пять лет, особенно. Он пил черный кофе без сахара — не самый популярный выбор для ребенка одиннадцати лет. Но только так можно было почувствовать вкус самого кофе. Он просто наслаждался вкусом еды, иногда отвлекаясь, чтобы посмотреть, как Хагрид сдвигает вилку на край стола, чтобы взять ее в руку или как он осторожно держит кружку.

«Заново родился… лучший день» — все крутилось и крутилось в мыслях.

— А ничего. Вкусно, — Хагрид выглядел довольным вынужденной остановкой. — А сколько это будет стоить в галеонах? Ах да... Ну, потом разберемся.

Выйдя из кафе, Хагрид широким шагом двинулся по улице, где уже появлялись первые прохожие, спешащие по делам. Они в удивлении замирали и некоторое время таращились на лесничего, потом продолжали свой путь. До вокзала удалось добраться в рекордные сроки и без происшествий. Только Гарри запыхался, пытаясь не отстать.

Почти все сидячие места в вагоне были заняты — люди ехали на работу в Лондон. Гарри сидел рядом с Хагридом и пытался читать газету, заглядывая тому через руку. Теперь, когда у него появилось время спокойно подумать, ситуация выглядела полным бредом.

Его заключили в Азкабан за убийство Дурслей, которое он, конечно не совершал. Гарри твердо отодвинул мысли об этой тюрьме подальше. У него еще будет время это обдумать. Наверное… Потом к нему пришел сам Волдеморт, избранный накануне министром. Рассказал, зачем все это было нужно, и убил его смертельным проклятием. И вот он снова жив, здоров и едет в Лондон. За учебниками для школы. Что из этого реальность, а что игра воображения? Гипноз? Видение? Иллюзия? На что можно опереться?

Дементоры Азкабана были реальны. Гарри вздрогнул. Слишком даже. Значит, его заключение можно считать действительностью. То, что произошло во время этого заключения — тоже. Визит Волдеморта и его рассказ, пожалуй. Нет разницы — лично он явился или наслал видение. А вот его смерть… Да еще смотритель. За все пять лет Гарри не видел ни одного работника тюрьмы. Даже еду узникам разносили дементоры. Надо ли говорить, что после такого визита аппетит пропадал начисто. Бывали, правда, ежегодные инспекции от министерства, но Гарри не удостаивался их визита. Единственным его посетителем был Том Реддл. Раз в год. Тридцать первого июля.

И теперь Гарри пытался разобраться, что же все-таки произошло. И реально ли то, что он видит и чувствует. Или это снова какое-нибудь темное колдовство. Или бред свихнувшегося заключенного. Но сумасшедших не перевозили из тюрьмы в лечебницу, они умирали в своих камерах. От старости или истощения, забывая про пищу и воду. А он не чувствовал дементоров.

Поэтому он пытался найти доказательства реальности или иллюзорности окружающего мира. Искал вокруг то, чего он не знал, не видел раньше. Как будто это могло помочь. То, что было новым, он не мог проверить на истинность, отличить от игры разума. А то, что мог — не было новым. И это тем более не могло быть доказательством. Оставалось искать только нечто невообразимое. То, чего он не мог даже представить. Что его разум не мог бы синтезировать из кусочков его памяти. Ведь даже во сне, в самом невообразимом кошмаре человек видит лишь сочетания уже известного. Самые жуткие монстры на поверку оказываются слепленными из наиболее отвратительных для человека фрагментов реальности. Паучьи ноги, акулья пасть, какие-нибудь щупальца, скорпионий хвост… Поэтому придумать что-то невообразимое, принципиально новое — удел гениев и безумцев.

Гарри оставалось лишь искать вокруг себя то, чего не может быть. Даже для обычного человека это было нетривиальной задачей. Увидев что-то невероятное — чудо, волшебство, человек воскликнет: «Да, я знал, что магия существует на самом деле». Для Гарри же это было на порядок сложнее. Со всем его знанием магии, о том, что она может и чего не может. Но что все равно происходит. Взять хотя бы его спасение от смертельного проклятья. Дважды.

Поездка в Лондон прошла с большей пользой, чем прошлый раз. Гарри не предавался эйфории, пытаясь представить волшебный мир или мечтая, как он станет великим волшебником. Он читал «Пророк» в руках Хагрида. И здесь он наткнулся на статью про оборотней.

Гарри знал со слов Люпина о том, как трудно честному оборотню жить в волшебном мире. Но, оказывается, целый пакет законов против «темных существ» был принят в год его поступления в Хогвартс. Полный текст закона был опубликован на последней странице. Гарри с трудом разбирал смысл юридических формулировок вроде «Основными задачами межрасового законодательства являются создание необходимых правовых условий для достижения оптимального согласования интересов сторон межрасовых отношений, интересов общества, а также правовое регулирование межрасовых отношений и иных непосредственно связанных с ними отношений».

Здесь был и хорошо известный закон, разрешающий оборотням занимать только неквалифицированные, а значит, низко оплачиваемые должности. На самом деле он касался и других «нелюдей», например, кентавров. Не то чтобы те рвались работать на волшебников, но и они были упомянуты в министерском перечне. Назывался закон «Правовой акт об ограничении сферы трудовой деятельности существ, обладающих разумом, близким к человеческому». Гарри тут же узнал работу Амбридж. Он вспомнил, как о ней отзывался Люпин. Он говорил, что именно Амбридж — автор большинства таких законов.

Сухим, запутанным языком, с отсылками к другим статьям, актам и резолюциям, описывались разрешенные и запрещенные виды деятельности «темных существ». Например статья о дискриминации:

«Не являются дискриминацией установление различий, исключений, предпочтений, а также ограничение прав работников, которые определяются свойственными данному виду труда требованиями, установленными законом, либо установлены в соответствии с законодательством о правовом положении в целях обеспечения национальной безопасности, поддержания оптимального баланса трудовых ресурсов, содействия в приоритетном порядке трудоустройству граждан и в целях решения иных задач внутренней и внешней политики».

Она позволяла работодателю на основании любой самой неправдоподобной причины отказать оборотню в работе или заключить договор практически на рабских условиях. Ведь все что угодно можно было подогнать под «национальную безопасность», «баланс трудовых ресурсов» или «иные задачи». Оборотням нельзя было заниматься торговлей, производством, оказывать услуги. Они не могли занимать должности в министерстве и вообще в любой государственной структуре. Их могли уволить по любой причине без выплаты заработной платы и прочее, и прочее.

Многое Гарри знал, но, конечно не в таких подробностях. Гарри повезло, что Хагрид читал медленнее и не переворачивал страницу. Чтобы разобраться в запутанном тексте, пришлось перечитывать несколько раз. Сейчас, в свои двадцать два он, пожалуй, смог бы разобраться и в приветственной речи Амбридж «Прогресс ради прогресса».

Хагрид дошел до закона и разразился приглушенной бранью в адрес министра, Визенгамота и «блюстителей чистой крови». Ему не пришлось разбираться в формулировках. Похоже, закон давно обсуждался, и его суть была широко известна в кругах волшебников.

Гарри же показались особо странными последние статьи закона. Он перечитал их чуть ли не по слогам, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают. Вся переписка должна была проходить через специальный отдел министерства магии «по надзору за темными тварями». Любое нарушение строго каралось министерством. А донесшему на «преступника» выплачивалась премия.

И на закуску, оборотням запрещалось брать под опеку, усыновлять детей волшебников и даже временно присматривать за ними. И все это, конечно оправдывалось заботой о жизни благополучии и психическом здоровье несовершеннолетних.

Примечательно, что в законе не шло речи ни о магловской работе, ни о магловских детях. Оборотней целенаправленно выдавливали из волшебного мира. И делало это министерство магии, чьей целью, по словам Хагрида, было «чтоб люди не догадались, что в стране на каждом углу волшебники живут».

Интересно только, как Дамблдор смог нанять Люпина преподавать в школе. Что перевесило закон? Авторитет директора или, может быть, автономия Хогвартса?

Но, получается, теперь Ремус Люпин даже не мог с ним связаться, не нарушив закон. Гарри не сомневался, что министерство не допустит общения оборотня с Мальчиком-который-выжил. А до этого Гарри (для его безопасности, конечно) надежно спрятали от волшебного мира… или волшебный мир от Гарри, учитывая, что некоторые волшебники его все-таки находили.

Но теперь все пойдет по-другому. Теперь Гарри сам решит, что ему делать, с кем дружить и кому писать, и… Хедвиг! У него ведь нет совы. Гарри не знал, что случилось с его питомцем после ареста. Он лишился своего первого друга.

Целый месяц перед первым курсом сова была единственной, с кем Гарри мог поговорить. Письмо и визит Хагрида оторвали его от привычной жизни. Он навсегда лишился надежды стать «нормальным». Ему больше незачем было даже пытаться наладить отношения с кем-то вокруг. Он уже принадлежал другому миру. Миру, в котором он, тем не менее, никого кроме Хагрида не знал. И единственной связью с волшебным миром и доказательством, что это не вымысел была Хедвиг. Неважно, что она не могла ответить. Зато она умела слушать. Шесть лет вместе… Каждое лето он снова оставался один. В городке, где жили Дурсли (гарри не мог назвать его своим), у него не было друзей. Ни одного. А после того, как он поступил в Хогвартс, пропало желание знакомиться с кем-либо в обычном мире. Не его мире. Летние каникулы с родственниками Гарри воспринимал как остановку автобуса — на заправке или возле придорожного кафе — можно выйти, размять ноги. Но знакомиться с теми, кого больше никогда не увидишь, с кем нет и никогда не будет ничего общего? Зачем? Большую часть времени он проводил, работая по дому или у себя в комнате, читая книги. И тогда Хедвиг оставалась его единственной связью с волшебным миром, подтверждением, что ему не приснилась школа волшебства и чародейства. Была еще Палочка, но на каникулах колдовство было запрещено. И редкие письма от друзей, но они были на самом деле редкими и скрашивали ему одиночество слишком недолго. Он мог часами говорить с совой, рассказывая о своей жизни, делясь планами, жалуясь на родственников.

Он потерял все в один день, который стал началом конца. Погибли все, кого он мог назвать друзьями, кто мог назвать другом его… А теперь они живы?.. Он снова их увидит?

Если это другой мир, только похожий на его, и здесь нет Гермионы, Рона, Джинни... Или они снова погибнут, а он не сможет им помочь или... Нет! Не думать об этом! Только не сейчас. Не здесь. Он уже оплакал их гибель. Простился навсегда. И он не сможет пережить это снова. Не после Азкабана. Сейчас он чувствовал себя на удивление хорошо, но он не тешил себя надеждами. Он мог только предполагать, насколько сильно ранена его душа и повреждена психика. Но в том, что это так, он был уверен.

Несколько минут Гарри просидел, замерев и глядя прямо перед собой. Он с трудом смог перестать думать о своих друзьях. Для этого пришлось перестать вообще думать о чем-либо. Он обрывал каждую мысль, как только она возникала. Не давал сознанию начать обдумывать их. Еще труднее было избавиться от мертвых лиц перед глазами. Но в конце концов Гарри смог очистить разум. Добиться полной пустоты в мыслях. И только после этого он мог продолжить обдумывать положение, в которое попал.

Надо будет написать письмо Ремусу. Может быть, помочь ему материально. Гарри знал, что Люпин слишком гордый, чтобы принять деньги. Но если он не будет знать, кому вернуть их, что ему останется делать? Гарри задумался, как можно помочь Ремусу в долгосрочной перспективе. Учитывая все эти ограничения министерства…

Стоп! А ведь он не может послать деньги Ремусу с Хедвиг. Рано или поздно Люпин увидит сову Гарри и тогда возникнет множество вопросов, самый первый из которых — откуда Гарри узнал об оборотне. И вообще, учитывая наметившиеся планы, настолько заметная и узнаваемая сова — не слишком разумный выбор. Да, можно было использовать и школьных сов, и почтовый центр в Хогсмите. Но Гарри помнил, как реагировала Хедвиг, когда ему приходилось посылать тайные письма с другой совой.

В молчании они доехали до нужной станции, и теперь Гарри шагал позади Хагрида. Он совершенно не помнил улицы, по которой они двигались. Или Хагрид выбрал другой путь, или они заблудились. Хотя, скорее всего, для Гарри эта улица просто ничего не значила тогда. Когда он так стремился попасть в волшебный мир… Радовало, что пока внимание прохожих привлекал Рубеус Хагрид, а не Гарри Поттер. Огромный рост и густая борода были гораздо интереснее для людей, чем тонкий шрам на лбу и круглые очки.

Толстая обшарпанная деревянная дверь отворилась без скрипа. Бар предстал перед Гарри в том же самом виде, что и одиннадцать лет назад. Обстановка и посетители первого увиденного «волшебного» места с фотографической точностью запечатлелась в памяти. В нос ударил табачный дух. Прожив почти шесть лет в мире волшебников, Гарри привык, что среди них почти не было курящих. В своем консерватизме маги проигнорировали эту вредную привычку. Но уж если кто и курил, то не эти магловские дешевые бумажные палочки, набитые трухой, которую по ошибке называли табаком. Волшебники курили настоящий табачный лист, забивая его в трубки, некоторые из которых были настоящим произведением искусства. Короткие и длинные, прямые и изогнутые, гладкие, резные. Вереск, бук, вишня… Десятки видов дерева, керамики, даже камня. Трубку не выкуришь мимоходом на улице, в метро, возле урны в курилке. Курение трубки — это целый ритуал. От набивки табаком до чистки. Неудивительно, что Гарри не встречал курящих волшебников на улице — они предпочитали делать это в баре или у себя дома, как правило, в компании друзей. В Дырявом Котле дым можно было «резать ножом». Курили сразу за несколькими столиками, добавляя густоты синему табачному туману. Некурящие сидели, окруженные каким то видом чар головного пузыря, прикрывавших столик целиком, совершенно не страдая от компании курящих. Запомнившиеся по первому визиту колдуньи все так же курили длинные изогнутые трубки. Гарри на автомате прошел до задней двери, осматривая зал. Все то же. Все так же. Только Квирелла видно не было. Наверное, он уже ушел. Ведь в этот раз они с Хагридом задержались. Гарри обрадовался этому: хоть Волдеморт еще не вселился в тело преподавателя, видеть человека, который пытался его убить, совершенно не хотелось. А что, если он успеет украсть камень? Гарри пробрал озноб. Так же как в то утро, когда он лишился палочки. Он строит планы, обдумывает будущие шаги, просчитывает варианты, а все может закончиться, даже не начавшись. Квирелл украдет Философский камень, и Темный лорд возродится в течение нескольких дней, даже часов. Сэтим он тянуть не будет. Можно быть уверенным, что как только у Волдеморта будет все необходимое, он первым делом займется созданием для себя тела.

— Гарри! Ты опять ушел один. А если бы ты потерялся? — Хагрид уже начинал привыкать к необычной тенденции Гарри исчезать, стоит только оставить его без внимания.

Потеряться здесь, конечно, было трудно: они стояли на заднем дворе бара у той самой стены, скрывающей невесть от кого проход в магический квартал. Хагрид достал свой неизменный зонт и постучал по кирпичам.

— Это и есть Косой Переулок. Ну, пошли, — Хагрид засунул руки в карманы плаща и шагнул в арку.

Теперь Гарри было не до волшебной улочки, с ее лавками и торговцами всякой всячиной. Его подгонял страх опоздать, так что Хагриду даже не нужно было сдерживать шаг, дожидаясь своего подопечного. Гарри вертел головой, безуспешно пытаясь разглядеть в толпе фигуру Квирелла. Что он будет делать, если все-таки найдет профессора защиты, Гарри не представлял. Петляющая улочка казалась нескончаемой, а Хагрид — таким медлительным… Хотелось наплевать на все и пуститься бегом. Останавливала лишь бессмысленность этого действия. Все равно придется ждать лесничего, а потом еще придумывать объяснение своему поведению. Компания болтающих людей, остановившихся прямо посреди улицы, которых пришлось обходить, заставила Гарри сжать челюсти, чтобы не накричать на них прямо здесь. «Нашли же место для беседы! Нельзя было отойти в сторону?!» Волшебники словно задались целью помешать Гарри попасть в Гринготтс. По одному и группами они беспорядочно брели по переулку. Виляли от одной лавки к другой и неожиданно останавливались прямо на пути. Брели толпой во всю ширину улочки и не давали себя обгонять.

Заставив себя успокоиться, Гарри отступил за спину Хагрида, рассекавшего толпу словно ледокол, и до самого мраморного крыльца банка прошагал в молчании, лишь сжимал кулаки. Гарри взлетел по ступенькам и оглянулся на толпу, напоследок стараясь отыскать Квирелла. Конечно, не нашел. Они прошли сквозь вереницу дверей. Гарри даже не взглянул на привратников и пропустил мимо ушей рассказ Хагрида о гоблинах и безопасности банка. В зале Квирелла тоже не было. Да и быть не могло. Он ведь не собирался в открытую штурмовать хранилища.

Возле стойки кассира Гарри пришлось вновь наблюдать представление престидижитатора в исполнении Хагрида. Когда долгожданный ключ, наконец, был представлен гоблину, лесничий передал ему письмо Дамблдора. Гарри еле дождался, когда они в сопровождении Крюкохвата вошли в тоннель.

— Сначала сейф семьсот тринадцать? — с полувопросительной интонацией произнес Гарри.

— Ну… дела Хогвартса важнее… — ответил он на вопросительный взгляд Хагрида.

— Да, сначала дело, — важно ответил лесничий.

Гоблин, в ожидании смотревший на Хагрида, кивнул и свистом вызвал тележку. Теперь от Гарри ничего не зависело. Он молча смотрел в спину Крюкохвата. По бокам в тишине проносились стены пещеры, едва освещаемые фонарем. Он словно летел, ведомый порталом вне пространства и времени, а впереди был либо палаточный лагерь квиддичного чемпионата, либо ночное кладбище и толпа в белых масках…

— Сейф семьсот тринадцать, — проскрипел Крюкохват, беря фонарь и вылезая из вагонетки. Гарри остался сидеть, глядя на дверь сейфа. Сил просто не было. Крюкохват вел себя как обычно, ничем не выдавая, что заметил возможную попытку проникновения или кражу. Гоблин красуясь, провел пальцем по двери и она растаяла. Гарри не слышал объяснения гоблина о системе защиты, он с облегчением смотрел, как Хагрид шагнул внутрь и подобрал с пола знакомый сверток. Успели.

Дорогу до своего сейфа Гарри помнил плохо. В голове мантрой крутилось «успели». Теперь у него есть почти год, чтобы найти решение. Мысли вновь обратились к тому, что следует предпринять в первую очередь. Перед глазами развернулся пергамент со списком первоочередных и второстепенных задач, выделенных цветами и разбитых по датам. Как план подготовки к экзаменам, который им с Роном готовила Гермиона.

Под руководством Хагрида Гарри набрал денег в своем сейфе, вновь поразившись количеству золота, доставшегося ему в наследство. По пути наверх Гарри обдумывал будущие покупки. Пожалуй, по сравнению с прошлым разом, особых изменений не будет. Сейчас он еще не знает, что ему понадобится в будущем, а если что, всегда можно послать заказ с совой. Разве что, книги. И простая одежда. Из банка Гарри выходил совершенно другим человеком. Теперь можно было неспешно прогуливаться по переулку, заглядывая в лавки и набирая школьные принадлежности. Можно было останавливаться посреди улицы или петлять от одного магазина до другого, мешая прохожим. Перед своим третьим курсом он неплохо изучил это место и теперь точно знал, где и что нужно покупать.

— Гарри! — Хагрид снова вернул его к действительности. — Для начала тебе надо купить мантии. Это прямо здесь. «Мадам Малкин». Скажешь, что мантии для школы надо. А я до бара пройдусь, мутит меня с этих тележек. Так они ж еще нарочно быстрее едут, когда я прихожу. Ты же не потеряешься? Нет? — Хагрид выглядел неуверенно.

Гарри заверил лесничего, что дождется его в магазине Мадам Малкин, никуда не уйдет, и вообще, что все будет в порядке. Хагрид, оглядываясь, пошел в сторону бара, Гарри помахал ему рукой и пошел в противоположную сторону. Палочка! Вот что ему нужно в первую очередь. Ощущение потери преследовало его с того момента, как они вошли в «Дырявый котел». Страх опоздать с Философским камнем заглушил его, но теперь Гарри испытывал почти физический дискомфорт, не чувствуя под рукой палочки. Можно полчаса обойтись и без мантий. Да если бы стоял такой выбор, он бы обошелся совсем без мантий, тем более, что их можно наколдовать. Не хотелось об этом думать, но ощущение было такое же, как перед его арестом, когда он остался без палочки.

Снова эта пустота и беспомощность, беззащитность. Любой волшебник — Пожиратель, оставшийся на свободе (а Гарри знал, что таких немало), бандит, сумасшедший — кто угодно мог вырубить его одним пустячным заклинанием. Да даже какой-нибудь ученик Хогвартса, вроде Фреда с Джорджем, мог ради забавы заколдовать его. Не то чтобы Гарри на самом деле допускал такую возможность. Но он все равно внимательно оглядывал всех встречных, готовый увернуться от заклинаний.

Дорогу Гарри нашел без труда, хотя и был здесь всего раз. В глубине магазина раздался знакомый звон колокольчика. Гарри остался стоять возле входа, гадая, откуда появится мастер палочек. За стеллажами Гарри не видел какой-либо двери, позади конторки ее тоже не было. Левая стена и вовсе была пуста, за исключением выцветшей картины с лесным пейзажем.

— Гарри Поттер! — пока Гарри разглядывал нарисованные деревья, Оливандер подошел к нему почти вплотную. Совершенно незаметно. Так же как вор, выкравший его палочку. Гарри нахмурился. Кажется, мастер палочек почувствовал изменение его настроения, так как не стал рассказывать ни о строении палочки, ни о его родителях.

Процедура подбора палочки повторилась один в один. Разве что Гарри, зная, чего ждет Оливандер и, уже зная, какая палочка ему подойдет, мог позволить себе сосредоточиться на ощущениях. Те палочки, которые никак не ощущались, то есть, были для Гарри всего лишь куском дерева, мастер выхватывал у него из рук, не дожидаясь, пока Гарри хотя бы сделает взмах. Те же, которые Олливандер оставлял ему для попытки, ощущались по-разному: тепло, холод, покалывание, а также другие странные ощущения, которые Гарри не мог описать словами. И если из первой дюжины все палочки были разными по ощущениям, то дальше мастер подбирал такие сочетания, которые вызывали два различных отклика: «тепло» и ... Гарри не мог сказать, что он чувствовал. На ум приходило единственное слово «прозрачность». Как Оливандер определял его реакцию, Гарри даже не пытался понять. На то он и мастер. Одной из «теплых» палочек, шедшей в третьей дюжине, Гарри, по его ощущениям вполне смог бы колдовать. После взмаха, который тем не менее не вызвал фонтана искр, Оливандер задумчиво взглянул на него и скользящей походкой прошел вглубь рядов стеллажей. Когда он снова появился с пыльным футляром, не отличимым от сотен других, Гарри уже знал, что это его палочка. Он чувствовал ее на расстоянии, как стрелка компаса чувствует магнит. Оливандер смотрел на Гарри еще более задумчиво, даже рассеянно.

-Вот Ваша Палочка, мистер Поттер… Остролист и перо феникса… Семь галеонов, — мастер говорил медленно, делая паузы между фразами. Взгляд его был расфокусирован.

Оливандер молча наблюдал, как Гарри берет футляр и вынимает из него волшебную палочку. Ту самую. Как рассматривает ее и гладит темное дерево.

— Взмахните же палочкой, иначе я не смогу ее вам отдать.

Гарри взялся за палочку и плавно рассек воздух по диагонали, освещая мастерскую алыми золотыми и синими искрами. Волна тепла прокатилась от палочки через руку и разлилась по телу. Словно он вошел в горящий камин. Нет! Нырнул в жерло вулкана, и плавится, растворяясь в лаве. Гарри смотрел прямо перед собой, ничего не видя. Он полностью ушел в себя, осмысливая ощущения. Такого, определенно, раньше не было. Странно было ощущать столь сильный жар и видеть абсолютно невредимую руку. Казалось, палочка должна сплавиться с ладонью. Но этот жар не вызывал боли. Только ощущение силы… Тепло и спокойствие. Наконец они вместе.

Гарри молча расплатился, не выпуская палочку из рук. Оливандер даже не пытался забрать ее, чтобы упаковать.

— Мистер Поттер… если вдруг… — начал неуверенно мастер палочек. Но тут его глаза, казалось, засияли еще ярче, в голосе появились вкрадчивые интонации. — Если вам вдруг понадобится моя помощь, можете писать в любое время. И обязательно загляните ко мне следующим летом. До свидания, Гарри Поттер.

Гарри попрощался и вышел, сопровождаемый необъяснимо счастливым взглядом Оливандера. У него не было желания думать над странным поведением старого мастера. В его руках была Палочка. Та самая, ЕГО палочка. Которую он не держал в руках пять лет. Которая была сломана на его глазах сразу после оглашения приговора. Словно ему отрубили руку… Лишили магии. Кажется, он кричал. И плакал… Где-то внутри образовалась дыра, в которую утекли все силы. Из зала его тащили двое авроров. Сам он идти не мог.

Гарри быстрым шагом приближался к одежной лавке. Он сильно задержался. Хагрид, наверное, уже вернулся из бара и обнаружил, что Гарри Поттер снова пропал, несмотря на обещания. Лесничий мог сам отправиться искать его или привлечь кого-нибудь из прохожих — Хагрид был знаком со многими волшебниками, особенно с теми, кто учился при нем. Хагриду трудно было отказать в просьбе, а уж когда узнают, кто пропал… Но это еще не беда. Учитывая ситуацию, Хагрид мог броситься за помощью в Хогвартс к самому Дамблдору. И чем тогда закончится его самовольная отлучка?

Гарри еще не решил, что ему делать со своими знаниями. Он даже не определил для себя, знания это или всего лишь бред, иллюзия. Но вот посвящать Дамблдора в свою историю он, определенно, не собирался. Нет, Гарри не боялся, что директор отмахнется от него, сочтет фантазером или сумасшедшим. Дамблдор как раз был из тех людей, кому довелось соприкоснуться с таинственной и необъяснимой стороной магии. Кто мог поверить в самое невероятное. И именно поэтому Гарри не собирался делиться с ним знаниями. Директор мог посчитать это знание слишком ценным и слишком опасным в руках одиннадцатилетнего ребенка, и просто стереть ему память. Для его, Гарри пользы, конечно. Как для его пользы выбрал опекунов. Как для его пользы скрывал пророчество. И многое другое. Гарри не знал, что бы директор предпринял, имея знания о будущем. Он обладал и мудростью, и опытом, и магической силой, чтобы изменить цепь событий и получить какой угодно результат. Но Гарри видел и его промахи: его чрезмерную осторожность, нежелание делиться планами и стремление все сделать самому, боязнь причинить вред. Но именно это и было опаснее всего — бездействие. Дамблдор мог счесть, что события, по крайней мере, трех курсов развивались приемлемо. И в желании не навредить оставить все как есть. А чтобы у Гарри не было искушения использовать свои знания — стереть память. Нет. Теперь Гарри хотел сам распоряжаться своей жизнью. Многие знания — многие печали, да. Но неведенье гораздо хуже. Гарри уже видел, к чему оно может привести. Ощутил на своей шкуре. Было многое в его жизни, что он хотел бы забыть. Но еще больше — помнить всегда.

Но все эти мысли слабо беспокоили Гарри. Они вертелись где-то на краешке сознания. Ну, узнает Дамблдор, что Гарри Поттер сбежал от своего сопровождающего. Все равно он уже не мог ничего исправить. Все его мысли занимала волшебная палочка в руках. Он шагал, не глядя по сторонам, в последний миг избегая столкновения с прохожими. Гарри чувствовал, как внутри разливается пламя, готовое в любой момент выплеснуться заклинанием. Забытое ощущение силы, могущества. Он все же мог менять реальность. Даже если пока это всего лишь очередность покупок. Он не был бесправным наблюдателем, о чем он старался не думать, боясь даже допустить такую возможность. Это была бы самая изощренная пытка — видеть, как гибнут его друзья, не в силах хоть что-то изменить.

Он успел. Повеселевшего Хагрида Гарри заметил футов за пятьдесят. Тот шел, поглядывая по сторонам и что-то насвистывая. Времени не оставалось. Но, если что, Хагрид хотя бы обнаружит его там, где оставил, и, может быть, не будет выспрашивать, почему он не зашел в магазин. Хотя Гарри тут же пришла заманчивая мысль сослаться на страх перед волшебным миром, которого он по известной причине совсем не знает. Затаив дыхание, глядя на отвернувшегося лесничего, он проскользнул в магазин. Краем глаза Гарри заметил движение и чудом уклонился от столкновения с выходившим покупателем. Драко Малфоем. Тот удостоил Гарри, одетого в магловские вещи не лучшего качества, лишь презрительного взгляда, и, повернувшись спиной, гордо прошествовал из магазина. Ну, вот и еще один старый знакомый, встречи с которым Гарри предпочел бы избежать. Задержка в магловском кафе и его измененный порядок покупок, сыграли положительную роль. И Гарри порадовался бы этому, если бы не пережитый недавно страх за философский камень.

С Гарри как раз начали снимать мерки, когда Хагрид заглянул убедиться, что все в порядке. Пришлось ответить вымученной улыбкой на сочувственный взгляд лесничего.

Посмотрев на процесс, Хагрид показал жестами, что отойдет ненадолго.

— Молодой человек, почему бы вам не убрать палочку на время примерки? — обратилась к Гарри одна из помощниц хозяйки магазина. Гарри обвел взглядом помещение магазина, ища место, куда бы он мог положить палочку. Любая поверхность, пригодная для этого, с которой бы палочка не могла скатиться и где ее никто бы не задел случайно, располагалась слишком далеко, чтобы Гарри мог без опаски расстаться с палочкой. На самом деле он предпочел бы не выпускать палочку из рук, но, очевидно, это мешало примерке.

— Э-э…

— О, я понимаю. Многие первокурсники не хотят расставаться с палочкой, едва получив ее. Как насчет кобуры? На руку или на пояс?

— На руку, пожалуйста.

— Поэтому сопровождающие сначала приводят учеников в наш магазин, а уже потом во все остальные. На самом деле, ни один из тех, кто уже купил палочку, не согласился отложить ее.

За десять сиклей Гарри получил длинный узкий чехол из жесткой кожи. Пока девушка ходила за кобурой, Гарри приложив палочку к руке, понял, что ему придется воспользоваться поясным вариантом. Палочка в одиннадцать дюймов была элементарно длиннее его предплечья.

— Вот, держи,— девушка протянула ему чехол, который даже на первый взгляд был раза в два короче палочки. — Просто попробуй, — продавщицу рассмешило вытянувшееся при виде кобуры лицо Гарри.

Гарри осторожно вложил палочку в чехол. Когда палочка почти полностью исчезла в кобуре, не встретив никакого препятствия, выражение его лица, должно быть, стало еще более смешным, потому что продавщица рассмеялась в голос.

— Здесь чары расширения пространства,— сквозь смех пояснила она.

Гарри несколько раз попробовал вынуть палочку и убрать ее назад, каждый раз внутренне вздрагивая, когда палочка не встречала дна там, где должна была. Казалось бы, за шесть лет в магическом мире можно было бы и привыкнуть к необычным вещам.

— А для палочки не вредно все время быть под заклятьем?

— Абсолютно. Мы уже спрашивали у господина Олливандера. Он проверил наши чары и сказал, что можно хранить палочки в этих чехлах. Он даже выписал специальную справку. Вон она — на стене. Но если хочешь, можешь сам спросить мастера. Его, похоже, только радует, когда кто-то интересуется его палочками.

— А обычная, магловская одежда у вас есть?

Когда Гарри, наконец, вышел из лавки, держа в руках объемный сверток, он увидел улыбающегося лесничего, который держал в руках накрытую плотной тканью клетку. Гарри замер. Он забыл про Хедвиг. Сначала философский камень, а потом покупка палочки. Сова совершенно вылетела у него из головы.

Могло ли быть так? Мог ли Хагрид выбрать ту самую птицу? Он на негнущихся ногах подошел ближе.

— С днем рождения, Гарри! Это твой подарок. Давай, погляди, кто это, — Хагрид выглядел совершенно счастливым. Он поставил клетку на ближайшую скамейку и замер, улыбаясь.

Гарри, еле сдерживая дрожь, взялся за ткань. Он не мог решиться открыть клетку. Он и хотел, и боялся увидеть, кто там. Да, он решил, что для его планов лучше подойдет обычная сова. Такая же, как у всех. Но он еще не был готов отказаться от Хедвиг. Только теперь Гарри понял, что его сову мог купить кто-то другой. И ему пришлось бы видеть ее каждое утро в Большом зале с письмом или посылкой. Самое неприятное — ее мог купить Малфой — любитель выделиться. Недаром у него был филин. Да любой покупатель, который дошел бы до конца ряда клеток и увидел полярную красавицу, выбрал бы ее. Хагрид сделал выбор за него. Осталось узнать — какой. Гарри, затаил дыхание и потянул за ткань.

Когда блестящий покров, шурша, сполз с прутьев, Гарри увидел белоснежную сову с черными крапинками на крыльях. Она спрятала голову под крыло от яркого света. «Хедвиг»! — мысленно воскликнул он. Это была она. И дело было не в том, что полярная сова в магазинчике была всего одна; прошлый раз он мог купить последнюю, а Хагрид — совсем другую птицу. Нет, Гарри знал это совершенно точно, как знал, когда Олливандер предложил его палочку.

Сова, привлеченная вниманием к себе, выглянула из под крыла и повернулась к Гарри, нелепо наклонив голову. Гарри смотрел на своего первого друга. Как будто прутьев клетки не было вовсе. Целую вечность они смотрели друг другу в глаза — он в оранжевые, она — в зеленые, не отводя взгляд. Потом Гарри мысленно произнес «Хедвиг». Сова вскинулась, развернулась к нему и забила крыльями о прутья. Она клетку, определенно, видела.

Гарри потянулся к замку и непослушными пальцами попытался его открыть.

— Э-э-э… Гарри, погоди-ка. Надо сперва дать ей имя. А то она ж улетит. На последней фразе Хагрида Гарри, не особо прислушивавшийся к речи лесничего, открыл дверцу клетки, и белоснежная сова, расправив крылья, взмыла в воздух.

— Что? — Гарри посмотрел на Хагрида.

Лесничий потянулся за зонтом, следя за беглянкой, но, не успев достать его, перевел взгляд на окружавшую их толпу людей и смущенно засунул руки в карманы.

— Ну, не расстраивайся, можно ее назад вернуть. Надо только в магазин зайти…

Тем временем Хедвиг описала круг над площадью и спланировала к Гарри. Он машинально подставил руку, и сова, забив крыльями, мягко на нее опустилась.

— Хорошая девочка, — Гарри ощутил, как его «Я» дополнилось еще одним кирпичиком. Причем его сродство было так сильно, что Гарри удивился, как он раньше не замечал эту дыру в своей душе. Возвращение Хедвиг не вызывало такой сильной реакции, как покупка Палочки, но ощущения подсказывали Гарри, что эти явления одной природы. Словно его разбитая и растерзанная душа собиралась по кусочкам. И первым была палочка. На фоне ее отсутствия он и не замечал нехватки Хедвиг. Гарри посетила страшная мысль о сходстве с крестражами. Мог ли он создать что-то подобное? Что защитило его от смерти, удержало в этом мире. Вложить часть своей души в дорогие для него вещи… Существ… Была ли Хедвиг его крестражем подобно Нагайне Волдеморта? А палочка? Да, он помнил, что убийство раскалывает душу. Но теперь он понимал, что есть и другие способы. Нет! Он не мог этого сделать. Ведь в тех книгах, где упоминались крестражи, они однозначно были признаны темнейшей магией. Гарри не мог применить настолько темное волшебство. Тем более неосознанно, по незнанию.

— Хм, а ты, Гарри, с животными ладишь. Я вот в зверье всяком разбираюсь куда как лучше, чем некоторые. А вот, поди ж ты, был уверен — улетит. Значит, поладите. Ты заходи как-нибудь ко мне в гости. Домик мой найдешь. Можно и без приглашения. Покажу тебе кой-чего. В лесу хогвартском много интересного.

Гарри лишь кивнул. Еще прокол. Тут, правда, обошлось. Но ведь он не знал, что без имени животное не считает покупателя хозяином. За все шесть лет учебы он не встречал упоминаний об этом. И не сталкивался на практике. У него самого и мысли не было выпускать из клетки не прирученную сову. Правда, период «приручения» оказался удивительно коротким. Уже через неделю Гарри совершенно не опасался, что Хедвиг «сбежит». А котов и крыс Гарри априори не воспринимал как диких животных.

Но даже если бы сейчас Хедвиг улетела, Гарри был бы только рад за нее.

«Гермионе Грейнджер.

Этой сове нужен хозяин. Имя — Хедвиг.

подпись: Друг»

Гарри вывел последнее слово и отложил перо в сторону. Эти строчки он написал такими же изумрудно-зелеными чернилами, какими было подписано приглашение из Хогвартса. Мелочь, но, может быть, Гермиона примет его за послание из Хогвартса. Содержание стало плодом ожесточенных споров Гарри с самим собой. Всего две строчки, но как тяжело они дались, как много исписанных страниц легло в мусорную корзину. Он отказался от желания описать девочке волшебный мир, отказался от предостережений и советов, как себя вести в новой школе и прочих благих побуждений. Он не стал рассказывать ни о себе, ни о причине, по которой посылал сову. Гарри даже передумал подписываться своим именем. Ему пришлось выдержать сложный бой между разумом и сердцем. Результатом стало решение оставить друзей в прошлой жизни. Пусть он сам останется в одиночестве, зато они будут живы. Они не станут разменной монетой в его борьбе, не подставятся, чтобы защитить его. Да, они лишатся многого, что дала им дружба: поддержки, поиска, борьбы... Они не получат той закалки характера, что один раз уже прошли.

Гарри чувствовал себя, по меньшей мере, Дамблдором, когда принимал это решение за других — за Рона, Гермиону, Джинни... Он выбирал за других и делал осторожный, а на самом деле трусливый выбор, который никогда бы не сделал сам. И, он ведь знал, не сделали они. Если на то пошло, то в первый раз его друзья столкнулись с этим выбором на первом курсе Хогвартса. Когда предпочли смертельный риск борьбы за Философский камень возможности отсидеться в гриффиндорской гостиной. И каждый год подтверждали свой выбор в новых, все более опасных ситуациях. Каждый раз он предлагал им отступиться. Но они предпочитали рисковать вместе с ним. Когда риск еще казался оправданным. Когда они еще верили, что с ними ничего плохого произойти не может. А потом погиб Седрик. Сириус. Дамблдор.

Гарри видел, что такое смерть. Как она неразборчива. «Убей лишнего!» — и ничего уже нельзя исправить. Только изломанное тело на земле. Как надоевшая ребенку кукла, оставленная на улице. Человека нет. И тогда осознаешь, сколько пропало вместе с ним и сколько потеряно для него. Если подумать, Рон и Гермиона не видели этих смертей. На кладбище, в министерстве, на Астрономической башне — везде он был один. Даже в подземельях с Квиррелом. Его друзья всегда видели только последствия.

Ни для кого из них троих смерть не была чем-то особенным. Смерть регулярно показывали по телевизору. Газеты стабильно печатали некрологи. Время от времени они натыкались на похоронные процессии. Вот и эти убийства стали для Рона и Гермионы лишь очередными смертями в ряду таких же. Неизбежный конец. «Все мы там будем», — как иногда успокаивают некоторые «утешители». То, что они были знакомы с жертвами, конечно, вызывало грусть. Но не боль, не чувство вины, как у него. Не синдром выжившего. Не чувство абсолютной беспомощности и бесполезности.

И все же Гарри потащил друзей в министерство. Считая, что там находится сам Волдеморт. Глупо думать, что он не смог бы от них отвязаться. На самом деле ему нужна была помощь, и он был рад, что друзья отправились с ним.

Он поставил на кон жизни друзей против жизни Сириуса... Больше он не имеет на это права. Его друзья уже пожертвовали собой. Он всего лишь откажется от дружбы, чтобы они жили. Его место займут другие люди, другие приключения, не связанные с Волдемортом, Пожирателями Смерти и Мальчиком-который-выжил. А он останется один, защищенный от посягательств на дружбу ореолом своей ненавистной славы. Славы победителя Темного Лорда.

Да, поначалу будет тяжело видеть их рядом с собой и не сметь подойти. Слышать их голоса и не заговорить с ними. Просто знать, что они рядом, но уже никогда не будут друзьями. Даже сейчас, вдали от них, не зная, существуют ли они в этом мире (или в этом варианте мира), Гарри ощущал боль утраты. Он уже потерял их однажды, а теперь, после появившейся надежды он сам отвергал возможную дружбу. Да, они могут оказаться совершенно другими людьми. С другими взглядами, привычками. Даже, наверняка, так и будет. Незнакомцы, не нуждающиеся в его обществе. Но это ничуть не умаляло его боль. Ведь Гарри отказывался от своих друзей — тех самых Рона и Гермионы, которых знал. В какой-то степени он предавал их.

После этого решения расстаться с Хедвиг было относительно легко. Однако уговорить сову сменить хозяина оказалось той еще задачей. Ей не было дела до того, что у Гарри нет знакомых волшебников, и ему некому писать. Что он и не собирается искать друзей. Что для его планов придется использовать неприметных почтовых сов из школьной совятни или из Хогсмида. После этого аргумента Хедвиг отвернулась от него, спрятала голову под крыло и вообще сделала вид, что спит и уже давно.

— Хедвиг, ты ведь понимаешь, что я не смогу посылать письма с тобой. Ты будешь сидеть без дела, — Гарри потянулся, чтобы погладить птицу. В это время Хедвиг резко повернула голову и клюнула его за палец. Гарри, не попытавшийся отдернуть руку, проследил, как струйка крови закапала на стол. Пришлось обмотать палец платком.

Теперь сова смотрела на него одним глазом, прикрыв другой. И в целом выглядела виновато. Похоже, она собиралась лишь отпугнуть его, а не причинять вред.

— Дело не во мне, Хедвиг... Ты нужна Гермионе. Очень нужна. Ей будет тяжело одной. Не знаю, как все сложится в этот раз.

Гарри задумался. В прошлый раз друзья появились у девочки только после Хэллоуина. Рон и Гарри. И Гарри был в их компании связующим звеном. Он примирял лень и пренебрежение правилами Рона и любовь к учебе Гермионы. Он поддерживал Рона с его жаждой приключений, любовью к Квидичу. И в то же время он был на стороне Гермионы в том, что касалось правил и порядка (если, конечно, их нарушение не было связано с очередным опасным приключением).

Хедвиг отвлекла его от тяжелых мыслей, осторожно потянув клювом за рукав. Она встопорщила перья, тихо ухнула и протянула лапу.

— Спасибо, — Гарри поспешил осторожно привязать письмо, пока его питомица не передумала. — Позаботься о ней.

Наконец, сова с письмом перепорхнула на подоконник, оглянулась на Гарри, пронзительно крикнула и вылетела прочь.

— Эй, мальчишка, это что за новости?! Час ночи! Еще один звук и я сам заставлю тебя соблюдать тишину. Хочешь, чтобы соседи что-то узнали?! Чтобы тихо там!

Вряд ли, конечно, дядя осмелится зайти в его комнату. Не после того, как Гарри вошел в гостиную с палочкой, на кончике которой полыхало пламя. Это вышло случайно. Гарри просто хотел показать Дурслям, что он больше не беззащитен. Поэтому он вошел в дом, держа палочку в руках. А потом он вспомнил коридор, залитый кровью. И то, как даже не успел открыть дверь, чтобы увидеть все своими глазами. И суд, вернее, пародию на суд. «Это вы виновны в смерти своих родственников по материнской линии: Вернона, Петунии и Дадли Дурслей?» Конечно он. Не будь Гарри Поттера, жила бы «абсолютно нормальная» семья Дурслей «абсолютно нормально» и дальше.

Вопросы были подобраны мастерски. Специально для воздействия сыворотки правды. Когда допрашиваемый не осознает, что смысл ответов не в формулировке, а в сути. Когда рад высказать правду на любой вопрос. «Да, это он виновен в смерти Дурслей». Не в убийстве, нет. Если бы вопрос стоял так, он бы отрицал свою вину, ведь он не убивал их. А вот умерли они из-за него, да. «И в смерти Дамблдра тоже виноват он. И Непростительное проклятье он к человеку применял. И Сектумсемпру тоже. Да, к человеку. Да, успешно». Какие еще нужны доказательства для присяжных?

Гарри опомнился, когда услышал сдавленный вскрик тети. Все трое Дурслей с ужасом смотрели на него, вжавшись в кресла. Через мгновение Гарри услышал странное шипение. На конце палочки в его руке хищно пульсировал темный, багровый огонь. Язычок пламени, словно живой, раскачивался из стороны в сторону, выискивая цель. Гарри выдохнул и перехватил палочку другой рукой. Пламя было не больше двух дюймов, но его жар опалял лицо. Он попытался расслабиться, снова прибегнув к тому приему, позволявшему ни о чем не думать. Прочь мысли, прочь воспоминания. Ни о чем не думать. Не думать... Через несколько секунд пламя посветлело и замерло, потом, словно втянулось в палочку. Гарри перевел дыхание и вытер пот со лба. Рука с палочкой заметно дрожала. Дурслей в комнате уже не было.

Еще не хватало спалить дом. Или родственников. Хватит им и одной смерти из-за Гарри Поттера. Все время до вечера Гарри просидел в своей комнате. На ужин его, конечно, никто не позвал. Пришлось обойтись бутербродами и кофе, за которыми он спустился, когда все улеглись. Не хотелось видеть искаженные страхом и ненавистью лица Дурслей. Только не после того, как он стал причиной их гибели. Сколько раз он слышал от своих родственников, что магия «до добра не доведет» или что он «кончит так же, как и его родители» или «навлечет на их добропорядочное семейство беду».

Так что теперь Гарри спокойно смотрел в окно, не опасаясь нежеланных визитеров в лице дяди Вернона. Хэдвиг быстро удалялась. Словно специально, чтобы Гарри мог ее видеть, сова летела вдоль улицы низко, чтобы попадать в свет фонарей. Он проследил, пока силуэт не исчез в темноте и, не раздеваясь, повалился на кровать. Слишком тяжелый день. Даже для Гарри Поттера.

После магазина одежды Хагрид повел Гарри к Олливандеру. Хедвиг сопровождала их, сидя в клетке. Отправлять ее одну к Дурслям, да еще и средь бела дня было глупо. Когда впереди показалась знакомая полупустая витрина, до Гарри дошло, какую глупость он совершил, купив палочку. Ну что ему стоило подождать полчаса? Все бы прошло точно так же, как и в прошлой жизни. А теперь? Что он скажет Хагриду? Какое объяснение придумает?

Нет, Гарри знал, чего бы это ему стоило. Полчаса ожидания удара в спину. Полчаса страха. Страха, что его палочку заберет другой, Страха, что он больше не волшебник. Страха, что он не способен влиять на эту реальность. И еще тысяча страхов. У него всегда было хорошее воображение. Да и Хедвиг мог купить кто-нибудь другой. Гарри уже убедился, что это не копия, не отражение его реальности. И здесь события могут идти совершенно по-другому. «Точно, Хедвиг!» — в мыслях пронесся спасительный вариант.

— Хагрид, в магазин, наверное, нельзя с совой, — Гарри остановился прежде, чем из-за ближайшего дома стало видно крыльцо магазина палочек. Теперь он знал, как скрыть свой поступок от лесничего.

— Ну да. Я с ней на улице же и подожду, — Хагрид не выказал никакого удивления.

— А может, тогда разделимся? Чего время зря терять. Наверняка в какие-то магазины можно и с совой? И так из-за меня потеряли столько времени, — если бы Хагрид отказался, то Гарри последовал бы совету продавщицы и спросил мастера о заклятии расширения пространства на футляре для палочки. Но повторно заходить к Олливандеру после странного прощания совсем не хотелось.

— Ну, да. Есть такие. Если сова в клетке... Да и старик Олливандер вообще-то... — Хагрид замолк и поправил свой зонт под плащом. — Да, я, пожалуй, пока в аптеку зайду. Да! Смотри, Гарри, вон там, налево — книжный. Флориш и Блоттс. Видишь — синяя дверь? Как закончишь — иди туда. Я там буду ждать. Может, еще и книги успею купить.

Гарри зашел за угол и прислонился к стене. Прямо перед ним была деревянная дверь магазина, в который теперь не было необходимости заходить. «Что-то многовато ситуаций, из которых надо выпутываться...» Он подождал с минуту и пошел по улочке. Гарри выбрал следующий магазин так, чтобы случайно не пресечься с Хагридом. Так как в руках у него было несколько пакетов с одеждой, Гарри решил приобрести сумку. Одну из тех самых, с чарами незримого расширения. Когда у него был сундук, казалось неразумным тратить деньги на лишний чемодан или рюкзак. Но Гарри всегда хотелось иметь что-нибудь, что «внутри больше, чем снаружи».

В магазине от обилия всевозможных средств для переноски и хранения разбегались глаза. На полках рядами лежали сумки, кошели, ридикюли, рюкзаки и прочие предметы, названия которым Гарри не мог дать. Вдоль стен стояли сундуки и чемоданы, котомки и короба. В витрине за стойкой продавца был выставлен совсем миниатюрный товар: шкатулки, кошельки, портмоне, визитницы. В основном, дорогие — с вышивкой, тиснением, инкрустацией. Кожа, красное и черное дерево, янтарь и жемчуг, серебро и золото. И многое, что Гарри не мог узнать — просто красивые безделушки. Конечно, не все они были зачарованы на увеличение вместимости. Были и с чарами от воров, и с чарами сохранности, и уменьшения веса. Дорогие модели объединяли несколько видов чар.

Пока Гарри рассматривал ассортимент, продавец, появившийся на звон колокольчика, молча работал с учетной книгой, не отвлекая посетителя. С одной стороны, Гарри хотел купить максимально полезную вещь, с другой — не слишком дорогую, которую было бы не жалко потерять или обменять на более совершенную. И потом, в сознании крутилась весьма честолюбивая мысль, что он сам может сделать что-то подобное. Ведь он все-таки закончил шесть курсов, хоть и не на «превосходно». Гермиона бы точно смогла. Так что, если приложить чуть больше усилий в учебе... Да нет, зачем себя обманывать — приложить все силы... все-таки учился он не ахти. Хоть и Флитвик, и Макгонагалл говорили, что у него есть потенциал, с реализацией было... Ну, у него всегда были неотложные дела, спасение мира, опять же.

В итоге Гарри выбрал рюкзак, расширенный до тридцати кубических футов. Продавец, оглядев Гарри, сообщил, что это магловский туристический рюкзак, на который наложены соответствующие чары расширения и облегчения веса. Впрочем, это и так было видно.

— Вы-то, молодой человек, сразу видно, знакомы с магловским миром, понимаете, что такие вещи — удобные и надежные — там умеют делать получше нашего. А вот невежественные «благородные волшебники» магловского и в руки не возьмут. Лучше будут корячиться — таскать сундук, чем признают, что маглы в чем-то лучше. Он, конечно, вам великоват немного, но это и правильно. Такие вещи служат долго, особенно если при должном уходе. Через пару лет в самый раз будет, а пока давайте лямки подтянем. Пока он пустой, разницы особой нет. Это при полной загрузке важно под рост подгонять. Да вам, я так понимаю, с ним не по горам ходить. Хогвартс? Разумно. Очень разумно. Вот вам памятка, возьмите.

Спустя пять минут Гарри, почти счастливый, шагал по улице. Словно ребенок, которому купили желанную игрушку. Все покупки благополучно уместились в рюкзак и руки теперь были свободны и можно было глазеть по сторонам в свое удовольствие. Кобура для палочки обнадеживающе сжимала предплечье.

Косой переулок не напрасно получил такое название. Улочка непредсказуемо петляла, огибая лавки и магазины, построенные по прихоти владельцев так, как только им было нужно, так что вдаль было видно не больше трех-четырех домов. Особенно выделялись дома, примыкавшие к улице углом. У них обе стены могли считаться фасадными. Некоторые здания прижимались вплотную к улице, другие были отделены двором или садом. В одном из таких домов с двориком и располагался магазин оптики.

Свой первый телескоп Гарри покупал книжном магазине. Там специально для школьников были выставлены простые и дешевые телескопы. Здесь тоже такие были. Но здесь были и десятки других моделей. От совсем детских, пятидесятимиллиметровых, через которые только в соседские окна подглядывать, до огромных, с линзой в три фута в диаметре. Таким, наверное, только Хагрид бы и мог пользоваться. Вокруг толпились дети и взрослые. Под присмотром паренька лет пятнадцати (как понял Гарри, он подрабатывал помощником продавца в самый загруженный месяц перед учебным годом) дети по очереди заглядывали в окуляр и с восторгом бежали делиться увиденным с родителями. Для этого развлечения было выделено три телескопа, стоявших особняком от остальных, наверное, чтобы толпа зрителей не повредила товар. Гарри проследил, куда были направлены трубы телескопов — Солнце. Очевидно, детям предлагали взглянуть на солнечные пятна. И, похоже, то, что Солнце — не просто светящийся шар, было открытием и для некоторых взрослых. Они с недоверием заглядывали в телескоп и в задумчивости отходили от вопящей толпы.

Периодически паренек-помощник призывал соблюдать тишину, но эффекта внушения хватало не больше чем на пару минут: основной аудиторией были дети от пяти до десяти лет. Гарри нарочно глядел на них рассеянным взглядом. Он не хотел узнать кого-то из своих знакомых. А ведь большинство из этих детей учились в то же время, что и он, только на младших курсах. Правда, никого из них Гарри не видел до Хогвартса, а вне стен школы все они выглядели и вели себя по-другому. Но, все же, опасаясь узнать кого-то или, что еще хуже — быть опознанным как Мальчик-который-выжил, Гарри спешно прошел внутрь магазина. По сравнению с улицей внутри было темно и прохладно, а главное — тихо. Гарри в тишине осматривал зрительные трубы и бинокли. Здесь же стояли и более дорогие модели телескопов. Правда, дороговизна их была, скорее в отделке. Снова узоры, серебро и камни — видимо, для «благородных волшебников». В остальном, похоже, конструкции биноклей и телескопов застряли во временах Ньютона. Правда, даже рефлекторов Ньютона Гарри здесь не увидел. Только классические линзовые телескопы — рефракторы. И никаких следов просветляющего покрытия, конечно. Когда Гарри спросил об этом у продавца, тот удивился, и ответил, что «стекло очень качественное и абсолютно прозрачное». Видимо и теория света в этом магазинчике застряла в том же времени, раз продавец не знал об отражении света от поверхности стекла, и как его уменьшают «просветлением» — нанесением специальной пленки, часто многослойной, на линзы.

Помнится, Гарри радовался своему складному телескопу. Теперь он понимал, что это всего лишь игрушка. Для занятий астрономией в школе его хватало. Он был рассчитан на ребенка. На то, что его будут ронять, царапать, забывать закрыть линзы от пыли… В общем — для обучения. Теперь Гарри мог приобрести нечто более полезное, но вот беда — в продаже ничего стоящего не было. Не то что в магазине сумок… А ведь точно! Почему бы не купить обычный магловский телескоп, чтобы его зачаровать? Наложить чары очистки, прочности...Там выбор, явно, получше будет.

Вообще, покупая школьный инвентарь, Гарри чувствовал себя, как будто выбирал мебель в новую квартиру, совершенно пустую. И мог обставить ее по своему вкусу, учитывая прошлый опыт. Например, купить такой же, как прошлый, диван, оказавшийся очень удобным, но ни за что не брать эти ужасные кресла, об которые он отбил пальцы на ногах. Сейчас он мог брать не типовые безликие вещи, назначение которых он смутно себе представлял, а подбирать каждую под себя, хорошо зная, что и зачем нужно. И что нужно именно ему.

Поняв, что телескоп он здесь не купит, Гарри направился к выходу, когда его внимание привлек странный блестящий стенд. Это был деревянный барабан с ячейками, закрепленный вертикально на высоте в два фута на деревянной же треноге. Приглядевшись, Гарри понял, что в ячейки вставлены оправы для очков. «А почему бы и нет?»

— Я хотел бы купить очки...

Когда через полчаса он входил в книжный магазин, в его рюкзаке лежала куча полезных мелочей вроде футляра для очков с чарами протирки, цветных чернил и прочего. Но главное — очки. Тонкие, легкие, в оправе без ободка. С постоянными водоотталкивающими чарами, не позволяющими линзам пачкаться и чарами неразбиваемости. Новые очки были настолько удобные и незаметные, что о них можно было совсем забыть. Все вокруг было резким и четким. Даже на периферии поля зрения, чего никогда не давали старые очки. Гарри периодически снимал их, чтобы убедиться, что дело в очках, а не чудесном прозрении.

Гарри застал Хагрида беседующим с хозяином магазина. К его удивлению тема разговора оказалась неожиданно серьезной.

— Да я ж тебе не говорю, что он плохо пишет, — возмущенный вид Хагрида вызвал улыбки у слушателей. Спор был интересным. Вокруг собралось с полдюжины волшебников, которые внимательно слушали оппонентов. В руках некоторых были выбранные книги, но они не спешили отвлекать продавца, чтобы оплатить покупки.

— Скамандер прилично тему знает, да, этого не отнять. Да токмо первоклашкам его книга без толку. Он ведь охотник, пойми ж ты! Он знает, как зверя найти и поймать! А как с ним потом обращаться — не его дело. Так, по верхам. Школьникам-то не это надо. Это если ты тоже решишь добычей промышлять — тогда самое оно, читай, узнавай, как их обездвижить да горло перерезать!

— А что же тогда школьникам читать? А, Хагрид? Это ведь рекомендация Хогвартса! — не сдавался Хозяин лавки.

Тут лесничий, наконец, заметил Гарри.

— О! А я тут тебе как раз книжки подобрал, — Хагрид покосился на собеседника.

— Хагрид, первоклашке — Мареша? Одумайся! — продавец лишь взглянул на Гарри и вернулся к спору.

— Ниче. Для дополнительного чтения будет, — успокоил лесничий.

— Давай, Гарри, заплати и пойдем. Еще дел — во! — Хагрид махнул рукой.

Гарри высыпал на стойку несколько монет, оставляя продавцу выбирать нужные, и бегло просмотрел названия, в поиске книги Мареша. «Как приручить дракона. Иштван Мареш». Гарри в удивлении взглянул на Хагрида, для чего пришлось задрать голову — тот стоял совсем близко, и Гарри снова ощутил непривычную разницу в росте.

— Не обращай внимания. Там не только про драконов. Там и про других зверей есть. Полезная книга.

— Хагрид… — попытался еще раз продавец привлечь внимание.

— Пойдем, Гарри. Тут все, — лесничий широкими шагами направился к выходу. — Че там дальше по списку? Набор для зелий я тебе взял. Телескоп, весы…

— Э-э-э, телескоп я уже купил… Ну, он в рюкзаке… в безразмерном, — пояснил Гарри в ответ на вопросительный взгляд.

— Ага. Ну, тогда пошли.

Оставшиеся предметы из списка они приобрели без проблем. Правда, Гарри почти не принимал в этом участия, свалив все хлопоты на Хагрида. Сам он рассматривал магазины, дома, прохожих. Пять лет. Пять лет он видел только стены и решетку. А вокруг был погожий летний денек. Теплое солнце, свежий воздух, высокое небо. «Словно заново родился. Лучший день в жизни».

Ему еще оставалось купить телескоп. После того, как он расстанется с Хагридом.

* * *

Гарри чувствовал саднящую, пульсирующую боль в пояснице. Она накатывала с каждым толчком пульса и с каждым разом становилась все сильнее. За свою жизнь Гарри получил достаточно травм. Ссадины и синяки были самыми безобидными из них. Он знал, какие ощущения они причиняют, когда заканчивается адреналиновый выброс. Не смертельно, даже почти не ограничивает в действии. Просто неприятно. Только в этот раз боль заботила Гарри меньше всего. В его левой руке была метла, в правой — волшебная палочка, а короткий коридор перед ним, ведущий к кухне, был залит кровью...

— АВРОРАТ! БРОСИТЬ ПАЛОЧКУ! НЕ ДВИГАТЬСЯ!

Снова оглушающие заклинания проходят мимо. Снова один из нападавших повисает вниз головой. Прочь отсюда, вперед, вверх по лестнице. Звон стекла, вспышка света и следом — удар в спину. Гарри еще успел ощутить удар лицом об угол ступеньки.

Он проснулся, хватая ртом воздух. Беззвучно крича от ужаса. Вокруг было темно. Гарри вскочил, дрожа от страха. Он все еще в Азкабане, его «освобождение» — всего лишь сон, иллюзия, а он снова в своем узилище. Ноги запутались в простыне, и он рухнул на пол. «В Азкабане нет простыней. Это его комната у Дурслей. «Палочка!» Поднявшись, Гарри бросился к тумбочке. Палочки не было. Руки задрожали мелкой дрожью. Прочь отсюда! Он не будет снова ждать, беззащитный. Да и палочка ему бы не сильно помогла. Что может школьник в бою с несколькими взрослыми, опытными магами? Надо бежать, пока есть возможность. Палочку можно раздобыть и потом. А вот из Азкабана — не вырваться. Гарри слишком хорошо помнил, что произойдет потом. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль «А что же это было? Сон? Пророческое видение?»

Метлы под кроватью не было. Мантии-невидимки под подушкой — тоже. «Плевать!» Гарри бросился к окну. Несколько минут могут разделять свободу и плен, жизнь и смерть. Если действовать быстро, не раздумывая и не теряя времени, возможно, он успеет уйти достаточно далеко, чтобы его не смогли обнаружить. Он отдернул штору, чуть не сорвав ее. В комнату ворвался прохладный свежий воздух. Гарри охватило ощущение какой-то неправильности и в то же время непривычной реалистичности окружающего. Окно было открыто. Тут Гарри понял, что бежать он собрался в одном белье. Он метнулся за одеждой и в удивлении замер. Его джинсы хоть и были на несколько размеров больше, чем нужно, казались непривычно маленькими. И футболка. И куртка, висящая на спинке стула.

Гарри разложил вещи на кровати и внимательно осмотрел. Чистые, но потертые. Зашитые на коленях и локтях. Его детская одежда. Гарри оглядел комнату: Книжные полки терялись в темноте. Зато через повисшую на трех петлях штору солнце подсвечивало потолок алым. Школьного сундука видно не было, зато возле тумбочки стоял новенький туристический рюкзак. Гарри снял очки, чтобы убедиться, что его поход по магазинам действительно имел место быть. Да, это были новые очки, которые он купил в магазине оптики.

Тут Гарри, наконец, заметил кобуру для палочки на запястье. И точно — он пытался найти палочку, но в этот раз не ощущал потери. Ведь палочка постоянно была с ним.

Значит, это был просто кошмар. Снова. Гарри вынул палочку, еще раз полюбовавшись, как она умещается в коротком чехле. А ведь он еще не колдовал ею. Искры в лавке Оливандера и злополучное пламя в доме его дяди — не в счет. Гарри отмел мысли о министерской сове, предупреждении, исключении... Сейчас, когда он не угрожает креслу министра, ему не о чем беспокоиться. Скорее сам Фадж явится просвещать его о статуте секретности, чем министерские чиновники попытаются отчислить Гарри Поттера из Хогвартса.

— Lumos! — тени исчезли, комнату затопило сияние его палочки. Свет был холодный, белый, словно в операционной. Стала заметна пыль на столе, на полках. Выцветшие обои с невнятным рисунком. Пустое и унылое помещение. Обычно в комнате Гарри царил полумрак: задернутые шторы, тусклая настольная лампа. Он предпочитал затенять всю комнату, чтобы не завешивать клетку Хедвиг, чтобы не оставаться одному. Эту комнату в какой-то степени Гарри считал своей в доме Дурслей. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Поэтому она казалась ему уютной. Тем более по сравнению с его чуланом. Прошлым вечером Гарри было не до обстановки в комнате. Да и в привычном полумраке комната показалась обжитой и привычной. На самом же деле Гарри успел прожить здесь всего несколько дней до их с Дурслями паничексого бегства в неизвестность. И теперь комната выглядела практически так же, как в день получения письма из Хогвартса, когда он переехал в нее.

Комната выглядела пустой, необитаемой. Из его вещей здесь были только новый рюкзак да одежда, разложенная сейчас на кровати. Да еще старые игрушки Дадли, спрятанные в шкафу. Гарри открыл шкаф и извлек оттуда сокровища того, одиннадцатилетнего Гарри. Гарри, еще не знавшего, что он волшебник. Который не получал подарков на рождество и день рождения. Которому неожиданно досталась собственная комната, полная игрушек, пусть даже сломанных. Некоторые попали сюда просто потому, что надоели своему хозяину. Другие — потому что Дадли считал их не достаточно модными или крутыми. Большинство Гарри отнес, как того и требовали Дурсли, в бывший свой чулан, но некоторые, которые ему приглянулись больше других и которые меньше всего пострадали от неаккуратного обращения Дадли, он заботливо спрятал в шкафу в обувной коробке. Тогда он еще не успел найти отошедшую половицу, чтобы устроить тайник.

Гарри вертел в руках фигурку какого-то супергероя, казавшегося до отвращения непропорциональным в свете волшебной палочки. Когда-то, пряча эту игрушку, он представлял, как будет играть с ней. Словно «нормальный» ребенок. Одиннадцать лет назад... Гарри побросал все игрушки в коробку и отнес их в чулан. Здесь теперь стояли запечатанные коробки со старыми игрушками, ведра, швабра, моющие средства.

Гарри просто стоял, прислонившись к косяку, и смотрел на свою бывшую комнату, где он провел не самые счастливые десять лет. Взгляд его рассеянно блуждал по стенам: ему не было нужды рассматривать детали. Он знал это место с точностью до мельчайшей щели в стене. В запертом чулане созерцание стен и потолка было, порой, единственным доступным способом убить время.

Гарри повернулся, чтобы подняться к себе и уже шагнул на лестницу. И тут он в ужасе замер, боясь опустить взгляд. Коридор позади был залит кровью. Коридор, ведущий к кухне. Волосы встали дыбом, тело пробила дрожь. Гарри словно наяву услышал звон стекла и крик «АВРОРАТ! БРОСИТЬ ПАЛОЧКУ!» Но нет, ведь он только что прошел здесь, и ничего не видел. Этого не могло быть. Это осталось в прошлой жизни, осталось в его кошмарных снах. Он потер глаза, сделал шаг назад и оглянулся. Ничего. Всего лишь тень на полу. Сердце бешено стучало, впустую разгоняя адреналин. Ничего не было. Дурсли просто спят в своих комнатах. Никто не проникал в дом, никто не воровал его палочку. Гарри снова извлек ее из чехла и еле удержался от заклинания. Он промедлил с выбором, и успел успокоиться достаточно для того, чтобы сдержать порыв.

«Мне нужен душ», — Гарри поплелся по лестнице в свою комнату. Надо было взять чистые вещи и полотенце.

В ванной Гарри разделся и подошел к зеркалу. Отражение смотрело на него внимательным, но грустным взглядом. Он уже забыл это лицо. Его внешность менялась постепенно все шесть курсов в школе, но эти изменения были незначительными, почти незаметными даже для самого Гарри. И ему казалось, что в свои семнадцать он выглядит точно так же, как и в одиннадцать. Что его лицо — это лицо того, другого Гарри, который только что поступил в Хогвартс. В его случае это ощущение усугублялось еще и тем, что у него не было детских фотографий. Первые его снимки были сделаны Колином Криви на его втором курсе. Но тогда Гарри слишком досаждала эта история с автографами и всеобщее внимание, чтобы ему захотелось хоть какой-то снимок взять себе. Хотя нет, первый его снимок вместе с Локансом был напечатан в «Пророке». Вот уж на что он точно не хотел смотреть. Но, тем не менее, все фотографии с ним, особенно на четвертом и пятом курсе, были сделаны против его воли, как правило, в неприглядных ситуациях. Поэтому у него не было желания заводить новый фотоальбом, а вставлять снимки в альбом родителей — тем более.

Что касается изменений во внешности, на самом деле, точно так же он воспринимал и других людей. Учеников школы, учителей. Всех тех, кого видел достаточно часто, чтобы в памяти обновлялся образ этого человека. Сейчас, когда он попытался вспомнить, как выглядели Гермиона и Рон в день их знакомства, он с удивлением обнаружил, что его разум с трудом может заменить образы их семнадцатилетних на детские, такие, какими он их впервые увидел. Он пытался представить их лица — более мягкие черты, большие глаза, беззаботные улыбки. Не то чтобы он видел улыбающуюся Гермиону во время поездки, но в школе — точно. Гарри заставил себя перевести мысли на другую тему: лица Рона и Гермионы испытывали на прочность его решимость порвать с прошлым.

Наверное, все люди воспринимают изменения облика именно так. Но ему представилась уникальная возможность взглянуть на свое лицо в прошлом сквозь одиннадцать лет. Конечно, в Азкабане у него не было зеркала, да и не нужно оно там было. Свое грязное и заросшее лицо он мог видеть в кружке воды. Вот только смотреть на него не хотелось.

И теперь контраст во внешности был просто ошеломляющим. Из зеркала на него смотрел мальчик лет десяти (да, он всегда выглядел младше своего возраста). Зеленые глаза казались необычно большими на его детском лице. Плавные, более мягкие черты, почти без скул. Хотя по сравнению с другими детьми лицо у него было более худое и угловатое. Гарри отвел вверх челку и провел пальцем по шраму, повторяя его изгиб. Линия не чувствовалась на ощупь. Гарри мог отличить его только по белому цвету кожи. Но он и в полной темноте нашел бы его по памяти.

Худоба в теле была еще более заметна, чем на лице. Гарри мог, не напрягаясь, пересчитать у себя ребра. Излишне тонкие руки и ноги. Правда, внешность была обманчива. Никто из сверстников не мог за ним угнаться. Бегать Гарри приходилось много. Правда, не всегда удавалось избежать драки. Тело украшало множество синяков. Большинство из них были желтого цвета — они уже заживали. Новыми Гарри обзавестись не успел: после получения письма он почти не бывал на улице, да и Дадли его не трогал. А последние дни, прошедшие в бегстве от неизвестности совсем не способствовали приобретению травм. Кожа была гладкой — волосы на теле еще не начали расти. Очень непривычно было видеть в отражении себя-ребенка. Гарри повертелся перед зеркалом, пытаясь рассмотреть свое тело со всех сторон.

Это было странное ощущение. Гарри знал, что в зеркале отражается он сам, но разум упорно отказывался отождествлять его с этим телом. Гарри помахал себе рукой. Отражение сделало то же самое. Он и сам не знал, что ожидал увидеть в ответ: что отражение проигнорирует его действия? Что оно отвернется или покажет кулак? Нет, конечно. Это просто был бессмысленный жест. Он поприветствовал свое новое «я».

С телом, кстати, получалась та же ситуация, что и со школьными вещами. Он мог вылепить из этого тощего ребенка в зеркале что угодно. Он мог заняться спортом: борьбой или боксом, или еще каким видом. Мог накачать такую мускулатуру, что Кребб с Гойлом побоялись бы даже смотреть в его сторону. Или заняться гимнастикой, развить гибкость, точность движений. Что выглядело более привлекательно для волшебника. Гарри казалась неуместной грубая сила для человека, способного по своей воле менять реальность.

С другой стороны, это было все равно, что начать заново почти пройденную компьютерную игру. Да, ты уже знаешь, как пройти уровень, какие способности нужны... Но это просто скучно. Не раз Гарри был свидетелем того, как Дадли бросал игрушку, когда проигрывал, забыв сохраниться. Пару раз жертвой гнева становились игровые джойстики — кузен просто разбивал их об пол. Среди множества игр долгую жизнь имели лишь те, которые давали игроку широкий выбор, множество вариантов развития, свободный сюжет, наконец, прекрасную графику. Большинство же, с линейным сюжетом вроде «убей этого монстра, убей того, сходи туда и принеси что-нибудь, поздравляем, ты победил», оказывались в корзине после первого же прохождения. И сейчас Гарри имел на руках непревзойденную в этом отношении игру. Он собирался переиграть свою жизнь.

Но даже при всем этом он все равно чувствовал, что ему будет трудно заниматься рутиной вроде утренней зарядки или пробежки. Квиддич же способствовал физическому развитию не больше, чем езда на мотоцикле. Да и не собирался он больше играть. Тратить столько времени на ерунду, при том, что на карту поставлены жизни, его и его друзей — не в этот раз. Но с физической формой надо что-то делать. Если он действительно хочет все изменить, он должен стать сильнее, намного сильнее.

Гарри еще раз окинул взглядом свое тело. Кобура на предплечье, единственное, что на нем сейчас было надето, смотрелась странно и неуместно. Пришлось ее снять, чтобы принять душ. Но повесил ее Гарри так, чтобы она постоянно была на виду, и чтобы ее можно было без промедления выхватить. Он понимал, что сейчас ничего непредвиденного не случится, но он в то же время очень четко представлял, что может произойти. От попытки его дяди проучить его за ночной шум, до явления сумасшедшего домовика или не менее сумасшедших Пожирателей. Стоя под струями воды, Гарри в деталях продумывал свои действия для каждого возможного случая. Большинство из них сводилось к трем пунктам: оглушить, забрать рюкзак и сбежать из дома. Хотя, помня неэффективность таких детских чар, Гарри склонялся к использованию вместо них чего-нибудь посерьезнее. Сектумсемпры, например. Смотря, кто окажется его противником. Бой должен быть коротким. Поэтому заклинание должно быть неожиданным или очень сильным, чтобы его нельзя было отразить. Или это должна быть комбинация чар…

На завтрак Гарри не пошел, да его и не звали. Он валялся на кровати, продолжая размышлять о будущем, о необходимых действиях. Вспоминал, что произошло на его первом курсе, и прикидывал, как и что можно обернуть себе на пользу, чего нужно обязательно избежать. Самое главное — на какой факультет поступать. Слизерин отмел сразу. Слишком много внимания. Стать слизеринцем — значит стать мишенью. Он станет врагом и светлых, как будущий темный маг, и темных — как причина падения Волдеморта, как человек Дамблдора. Конечно, появятся желающие переманить его на свою сторону. И темную, и светлую. Да и директора это заставит пристальнее за ним приглядывать. И напоследок, желания жить среди всех этих ненавистных рож не было совершенно. А в случае конфликта он окажется один против всех… В общем, Слизерин — мрачноватая перспектива.

Хаффлпафф отпадал по иным причинам. Его будут считать слабым, не стоящим внимания. Не будут принимать серьез. И этот вариант был бы идеальным. Он был бы никому не нужен и не интересен. Тихий и незаметный студент. Он мог бы спокойно заниматься своими планами и учебой. Без вражды со слизерином, без конкуренции с другими учениками. Без предвзятого отношения преподавателей. Если бы только он не был Гарри Поттером. А так — ему придется терпеть презрение и разочарование окружающих. Как же, Гарри Поттер попал в Хаффлпафф. «Как он мог! Он предал память своих родителей. Он не мог победить Волдеморта, ведь он всего лишь хаффлпафец!» Гарри словно наяву слышал полные презрения выкрики. Впрочем, имея такой жизненный опыт, он мог бы игнорировать поведение окружающих без особых проблем. Оставлять без внимания, игнорировать, а особо надоедливых — просто размазать по стенке где-нибудь в темном коридоре. Но оставался Дамблдор с его знанием пророчества. Как он отнесется к тому, что Гарри Поттер — слабый, безвольный тюфяк? Какие меры он может принять, чтобы подготовить его к встрече с Волдемортом? И как это повлияет на его собственные планы? Так что, если уж выбирать факультет, то так, чтобы нейтрализовать хотя бы на время сильнейшую угрозу его планам. А это — директор. Так что остается Гриффиндор и Равенкло. Относительно внимания Дамблдора они равны.

От него, конечно, ожидают поступления именно на Гриффиндор. Его родители учились на этом факультете, он сам — будущий светлый маг и прочее, прочее… В этом случае все поверят, что все идет так, как и должно. Но оставалось его решение и его друзья. И все они были, то есть будут… в Гриффиндоре. Гарри не чувствовал в себе сил, чтобы пройти такое испытание. Каждый день видеть их рядом, на расстоянии вытянутой руки, слышать голос и не подойти, не заговорить… Не кинуться на них с объятьями, в конце концов. Так что оставался Равенкло. Самый нейтральный факультет. При этом достаточно престижный, чтобы поступление на него Гарри Поттера ни у кого не вызывало вопросов. В Равенкло ему будет легче. Там у него не было друзей, только знакомые. Чжоу не вызывала никакого отклика в его сердце. Да и сейчас ей всего двенадцать. А Джинни — десять... Перед глазами пронеслись сцены их встреч. Перрон вокзала, Нора, Хогвартс… Тайная комната и безжизненное тело девочки рядом с каменной статуей. В отличие от лиц Рона и Гермионы, облик Джинни на первом курсе он помнил. Помнил даже ее на платформе с родителями. Помнил ее, лежащую на каменных плитах в логове василиска. А вот образ девушки на старших курсах был вытеснен из памяти.

То пустое, лишенное эмоций лицо, которое сохранил его разум, которое словно каленым железом опечаталось в душе, Гарри не мог забыть, но он отказывался называть по имени. Сердце защемило. Это было одно из самых тяжелых его воспоминаний. Понадобилась вся сила воли, чтобы отбросить мысли о Джинни, перестать вспоминать ее лицо с бледными сухими губами, торчащими скулами и полуприкрытыми глазами. «Этого не было! Этого всего не было. Джинни десять лет, и она дома со своими родителями». После минуты пустоты в мыслях Гарри с трудом вернулся к своим размышлениям, стараясь не углубляться в те, которые могли вновь привести к срыву. Равенкло. Он думал о факультете. На Равенкло из друзей у него — только Луна. Но она поступит в следующем году, как и Джинни… «Черт! Не думать о ней»…

Луна... Губы непроизвольно растянулись в улыбку. Даже если Гарри вдруг кинется к Луне с объятьями и словами, как он по ней скучал, то она уж точно не сочтет его сумасшедшим.

Гарри стоял под душем и крутил ручки крана, делая воду то обжигающе холодной, такой, что хотелось выпрыгнуть из душевой, то наоборот — такой горячей, что от нее шел пар. Контрастный душ помогал немного прийти в себя. Иначе он весь день проваляется в своей комнате, пытаясь не вспоминать прошлую жизнь.

Не думать об Азкабане получалось легко, почти само собой. Ведь именно этим с переменным успехом он и занимался последние пять лет. Не думать. Не вспоминать. О дементорах, день и ночь патрулирующих замок-тюрьму. О смерти друзей — слишком много погибло тех, кого он мог назвать другом. О кладбище, об арке смерти, о пещере и астрономической башне...

Но теперь даже светлые, счастливые воспоминания, которые спасали его от безумия в Азкабане, приносили лишь боль и оставляли пустоту в сердце. И виновником этого был он сам.

Он мог бы представлять встречу с друзьями. Вспоминать особо яркие моменты из прошлого и гадать, будет ли в этой жизни все точно так же. Будет ли этот Рон так же любить квиддич, а Гермиона — книги... Мог бы размышлять, что сказать при встрече… А надо было придумывать, как себя вести, чтобы не привлечь внимания, чтобы отбить у окружающих желание подружиться. Чтобы оттолкнуть от себя всех, стать одиночкой среди толпы детей, отшельником в Хогвартсе. И при этом нельзя было привлечь своим поведением внимание директора. Сложная задача. И тут Гарри могла помочь тактика Луны. Отвечать невпопад, игнорировать вопросы — просто делать вид, что тебя ни о чем не спрашивали, говорить в ответ странные вещи. Можно перенять и манеру одеваться. Добавить к образу какую-нибудь странную деталь, например, цветок или ленту. Конечно, если он наденет ожерелье из пивных пробок, это будет чересчур, но что-нибудь менее броское, определенно, пойдет на пользу его планам.

Люди не любят других, не таких как они. Более умных или глупых. Тех, кто сильнее или слабее. Веселых или грустных, с необычной прической, с другим цветом кожи. Все, что выбивается за рамки «среднего», вызывает неприязнь и отторжение. Но это — если человек претендует на то, что он «нормальный». Если назвать его психом, сумасшедшим, то всем будет плевать на его отличие. Общество заранее «похоронит» его. Его не будут принимать в расчет. И Гарри поможет обществу сделать такой вывод о Мальчике-который-выжил.

Так сложилось исторически. Гарри даже понимал, почему. Это результат эволюции. С тех времен, когда предки людей объединились в племена. Более сильный — это конкурент. Более слабый — угроза безопасности. И так — любое отличие от большинства. Такая реакция формировалась тысячи лет. Но при современном уровне разделения труда, специализации, при наличии государства, армии, социальных служб этот принцип устарел. Теперь физическое совершенство перестало быть необходимым условием выживания. Так же как уровень интеллекта. Каждый получал свое место под солнцем. Но изменить психологию человека нельзя приказом сверху. И лозунгами вроде «все люди — братья» или «все люди — равны», тем более что это не так. Тут уж скорее подошло бы «сколько людей, столько и мнений» и «на вкус и цвет товарища нет». Эти поговорки гораздо больше соответствовали тому «свободному и демократическому» обществу, которое декларировали большинство европейских правительств. Но даже полвека — ничто на пути борьбы с эволюцией. Пройдет еще немало времени, прежде чем «другой» перестанет означать «опасен» или «бесполезен».

И волшебники в этом отношении были ничуть не лучше. Такие же люди, только с волшебными палочками. Плоть от плоти. Но до волшебного мира еще не дошли такие понятия как равенство и толерантность. Волшебники застряли в средневековье, где выживает сильнейший. Где или ты, или они.

Поэтому, стоит стать «не таким», как число его «друзей» резко сократится. Труднее будет самому не пытаться сблизиться с бывшими друзьями. Странное ощущение: Гарри все равно называл их друзьями, а ведь он для них — чужой. И он точно знал, что не будет ни совместной подготовки к урокам, ни посиделок у камина, ни прогулок у озера. И это — его собственное решение.

Все это отравляло его жизнь у Дурслей. Если бы он действовал, если бы уже был в Хогвартсе и мог поступать согласно принятому решению, когда обратного пути уже нет — было бы легче. А так — он мучал себя сомнениями, правильный ли путь выбрал. Есть ли альтернатива, где он мог бы быть с друзьями? А если нет, не лучше ли вовсе избежать учебы в Хогвартсе, сбежать, чтобы его не нашли? Или инсценировать свою смерть, а потом сбежать? И что тогда будет с Философским камнем? С василиском? Был ли он ключевой фигурой в этих событиях? Или его место легко займет другой? А если нет, если из-за этого погибнут дети? Вдруг своим уходом он обречет на смерть других?

Многие знания — многие печали. Гарри никак не мог смириться со своим решением. Он потратил кучу бумаги, расписывая плюсы и минусы, пытаясь предсказать последствия своих действий. Он отбросил вариант самоустраниться, это слишком походило на предательство, на то, что он сам обречет кого-то на смерть. Но теперь выходило, что выбранный им путь одиночки хуже, чем все иные, где он мог бы вместе с Роном и Гермионой противостоять Волдеморту. Он оставался один. Без выдающихся знаний и логики Гермионы. Без силы и готовности кинуться в бой Рона. Без поддержки, без совета... Без своей команды. И это резко уменьшало его шансы на победу. Но у этого пути было преимущество, которое перевешивало все остальное. Никто из друзей не погибнет по его вине. Да, Гарри понимал, что он мог бы их подготовить, научить драться и прочее, прочее… Но много ли с того проку? Это не спасет от шального заклятья. А если Волдеморт захочет использовать заложника?

Был еще вариант не допустить возрождения Темного Лорда. То есть он в любом случае планировал не допустить этого, но хватит ли у него сил и знаний, чтобы воплотить свои желания? Он мог бы как в прошлой жизни проводить время с друзьями, попутно уничтожая крестражи. Но не было никакой гарантии успеха на этом пути. Что, если Волдеморт все-таки вернется? И тогда его друзья первые попадут под удар. О себе он предпочитал не думать. Нет. Он не допустит их смерти. Только не снова. Если он останется для всех абстрактным Мальчиком-который-выжил, никто не будет жертвовать ради него жизнью.

А еще были Дурсли. Гарри провел здесь четыре ночи. И каждый раз видел тот самый кошмар. На третью ночь, проснувшись, он даже смог заставить себя не вскакивать с кровати, чтобы сбежать через окно. Правда, от проверки палочки он все равно не удержался.

Гарри не мог нормально поесть. Каждый раз, как он проходил по тому злосчастному коридору на кухню, ему мерещилась кровь. И обедать вместе с родственниками он тоже не мог. В присутствии Гарри они боялись даже разговаривать. Посмотрев один раз на то, как Дурсли обедают в тишине, испуганно косясь на него, Гарри решил не показываться им на глаза. Да, он понимал, что если бы проводил больше времени в их компании, то со временем, не видя реальной опасности, они бы привыкли, страх бы ослаб. Но постоянно видеть трясущихся от страха Дурслей было неприятно.

Зато теперь каждый поход на кухню за едой превращался в пытку. Стоило Гарри перестать смотреть под ноги, отвернуться, поднять взгляд, как ему начинало казаться, что на полу кровь. Через пару дней Гарри мог сдерживаться, чтобы не оглядывать пол через три шага. Не проверять, что это лишь игра его воображения. Он и так это знал. Но страх все равно не покидал его. Вечером, в темноте, Гарри даже приходилось освещать себе путь палочкой, чтобы убедиться, что пол как всегда чист, натерт тетей до блеска. Иначе желание сбежать подальше было просто непреодолимым. Министерство никак не реагировало на его колдовство. То ли они не следили за детьми до Хогвартса, то ли действительно сыграло роль его имя.

Дурсли не должны умереть. У Гарри перед ними должок.

Из ванной Гарри вышел с самым мрачным настроением. Он опять позволил дурным мыслям взять верх. Высунувшийся из комнаты Дадли, взглянув на него, молча сбежал по лестнице в гостиную под аккомпанемент своего топота. А все потому, что Гарри уже который день пытался незаметно снять с него заклятие Хагрида.

Но Дурсли были настороже. Стоило только Гарри появиться в их поле зрения, и они не выпускали его из виду. А уж на палочку они реагировали не менее эмоционально, чем кассир банка на пистолет. Дадли заметил повышенное внимание к себе, и теперь постоянно находился возле родителей или убегал на улицу с друзьями. Дурсли почему-то считали, что Гарри не станет колдовать при посторонних. Дадли даже запирался на ночь в своей комнате. Ну не оглушать же их, в самом деле, чтобы не мешали. Хоть дядя с тетей панически боялись Гарри, он знал, что ради своего сына они бросятся на него с голыми руками. Тетя уж точно.

Гарри вышел из дома прежде, чем проснулись старшие Дурсли. Он лишь заглянул на кухню, чтобы захватить пару бутербродов на завтрак. Еще один день в своей комнате он не выдержит.

Он дошел до парка, надеясь, что свежий воздух развеет мрачные мысли. Было по-утреннему прохладно, но деревья стояли неподвижные в безветрии. Гарри поднял воротник на старой джинсовой ветровке и спрятал руки в карманы. Он прошел мимо детской площадки. Качели еще были целы. Отполированная до блеска доска, сохранившая по краям возле креплений остатки синей краски. Темная, практически черная матовая цепь, гладкая там, где за нее держались руками. Тем, кто их сломает через пару лет, сейчас не хватало для этого ни силы, ни желания. Сейчас эти дети сами с удовольствием катались на них. Это будет позже, когда им будет стыдно казаться детьми, когда они будут показывать друг другу свою «крутость и взрослость», с презрением, на показ, ломая инвентарь. И обзывать детей — детьми.

Вот на этих самых качелях он сидел, перед тем как на него напали дементоры. Гарри провел рукой по цепи, чувствуя ее гладкий холод. Нет, этот парк не принесет ему успокоения. Слишком молодой, слишком ухоженный, слишком обжитой. И слишком неприятные воспоминания он вызывает.

Гарри шел по улице, разглядывая дома. Какая ирония. Теперь Дадли убегает от него, прячась на улице. С утра, пока его друзья не проснулись и не вышли гулять, он был один. Почему только он сам не спал в такую рань? И наверняка Дадли думал, что Гарри его преследует. «Охота на Дадли»…

То и дело он видел в привычном окружении какие-то мелочи, почти забытые, вытесненные из памяти. Вроде скворечника на старой липе или почтового ящика в виде корабля — то, что привлекало внимание в детстве, на что он смотрел по дороге в школу. Но время от времени Гарри замечал что-то новое, то, чего он не помнил. На что он-ребенок не обращал внимания. Цветы на окне или садовый шланг на лужайке перед домом. То, что детское сознание отметало как «неинтересное».

Выйдя из города, Гарри тут же свернул с асфальта на тропу, которая вела к небольшой березовой рощице в полумиле от дороги. В тени деревьев он улегся на траву, раскинув руки, и просто уставился в небо через просвет в кронах. Он не беспокоился, что его кто-то может увидеть: от дороги его скрывали высокие кусты шиповника. Да и не ходит там никто в такую рань.

Небо было высоким, холодным и прозрачным. Единственное, за что мог зацепиться взгляд, это листья вокруг. Гарри словно лежал на дне колодца, стенами которого были неподвижные кроны. Иногда отдельный лист вдруг начинал раскачиваться, что смотрелось странно на фоне общей неподвижности и штиля. Но Гарри заставил себя не отвлекаться. Он смотрел вверх прямо над собой неподвижным взглядом, отбросив все мысли. Слишком многое навалилось на него разом. Слишком много вариантов, слишком большая ответственность.

Правильно ли он поступает, храня все в тайне? Не лучше ли было рассказать обо всем Дамблдору? Снять с себя ответственность, а может даже, избавиться от воспоминаний? Или написать себе подсказки и стереть память самому? Жить как обычный ребенок. То есть как обычный ребенок-волшебник… Да нет, зачем себя обманывать. В этой стране ему не уйти от клейма героя. И возможный побег из Англии он обдумывал уже не один раз.

Снова накатила тоска. Что бы он ни решил, как бы ни вел себя, друзья для него потеряны. «А может, к черту такую жизнь?» Два слова — и конец терзаниям. Не будет ни друзей, ни врагов, ни снов об Азкабане. Только вот сработает ли в третий раз смертельное проклятие как положено?

Он говорил себе, что проблемы надо решать по мере поступления. Сначала — одно, потом другое. Но с другой стороны, он знал будущее. Или, по крайней мере, каким оно может стать. И действовать он должен с оглядкой на последствия. А это было слишком сложно. Он мог видеть, к чему привели его те или иные решения в прошлой жизни. Но предсказать, к чему приведет другой выбор, он не мог. Это была задача многих переменных, и все они зависели друг от друга.

Что будет, если он избавится от Квирелла в начале года? Попытается ли Волдеморт захватить еще чье-то тело или без сил затаится до поры? Философский камень-то еще будет в школе. А подчинить ребенка ему будет гораздо проще, чем взрослого мага. В начале года Темный лорд был еще достаточно силен для этого.

А дальше? Как повлияет исчезновение или смерть преподавателя ЗОТИ на авторитет Дамблдора и Хогвартса? На что будет готов пойти попечительский совет после нападения василиска? Да, Гарри планировал предотвратить это. Но у него не было уверенности в успехе. Если избежать истории с василиском, то второй курс будет самым обычным. Только Люциус Малфой останется в Попечительском совете школы… Второй курс, пожалуй, меньше всего связан с остальной историей, приведшей к воскрешению Волдеморта. Но вот если только вовремя не остановить Тома Редла из дневника… В общем, проблемы с «историей» ни в какую не хотели решаться. И Гарри был далеко не первым человеком, имевшим запутанные отношения со временем.

Хотя маховик времени был не слишком распространенным предметом, теория путешествий во времени была разработана в магическом мире достаточно хорошо. Главным постулатом ее было «нельзя изменить прошлое». Если вы отправляетесь в прошлое, все действия, которые вы совершите, приведут именно к тому варианту настоящего, из которого началось путешествие, и который вы запомнили. Отделом тайн было поставлено несколько экспериментов, выявивших абсолютную бесполезность попыток изменить уже произошедшее. И даже опасность этих попыток.

Эксперимент был простой. Человек совершал какое-нибудь простое действие, вроде столкнуть со стола хрустальный шар. Шар, конечно, разбивался, но человек этого не видел, так как стоял по другую сторону стола. После этого делалось две копии листа с описанием произошедшего. Один оставался у наблюдателей, другой — у путешественника, после чего тот отправлялся в прошлое с задачей — не дать шарику разбиться.

Несмотря на кажущуюся простоту миссии, достичь успеха так и не удалось. Чтобы исключить парадокс встречи с самим собой, путешественник после возврата в прошлое действовал под мантией невидимкой, а сталкивая шар, он не имел возможности видеть и слышать, как тот падает на пол. И тут начиналось странное. Путешественник перемещался в прошлое, открывал лист с описанием, и узнавал, разбился шар или нет. После этого он должен был сделать так, чтобы получить обратный результат. Но что бы он ни делал, когда он дожидался времени отправки, чтобы снять мантию и сличить результаты, оказывалось, что записи эксперимента и у наблюдателя и у путешественника совпадают. Причем путешественник под сывороткой правды подтвердил, что выполнил свою задачу. Как это могло быть, никто объяснить не мог.

В попытках сделать эксперимент достовернее отдел тайн дошел до того, что все участники были одеты в мантии невидимки, а на комнату наложены чары тишины. Путешественнику было передано заведомо неверное описание, содержащее не тот результат, что получился в первой части эксперимента. В результате путешественник пропал. Когда пришло контрольное время, он не появился. Его не смогли найти ни в отделе тайн, ни в министерстве. Он не появился у себя дома. Человек просто исчез. И это при всех тех возможностях отдела тайн, который мог найти своего сотрудника или его тело на краю света. Потеряв двоих, отдел тайн отказался от своих экспериментов, раз и навсегда объявив, что путешествие в прошлое с целью изменить случившееся бесполезно и грозит гибелью.

Практическим итогом же стала инструкция к маховику времени. Его можно было использовать, чтобы находиться «в двух местах одновременно», но никак не пытаться изменить свершившееся.

Но Гарри видел фильм «Назад в будущее». Он запомнил теорию ветвящихся миров. И если это — правда, то, изменив что-то, он навсегда изменит историю этого мира, создаст развилку. А он уже убедился, что способен влиять на реальность. Возможно и пропавшие невыразимцы, сумевшие поймать шарик вопреки ложной инструкции, создали новую ветку реальности.

Так что, «стоит только ступить на дорогу и дать волю ногам, и неизвестно, куда тебя занесет».

Поэтому Гарри решил придерживаться старого русла истории в том, в чем мог, чтобы не терять преимущества своего ЗНАНИЯ. До его четвертого курса можно было попытаться сохранить известный ему порядок. Хотя даже в свои двадцать два он содрогался от перспективы сразиться с василиском. Впрочем, этого-то как раз можно было избежать, не создав изменений в остальной истории.

С третьего курса дела пошли под откос, даже если сразу этого и нельзя было увидеть. Будет ли Волдеморт пытаться втянуть его в Турнир? Или вернет себе тело, как только у него появится возможность? Это ведь после третьего курса Петтигрю сбежал, чтобы «найти своего господина»… Гарри вспомнил сумасшедшую предсказательницу в трансе. «Темный лорд покинут своими слугами..» И побег Петтигрю, когда надежда на свой дом и семью была так близка. «Может быть, если бы ты захотел… Ты мог бы жить со мной…» Худое грязное лицо, хриплый голос, полный надежды…

«Сириус»! Гарри вскочил и заметался по полянке, спотыкаясь о корни и путаясь в высокой траве. Сириус жив, и он в Азкабане. Он вспоминал о Люпине, о друзьях и одноклассниках. Но он забыл о крестном. Гарри смирился с его смертью, принял ее. Шесть лет назад. Он так хотел забыть об этом, что у него получилось. Теперь Гарри осознал, что о мечте сбежать из Англии можно забыть. Да и раньше, даже в мыслях он говорил «сбежать», а не «переехать», на подсознательном уровне считая такой поступок трусостью, попыткой уйти от ответственности. Теперь же ему совершенно необходимо было оставаться здесь. Поехать в Хогвартс и освободить Сириуса. И планы сохранять статус-кво придется тоже отбросить. Гарри понадобится помощь, ведь ему становилось жутко даже от мысли о визите в крепость-тюрьму. Он не Волдеморт, ему не по силам вломиться в Азкабан и освободить его узников. Да и Темный Лорд штурмовал замок не в одиночку.

Но это и не нужно, ведь Сириус невиновен. Нужно лишь дать делу ход. Повод к расследованию. И лучший способ — разоблачить Петтигрю.

Гарри прислонился спиной к стволу ближайшего дерева. «Только не так, как прошлый раз. Предателя должен найти тот, кому поверят, чьи слова не вызовут сомнения. Или его должны увидеть множество людей, чтобы министерство не могло замять дело».

До вечера Гарри обдумывал новую проблему, гуляя за городом, подальше от людей. Не то чтобы после указателя «Литтл Уингинг» вдруг начинались джунгли, и исчезали все следы человека. Просто чем дальше от города, тем больше становилось расстояние между домами. Появлялись пустыри, островки деревьев, а еще дальше расположились поля и фермы. Из любой точки можно было увидеть дом, амбар или ветряк. Густых лесов, закрывающих от путника небо, в которых можно заблудиться, здесь не было.

Перед глазами стояло улыбающееся лицо крестного, Гарри, словно наяву слышал его хриплый смех. «Сириус жив»! — снова и снова крутилось в голове. Да, он отказался от друзей, но эту потерю проще будет перенести, когда рядом будет хоть один близкий человек. Взрослый, на которого можно положиться. Который пережил то же, что и он. Он вытащит Сириуса из тюрьмы.

Гарри прошел, наверное, миль пятнадцать, узкими тропинками обходя поля и сады, когда солнце стало клониться к закату. Он был милях в трех от городка, когда повернул назад. По дороге к дому Дурслей он вспомнил про бутерброды, взятые с утра, и на ходу сжевал их, не чувствуя вкуса. До дома он добрался часам к одиннадцати, уже смеркалось. Правда, в городском парке все еще играли дети, крича и смеясь. Катались на качелях, играли в мяч, бегали наперегонки. Тисовая улица была пустынна. Только виднелась на перекрестке одинокая фигурка с собакой. Пока Гарри шел по тротуару, включились, медленно разгораясь, фонари.

Тетя, открывшая дверь, молча ушла в гостиную. Ни возмущения, ни ругани за позднее возвращение. Через пару секунд в комнате замолчал телевизор и, не глядя по сторонам, с впечатляющей скоростью, под аккомпанемент топота и скрипа ступеней, вверх по лестнице пронесся его кузен Дадли. Раздался звук закрывающейся двери и щелчок замка.

Ужинал Гарри в одиночестве на кухне. Снова бутерброды и сок. Но ему ли жаловаться после Азкабана? Сейчас для него даже простой кусок хлеба — вершина кулинарии. Старшие Дурсли практически сразу после его прихода ушли в свою спальню. Так что теперь свет горел только на кухне. И в коридоре. Гарри просто не мог смотреть на темноту в дверном проеме, хотя сейчас он находился внутри злосчастной кухни. Сидеть спиной к двери оказалось еще хуже. Поэтому, чтобы спокойно поужинать, пришлось включить свет.

Покончив с едой, Гарри поставил на плиту джезву. Он смотрел, как закипает вода, отбросив все мысли. Пусть кофе перед сном — не слишком полезно. Ему надо успокоиться и подумать. С кружкой крепкого кофе, освещая себе дорогу палочкой, он поднялся в свою комнату. Запер дверь, забрался на кровать, прижав колени к груди, поставил кружку рядом с собой, вдавив ее в покрывало, чтобы она не опрокинулась.

Конечно, лучше находиться где угодно, лишь бы не в Азкабане. Но дом Дурслей — худшее из возможных мест. Для него, по крайней мере. Страх, ненависть, презрение, беспомощность, одиночество — вот какие слова назвал бы Гарри, если бы его спросили, какие ассоциации вызывает у него дом номер четыре по Тисовой улице, дом его дяди и тети.

Но куда он может отправиться? Что он видел в волшебном мире, где был? Косой Переулок, Дырявый Котел? Смешно. Из всего волшебного мира он знал только школу. Если честно, то и о Литтл Уингинге он тоже мало что мог сказать, несмотря даже на то, сколько времени он провел на улице, убегая и прячась от шайки Дадли. Он не пытался узнать здесь что-то новое, запомнить, кто живет в домах, мимо которых он ходил каждый день. Узнать имена всех учителей, даже фамилии одноклассников он знал через одну. Это не был его дом. Лишь «автобусная остановка»…

Допивал он уже холодный кофе. И то, по привычке не оставлять недоеденное и недопитое.

* * *

— АВРОРАТ! БРОСИТЬ ПАЛОЧКУ! НЕ ДВИГАТЬСЯ! И вот он, оглушенный, падает на пол. Снова.

Гарри лежал, глядя на темный потолок. Пульс медленно приходил в норму. Один и тот же сон повторялся каждую ночь, из раза в раз. Он был слишком подробным, реалистичным. Как воспоминание из омута памяти. Окружающее было четким, детальным. Никакой туманной дымки, искажений и прочего, что обычно приписывают снам. Он как будто каждый раз заново переживал этот эпизод своей жизни. Во сне Гарри ощущал все те же эмоции, что однажды ему довелось испытать в реальности. То же удивление, недоверие, страх, отчаяние. Но после пробуждения оставались только раздражение и злость. И бешеный стук сердца. Почему, ну почему ему снятся эти сны?

Гарри оделся, не включая свет. Надел новую одежду, купленную в косом переулке. Такие же джинсы, джинсовая куртка, кроссовки. Но все новое, по его размеру. Побросал в рюкзак все, что успел достать из него: одежда, чернила и пергамент, футляр для очков. В раздумьях замер над пустой совиной клеткой. Но места в рюкзаке хватало, так что клетка отправилась следом. Вспомнил о метле и мантии-невидимке — непременном атрибуте любой тайной вылазки. А еще карта мародеров… Когда вокруг не осталось ничего, что бы напоминало о его недолгом проживании здесь, он вышел в коридор.

Дверь в комнату кузена была в шести футах по коридору. Заклинание тишины, отпирающее. В отличие от задвижки в его комнате, у Дадли в дверь был врезан дисковый финский замок. Очевидно, «алохoморе» было все равно. В комнате было темно. Тяжелые шторы не пропускали слабый ночной свет.

— Lumos. В тусклом свете палочки Гарри разглядел на кровати фигуру Дадли. Он не помнил, чтобы универсальное отменяющее заклятье причиняло какие-либо неудобства, но чем воспользовался Хагрид, он не знал. Поэтому сначала наложил на кузена сонные чары, а только потом — «финиту». На всякий случай Гарри применил еще «Пятый возврат». Это было универсальное контрзаклинание к трансфигурации до пятого уровня. Всего «возвратов» было семь. Каждый раз, перед тем, как перейти к изучению более сложной трансфигурации, студенты должны были выучить «возврат» соответствующего уровня, чтобы в случае неудачи вернуть объект в исходное состояние. «Возвраты» отменяли любую трансфигурацию своего уровня и ниже. Без сдачи на контрольной этого заклинания продолжить изучение трансфигурации было невозможно. Хоть весь семестр учи. Или бросай предмет. Превращение человека как раз относилось к пятому уровню. И изучалось на шестом курсе. Вряд ли Хагрид, которого исключили раньше, мог заколдовать Дадли чем-то более сложным. Но испытывать действенность одной «финиты» или более низкого «возврата» Гарри не собирался. У него вызывала отвращение необходимость проверять, исчез ли у кузена хвост. Он применил самый сильный «возврат» из своего арсенала — пятого уровня.

Дальше было сложнее. Гарри очистил свой разум от посторонних мыслей. Он сосредоточился на своей жизни у Дурслей. Чулан под лестницей, всеобщее презрение, несправедливые обвинения и наказания, постоянная работа по дому. Насмешки и издевательства Дадли и других детей... Гарри вовремя вспомнил, что история с Добби, его заточение в своей комнате, и прочие события здесь еще не произошли. Да теперь и не произойдут. Он слабо улыбнулся.

— Obliviate! Прощай, кузен.

Та же участь постигла старших Дурслей. Гарри стер все воспоминания, связанные с ним и его жизнью у Дурслей. Но он оставил в их памяти Хагрида и его разрушительный ночной визит в рыбацкую хижину. Это было нужно для его плана.

Гарри вышел в коридор. Он только что видел всех Дурслей, спящих в своих комнатах, а подсознание все равно упорно пыталось нарисовать кровавую картину перед кухней. Он шел, глядя на закрытую дверь, освещая пол перед собой «люмосом». Он хотел бы покинуть это дом сразу же, как стер родственникам воспоминания, но это был глупо. Нельзя было идти на поводу у своих страхов, тем более, когда это может помешать его планам. Он медленно протянул руку и коснулся двери, ругая себя за иррациональный ужас. Кухня, естественно, была пуста, а пол блестел вымытым кафелем. Гарри выдохнул и попытался унять дрожь в руках. «Последний раз. Последний раз в этой чертовой кухне».

Гарри не стал завтракать, а лишь собрал полдюжины бутербродов и захватил с собой пакет апельсинового сока. Он вытащил из подставки самый большой нож, мысленно содрогнувшись от посетившего его видения, как неизвестный в черной мантии именно этим ножом убивает застывших от страха тетю и дядю, оставляя кровь растекаться по полу. Но нет. Гарри знал, что они были убиты заклинанием. «Сектумсемпрой». Картинка ничуть не лучше. Он помнил, как оно работало. Невидимые перекрещенные лезвия рассекали одежду и плоть. Болевой шок и сильная кровопотеря делали это заклинание фатальным даже для волшебника, не говоря уже об обычных людях.

В прихожей Гарри пришлось задержаться, чтобы написать короткую записку. Для этого он вновь достал перо и чернила из рюкзака. На обрывке пергамента нарочито небрежно, с кляксами и ошибками он нацарапал «Я знаю где ты жывеш Дурсль». Потом вышел, захлопнул дверь и, размахнувшись, прибил записку к двери ножом. Острие вошло в толстую дубовую дверь едва на четверть дюйма. Как только Гарри отпустил руку, ручка ножа тут же стала медленно наклоняться. Не дожидаясь, пока лезвие вывернется из доски, Гарри отталкивающим заклинанием вогнал его в дверь до середины.

Такое послание Дурсли не смогут проигнорировать. Гарри надеялся, что страх перед волшебниками и, в частности, перед Хагридом заставит их сменить место жительства в тайне, не привлекая внимания и не сообщая никому нового адреса. Кроме того, если он не будет возвращаться из Хогвартса на каникулы, за ним не смогут проследить, чтобы узнать, где живут его родственники, и где можно найти его самого.

Гарри дошел до ограды и посмотрел на дом, в котором прожил все свое детство. Светлый, чистый и аккуратный двухэтажный дом, выделяющийся среди других таких же домов скорее тем, что не имел никаких особенностей. Дурсли избегали всего, что бы выделило их среди таких же обычных обитателей Тисовой улицы — типичных представителей среднего класса. Даже пышную цветочную клумбу тетя разбила лишь после того, как это сделали оба соседа — и слева, и справа. Кто-то посадил деревья, которые теперь доставали верхними ветками крыши, другие перекрасили фасад в яркие цвета, некоторые даже обзавелись росписью стен. Через пять домов во дворе стояли детские качели. Но Дурсли не были готовы даже поставить статуэтки гномов, или флюгер на почтовый ящик. Они слишком зациклились на стремлении быть обычными и на мнении соседей. Настолько, что стали выделяться именно этими чертами. К счастью, они об этом не подозревали.

Дом номер четыре никогда не привлекал как место для игр ни Гарри, ни других детей. Здесь не было ничего загадочного, ничего необычного, что бы могло вызвать интерес. Не было ничего бросающегося в глаза, запоминающегося. Сейчас не было даже решетки на окне его комнаты.

Помнится, в свое время Дурсли рассказывали соседям, что к ним пытался забраться вор. Но в маленьком городе слухи расходятся быстро. А на соседней улице жил полицейский, который рассказал своим друзьям «по-секрету», что заявления о попытке ограбления Дурсли не подавали. Да и ставить решетку только на одно окно, да еще и на втором этаже, по меньшей мере, недальновидно. Это только укрепило подозрение соседей, что «что-то здесь не так». Большим сюрпризом для Гарри стал разговор соседских детей, который он подслушал перед своим пятым курсом, когда ему приходилось таскать из мусорки газеты и прятаться под окном гостиной, подслушивая выпуски новостей. Оказывается, их неожиданный спешный отъезд на несколько дней — бегство от писем из Хогвартса, сравнивали с Приключением Бильбо, который вот так же неожиданно, без предупреждения в один прекрасный день просто исчез. Что уж там наплели Дурсли в свое оправдание, Гарри не знал, но соседи им поверили, конечно, только для виду. Эх, если бы они стали свидетелями визита Дамблдора, Дурсли бы уже никогда не избавились от славы героев «Хоббита».

Гарри понял, что, стоя так долго на подъездной дорожке, просто оттягивает с решением. Он глубоко вдохнул, повернулся и сделал шаг в неизвестность. С резким хлопком он исчез.

Было три места в Лондоне, куда Гарри мог трансгрессировать. Дырявый котел, Кингс Кросс и Площадь Гриммо. Он появился возле Дырявого котла, глубоко вдыхая воздух. Все-таки это был деловой район города. Трансгрессия далась ему тяжело. Ощущения были еще хуже, чем первый раз, когда его брал с собой Дамблдор. На шестом курсе во время обучения, Гарри казалось, что неприятные эффекты уменьшаются тем сильнее, чем больше он практиковался. Но это тело совершало трансгрессию впервые. Самостоятельно, да еще и в одиннадцать лет. Он прислонился к стене и потер виски, пережидая, пока пройдет тошнота и головокружение.

В ближайшем киоске он купил газету с объявлениями и карту Лондона. До Хогвартса еще больше трех недель, и его первоочередная задача — найти жилье. Гарри рассчитывал снять квартиру у частника. И тут его подстерегали неожиданные препятствия. Во-первых, транспорт. Конечно, Гарри было по силам доехать на метро или найти остановку и дождаться нужного автобуса. Но дорога занимала от получаса времени, что для непривычного к общественному транспорту Гарри было настоящей пыткой. Духота, давка, толпа народу вокруг. Гарри постоянно следил, чтобы кто-нибудь не сломал его палочку, хоть она и была в чехле. Рюкзак приходилось держать перед собой: или порвут в толпе, или украдут из него что-нибудь. А еще был страх случайно применить в этой толпе магию. Что-нибудь опасное и разрушительное.

Выходя на улицу, Гарри еле сдерживал дрожь в руках. Пару раз Гарри пробовал поймать такси. Но желтые автомобили не спешили останавливаться перед ребенком. Звонить по поводу жилья приходилось из автоматов. При этом большинство собеседников просили позвать к телефону родителей или просто бросали трубку. А главное — никто не хотел сдавать квартиру одиннадцатилетнему ребенку. Его отговорки вроде «папа задерживается, он придет вечером» не впечатляли владельцев жилья. После двух дюжин звонков и трех поездок к тем, кто соглашался показать квартиру, Гарри решил сделать перерыв.

В первом попавшемся сквере он повалился на скамейку, устало оглядываясь. Людей было мало. Только двое парней лет пятнадцати спортивного телосложения бодро бежали по дорожке между деревьями. А ведь ему тоже надо заняться тренировками…

Возраст, чтоб ему! Гарри не подумал, что он всего лишь ребенок. Видимо, тот факт, что он спокойно снимал комнату в Дырявом Котле, повлиял на его восприятие. Но здесь, в обычном мире никто не знал Гарри Поттера. И выглядит он гораздо младше, чем на третьем курсе. И, конечно, его не встречает Министр на пороге гостиницы, чтобы проследить, как он устроился.

Гарри съел три бутерброда и выпил полпакета сока, размышляя, как ему быть дальше. Искать подпольных арендодателей, уклоняющихся от налогов — не вариант. Поселиться в гостинице шансов не больше, чем снять квартиру. Еще и в полицию позвонят: ребенок один в городе, с деньгами. То ли малолетний преступник, то ли потенциальная жертва.

Теперь Гарри медленно шагал по улице, отдыхая от своего забега в поисках жилья. Время шло к полудню, и солнце припекало вовсю. Воздух еще не прогрелся, как следует, и в тени было прохладно, но на солнце, становилось понятно, насколько жаркий будет день. Людей на улице все еще было гораздо больше, чем он привык видеть, но все равно — не сравнить с тем, что творилось с утра, когда он появился в Лондоне в утренний пик. Воздух, тем не менее, переполняли выхлопные газы тысяч автомобилей, ползущих по разогретому асфальту, что было особенно неприятно для Гарри, практически не бывавшего в больших городах.

От размышлений отвлекла витрина с выставленным телескопом, мимо которой Гарри в этот момент проходил. Телескоп ему был нужен. Хагриду пришлось соврать, что уже приобрел его. «Интересно, где Хагрид купил свой бинокль»? — тот выглядел уж очень магловским.

В противоположность магическому магазину, помещение было ярко освещено. Пол выложен белой плиткой. Вдоль стен — ряды телескопов. Гарри прошелся, рассматривая приборы и сравнивая цены. «Да, это вам не средневековье», — подумал он, стоя напротив толстенного рефлектора на массивной треноге c винтами точной настройки и противовесами. Стоил он почти десять тысяч фунтов.

Гарри повезло. Он нашел товар с уценкой. Телескоп имел вмятину на корпусе, а главное — трещину в зеркале. Из-за этого цена опустилась с полутора тысяч фунтов до трехсот. Гарри прикинул, что легко сможет его полностью восстановить и позвал продавца.

Продавать неисправный телескоп ребенку в магазине не хотели. То ли опасались судебного иска и удара по репутации, если это откроется, то ли просто были порядочными людьми, и действовали в интересах самого Гарри. Роли это не играло. Ему не давали сэкономить на починке. Пришлось пойти на хитрость, и заявить, что его дядя держит ремонтную мастерскую и может починить что угодно. Администратор скептически посмотрел на него, сомневаясь в способности какого-то «дяди» починить точную оптическую систему. Но в итоге ему дали на подпись бланк отказа от претензий и упаковали телескоп в коробку.

Едва выйдя из магазина, Гарри огляделся в поисках какого-нибудь укрытия. Коробка была большая и тяжелая, хотя телескоп выглядел очень компактно, по сравнению с другими моделями. Это был комбинированный телескоп. Линзово-зеркальный по схеме Шмидта-Кассегрена. Он имел гораздо меньшую длину, при этом — гораздо лучшую разрешающую способность и светосилу. Правда, весил он около тридцати фунтов, так что при первой же возможности Гарри убрал его в рюкзак, облегченно вздохнув.

Теперь оставалось только найти жилье. Хоть в рыбацкую хижину иди жить. Ту самую, на острове. Гарри представил себя одного, ночью, в шторм. И каждый день трансгрессировать в городок за едой? Хм, а ведь там должна быть хоть какая-то гостиница. А если нет, то снять комнату там будет гораздо проще, чем в Лондоне. Гарри глубоко вздохнул, готовясь к тошнотворным ощущениям. А потом повернулся на месте.

Гарри трансгрессировал не на вокзал и даже не на одну из улиц, по которым они с Хагридом шли к этому вокзалу. Он появился на пляже под берегом, напротив стальной лестницы. Чуть не промочил ноги, но вовремя отпрыгнул от накатившей волны. Вода с шипением спала, увлекая мелкую гальку, скрывая его следы и оставляя ровную полосу прибоя.

Гарри постоял, согнувшись, опираясь руками о колени. Во второй раз перенос был легче. Но все равно выбил его из колеи. Свежий морской воздух привел его в себя гораздо лучше лондонского смога. Снова всплыло то ощущение свободы и простора. Он сгреб в горсть гальку из под ног и медленно, по камешку, ссыпал ее обратно, чувствуя как мокрые холодные камни выскальзывают из пальцев. Сполоснув руку в набежавшей волне, Гарри подумал, что даже если он не найдет жилья в городе, хижина будет не таким плохим местом, для начинающего мага. Он прошел к лестнице, по пути из интереса раскидал ногой кучу водорослей, но ничего не нашел.

Он поднимался медленно, постоянно останавливаясь полюбоваться на море. С каждым пролетом картина менялась. Чем выше он поднимался, тем более объемным становился вид. Сверху было видно множество пенных гребней, рассыпавшихся вдалеке от берега. Остров, который с пляжа представлялся как серая стена, закрывавшая горизонт, обретал объем, покрывался зленой шапкой из редких деревьев и кустов. С самого верха можно было видеть за островом полосу воды до горизонта.

От вершины лестницы вдоль берега в обе стороны расходились тропинки. Гарри прошел по одной из них несколько метров, и перед ним открылась прогалина среди кустов. Под невысоким сучковатым деревом была вкопана скамейка. Трава перед ней была низкой, но не вытоптанной. Кора дерева там, где ветки нависали над скамейкой, была стерта почти до блеска. Видимо, Гарри нашел популярное среди жителей городка место. Он присел на скамейку, положив рюкзак рядом. Эта полянка над обрывом была хорошо скрыта от случайных прохожих, но, на взгляд Гарри, была слишком легкодоступна. Того, кто занял бы ее, постоянно беспокоили бы менее удачливые искатели уединения. Ведь узнать, что место занято, можно было, только заглянув за поворот в стене кустов. «Если только у местных нет строгой очередности посещения».

Впрочем, сейчас здесь было пусто и тихо. Тишину нарушал только крик чаек, а плеск и шорох прибоя уже через несколько минут становился, если специально не прислушиваться, неразличимым фоном. Можно было спокойно обдумать, что рассказать в гостинице, чтобы ему согласились сдать номер.

На этот раз в кафе были заняты два столика. За одним, возле окна, торопливо допивал кофе черноволосый мужчина в костюме, по виду — клерк. За другим — обедали, сложив сумки с инструментом под стол, двое рабочих в синей форме. Гарри принял их за электриков.

За стойкой была незнакомая девушка. Гарри попросил ее позвать хозяйку.

Саманта спустилась по лестнице, успешно скрывая недовольство от того, что ее отвлекли.

— Добрый день, — Гарри поспешил поприветствовать хозяйку.

— Привет. Только решила отдохнуть после обеденного пика…Ну, чего тебе?

— Хочу снять у вас комнату. Но от обеда я бы тоже не отказался, — Гарри улыбнулся.

— Хм. А я тебя помню. Гарри, да? С тобой еще был такой… высокий мужчина…

Гарри заранее постарался просчитать этот разговор, поэтому он представлял, что у него могут спросить, по какой причине отказать. Это был намек, что ребенку сдавать жилье не принято.

— А, дядя Хагрид. Ему позвонили с работы. Надо было на пять дней уехать в Эдинбург. Он хотел снять номер в Лондоне, а что я там буду делать? А родители сейчас во Франции. Они же не знали… Я сказал, что не хочу в Лондоне жить. А дядя Хагрид хотел сам снять комнату, а он тогда не успел бы на самолет. А в Лондоне же преступников много. И смотреть там не на что. А Биг Бен я видел, И Тауэрский мост. А здесь море. И деньги он мне оставил.

Гарри намеренно упрощал свою речь, пытаясь казаться ребенком. Строил короткие предложения, не использовал сложных оборотов и слов. А еще он специально упомянул преступность. Он не оставил Саманте выбора. Либо сдать его в полицию, либо оставить на улице.

— А почему он не взял тебя с собой? И он же не англичанин, да?

Гарри уже видел, что его план сработал. Но Саманта перебирала все возможные варианты. Глупо. Даже если бы воображаемый дядя мог бы его взять в Эдинбург, то он этого уже не сделал.

— Не знаю. Наверное, не мог, — какой еще ответ можно ждать от ребенка о делах взрослых? — Вообще-то он из Австралии. Приехал в отпуск.

— Он мог бы отвезти тебя домой.

— Ну, он не хотел, чтобы я остался дома один. Он сказал, что за мной кто-нибудь должен присматривать.

— И кто же этим будет заниматься? Здесь не детский сад.

— Вообще-то это он просто так, для порядка. Я ему говорил, что могу сам прожить пару недель, без взрослых. Я уже не маленький. И родителям говорил…

Пожалуй, он перестарался, пытаясь сойти за ребенка. Даже в свои одиннадцать он говорил более связно. А так мог бы изъясняться Дадли.

— Ладно, — вздохнула Саманта. — Пойдем. А где твои вещи?

Саманта зашла за ключами и провела его на второй этаж. В короткий коридор выходило четыре комнаты и ванная.

— Вот эта будет твоя, — Саманта открыла дверь и протянула Гарри ключ. — Постельное белье в шкафу, ванная в конце коридора, завтрак входит в стоимость, остальное — за отдельную плату. Телевизора нет.

Гарри бегло оглядел комнату — чисто, светло. Заправленная кровать, тумбочка, письменный стол, шкаф — все светлого дерева, матерчатое кресло с широкими подлокотниками. А телевизор ему не понадобится.

После обеда Гарри улегся на кровать в своей комнате и задумался, как освободить Сириуса. Поймать его самому и сказать, что «крыса вела себя странно» — значит сразу попрощаться со своими планами на тихую жизнь. Тем более, что он будет в Когтевране. Кто-то должен обнаружить Питера. Причем без подсказок Гарри. Никто не должен его связать с поимкой преступника. Просто написать письмо, в котором рассказать о крысе-анимаге — не вариант. Во-первых, ему не поверят, а если поверят, автора письма будут искать. И даже если не смогут его опознать, все равно заинтересованные люди будут знать, что в игру вступил новый персонаж. Будут настороже. Будут искать его вмешательство в любой «случайности».

Поэтому надо дать «случайную» подсказку. Позволить человеку «самому» найти предателя. И при этом нужно, чтобы подсказку не списали на «показалось». Поэтому найти Петтигрю должен тот, кто в этом заинтересван — его друг или враг. Скажем, Люпин или Снейп. Дамблдора Гарри не рассматривал как кандидатуру. Слишком рискованно. Кроме того, неизвестно, что предпримет директор, захочет ли обнародовать информацию. А без этого освободить Сириуса не удастся.

Да и Люпин, пожалуй, не подойдет. Невозможно подбросить ему подсказку, чтобы не попасть под подозрение. А вот Снейп, помнится, с энтузиазмом пытался сдать Сириуса в министерство, не оглядываясь на Дамблдора или Пожирателей.

«Пусть, например, Снейп случайно найдет активированную карту мародеров». Карту было жалко, хотя ее у Гарри даже еще не было. Но Сириус важнее. «Допустим, Снейп найдет ее в коридоре во время обхода. Нужно, чтобы он увидел на карте Питера. А зельевар, вероятно, предпочтет следить за Поттером. Вряд ли Снейп будет изучать подряд все имена на карте.

За полчаса Гарри пришел к идее сделать копию карты, на которой было бы легко заметить имя Питера. А чтобы это не выглядело слишком явной подсказкой, пусть на карте будут отображаться только имена взрослых, находящихся в Хогвартсе. Уж среди дюжины имен заметить Петтигрю, которого там быть не должно — задача гораздо более простая, чем отыскать его среди сотен учеников.

Чувствуя, что сейчас заснет от усталости, Гарри повалился на застеленную кровать и очистил сознание от мыслей и образов. Все-таки он этой ночью почти не спал, а с утра достаточно побегал по Лондону.

На ужин Гарри спустился в кафе. За стойкой была Саманта. Он заказал тушеные овощи с мясом и кофе. Гарри постарался отвлечься от обдумывания

карты и насладиться вкусом еды, рассматривая посетителей, которых к вечеру становилось больше.

Обычные жители обычного провинциального городка. Они занимали столики поодиночке или компаниями по два-три человека. Некоторые, покончив с ужином, подсаживались к соседям, чтобы поболтать о жизни за кружкой пива. Мир и покой. И никто не знает, что рядом с ними ужинает сам Гарри Поттер. Гарри усмехнулся. Как хорошо, когда тебя не узнают на улицах. Не смотрят с восторгом или презрением. Ради этого стоило выбираться в обычный мир.

А ведь среди простых людей гораздо больше известных и популярных людей. И большинство спокойно живут, не избегая людных мест и не окружая себя охраной. И причин этому достаточно.

Во-первых, знаменитостей было именно «много». Очень много. Писатели, музыканты, художники, актеры, политики, спортсмены…Тысячи жанров, направлений, ветвей, видов…

Самый прославленный в какой-либо области человек для несведущего — всего лишь один из тысяч прохожих. Всеобщим узнаванием могли похвастаться лишь действительно значимые фигуры — королева Елизавета, принцесса Диана, премьер-министр (и то, только действующий)… Большинству же публичных персон было достаточно надеть пиджак другого цвета, чтобы люди на улице не кричали от восторга. А даже если кто-то и узнавал в прохожем знаменитость, он мог промолчать из уважения к частной жизни, самому человеку или всего лишь из-за сомнений, не обознался ли он. В одном только Лондоне проживало восемь миллионов человек. Тут можно было встретить двойника Папы Римского или президента Америки. Достаточно сменить известный образ — одежду, прическу — и ты уже другой человек, может быть, в глазах прохожих немного похожий на знаменитость, но «откуда ей взяться на простой улице простого города»? Людей, способных узнать малознакомого человека только по лицу было не так много. Художники, причем далеко не каждый, в основном, портретисты; еще более редкие специалисты среди полиции, пластические хирурги — в общем, люди, чья работа связана с лицами. Ну и, конечно, простые люди с идеальной памятью на лица.

В волшебном мире было куда хуже и с узнаваемостью, и с тактичностью. Но все же стоило постараться создать публичный образ, яркий и узнаваемый, чтобы его можно было снять как маску, становясь для окружающих незнакомцем.

Едва вернувшись в свою комнату, Гарри вытащил из рюкзака самый большой пергамент и разложил его на столе. Прикоснувшись к нему палочкой, он нанес заглавие «Карта Хогвартса». Дальше пришлось подумать. Хогвартс имел восемь этажей в основном здании и еще башни и подземелья.

Гарри начертил простую прямоугольную раму, оставив по краям по четверти дюйма, а справа — полтора. Затем он нанес на свободном поле справа цифры снизу вверх от одного до восьми. Над восьмеркой он нарисовал стилизованную башню с зубцами, похожую на шахматную ладью. А под единицей — лесенку. На этом работа встала. Как сделать, чтобы картинка менялась при касании палочкой соответствующей цифры, Гарри не представлял.

Достав из рюкзака стопку школьных учебников, Гарри сел перечитывать руководство по заклинаниям. «Интересно, на каком курсе отец с друзьями сделали свою карту?»

За вечер Гарри перечитал весь учебник и просмотрел все заклинания. Некоторые неожиданно оказались незнакомыми. В прошлой жизни Гарри прилежно выполнял все задания, но не лез вперед программы, не читал, как Гермиона, для себя. Так что в книге нашлось много нового. Что-то вроде раздела «знаете ли вы», примечания к главам, исторические справки. Тонкости и нюансы, которые важны, когда отработаны базовые навыки.

Но все же это был всего лишь учебник для первокурсников. Там не было ничего, что бы помогло Гарри в его работе. А ведь нарисовать карту — это наиболее простая задача. А вот как сделать, чтобы подписи на ней перемещались вслед за людьми в замке?

Для начала надо было определить положение человека в пространстве. Потом в соответствии с этим переместить соответствующую подпись на карте. Только вот относительно чего эта подпись на карте будет двигаться? Что станет ориентиром? И как соотнести сотни футов коридоров и дюймы карты?

Чем более детально Гарри обдумывал задачу, тем более невыполнимой она казалась. Как только у него появлялась идея по поводу работы карты, он тут же осознавал, что совершенно не представляет, как ее воплотить в жизнь. Все его знания были слишком поверхностны, не связаны в единую систему. Это был набор разрозненных заклинаний, зелий, описаний растений и существ. Только то, что, по его мнению, могло пригодиться в будущем. Естественно, большинство его знаний относились к Защите. Он и не догадывался, какой огромный объем навыков понадобится для такой, казалось бы, простой задачи, как карта. И набор учебников для первокурсника ничем не мог ему помочь.

В попытке отвлечься Гарри залез в свой рюкзак, в поисках того, на чем можно было бы отыграться за неудачу с картой. Рука наткнулась на что-то большое, плоское. С удивлением Гарри вытянул из рюкзака коробку с совсем забытым телескопом. Ну, хоть что-то он со своими знаниями сможет сделать. Гарри аккуратно распаковал телескоп, освободив его от пенопласта и слоев пленки. Ради интереса он полностью собрал его, изредка заглядывая в инструкцию. Собранный прибор смотрелся внушительно. Черная блестящая труба, непривычно короткая и толстая. Отливающие фиолетовым стекла. Пластиковые винты подстройки. Раздвижная тренога. Вид портила только неглубокая вмятина на корпусе. С нее даже не облетела краска. Гарри попытался угадать, как телескоп получил такое повреждение. Но самым вероятным было самое простое объяснение — его просто уронили. Гарри вытащил палочку. Все-таки он не просто так сидел на лекциях по чарам. Тем более, чары починки он считал в высшей степени полезными и уделил им в свое время достаточно внимания. Вмятина — это ерунда. Гораздо важнее повреждение зеркала.

Было много нюансов в применении чар ремонта. Проще всего было починить видимое повреждение. Например, разбитую чашку. Особенно, если ты видел, как она разбилась, и все осколки были в наличии. Здесь достаточно было просто произнести заклинание. Другое дело — починить внутреннюю структуру. Особенно, если ты не знал, что конкретно сломалось. Еще хуже, если не было известно даже, что за вещь надо починить, и для чего она предназначена. Гарри было проще. Он в общих чертах знал устройство телескопа, и знал, что повреждено зеркало. Правда, он смутно представлял себе линзово-зеркальную схему. Да еще эти просветляющие покрытия… Поэтому он решил пойти сложным путем.

Для таких случаев была предусмотрена специальная методика, включающая в себя предварительное восстановление нематериальной структуры предмета. Но здесь надо было действовать очень аккуратно: телескоп состоял из множества деталей. И каждая из них в процессе своего создания прошла длинный путь изменения. Металлические детали начинали свой путь как руда, стеклянные — в виде кварцевого песка. А что было сырьем для пластмасс, красок и прочего, Гарри даже не представлял. Важно было, что при каждом изменении объекта менялась и его информационная структура. И если при идентификации этой структуры копнуть слишком глубоко, зацепить структуры исходных материалов, чинящее заклинание превратит предмет в горку песка. Но даже если не брать крайний случай, линзы можно было превратить в стеклянные отливки, отменить шлифовку, убрать просветление. То же самое могло случиться с металлическими и пластиковыми деталями. Поэтому Гарри очень осторожно и внимательно восстанавливал структуру объекта. Он снял трубу телескопа с подставки и положил на стол. Приняв ее за единое целое, можно было считать, что последнее изменение, которое с ней произошло, это и было падение, оставившее вмятину на корпусе и трещину в зеркале. Удерживая в мыслях этот полученный образ, Гарри взмахнул палочкой:

— Reparo!

Гарри с удовольствием оглядел вновь ставшую ровной трубу телескопа. Собрав его снова, он убедился, что и оптическая часть теперь в идеальном состоянии. Он немного понаблюдал за вечерним небом, наслаждаясь четкой картинкой и плавностью управления. По сравнению с его старым телескопом этот был все равно, что его новые очки по сравнению с поцарапанными и перевязанными изолентой «велосипедами». Впрочем, угол обзора из его окна совершенно не располагал к астрономическим изысканиям, так что Гарри разобрал телескоп и убрал его обратно в рюкзак. Вряд ли он понадобится до школы.

Ночью ему снилась какая-то неразбериха образов, совершенно вылетевшая из памяти, едва он проснулся. Но хотя бы не арест в доме Дурслей.

С утра, прямо после завтрака Гарри отправился к морю. Дойдя до скамейки над обрывом, он огляделся в поисках возможных свидетелей и перенесся в тупичок за Дырявым котлом. Ему нужны были книги. Да, в Хогвартсе была богатая библиотека, но до школы еще три недели. А Сириус все еще в Азкабане. Ведь еще неизвестно, сколько понадобится времени на изготовление карты.

Оказалось, что он все-таки поспешил. До открытия книжного оставался еще час. Гарри присел на скамейку рядом с магазином и от нечего делать стал перечитывать учебник трансфигурации.

С высоты своего опыта шести лет обучения Гарри легко пробирался по теории превращений. Теперь он даже видел, где автор учебника намеренно упрощал и искажал теорию. Подобно тому, как в учебниках математики для детей сначала дают натуральные числа, потом вводят дробные и отрицательные, меняя все представление. При этом до конца обучения им внушают, что делить на ноль нельзя, что квадратного корня из отрицательного числа не может быть. Но тот, кто выбирал математику для дальнейшего обучения, узнавал, что возможно практически все: и деление на ноль и бесконечность, и извлечение корня из минус единицы и вообще такие вещи, восприятию которых человеческий разум противится. Конечно, такая методика была разработана не просто так. Она учитывала восприятие детьми абстрактных понятий. Но, тем не менее, эта догматичность на раннем этапе обучения затрудняла в дальнейшем изучение предмета. Так же было и в магии.

Авторы использовали приемы, позволяющие детям выполнять нужные заклинания, не показывая всей картины. Догматично обосновывая на первом курсе невозможность того, что потом приходилось показывать на экзаменах.

Гарри краем глаза заметил человека в синей мантии. Щелкнул замок, затем мелодично звякнул колокольчик. Спрятав учебник, Гарри поднялся по короткой лесенке и зашел в магазин, заставив колокольчик еще раз зазвенеть. Продавец лишь хмыкнул, взглянув на раннего посетителя, и приглашающе махнул рукой в сторону книжных стеллажей.

Гарри быстро набрал дюжину книг: по трансфигурации и заклинаниям со второго по седьмой курс. Подумав, он принес на кассу еще стопку учебников по защите. Продавец удивленно проводил его взглядом.

Теперь Гарри ходил среди стеллажей, вдумчиво рассматривая содержание книг, в которых он мог бы найти что-нибудь полезное. Название книги иногда совершенно ничего не говорило о ее содержании. Приходилось изучать заглавие, если оно было. Глаза быстро уставали. Трудно было читать надписи, выполненные разными цветами, стилем, в разных местах. Разделение по категориям было весьма условным. К примеру, где искать щитовые заклинания — в ЗОТИ или чарах?

В итоге после часа поисков на прилавок легла еще одна стопка книг: «Мой дом — моя крепость» — руководство по защите жилища; «Поиск незримого» — несмотря на название, больше подошедшее бы статье в «Придире», подробное описание поисковых и идентификационных заклинаний и ритуалов; «Живая живопись» — здесь Гарри наткнулся на приемы создания двигающихся картинок; «Благородное искусство тайного наблюдения» — написанная в довольно старинном стиле книга, содержание которой полностью соответствовало названию. И еще пара книг по заклинаниям: «Чароплет» и «Совмести несовместимое» — справочники по составлению заклинаний и наложению комплексов чар.

Увидев последние, продавец, мистер Флориш, как успел разглядеть Гарри на бейджике, снял и протер очки.

— Хотите перещеголять Дамблдора, мистер… О! Мистер Поттер! Рад с вами познакомиться, — он вышел из-за прилавка и пожал Гарри руку. — Для вас школьные учебники — бесплатно.

— Спасибо.

— Вам спасибо. Не распишитесь ли на доске для почетных клиентов?

— Вы выбрали весьма серьезную литературу, мистер Поттер, — произнес мистер Флориш, пока Гарри выводил свою подпись рядом с автографом Олливадера. — Ну да книги — не мороженое, не растают на солнышке. Хотя, конечно, надо хранить их вдали от солнечных лучей, — закончил он серьезным голосом.

На несколько секунд мужчина задумался.

— Это ведь вы были с Хагридом… Будьте осторожнее с книгой Мареша. Опасна, конечно, не книга, а самоуверенность тех, кто использует полученные из нее знания. И, если позволите, маленький совет. Не берите книги по защите за все курсы сразу. В Хогвартсе каждый год новый преподаватель, и каждый рекомендует новую книгу.

— Преподаватели меняются, а темные силы — все те же.

— Ну что же, справедливо. С вас девять галеонов, пять сиклей. Заходите еще, всегда рад вас видеть.

* * *

Три недели пролетели как один день. Гарри тратил по часу утром и вечером на прогулку по берегу. Он вставал до рассвета и шел к той самой скамейке над берегом, чтобы посмотреть на восход. Затем спускался по железной лестнице и дальше шел по берегу. Поднимался обратно он как раз там, где они с Дурслями спускались сюда первый раз. Вечером он проходил этот маршрут в обратном порядке. Сны об аресте ему больше не снились, что стало для Гарри приятным дополнением к проживанию вдали от Дурслей.

Все остальное время он проводил за книгами. Сначала он прочитал школьные учебники по заклинаниям. Потом принялся за остальные. По «Живой живописи» Гарри довольно быстро освоил чары, позволявшие менять планы этажей и перемещать по ним подписанные фигурки. Оставалось привязать их к местоположению реальных людей.

Гарри сделал еще одну карту в качестве рабочего макета. На ней он начертил план гостиницы, чтобы отрабатывать чары. С одной стороны, ему хотелось сделать карту как можно быстрее с помощью первых попавшихся заклинаний, с другой — он предполагал, что книги, которые он купил, содержат более подходящие или более простые специальные чары. Гарри перепробовал не менее дюжины найденных заклинаний, прежде чем смог сделать работающий вариант.

Одни чары не работали совсем. Другие были нестабильны и то и дело отказывали. Гарри подозревал, что виноват в этом он сам, его слабые навыки в такого рода вещах, но ничего не мог с этим сделать. Что-то оказалось для Гарри слишком сложным в теоретическом плане. Нужно было рассчитывать чары индивидуально для территории, на которой они должны работать. Еще один способ требовал сложной рунной схемы.

Тут Гарри пожалел, что не выбрал этот предмет в качестве дополнительного. Он-то считал, что руны — это всего лишь перевод древних текстов. То, что он видел в заданиях Гермионы, лишь поддерживало это заблуждение. Действительно, она довольно часто жаловалась на трудный перевод или хвалилась им. Но Гарри ни разу не слышал от нее про рунные схемы. Возможно, этот раздел изучался только на седьмом курсе? Вот уж мотивация для учеников: четыре года учить скучные значения и сложные переводы, даже не зная, для чего. Не видя конечной цели, не имея возможности применить свои знания на практике.

Рабочий вариант Гарри смог сделать только с маячковой схемой. Он установил в трех точках вокруг кафе камни с наложенными чарами. А на карту в соответствующих местах и масштабе нанес символы привязки. После этого он мог наблюдать на пергаменте перемещение фигурки, подписанной «Гарри Поттер». Правда, карта не различала, по первому или второму этажу он двигался. А ведь в Хогвартсе этажей гораздо больше. И надо было обязательно определять точное положение. Он мог, конечно, поместить еще один камень на крышу, но вот как сделать к нему привязку на карте? Делать карту объемной? А куда ставить точку привязки? В воздухе ее не повесишь. Ставить по три маячка на каждом этаже тоже было бесполезно. Тогда Гарри отображался одновременно на всех этажах, но в разных местах, иногда за пределами дома, в воздухе.

В поисках решения Гарри даже заглянул в руководство по составлению заклинаний — «Чароплет». Правда, быстро в нем разочаровался. Почти треть книги отводилась необходимой теории, которая включала теорию чар и нумерологию для старших курсов. С наскока ее было не одолеть. Требовалось вдумчивое и последовательное изучение. Среди разобранных примеров Гарри тоже не нашел ничего подходящего.

С книгой «Совмести несовместимое» его постигла такая же неудача. Слишком много сложнейшей теории. А еще автор полагал, что взявший эту книгу в совершенстве владеет чарами и теорией чар. Поэтому он часто ссылался на очевидные для него факты, которые, тем не менее, были неизвестны Гарри. Правда, примеры, которые описывал автор, были разобраны очень подробно, со всеми возможными деталями.

Но все это было бесполезно. Гарри нужно было или искать новые чары, которые обеспечили бы необходимые параметры, или модифицировать, расширить его маячковую схему так, чтобы она могла определить, по какому же этажу он ходит. Перед ним стояло две проблемы: как вычислить положение с помощью маячков, каждый из которых мог выдать только расстояние от себя до объекта, и вторая — как на основании этого положения заставить карту отображать объект на нужном этаже. Правда, насчет последнего у Гарри появились кое какие идеи после чтения «Несовместимого».

Гарри недолго проучился в обычной школе и из всей геометрии знал только то, что она есть. А значит, ему снова нужны были новые учебники. Он решил не пытаться отыскать нужную книгу в том городке, где жил. Тем более что он пока не знал, что именно ему надо. А значит — снова Лондон.

Во второй раз город показался Гарри не таким шумным и бестолковым. Может быть, потому что он появился в нем позже — в десять утра. А может, Гарри начинал привыкать. Теперь, когда главная проблема — с жильем — была решена, он чувствовал себя гораздо свободнее и увереннее.

Книжный магазин нашелся совсем недалеко от того места, куда он трансгрессировал. Под потолком висели указатели разделов, и, следуя им, Гарри прошел в отдел учебной литературы, а там — к разделу математики. Не зная, что конкретно ему нужно, Гарри перебирал книги, откладывая понравившиеся стилем изложения или иллюстрациями. Он отобрал пару учебников для средней школы и тонкую книжку «Таблицы по геометрии», которая содержала не теорию, а справочные данные — готовые формулы для расчета самых распространенных геометрических фигур. Расплатившись, Гарри не стал задерживаться в Лондоне и трансгрессировал обратно в городок у моря. Он так и не посмотрел, как он назывался. А спрашивать у местных было бы странно. Теперь он появился среди кустарника, недалеко от скамейки над берегом, но все же не на виду. Первый раз, когда он перемещался сюда, было слишком опрометчиво появляться из ниоткуда на берегу. Что бы он стал делать, если бы его увидели?

Несколько дней Гарри посвятил изучению учебников по геометрии. Конечно, без учителя дело продвигалось медленно. Но ведь и ему уже далеко не десять лет. Ему было по силам освоить школьный учебник. У него была для этого веская причина.

Как оказалось, однозначно определить положение тела в пространстве можно было бы и по трем точкам, лежащим в одной плоскости. Если бы в Хогвартсе не было подземелий. А в этом случае объект мог оказаться как над плоскостью, в которой установлены маячки, а это был уровень земли, так и под ней. Нужна была четвертая точка, находящаяся выше или ниже.

Ночью Гарри смог трансгрессировать на крышу дома, в котором располагалось кафе, чтобы спрятать там четвертый камень с наложенными чарами. Его перемещение сопровождал двойной хлопок. Один — с места его исчезновения, другой — появления. После этого Гарри мог спокойно экспериментировать, не покидая своей комнаты.

Через неделю после того, как Гарри поселился в гостинице при кафе, Саманта вспомнила, что «дядя Хагрид» уезжал всего на пять дней, напомнила об этом Гарри. Он смог на время отвести подозрения, сказав, что дядя сам заедет за ним, но пока, видимо, его задерживают неотложные дела. После этого Гарри старался не попадаться на глаза хозяйке, стараясь даже обедать и ужинать тогда, когда за стойкой была ее помощница Мэри.

Работа над картой продвигалась. По четырем точкам Гарри научился сначала определять, на какой высоте находится объект, а затем по трем точкам на уровне земли отображать его в соответствующем месте на нужном этаже.

Получив работающий макет карты, Гарри полдня бродил по коридорам и лестницам, наблюдая за перемещением его двойника по пергаменту. В итоге он попался Саманте, которая серьезно беспокоилась за малолетнего постояльца. Пришлось при ней звонить «домой», чтобы узнать, не вернулись ли уже родители. Гарри набрал номер Дурслей и долго слушал в трубке гудки. Может, конечно, никого не было дома, но Гарри надеялся, что Дурсли успели съехать, а возле дома теперь торчит табличка «Продается».

До Хогвартса оставалось пять дней. Гарри большую часть времени проводил на улице, совершая длительные прогулки вдоль побережья. Кроме того он занялся телескопом. Нужно было наложить на него защитные чары, чтобы предохранить от возможных повреждений. Так что Гарри по вечерам изучал учебники по чарам и «Совмести несовместимое». Тридцать первого августа Гарри закончил работать над телескопом. Чары, наложенные на него, включали заклинания прочности, водоотталкивания, защиты от пыли и слабенький вариант уменьшения веса.

Вечером Гарри сообщил Саманте, что созвонился с родителями, и завтра с утра уезжает домой. Та встретила новость вздохом облегчения. Последние дни она постоянно требовала от Гарри звонить домой и уговаривала обратиться в полицию.

Утром Гарри собрался, взял уложенный заранее рюкзак и спустился в кафе позавтракать. Он заказал то же, что в день их визита с Хагридом.

Уже вечером он будет в Хогвартсе…Увидит друзей…

От размышлений его отвлекла Саманта, которая передала ему сверток с бутербродами и велела поторопиться, чтобы не опоздать на поезд.

* * *

Перрон был непривычно тих и пуст. Это было первое, что бросилось в глаза. Ни учеников, ни их родителей. Ведь до отправления оставалось еще больше часа. Гарри еще никогда не оказывался на вокзале так рано. Ну, то есть в свой первый раз он, конечно, пришел с изрядным запасом времени. Но это в магловскую часть вокзала. А до Хогвартс-экспресса он добрался почти к отправлению. Теперь же у него было несколько причин прийти пораньше.

Во-первых, он не хотел привлекать внимания, даже случайно. Зачем кому-то знать, что в поезде едет сам Гарри Поттер. Пусть думают, что Дамблдор его где-то прятал, а сегодня достанет, как чертика из табакерки. Может, тогда никто и не будет бродить по вагонам, разыскивая его.

Во-вторых, ему нужно было занять свободное купе. И ехать в одиночку. Так он сразу окажется отделенным от остальных первокурсников.

Конечно, не было никакого официального правила, но для первашей всегда оставляли последний вагон. Видимо, чтобы не доставали старших. Путь до Хогвартса занимал около девяти часов. Первокурсники, конечно, ходили друг к другу в гости из одного купе в другое. Были те, кто, будучи знаком до школы, предпочитали ехать своей компанией, а некоторые — наоборот: знакомились с новичками, и представляли их своим друзьям. В худшем случае формировались знакомства на уровне одного купе. Но даже они позже неизбежно расширялись за счет общих друзей. Даже Гарри, которому «посчастливилось» найти пустое купе в отходящем поезде, и то к окончанию поездки знал с дюжину учеников. И не только первокурсников.

Такой способ прибытия выполнял очень важную роль для будущих учеников — он знакомил их, объединял. Способствовал распространению знаний о волшебниках и обычных людях среди будущих учеников. И именно поэтому Гарри нужно было избежать знакомства в поезде. Остаться вне общества первокурсников как можно дольше. Не попасть ни в один микросоциум. И тогда пропасть отчуждения между ним и остальными будет только расти. Первокурсники первые несколько дней будут неизбежно держаться своих знакомых — старых или новых. Запутанность коридоров Хогвартса этому только поспособствует. Постепенно все они сольются в единый первый курс, но первоначальная привязанность к первым встреченным друзьям-волшебникам, таким же, как они сами — товарищам по купе, все-таки останется. Так было с ним и Роном... И в этот раз он будет для других не более чем знакомым. Не другом.

Была еще одна причина. Даже, несмотря на то, что он убедил себя, что это глупо и по-детски... Он просто боялся. Боялся не увидеть их. Рон, Гермиона, Джинни, близнецы, Невилл... Весь его курс, квиддичная команда, АД… Боялся, что это не его прошлое. Что это другая реальность. И здесь его друзей не существует. А еще... он боялся их увидеть.

Гарри одновременно хотелось и, чтобы этот мир был его прошлым с той же историей, с теми же людьми, событиями, и в то же время — чтобы это был абсолютно другой мир, лишь немного похожий на тот, прежний. Чтобы в этом мире волшебники жили открыто с обычными людьми или чтобы не было войны десять лет назад, не было Волдеморта…

* * *

Когда эта мысль впервые посетила Гарри в Косом переулке, у него перехватило дыхание. Ведь с тех пор как он очнулся в хижине на острове, он не слышал о Темном Лорде. Ни Хагрид, ни Оливандер не упомянули о нем. Может, тут виноват сам Гарри, что не спросил, но может быть… могло ли ему повезти попасть в другой мир, где он может быть обычным ребенком, ну то есть ребенком-волшебником. Если подумать, никто не узнавал его на улице, никто не благодарил его за спасение. И он не видел Квирелла. «Шрам!» Гарри кинулся к ближайшей витрине. Хагрид, должно быть, подумал, что Гарри — большой фанат квиддича, ведь за этой витриной был выставлен Нимбус-2000. Гарри смотрел на ненавистный шрам — причину всех его бед. Настроение упало, как будто из воздушного шарика внутри вдруг выпустили воздух. Никакого шанса на нормальную жизнь. Он успел подавить разочарование, прежде чем вернуться к лесничему. Пропустил мимо ушей описание квиддича и упоминание отца, как лучшего ловца Хогвартса. Снова зыбкое будущее, борьба с Волдемортом и прочие неприятности.

* * *

Поезд как будто спал: закрытые двери вагонов, занавешенные окна. А самое непривычное — не разожженная топка. Гарри впервые видел Хогвартс-экспресс без черного дыма из трубы, без клубов пара, с шипением вырывающихся из клапанов. Сейчас он больше напоминал экспонат одного из многочисленных музеев железной дороги.

На платформе было удивительно тихо. Пройдя сквозь барьер, Гарри словно оказался за городом. Все запахи и звуки мегаполиса отсекла магическая завеса. Не стало привычного запаха бензина, выхлопных газов, исчезли ароматы жареной картошки и гамбургеров, которыми торговали на каждом углу. Пропал запах кофе из автоматов на вокзале. Воздух после дождя был теплый и влажный. В неровностях перрона стояли лужи с чистой, прозрачной водой, без привычной радужной пленки машинного масла или бензина, образовывая причудливую вязь из воды и суши. Гарри проследил, как одинокий голубь пьет из ближайшей лужи.

Как и в Косом переулке, теперь Гарри видел множество деталей, на которые никогда не обращал внимания. Он каждый год слишком хотел попасть, наконец, в школу, сбежать из обыденного мира, в котором он был чужим. Да и обстоятельства его отъезда всегда были необычными и занимали его куда больше окружающего пейзажа. Вспомнить хотя бы его второй курс и неудачную попытку попасть на платформу. Теперь он видел, что вокзал — уже территория волшебников, его мир.

Из-за последнего вагона с путей выбрался на перрон мужчина в темно-синем комбинезоне и неспешно пошел к паровозу. Гарри принял бы его за обходчика, но вместо того, чтобы стучать по буксам молотком на длинной ручке, мужчина спокойно шел вдоль состава, указывая на колеса палочкой. Он взглянул на мальчика и продолжил свое занятие, но Гарри понял что «обходчик» увидел его и подойдет, как только закончит свое дело.

— Ну, привет.

— Доброе утро.

«Обходчику» было лет пятьдесят. Пышные седые усы придавали ему вид киношного машиниста. Гарри успел заметить форменную рубашку. На ногах у мужчины были лакированные туфли. Только из-за комбинезона Гарри принял его за рабочего. Похоже, это был все-таки машинист, который сменил куртку на комбинезон, чтобы проверить поезд. Действительно, ради одного состава глупо было бы держать полное депо рабочих. Тем более что один волшебник может справиться с любым обслуживанием поезда.

— Рановато ты, малой. Еще час до отправления. Так не терпится в Хогвартс? А родителей по ту сторону оставил? На будущее запомни: не волшебники тоже могут сюда попасть. Если ты за руку проведешь.

— Я сирота.

— Хм… Бывает.

— Ну что, открыть тебе вагон? Или по перрону погуляешь?

— А вы машинист?

— Хм. Единственный и неповторимый. Повелитель Грейт Вестерн Рейлвей 4900. Уже почти пятьдесят лет как. С тех пор, как списали старый паровоз и его машиниста Генри заодно. Я у него помощником был… Ну, пойдем, пущу тебя внутрь. Только смотри — не шали.

Они дошли до последнего вагона и машинист, махнув палочкой, открыл дверь. Гарри шагнул внутрь на выстеленный ковровой дорожкой пол вагона.

— Спасибо, — он медленно пошел по коридору, ведя кончиками пальцев по стене. Открытые купе встречали его тишиной. В них было чисто и совершенно и пусто. Наверное, перед отправкой весь поезд вычистили и вымыли. И купе совершенно утратили индивидуальность. Они ничем не отличались друг от друга. Из-за открытых дверей вагон казался значительно шире, чем Гарри помнил. Но при этом, как ни удивительно, значительно компактнее. Если раньше ему казалось, что расстояние между купе это путь одной двери до другой, то теперь он видел их все почти одновременно. Что одно купе отделяется от другого только тонкой стеночкой. Хоть он и знал это, увидеть своими глазами — это совсем другой уровень ощущения.

Он дошел до конца и вернулся, чтобы занять первое купе в вагоне. Туалет был в конце вагона, так что мимо его купе будут меньше ходить.

Захлопнул дверь, скинул рюкзак на сиденье и осторожно уселся сам.

«Неужели это правда? Я снова еду в Хогвартс? И они все живы — Рон, Гермиона, Джинни…» Ведь Хедвиг не вернулась, значит, она нашла адресата. Гарри прислонил ладонь к холодному стеклу.

Одиннадцать лет назад он точно так же смотрел в окно купе. Только на перроне была толпа школьников и их родителей.

— Ба, я опять потерял жабу… — Гарри словно наяву слышал виноватый, расстроенный голос Невилла.

— Мам, можно я посмотрю на Гарри Поттера?..

Гарри закрыл лицо руками и откинулся на спинку.

* * *

— Здравствуй, Гарри. Как ты тут устроился? — в камеру вошел высокий худой человек.

Гарри, сидевший на полу, прислонившись к стене, удивленно посмотрел на незнакомца. Это был первый посетитель за… Гарри не помнил, сколько он тут находится. Он продержался полтора месяца, отмечая свой срок, делая засечки на стене. Он ждал, что правда откроется, что за ним придут, его освободят. Его не могли бросить. Да, его друзья были еще школьниками, но ведь были еще Грюм, Кингсли, Тонкс, Артур. Они все работали в министерстве. Ни один из них не поверил бы в его вину. Были и другие орденцы, которых он не знал по именам…

Потом были недели бреда и беспамятства… Он не мог есть и пить, не мог спать. Он лежал на каменном полу, прижав колени к груди и обхватив голову руками. В памяти плохо сохранился этот период. Он не знал, как остался жив. Кто его кормил, убирал за ним.

Просто в один момент он очнулся от холода. С трудом забрался на нары и, дрожа всем телом, накрылся с головой жидким одеялом. По коридору разносились едва слышимые шаркающие шаги.

После он не мог вспомнить, не были ли эти звуки бредом воспаленного сознания. К его камере не подходили люди, только дементоры. Единственными звуками, которые они издавали, были хриплое, тягучее дыхание, как у больного астмой, и тихое шуршание плащей по полу.

До сегодняшнего дня он не видел ни оного человека, поэтому визит был чрезвычайно важным событием, обещающим перемены в его жизни.

Вспыхнувшая было надежда разбилась о знакомый холодный взгляд, полный презрения и превосходства. Волдеморт. Гарри узнал его раньше, чем рассмотрел лицо. Совершенно обычное человеческое лица. Без особых примет, ничем не запоминающееся. Тусклые серые глаза, безжизненная, пустая улыбка.

Прежде чем Гарри смог осмыслить такое преображение, визитер махнул палочкой. Черты лица смазались и перетекли в знакомую Гарри змеиную морду.

— Не может же Лорд Волдеморт разгуливать в таком виде по улицам. — Как себя чувствуешь? Мне докладывали, ты болел… — Волдеморт не ждал ответов, они были ему не нужны.

— Мы ведь не можем допустить, чтобы Гарри Поттер умер от голода, это не по-гриффиндорски…Твои друзья не оценят, — улыбка превратилась в оскал.

Оцепенение, в котором Гарри пребывал, спало. Волдеморт заговорил о его друзьях неспроста. Он ничего не делал просто так. Каждое его слово был продумано и направлено на достижение цели.

— Ты знаешь, Гарри, тебе, как особо опасному преступнику запрещены посещения. Но тут напротив тебя есть свободная камера…-Волдеморт говорил медленно, делая паузы, позволяя Гарри осмысливать его намеки, делать ложные предположения, пугать самого себя.

— Представляешь, пятеро школьников на рождество попытались атаковать Азкабан. Наверное, хотели освободить кого-то из преступников. К счастью, аврорат вовремя получил предупреждение и отправил усиленный отряд в засаду. Так что все завершилось благополучно. Преступники схвачены, побег предотвращен. Успешная операция министерства…

Внутри у Гарри все оборвалось. Он думал, что хуже Азкабана для него ничего нет. Волдеморт нашел, как ударить его еще сильнее. Отправить в тюрьму его друзей. Никто больше не решился бы на штурм. Пятеро. Рон, Гермиона, Джинни, Невилл, Фред и Джордж, Томас, Финнеган? Воледморт сказал только о пятерых. Нет, близнецы уже не школьники.

— Суд, правда, затянулся. У департамента правопорядка много работы. Но вчера, тридцатого июля, вердикт был вынесен. Так что принимай гостей. Надеюсь, теперь тебе будет не так одиноко.

Волдеморт, смеясь, вышел из камеры, захлопнув дверь, и, не оборачиваясь, зашагал прочь, возвращая себе лицо-маску.

— С днем рождения, Гарри Поттер.

Прежде чем его шаги стихли за поворотом коридора, Гарри почувствовал приближение дементоров, а затем услышал, как что-то волоком тащат по полу.

Еще пятеро попали в Азкабан из-за него. Отчаяние и чувство вины боролось в нем с надеждой на общество друга. Он проклинал себя за тень радости от того, что он не будет больше один. Ведь кто-то из его друзей теперь тоже в аду. Даже близость дементоров не могла лишить его сознания. Вцепившись в решетку, он подтянулся и встал, прижавшись лицом к холодным прутьям.

Стражи протащили бессознательное тело в рваной мантии с капюшоном и босыми ногами, волочащимися по каменному полу. На минуту они закрыли от Гарри его нового соседа, затаскивая его в камеру. Когда же дементоры по одному покинули камеру, и дверь с лязгом захлопнулась, у Гарри от ужаса потемнело в глазах. Через две решетки и коридор, спиной к стене, с откинутым теперь капюшоном, сидела Джинни. Нет, она не была в обмороке как сам Гарри, когда его только доставили в тюрьму. Открытые глаза, не моргая, смотрели прямо на него. На лице застыла маска спокойствия. Ни страха, ни отчаяния. Ни следа эмоций. Так и выглядит человек, лишившийся души.

Гарри, глотая слезы, сполз на пол. Волдеморт не просто так не назвал ему имен остальных. Еще четверо его друзей тоже здесь. Уже мертвы, но еще на этом свете. Но кто?

Гарри сорвал бы голос, если бы мог кричать. Кажется, сознание на время оставило его.

Гарри просидел перед решеткой неделю или около того, глядя на Джинни. Никто не приходил к ней. Даже дементоры по какой-то причине не патрулировали этот коридор. Гарри предполагал, это потому, что Волдеморт хотел, чтобы он оставался в сознании.

Они сидели друг напротив друга, разделенные десятью футами. Неподвижно и безмолвно, словно изваяния. Гарри не пил и не ел, хотя в его камере стоял кувшин с водой и тарелка холодного супа. Он почти не спал, временами проваливаясь в забытье, и снова приходя в себя в той же позе на том же месте перед решеткой. Слезы уже не текли из его глаз.

Сбившийся край мантии девушки открывал почти до бедра ногу с синяками и кровоподтеками. Из книг про инквизицию Гарри знал, что требовали стражники от осужденных на смерть девушек, в обмен обещая быструю смерть вместо костра. Джинни не досталось даже такого милосердия.

Он видел, как день за днем заострялись черты ее лица, тускнели волосы, бледнели и трескались губы. Он знал, что с ним происходит то же самое. Человек недолго может прожить без воды. Реши Гарри умереть от голода и жажды, он не смог бы этого сделать. На краю гибели, когда воля его бы ослабела, животные инстинкты взяли бы верх. И главный из них — выживание.

Но сейчас у него была поддержка. Нет, он не принимал осознанного решения покончить с жизнью таким образом. Но чувствовал, что когда воля оставит его, у тела уже не будет сил.

Гарри не кричал, проклиная Волдеморта. Не звал Джинни по имени, не пытался с ней заговорить. Он был не из тех людей, которые кричат «не умирай, не оставляй меня». Он считал такое поведение в фильмах и романах эгоистичным и лицемерным, и никогда не сталкивался с таким в реальной жизни. В представлении Гарри это заставляло умирающего чувствовать себя виноватым.

Они медленно умирали вместе в безмолвии Азкабана.

* * *

Гарри полу-лежал на сиденье в купе, закрыв лицо руками. Слезы текли по щекам. В висках стучала кровь. Он снова уступил своей памяти. Воспоминания, которые он запер так глубоко, что почти забыл о них, прорвались, освобожденные знакомой обстановкой. Хогвартс-экспресса.

Левую руку жгло, словно он прислонил ее к печке. Гарри выпрямился на сиденье и закатал рукав рубашки. Чехол с палочкой обжигал кожу. Гарри рассматривал его пару секунд, а потом выхватил палочку правой рукой.

Тут же на кончике вспыхнул знакомый багровый огонь. Гарри с минуту завороженно смотрел, как пламя, словно фонтан, в центре вырывается из палочки, а по краям стекает вниз и втягивается обратно. «Опять».

Гарри рукавом смахнул слезы и постарался успокоиться. Он подумал, что у него будет в этом большой опыт, или он сгорит сам или сожжет кого-нибудь рядом. Он глядел, как язычок огня становится короче и светлее.

В коридоре раздались шаги. Гарри взглянул на часы: 10:15. Прошло всего пятнадцать минут, как он прибыл на платформу. Гарри убрал палочку обратно. Кобура все еще была горячей, но уже не так жгла запястье.

«Кто еще мог прийти так рано»? Судя по звуку, это был явно не взрослый.

«Дверь!» — он забыл закрыть дверь.

Гарри схватился за палочку, но как всегда, когда торопишься, вышло только хуже. Палочка зацепилась за кромку рукава и выскользнула из пальцев, со стуком покатившись по полу. Гарри опустился на колени, хватая ее, и в этот момент дверь за спиной ушла в сторону.

— Привет. Ты один? Можно, я поеду с тобой?